Битва на берегах Ворсклы 1399 г. и ее политические результаты
В ходе международной жизни Восточной Европы конца 90-х годов XIV в. наметились, как мы видели, новые тенденции: усилившаяся вновь под эгидой Едигея ордынская держава стала еще более активно осуществлять политику былого великодержавия, имея в виду всемерное противодействие процессам консолидации русских земель, «расщепление триумвирата», ослабление наиболее могущественного из них — правителя великого княжества Литовского и Русского; Литовско-Русское государство, опираясь на союз с Орденом и Тохтамышем, готовилось не только к присоединению новых русских территорий вопреки воле Орды, но и к созданию самостоятельного «королевства Литовского и Русского», естественно, вопреки желанию Польши; Великое Владимирское княжение вынуждено было в этих условиях занимать выжидательную позицию, исключавшую как активное сотрудничество с Витовтом из-за споров по поводу дальнейшей судьбы Новгорода, Твери, Рязани, так и участие в вооруженном выступлении Орды против Витовта.
Разумеется, центральным событием в политической истории Восточной Европы конца 90-х годов XIV в. была победа армии Едигея над войсками Витовта, одержанная на берегах Ворсклы в 1399 г. Но для исследователя данного периода кроме самой битвы большой интерес представляют, с одной стороны, важные ее политические последствия, а с другой — ее подготовка, сложная по своему политическому содержанию и весьма своеобразная по идеологическому оформлению.
Сохранившиеся в источниках сведения о подготовке битвы на Ворскле действительно раскрывают очень существенные аспекты тогдашней политической и идеологической жизни не только русской земли, но и самой ордынской державы.
Имеющиеся в этих источниках данные прежде всего отражают сложные процессы тогдашнего развития русских земель, в частности закономерные процессы их консолидации.
Кроме того, указанные данные фиксируют традиционные, но не потерявшие, видимо, еще своей политической актуальности представления ордынских правителей как о своих «исторических правах» на восточноевропейское пространство, так и о практических способах использования этих «прав» в государственных интересах Орды.
В данном случае речь должна идти прежде всего о летописных текстах, излагавших ход переговоров Витовта с Тохтамышем, а также о документах собственно ордынского происхождения — о ханских ярлыках на русские земли. Что касалось переговоров Витовта с Тохтамышем 1398 г., то они протекали, как известно, в весьма своеобразной обстановке, в частности в условиях пребывания бывшего ордынского царя на территории Литовской Руси, оказавшегося там после своего изгнания из Крыма, и появления на ордынском престоле ставленника Едигея — Тимур-Кутлука1.
Приезд Тохтамыша на Среднее Подненровье, подготовленный, видимо, скрытыми его контактами с Витовтом еще в 1395—1397 гг., создавал теперь предпосылки для дальнейшего их сближения, для еще более тесного и более откровенного сотрудничества. И не удивительно, что в ходе происходивших в 1398 г. переговоров была выработана широкая программа далеко идущей взаимоподдержки: Витовт с помощью Тохтамыша должен был стать главой полностью консолидированной русской земли, а Тохтамыш при содействии Витовта должен был вернуть себе власть над всей ордынской державой.
Сведения об этих стремлениях Тохтамыша и Витовта в конце 90-х годов сохранились во многих летописях, хотя и изложены они по-разному.
Если в Троицкой и Симеоновской летописях сравнительно кратко излагалась программа Витовта и Тохтамыша («аз тя посажу в Орде на царство, — говорил Витовт ордынскому царю, — а ты мя посадишь на княженьи на великом на Москве» [60, 450; 45, 143]), то другие летописи, в частности Ермолинская [46, 137], Типографская [47, 167—168], особенно Воскресенская [40а, 72] и Никоновская [41, XI, 172], дают более подробную информацию о тогдашних политических устремлениях упомянутых правителей. Так, Никоновская летопись утверждала, что Тохтамыш должен был стать царем «на Кафе, и на Озове, и на Крыму, и на Азтаркани, и на Заяицкой Орде, и на всем примории, и на Казани» [41, XI, 172], а Витовт кроме территории своего государства должен был владеть «Северщиною, Великим Новым городом и Псковом и Немцы, всеми великими княжениями Русскими» [41, XI, 172].
Текст, помещенный в «Хронографе», оказался еще более четким, еще более развернутым: «Витовт рече: "Я тебя посажю на Орде, и на Сараи, и на Болгарех, и на Азтархан, и на Озове, и на Заятцькой Орде, а ты мене посади на Московском великом княжении и на всей Семенатьцати тем и на Новгороде Великом и на Пскове, а Тверь и Рязань моа и есть, а Немцы и сам возму"» [45а, 423].
Как мы видим, излагавшие ход переговоров 1398 г. летописные тексты дают перечни ордынских и русских территорий с таким знанием дела, с таким приближением к официальной ордынской терминологии (особенно показательны в этом смысле Никоновская летопись и «Хронограф»), что невольно возникает вопрос о наличии в руках летописца каких-то официальных документов не только русского, но и ордынского происхождения; в частности, в данном случае речь может идти как о договорных грамотах, так и просто о традиционных ордынских ярлыках на русские земли. Рассматривая соглашение Витовта с Тохтамышем 1398 г., польский историк А. Прохаска прямо ставил вопрос о выдаче тогда же Тохтамышем литовскому князю ярлыка на обладание русскими землями [424], а следовательно, и вопрос об использовании текста этого ярлыка русскими летописцами.
Если обратиться к сравнительно поздним ярлыкам крымских ханов (конца XV — начала XVI в.), составлявшимся обычно на основе более ранних ярлыков [136а; 355а; 629, № 138; 424; 176, 87, 457—462; 311], то здесь привлекает внимание не только наличие общей с данными летописными текстами терминологии, но и присутствие ряда таких реалий, которые нашли то или иное отражение и в летописях. Так, дошедшие до нас копии ярлыков Хаджи-Гирея 1461 г. и Менгли-Гирея 1507 г. опирались на более ранние ханские ярлыки, в частности на ярлык Тохтамыша [629, № 138; 176, 457—462]. Ярлыки, как правило, повторяли друг друга, часто распоряжались судьбой одних и тех же территорий. Хорошо сохранившийся ярлык Менгли-Гирея дает наиболее обширный перечень русских земель, закрепляемых властью Орды за литовскими князьями: здесь упомянуты многие «тьмы» тогдашней Руси (Киевская, Черниговская, Курская и др.), кроме того, сказано о передаче Литве прав на Рязань, Одоев, Новгород, Псков и т. д. Ярлык Хаджи-Гирея содержит более скромный перечень земель, но здесь также упомянут Новгород.
Сохранившиеся упоминания о ярлыке Тохтамыша говорят о закреплении за Витовтом киевской и смоленской земель [629], но, по-видимому, в самом ярлыке перечень русских земель был более обширным.
Так, сопоставление сохранившихся ханских ярлыков с отмеченными выше летописными текстами убеждает нас в том, что летописцы в данном случае шли не на линии литературного вымысла, а по линии использования официальных ордынских документов, причем излагали их содержание более подробно, чем делали это последующие ярлыки — Хаджи-Гирея 1461 г. и Менгли-Гирея 1507 г.
Так, отражая важный этап политической и идеологической подготовки Витовта и Тохтамыша к схватке с Едигеем, эти летописные тексты представляли большой интерес как с точки зрения фиксации важных исторических процессов, происходивших тогда на просторах Восточной Европы, в частности процессов консолидации русской земли, так и с точки зрения раскрытия традиционных тактических приемов ордынской державы, сводившихся к умелому использованию ее «исторических; прав» на восточноевропейские территории в форме раздачи ярлыков на русские земли тем или иным ее правителям2, о чем уже говорилось выше.
Таким образом, сформулированная летописью под. 1398 г. общерусская программа Витовта была не данью далекому историческому прошлому, не литературным вымыслом, а фиксацией реальных политических устремлений «короля Литвы и Руси», одним из проявлений происходившего тогда процесса консолидации русских земель.
Но, говоря о деятельной подготовке Витовта к схватке с усилившейся тогда Ордой Едигея, отмечая наличие у «короля Литвы и Руси» таких союзников, как Тохтамыш и Орден, мы не должны забывать, что великому княжеству Литовскому и Русскому тогда силой обстоятельств было противопоставлено Великое Владимирское княжение, которое хотя и не обнаруживало желания начинать вооруженную борьбу против Витовта, тем не менее явно не одобряло честолюбивых планов литовско-русского князя в отношении Великого Новгорода, Твери, Рязани и других городов Северо-Восточной Руси [30, 395; 42а, 165; 41, XI, 171]. Не удивительно поэтому, что на протяжении 1398—1399 гг. происходило быстрое ухудшение отношений между Москвой и Вильно. Показателями этой тенденции политической жизни Восточной Европы, симптомами начавшегося «размывания триумвирата» следует считать такие события, как неожиданное примирение Москвы с Великим Новгородом осенью 1398 г. и вытеснение с берегов Волхова литовского влияния, заключение мира Василия I с Тверью в 1394 г. [60, 450; 45, 143], а возможно, и такие менее значительные факты, как смерть супруги литовского князя Семена Лугвеня — дочери Дмитрия Донского Марии [45, 143; 60, 449; 41, XI, 172], предварительные переговоры князя Василия I со смоленским князем Юрием Святославичем, находившимся тогда в Рязани, по поводу выдачи замуж его дочери за брата великого князя московского — князя Юрия Дмитриевича (свадьба состоялась, правда, лишь в 1400 г. [60, 453]).
Все это свидетельствовало о том, что в политической жизни Восточной Европы действительно происходили важные сдвиги, что хорошо улавливали летописи промосковской ориентации (Троицкая, Симеоновская).
Так, сказав о заключении мира Москвы с Великим Новгородом и Тверью, Троицкая и Симеоновская летописи сообщают: «Съединишася русские князи все за один и бысть радость велика всему миру» [45, 143; 60, 450].
Но в данных летописях речь шла не только о самом факте консолидации ряда русских князей, но и о том, против кого эта консолидация была направлена. «Того же лета, — читаем мы в Троицкой и Симеоновской летописях под 1399 г., — послаша князи Рустии грамоты разметные к Витовту» [60, 449], правда, намечавшийся разрыв дипломатических отношений между Москвой и Вильно все же не означал, что князь Василий I готов был вместе с Едигеем и Тимур-Кутлуком выступить против Витовта.
Весьма важным симптомом ухудшения московско-литовских отношений был переезд митрополита Киприана из Москвы в Литву, совершенный, видимо, зимой 1398/99 г. [60, 450]. Еще недавно Киприан стремился «равномерно» представлять интересы всех крупных князей русской земли, выступая в роли «отца четырех своих сыновей» — Василия московского, Михаила тверского, Витовта литовского и Олега рязанского [41, XI, 168]. Теперь положение изменилось. В глазах Киприана наиболее «перспективным» главой русской земли становился Витовт с его планами консолидации Руси, с намерениями вести борьбу против Едигея. Не исключено, что митрополит Киприан не только оказался втянутым в эту политику Витовта, но и сам был одним из ее вдохновителей. Не удивительно поэтому, что накануне возможной реализации грандиозной программы Витовта митрополит Киприан счел нужным находиться в непосредственной близости от него. «Тое же зимы, — читаем мы в Троицкой летописи под 1398 г. — был Киприан митрополит в Тфери на сырой недели и отселе поеха в Литву к Витовту» [60, 449]3.
Так происходило размежевание сил в Восточной Европе накануне исторического сражения на берегах Ворсклы.
Витовт собрал тогда на Среднем Поднепровье огромную армию, состоявшую главным образом из литовско-русских полков под командой Андрея Ольгердовича полоцкого, Дмитрия Ольгердовича брянского, Ивана Борисовича киевского, Ивана Ольгемунтовича Гольшанского, Глеба Святославича смоленского, князей Волынских, князя Федора Патрикеевича Рыльского и многих других [41, XI, 174]. Кроме литовско-русских полков здесь находились отряды татар Тохтамыша [75, X, 494, 495], около 100 крестоносцев [95, 250], а также 400 воинов из Польши [126, 96—97]4.
Одновременно с приготовлениями Витовта и Тохтамыша к решительному столкновению со своими противниками происходила военно-политическая подготовка к борьбе и в лагере Едигея — Тимур-Кутлука.
В течение зимы 1398/99 г. на территории Орды собиралась армия, весной 1399 г. она была переброшена к рубежам великого княжества Литовского. Опираясь на эти вооруженные силы, Тимур-Кутлук тогда же направил в Вильно своих послов с требованием выдать Тохтамыша.
Факт этого посольства известен как восточным авторам [58, 469—470], так и русским летописцам. «Того же лета, — читаем в Никоновской летописи под 1399 г. [41, XI, 172], — царь Темир-Кутлуй присла послы своя к великому князю Литовскому Витофту... глаголя сице: "выдай ми царя беглого Тохтамыша, враг бо ми есть и не могу трпети, слышав его живы суа и у тебя живуща"». Витовт прекрасно понимал, что уход из его лагеря Тохтамыша равносилен краху всех его политических замыслов, ибо ярлык на русские земли ему мог дать не Тимур-Кутлук, а только Тохтамыш. Не удивительно поэтому, что требование ордынских послов было категорически отвергнуто: «Язь царя Тохтамыша не выдамъ, — заявил Витовт, — а со царем Темир-Кутлем хощу ея видети сам» [41, XI, 172].
После неудачи этих переговоров начались непосредственные приготовления к вооруженной борьбе. Обе армии встретились на берегах Ворсклы. Здесь, по-видимому, Едигей еще раз попытался дипломатическими средствами подчинить своему влиянию Витовта и Токтамыша. Никоновская летопись, хорошо информированная о ходе происходивших тогда переговоров, как, впрочем, хорошо осведомленная, по мнению Л.В. Черепнина, и о всем комплексе тогдашних отношений восточноевропейских государств с Тохтамышем, Тимуром, Тимур-Кутлуком, Едигеем и т. д. [417, 244—251], сообщала о том, что сначала Витовт, как бы претворяя в жизнь намеченные им и Тохтамышем планы, потребовал от Тимур-Кутлука полного подчинения себе, а соответственно, видимо, и Тохтамышу. «Бог покорил мне все земли, — говорил Витовт ордынскому хану, — покорися и ты мне и буди мне сын, а яз тебе отец, и давай ми всяко лето дани и оброки».
Тимур-Кутлук и стоявший за его спиной Едигей не только отвергли домогательства Витовта, но и сами предложили ему стать вассалом ордынской державы [41, XI, 173]. Едигей якобы заявил Витовту следующее: «Разумей убо, яко яз есмь стар предъ тобою, а ты млад предо мною, подобает мне над тобою отцом бити, а тебе у меня сыном бити, и дань и оброки на всяко лето мне плати со всего твоею княжения, и во всем твоем княжении на твоих денгах литовских моему ордынскому знамени быти» [41, XI, 173].
Совершенно очевидно, что эти предложения Едигея представляли собой открытое осуждение программы Витовта—Тохтамыша, прямое ее отрицание. Вполне понятно, что Витовт не мог согласиться с предложениями Едигея, а Едигей не мог принять условий Витовта — Тохтамыша.
Исход этого спора решила, как известно, грандиозная битва, происшедшая 12 августа 1399 г. на берегах Ворсклы. Витовт потерпел страшное поражение. Армия литовского князя почти целиком полегла на поле битвы. Погибли многие Литовско-русские князья, которые оказывали Витовту поддержку в его борьбе за создание независимого Литовско-Русского государства, а еще раньше боролись под знаменами Дмитрия Донского за освобождение русских земель от ордынской власти [40а, 73; 41, XI, 174; 75, X, 494—497]. Все Подненровье оказалось лишенным средств обороны, Киевщина и Волынь сразу стали жертвой татарского грабежа и разорения [631, 431; 503, 100]. «И поиде царь Темир Кутлуй к Киеву, и взя с него окуп 3000 рублев литовским серебром, а силу свою все распусти воевать земли литовские, и ходиша рати татарские, воюючи даже до Великого Лучьского...» [40а, 73].
Но, разгромив армию Витовта, разорив район Киевщины и Волыни, ордынский правитель прекратил борьбу против своего противника. Помня, что решающим условием сохранения власти Орды над русскими землями было искусственное поддержание равновесия между ведущими политическими организмами Восточной Европы, преуспевающий Егидей умело применил и на этот раз традиционный прием ордынской дипломатии: всеми доступными ему средствами он в спешном порядке стал выравнивать силы двух княжений — с одной стороны, восстанавливать ослабленный Ворсклой политический потенциал великого княжества Литовского и Русского, а с другой — ослаблять окрепшее после Ворсклы Великое Владимирское княжение.
Так, Едигей не только сразу отказался от продолжения военных действий на территории Среднего Поднепровья, но тогда же, осенью 1399 г., начал боевые операции против Московской Руси на берегах средней Волги. «Тое же осени, — читаем мы в летописи, — князь Семен Суждальский приде ратью к Новугороду Нижнему, а с ним царевич Ептяк с тысячею татаръ... И тако татарове Новгород взята октября в 25 день и пребыша ту со две недели» [40а, 73, 46, 173].
Инициатива этого похода на Нижний Новгород принадлежала Орде, а суздальско-нижегородский князь, как обычно, оказался орудием в руках ордынской дипломатии, что вытекало из заявления самого суздальского князя: «Князь Семен глаголаше: не азъ есмь створивый се, но татарове, а язъ не воленъ в них, а съ нихъ не могу» [40а, 73, 60, 453].
Кроме того, Орда попыталась ослабить контакты московского князя Василия с Тверью и Великим Новгородом, с князьями рязанскими и смоленскими. Так, Едигей сделал все, чтобы изолировать Тверь от московского князя в 1399—1400 гг. Если в 1398 г. Орда, видимо, не возражала против тесного сотрудничества тверского князя с московским правящим домом, сотрудничества, направленного тогда против Витовта [42а, 165].
То теперь, после Ворсклы ордынская дипломатия явно не одобряла московско-тверских контактов. Воспользовавшись смертью тверского князя Михаила Александровича (1399 г.), Едигей сделал все, чтобы новый тверской князь, Иван Михайлович, был отдален от Москвы и оказался бы послушным орудием в руках ордынской дипломатии. Так, тверской князь Иван Михайлович не только был вызван после смерти отца в Орду, не только получил там ярлык на тверское княжение [41, XI, 183], но и был направлен в Тверь в сопровождении видных ордынских дипломатов. «Тое же осени сентября приде из Орды княж Михайлов, киличеи именем Ельча, а с нимъ посолъ Темир-Кутлуев именем Бекшик и Саткинъ... и привезоша ярлыки писаны на его имя» [60, 452].
Показательно, что тогда же, в 1400 г., Орда начала активные боевые действия против Рязани, направив на рязанские земли значительные соединения татарских войск [41, XI, 184]. Эти операции были рассчитаны не только на возвращение Рязани в сферу политического влияния Орды, но также и на пресечение тесных политических контактов рязанского князя Олега Ивановича со смоленским князем Юрием Святославичем, долгое время находившем себе приют на рязанской земле [41, XI, 184].
Проводившаяся тогда Едигеем политика выравнивания сил Москвы и Вильно привела еще и к тому, что Великий Новгород, выступавший в 1398 г. союзником, Владимирского княжения против Витовта, теперь, в 1400 г., принял решение о восстановлении своих отношений с великим княжеством Литовским. Под 1400 г. в Новгородской летописи мы читаем: «Той же осени ездиша от Новгорода послом Климентий Васильевич, сын посаднич, в Литву к князю Витовту, и взяша мир по старине» [30, 396]. Но как ни продуманы были все эти шаги ордынской дипломатии в Восточной Европе, Владимирское княжение, видимо, усилилось в эти годы настолько, что оказалось в состоянии успешно противодействовать натиску Орды. Против брошенных на Нижний Новгород войск князя Семена суздальского и татар царевича Ентяка были выставлены силы Московской Руси под командованием князя Юрия Дмитриевича. Проведя три месяца на Средней Волге, московские полки «взяша град Болгары, Жукотин, Казань, Кременьчук и всю землю их повоева и много бесермен и татар побиша, а землю татарскую плениша» [40а, 73; 60, 453].
Дав отпор ордынским силам, армия московского князя Юрия «возвратися с великою победою и со многой корыстью в землю русскую» [40а, 73; 60, 453]. В 1401 г. Москва организовала еще один поход на Среднюю Волгу, результатом которого было пленение суздальской княгини Александры, жены суздальского князя Семена [60, 455].
Московскому князю удалось тогда не только сохранить в фарватере своей политики Рязань (она вела тогда активную вооруженную борьбу с ордынцами [41, XI, 184]), но и наметить решение смоленской проблемы. Так, при энергичной поддержке Рязани и Москвы5 смоленский князь Юрий Святославич получил возможность вернуться в Смоленск [41, XI, 184; 30, 397].
«Той же осени прияша Смолняне князя своего Юрия Святославича на княженье, а княжа наместника Витовтова князя Романа Брянского убиша» [30, 397]. Предпринятые тогда же попытки самого Витовта исправить положение не дали результатов. Весьма характерно, что проведенные Витовтом у стен Смоленска военные операции большого масштаба6 не только не были осуждены Ордой, но, видимо, получили скрытое одобрение.
Таким образом, несмотря на все усилия Орды выравнять силы великого княжества Литовского и Великого Владимирского княжения, Московская Русь сохраняла свое влияние на средней Волге, Рязани, Смоленске, возможно, что оно полностью не было вытеснено из тверской земли, а также с берегов Волхова. А это означало, что Орда снова теряла свой контроль над процессами консолидации русских земель, на этот раз консолидации уже не вокруг великого княжества Литовского и Русского, а вокруг Владимирского княжения. По сути дела, этот печальный для Орды итог политической жизни Восточной Европы стал очевиден в 1401 г., когда произошло то, чего больше всего боялась ордынская дипломатия: произошло новое сближение Великого Владимирского княжения с великим княжеством Литовским. «Князь великий Василий Дмитриевич Московский, — читаем мы в летописи под 1401 г., — и князь великий Иван Михайлович Тверской и князь великий Витовт Кейстутьевич Литовский сотвориша за един мир и любовь межи собою» [41, XI, 184].
Это означало, что не только не было восстановлено необходимое Орде противопоставление Москвы Литовской Руси, но произошло даже новое сближение Московского государства с Литовско-Русским, возродилась практика московско-литовского сотрудничества, восторжествовала тенденция консолидации русских земель.
Весьма показательной для этих перемен была и новая позиция митрополита всея Руси Киприана: учтя характер происшедших сдвигов в политической жизни Восточной Европы, он снова оказался в Москве. Он снова стал рассматривать Московскую Русь в качестве наиболее реального, наиболее действенного помощника в реализации его политических планов. Только такими политическими расчетами Киприана следует объяснять созванный им в 1401 г. в Москве церковный собор с весьма широким кругом участников. На нем присутствовали как представители епархий Литовской Руси (епископ Луцкий Савва, архиепископ черниговский Исакий), так и представители Северо-Восточной Руси (епископы: ростовский Григорий, суздальский Нафанаил, тверской Арсений, рязанский Ефросин, сарский и подольский Феогност, коломенский Григорий, а также архиепископ Великого Новгорода Иван).
Весьма характерно, что на соборе митрополит Киприан не только «возложил брань» на двух вышедших из-под его контроля еще в предшествующий период епископов, но и предложил им оставить свои кафедры. Исходя из того, что «ничтоже тако сети демонские разрушает, якоже покорение и смирение», он рекомендовал уйти на покой новгородскому владыке Ивану, а также луцкому епископу Савве [41, XI, 185]. Показательно, что митрополит Киприан, зная склонности к политиканству того и другого, предписал им «от себе с Москвы не съезжати» [41, XI, 185].
Таким образом, становится очевидным, что Киприан независимо от своего местонахождения продолжал оставаться сторонником единства русской церкви, а вместе с тем и поборником консолидации русских земель, не придавая при этом решающего значения вопросу о том, какой именно город станет в конце концов центром объединенной Руси.
Но если для Киприана проблема объединения русских земель была стержнем его политической программы, а выбор центра этого объединения представлялся вопросом второстепенным, по сути дела вопросом тактики, то для Витовта и Василия, выдвигавших также программу консолидации Руси (именно на этой почве они находили общий язык с Киприаном), вопрос о центре будущего объединения был, естественно, вопросом первостепенной важности: от того или иного расположения этого центра зависело, кто из них будет главой консолидированной Руси, кто из них прежде всего воспользуется результатами ликвидации того акта «расщепления», по существу «раздела» русской земли, который свершился в 1385 г. усилиями ее соседей.
Поэтому не удивительно, что установившееся на короткое время в 1401 г. московско-литовское сотрудничество при ведущей роли Москвы приветствовалось Киприаном, но не вызывало большого энтузиазма у Витовта, а что касалось Золотой Орды, с одной стороны, и Польши — с другой, то они, естественно, осуждали наметившуюся тенденцию сближения двух ведущих восточноевропейских государств и сделали все от них зависящее, чтобы парализовать возникшие тогда контакты между Московской Русью и великим княжеством Литовским.
Примечания
1. Не исключено, что совпадение этих двух фактов — осуществленное Едигеем изгнание Тохтамыша из Крыма и провозглашение Тимур-Кутлука единственным главой ордынской державы — может объяснить и появление в некоторых русских летописях такой записи: «Того же лета прииде некоторый царь, именем Темир Кутлуй и прочна цари Тохтамыша и седя в Орде и в Сараи на царстве, а Тохтамыш сослася с Витофтом и бежа из Орды в Киев и с царицами да два сына с ним» [40а, 71].
2. То обстоятельство, что в данном случае Тохтамыш «пожаловал» Витовту всю русскую землю, отнюдь не свидетельствовало об отказе Орды от ее традиционной тактики поощрения соперничества между различными русскими князьями, от приемов сталкивания различных правителей русской земли, приемов, нацеленных на поддержание равновесия между ними и создания таким образом условий для сохранения ордынской власти над восточноевропейскими территориями. Максимальные уступки Тохтамыша Витовту в 1398 г. были показателем лишь максимального ослабления бывшего ордынского царя. Мы знаем, что реальный правитель Орды того времени — Едигей строго следовал тогда тактике ордынской дипломатии в Восточной Европе.
3. [60, 449]. Поездка Киприана в Тверь, возможно, была, с одной стороны, оправданием его ухода из Москвы, а с другой—попыткой перетянуть тверского князя в лагерь Витовта, но попыткой тщетной [42а, 165].
4. Незначительное количество польских воинов на берегах Ворсклы в 1399 г. подтверждало негативное отношение феодальной Польши к тогдашней политике Витовта на востоке Европы, к его планам создания независимого от Кракова «королевства Литовского и Русского».
Не представляются в связи с этим убедительными попытки Коляновского [553, 67, 70—71] трактовать действия Витовта на Ворскле как действия, якобы в полной мере согласованные с польским двором и отвечающие будто бы интересам польской короны.
5. Весьма показательно, что Москва санкционировала женитьбу князя Юрия Дмитриевича, осуществлявшего успешные операции против татар на Средней Волге, на дочери смоленского князя Юрия Святославича Анастасии («В летю 6908 (1400) князь Юрьи Дмитриевич на Москве оженился у князя Юрья Святославича Смоленского, поя за ся дщерь его, именем Настасию») [60, 453].
6. «И приходи князь Витовт со всею силою литовскою к Смоленску, и стоя под городом 4 недели, и бита пушками город и отъиде от города, с князем Юрьем мир взем по старине» [30, 397].
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |