Единобрачие и многобрачие. «Мужеска жена», «чужая жена». Жена «злая» и жена «добрая»
Идеальные же требования, с которыми первоначально подошла церковь к семье в новообращенном феодальном обществе, были иные. «Заповеди» митрополита Георгия хотели, чтобы налицо оказалось сразу все. И чтобы «без венчания жон не поимати никому же, ни богату, ни убогу, ни нищему, ни работну» — «женитва» без венчания «не чиста», это «тайный брак» (ст. 11). И чтобы, «когда причаститься кто хощеть святых тайн», «сохранился» «своих жон законных венчанных» «преди причащения» и «по причащению», сколько им «велят отци» (ст. 8). И чтобы — еще больше — «от жон своих» «воздержался всякий христианин» и «в суботу вечер и в неделю вечер и в господския праздники и в нарочитых святых [дни] и в великое говейно [пост] и егда нечисты бывают жены и егда хощет кто причаститися святых тайн», и вообще, чтобы «всяк человек страх божий держал в сердци своем всегда и час смертный поминал присно и страшный он [оный] суд вечные муки» (ст. 13). Это — программа-максимум. В ст. 64 те же «Заповеди» предлагают и отступление от нее, но оно не так уж значительно и предназначено только для молодоженов: «В святыи и Великый пост добро удержатися малженама [молодоженам] от себе; аще ли не можета, то первую и последнюю неделю чисто съхранити, так и к Рожеству Христову пост и к Петрову дни».
Преемник Георгия, митрополит Иоанн, отдавал себе ясный отчет, что о венчальном браке речь могла идти только для бояр и князей, что «на простых людех» «благословенье и венчанье» «не бывает», что простые «поймают жены своя с плясаньем и гуденьем и плесканьем» по своему языческому обряду, все равно что наложниц («меиьшиц»), и определял это как просто «совокупление».1 И об епитимьи за «тайнопоимание», т. е. за «свадбу» без участия церкви, Иоанн говорил только в применении к христианам — боярам и князьям. Между тем именно в этой среде во времена Иоанна приходилось иметь дело с открытым прямым двоеженством, против которого у церкви было только одно средство — отказ в причастии. Его и прописывал Иоанн тем, «иже без студа и бес срама 2 жене имеют». Это новая христианская феодальная аристократия конца XI в. представлялась митрополиту ничем не лучше радимичей, вятичей и прочих, «живуще скотски»: «...иже 3-ю поял жену и иерей благословил, ведая или не ведая, да извержется».2 Такова, значит, была жажда венчать, что поп мог сделать это и «ведая». И в жизни едва ли это предписание Иоанна нашло себе применение.
«Заповеди» митрополита Георгия предписывали не венчать, если кто «третью жену поймет», а тут же в жизни констатировали наличие «треженцев», запрещая только принимать от них «проскуры».3 Еще в первой половине XII в. «Церковный устав» Всеволода вынужден практически решать вопросы, связанные даже с четвероженной семьей. Именно в верхах общества трудности борьбы за бытовую программу-максимум усугублялись социально-бытовым весом паствы. Кирик стоял на почве десятилетиями вырабатывавшейся практики, когда осторожно зондировал Нифонта относительно своеобразной, якобы вычитанной им где-то епитимийно-выкупной таксы: «Како [будто от] епитемьи избавляет 10 литургий за 4 месяцы [епитимьи], а 20 за 8, а 30 за лето» (т. е. за год). Нифонт прямо сказал, что это писано про «царя или иных богатых согрешающих», которые «даяли за ся служити, а сами ся не отрече нимало», платили за литургии, ничего не меняя в своем грешном поведении, — и не одобрил («неугодно») ,4
Отсюда и практическая установка у попов XII в. на внедрение в жизнь венчального единобрачия — любыми средствами и поблажками. А отсюда и специфическое внимание, уделяемое церковниками законной, «венчальной» жене. В теснейшей связи с ним стоит и та политика охаживания исповедальника, которая выдвигается, как отмечено выше, памятниками второй половины XII в. Над всем здесь стояла забота об укреплении единобрачной семьи, только через венчальный брак становившейся под контроль церкви в лице духовного отца супругов. Как только венчальный брак состоялся, «мужеска жена» сразу же попадала под защиту церкви и христианского законодательства. «Церковный устав» Ярослава берет ее под защиту от побоев: «Аще кто пошибает боярскую дщерь или боярскую жену, за сором ей 5 гривен золота, а митрополиту такоже» (тоже и меньших бояр, нарочитых людей и даже «простой чади», с понижением цифр, ст. 3). В конце XII в. аналогичная статья включается в договор с немцами: «Оже пошибают мужеску жену, любо дчьрь, то князю 40 гривен ветхыми кунами, а жене или ... дчери 40 гривен ветхыми кунами» (ст. 7). Там же предусмотрено и специфическое оскорбление чести: «Оже огренет [сорвет] чужее жене повой с головы или дщери, явится простоволоса — 6 гривен старые за сором» (ст. 8). Чужую жену защищают и от оскорбления словом: «Аще кто назовет на имя чюжу жену блядию» — штрафы ей за «сором» и митрополиту по определенной шкале от больших бояр до «сельской» жены.5
Мы видели, что вопрос о блуде холостого в XII в. разрешался компромиссно за исключением только того случая, когда участницей его была «мужеска жена».6 «Заповеди» митрополита Георгия именно последний вариант считали житейски наиболее ходким и формулировали его так: «Аще с треми женами мужескыми будет был, за лето [в течение всего года] не камкати, тако и пост противу [по] силе».7 Очевидно, здесь имелся в виду бытовой тип холостяка дон-жуана, но церковь интересовалась в этом плане исключительно венчанными своими «дочерьми». В этом же плане нужно рассматривать и ст. 88 «Пространной Правды», распространившую на «жену» положение о вирах в случае ее убийства, тогда как раньше оно не имело ее в виду, так же как холопа и рабу.
За всем этим ассортиментом средств защиты «чужой жены» стояла в XII в. антитеза женщины вообще, до которой церковникам-практикам не было никакого дела, и «своей жены», каковой становилась «чужая» «мужеска» жена для венчального своего мужа. Тут церковники-практики шли на любые компромиссы со строгими церковными правилами о внутренней жизни брачной пары — под лозунгом: «...в своей жене нету греха». Кирик попробовал только заикнуться: «Достоит ли дати тому причащение, аже в великыи пост совокупляется с женою своею?» — как Нифонт «разгневался»: «Неужели вы учите воздерживаться в пост от жен? Грех в том».8 И в самом деле, «по закону поимающася малжена» (молодожены), если случится им и после причащения, — «имети има совокупление тое нощи несть взбранено, тем бо телом и оною едино тело бывает».9 Приступал с тем же к Нифонту и поп Илья — и ответ был все тот же: «во своей бо жене нетуть греха».10 Это была прямая борьба с «Заповедями» митрополита Георгия, которые служили высшим руководством по этой части для поповства и в XII в.
Епископ Илья, как и Нифонт, ведший тоже эту борьбу, предостерегал своих попов: «А от жен [в великий пост] не отлучайте по нуже [т. е. принудительно], оже сами не изволят по свету [с согласия] подружьих своих [т. е. жен]». «Возбранять» можно было («нам повелено») только три недели, «чистую», «страстную» и «воскресную»; между тем Илья слышал, «что друзие попы глаголют детем своим: "оли [если] все говенье не лежите с женами, то же дадим причастие"», а этого-то в правилах и «нетуть». Чтобы и счерпать вопрос, епископ Илья даже кончил переходом на «личности»: «А вы, попове будучи, оже восхочете служити коли, то чина много дний отлучаетеся от попадий своих?» — и заключал: иное дело попы, но если «простыми» (миряне) в посту «не ублюлися от жен, дайте причащение: [и опять] в своей бо жене нетуть греха». А вот зато «холостым», «иже блуд творят», — тем «не дайте отинудь».11
Но, разумеется, и муж попадал тут в положение «своего» в отношении к венчальной жене, и церковь выступала на защиту ее интересов как в случае нарушения им супружеской верности, так и в случае самовольного, одностороннего разрыва брака мужем и попытки заключить другой. Например: 1) «Аще кто свою жену пустив, а иную поимет, пост 2 лета, а поклона 700 на день», т. е. порвет брак и выгонит жену из дома, без церковного развода; 2) «Аще ли пустит жену, да не венчается», т. е. если не подчинится и не вернет первую жену, а будет настаивать на втором браке;12 3) «Аще муж оженится иною женою, а со старою не распустився», церковь полностью становилась на сторону «старой» («а со старою ему жити»), «молодую» же брала в «дом церковный».13
Иной вопрос, насколько реальна была эта защита в быту. И главное, были ли попытки со стороны церковников-практиков поставить дело так, чтобы «своя жена» могла искать защиты у церкви не только тогда, когда катастрофа уже произошла и брак распался, но и тогда, когда с внешней стороны все было цело, а внутри создавался для жены ад? Есть признак, что и тут для жены открывалась возможность апеллировать к своему духовному отцу.
Кирик с Нифонтом обсуждали такой случай: два молодожена «распустилася» (разошлись) после того, как епископ рассматривал их спор («перед тобою тягавшася») и не развел их, — какую назначить епитимью? Нифонт сказал — не давать причащения тому из них, который «роспускается, а со инем совокупляется», т. е. активному ослушнику; но все же разрешил его причастить, «али [если] он умирати начнет». Это в том случае, если подоплека только половая. Но если, помимо того, в совместной жизни супругов создавалась невыносимая атмосфера и по другим поводам («велми зло будет, яко не мочи мужю держати жены или жене мужа»), а именно «или долг мног у мужа застанет, а порты ся грабити начнет или пропивает, или ино зло», тогда епитимья на инициаторше расторжения брака в течение только 3 лет. Характерно, что бытовым у наших собеседников явился в первую очередь такой казус, где виновником семейного ада был муж, а инициатором расторжения брака — жена. После этого они, конечно, вспомнили и о таком случае, где пострадал муж: «...аже ли жена от мужа со иным, то муж невиноват, пуская ю̀». Но тотчас же вновь вернулись к жене: если муж ведет себя дома в отношении к ней бесцеремонно, «то жена не виновата, идучи от него».14
У собеседников и тени сомнения не являлось, что не только глазок в домашний быт, но и сама альковная завеса могла быть приоткрыта для церковного ока и женской стороной в поисках и здесь защиты.
Но не было ли это просто духовническим розовым оптимизмом, недоучитывавшим «соромяжливости» духовных дочерей, ставших жертвой в венчальном браке? Сопоставляя этот оптимизм Кирикова «Вопрошания» с приведенными выше наставлениями о необходимости исповедальной пропедевтики в «Поучении» епископа Ильи, нельзя не заметить противоречия в этом пункте между этими двумя одновременными памятниками. Однако, если вернуться к терминологии Заточника (в его «Слове» XII в.) и поставить вопрос надвое: которая из двух его «жен» способна была внушить этот оптимизм и которая из них очень и очень нуждалась еще в этой пропедевтике, чтобы отложить «соромяжливость» и научиться «поведывати», — противоречие это явится мнимым. По терминологии Заточника, в «соромяжливых» у епископа Ильи окажется, конечно, «добрая», а «легко поведывати» Кирику норовить будет только «злая». Иными словами: пока она «соромяжлива», — она «добрая»; а всякая, которая начала «поведывать», ни перед чем не останавливаясь, будет «злою».
В специальной литературе есть тенденция сводить вопрос о жизненности так называемой «вставки о злых женах» в «Слове» Заточника к вопросу о внешней заимствованности ее и считать ее чуждой контексту этой редакции памятника. Как видим, приведенные сопоставления из области церковной литературы, современной «Слову», предостерегают против такого механического обращения с несомненно цельным литературным произведением. Можно даже поставить вопрос: не церковничья ли рука прошлась по этой пресловутой «вставке» «Слова» XII в., подменив (в «Послании» XIII в.) свою «злую» исповедницу внешне эффектной фигурой «ртастой» и «челюстастой» образины? Подменив, чтобы не очень-то ее выдавать, но и не снимать вовсе столь жизненного для «мужей» сюжета, как неравный брак по расчету.
Примечания
1. Правила митр. Иоанна, стр. 18, ст. 30.
2. Там же, стр. 4, ст. 6 и стр. 9, ст. 17.
3. Заповеди митр. Георгия, ст. 47 и 49.
4. Вопрошание Кириково, стр. 44, ст. 76.
5. М.Ф. Владимирский-Буданов, 2, стр. 110 (Мирная грамота новгородцев с немцами 1195 г., ст. 7 и 8); Церковный устав Ярославов, ст. 28—31.
6. Вопрошание Кириково, стр. 31, ст. 30.
7. Заповеди митр. Георгия, ст. 90.
8. Вопрошание Кириково, стр. 37—38, ст. 57.
9. Там же, стр. 43, ст. 72.
10. Там же, стр. 61, ст. 21.
11. Поучение епископа Ильи, стр. 365—366, ст. 18.
12. Заповеди митр. Георгия, ст. 109 и 47.
13. Церковный устав Ярославов, ст. 109 и 8; ст. 15 его предусматривала, что в этом случае муж может начать первую «лихо держати и водити» (обращаться) и тогда «казнию казнити его», т. е. налагать и еще наказания.
14. Вопрошание Кириково, стр. 48, ст. 92.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |