Откровения Чадвик о начале русской истории (рецензия)1
В издании Кембриджского университета вышла книжка Н.К. Чадвик под многообещающим названием «Начало русской истории. Разыскания в источниках». Книжка размером в 180 небольших страниц убористой печати, изящно изданная, с научным аппаратом, приложениями, указателем, — одним словом, с полным видом учености и добропорядочности. Названия глав также звучат заманчиво: «Древнейшие известия», «Ранняя история Киева», «Греческие и восточные свидетельства», «Владимир I», «Договоры с греками и русское язычество», «Ярослав Мудрый», «Воевода и кормилец», «Владимир Мономах». Судя по названиям глав, можно было бы думать, что автор хотел дать краткий очерк русской истории с раннего периода, примерно с IX до начала XII в. Но такое заключение было бы поспешным: никакой связной истории Руси за названные века в книжке Чадвик мы не найдем; перед нами, в сущности, записи мыслей автора по поводу того или иного вопроса русской истории, расположенные в довольно хаотическом беспорядке. В силу этого о договорах Руси с греками X в. говорится после главы о Владимире Святославиче, а о воеводах и кормильцах X в. — после главы о Ярославе Мудром. Впрочем, автор и не стремится быть последовательным, его заключения иногда так неожиданны и необоснованны, что затрудняешься сказать, с какого рода произведением имеешь дело. Требованиям, предъявляемым к исследованию, как будет видно далее, книга явно не отвечает, популярным очерком она также названа быть не может, — скорее всего книжка похожа на записи дум и высказываний автора, сделанных им за чайным столом, в беседе с таким же дилетантом в области истории, как и сам автор.
Однако беседы за чайным столом не всегда бывают невинными. Нельзя назвать невинной болтовней и названную книгу, написанную с определенной и, надо сказать, неприглядной целью: доказать, что начальная русская история — это собственно история скандинавских завоевателен, а не великого славянского племени. Поэтому в книге меньше всего говорится о славянах и очень много о скандинавах, греках и хазарах. Нет ничего нового в такой постановке вопроса—новым является только способ «разыскания в источниках», которым пользуется автор в своем изложении.
Поскольку в подзаголовке книги Н.К. Чадвик помещает слова «разыскание в источниках», мы и остановимся прежде всего на вопросе о том, как и какими источниками пользовался автор. К нашему удивлению, первое же ознакомление с книгой обнаруживает, что ее автор владеет поразительно убогим источниковедческим багажом. Основной источник по истории Киевской Руси — «Повесть Временных лет» — Чадвик цитирует по изданию Миклошича 1860 г., а также по переводу Русской начальной летописи, сделанному Кроссом (см. примечание к стр. 5: «The only form of the text of the Povest, which has been accessible to me is the Chronica Nesioris»).
Надо сказать, что издание Миклошича вызвало серьезные критические замечания уже при своем выходе в свет, почти 100 лет назад, так как он издал Повесть с произвольными поправками в тексте и правописании. Теперь, после выхода в свет прекрасных изданий Ипатьевской и Лаврентьевской летописей, после печатного воспроизведения самих рукописей, содержащих текст Повести, изданием Миклошича пользуются разве только в учебных целях или по незнанию научных изданий летописей. Странно видеть книжку, основанную на такой источниковедческой базе, в университетском издании...
В книжке нет ни слова о работах А.А. Шахматова, сделавших эпоху в области изучения русского летописания, хотя даже начинающий студент-историк нашей высшей школы не решится что-нибудь писать о летописях без знакомства с трудами Шахматова. Не ясно ли, что «разыскание в источниках» основано на крайне зыбком базисе и обнаруживает в его авторе столько же самонадеянности, сколько невежественности и недобросовестности.
После сказанного мы с известной подозрительностью отнесемся к познаниям автора и в области источников нерусского происхождения. Чадвик считает себя специалистом скандинавского эпоса и ссылается на свои исследования в этой области, но не странно ли, что во всей рассматриваемой книжке мы не находим ни слова по вопросу об исторической ценности скандинавских саг — источника, как известно, крайне прихотливого и мутного. Поставить же в один ряд записанную песенную традицию и письменный источник без всякой критики может разве ученик старших классов, а не солидный ученый, каким, видимо, считает себя г-жа Чадвик.
Автор приступил к своей работе, плохо зная источники русской истории, в первую очередь летопись (о существовании иных письменных источников по истории России X—XI вв. Н.К. Чадвик, очевидно, и не подозревает), имея превратные понятия об исторической ценности скандинавских саг, почерпнув из вторых и третьих рук сведения о восточных источниках. Но, может быть, плохая подготовка в области знания источников восполняется хорошим знанием литературы вопроса? Вот здесь-то мы и встречаемся с явлением, характерным сейчас для многих западноевропейских авторов, — полным их незнанием или игнорированием современной исторической науки, в первую очередь советской.
Н.К. Чадвик не знает даже самых крупных русских работ по истории Киевской Руси, например известную книгу Б.Д. Грекова «Киевская Русь», не говоря уже о более мелких работах. Всю свою ученость она черпает из книжек и статей белых эмигрантов и иностранных авторов, которые усердно, но бесплодно занимались древней русской историей, изучая, подобно Н.К. Чадвик, летопись по изданиям Миклошича или «Школьной библиотечки».
Нет ничего удивительного, что выводы в таких работах соответствуют их научному уровню. Поэтому и книжка Н.К. Чадвик изобилует множеством курьезов и нелепостей, рассчитанных на то, что английские читатели поверят автору на слово, не зная ни русской истории, ни русского языка.
Чтобы не быть голословными, углубимся немного в рецензируемое «разыскание в источниках». Основной метод исторического исследования, которым пользуется автор, — это метод произвольных догадок. Был князь Олег, затем была княгиня Ольга, значит, Ольга была дочерью Олега, заключает автор (стр. 10), скромно добавляя, что летописец молчит об этом обстоятельстве. Действительно, летописец умалчивает о родстве Олега и Ольги, молчат об этом и русские историки по той простой причине, что им было известно о происхождении Ольги из русского города Пскова2. Был древлянский князь Мал, была у княгини Ольги ключнице Малуша, по сему случаю Малуша — дочь Мала (стр. 66). Опять очень просто. Плохо только то, что летопись прямо называет отцом Малуши и ее брата Добрыни некоего Малка Любчанина («отец им был Малк Любечанин»), т. е. «жителя» города Любеча3.
Но приведенные исторические упражнения II. К. Чадвик кажутся весьма невинными по сравнению с тем, что автор проделывает при сопоставлении некоторых других известий летописи со скандинавскими сагами. В Швеции и Норвегии, поучает автор, поблизости от королевского жилья воздвигали каменные строения, служившие святилищами и местами погребения (так называемые barrow). Тождественным строением в Киеве, оказывается, был терем. Видите ли, летопись говорит, что один княжеский двор стоял в городе, а другой — вне города. Этот второй двор и имел каменный терем. А раз он был каменным, то он, значит, напоминает (recalls) barrow (стр. 29). У автора все это причудливо смешано с берегом реки (понимай Днепра) и киевским Подолом, — одним словом, все причудливо и фантастично. И это построение автора опровергает летопись, свидетельствующая, что каменный терем «вне града» находится за св. Богородицей, т. е. за Десятинной церковью, и что на его месте стоит двор доместиков, т. е. двор одного из церковников Десятинного собора4, следовательно, терем стоял на высокой горе, а вовсе не на низменном Подоле у Днепра. Сообщим под строгим секретом Н.К. Чадвик, что остатки древнего терема, а не barrow, найдены советскими археологами у Десятинной церкви.
Но самое пикантное Н.К. Чадвик приберегает на конец. Автор объясняет обращение Ольги в христианство желанием ее избежать погребения заживо с умершим мужем. Эта версия сопровождается почтенной ссылкой на некую шведскую принцессу (стр. 30—31).
Так выдающееся по своему значению событие мировой истории — принятие христианства самым многочисленным славянским племенем — безнадежно опошляется вследствие привычки рассматривать исторические события с точки зрения личных мотивов царей и королей. Недаром же некоторые английские историки до сих пор серьезно уверяют, что отделение англиканской церкви от римского престола было вызвано личными желаниями Генриха VIII, как будто реформация не была подготовлена всем ходом английской истории.
Отметим здесь же, что автор твердо уверен в том, что всю русскую древность IX—XII вв. можно легко объяснить скандинавскими сагами.
Русские, т. е. восточнославянские, племена для Чадвик как бы не существуют, да и вообще народа не существует, существуют только князья, в лучшем случае — бояре. Автор даже не пытается задать себе вполне законный вопрос: на каком же языке говорили первые князья, когда и как славянский язык восторжествовал над скандинавским, если первые князья были норманнами? Ведь памятники русской письменности (договоры с греками) известны с X в.; ведь если бы первые князья были скандинавами, которые, по словам Н.К. Чадвик (стр. X, предисловие), были столь замечательными организаторами государства, то скандинавский язык повлиял бы на русский, а это невозможно установить, Известно, какое значение для создания современного английского языка имело завоевание Англии норманскими рыцарями из Франции, а ведь Англию XI в. никак нельзя назвать малокультурной страной средневековья. Почему же так ничтожны и спорны следы скандинавского языка и культуры в русском языке и культуре? Этот законный вопрос нельзя устранить воплями о том, что основание Русского государства норманнами доказано. Понимает это и наш автор, говоря в предисловии: «Моя работа убедила меня, что роль, сыгранная скандинавами в русской истории, ясно не понята» (стр. X). Н.К. Чадвик пускается в пространные рассуждения, чтобы объяснить эту роль. Так, в главе о договорах Руси с греками и русском язычестве она поставила перед собой задачу доказать, что языческие боги древней Руси—это, в сущности, боги скандинавского Олимпа, хотя в источниках нет никаких указаний на сходство названий какого-либо русского или славянского языческого бога с названиями скандинавских божеств. Это не представляется автору трудным: стоит только немного пожонглировать названиями и именами. В древней Руси, например, знали Волоса, скотьего бога, знали Велеса и чешские памятники, — кажется, речь идет о бесспорном славянском божестве, но автора это мало устраивает, и вот из залежалого запаса скандинавских языческих божеств добывается некий северный божок Волси (стр. 86), и дело кончено. Велес получает скандинавскую марку, а отсюда его нетрудно отождествить с Фреем (стр. 88).
Еще замечательнее происхождение другого божества у славян, Хорса, которого, по словам автора, еще никто не отождествил (стр. 89). Оказывается, Хорс — это просто «horse» — лошадь («is an exact equivalent of the A.S. hors, O. N. hross, a horse»). Вот вам и вся проблема!
Конечно, автор стремится тотчас проявить свою ученость: она делает даже ссылки на персидские слова (неизвестно, впрочем, понимает ли Н.К. Чадвик по-персидски) и глубокомысленно замечает, что производить слово «хорс» из персидского языка невероятно. Далее следуют рассуждения о готах, литовцах и др., — одним словом, о каких угодно народах, только не о славянах, хотя даже Н.К. Чадвик не возражает, что «Повесть Временных лет» была написана на русском языке, языке восточных славян, а не датчан, норвежцев, готов, хазар или греков. Автор чрезвычайно уверен в новизне своих выводов, но (увы!) мы должны его огорчить. «Лошадиная» теория Н.К. Чадвик не является новой. В плохой книжке А.С. Фаминцына «Божества древних славян» (СПб., 1884, стр. 201) читаем: «На английском языке конь и ныне называется horse... отсюда заключаем, что хорс Марс — конь Марс». Над этим конем-хорсом у нас потешались еще за 60 лет до Н.К. Чадвик.
Надо заметить, что лингвистическая эквилибристика Н.К. Чадвик является типичной не только для данного автора: она характерна и для более осведомленного в русской истории г-на Вернадского и для других «ученых» западноевропейского и американского капиталистического мира, показывая, в какой тупик зашла история, преследующая отнюдь не научные цели. Спрашивается, чем отличаются труды Чадвик и Вернадского от сочинений провинциальных русских батюшек, уверявших, что название города Каргополь греческого происхождения, ибо «карго» — это греческое «арго» (корабль), произносившееся с придыханием как карго, тогда как «поль» — греческий полис, то бишь город и т. д. и т. д.
Насколько Н.К. Чадвик недалеко ушла от почтенного каргопольского краеведа, видно из ее рассуждений по поводу имени Бандюка, одного из дружинников Владимира Мономаха. Бандюк принимал участие в убийстве в 1096 г. половецкого хана, и вот каким потоком глубокомысленных замечаний по его адресу растекается наш автор. Коварное приглашение Владимира к Итларю было сделано дружинником Бандюком, имя которого «было бы правильно писать, как Бан Дюк — Ban Dyuk» (стр. 125). Для чего автору понадобилось разделить одно имя на два? А вот для чего: слово «бан» употребляют югославы для обозначения правителя области или города, а Дюк, как свидетельствует былина, — это имя галицкого князя. Ну, а кто такой, по мнению Н.К. Чадвик, княжеский боярин Ратибор? Ответить на это уже совсем просто: имя Ратибора составлено из двух северных слов: «rath» — совет, «bera» — приносить, — следовательно, обозначает «советника» (стр. 125).
Но позвольте, решимся мы все-таки скромно заметить: во-первых, в Лаврентьевской летописи стоит не Бандюк, а Бяндюк, а в Ипатьевской летописи и других списках и совсем нет Бандюка, а есть Байдук. Может быть, автору следовало бы хоть немного вспомнить о критике текстов, тем более, что Дюк Степанович наших былин является галицким князем только в воображении Н.К. Чадвик, русские же былины отсылают его к князю Владимиру, о чем есть превосходные статьи русских ученых. Но что будут означать наши возражения для современного английского ученого, который снизойдет разве только к научным изысканиям такого же толка, как его собственные... Поэтому приведем и два других изыскания об имени Ban Dyuk, надеясь, что Кембриджский университет их увенчает соответствующей похвалой. Быть может (ведь вся книжка Н.К. Чадвик соткана из предположений) Ban Dyuk — это фламандское имя Van Dyuck, которое носил художник XVII в., хорошо известный в Англии; а может быть, Ban Dyuk это сочетание двух французских слов «ban» (провозглашение) и «duc» — герцог, вождь. Думается, что при всей его шуточности наше объяснение русского Бандюка или Байдука ничем не хуже приведенного в книге Н.К. Чадвик.
Книжка Н.К. Чадвик — плод самонадеянной и невежественной стряпни...
Комментарии
Рецензия опубликована в журнале «Вопросы истории», 1948, № 4, стр. 112—115.
Примечания
1. N.K. Chadwick. The Beginning of Russian History. An Enquiry into Sources. Cambridge. At the University Press, 1946, p. 180.
2. ПСРЛ, т. 1, стр, 12.
3. Там же, стр. 29.
4. ПСРЛ, т, I, стр. 23.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |