Часть вторая. Византийская идеология IX—XI вв. (от «политической ортодоксии» к аристократизации политической мысли)
Как было показано в предыдущем разделе, спад городской (особенно культурной) жизни в империи, выдвижение монашества на позиции интеллектуальной элиты, определяющей систему ценностей византийского общества, отразились на развитии представлений о социальной роли императора таким образом, что парадигма идеального императора и ее теоретическое обоснование утратили традиционные черты (интеллектуальные и полководческие достоинства), вытесненные приобретшими первостепенное значение конфессиональными (прежде всего благочестие) признаками императорской власти. Современное византиноведение довольно точно датирует период, начиная с которого происходит постепенная активизация экономической, политической, культурной деятельности в Византии. На середину — вторую половину IX в. приходится экономическое возрождение византийского города1, повлекшее за собой усиление культурной и творческой активности: даже скептики не пытаются отрицать создание в 50-е годы IX в. школы кесаря Варды как факт преодоления культурного застоя2, а об оживлении интереса к собиранию, переписыванию, эксцерпированию древних (языческих и христианских) авторов (как бы это ни называли — ренессанс, гуманизм, культурный расцвет3) и говорить не приходится. Закономерен, однако, вопрос: носили ли эти перемены только внешний (институционный и антикварный) характер, проявившийся в организации образования, в стремлении сохранить для потомства наследие прошлого, или они коснулись самого существа духовной культуры, затронув понятийный аппарат и мироощущение? Прекрасно понимая, что исчерпывающий ответ на поставленный вопрос возможен лишь при условии многопланового анализа различных сфер и явлений культурной жизни, попытаемся все же приблизиться к решению задачи, выявляя и прослеживая эволюцию политической мысли империи в этот период.
Начнем с констатации того, что литература второй половины II—X вв. предоставляет исследователю несомненно большие возможности, нежели дошедшие до нас источники предшествующего периода. В самом деле, византинист, занимающийся македонским этапом в истории империи, может рассчитывать на анализ представлений о власти императора в рамках жанра «княжеских зерцал», имея в виду сопоставление и противопоставление друг другу таких памятников, как «Учительные главы» Василия I (867—886), эпитафия Льва VI (886—912) на смерть Василия I, жизнеописание Василия I, составленное Константином VII (913—959). Вместе с тем существует возможность осознать результаты такого анализа на фоне соответствующих материалов юридической литературы («Исагоги»). Правомерна также попытка привлечь к исследованию «Тактику» Льва VI. Добавим к сказанному и другое: идейное наследие Василия I, Льва VI и Константина VII подводит к проблеме преемственности и последовательности в эволюции политической идеологии, формировавшейся в правление одной и той же династии византийских императоров.
Примечания
1. Краткое подведение итогов дискуссии по византийскому городу VII—IX вв. см.: Литаврин Г.Г. Византийское общество и государство в X—XI вв. М., 1977. С. 110—111.
2. См., напр.: Speck P. Die kaiserliche Universität von Konstantinopel. München, 1974. S. 9.
3. Мы не входим здесь в полемику о том, как определять феномен активизации культурной жизни империи с середины IX в. См. об этом: Lemerle P. Le premier humanisme byzantin. P., 1971. P. 7—8, 74—75, 109, 120. Ср. рецензию А.П. Каждана на кн. Лемерля: BS. 1973. Т. 34. С. 51—57. Об использовании понятия «гуманизм» в Византиноведении см.: Медведев И.П. Византийский гуманизм XIV—XV вв. Л., 1976. С. 3—6. Об условности понятия «македонский ренессанс» применительно к византийской литературе IX—X вв. см.: Speck P. Versuch einer Charakterisierung der sogenannten Makedonischen Renaissance // Les Pays du Nord et Byzance: (Scandinavie et Byzance). Uppsala, 1981. P. 237—242.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |