Он верный сын церкви, но чернечество не для него
Направляя острие своей агитации против боярской службы, «Послание» Заточника останавливается и еще на двух вариантах устройства судьбы своего героя без помощи и милости князя. И тоже далеко не в эпическом роде.
Один вариант — уйти в монастырь и там найти себе пожизненное прибежище. «Или речений, княже, пострижися в чернцы?». — «Лучши ми есть тако скончати живот свой, нежели, восприимши ангельский образ, солгати... Богу нелзе солгати, ни вышним играти».1 Пишет это мирянин, тот же самый «смысленый»: представить себе хоть на минуту, что он чернец, — это такая же несообразность, как мертвец верхом на свинье и черт верхом на бабе, как смоква, упавшая с дуба, или виноградина с липы; это просто чепуха, никто не поверит.2 Да он и не выдержит монашеского обета, а стоит он целиком на церковной платформе и слишком уважает церковь, чтобы играть святыней. Ему просто не дано совершить подвига в стиле, например, Феодосия Печерского, проходившего свой «отроческий» стаж в окраинном непривлекательном Курске у местного «властелина» при его церкви. Не осудил бы Заточник и ни одного из попавших на страницы «Печерского Патерика» иноков-бедняков, включая даже, вероятно, и безымянного «портного швеца», над которым Феодосий проделал суровый опыт «послушания», прежде чем тот после ряда уходов на волю и возвращений осел-таки прочно в монастыре.3 Но он, Заточник, не создан для подобных подвигов, он просто лояльный христианин. Не то, что другие многие, против которых собственно и направлен резкий выпад в следующих строках «Послания» XIII в.: «Мнози бо, отшедше мира сего во иноческая, и паки возвращаются на мирское житие, аки пес на своя блевотины, и на мирское гонение» (скитание); а именно, они «обидят [обходят] села и домы славных мира сего, яко пси ласкосердии», т. е. обращаются в странствующих приживальщиков богатых домов. А в результате — безобразное, непристойное бытовое явление: «Иде же брацы и пирове, ту [там, тут как тут] черньцы и черницы и беззаконие: ангельский имея на себе образ, а блядной нрав, святительский имея на себе сан, а обычаем похабен».4
Нет нужды видеть здесь какую-либо цитату, как то часто бывает у Заточника. Но в выпаде этом нет ничего и противоцерковного или противомонастырского. Это именно то, что являлось предметом забот, осуждения и беспокойства у самих древнерусских церковников, начиная с митрополита Иоанна (XI в.). За чернецами и черницами «Послания» Заточника стояла весьма многочисленная и грозная бродячая Русь, отмечаемая памятниками XII—XIII вв. как широкое бытовое явление. За всем тем враждебно преподанное у Заточника житейское наблюдение: странствующий чернец стал необходимой принадлежностью быта господствующего класса — было существенным достижением христианской церкви, может быть не меньшим, чем констатированное митрополитом Иоанном в конце XI в. внедрение в быт того же класса церковного брака, «благословения и венчания».5
Примечания
1. Ч, LXXII и LXXIII.
2. Ч, LXXII.
3. Патерик Печерский, стр. 41.
4. Ч, LXXIV.
5. Правило митр. Иоанна, стр. 18, ст. 30. Ср. ниже, стр. 155, 166—167 и 171.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |