Холоп в быту господ
Холоп слишком заполонил повседневный быт всего господствующего класса, чтобы без него можно было обойтись даже в запретных для него по закону житейских положениях. В вопросе о свидетельских показаниях, мы уже видели, было сделано исключение в пользу боярского тиуна. Но присказка этой (66-й) статьи «Пространной Правды» — «а послушьства на холопа не складають, но оже не будет свободнаго, то по нужи сложити на боярьска тивуна, а на инех не складывати» (сама по себе свидетельствующая этим запрещением о распространенности запрещаемого), — на деле оказывалась плохим барьером.
Вот, например, ряд житейских казусов. Двое свободных разодрались до того, что у потерпевшего оказалась выдранной борода, или был выбит зуб, или весь рот в крови. Или бобр украден из силка, или стерты именные знаки на бортном дереве в лесу, или уничтожена межа «бортная» в лесу и «ролейная» в поле, перегорожена тыном межа «дворная», срублены дуб, служивший пограничным знаком, или бортное дерево, или выдраны из его дупла дикие пчелы с медом, украдена ладья, испорчен в лесу «перевес» (снасть охотничья), украдены дикие птицы из него или домашние птицы со двора, увезены запасенные в поле или в лесу сено или дрова, зажжено гумно или со зла («пакощами») зарезана скотина — все тяжбы по таким делам ведутся при участии «свободных» послухов.1 Но это требование, очевидно, часто не выполнимо, потому что законодателю тут же (ст. 85 «Пространной Правды») приходится допустить, что (единственными) свидетелями происшествия могли тут быть холопы, и условно принять их показания. Для этого истец при задерживании ответчика должен только произнести хитрую формулу: «Задерживаю тебя по показанию этого холопа, но задерживаю тебя я, а не холоп». Если в дальнейшем испытание железом подтвердит холопье показание, то процесс считается выигранным в пользу истца; если нет — то истец платит ответчику специальный штраф «за муку», «зане [потому что] по холопьи речи ял ѝ» (задержал его по показанию холопа). Казусы эти — все, как видим, главным образом из сельской жизни, и без свидетеля-холопа, оказывается, в них не обойтись. Законодателю приходилось выкручиваться, чтобы, уступая жизненному факту по существу, сохранить хоть какую-нибудь форму.
Холоп слишком вездесущая фигура, чтобы можно было обойтись без него и в делах далеко не таких повседневных и даже на высотах церковной иерархии. В первый же год княжения Изяслава Ярославича в Киеве и Новгороде «клевета бысть на епископа [новгородского] Луку от своего холопа Дудикы; и изыде [епископ] из Новагорода, и иде Кыеву, и осуди митрополит Ефрим, и пребысть тамо 3 лета».2 И только когда клевета разъяснилась, Лука «прия свой стол в Новегороде и свою область; Дудице же холопу оскомины урезаша ему носа и обе руце, и бежа в Немцы».
Наши памятники не знают церковных «холопов». В перечне «людей церковных» в уставах Владимира и Всеволода XII в. они места себе не нашли. «Пространная Русская Правда» XII в. (ст. 46) знает только холопов «чернечьских» (не монастырских, а монашеских).3 И в данном случае с Дудикой вероятнее всего предположить, что он был холопом Луки еще до его епископства или стал чернеческим холопом, когда тот занял епископскую кафедру.
Во всяком случае «рабы» сопровождали своего господина, уходившего в монастырь, не останавливаясь перед его порогом. Вот, например, сценка из жизни такого строгого монастыря, каким был в XI—XII вв. Киево-Печерский. Некий молодой человек, Пимен, болел от рождения «недугом», благодаря которому «чист бысть от всякиа скверны, и от утробы матерня и не позна греха». Сам он хотел постричься «в иноческый образ», родители же его не теряли надежды, что он будет их «наследником» (т. е. будет способен продолжить род их), и противились. В доме создалась невыносимая атмосфера, и, когда Пимен дошел до «отчаяния» и занемог, его принесли в монастырь — пусть там его исцелят или постригут. Но и там продолжалась борьба. Родители переселились в монастырь и хлопотали об исцелении; он же молился о продлении недуга и тем перебивал старания «преподобных отцов», «много потрудившихся» над его исцелением, и «ничто же пользова его» именно в силу его молитвы. Наконец, дело решило чудо: однажды ночью, когда все спали, в келию, где помещался Пимен, вошли «аки [точно] скопци Светлик» с свечами, евангелием, одеждой и куколем и невидимо для всех постригли его. Звуки пения разбудили братию монастыря, но когда иноки всей толпой пришли в келию больного, они нашли там всех спящими: «...отца же и матерь его, и рабы». Мы не знаем дальнейшей судьбы этих рабов, хотя, по-видимому, для дальнейших услуг при больном они не остались: за ними ходили, и ходили небрежно, другие.4
Странно было бы, конечно, ждать от поучительных повествований «Патерика» о чудесах прямого признания участия холопьей силы в жизни монастыря. Тем изумительнее указание в одном из них мимоходом на наличие в монастыре не то что рабов, но даже и «рабынь», на обязанности которых лежал помол монастырского зерна.5
Не менее ценны три эпизода, на которых останавливается «Патерик» в другом совсем плане, а по существу речь тут идет как раз о наборе подсобной рабочей силы для монастыря. Все три эпизода связаны с именем монаха Григория, который жил в монастыре, сохранив с воли ценную библиотеку («книгы») и привычку к собственному огороду и саду, которые и развел в своем «малом оградце». Это-то и навлекло на него несколько посещений «татей». Рассказ о трех таких налетах имел целью показать чудесное перерождение «татей» в добрых тружеников.
В первый раз их привлекли книги: они засели у кельи Григория ночью в ожидании, когда тот уйдет к заутрене, но Григорий, «ощутив» приход их, умолил бога подать им сон на 5 суток, по истечении коих при всей братии разбудил татей, накормил, потому что они так оголодали, что не могли двинуться, и отпустил их. Каким чудом прознал о том «градской властелин» (т. е. тиун киевский) — неизвестно, но, прознав, «нача мучити тати», т. е. начал следствие. Григорий же «вдасть книгы властелину, тати же отпусти», т. е. откупил их; тати же «покаяшася» и «вдаша себе Печерьскому монастыреви» в работу.
Во второй раз другие тати ограбили «оградец» Григория, но, «угнетаемы бремены» (тяжелым грузом), не могли сдвинуться с места в течение двух суток. Опять Григорий «умилился о них» (т. е. смилостивился) и сказал: «Отселе будете работающе на святую братию, и от своего труда на потребу их приносите». Эти тати «скончаша живот свой в Печерьском монастыри, ограды предержаще» (т. е. держа огород), но, по мнению рассказчика, «их же ... и ныне изчадия [т. е. их потомки] суть» при этом огороде.
И, наконец, третий раз один из пришедших за яблоками татей упал с дерева и, повиснув на ветке, удавился, прочие же просили прощения, и Григорий, «осуди я [их] в работу Печерскому манастыреви, да [т. е. чтобы] к тому тружающеся, свой хлеб ядят и довольни будут [т. е. в состоянии будут] ины напитати от своего труда». И тоже пожизненно и наследственно: «...и тако ти скончашася, и с чады своими работающе в Печерьском монастыре».6
Это и есть то, что в «Русской Правде» носит название чернеческих холопов и что на более позднем языке можно бы назвать «добровольным холопством». Рядовичами их не назовешь, потому что «ряда» здесь и помину нет. Но и добровольность здесь следует понимать весьма условно. Недаром и терминология рассказа от раза к разу становится все решительнее: первые тати «вдашася», вторым «сказано», а третьих Григорий уже просто «осуди».
То, что все они сели на землю, отнюдь не меняет дела. Холопы в сеньории на сельскохозяйственных работах — явление в это время обычное, такое же обычное, как холоп для личной службы во дворе. Как-то князь Изяслав Ярославич, завсегдатай и любимец Печерского монастыря, спросил за трапезой Феодосия: «Многажды же рабом моим устроившим различнаа брашна и многоценна — и не суть тако сладка [вкусны], яко же сиа ... повеждь ми, откуду есть сладость в брашне вашем?». Феодосий ответил противопоставлением: в монастыре «вся служба их с благословением совершается. Твои же раби, и яко же рече, работають сварящася, и шегающа и кленуща друг друга, многажды же и биеми суть от приставник, и тако вся служба их с грехом совершается».7 Христианская верхушка феодального общества второй половины XI в. пользовалась рабской силой, не тронутой еще христианством и державшейся только страхом телесного воздействия, на что и указал здесь Феодосий (это не могло быть пропагандой вольного труда при наличии монастырских рабынь).
Вот другой пример такой дворовой рабской обслуги. Некий Варлаам, сын «первого в боярех» Иоанна (современника князя Изяслава), ушел против воли отца в Печерский монастырь и затем насильственно возвращен был отцом «в дом свой» и отведен «в своа храмы» (покои) под наблюдение отцовых «отроков», где жене Варлаама «повелено» было «прельстити» отрока-мужа и где отец «повеле ... служити пред нимь рабь же множеству».8 Но вот Святоша (князь Святослав, постригшийся в Печерский монастырь в XI в.) отвечает на уговоры покинуть монастырь: «Не бо суть страсти [привязанности] нынешняго времени точны к будущей славе... Си вся Христа ради остави: и жену, и дети, дом, и власть, и братию, другы, и рабы, и села и от того, чаю, жизни вечныя наследник быти».9 Это те же рабы и села, о которых рассказывается в житии Феодосия, который в миру с тринадцати лет «начат на труды подвижнее быти, якоже исходити ему с рабы своими на село делати [работать] с всякым прилежанием».10 Эти Феодосиевы рабы (по конструкции этой фразы жития), может быть, живут на городском господском дворе и выходят на страду на окрестные пахотные участки (село — значит и участок земли). Но передачи «сел с челядью» и «земель с челядью и со скотиной» засвидетельствованы для XII в. как летописью, так и документами.11
Примечания
1. Пространная Правда, ст. 75—85.
2. Новг. I лет., под 1055 г., стр. 92.
3. «Аже будуть холопи татие любо княжи, любо боярьстии, любо чернечь, их же князь продажею не казнить, зане суть не свободни, то двоиче платить ко истьцю за обиду».
4. Патерик Печерский, стр. 125—126.
5. Там же, стр. 213. Инок Федор поставил в «Печере» своей ручные жернова и еженощно молол на них пшеницу, вменяя то себе в подвиг; «и се во многа лета творяше, меля жито, и льгота многа бываше рабыням» (вариант: «рабом»).
6. Патерик Печерский, стр. 198—199.
7. Там же, стр. 39—40.
8. Там же, стр. 25.
9. Там же, стр. 184.
10. Там же, стр. 17.
11. Ипат. лет., под 1158 г., стр. 82; С.В. Юшков, 1, стр. 61.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |