Борьба русского народа с немецкими интервентами в XII—XV вв.

Вопросу о продвижении на восток, так называемому Drang nach Osten отводится немало места в фашистской литературе. Завоевание Прибалтики рассматривается в ней как необходимое звено расширения немецкого владычества на Восточную Европу. При этом немецкое господство и зверства рыцарей объясняются в фашистской литературе необходимостью распространения культуры в «диких» прибалтийских странах. Меченосцы — эти звероподобные воины — выставляются в фашистской немецкой литературе как носители культурного начала.

Нечего и говорить, как далеки подобные построения от действительности. История завоевания Прибалтики является тяжелой страницей, заполненной описаниями убийств, грабежей и насилий, которые принесли с собой немецкие захватчики в Прибалтику.

В планах фашистов, направленных против Советского государства, При балтика занимает особенное место. Продвижение на восток, в первую очередь в Прибалтику, является частью фашистской захватнической программы. Поэтому советскому читателю немаловажно знать, какой сокрушительный удар получили немецкие захватчики, пытавшиеся вторгнуться в русские пределы, даже в тот тяжелый период, когда большая часть русских земель лежала в развалинах после татарских погромов и была лишена всякой помощи извне.

История знаменательной борьбы русского народа с немецким наступлением начинается с конца XII в., когда свободные племена эстов, ливов, латышей и куров, порабощенные немецкими завоевателями, «...получили ...крепостное право, и их стали истреблять» (Маркс)¹. Вслед за ливами и леттами, населявшими бассейн нижнего течения Двины, наступила очередь эстов. Завоеватели сравнительно быстро справились с туземным населением и подошли к границам Руси. Здесь начался новый акт в драматической борьбе прибалтийских племен и русских против надвигавшегося немецкого порабощения.

История борьбы Руси с немецкой агрессией на востоке крайне поучительна. Немецкое движение на восток остановилось на русских рубежах, и только тяжелые времена татарского ига помешали русским помочь народам Прибалтики сбросить немецких завоевателей в море.

Первые сношения Руси с Прибалтикой

Сношения русских земель с Прибалтикой начинаются с давнего времени. Наша древняя летопись в числе соседей славян называет зимеголу, корсь, летьголу и любь (или либь). В этих названиях нетрудно узнать племена, населявшие Прибалтику в XI—XII вв., — семигалов, куров, летгалов и ливов.

Географическое расположение этих племен было следующее. Ливы жили в устье Западной Двины и, по-видимому, были довольно многочисленны. Летты (позднейшие латыши), селы (зимеголы летописей) и летгалы населяли также бассейн Западной Двины к востоку от ливов. Корсь или куроны занимали современный Куронский полуостров, омываемый Балтийским морем и Рижским заливом. Кроме того, русские источники знают народ «чудь». Летопись говорит, что чудь «приседяхуть к морю Варяжскому»², т. е. жила на побережье Балтийского (Варяжского) моря. «Чудью» летописец называл многие северные народы, говорившие на финских языках, в первую очередь эстов. Само имя «чудь» древнего происхождения и уже упоминается Иорданом, писателем VI в. и. э. Упоминание в летописи семигалов, куров, летгалов и ливов отдельно от эстов (чуди, сидевшей у Варяжского, или Балтийского моря) до известной степени объясняет нам пути, по которым шло знакомство русских с народами Прибалтики. Поселения куров, семигалов, летгалов и ливов примыкали к нижнему течению Двины, по которой шел древний торговый и военный путь от Днепра к Балтийскому морю. Этот водный путь по Западной Двине был связан с великим путем «из Варяг в Греки», вдоль которого располагались древнейшие русские города: Киев, Смоленск, Новгород и Ладога. Путь «из Варяг в Греки» начинался в Финском заливе и далее шел по Волхову, Ловати и Днепру в Черное море. Таким образом, он соединял страны Прибалтики с богатыми южными странами и центром средневековой торговли — Византией, или Царьградом нашей летописи. Этот путь существовал с отдаленной древности.

На пересечении пути «из Варяг в Греки» с водной дорогой по Западной Двине возник город Полоцк, один из древнейших русских городов.

В конце X в. в Полоцке сидел князь Рогволод, отец Рогнеды. По словам летописи, Рогволод «пришел из замория», вследствие чего в исторической литературе установилось мнение, что имя «Рогвольд» получилось путем переделки скандинавского имени «Рангвальд». Однако это мнение нельзя считать доказанным, так как в летописной передаче имя «Рогволод» носит не только славянские черты, но уже имеет и характерное русское полногласие. Имя же Рог встречается в отчестве новгородца Гюряты Роговича, рассказ которого приводится летописью под 1097 г.

Во всяком случае, проникновение русских в бассейн нижнего течения Двины, несомненно, произошло очень рано, и притом из Полоцкой земли, населенной кривичами.

Косвенное доказательство сказанному можно видеть в том, что латыши называли русских именем «кревст» или «креви» с уменьшительным «кревины», а всю Русскую землю — «Кревуземме»³. Рифмованная немецкая хроника XIII в. также указывает, что на берегах Двины имели свои поселения ливы, селы, русские и другие⁴.

Власть полоцких князей, по-видимому, очень рано распространилась на область нижней Двины. Во всяком случае во второй половине XII в. ливы посылали на помощь полоцким князьям вспомогательные войска. Так, в 1180 г. полоцкому князю Всеславу Васильковичу помогала «либь», т. е. ливы. Впоследствии вассальную зависимость ливов и латышей от полоцких князей признавали сами рижские епископы, условно согласившиеся платить им дань с области, занятой немцами в устье Двины в конце XII в. «Хроника Ливонии» на первых же своих страницах утверждает, что ливы, еще язычники, платили дань полоцкому князю⁵. Впрочем, зависимость прибалтийских племен от полоцких князей выражалась главным образом лишь в платеже дани. Позднейшие немецкие завоеватели восточной Прибалтики с удивлением отмечали, что русские не стремились к порабощению прибалтийских племен. Поэтому прибалтийские племена охотно обращались к русским князьям за помощью против немецких завоевателей.

Полоцкие князья были заинтересованы в охране водного пути по Двине, на которой уже в XII в. стояли два русских города — Герцике, или Гарцике, и Кукенойс. Герцике находился на реке Двине, недалеко от прежней железнодорожной станции Царьград. Здесь до сих пор указывают древнюю замковую гору, а название урочищ Герзак или Бирзак и теперь напоминает о старом городе, когда-то здесь находившемся. Название Герцике можно объяснить искажением слова Городище. Действительно, словом Герцике немцы обозначали «городище» в Новгороде⁶, служившее княжеской резиденцией. Возможно, что слово Герцике является искажением и какого-либо другого русского или латышского названия.

В конце XII — начале XIII в. Герцике был еще русским городом, в котором сидел русский князь Всеволод, женатый на литовской княжне, дочери некоего Даугерута. Герцике являлся довольно значительным городом. При первом взятии этой крепости в начале XIII в. немцы захватили большую добычу, в том числе колокола и иконы из церквей⁷. Замок Герцике находился на возвышении и был окружен рвом. К городу примыкала значительная область со многими населенными пунктами, из которых один носил русское название — Речица⁸. Вероятно, население княжества Герцике было смешанным; в нем жили русские и наряду с ними латыши и ливы.

Еще ниже по течению Западной Двины, в непосредственной близости к морю, находился Кукенойс, или Кукенос. Свое название этот город получил от речки Кокны, впадающей в Двину. Слово Кукенойс и обозначало «мыс Кокны». Город был построен на полуострове, образованном Западной Двиной и Кокной. Город имел внутреннее укрепление («замок короля», по выражению немецкой хроники), находившееся на горе и окруженное валом⁹. Здесь сидел князь Вячко, прославившийся своей упорной борьбой с немцами. Население Кукенойса отличалось пестротой, в нем жили не только немцы, летты и селы, но и русские¹⁰. Даже немецкие источники указывают, что бассейн Двины был заселен не только прибалтийскими племенами, но и русскими. Археологические находки подтверждают существование здесь древних русских поселений. Ниже Кукенойса (в окрестностях Ашерадена на Двине) были найдены монеты с обозначением родовых знаков Рюриковичей (так называемого трезубца).

Связи русских земель с соседними прибалтийскими племенами к северу от Западной Двины также могут быть прослежены с раннего времени. Почти на границе поселений эстов возник город Изборск, упоминаемый уже в предании о призвании варягов в IX в. Здесь сидел легендарный князь Трувор. Русские поселения распространялись и дальше на запад. Западный берег Чудского озера носил русское название Соболицкого (Sobolitz). Здесь в XIII в. существовали русские селения Узмень и Воронье. Этот край, по-видимому, был отчасти заселен русскими уже очень рано. Ярослав Мудрый в 1030 г. основал в Эмбахе, или Омовже наших летописей, город Юрьев. По весьма вероятному предположению, на месте Юрьева ранее существовало эстонское поселение; река Эмбах (по-эстонски Эмайыги—Матерь Вод), на которой он стоит, прославлена в эстонском эпосе. Ярослав назвал новый городок по своему христианскому имени (Юрий — Георгий). Юрьев был построен на старинном водном пути, который начинался от Пскова и шел по реке Великой, Чудскому озеру и реке Эмбах (Эмайыги) к ее верховью и оттуда волоком по Койве (Аа) или по Салису до моря. Этот старинный торговый путь отмечен относящимися к различным векам находками, начиная с монет римской эпохи¹¹.

Юрьев был самым западным русским городом в Прибалтике, но в летописях встречаются указания на походы русских князей и далее на запад, в Эстонию. В 1054 г. новгородцы во главе с Изяславом Ярославичем ходили на Чудь и взяли осек (городище эстов) Кедипив, или Солнечную Руку. В начале XII в. новгородцы взяли город Медвежью Голову. Летописи упоминают также о чудском городе Воробьине.

Местоположение всех этих городищ устанавливается довольно точно. Кедипив отождествляется с городищем Кедепне. Буквальный перевод слова Кедепне с эстонского означает «руки головка». Некоторые авторы указывают, что в соединении с разветвляющимися горными кряжами это городище имеет некоторое сходство с кистью руки¹². Городище Варбола, по-видимому, — летописный город Воробьин. Варбола — «величайшее из сохранившихся городищ» с внутренним пространством приблизительно в 5 тыс. квадратных сажен¹³. Русские летописи знают названия некоторых эстонских племен, известных по немецким источникам: чудь — сысоло (сакалане), чудь — ерева (ервен) и т. д.¹⁴ Названием Медвежья Голова летописи называют один эстонский город (в немецком переводе — Оденпе). Так называлось городище в гористой местности к югу от Юрьева.

В известиях о походах русских князей любопытно стремление летописца перевести непонятные чужеземные названия на русские. В этом обнаруживается знание русскими языка эстов. Следовательно, сношения с Прибалтикой в это время не ограничивались только военными походами и сбором дани. Русские купцы не были случайными гостями в Прибалтике. Несомненным свидетельством торговых связей является находка на острове Эзеле (Сааремаа) серебряника Ярослава Мудрого (1019—1054 гг.). Необходимо отметить, что монеты Ярослава такого типа, какой был найден на Эзеле, насчитываются единицами. Распространение «Ярославля серебра» в Прибалтике объясняет загадочный факт существования скандинавских монет, подражающих монетам Ярослава. Подобные деньги могли найти распространение в Прибалтике, очевидно, потому, что русское влияние здесь во времена Ярослава было очень сильным¹⁵.

Русские поселения встречаем в Эстонии и позже, в первой половине XIII в. В булле римского папы от 1234 г. говорится о русских, живших в Ревеле¹⁶. В этом же городе был русский конец Вендерфер.

В языке эстов обнаруживается ряд древних заимствований из русского языка. Таковы названия ремесленников (kunuwal — коновал), повинностей (tats — дача, в смысле натуральной повинности; obruk — оброк), оружия (topper — топор, look — лук) и т. д.¹⁷ В разных местах Эстонии при земляных работах были найдены мелкие кресты с русскими надписями. В развалинах древней часовни в Сага сохранился каменный крест древнего новгородского типа (диск с ножкой и четырьмя отверстиями в середине, образующими форму креста). По-видимому, первоначально христианство появилось в земле эстов из пределов соседней Новгородской области.

Христианство появилось в Прибалтике задолго до прихода немцев. Об этом убедительно говорят заимствования из русского языка, заметные в латышском языке. Так, латыши называют церковь словом бозница (русское «божница»), и пост — гаваэть, гавани (русское «говение»); крещение — крустайне и т. д.

«Часовня» в Сага в Эстонии была построена и содержалась местными жителями, находившимися в близких сношениях с Новгородской областью. Таким образом, сношения русских с эстами, ливами и латышами уже в XI—XII вв. надо считать оживленными. Северо-западные русские княжества были кровно заинтересованы в связях с Прибалтикой. Вместе с тем отношение туземного населения к русским не было враждебным. Поэтому в борьбе с немецкими завоевателями местное туземное население всегда искало помощи в русских землях. Давние сношения Руси с Прибалтикой отразились и в наших былинах, знающих «бабу латыгорку». Латыгорка — это произвольное слово от Латыголы (страны летгалов), пограничной с Псковом. Нередко встречается в былинах сказочный град Леденец, в котором видят эстонский город Линданиссу, находившийся на месте современного Таллина.

Таким образом, народы Прибалтики были тесно связаны с русскими землями задолго до прихода немцев.

Немецкие источники связывают появление немецких купцов в устье Двины со случайностью. В 1158 г. буря занесла купеческий корабль в страну ливов, и с этого времени начинаются регулярные поездки немцев в область нижней Двины¹⁸. Но появление немецких кораблей в устье Двины не было случайностью, а ярилось следствием продвижения немецких торговых факторий по направлению на восток. Наибольшее значение для торговли с востоком получил немецкий город Любек. Баварский и саксонский герцог Генрих Лев дал Любеку значительные привилегии. В середине XII в. немецкие купцы становятся постоянными гостями в восточной Прибалтике, которая одновременно привлекает к себе внимание Швеции и Дании. В это время уже наметился раздел сфер влияния в восточной Прибалтике. Шведские короли направляли усилия к захвату Финляндии. В 1157 г. король Эрик Эдвардсон совершил поход в Финляндию и основал город Або. К тому времени некоторые известия относят поход датчан в Эстонию и первое появление немцев в устье Двины. Захватчики пытались обосновать свою борьбу против свободных эстов и финнов религиозными мотивами. Освящая насилия крестоносных воинов, папа Александр III призвал шведского и норвежского королей к крестовому походу против «язычников», пообещав всем участникам похода отпущение грехов на целый год¹⁹. Лозунг крестового похода для водворения христианства становится с этого времени наиболее излюбленным средством для оправдания захватов в Прибалтике и порабощения ее жителей.

Одновременно со шведским наступлением в Финляндии происходил захват немецкими купцами устья Двины, которое являлось важным торговым пунктом; отсюда начиналась ближайшая и удобная дорога на восток. Первая же попытка немцев утвердиться в устье Двины имела характер настоящей военной экспедиции. Во главе экспедиции 1184 г. стоял монах воинствующего католического ордена — Мейнард. Эта экспедиция описана в первой половине XIII в. Генрихом Латвийским в его «Хронике Ливонии», повествующей о немецких завоеваниях в этой стране. Мейнард будто бы прибыл в страну ливов с купцами «просто ради дела христова и только для проповеди». В действительности пришельцы, которые фактически были вооруженными рыцарями, тотчас же решили утвердиться покрепче и вскоре привезли с острова Готланда каменщиков²⁰. Для постройки замка были необходимы крупные средства, значит все предприятие в Ливонии было заранее задумано и субсидировано немецкими купцами. Сам Мейнард, по известию того же Генриха, мог оплатить из своих средств только пятую часть стоимости нового замка. Так была построена прибывшими первая немецкая крепость в Ливонии — Икесколь, или Икскюль, а вслед за тем был воздвигнут и другой замок — Гольм.

Мейнард получил посвящение в епископы и таким образом сделался первым католическим епископом Ливонии. Быстрое посвящение Мейнарда в епископы могло быть сделано только с согласия римского папы. С этого времени началась тяжелая и продолжительная борьба прибалтийских народов с поработителями.

Отношения между ливами и немецкими рыцарями тотчас же приняли враждебный характер. Ливы с ненавистью принимали крещение из рук немцев. Этого не скрывают и немецкие источники: «Крещение, полученное в воде, они (ливы) надеялись смыть, купаясь в Двине, и отправить назад в Тевтонию». Мейнард придерживался еще выжидательной политики, но после его смерти завоевание Ливонии пошло быстрыми темпами. Новый епископ Бертольд также принадлежал к воинствующему монашескому ордену. Он видел только одно средство для покорения непокорных ливов — меч и огонь, и обратился за помощью к папе, который тотчас же «даровал отпущение грехов всем, кто примет на себя знак креста и вооружится против... ливов». Но Бертольд был убит в 1198 г. во время битвы с восставшими ливами, которые вновь стали обливаться водой в Двине, говоря: «Тут мы речной водой смываем воду крещения, а вместе и самое христианство»²¹. Место Бертольда занял новый епископ Альберт фон Аппельдерн.

Альберт стал тотчас же подготовлять новые захваты ливонских земель. В Дании он виделся с королем Вальдемаром и получил от него дары, в Магдебурге он встретился с германским королем Филиппом. Там же было постановлено, что крестоносцы, отправляющиеся в Ливонию, принимаются под покровительство римского папы, который, «назначая пилигримство в Ливонию с полным отпущением грехов, приравнял его пути в Иерусалим»²².

Завоевание Ливонии стало проводиться планомерно и сопровождалось жестоким подавлением всех попыток местных племен к восстанию. В устье Западной Двины в 1201 г. был построен город Рига, сделавшийся резиденцией епископов и крупным торговым центром. Но силы епископов были ограничены. Поэтому Альберт решил создать особый рыцарский орден для покорения ливов и других народов Прибалтики. Подобные рыцарские ордена существовали в Палестине и ставили своей задачей борьбу с мусульманами. Новый орден в Ливонии должен был огнем и мечом обращать в христианство «язычников» Прибалтики, обращая их в рабов немецких завоевателей.

В 1202 г. был основан Орден меченосцев, «которому господин папа Иннокентий дал устав храмовников (тамплиеров — М.Т.) и знак для ношения на одежде — меч и крест, велев быть в подчинении своему епископу»²³. Первоначально новых рыцарей называли по-латински «братьями воинства христова», а в немецких текстах — просто «братьями». Употреблялось и другое название: «божьи воины», или «божьи рыцари», что буквально переводилось русскими источниками, как «божьи дворяне». Название «меченосцы» рыцари получили позже — по своей одежде. Они носили белый плащ, на котором был нашит красный меч и над ним такой же крест. Эта эмблема вполне соответствовала мрачной и кровавой деятельности рыцарей, прославившихся своими зверскими преступлениями.

Орден имел аристократический состав. В состав высшей группы, называвшейся «братьями», допускались только люди, у которых уже отцы имели рыцарское звание. В состав низшей орденской братии, или «служащих братьев», могли входить простолюдины, впрочем, за исключением рабов или слуг²⁴. Все управление находилось в руках рыцарей, или «братьев». Глава ордена носил титул магистра (по-немецки мейстера).

В дальнейшем именно Орден меченосцев был проводником немецких завоеваний в Прибалтике. По словам Маркса «Иннокентий III призвал христианское рыцарство к крестовому походу против ливов; юнкерам такая охота была по душе; северонемецкие купцы добровольно давали деньги и корабли, потому что в этих местах торговля была выгодна; по прошествии года епископ отпускал рыцарей, и тогда вместо них приходили из Германии другие. Жаждущие добычи и приключений рыцари принимаются за дело»²⁵.

Создание Ордена меченосцев ускорило завоевание страны ливов. Пользуясь раздорами между отдельными племенами, немцы покорили поодиночке племена ливов. Вероломство и обман были постоянными средствами Альберта и его приспешников. Мирная Ливония была разорена и залита кровью.

Завоеватели уже делили свою добычу. Епископ Альберт выделил третью часть земли меченосцам — область реки Койвы (Аа), где меченосцы построили замок Венден, сделавшийся резиденцией провинциального магистра, или ландмейстера²⁶. Орден быстро продвинулся еще далее на север и построил замок Вильянди (Феллии). Жестокий отпор местных племен заставил Альберта обратиться за помощью к датским феодалам, которым были обещаны земли северной Эстонии. Датский король Вальдемар II взял замок эстов Линданиссу и построил на его месте город Ревель. Одновременно шло покорение земель летгалов и эстов. В 1227 г. немцы окончательно покорили жителей острова Эзеля, показавших чудеса храбрости при обороне своей родины²⁷.

В трагической борьбе прибалтийских племен с немецкими и датскими захватчиками поражает одра особенность, которую упорно избегала отмечать немецкая официальная литература, рассказывающая о покорении Ливонии — это непрерывные восстания туземцев и столь же непрерывные обращения их к русским с просьбами о помощи.

Прибалтийские племена с трудом сносили ненавистное иго немецких и датских феодалов. Мы видели, как ливы старались смыть, точно грязь, католическое крещение. Но и сами крестоносцы очень мало стеснялись по отношению к своей религии. Датские рыцари вешали жителей, если они принимали крещение от рижан²⁸, хотя и датчане и немцы одинаково были католиками. Целью немецких захватов являлось не обращение язычников в христианство, а присоединение земель и порабощение населения. Немецкий историк XIII в. Генрих Латвийский избегает говорить о неприятных вещах и словесными хитросплетениями старается представить немецкое владычество в благоприятном свете. Но и он устами ливов, леттов и эстов свидетельствует о зверствах и ненасытной жадности крестоносцев.

Но у нас есть неоспоримый свидетель тягостного положения покоренных народов Прибалтики уже в первые времена немецкого владычества — это послания самих вдохновителей и покровителей кровавых походов, — римских пап. В 1238 г. папа Григорий IX писал своему легату в Ливонии о том, чтобы принявшие христианство «язычники не были обращены в рабство, как это делают братья св. Марии (т. е. меченосцы) и некоторые другие».

Ничего нет удивительного в том, что прибалтийские племена с ненавистью смотрели на своих угнетателей и поднимали непрерывные восстания, обращаясь за помощью к русским. Зависимость ливов, леттов и эстов от русских князей ограничивалась лишь сбором дани и номинальным подчинением. Немцы же стремились не только к владычеству, но и к полному порабощению ранее вольных народов Прибалтики. Те же цели они ставили себе при нападении на русские земли.

Борьба за нижнее течение Западной Двины

Немецкие завоеватели, высадившиеся в устье Двины, уже в самом начале столкнулись с русскими. Епископ Мейнард в 1184 г. получил разрешение полоцкого князя Владимира поселиться в Икесколе (Икскюль), в устье Двины, и построить церковь. По циничному выражению Рифмованной немецкой хроники, «язычники страны Икесколе... не подозревали, что впоследствии должно отсюда распространиться»²⁹. Действительно, из небольшого замка, основанного в устье Двины, распространилось порабощение и тяжкое немецкое иго для всех прибалтийских племен.

Мирные отношения между немцами и окружающим населением продолжались недолго. Постройка каменного Икескольского замка показала окрестному населению, что новые пришельцы устраиваются на прочное жительство. Представляется странным, каким образом полоцкие князья позволили немцам утвердиться в подвластных им областях. Объяснение этому мы прежде всего находим в слабости полоцких князей и немногочисленности русского элемента в устье Двины. Кукенойс был не чем иным, как передовым русским оплотом среди разноплеменного нерусского населения. Полоцкие князья считали себя заинтересованными больше всего в сборе дани с ливов и леттов, а рижские епископы в тот период времени не оспаривали у них этого права. Вероятно, некоторую роль сыграли и выгоды, открывшиеся для полоцкой торговли с немецкими городами, в частности с Бременом и Любеком. Поэтому полоцкий князь проявлял на первых порах дружбу и расположение к немецким пришельцам.

Первые столкновения русских с немцами на Двине, по-видимому, произошли уже при епископе Бертольде. Об этих столкновениях Генриху Латвийскому ничего не известно, но немецкая Рифмованная хроника конца XIII в. говорит, что при Бертольде «против христиан (т. е. немцев) в Лифляндии поднялась война со стороны литовцев и русских. У Кокенгаузена произошло сражение, 300 христиан остались убитыми, и множество язычников, число которых не сочтено, пало на месте битвы»³⁰. Последующая история немецких захватов действительно показала, что первые удары против русских земель были направлены в сторону Кукенойса как наиболее далеко выдвинувшегося русского города, завоевание которого было необходимой предпосылкой для успехов немецких захватов на Западной Двине.

К началу XIII в. немецкие владения приблизились к самому Кукенойсу. В непосредственной близости от него был построен замок Леневарден, данный в 1201 г. епископом Альбертом во владение одному немецкому рыцарю. После построения Риги устье Двины оказалось наглухо запертым для русской торговли.

К этому времени относится и начало борьбы полоцких князей против наступавших немцев. Одна из немецких хроник (хроника Арнольда) говорит о первых столкновениях: «Король русский из Полоцка имел обыкновение от времени до времени собирать дань с ливов, в которой ему епископ... отказал. Оттого делал он часто жестокие нападения на поименованный город» (Ригу)³¹.

В 1203 г. полоцкий князь Владимир пришел в Ливонию и осадил Икесколу, которая откупилась деньгами. Была сделана попытка взять другой немецкий замок — Гольм. В общем же действия русских князей ограничились обычными схватками и приобретением добычи. Князь Герцике, не названный «Хроникой Ливонии» по имени, угнал скот из Риги, а Владимир получил денежный откуп³². Такой способ войны, характерный для многих предприятий русских князей и в позднейшее время, не мог обеспечить завоевание края на длительный срок.

Немцы, наоборот, вели чрезвычайно жестокую агрессивную политику, строя замок за замком и покоряя область за областью. Епископ Альберт, кроме того, умел искусно пользоваться противоречиями, существовавшими в отношениях между полоцкими князьями и литовцами. Когда семигалы вступили в союз с Владимиром, немцы заключили соглашение с литовцами, которые предприняли затем военный набег в Семигалию. Только появление в литовских пределах полоцких войск, вступившихся за семигалов, вызвало поспешное отступление литовцев³³.

Почти одновременно Альберт заискивает перед Владимиром и начинает войну против «ненавистников христианства» — литовцев. Таким образом, вероломство является постоянным приемом немецкой политики в Прибалтике.

В этот период немцы были еще не настолько сильны, чтобы раздражать полоцких князей; однако они пользовались всеми средствами для подрыва русского влияния в стране ливов и латышей. Вскоре такая политика дала ощутительные результаты. Владимир Полоцкий собрался походом непосредственно против Риги только в 1206 г. Перед этим в Полоцк приходило посольство сперва от ливов, а затем от Альберта. Ливы видели в русском князе освободителя, и даже немецкий автор признает, что рижский епископ с его людьми для ливов — «великая тягость, а бремя веры нестерпимо»³⁴.

Владимир Полоцкий со значительным войском спустился на кораблях вниз по Двине и осадил замок Гольм. Это было первое крупное столкновение между русскими и немцами. Немцы стреляли камнями из метательных орудий (балисты) и ранили многих осаждавших. «Русские со своей стороны, не знавшие применения балисты, но опытные в стрельбе из лука, бились много дней и ранили многих на валах»³⁵. Наиболее характерным в этой войне был постоянный союз ливов с русскими. Генрих Латвийский замечает, что тевтоны боялись «предательства» со стороны ливов, которые искали «способа, как бы, захватив их хитростью, предать в руки русских». Но и в этот раз осада продолжалась всего 11 дней, после чего Владимир Полоцкий вернулся с войском обратно.

В 1208 г. немецкий рыцарь Даниил из Леневардена с отрядом сделал ночной набег на Кукенойс и захватил в свои руки князя Вячко. Епископ Альберт освободил Вячко, вероятно, боясь полоцкого князя. Но Вячко понимал, что немцы только временно отказались от военных действий. В том же году русский князь сделал набег на Ригу, но, не дождавшись помощи из Полоцка, сжег Кукенойс и ушел в Русь. В этой войне летты и селы по обыкновению боролись вместе с русскими против немцев. При известии о сожжении Кукенойса «летигаллы и селы, жившие там, скрылись в темные лесные трущобы»³⁶.

В 1209 г. на месте Кукенойса был основан немецкий замок Кокенгаузен, построенный в виде треугольника из каменных степ и башен. Так неудачно завершилась борьба за устье Двины, которым овладели немецкие рыцари. Полоцкие князья были недостаточно сильны, чтобы удержать в своих руках отдаленный Кукенойс и его округ, а ливы и летты слишком разрознены, чтобы оказать решительное сопротивление немцам.

После падения Кукенойса наступила очередь Герцике, где сидел князь Всеволод. Немцы ставили в вину Всеволоду его близость к литовцам, так как он был женат на дочери одного из наиболее могущественных литовцев и постоянно снабжал их съестными припасами. Герцике был взят приступом в 1209 г. и сожжен, а все семейство Всеволода попало в плен. В том же году Всеволод вынужден был признать себя вассалом рижского епископа, по-видимому, перейдя в католичество, так как признал «всех латинян братьями по христианству». Сохранился подлинный акт ленного пожалования Всеволоду, данный Альбертом.

Вскоре после этого был заключен «вечный» мир между полоцким князем Владимиром и епископом Альбертом, который добивался доступа рижских купцов в русские земли. В заключении этого мира были заинтересованы торговые круги Полоцка и Смоленска. Послом от Владимира в Ригу был некто «Лудольф», «разумный и богатый человек из Смоленска»³⁷.

Вскоре состоялись новые переговоры между Альбертом и полоцким князем Владимиром. Оба они явились в Герцике в сопровождении своих войск. Владимир отказался от взимания дани с Ливонии, «чтобы укрепился между ними вечный мир, а купцам был всегда открыт свободный путь по Двине»³⁸. Этот мир развязал руки немцам в деле захвата бассейна нижней Двины. Последствия сказались уже в 1214 г., когда немцы снова взяли Герцике и захватили его жителей в плен³⁹. В том же году рыцари вторично взяли Герцике, но были разбиты подоспевшими литовцами и уничтожены⁴⁰. Новый поход Владимира, который он вынужден был предпринять против Риги, был в самом его начале прерван смертью этого князя⁴¹.

С этого времени между Полоцком и немцами устанавливается длительный период относительного спокойствия. Немцы не решаются продвинуться далее вверх по Двине, удовлетворившись захватом Герцике и Кукенойса. Всеволод, ранее боровшийся с немцами, теперь спешит в Ригу приветствовать прибывшего в 1225 г. папского легата Вильгельма Моденского. В качестве католика он дарит монастырю в Дюнамюнде земли на берегах Двины. В немецком документе он назван «король Виссевальде из Церике». По-видимому, после его смерти город Герцике достался окончательно рижскому епископу и пяти рыцарям.

Занятый борьбой с литовскими князьями, Полоцк не мог избежать потери своих земель в устье Двины. Это было тяжелое время для Полоцкой земли, когда-то грозной для своих соседей. Литовцы делали непрерывные набеги на Полоцкую землю и подвергали ее разорениям. Времена славы Полоцка давно отошли в вечность. Уже певец «Слова о полку Игореве» писал в конце XII в. о потерянной дедовской славе полочан: «Двина болотом течеть оным грозным Полочяном под кликом поганых» (т. е. литовцев).

«Дедовская слава» была в конце XII в. отдаленным воспоминанием для полоцких князей. Борьба с Литвой и Орденом была непосильна для Полоцка, и он пытался опереться на более сильный Смоленск, князья которого распространили свою власть и на Полоцк. Смоленский князь посадил в Полоцке князем своего младшего родственника⁴².

Но и немецкие рыцари не в состоянии были продвинуться в глубь Русской земли. Полоцк сделался передовым русским оплотом и задержал под своими стенами немецкое наступление. Однако выход водной дороги по Западной Двине в Балтийское море остался в немецких руках.

В 1229 г. немцы заключили торговый договор со Смоленском, Полоцком и Витебском. Представителем от Риги и Готского берега был рыцарь Ордена меченосцев, названный в тексте договора «божьим дворянином». Договор 1229 г. послужил образцом для ряда последующих договоров Смоленска с немцами⁴³.

Начало немецкой агрессии против псковской земли

Падение Кукенойса и Герцике имело печальные последствия. Кукенойс и Герцике были своего рода бельмом на глазу растущей немецкой агрессии. Укрепив за собой нижнее течение Двины, немецкие рыцари обратили внимание на области, лежащие к северу от Двины.

За весь период борьбы полоцких князей с немцами Новгород и Псков хранили полный нейтралитет. По-видимому, борьба в устье Двины казалась для новгородцев и псковичей чем-то отдаленным. На первых порах новгородская и псковская торговля даже выигрывала от устройства немецких замков в устьях Двины, так как старинный «горный путь» — сухопутная дорога из Пскова к Рижскому заливу была теперь более безопасна, чем раньше.

В непосредственной связи с немецким наступлением на земли леттов и эстов, примыкавшие к области Пскова и Новгорода, стоят новые походы новгородцев и псковичей в Эстонию. Целью этих походов являлся укрепленный город Оденпе (или Медвежья Голова наших летописей). По словам Генриха Латвийского, «великий король Новгорода, а также король Пскова со всеми своими русскими пришли большим войском в Унгавнию, непосредственно граничащую с Псковской землей, осадили замок Оденпе и бились там восемь дней». Осажденные эсты стали просить мира и приняли крещение из Пскова. Но и на этот раз русские князья ограничились полумерами и отступили обратно, не укрепившись в Унгавнии⁴⁴. Новгородские летописи относят этот поход к 1212 г. Мстислав Мстиславович Удалой ходил вначале на Торму (к северу от Юрьева), а позже — «па град рекомый Медвежью Г олову», взяв с эстов дань⁴⁵.

То обстоятельство, что новгородцы, совершая походы в Прибалтику, не закрепляли свои успехи постройкой укреплений, только увеличивало бедствия эстов. В том же году немцы взяли Оденпе и сожгли замок эстов. Это было осуществлено Орденом меченосцев, который рассматривал пограничные с Псковской землей области Толову и Унгавнию как свою собственность.

Немецкие рыцари подбирались к псковским границам.

Казалось, грозная опасность должна была вызвать немедленный отпор со стороны псковичей. Но Генрих Латвийский, наоборот, сообщает нам странное известие. В 1210 г. немцы ходили на эстов вместе с вспомогательным отрядом русских из Пскова⁴⁶. В несомненной связи с этим стоит известие летописца о том, что псковичи «изгнали князя Володимира от себе». Причины изгнания объясняет Генрих Латвийский: «Русские во Пскове возмутились против своего короля Владимира, потому что он отдал дочь свою замуж за брата епископа рижского» Теодориха⁴⁷. Бежавший к немцам Владимир получил судейское место в Идумее, но вскоре опять вернулся в русские земли.

Альберт и меченосцы искусно пользовались всеми способами, чтобы натравливать эстов и русских друг против друга. Незадолго до изгнания из Пскова Владимира эсты напали на Псков, пользуясь тем, что русские войска находились в Эстонии, и нанесли большой ущерб. В 1214 г. новгородский князь Мстислав Мстиславович ходил с большим войском против эстов, дошел до Балтийского моря и стоял под городком Варбола, или Воробьиным наших летописей. Мстислав взял с эстов дань и вернулся с новгородцами обратно. Набег 1214 г., сделанный эстами Унгавнии на Псков, был вызван какими-то закулисными действиями меченосцев.

Через два года между Псковом и жителями Унгавнии произошла новая ссора. По словам Генриха Латвийского, «русские из Пскова разгневались на жителей Унгавнии за то, что те, пренебрегши их крещением, приняли ливонское и, угрожая войной, потребовали у них оброка и податей». Меченосцы обещали поддержать жителей Унгавнии, «подтвердивши, что Унгавнии как до крещения всегда была независима от русских, так и ныне остается независима». Этот лозунг «независимости» той или иной страны неоднократно выдвигался немцами, но понимался чисто «по-тевтонски». Через самое короткое время эсты Унгавнии были обращены пришлыми немецкими завоевателями в рабов. Для лицемерия немцев крайне типично одно обстоятельство: они тотчас же произвели раздел всей Эстонии, нарушив не только ее независимость, но и ее территориальную целостность. Треть эстонских земель получил эстонский епископ, треть — рижский и треть — меченосцы⁴⁸.

Владимир, успевший в это время опять утвердиться в Пскове, с большим войском псковичей успешно вторгся в Унгавнию и стал лагерем на горе Оденпе. Но, как действовали и в других случаях русские князья, он не закрепил свой поход постройкой постоянного укрепления. Поэтому тотчас же после ухода псковского войска меченосцы заняли Оденпе и построили в нем крепкий замок. Таким образом, немецкие владения оказались в непосредственной близости к русским городам—Изборску и Пскову.

Захват Оденпс немцами преследовал прежде всего стратегические цели, так как дорога из Пскова и Изборска в Ливонию шла мимо Оденпе. В 1216 г. — по Генриху Латвийскому, а по псковской летописи — в 1217 г. началась ожесточенная борьба между русскими и немцами. Немецкий отряд, состоявший из епископских людей и рыцарей-меченосцев, сделал опустошительный набег в новгородские пределы, воспользовавшись рождественскими святками, когда «русские больше всего заняты пирами». Для вероломного поведения меченосцев характерно следующее событие, предшествовавшее набегу: взятые незадолго перед тем немцами в плен русские воины были освобождены магистром и с почетом отпущены в Русь. Таким образом, новгородцы могли совершенно не ожидать нападения из Ливонии.

В ответ на набег русские войска вторично вторглись в Ливонию и осадили Оденпе. На 17-й день немцы принуждены были сдаться на условиях свободного прохода к себе домой. Так рассказывает Генрих Латвийский. Новгородская летопись рисует нам другую картину. Когда новгородцы во главе с Владимиром и посадником Твердиславом осадили Оденпе, Немцы внезапно напали на русский обоз. Новгородцы и псковичи, собравшиеся на вече, взяли оружие и отбили немцев. В плен попал и брат епископа Альберта Теодорих — зять Владимира, который увел Теодориха в Псков. Новгородцы взяли Теодориха и увели его в плен к себе. Рассказывая об осаде Оденпе (Медвежьей Головы), Новгородская летопись говорит, что во время осады убили двух немецких воевод, а третьего взяли в плен⁴⁹. Этим пленником, вероятно, и был Теодорих.

Борьба под Оденпе показала новгородцам необходимость более решительных действий. Как и раньше, Альберт пытался предотвратить неминуемый поход русских войск и отправил в Новгород посольство, но предложение немцев о мире было отвергнуто. Поводом к войне была все возраставшая активность меченосцев. Новгородцы рассчитывали на поддержку эстов, которые просили русских прийти с войском.

Готовилось всеобщее восстание эстов против невыносимого гнета немецкого владычества. «И обрадовались эсты и послали людей но всей Эстонии и собрали весьма большое и сильное войско и стали у Палы в Саккале... и явились к ним роталийцы, и гарионцы, и виронцы, и ревельцы, и гервенцы, и люди из Саккалы, было их шесть тысяч и ждали все пятнадцать дней в Саккале прибытия русских королей»⁵⁰. Но немцы успели опередить русских и нанесли главным силам эстов полное поражение. Таким образом восстание эстов было подавлено в самом начале.

Только в следующем году с опозданием началось наступление новгородцев. Генрих Латвийский с обычным для него преувеличением говорит, что новгородский князь два года собирал лучших своих воинов и собрал 16 тыс. войска. Опасность для немцев представляли не только русские силы, но и перспективы всеобщего восстания эстов и жителей Ливонии. Альберт обратился за помощью к датскому королю Вальдемару II. Но еще раньше в Ливонии начались военные действия, рассказ о которых находим у Генриха Латвийского. Русские послали по эстонским деревням гонцов созывать эстов в ополчение.

Битва русских и немцев имела неопределенный исход. После осады Вендена, который не удалось взять, русские войска удалились в свои пределы, возможно, получив известие о разорении окрестностей Пскова литовскими отрядами.

Битва между русскими и немцами произошла под Иммекулле (современная эстонская деревня Иммевилле). Генрих Латвийский относит ее к 1218 г. и рисует ее как немецкую победу. Об этом же событии рассказывает немецкая Рифмованная хроника. По ее словам: «Русские стали замечать, что христианство расширилось в земле, они хотели его уничтожить, потому что оно было им неприятно». Конечно, дело шло не о христианстве (русские сами были христианами), а о немецкой агрессии в Прибалтике и на северо-западных границах русских шмель. Навстречу русским вышел сам мейстер с рыцарями, ливами и леттами. По немецким известиям, много богатых знамен бросили русские на поле битвы, и так как они спасались по плохой тропинке, то многие из русских погибли в битве и при отступлении. Новгородская летопись относит эту битву к 1219 г. и, наоборот, замечает: «Пособи бог новгородьцем, идоша под город и стояща 2 недели, не взяша города и придоша сторови» (здоровы)⁵¹.

Битва при Иммекулле не изменила положения. Период времени с 1219 по 1224 г. отмечен особой активностью немцев, покорявших земли эстов в непосредственном соседстве с Псковской землей. На севере эсты подверглись нападению датчан, разорявших северную Эстонию. Без всякой помощи извне, разрозненные между собой, разоряемые немцами и датчанами с двух сторон, эсты задыхались от непосильной войны.

Утвердившись в Оденпе, немецкие отряды, подкрепленные леттами, стали делать набеги на псковские земли. Псковская земля была разорена набегом отряда леттов из Кукенойса во главе с двумя немецкими рыцарями. Летты поселились в русской земле, устраивали засады на полях, в лесах и в деревнях, захватывали и убивали людей, уводили коней и женщин⁵².

Из всей земли эстов более или менее независимой областью оставался только район Юрьева (Дерпта) на Эмбахе. Епископ Альберт отправил сюда своих миссионеров, которые обосновались под самым Юрьевым, номинально считавшемся по-прежнему новгородским владением. Обратившись к новгородцам с мирными предложениями, Альберт в то же время «не преминул послать других священников в Эстонию»⁵³.

Юрьев, по-видимому, уже не имел постоянного русского гарнизона, но все еще находился в союзе с Новгородом. По крайней мере, нет никаких указаний на то, что псковичи и новгородцы совершали походы против Юрьева, подобно тому как они делали это против Оденпе. Фактически Юрьев был таким же небольшим княжеством, каким являлся Кукенойс. По словам Генриха Латвийского, в это время в Юрьеве сидел уже судья посаженный немцами. Город находился в каком-то странном положении. Основное население его было еще, видимо, русским, но уже сказывалось новое, немецкое владычество.

Военные действия возобновились в 1220 г. Новгородцы напали на Венден (Кесь наших летописей) и на всю его область. В войне на стороне русских принимали участие литовцы⁵⁴. Немцы и летты в ответ сделали набег на Новгородскую область и вернулись обратно с большой добычей. В том же году был сделан новый набег из Ливонии на Русь, теперь уже направленный на северные части новгородской земли, Нарву и Ижору. В этих набегах принимали участие не только немцы, но и эсты и летты из разных областей. Таков был результат изменнической политики немцев, которые обещали жителям Ливонии покровительство и натравливали их против русских.

Насилия и зверства завоевателей вызывали все больший отпор среди прибалтийских племен. Вначале восстали воинственные жители острова Эзель, вслед за ними поднялись эсты на материке. «По всей Эстонии и Эзелю прошел тогда призыв на бой с датчанами и тевтонами, и самое имя христианства было изгнано из тех областей, — с горечью сообщает Генрих Латвийский. — Русских же из Новгорода и из Пскова эсты призвали себе на помощь»⁵⁵. Немцы были перебиты в Оденпе и Юрьеве, а вслед за этим русские отряды, призванные эстами, разместились в Юрьеве и в некоторых замках в других местах.

В 1223 г. большое русское войско вступило в Ливонию. По немецким сведениям, это войско насчитывало 20 тыс. человек. Во главе его стоял «брат суздальского короля». Это сообщение соответствует действительности, потому что по нашей летописи главой русского ополчения был Ярослав Всеволодович, брат великого князя Юрия и отец Александра Невского.

В лице Ярослава Всеволодовича немцы встретились с крупным политическим деятелем и полководцем. Ярослав понимал, что мимолетные набеги не могут обеспечить победу над немцами. Поэтому он стремился удержать в русских руках Юрьев как важнейшую крепость, дававшую доступ в центр Эстонии.

После вступления в пределы Эстонии русское войско сделало остановку в Юрьеве, где Ярослав оставил гарнизон, «чтобы иметь господство в Унгавнии и во всей Эстонии. Другой гарнизон был поставлен в Оденпе. Таким образом, русские войска закрепили за собой два важнейших стратегических пункта в стране эстов, на границе с русскими землями. Отсюда Ярослав двинулся к Ревелю (Колывани наших летописей) и осадил датский замок. После четырех недель осады и попыток взять замок русское войско вернулось обратно. Во время похода было взято множество пленных и добычи, но могущество немцев и датчан осталось несокрушенным, что отмечает и летопись: «Ярослав повоева всю землю Чудьскую, и полона приведе бещисла, но города не взяша, злата много взяша».

Во время похода сказались все особенности феодальной раздробленности Руси XIII в. Крутой и властный, Ярослав не поладил с новгородцами. Усиление княжеской власти было не в интересах новгородцев, а Ярослав готов был рассматривать завоеванные земли в Ливонии как свою собственность. В том же году Ярослав покинул Новгород и отъехал в свое княжение в Переяславль Залесский. Новгородский летописец сообщает, что Ярослав будто бы оставил Новгород по своей воле, после чего новгородцы взяли к себе в князья его племянника Всеволода. Но истина была гораздо более тяжелой. Вскоре после отъезда Ярослава между Новгородом и суздальскими князьями началась ожесточенная война. Новгород был занят своими делами и оставил на произвол судьбы завоеванные земли. Только в Юрьеве укрепился князь Вячко с гарнизоном в 200 человек.

Прекрасно осведомленные о внутренних делах Новгорода и Пскова, немцы собрали большое войско и осадили Юрьев, оставшийся последней крепостью, еще не подчинившейся немецким рыцарям в стране эстов. Войско епископа Альберта и меченосцев подступало к Юрьеву. Немцы выставили множество военных орудий и подкатили к стенам Юрьева крепкую осадную башню, сколоченную из толстых и высоких бревен. Осаждавшие не давали отдыха русским и эстам, оборонявшимся в городе. «Подкоп велся день и ночь без отдыха, и башня всё больше приближалась к замку. Не было отдыха усталым. Днем бились, ночью устраивали игры с криками: ливы и летты кричали, ударяя мечами о щиты; немцы били в литавры, играли на дудках и других музыкальных инструментах, русские играли на своих инструментах и кричали; все ночи проходили без сна»⁵⁶.

Между тем Вячко тщетно ждал помощи из Новгорода, отвергая предложения немцев о капитуляции даже с правом выхода из крепости. Этот старинный враг меченосцев, бежавший от них из Кукенойса и прозванный немцами за свою храбрость «настоящим дьяволом», руководил действиями гарнизона. Наконец, немцы, пользуясь подавляющим перевесом сил, ворвались в город и произвели страшную резню. Русский гарнизон оборонялся дольше всех и был целиком уничтожен во главе с Вячко. Остался в живых только один слуга великого князя, отпущенный немцами в Новгород и Суздаль «сообщить о происшедшем его господам».

Падение Юрьева было кратко отмечено Новгородской летописью: «Того же лета убиша князя Вячка Немьци в Гюргеве, а город взяша»⁵⁷. Внимание русских было отвлечено первым приходом татар и битвой при Калке, когда «языци незнаеми» разгромили русское войско. Поражение русских при Калке не без удовольствия было отмечено Генрихом Латвийским; так как «король смоленский, король полоцкий и некоторые другие русские короли отправили послов в Ригу просить о мире».

Падение Юрьева, так мало отмеченное Новгородской летописью, в самом деле было очень важным этапом в развитии немецкого наступления на Прибалтику. Немцы подошли теперь к самим новгородским и псковским пределам. Завоевание северной части Прибалтики немцами можно было считать законченным. Потеря Юрьева отнимала у русских единственный оплот к западу от Чудского озера и отдавала эстов и латышей в полную власть немцев-поработителей.

Особое эстонское епископство было образовано немцами еще в 1211 г. Из этого видно, что немецкие завоеватели уже тогда рассчитывали на покорение всех эстов. Впрочем эстонский епископ перенес свою резиденцию в Юрьев, получивший название Дерпта, только в 1234 г., а до этого времени жил в Оденпе. В Юрьеве был выстроен новый замок и построен большой католический собор. Немцы устраивались в Юрьеве на продолжительное время, и уже в грамоте короля Генриха 1225 г. епископом Дерпта назван Герман, брат рижского епископа Альберта.

Русские были вытеснены из Эстонии. Но Кукенойс, Герцике и Юрьев были только небольшими передовыми пунктами, далеко выдвинутыми на запад. Упорная и долголетняя борьба этих городов против немецкой агрессии не привела к успеху только благодаря полному неравенству сил. Феодальная раздробленность в самих русских землях, а потом и татарское иго не дали возможности другим русским землям выступить на подмогу полочанам, новгородцам и псковичам.

Псковская земля под угрозой немецкого завоевания

Падение Юрьева создало непосредственную угрозу для русских земель. В особенно опасном положении оказался Псков и его передовой пригород — Изборск.

Отсутствие источников не позволяет сказать с достаточной ясностью, какие отношения создались между Псковом и немецкими рыцарями тотчас после падения Юрьева. По-видимому, среди некоторых кругов псковского боярства и купечества возникло стремление к соглашению с немцами. Помимо желания избежать военных осложнений псковские бояре и купцы могли иметь и другие мотивы для поддержания мирных отношений с немцами. Через Юрьев шел старинный торговый путь к Балтийскому морю. Вероятно, немцы прибегли к своей обычной тактике заманчивых обещаний и одновременных угроз. Во всяком случае, в отношениях между Псковом и Новгородом обнаружилась опасная трещина.

Ярослав Всеволодович, собравший большое войско для нового похода на Ригу, встретил решительное сопротивление со стороны псковичей, ссылавшихся на неудачу похода Ярослава под Ревель: «К Колываню есте ходивше, серебро поимали, а сами поидосте в Новгород, а правды не створися, города не взясте, а у Кеси (Вендена) такоже, а у Медвеже Голове тако же, а за то нашю братью избиша на озере, а инии поведени»⁵⁸. Псковичи, несомненно, больше всего страдали от «розмирья» (военных столкновений) с немцами и от отсутствия мирного договора («правды») с ними. Немцы нападали на псковских рыболовов, выезжавших в Чудское озеро, и уводили их в плен.

Ярослав пытался опереться на Новгород, но напрасно. Поход на Ригу был мало популярен и в Новгороде, тем более что «розмирье» с немцами вызывало повышение цен на товары — «вздорожиша все по торгу». Тем не менее Ярослав задумал военный поход в большом масштабе. Из Переяславля Залесского были приведены вспомогательные полки, раскинувшие шатры у княжеской резиденции — Городища, под Новгородом. Тогда Псков заключил с немцами настоящий союз и получил от них вспомогательные войска, в которых приняли участие «немьци и Чюдь, Лотыгола и Либь»⁵⁹.

Еще ранее Псков заключил мир с Ригой без согласия Новгорода, предоставив новгородцам самим договориться с немцами. Этот мир носил характер не сделки равных сторон, а признания Псковом зависимости от немцев. Рига взяла 40 псковичей в заложники, пообещав Пскову помощь против Новгорода. Через 10 лет этот временный союз окончился захватом Пскова немцами.

В совместном выступлении псковичей и немцев, которое выставляет господствующие круги Пскова в очень неприглядном свете — как изменников интересам русских земель, все же было много случайного. Личность Ярослава Всеволодовича, жестокого и властного, не внушала псковичам никакого доверия. Поэтому они изгнали от себя и всех людей, ставших в зависимость от Ярослава, взявших у него «придаток». В самом Новгороде также одержала верх враждебная Ярославу группировка во главе с тысяцким Борисом Негочевичем. Последовавшие затем неурожай и голод также не способствовали подготовке больших походов в Прибалтику.

Однако и немцы не смогли развить широкого наступления против русских земель. В Эстонии шла борьба между датскими и немецкими завоевателями. После поражения, нанесенного датскому королю Вальдемару графом Гольштинским, Орден меченосцев захватил Ревель и прилегающую к нему область. В следующем году на юге Ливонии началась длительная война немцев с курами и семигалами, а в 1929 г. умер епископ Альберт, и начались споры между претендентами на епископский престол⁶⁰.

Новая попытка вторгнуться в русские земли была сделана немцами только в 1232 г. И на этот раз немецкие рыцари стремились использовать внутренние раздоры в Новгороде и Пскове. Ярослав Всеволодович, вновь утвердившийся в Новгороде, встретил яростное сопротивление враждебных ему бояр, опиравшихся на черниговских князей. Как и раньше, Ярослав надеялся на вспомогательные войска, приведенные им из Переяславля. В Новгороде же «бысть мятежь велик», и город успокоился только после приезда Ярослава. Представители враждебного Ярославу боярства во главе с упомянутым Борисом Негочевичем бежали в Псков и пытались оказать сопротивление. Тогда князь не пустил купцов в Псков, который был вынужден заключить с Ярославом мир, взяв у него в князья его сына Федора. Псковичи показали путь «Борисове чади», бежавшей в Медвежью Голову (Оденпе)⁶¹.

Бегство в Оденпе показательно для характеристики «Борисовой чади». Оденпе находилось в непосредственной близости к псковскому рубежу. Это был центр немецких нападений, направленных против Пскова. В немецких пределах беглецы нашли претендента на псковский престол в лице бывшего псковского князя Ярослава Владимировича. Таким образом, немецкие завоеватели имели в руках готовое и послушное орудие своих замыслов. Действительно, в следующем же году «Борисова чадь», т. е. слуги Бориса Негочевича, и князь Ярослав Владимирович вместе с немцами взяли Изборск во время внезапного набега. Но попытка утвердиться в Псковской земле не удалась. Псковичи окружили и вновь захватили Изборск, причем в плен попал сам Ярослав Владимирович, отосланный в оковах в Переяславль Залесский. Почти одновременно немцы напали на Тесово в окрестностях Новгорода. Только помощь Ярослава Всеволодовича помогла отбросить немцев из новгородских пределов. Летописец отмечает, что Ярослав был в это время в Переяславле и только по возвращении в Новгород «выправи» положение⁶².

В следующем, 1234 г. князь Ярослав Всеволодович, собрав войско и приведя полки из Суздальской земли, воевал под Юрьевом и Оденпе. Ярослав разбил немцев на реке Эмбах (Омовже наших летописей). Эта битва была маленьким прообразом Ледового побоища, так как происходила на льду, который провалился и вызвал гибель многих немцев. «И истопе их много, а инии язвьни (т. е. раненые) въбегоша в Гюргев, а друзии в Медвежю Голову». Военные действия завершились миром, который Ярослав Всеволодович заключил с немцами «па вьсей правде своей»⁶³. Нам неизвестны условия мира, но едва ли они были столь выгодны для Новгорода и Пскова, как об этом пишет летописец, так как к этому времени замечается усиление немецкой группировки в Пскове в среде бояр. Псковский вспомогательный отряд в 200 человек ходил вместе с немцами против литовцев. Таким образом, псковичи помогали своим заклятым врагам⁶⁴. По-видимому, уже в это время была подготовлена почва для захвата Пскова, осуществленного немцами четыре года спустя.

Между тем немецкие захватчики также переживали тяжелое время. Усилившиеся распри между Орденом меченосцев и рижским епископом ослабляли обе стороны. Рыцари были столь озлоблены против епископа, что даже сам магистр Фолькуин (или Волквин) попал однажды в тюрьму по обвинению в тайных сношениях с Ригой. Но еще более катастрофические последствия для меченосцев имело поражение при Сауле (может быть, Шауляй в Литве). Литовцы наголову разгромили немецкое войско, несмотря на то, что в литовский поход немцы ходили «в силе велице». Поход в Литву был организован по образцу крестовых походов. Летописец говорит, что немцы прибыли «из заморья в Ригу и ту совкупившиеся вси, и рижане, и вся Чюдьская земля». Сам Фолькуин и 50 «братьев» (рыцарей) пали под ударами литовцев. Магистр и рыцари сражались на конях, пока не были убиты их кони, потом они вынуждены были биться пешими⁶⁵. Из вспомогательного псковского отряда, помогавшего немцам, домой вернулся только «кождо десятый». По словам Маркса, «обнаглевшие меченосцы, рассчитывая на толпы своих ливов и эстов и на стекающуюся со всех сторон крестоносную сволочь, при своем последнем магистре Фолькуине предприняли крестовый поход против Литвы; этих псов жестоко отдули, и сейчас же после поражения им грозило нападение со стороны литовцев, датчан и русских»⁶⁶.

Разгром немцев при Сауле послужил сигналом к восстанию эзельцев, куров и семигалов. Насколько опасно было положение немцев в Прибалтике, показывают следующие события. Ревель и северная Эстония опять перешли под власть Дании (в 1238 г.). Еще ранее прекратил самостоятельное существование Орден меченосцев, соединившийся с Тевтонским орденом в Пруссии.

По словам прусского хрониста начала XIV в. Дуйсбурга, магистр Фолькуин уже шесть лет вел переговоры с великим магистром Тевтонского ордена Германом фон Зальца, чтобы влиться со своим орденом в Тевтонский. Магистр долго не. соглашался на слияние двух орденов, считая положение меченосцев почти безнадежным. Слияние орденов состоялось после известия о гибели магистра с рыцарями, пилигримами и людьми в сражении, после чего папа сам окончил переговоры.

Только 12 мая 1237 г. в Витербо (около Рима) была опубликована соответствующая папская булла, несмотря на протесты датского короля Вальдемара II⁶⁷. Остатки меченосцев приняли устав и одежду тевтонских рыцарей, а Герман Балке был сделан провинциальным магистром, или ландмейстером. По словам очевидца, «тогда пришли рыцари из Лифляндии и преклонили колени перед папой. Папа отпустил им все грехи... и дал им белый плащ с черным крестом». Для поддержки ордена в Ливонию была отослана помощь в составе 60 рыцарей в полном вооружении на конях.

Решительный удар, если бы он был нанесен немцам в Прибалтике с востока, мог бы послужить сигналом к освобождению эстов и других прибалтийских народов от немецкого владычества, которое висело на волоске, но в этот решительный момент русские были совершенно бессильны. Для Руси 1237—1238 годы были эпохой страшного татарского погрома. Владимиро-Суздальская земля лежала в развалинах. Новгород и Псков трепетали перед нашествием Батыя. Татары шли Селигерским путем, т. е. верховьем Волги, на Новгород, «все люди секущи акы траву за 100 верст до Новгорода». Псков и Новгород на некоторое время лишились поддержки Владимиро-Суздальской земли, и это тотчас отразилось на положении их западных рубежей.

Несчастье Русской земли было использовано немцами для организации нового крестового похода против Руси, ограбленной и разоренной татарами. О положении в русских землях Западная Европа была прекрасно осведомлена, так как на Лионский собор, обсуждавший вопрос об обороне Западной Европы от татар, явился некий русский епископ (или архимандрит) Петр⁶⁸.

Невская битва и Ледовое побоище

Идеологическим прикрытием крестового похода против русских явилось обвинение русских в еретичестве и помощи язычникам. Папская булла поручала шведскому королю начать крестовый поход против Новгорода. Кроме того, отпущение грехов давалось крестоносцам за порабощение финнов — тавастов. Поход шведов на Новгород был частью большого плана, ставившего своей задачей покорение русских земель.

Кроме шведов в походе приняли участие датские вспомогательные отряды. Датская помощь была обусловлена отказом ордена от большей части Эстонии. По Стэнбийскому договору 7 июня 1238 г. Эстония, находившаяся с 1228 г. во владении меченосцев, была отдана Дании. Переговоры с датским королем вел сам магистр Герман Балке, а за выполнением договора следил папский легат (посол) Вильгельм Моденский⁶⁹. Уступка Эстонии датскому королю, по-видимому, была обусловлена соглашением короля с меченосцами, направленным против русских земель.

Таким образом, составилась настоящая коалиция немцев, датчан и шведов против разгромленной и обессиленной Руси. Это был самый критический момент в борьбе русского народа с немецким наступлением. Обращение «язычников» в христианство было только предлогом, скрывавшим своекорыстные цели рыцарей. Немецкие рыцари готовили удар против Пскова, падение которого открывало для немцев путь на Новгород с юго-запада. Шведы стремились к захвату устья Невы и города Ладоги, ставя под угрозу северные новгородские области. Наконец, датские силы были направлены на Копорье, к северу от Новгорода. Вражеское наступление на Новгород могло идти концентрически. Одновременный поход немцев, шведов и датчан являлся выполнением одного и того же, широко задуманного плана, вдохновителем которого был папский престол. Существует известие, что Тевтонский орден готовился принять участие и в шведском походе в устье Невы⁷⁰.

В такой сложной и опасной обстановке у новгородцев нашелся выдающийся вождь — князь Александр Ярославич. В исторической литературе личность Александра нередко изображается в виде удальца, который внезапным нападением разрешает все трудности и одерживает победы. В действительности это изображение очень далеко от истинной правды. Александр Невский умел сочетать смелость с дальновидным расчетом политика, и только это соединение большого политического ума и боевой храбрости позволило ему одержать победу над неприятелями. Детство и ранняя юность Александра прошли большей частью в Новгороде. Здесь умер его брат Федор «еще млад», накануне своей свадьбы. Отец Александра — великий князь Ярослав Всеволодович, как мы видели, неоднократно ходил в походы против немцев. Возможно, юный Александр сопровождал своего отца во время походов в Ливонию, где познакомился с западноевропейскими способами ведения военных действий. Современники говорят, что Александр очень любил свою дружину и был милостив к своим врагам «паче меры». Они сравнивают его по мудрости с царем Соломоном, по силе — с библейским Самсоном, а по храбрости — с Александром Македонским, любимым героем средневековых повестей.

Надвигавшаяся со стороны Ливонии угроза была вовремя замечена молодым князем. Уже в 1239 г. началось строительство городков на реке Шелони: «Князь Александр с Новгородци сруби городци по Шелоне». Укрепления по Шелони были построены в прямой связи с готовившимся нападением немцев на Псков. Таким образом, Новгород укреплял свои рубежи с юго-запада, на границе с Псковской землей, так как псковские бояре по-прежнему поддерживали сношения с немцами.

Действия крестоносцев открылись походом шведских войск, высадившихся в устье Невы летом 1240 г. Вместе с шведами в походе принимали участие норвежцы и финны. Крестоносцы остановились при впадении в Неву реки Ижоры, предполагая далее двинуться на Ладогу. Таким образом, план шведов заключался в том, чтобы захватить наиболее важный новгородский пригород, запиравший путь из Ладожского озера в Волхов.

Во главе шведских войск стоял фактический регент Швеции — ярл Биргер. Звание ярла в Швеции принадлежало первому лицу в государстве после короля. Ярл Биргер упоминался в официальных бумагах тотчас после короля и по своему значению и полноте власти напоминал майордомов при последних Меровингах. Сам же шведский король Эрик Картавый был отстранен от управления государством. Нет ничего удивительного в том, что русские летописи называют ярла Биргера королем «части Римские», считая Швецию областью Священной Римской империи и объединяя под названием «римлян», или «латинян» всех католиков⁷¹.

В биографии Александра Невского, написанной его младшим современником, утверждается, что Биргер прислал в Новгород своего посла с надменными речами и требованием обращения новгородцев в католичество. Но древнейшие источники подобного известия не имеют. Вернее предполагать, что поход Биргера явился неожиданностью для новгородцев. К счастью, при устье Невы постоянно находилась «морская стража», во главе которой стоял некий Пелгусий, старейшина в Ижорской земле, вероятно, представитель местной знати. Та же биография, которая говорит о посольстве Биргера, указывает, что Александр не мог получить помощи из Суздальской земли и не успел даже известить о нападении шведов своего отца—Ярослава Всеволодовича, «уже бо ратнии приближашися». При известии о движении шведов на Ладогу новгородское войско под командой Александра спешно двинулось на север. Из дальнейшего рассказа выясняется, что русское войско было конным, следовательно, должно было идти сухим путем. Соединившись с ладожанами, новгородцы спешно двинулись к берегам Невы.

Краткий, но выразительный рассказ о Невской битве читаем в древнейшем списке Новгородской летописи: «И ту бысть велика сеча свеем, и ту убиен бысть воевода их именем Спиридон; а инии творяху, яко и пискуп убиен бысть ту же; и множество много их паде; и накладше корабля два вятших мужь, преже себе пустиша и к морю, а прок их, ископавше яму, вметаша в ню бесщисла; а инии многи язвьна (т. е. ранены) быша; и в ту нощь не дождавше света понедельника посрамлени отъидоша». Битва произошла 15 июля 1240 г.; на месте сражения пало всего 20 новгородцев и ладожан⁷².

Этот рассказ в более расширенном виде приводится в житии Александра Невского и во многих позднейших летописях. В них добавляется повествование о подвигах шести храбрых русских мужей⁷³.

Первый из них, Гаврило Олексич, въехал по сходням на корабль самого Биргера, и когда его столкнули вместе с конем в воду, выбрался на берег и напал на неприятельского воеводу. Другой герой, Сбыслав Якунович, «не имея страха в сердце, сражался одним топором». Третий, Яков Полочанин, ловчий Александра Невского, налетел на неприятелей с мечом. Новгородец Миша пешим бился вместе с товарищами и уничтожил 3 корабля шведов. Некто Савва подсек столб златоверхого шатра Биргера, шестой, Ратмир, бился пешим среди шведов один и, окруженный врагами, пал смертью героя.

Описывают источники и геройство самого Александра Ярославича, проявленное им в битве. Он сам ранил своим копьем начальника шведского войска ярла Биргера.

Невская битва имела громадное значение для борьбы Руси с немецкими завоевателями. В ближайшие годы, особенно тяжелые для Руси, шведские войска уже не принимали большого участия в нападении на русские земли. Между тем они могли бы оказать существенную поддержку немецким рыцарям, стремившимся укрепиться на западной границе Новгородской и Псковской земель.

Но худшие времена еще были впереди. Несмотря на опасное положение, новгородцы поссорились с Александром. Зимою того же года «выиде князь Олександр... с матерью и с женою и со всем дворомь своимь, роспревся с Новгородци»⁷⁴. Как и ранее в ссорах с Ярославом, новгородцы отстаивали свою «правду»; узкие интересы местного характера, по-видимому, и на этот раз взяли верх в Новгороде. Бояре боялись усиления княжеской власти, которое было неизбежным при организации борьбы против страшного противника. Разрыв с Александром тотчас же бедственно отразился на военных делах, как раз в момент начала похода немецких рыцарей.

В том же 1240 г. немцы взяли приступом Изборск и вслед за этим нанесли поражение псковичам. По псковской летописи, в битве было убито 600 псковичей, а по немецким данным — даже 800.

Подробный, но несколько путаный рассказ об этом событии читаем в немецкой Рифмованной хронике. Епископ Герман Дерптский начал сражаться с русскими, которые и ранее хотели подняться будто бы «против христианства». К нему пришли на помощь люди датского короля⁷⁵. Немцы вторглись с войском в Русскую землю и имели успех. Они подошли к одному городу, и прибытие их не было приятным для этого города. Затем они начали приступ и взяли этот город, называвшийся Изборским (Isburc). Никто из русских не был оставлен в покое, и по всей земле поднялся плач и вопль. Известие о взятии Изборска достигло Пскова — «так называется в Руси один город, в котором живут очень свирепые (bosharte) люди».

Рифмованная хроника конца XIII в. говорит о выступлении псковичей в поход. Русские шли «со многим вооружением ярких цветов», «их шлемы сияли, как стекло, и с ними было много стрелков». Началась битва. «Немцы нанесли много ударов, русские потерпели большое поражение, у них было убито 800 человек, оставшихся в поле у Изборска, остальные обратились в бегство и были преследуемы»⁷⁶.

Поражение псковичей под Изборском отмечают и наши летописи. Новгородская летопись говорит, что после взятия Изборска немцами «выидоша пльсковичи вси и бишася с ними, и победиша я немцы. Ту же убиша Гаврила Гориславича воеводу». Поражение под Изборском вскоре вылилось в настоящую катастрофу для псковичей. Оставленные без помощи, получая вести о разгроме Суздальской Руси татарами, они находились в отчаянном положении. При этих условиях опять подняли голову изменники, стоявшие за соглашение с немцами. В немецких войсках находился бывший псковский князь Ярослав Владимирович. Некоторые псковичи поддерживали изменнические сношения с немцами — «держаще перевет». Во главе изменников стоял некий Твердило Иванкович. Таким образом, оборона Пскова оказалась в ненадежных руках.

Немцы подошли к самому городу. «Рыцари поставили свои палатки перед самим Псковом на прекрасном поле, и епископы и люди (датского) короля расположились там же». Рифмованная хроника говорит, что Псков был передан немцам князем Герполтом (Gerpolt), который передал Псков во владение ордена. Имя Герполт некоторые расшифровывают, как Ярополк, хотя псковский князь с таким именем неизвестен. Однако важно отметить, что сдача города была произведена феодальными кругами во главе с князем. Народные круги были противниками такого предательства, многие псковичи спаслись бегством в Новгород.

В Пскове были посажены два немецких фогта (по русской летописи — тиуна). По немецким известиям, «для охраны земли осталось двое рыцарей и небольшой отряд немцев». Немецкое название «фогт», как и русское «тиун», показывает, что немцы обращались с Псковом, как с завоеванным городом, посадив своих управителей.

Рифмованная хроника, крайне ненадежная по своей хронологии, считает, как и Новгородская летопись, падение Пскова непосредственным следствием битвы при Изборске⁷⁷. Но некоторые русские источники говорят, что Псков был занят значительно позже — по Псковской летописи, только через год: «в лето 6748 избиша немцы пскович под Изборском 600 муж месяца сеньтября в 16 день; и по сем пришедше немцы и взяша град Псков и седоша немцы в Пскове два лета»⁷⁸.

Падение Пскова создало крайне опасное положение для Новгорода. Изменники во главе с Твердилой не только владели вместе с немцами Псковом, но уже воевали новгородские села Стратегическая обстановка изменилась для русских земель в крайне невыгодную сторону. Вся система обороны Новгородской земли с юго-запада держалась на Пскове. В этом легко убедиться, взглянув даже на современную карту. Псковская земля была отделена от Ливонии лесистой и болотистой полосой, малодоступной для большого войска. Единственная удобная дорога из Ливонии в Псков шла через Оденпе и Изборск. Далее на восток, за Псковом, наоборот, открываются большие и свободные пространства, без видимых естественных рубежей, вплоть до самого Новгорода.

Взятие Пскова было выполнением только части плана крестоносцев. Новый удар был обращен на область Води, прилегавшую к Финскому заливу. В этом районе не было еще никаких русских укреплений. Незадолго до падения Пскова датский вассал (Дитрих), владевший землями у реки Наровы, доносил папе, что язычники, жившие к востоку от Наровы (т. е. Водь), готовы принять католичество. В папской булле, предлагал ось идти походом против язычников⁷⁹. Этот поход был осуществлен после падения Пскова. На этот раз немцы не ограничились набегом, а приступили к прочному закреплению захваченной территории. На крутой и скалистой горе в погосте Копорье был построен крепкий замок. Немцы «повоеваша» жителей Води «и дань на них возложиша, а город учиниша в Копорье погосте». Таким образом, Копорье сделалось базой для дальнейшего немецкого наступления на Новгород. Вскоре после этого немцы заняли Тесово, важный торговый пункт в Новгородской земле, и появились уже в 30 верстах от Новгорода. Земли по реке Луге были совершенно разорены, кони и другой скот отняты, поля остались невспаханными, «нелзе бяше орати по селом и нечим». Как и в других случаях, немцы использовали противоречия между новгородцами и вожанами, среди которых, как и в Пскове, оказались изменники.

При этих условиях Новгород должен был или стать жертвой немецкого захвата или вновь обратиться за помощью к другим русским землям. Крестьяне не могли даже пахать землю до того времени, пока не «вда Ярослав сына своего Александра опять»⁸⁰, снова вернувшегося княжить в Новгород.

План войны, выработанный Александром Невским, был прост и в то же время совершенно правилен. Копорье представляло собой опасность не только для новгородцев, но и для соседних ижорцев и карелов. Между тем карелы были постоянными союзниками русских в борьбе с финскими племенами и шведами, что признается самими историками Финляндии⁸¹.

Новгородцы во главе с Александром, вернувшимся в Новгород, захватили и разрушили новый немецкий замок в Копорье. При этом попали в плен в замке немцы, которые были отосланы в Новгород. Изменники («переветники») из числа вожан и чуди (эстов) были повешены. Осада Копорья была проведена столь стремительным образом, что немцы не могли оказать никакой помощи гарнизону крепости.

Победа на Неве и разрушение Копорья обеспечили северо-западные границы Новгородской земли. Но оборона Новгородской земли не могла быть обеспечена, пока Псков оставался в руках немецких рыцарей. Поэтому важнейшим военным предприятием новгородцев и Александра явился поход за освобождение Пскова.

Обстоятельства этого похода рассказаны в наших летописях очень кратко, сведения же об этом походе, приведенные в наших исторических работах, во многом неверны. Прежде всего поход на Псков не был простым набегом, а был подготовлен очень тщательно. Вместе с Александром шли не только новгородцы, но и суздальские полки, приведенные его братом Андреем. Новгородская летопись говорит, что Александр пошел на Псков «с новгородци и с братом Андреем и с низовци». В этом известии подчеркивается роль «низовцев», или «суздальцев». Без их помощи новгородцы, возможно, не справились бы со своим врагом. Таким образом, освобождение Пскова было делом Русской земли в целом. Лаврентьевская летопись, совсем не упоминающая о Невской битве, дает следующую заметку под 1242 г.: «Великый князь Ярослав посла сына своего Андреа в Новъго-род Великий, в помочь Олександрови на немци, и победиша я на Плесковом озере, и полон мног плениша; и възвратися Андрей к отцю своему с честью»⁸².

Заняв все пути к Пскову, Александр взял Псков «изгоном», т. е. внезапным нападением, отослав пленных немцев и «чудь» в Новгород. Рифмованная хроника так рассказывает о взятии русскими Пскова: «Когда король новгородский узнал о взятии немцами Пскова, то поднялся с большою силою на освобождение Пскова к радости псковичей. Найдя в Пскове немцев, он свергнул двух орДенских братьев, отняв у них фохтейство... и изгнал всех их кнехтов (слуг), так что ни одного немца тут не осталось и страна отошла к русским. Так пострадала тут орденская братья...»⁸³.

Из Пскова русское войско пошло на «чудь», т. е. в Эстонию. Путь на чудь шел через Изборск, за которым начинались земли эстов. Летопись говорит, что Александр «яко быша на земли, пусти полк весь в зажития», т. е. распустил своих воинов для набега на села и деревни неприятеля, вступив на чужую территорию. Это была обычная военная тактика XIII в.: нападение на чужую территорию всегда соединялось с ее разорением. Известие о движении русских войск достигло Дерпта, епископ которого обратился за помощью к ордену⁸⁴. Немцы вместе с вспомогательными войсками эстов ждали «у моста» и разбили один из русских отрядов. Место поражения русского отряда можно установить только приблизительно. Определение «у моста» указывает на какое-то известное урочище. Таким мог быть мост через значительную реку, например через Эмбах.

Тогда Александр, собрав свои отряды, отступил на Чудское озеро и здесь «на Узмени, у Воронья Камня», поставил полк.

В исторической литературе существует два мнения о месте битвы на Чудском озере. Согласно первому (Трусман)⁸⁵, бой происходил на западном берегу озера. По предположению Ю. Трусмана, «Вороний Камень» — это громадная скала около устья Эмбаха. Второе мнение (А.И. Бунин)⁸⁶ переносит место боя на восточный берег Чудского озера, где находится группа островов, в том числе Вороний остров. Но первое мнение, несомненно, заслуживает большего внимания. После поражения «у моста» русское войско возвратилось на озеро, где выстроилось на Узмени, у «Воронья Камня». Русское войско наступало по направлению к Юрьеву (Дерпту). Следовательно, путь отступления вдоль реки Эмбах вел непосредственно к берегам Чудского озера. Русские стояли на озере, повернувшись лицом к северу и имея в тылу дорогу на Изборск. Так только можно понять летописное известие о бегстве немцев после проигранного сражения по льду к Суболическому (т. е. Соболицкому) берегу, который начинался к северу от Эмбаха.

Летопись прямо указывает, что русские войска находились на чужой земле. Кроме того, трудно предполагать, чтобы Александр решился двинуться по льду через озеро в такое позднее время зимы (5 апреля по старому стилю). Когда на середине озера лед мог быть особенно непрочен. Между тем даже в самом узком месте Чудского озера, где Бунин ищет место перехода русских войск, расстояние между берегами достигает нескольких километров. Узкий пролив, соединяющий Чудское озеро с Псковским, называется теперь Теплым озером. Переезд по льду зимою возможен только в Псковском и Теплом озерах, в Чудском же озере прокладываются лишь береговые тропы к рыболовным местам. Озеро вскрывается при теплой погоде в половине апреля, при холодной же погоде лед держится на нем до самого мая (по старому стилю). Трудно опять-таки предположить, чтобы тяжеловооруженные рыцари рискнули перейти по тонкому апрельскому льду через такое большое водное пространство, каким является Чудское озеро⁸⁷.

Как ни странно, сами обстоятельства знаменитой битвы на Чудском озере, или Ледового побоища, изложены в нашей исторической литературе в ряде случаев также неправильно. Н.И. Костомаров говорит, что «по способу тогдашней тактики Александр поставил свое войско свиньею: так называлось построение треугольником, образовывавшим острый конец, обращенный к неприятелю»⁸⁸. В действительности же так построились немцы. Они «прошибошася свиньею сквозе полк». Построение в виде треугольника, обращенного острым концом против неприятеля, очень характерно для военных приемов немецких рыцарей. При таком построении стороны движущегося треугольника составлялись из конных рыцарей в тяжелом вооружении, а внутри треугольника помещались легковооруженные воины.

Чтобы разбить рыцарей, необходимо было расстроить ряды «великой свиньи». Русские воины, по-видимому, ударили на немецкое войско с обоих флангов. Вспомогательные войска ливов и леттов первые не выдержали русского натиска и побежали. Рифмованная хроника сообщает, что «у русских было много стрелков, которые поражали ливов и леттов, не имевших хороших панцырей».

Разгром был полный. На поле битвы погибло «чуди бещисла» и пало 400 немцев, а 50 было взято в плен⁸⁹.

Эта знаменательная битва произошла 5 апреля 1242 г., начавшись на рассвете. Большое количество по тому времени убитых и взятых в плен немцев подчеркивает значение события. В Ледовом побоище пал лучший цвет немецких войск в Ливонии. При въезде Александра в Псков после битвы перед ним шли пленные «ритори»⁹⁰, т. е. рыцари (от немецкого Ritter).

В истории борьбы с немецкими завоевателями Ледовое побоище является величайшей датой. Эту битву можно сравнить только с Грюнвальдским разгромом тевтонских рыцарей в 1410 г. Борьба с немцами продолжалась и далее, но немцы никогда не могли уже нанести сколько-нибудь существенного вреда русским землям, а Псков оставался грозной твердыней, о которую разбивались все последующие нападения немцев.

Маркс высоко оценивал победу на Чудском озере: «Александр Невский выступает против немецких рыцарей, разбивает их на льду Чудского озера, так что прохвосты... были окончательно отброшены от русской границы»⁹¹.

Раковорская битва

После Ледового побоища наступил некоторый период затишья. Разгромленные рыцари не осмеливались нападать на русские земли, ограничиваясь незначительными набегами. Военные действия на русской границе с новой силой возобновились только с 1253 г. И на этот раз действия крестоносцев против русских земель носили комбинированный характер, немцы выступали в союзе со шведами и датчанами. Некоторую поддержку они получили и со стороны литовского князя Миндовга. Мимолетный союз немцев с литовцами станет нам понятным, если вспомнить, что летом того же года Миндовг принял католическое крещение и был венчан королевскою короною епископом Кульма. Наставником Миндовга был орденский священник, поставленный тогда же по просьбе князя в епископы. Таким образом, литовская помощь была куплена ценой королевской короны. Впрочем, литовцы ограничились только набегом на новгородские пределы.

Действия же крестоносцев развертывались по знакомому уже нам плану. На севере крестоносцы ставили своей задачей захват устья Невы и берегов Финского залива, на юге — завоевание Пскова. Римский престол с необыкновенным упорством поддерживал эти попытки; даже после провала похода 1253 г. папа Александр IV назначил особого епископа для Ватланда (Води), Ингрии (Ижоры) и Карелии⁹². Немецкие войска снова подступили под Псков. Об этом событии рассказывает Новгородская летопись, по словам которой немцы сожгли посад под Псковом, «но самех много их пльсковичи биша». Известие о приходе новгородского ополчения заставило немецких завоевателей повернуть обратно; немцы «побегоше проче»⁹³. Одновременно шведы с помощью датского вассала Дитриха фон Кивеля (или Дидмана наших летописей) подошли к реке Нарове. По возвращении из Пскова новгородские полки вместе с карельскими отрядами разорили области у Наровы и таким образом прочно укрепили северо-западную границу. После этого был совершен новый, уже совместный поход новгородцев и псковичей в Ливонию, окончившийся поражением немецкого войска⁹⁴.

Неудача второго похода на русские земли не остановила папский престол в его попытках поднять крестовый поход против Руси. Папа Александр IV снова призвал рыцарские ордены всего католического мира к крестовому походу против татар. Настоящая цель этого похода, впрочем, не имела ничего общего с освобождением русских земель от татарского ига. Папа заранее объявил Русь данницей римского престола и отдавал ее во владение рыцарей. На этот раз момент для нового крестового похода был избран крайне неудачно. Миндовг отказался от католичества и нанес решительное поражение тевтонским рыцарям при Дурбене⁹⁵. Орден опять попал в затруднительное положение, тем более, что на Эзеле началось новое восстание против немцев. В свою очередь, Миндовг желал использовать выгоды своего положения и предложил Александру Невскому союз против немцев. По Рифмованной хронике, Миндовг отправил послов в Русь, так как русские радовались его отпадению от католичества. «Наконец, прибыл посол от русских к князю Миндовгу, обещавший ему большую помощь, и это известие обрадовало короля»⁹⁶.

Но согласовать действия Миндовга и Александра было очень трудно. Поход Миндовга в Ливонию окончился неудачей. После безуспешной осады Вендена он повернул обратно. Согласно Рифмованной хронике, Миндовг жаловался на русских, которые опоздали придти к нему на помощь. Значительно успешнее был поход новгородцев и псковичей в 1262 г., когда они подступили к Юрьеву. Город был хорошо укреплен, «бяше град тверд Юрьев, в 3 стены, и множество людей в нем всяких». Рифмованная хроника рассказывает об осаде Юрьева следующее. Русские явились под Юрьев столь внезапно, что немцы не успели приготовиться к обороне; в один день русские перебили много народа и сожгли город дотла, спаслись только те, кто бежал в замок. Дерптский епископ, каноники и немецкие рыцари заперлись в замке. «Русское войско было очень велико, епископ же был крайне недоволен, что оно подступает к замку, попы очень ведь боятся смерти, это уже их старинный нрав, которому они не изменили и теперь: хоть они и говорят, что нужно храбро защищаться, но сами охотно спасаются бегством»⁹⁷. Рыцари стали стрелять по русским, но русские стрелки храбро отстреливались. Только известие о сильном немецком ополчении, собранном магистром, заставило русское войско отойти от Юрьева. По летописи, во главе русских войск стоял сын Невского, новгородский князь Дмитрий Александрович. Новгородцы вернулись домой с громадной добычей, «взяша товара бещисла и полона»⁹⁸.

Осада Юрьева в 1262 г. уже показала всю слабость немецкого ордена. Попытка нанести решительный удар датскому владычеству в Прибалтике была сделана русскими вскоре.

Русский поход 1268 г. в Ливонию — важная дата в истории борьбы русских с немецкими завоевателями. Еще зимой в Новгороде и Пскове начались сборы к походу в Ливонию. Эти сборы показывали, что на этот раз русские готовились к крупным военным действиям. Новгородцы «изыскаша мастеры порочные и начата чинити пороки в владычни дворе». Пороками называли осадные машины. Следовательно, русское войско готовилось к осаде укрепленных городов. Поход носил общерусский характер. Князь Дмитрий Александрович привел полки из Переяславля, а Ярослав Ярославович Тверской прислал ему вспомогательный отряд.

История похода под Раковор особенно интересна тем, что в ней рельефно вырисовывается предательская, коварная политика немецких рыцарей. Для них договоры были только «клочками бумаги». Когда немцы услыхали о больших военных приготовлениях русских, в Новгород прибыло большое немецкое посольство, в котором участвовали представители трех важнейших феодальных сил Ливонии: епископа Риги, немецкого ордена и дерптского епископа. Немецкие послы принесли присягу в том, что они не будут помогать датчанам (ревельцам и везенбергцам) против русских⁹⁹.

Русские войска вступили в датские владения 23 января 1268 г. О дальнейшем мы имеем два противоположных рассказа. Рифмованная хроника, автор которой мог уже писать по личным воспоминаниям, говорит следующее: русские вторглись в землю датского короля с большим войском в 30 тыс. человек. Они шли сильными отрядами «со многими разноцветными знаменами». К магистру собралось многочисленное ополчение. «Поле было широко и обширно, поражение русских велико... 5 000 русских легло на поле битвы... С этого времени русские с ненавистью смотрели на «братьев» (рыцарей), и эта ненависть продолжается на многие годы». Впрочем даже по Рифмованной хронике псковский князь Довмонт (Dunctye) был героем. Он принял бой вместе с 5 тыс. русских, в то время как остальное войско будто бы бездействовало¹⁰⁰.

Но Рифмованная хроника — очень ненадежный источник, тенденциозно составленный в похвалу деяниям немецких рыцарей. Гораздо подробнее и точнее рассказывает о походе под Ревель Новгородская летопись. Она прямо указывает, что Новгород заключил мирный договор с епископами (рижским и дерптским) и божьими дворянами (рыцарями). В походе принимали участие семь русских князей, в том числе новгородский князь Дмитрий Александрович и Довмонт Псковский. Разделившись на три отряда, русские войска воевали в Эстонии и осадили в непроходимой пещере «чудь», т. е. эстов. Порочный мастер, т. е. мастер по осадным работам, пустил в пещеру воду и заставил «чудь» бежать. Наконец, войска подошли к Раковору (современному Раквере) и остановились на реке Кеголе, называемой и теперь эстонцами Когала-мойс¹⁰¹.

К своему удивлению русское войско встретило здесь немецкое ополчение. По образному выражению летописи, немецкая сила стояла как лес поднимающихся копий, потому что против русских выступала вся Немецкая земля («бе бо съвкупилася вся земля Немецьская»). Немцы выстроились по своему обычаю клином. В немецком войске было много рыцарей, закованных в латы. Поэтому летописец называет немецкий полк железным. Против железного полка «великой свиньи» стали новгородцы, имея справа псковичей во главе с Довмонтом и княжескую дружину, а слева—тверской отряд. Под Раковором, по словам летописца, бывшего или свидетелем этой замечательной битвы или писавшего по рассказам очевидцев, произошло страшное побоище, какого не видали ни отцы, ни деды. На месте сражения пало много бояр и «черных» людей, т. е. участников русского ополчения. Князь Дмитрий Александрович все-таки победил и на протяжении семи верст гнал немцев по трем дорогам до Раковора. Почти одновременно другой немецкий отряд, также построенный «великой свиньей», ворвался в обоз. Новгородцы намеревались ударить на противника, но, боясь в ночной темноте перепутать своих и чужих, решили дождаться рассвета. Ночью немцы покинули место боя, а русские остались стоять «на костях» в знак победы. Раковорская битва произошла 18 февраля 1268 г.¹⁰² После поражения немцев большинство русских воинов вернулось на родину. Но Довмонт с псковичами углубился в Эстонию, разорил Вираландию и дошел до моря¹⁰³.

Сравнивая рассказы Рифмованной хроники и Новгородской летописи, мы видим между ними определенное сходство. Правда, Рифмованная хроника, а вслед за ней и ливонские историки считают Раковорскую битву немецкой победой, тогда как Новгородская летопись говорит, что новгородцы «стояша на костех 3 дни», т. е. остались победителями. Но оба источника говорят о тяжелых потерях как русских, так и немецких войск. С немецкой стороны пало множество людей и сам епископ Александр Дерптский, но и для новгородцев «створися зло велико»¹⁰⁴. Раковорская битва, как и многие другие великие сражения, обессилила обе стороны. Уже по одному этому она могла быть названа русской победой, так как русскому войску пришлось биться в непредвиденной обстановке против противника, вероломно нарушившего недавнюю присягу и надеявшегося на неожиданность нападения.

В непосредственной связи с Раковорской битвой стоит большой поход немцев против Пскова в 1269 г. По Рифмованной хронике, мейстер Оттон фон Роденштейн собрал до 18 тыс. войска. Разделившись на несколько отрядов, немцы начали грабить Псковскую землю. Изборск был взят и сожжен, и немцы пошли под Псков. «Русские сами сожгли посад (stat) и засели в своем городе (burg), который был хорошо укреплен ими. Город назывался Плесковом, вокруг него лежит прекрасная страна. Их город (Псков) настолько укреплен, что с ним ничего нельзя сделать, если бы остался хотя бы один защитник... Погода была холодная и сырая, так что нельзя было штурмовать. Войско после совещания пошло прочь, многие сели на суда, а войско рыцарей отъехало прочь. Князь Юрий заключил с мейстером мир»¹⁰⁵. Так рассказывает об осаде Пскова немецкая Рифмованная хроника. По Новгородской летописи, немцы стояли под Псковом десять дней, но бежали при известии о приходе новгородцев во главе с князем Юрием.

Позднейшие ливонские хроники рисуют этот поход, как большое предприятие. Магистр ордена собрал громадное по тому времени войско в 18 тыс. человек. Немцы везли с собой стенобитные орудия. По словам жития Довмонта, немцы пришли под Псков «и на кораблех и в лодиях и на конях». Но псковичи во главе с Довмонтом оказали мужественное сопротивление. Псковское духовенство торжественно освятило меч, поднесенный Довмонту. Выехав из города с небольшой дружиной, Довмонт ринулся на врага, обратив его в бегство. Автор жития уверяет, что сам магистр был ранен мечом Довмонта. Немцы погрузились на суда и 8 июня сняли осаду¹⁰⁶.

Раковорская битва и осада Пскова немцами заключила длинный период борьбы русских с немецкой агрессией, показав, что русские земли успели уже несколько оправиться от татарских погромов.

Новый крестовый поход против Руси

Прошло почти 30 лет, прежде чем произошла последняя решительная попытка организовать новый крестовый поход против русских земель. Выход к Финскому заливу всегда имел жизненное значение не только для Новгорода, но для всей Руси. Поэтому сюда и были направлены удары немецких рыцарей и шведских королей, пытавшихся утвердиться в устье Невы и на Ладожском озере.

Особое значение получил город Копорье. Новгородцы долгое время отказывались построить в Копорье настоящее укрепление, так как Копорье, будучи взято немцами, превратилось бы в опасную базу для их дальнейшего укрепления на берегах Финского залива. Князь Дмитрий Александрович «испроси у новгородцев... поставити себе город Копорье». Дмитрий поставил вначале деревянный город, а в 1280 г. выстроил каменный замок. По исследованию В.А. Богушевича, Копорье представляет собой естественную крепость. Новый замок был построен на известковой скале, окруженной со всех сторон глубокими естественными оврагами. «При отсутствии огнестрельного оружия и вследствие чрезвычайной выгодности и недоступности своего местоположения, крепость Копорье была чрезвычайно сильна, даже при своих земельных и деревянных укреплениях»¹⁰⁷. Дмитрий Александрович считал замок в Копорье своим личным достоянием на том основании, что уже его отец, Александр Невский, пользовался какими-то особыми правами на Копорье. После не вполне ясных междоусобий, заставивших Дмитрия Александровича удалиться из Новгорода, новгородцы снова «разгребоша», т. е. разорили, Копорье¹⁰⁸.

К этому времени относятся попытки немцев делать набеги в устье Невы на судах. Обе попытки были отбиты новгородцами. В свою очередь, шведы были разбиты Корелою и Ижорою в 1292 г. Все эти мелкие стычки тем не менее со стороны шведов направлены были против одного и того же пункта — устья Невы, казавшегося особенно заманчивым для завоевателей.

В конце XIII в. положение северо-восточной Руси опять ухудшилось. Царевич Дудень разорил множество русских городов, в том числе Владимир и Москву. «Дуденева рать» надолго осталась памятной для русских земель, и само имя Дуденя до последнего времени сохранялось в народных песнях как врага русского народа. Вскоре после нападения Дуденя замечается новое усиление немецкого и шведского наступления на русские земли. По Новгородской летописи, некий Титманович возобновил отцовский («отний») город на русской стороне Наровы. Этот Титманович был сыном ранее упомянутого Дидмана фон Кивеля, датского вассала¹⁰⁹. Новгородцы взяли городок и сожгли «великое» село, принадлежавшее Титмановичу. В следующем году шведы построили город в Кореле, также взятый и разоренный новгородцами.

Все это было только вступлением к новому комбинированному походу против русских земель, развернувшемуся в большую войну. В 1298 г. немцы внезапным набегом выжгли неукрепленный посад Пскова. Об этом событии подробно говорится в житии Довмонта. Немцы напали на псковский посад 4 марта, перебили жен и детей, а также монахов Снетогорского монастыря. На следующий день неприятель осадил псковскую крепость. Не дожидаясь прихода подкреплений, Довмонт выехал против врагов вместе с Иваном Дорогомиловым. Немцы не ожидали нападения и устремились к реке Великой, бросаясь с крутых берегов. Во время боя был ранен в голову сам командор немецких рыцарей. В плен попали некоторые «велневицы» (т. е. рыцари из города Феллина — центра Ливонского ордена), а остальные бежали, испугавшись «грозы мужества Довмонтова» и мужей «псковичь»¹¹⁰.

Еще опаснее, чем под Псковом, сложилась военная обстановка на севере Новгородской земли, где шведским войскам удалось укрепиться в устье Невы. Здесь шведы начали строительство нового городка. Новгородская летопись утверждает, что шведы «из великого Рима от папы мастер приведоша нарочит». Следовательно, этот поход снова был вдохновляем римским престолом. Новая крепость была поставлена при впадении реки Охты в Неву, где впоследствии находилась шведская крепость Ниеншанц, взятая Петром I. Новый городок получил название Ландскроне, что означало «венец земли». Летописец говорит, что городок был укреплен «твердостию несказанною», но это — несомненное преувеличение.

Шведские источники дополняют рассказ нашей летописи ценными сведениями. Шведское войско выступило из Стокгольма на 1100 или 1200 судах, нагруженных людьми и припасами. Шведский флот вошел в устье Невы и остановился при впадении в нее реки Охты. Здесь существовала естественная и безопасная гавань, так что суда могли подходить к самому берегу. Шведы стали сооружать замок Ландскроне, строившийся из сырого кирпича. Передовой шведский отряд в 800 воинов вошел на судах в Ладожское озеро. Застигнутые бурей, шведы вынуждены были высадиться на берег и устремились грабить карельские селения. При первом же столкновении с русскими, вышедшими из Ладоги, передовой шведский отряд обратился в бегство и скрылся в Ландскроне.

Русские подступили к новому шведскому замку. По шведским хроникам, войско русских насчитывало 31 тыс. человек. Хронист с большим уважением отзывается о русских воинах; ярко блестели их шлемы и панцири, мечи и копья, озаренные солнцем. Русские направили в гавань Ландскроне зажженные плоты, чтобы уничтожить шведский флот, но шведы предусмотрительно заперли гавань железной цепью. Осажденные оказались в тяжелом положении. Привезенное продовольствие гнило в сырых складах только что построенного замка. Русские день и ночь не давали покоя шведскому гарнизону¹¹¹. Попытка запереть для Руси выход к морю окончилась полным провалом. 18 мая 1301 г. новгородцы взяли шведскую крепость, перебили и взяли в плен ее гарнизон, состоявший из 300 человек, сожгли и разорили укрепления Ландскроне. «Твердость та ни во что же быть, за высокоумье их, зане всуе труд их», — замечает новгородский летописец о немцах.

Взятием Ландскроне закончился и самый тяжелый период в борьбе русского народа с немецким наступлением. Русские границы устанавливаются прочно, борьба с немецким орденом продолжается, но уже не имеет такого размаха, как раньше. По мере же усиления Руси в XIV—XV вв. и северо-западные границы нашей страны становятся все более недоступными для любителей пограбить чужие земли и чужое имущество.

Борьба с немецкой агрессией в XIV в. и первой половине XV в.

Разбойничьи набеги немецких рыцарей разбились об упорное и героическое сопротивление русских. В XIV—XV вв. Русь уже никогда не переживала такой опасности со стороны немцев, как в эпоху Невской битвы и Ледового побоища. Прежде всего сама русская земля уже успела несколько оправиться от последствий Батыева нашествия. В центре Руси образовалось сильное Московское великое княжество, которое всегда готово было поддержать Новгород и Псков в борьбе против немецких завоевателей. Традиции Ярослава Всеволодовича и Александра Невского прочно держались в Москве.

С другой стороны, ослабела наступательная сила самих немцев. Поработители Ливонии находились в постоянных раздорах друг с другом. Тевтонский орден, город Рига, епископы рижский и дерптский, датский король не могли миролюбиво поделить захваченную добычу и, как коршуны—стервятники, рвали изо рта друг у друга добычу и дрались между собой за лучшие куски. Самый опасный противник русских земель — Тевтонский орден переживал тяжелые времена. Богатство и распутство орденских рыцарей вызывали всеобщее отвращение, в начале XIV в. даже римский папа был вынужден осудить орден и временно отлучить его от церкви. В свою очередь, порабощенное рыцарями население с ненавистью глядело на завоевателей, ожидая только удобного времени для открытого восстания.

В XIV в. по-прежнему немецкое и шведское наступление обращалось на два главных театра военных действий. Первым из них был район Пскова, вторым — район Невы и Финского залива. На юге главным врагом Руси в Прибалтике были немцы, на севере — шведские феодалы. В это время шведская агрессия в Финляндии отличалась особенной интенсивностью. Маркс пишет о маршале Торкеле Кнутсоне, завоевателе Финляндии начала XIV в.: «Торкель завершает подчинение и обращение в христианство финнов и распространяет шведское владычество и христианскую заразу на соседний народ, карелов; для закрепления этого в Карелии основан тогда Выборг; шведы пришли, таким образом, в соприкосновение с русскими; на последних также часто нападали датские вассалы в Эстляндии, так что скандинавы и германцы с двух сторон теснят русских своими набегами. Военные походы против русских стоили шведам больших потерь людьми и не дали положительных результатов»¹¹².

Захват Карелии шведами был очень опасен для русских земель. Поэтому новгородцы стремились к укреплению своих северных рубежей, одновременно поддерживая карелов в их борьбе со шведскими завоевателями. Уже в 1310 г. «ходиша новгородци в лодьях и лойвах в озеро (Ладожское) и идоша в реку Узьерву, срубиша город на порозе нов, ветхый сметавше»¹¹³. Новый город на пороге (Кексгольм) был поставлен при впадении реки Узервы в Ладожское озеро.

В следующем году новгородцы вторглись в глубь Финляндии, сделав морской набег и войдя в устье Купецкой реки. Разорив окрестные села, новгородское войско взяло город Ванай и осадило его внутренний замок или, по выражению летописи, «детинець». Замок стоял на высокой скале и был неприступен. Простояв под ним 3 дня и 3 ночи, новгородцы сняли осаду и вернулись на родину¹¹⁴. В Купецкой реке нашей летописи финские историки видят реку Каупайоки. По мнению Лерберга, город Ванай — это местечко Ване, лежащее в центре южной Финляндии¹¹⁵.

Смелый поход новгородцев, впрочем, не принес особых выгод. Уже в 1313 г. шведы во время внезапного набега сожгли Ладогу, а в следующем году карелы перебили русский гарнизон, сидевший в Кексгольме, и пустили в город шведов. Однако этот случай не показателен для отношений между русскими и карелами. Подоспевшее новгородское войско двинулось к новому городку, и карелы тотчас же передались на русскую сторону «и убиша новгородци немець и корелу переветников»¹¹⁶. Как и раньше, карелы всегда стояли на стороне русских и искали у новгородцев поддержки, без которой их ожидала бы участь порабощенных жителей Ливонии.

Взаимные нападения русских и шведов могли бы продолжаться бесконечно без решительных результатов. Но русские находились в более невыгодном положении, чем шведы, обладавшие прекрасной базой для своих нападений почти на самой русской границе — городом Выборгом. Потеря области, прилегавшей к Выборгу, была крайне чувствительна для новгородцев, которые решили взять этот город осадой. Поход 1322 г. против Выборга напоминает нам походы Ярослава Всеволодовича в Ливонию в XIII в. Во главе русских войск стоял великий князь Юрий, призванный новгородцами. Юрий велел чинить осадные машины. Таким образом, речь шла о приготовлениях к длительной осаде Выборга. Русские войска осадили Выборг и разрушали его стены 6 осадными машинами, но не были в состоянии взять город, «тверд бо бе». Прямым следствием этого похода было построение в следующем году города Орехова или Ореховца (современного Шлиссельбурга). Город «на усть Невы на Ореховом острове» был построен новгородцами совместно с великим князем Юрием. Тогда же великие послы шведского короля заключили мир с Новгородом по старой пошлине¹¹⁷. Это был так называемый Ореховецкий договор, текст которого нам известен.

Договор был заключен на равных основаниях. Великий князь Юрий заключил его «с братом своим с князем свейскым» Магнусом. По договору устье Невы осталось за Новгородом, с условием не ставить никаких новых шведских и русских городков в Карелии. Ореховецкий договор был в сущности невыгоден для Новгорода, но он все-таки обеспечивал минимум новгородских прав и свободу торговли с Западной Европой. Поэтому в договоре отмечено участие в его составлении купцов с Готского берега и особенно оговорено, чтобы «гости гостити без пакости из всей немецкой земли: из Любка (из Любека), из Готского берега с Свейской земле по Неве в Новгород горою и водою»¹¹⁸ (т. е. сухим и водным путем). Впоследствии Ореховецкий договор лег в основу позднейших соглашений Новгорода и даже Московского государства со Швецией.

Борьба новгородцев со шведами отвлекла русские силы далеко на север. Это вызвало немедленную попытку немецких рыцарей захватить Псков. Еще в бытность великого князя Юрия в Пскове немцы напали на псковичей, несмотря на мирный договор, и захватили псковских рыбаков, ловивших рыбу в Нарове. В ответ псковичи сделали набег на северную Эстонию и дошли почти до Ревеля. По словам немецкого хрониста, «русские из Пскова с помощью литовцев разорили землю короля Дании и умертвили около 5 тысяч человек»¹¹⁹. Борьба разгорелась с еще большей силой после отъезда Юрия из Пскова. Весною 1323 г. немцы два раза осаждали Псков. В первый раз осада продолжалась всего 3 дня. Через 2 месяца (11 мая) немецкие войска снова оказались под Псковом, на этот раз «со многим умышлением». Осада продолжалась 18 дней. Немцы разбили городские стены осадными машинами, придвигая к ним движущиеся башни. Несколько раз немецкое войско ходило на приступ и приставляло к стенам лестницы для приступа. Немцы плотно обступили город со всех сторон. Они стояли в Завеличье (на левой стороне реки Великой), в Запсковье и в Полонищи, т. е. в пределах самого Пскова, по другую сторону Великой. Псковичи отсиживались за стеной так называемого Середнего города. Для военных действий характерна еще одна особенность. Немецкое войско подошло к Пскову, миновав оплот Псковской земли — город Изборск. Таким образом, Псков являлся основной целью нового немецкого нашествия. Но такой план захвата города сам по себе таил опасность. Псковский служилый князь Остафей, собрав изборян, напал на немцев с тыла и нанес им большой ущерб: «немци не успеша ничто же, ово (одних) их избиша, а инии в реце истопоша». Прибытие князя Давыда из Литвы решило исход осады, немцы убежали «со стыдом и срамом»¹²⁰.

Между тем положение ордена в Ливонии было крайне ослаблено непредвиденным событием, показавшим всю непрочность положения немцев в Прибалтике. После сотни лет подчинения немцам эсты подняли восстание, начавшееся в Гаррии (район Ревеля). Даже немецкие источники признают, что причиной восстания были притеснения немецкого дворянства. Ливонский хронист XVI в. Руссов рисует нам картину издевательств немецких дворян над своими крестьянами, обращенными в подлинных рабов. После смерти крестьянина и его вдовы крестьянские дети лишались наследства и влачили жалкое существование. Каждый дворянин пользовался в своем владении судебными правами над крепостными и даже правом смертной казни. Нередки были случаи, когда дворяне меняли своих крестьян на охотничьих собак. Произвол и распутство немецких завоевателей в Прибалтике были потрясающими¹²¹.

Между тем старинная храбрость и свободолюбие эстонского народа, несмотря на целый век рабства, не могли мириться с постоянными насилиями и грубым произволом немецких завоевателей. В ночь перед днем Георгия (23 апреля 1343 г.) «крестьяне в Гаррии произвели ужасные и злые дела и убийства, перебив и безжалостно уничтожив почти всех немецких дворян, старых и молодых, женщин и девушек, знатных и слуг, всех, кто были немцами». То же самое повторилось и в других областях Эстонии, а также на острове Эзель. Немецкое дворянство поспешно спасалось бегством, укрываясь за стенами Ревеля и крепкого орденского замка Вейсенштейна. Восстание носило характер не только освободительной, но и крестьянской войны, направленной одинаково против духовных и светских феодалов. В монастыре в Падисе было убито 28 монахов, дворяне же уничтожались без жалости. Ливонские хроники говорят, что восставшие крестьяне выбрали четырех королей, или вождей. Можно только поражаться прекрасной подготовке восстания, вспыхнувшего неожиданно. Большой отряд восставших численностью в 10 тыс. человек осадил Ревель, где находился датский наместник. Но силы восставших были слишком недостаточны против прекрасно вооруженного войска немецкого ордена. Рыцари во главе с самим мейстером напали на восставших и 14 мая нанесли им тяжелое поражение. Но восстание не было еще подавлено. Как и в других случаях, эсты надеялись на помощь русских. Ливонские хроники сообщают, что эсты обращались к русским за помощью, обещая повиновение и дань¹²². Но для большого похода в Ливонию необходимо было крупное войско, а Псков мог выслать только небольшой отряд, который и вступил в Ливонию.

Псковичи воевали в районе Медвежьей Головы (Оденпе) и взяли большое количество пленных, отбив напавших на них немцев¹²³. На этот раз немалую помощь немцам оказало сооружение двух пограничных с Псковской землей замков — Нейгаузена и Мариенгаузена, мешавших свободному продвижению русских войск в глубь Ливонии. К тому же Псков был слишком слаб, чтобы без новгородской помощи нанести серьезный ущерб немцам. Новгород же был занят военными приготовлениями к походу в Карелию и борьбой с литовским великим князем Ольгердом. Предоставленные самим себе, эсты были подавлены численным и материальным превосходством своих врагов, получивших подкрепление от Пруссии. Впрочем, отдельные отряды восставших продолжали сражаться еще в течение двух лет.

Борьба с Литовским великим княжеством, несомненно, крайне ослабляла Новгород, лишенный в это время поддержки из Владимиро-Суздальской Руси. Это ослабление русских земель привело к попытке комбинированного похода немцев и шведов против Пскова и Новгорода. Обстоятельства этого похода напоминают более ранние попытки крестоносцев утвердиться в русских пределах.

Крестовый поход был задуман очень широко. Людвиг, маркграф бранденбургский, приглашал польского короля Казимира к примирению с немецким орденом и к совместному походу против русских, сравнивая их с сарацинами¹²⁴. В свою очередь, папа Климент VI призывал шведов в своей булле к крестовому походу против русских как покровителей язычников. На этот призыв откликнулся шведский король Магнус, явно терявший опору у себя на родине. Но папский престол желал загребать жар только чужими руками. Когда Магнус вздумал обратить на расходы для крестового похода подать, собираемую в пользу папы, шведское духовенство резко запротестовало. Новгородская летопись отмечает, что Магнус требовал от новгородцев прислать «философы» для обсуждения вопроса о вере. Это требование, впрочем, было пустой формальностью. Оно так и было понято новгородцами, рекомендовавшими шведам обратиться за разрешением споров в Царьград, откуда была принята ими христианская вера, а пока прислать послов на примирительное совещание — «коя будет обида межи нами». Как и следовало ожидать, Магнус ответил: «Обиды ми с вами нетуть ни коей; придите в мою веру, а не пойдете, иду на вас со всею моею силою». Это наглое и в то же время нелепое требование показывало намерение Магнуса начать войну при всех условиях. Требование перемены веры было политическим лозунгом, который меньше всего был вызван религиозными взглядами Магнуса, а преследовал определенные цели. Крестовый поход казался Магнусу прекрасным средством для поднятия своего престижа на родине в качестве защитника католической веры. В 1348 г. Магнус со всем своим войском вторгся в новгородские пределы, осадил Ореховец и стал насильно «крестить» православную Ижору в католичество. В Ижорской земле нашлись изменники, действовавшие в пользу Магнуса, но большинство ижорцев сохраняло верность Новгороду. Между тем новгородцы во главе с Онцифором Лукиничем разбили крупный шведский отряд: «избиша немцев 500, а иных живых изимаша, а переветников казниша».

Крестовый поход выполнялся совсем не так, как предполагал Магнус, добившийся, впрочем, некоторых успехов. Однако Магнус удовлетворился взятием Ореховца, в котором он оставил шведский гарнизон, после чего с войском возвратился в Швецию. После ухода Магнуса новгородцы немедленно осадили Ореховец и с необыкновенным упорством стояли под ним всю зиму. Наконец 24 февраля Ореховец опять вернулся в руки новгородцев. Через два года новгородцы уже стояли под самым Выборгом и нанесли шведам большой урон¹²⁵.

Крестовый поход против Руси еще раз, и теперь уже окончательно, потерпел неудачу. Немцы пытались помочь Магнусу, пользуясь тем, что псковский вспомогательный отряд стоял под Ореховцем. Они напали на псковские земли, воевали под Псковом, Изборском и Островом, причинили «много зла», но не спасли шведов от поражения. В 1349 г. немцы внезапно снова напали на Изборск и во время сражения убили князя Юрия Витовтовича. Позже немцы выступали посредниками между русскими и шведами и произвели обмен шведских и русских пленных в Юрьеве¹²⁶. Набеги против Пскова, совершенные немцами и окончившиеся для них неудачно, были частью большого предприятия Тевтонского ордена. Немецкий поэт XIV в. Петер Зухенвирт воспел в одном из своих произведений двух странствующих рыцарей, принимавших участие в осаде Изборска в 1348 г. Немецкий поэт дал Изборску характерное наименование Ейзенбурга (Eysenburk), т. е. Железного города¹²⁷.

Во второй половине XIV в. военные действия с немцами все более приобретают характер пограничных столкновений. Уже в 1367 г., воспользовавшись размолвкой между Новгородом и Псковом, немецкие рыцари разграбили окрестности Изборска и сожгли посад вокруг Пскова. «Се же зло, — по словам московского летописца, — подеялося того деля, занеже не бяше тогда в городе ни князя Александра, ни посадника Леонтея, ни иных лепших мужей и добрых людей, но мнози бяху тогда в розъез-де»¹²⁸. Псковичи прислали жалобу в Новгород со словами: «Како печалуетесь нами, своею братьею». И на этот раз новгородцы не пожелали нарушить мир с немцами, что имело немедленные последствия. В последующие годы немцы трижды делали набеги на Псковскую землю¹²⁹.

К концу XIV в. на новгородских и псковских рубежах установилось относительное спокойствие. Новгородцы в это время плотнее укрепили свои границы. Они построили каменный город на реке Луге «на яме» (так называемый Ям, позднее Ямбург), а также каменный город Порхов, запиравший путь литовцам в пределы Новгородской земли. Постройка этих городов была связана с отсутствием крепкого мира с немцами. Только в 1391 г. в Изборске был заключен новый договор с немцами.

В XV в. пограничные стычки продолжаются из года в год. В 1406 г. псковичи одержали победу под Новым городком, но не вторглись далеко в Эстонию и взяли ливонский город Порх. На следующий год немцы сами подошли к Пскову, и им удалось разбить псковичей «на Камне». В битве пало три псковских посадника: «одолеша немцы». Мир между Псковом и немцами был заключен только в 1409 г.¹³⁰, а в следующем году (15 июля 1410 г.) произошла знаменитая Грюнвальдская битва, кончившаяся сокрушительным разгромом немецкого ордена в Пруссии. С этого времени немецкое владычество в Прибалтике начало клониться к упадку. В 1417 г. Псков заключил мир с ливонскими войсками на 10 лет. Псковичи предложили разрешить споры между ними и Ливонией на основании старых договоров, а не войнами. Однако войны и отдельные стычки продолжались всю первую половину XV в.

Немецкая агрессия во второй половине XV в.

Со второй половины XV в. начинается последний период борьбы русского народа с ливонскими немцами. Победа Василия Темного над коалицией князей и бояр во главе с Дмитрием Шемякой укрепила положение великого князя. Псков и Новгород начинают опираться в своей борьбе с немцами на могущественную помощь московских великих князей. Русские земли становятся неизмеримо сильнее немецкого ордена и всех его союзников, что немедленно сказывается на взаимоотношениях Новгорода и Пскова с орденом.

В 1463 г. произошли новые столкновения. По обыкновению ссора началась взаимными притеснениями купцов. Вслед за этим весной того же года немецкое войско подошло к одному из псковских пригородов. Пушки стали громить стены городка, а отдельные немецкие отряды—разорять псковские села и деревни. Псковское войско немедленно освободило городок. Вскоре немцы перешли через Чудское озеро. Псковские воеводы были в полном недоумении, где находятся немцы. Тогда нашелся «доброхот из зарубежья, чюдин» (по-видимому, эст), сообщивший, что немцы хотят ночью напасть на Колпино. Застигнутый врасплох, немецкий отряд ожесточенно сопротивлялся, но был опрокинут и бежал, преследуемый на протяжении 15 верст. Погибло множество немцев, а псковичи остались почти без потерь. «Дивно бе се, братие, — говорит летописец, — чюда и дива исполнено и достойно памяти: коль велице и страшне сущи брани, ни один человек псковской рати не паде»¹³¹.

Между тем перевес в силах все более склонялся на сторону русских. Постоянный союз и поддержка создавшегося Московского государства опрокинули расчеты немецких завоевателей, показав легковесность их претензий на русские земли. В 1463 г. сам мейстер прислал послов в Псков и заключил мир на старых основаниях. Однако в мирном договоре впервые после двух столетий непрерывной борьбы были заявлены и подтверждены самими немцами права русских на Юрьев. Дерптский (юрьевский) епископ обещал не обижать «Русский конец» (т. е. квартал) в Юрьеве и православные церкви и, что еще важнее, платить великому князю «пошлину» с Юрьева. Так впервые после падения Юрьева немцы вновь вынуждены были признать «по старине» особые права великих князей в восточной Эстонии¹³². Вскоре после заключения мира псковичи поставили город Красный для защиты своих владений с юга.

Московская, или вернее общерусская, помощь еще сильнее сказалась в 1473 г., когда кончилось перемирие и псковский посол немедленно отправился в Москву с просьбой о помощи. Ответ великого князя гласил: «Рад есмь стояти и боронити дом святыя Троица и вас свою отчину Псков, и на конь сести со всеми силами Русскими, аже вас почнут немцы». Это были не пустые слова. Осенью того же года русские войска стали подходить к Пскову. Полки шли непрерывно два дня; здесь были отряды из Ростова, Дмитрова, Мурома, Костромы, Коломны, Переяславля и других городов. Орден немедленно заключил мир с Псковом и великим князем на 20 лет. Колебался только дерптский епископ, но и он был вынужден согласиться заключить мир на 30 лет, как только узнал, что в Псков пришло вспомогательное войско из Новгорода. Мир был заключен в Пскове, и послы Юрьева целовали крест на вече перед псковичами. Даже псковский летописец принужден был написать, что этот мир был заключен «здоровием и счастием великого князя Ивана Васильевича». Но Иван III и сам не скрывал своих взглядов на Псков как на часть своей отчизны и прислал сказать Пскову: «Рад есми отчину свою устроене держати, аже ми положите прежних князей великих грамоты пошлинные»¹³³.

Прошел значительный период времени, прежде чем начались новые военные действия на псковских границах. Как обычно, им предшествовали пограничные инциденты и аресты русских купцов в Ливонии. Война началась в 1480 г. Псковичи с московской помощью сами вторглись в Эстонию и три дня осаждали Юрьев, захватив множество пленных и добычи. Война, казалось, должна была кончиться, но произошло внезапное осложнение. Псковский князь, ставленник Москвы, выехал из Пскова. Тогда «услышавше немцы, что воевода выехал из Пскова на Москву», тотчас подступили к Изборску. Не успев взять Изборск, немцы подошли к Пскову и, перейдя реку Великую, стали громить городские стены с восточной стороны. Псков усердно оборонялся, и после пяти дней осады рыцари во главе с мейстером повернули обратно: «отбегоша посрамлени прочь». Получив помощь от великого князя, псковское войско четыре недели воевало в Ливонии и взяло Феллин, важнейший орденский замок в Ливонии (Вельяд наших летописей) «и много добра из тых городов выносиша от злата и от серебра, а иного не мочи изчести»¹³⁴. Немцы заключили мир и впервые обратились с просьбой пропустить их послов в Москву, понимая, что решение войны и мира зависело теперь уже не от Пскова, а от Ивана III.

Переход к Московскому государству укрепил северо-западные границы русских земель. В 1492 г. на Нарове был построен крепкий Ивангород, выстроенный на горе против Нарвы. Границы Московского государства на долгое время оказались запертыми наглухо от врагов. Последняя попытка немцев вторгнуться в русские земли кончилась позорным провалом.

Поход Плеттенберга

Предприятие Плеттенберга становится понятным только при знакомстве с общим положением Московского государства и Псковской земли в начале XVI в. Иван III, начав войну со своим зятем великим князем литовским Александром, крайне нуждался в псковской помощи. Большое псковское ополчение вышло из Пскова «в пособие великим князем». Это весьма ослабило Псковскую землю и облегчило Плеттенбергу его поход на Русскую землю. Мейстер рассчитывал на отвлечение русских сил в сторону Литвы и в 1501 г. заключил с Александром союз на 10 лет. Союзный договор предусматривал военные действия против Московского государства, но с оговоркой, что присоединение каких-либо московских городов не может быть сделано без ведома и согласия обеих договаривающихся сторон¹³⁵.

В том же году немцы приступили к враждебным действиям, по своему обыкновению не объявляя о начале войны и захватив псковских купцов, торговые суда псковичей и 150 человек в плен. Обращение в Юрьев с требованием вернуть людей и товары было встречено издевательством. Немцы отпустили взятого в плен гостя и задержали посла, по прибытии второго посла отпустили первого и задержали второго, повторив то же самое после прибытия третьего посла из Пскова. Псков обратился за помощью к великому князю Ивану III, который прислал войско во главе с князьями Данилом Щеня и Василием Васильевичем Шуйским.

27 августа 1501 г. русское войско встретилось с немцами у Сериц, в 10 километрах за Изборском, и потерпело поражение. Причиной поражения было превосходство немецкой артиллерии. Немцы «навернуша на московскую силу пушками и пищалями и бысть туча велика, грозна и страшна от стуку пушечного и пищального»¹³⁶. Вечернее время и усталость людей и лошадей помешали Плеттенбергу преследовать русских. Попытка взять Изборск кончилась неудачей, и немцы двинулись на юг к Острову. Появление немецких войск под Островом было частью большого плана, согласованного между Плеттенбергом и Александром Литовским. Немцы взяли Остров почти на виду у московских воевод, которые не помогли осажденному городу и «только смотрели». Но соединение немцев с литовским войском не состоялось, так как литовцы задержались под Опочкой. Плеттенберг вынужден был повернуть обратно. К тому же в немецком войске свирепствовала дизентерия, и сам Плеттенберг заболел и долгое время лежал больным.

Насколько ничтожны были успехи Плеттенберга, показывает то обстоятельство, что уже осенью того же года русское войско сделало блестящий поход в Ливонию. Под городком Гельметом в самом центре Ливонии русские разбили немецкое войско и гнали его на протяжении 10 верст. По образному выражению псковской летописи, не саблями светлыми убивали немцев, но били их москвичи, как свиней, шестоперами. Русское войско победно прошло мимо Дерпта к Ивангороду. Вышли на родину «все здрави, москвичи и псковичи»¹³⁷.

Русский поход в Ливонию оставил после себя настолько тяжелые следы, что в следующем году сам магистр Тевтонского ордена писал: «Прошлой зимой великий князь московский вошел с многочисленным войском в Лифляндию, что принесло много вреда для этой страны и для войск, пожара, убийств и разорений»¹³⁸.

Времена немецких успехов остались позади. Последняя решительная попытка немцев взять неодолимый Псков относится к тому же 1502 г. Виновником этой попытки был тот же Плеттенберг, превозносимый немецкой литературой как замечательный полководец и государственный деятель. Но послушаем, что говорят о походе Плеттенберга сами немецкие источники.

На ландтаге, происходившем в январе 1502 г. в Вольмаре, Плеттенберг, хотевший продолжать войну, достиг после долгих и бурных прений того, что была принята новая подать. Между тем требование Плеттенберга было явно нелепым. Даже современникам было ясно, что великий князь литовский Александр только на словах готов был помогать ордену, так как серьезно поддерживать орден было не в его интересах. Дерптский епископ также не прочь был вступить в переговоры с русскими. Города требовали мира, а средства Ливонии были истощены. Настаивать на войне мог только человек, лишенный государственного ума, или фанатик.

Средства для войны были изысканы Плеттенбергом крайне сомнительным путем. Папа разрешил продажу в пользу ордена индульгенций, дававших прощение за совершенные и даже за будущие грехи. В числе продавцов был и доминиканец Иоанн Тецель, впоследствии разоблаченный Лютером. На деньги, полученные таким грязным путем, были наняты не менее грязные немецкие профессионалы-воины — ландскнехты. «То были дикие непослушные, вечно пьяные и жадные люди, думавшие лишь о жалованье и добыче»¹³⁹.

2 сентября 1502 г. Плеттенберг подступил с войском к Изборску, но не смог взять городка и двинулся на Псков. Об этом походе сохранились различные рассказы. В немецкой хронике Бальтазара Руссова, изданной в 1578 г., сообщается, без всяких ссылок на источники, следующее: «Плеттенберг вступил в русские пределы с 2 тыс. всадников и 1500 ландскнехтов и подошел к Пскову. Услыхав о прибытии большого русского войска, Плеттенберг повернул против него и будто бы одержал победу, в которой было убито много тысяч русских. По словам Руссова, «эта победа лифляндцев была настоящим, удивительным чудом божьим», так как русское войско насчитывало 90 тыс. человек.

Подобный же рассказ и почти теми же словами повторяют за Руссовым другие ливонские историки¹⁴⁰. Между тем Руссов писал в эпоху Ливонской войны, когда важно было поддержать падающий дух ливонцев рассказами о победах над русскими. Действительно, рассказ Руссова носит все черты позднейшей легенды. Русские не могли выставить на второстепенном театре войны 90 тыс. войска. Даже в битве при Ведроше в 1500 г. на самом важном участке войны у русских было не более 40—50 тыс. человек. По-видимому, у страха были глаза велики, и обыкновенный московский отряд показался немецким рыцарям громадным полчищем, а происшедшая стычка превратилась в большую победу.

Но послушаем, что пишут об этой «победе» немцев русские летописи. Псковская летопись говорит, что псковское и московское войско гналось за немцами, отступавшими от Пскова. Немцы поставили свой обоз отдельно от войска в надежде, что на него ударят русские. Русские взяли обоз, и тогда псковичи и москвичи затеяли между собой драку из-за немецкой добычи. «И немцы в то время сступишася с москвичи и со псковичи и бысть с немцы сеча, а не велика». Псковский князь Иван Горбатый, московский ставленник, стал созывать псковичей в полк, а они ругались, называли его «опремом» и «кормихном»¹⁴¹. Так пишет несомненный современник событий, не заметивший никакой «победы» немцев и Плеттенберга. Ничего не знают об успехах Плеттенберга и другие русские летописи. Архангелогородская летопись только отмечает факт битвы: «и с немцами билися»¹⁴².

Еще более рельефно описывается тот же бой в другой летописи¹⁴³: «И послышаша немци воевод великого князя, что идут к Пскову, и поидоша от Пскова, и доидоша их воеводы великого князя на Смолине, и сказаша воеводам великого князя... что немци бежат, а люди великого князя многие ис полков погониша, а полки изрушали и кошевных (обозных. — М.Т.) людей немецких многих побили, и пришли на немецкие полки, а немци стоят полки вооружены, и великого князя людей не многых избиша, которые пришли изрывкою, а сами ся отстояли». В другом летописном своде читаем, что русские воеводы обошли немцев со стороны Изборска: «И учинишася им бой, месяца сентября 13 день, и бишася и розидошася обои... И оттоле немцы отъидоша в свояси, а воеводы великого князя разыдошася и с своим воинством себе».

Таковы разнообразные свидетельства русских летописей, носящие все признаки достоверности и современности. Из них выясняется картина битвы 1502 г. Русские выпустили немцев, погнавшись за добычей. Никакой победы Плеттенберга и поражения русских не было.

У нас есть и еще одно современное свидетельство, которое не может быть заподозрено в пристрастности. Австрийский путешественник Герберштейн, беседовавший с очевидцами сражения 1502 г., говорит, что Плеттенберг, встретив большое московское войско, напал на него. «При первом натиске ему удалось рассеять русских... Но так как победители были слишком немногочисленны, сообразно с количеством врагов, и к тому же, будучи обременены тяжелым вооружением, не могли очень далеко преследовать врага, то московиты, узнав про это и собравшись с духом, снова возвращаются в ряды и, сделав храбро нападение на пехоту Плеттенберга, которая оказывала сопротивление врагу, выстроившись фалангою в количестве тысячи пятисот человек, подвергают ее сильному избиению...» В связи с этим Герберштейн, рассказывая о переходе некоего Гамерштетера на сторону русских, добавляет: «Вследствие этого перехода почти четыреста пехотинцев (немецких) были жалким образом перебиты врагами, а остальная толпа с конницею, сохранив ряды, невредимо вернулась к своим»¹⁴⁴.

Как видим, даже Герберштейн признает, что Плеттенберг не одержал никакой победы и сумел лишь вернуться домой без полного разгрома. Впрочем, главным виновником слухов о немецкой победе в 1502 г. был сам Плеттенберг, рассылавший письма с извещением о своем успехе. Однако в ответных поздравлениях литовского великого князя Александра и великого магистра Тевтонского ордена заметна некоторая неуверенность. Александр поздравляет Плеттенберга с удачной борьбой, сообщая как бы в утешение слухи о смерти Ивана III. А сам магистр пишет о своих дальнейших действиях в помощь Ливонии¹⁴⁵.

Значение всякой действительной победы познается прежде всего ее последствиями. Между тем в 1503 г. ливонские послы подписали в Новгороде договор с Московским великим княжеством, признав за московским государем право на получение дани с Юрьева (Дерпта). Поход Плеттенберга показал только бессилие немцев и выросшее могущество русских земель, уже объединенных в могучее Московское государство. Свое бессилие и унижение ясно чувствовал сам Плеттенберг. Он извещал великого магистра Тевтонского ордена о возвращении своих послов из Московского государства, называя шестилетнее перемирие с Иваном III жалостным и постыдным для польского короля. При дворе Ивана III послы Плеттенберга оказались на положении бедных родственников и ждали, пока литовские делегаты заключат перемирие с Москвой.

Немцы могли завоевать Прибалтику, пользуясь ее раздробленностью, могли в XIII в. угрожать Русской земле, ослабленной татарами, но они были бессильны против объединенной России, с которой вскоре им пришлось столкнуться в Ливонской войне, следствием которой было окончательное падение немецкого владычества в Прибалтике.

Причины победы русского народа

Весь XIII в. продолжалась ожесточенная борьба Руси против немецких завоевателей. Немцы опирались на постоянную поддержку многочисленных «пилигримов», приходивших не только из Германии, но и из других стран Западной Европы. Рыцарские ордена и могущественный папский престол поддерживали их в борьбе против Руси, а Дания и Швеция оказывали непрерывную помощь и посылали свои войска против русских. Германия, спасенная от татарских погромов мужеством русских, погибавших на развалинах своих городов, тщетно боролась с обессиленной Русью, которая не только оборонялась, но и нападала совместно с литовцами, ставя под угрозу немецкое владычество в Прибалтике.

Какие же причины обеспечили успех обороны Руси в самые тяжелые века русской истории? Здесь прежде всего необходимо отметить глубокую основную разницу между экономическим и социальным развитием прибалтийских племен и соседней Руси. Прибалтийские народы в XIII в. продолжали жить разрозненными племенами, которые управлялись старшинами. Уровень развития производительных сил у них был еще невысоким. Генрих Латвийский с некоторым презрением говорит о военной технике ливов, эстов и леттов. Каменные замки, построенные немцами, были почти неприступны для нападений местных племен. Только жители Эзеля научились строить осадные машины наподобие немецких. Например, при осаде Феллина «тевтоны устроили осадную машину и метали камни днем и ночью, проламывая укрепления, в замке они перебили бесчисленное множество людей и скота, так как эсты, никогда не видавши ничего подобного, не укрепили своих жилищ против таких ударов»¹⁴⁶.

В Прибалтике еще не было городов в нашем смысле слова, ремесла были в зачаточном состоянии, отсутствовала письменность и т. д.

Между тем против разрозненных прибалтийских племен выступали крестоносные полчища Германии, Дании и Швеции под покровительством и по прямому наущению римского престола. Папские буллы запрещали ввоз оружия в «языческие» страны, стремясь, таким образом, использовать все преимущества западноевропейской военной техники против плохо вооруженных туземцев. Толпы жадных и распутных «пилигримов» приходили в Прибалтику и разоряли ее прекрасные селения. Сам Генрих Латвийский постоянно сообщает об уводе в плен женщин и детей, считавшихся лучшей добычей рыцарей. В XIII в. прибалтийские племена были задавлены численным и техническим превосходством немецких, шведских и датских рыцарей, и только литовцы, опиравшиеся на русские земли, отстояли свою независимость. Отчаянные попытки эстов сбросить немецкое иго также остались безрезультатными.

Совсем в ином положении находились русские земли. Уже в XI—XIII вв. Новгород и Псков были богатыми и культурными городами. Каменное строительство в Новгороде и Пскове достигло высокого развития. Об этом свидетельствуют громады соборов Юрьева и Антониева монастырей в Новгороде, Спасо-Мирожского монастыря в Пскове. Стены церквей были покрыты великолепной живописью, сохранившей при посредстве византийских мастеров лучшие традиции эллинства. Прекрасны фрески Спаса-Нередицы конца XII в., но еще великолепней были росписи Софийского, Антониевского и Юрьевского соборов. Только высокие культурные запросы могли вызвать к жизни эти шедевры русской живописи.

Ко времени немецкой агрессии русские земли имели большую и оригинальную литературу, представленную летописями, повестями и поэтическими произведениями, подобными «Слову о полку Игореве». На Руси составлялись переводы греческих сочинений. Многие из этих переводов возникли в Новгороде, о чем свидетельствуют их словарные особенности. Русь XII—XIII вв. не могла быть названа захолустьем, а Новгород являлся подлинным культурным центром. Об этом красноречиво свидетельствуют сохранившиеся памятники архитектуры, живописи и прикладной техники.

В области военного дела русское войско стояло также на высоком уровне. Победы татар над русскими объяснялись их громадным численным превосходством. Но и татарам пришлось с боя брать каждый русский городок. Русские сражались с татарами буквально до последней капли крови, и мы почти не имеем известий о добровольной сдаче на милость татар... В вооружении русские, несомненно, уступали немецким рыцарям, но разница между немецким ополчением, в котором тяжеловооруженные рыцари составляли лишь небольшую часть, и русским войском была вовсе не столь велика, чтобы обеспечить немцам постоянный успех. Рифмованная хроника не раз говорит с похвалой о вооружении русских. Шлемы русских блестели, как стекло, оружие у них было украшено золотом и серебром, развевались многоцветные знамена.

Та же хроника, как и Генрих Латвийский, особо отмечает прекрасную стрельбу русских лучников. Меткая стрельба русских воинов из лука нередко наводила панику в немецких рядах, подобно тому, как английские стрелки были виновниками поражения тяжеловооруженных французских рыцарей при Креси и Азинкуре. Во время битвы в Унгавнии в 1218 г. ливы и летты «бежали, видя летящие на них русские стрелы». Поэтому странно читать, когда в современной, хотя бы и популярной, исторической литературе вооружение русского войска описывается как крайне бедное в техническом отношении, а Ледовое побоище — как своего рода счастливая случайность.

Нельзя забывать и другую особенность, резко отличавшую русское войско от немецких отрядов. Основу немецких ополчений составляли рыцари, или «братья». Кроме высшего орденского состава, или братьев-рыцарей, на войну ходили слуги ордена¹⁴⁷. Но они составляли только часть войска, остальная масса которого складывалась из вспомогательных отрядов ливов, эстов, леттов и т. д. Эти отряды оказывали большую помощь немцам при завоевании Прибалтики, а также во время набегов на Русь. Но во время крупных сражений немецкие союзники, шедшие на войну нередко только по приказу своих господ, не выдерживали упорной битвы и обращались в бегство. Так было во время похода русских в Унгавнию в 1218 г., когда немцы были брошены своими союзниками. Так случилось и позже, в разгар Ледового побоища, когда «чудь» побежала с поля битвы.

Примеров нетвердости вспомогательных войск, набранных из прибалтийских племен, в боях с русскими можно указать много. Однако напрасно было бы объяснять бегство «чуди» отсутствием храбрости. Эсты, летты, ливы, куры, семигалы и эзельцы геройски погибали при защите своих родных деревень. В 1210 г. немцы три дня осаждали Венден, и несмотря на громадные потери от немецких осадных машин, метавших камни и стрелы, защитники города упорно держались. Когда немцы осаждали Зонтагену, эсты бросались в бой с исключительной смелостью.

При осаде немцами Мезиоте семигалы, «сами уже едва живые», отбили нападение немцев и отклонили предложение о сдаче. Но эсты и другие племена, погибавшие при защите родных деревень, неохотно боролись за чуждое дело и нередко бросали своих господ на поле битвы. Ненависть к немецким угнетателям была постоянным явлением среди эстов и леттов. Во время эстонского восстания 1343 г. гонцы восставших прибыли в Псков и горячо призывали русских прийти к ним на помощь.

Совсем иное мы видим в русском войске. Даже немецкие источники отмечают необыкновенное упорство русских воинов в бою. При взятии Юрьева в 1224 г. русский отряд оборонялся дольше всего. Свободолюбивый русский народ стойко отстаивал независимость своей родины, своих земель и мужественно боролся с немецкими захватчиками.

Во время Ледового побоища «бысть у Александра множество храбрых, сильных и крепких»¹⁴⁸. Русские сражались, по летописи, как львы. Наши источники сообщают множество примеров героизма русских воинов. Между тем вместе с князьями шла в поход не одна их дружина, но и ополчение. В битвах с немцами сражались не только профессионалы-дружинники, но и простые ремесленники. Так, в Невской битве погиб «Нездылов сын кожевника»¹⁴⁹. Русские воины прекрасно знали, что они боролись против иноземного ига, несравненно более тяжелого и позорного, чем зависимость от татар.

После Ледового побоища русские войска также неоднократно одерживали победы над немцами. Такова была Раковорская битва и ряд других сражений. Знаменитая Грюнвальдская битва 1410 г. была выиграна также благодаря мужеству русских отрядов, в особенности героического Смоленского полка, принявшего на себя немецкий удар. Маленький Изборск казался немецким рыцарям неприступной твердыней, и мы отмечали, как немецкий поэт XIV в. называл его «железным городом».

Но еще большее значение имело единство Русской земли и народа в борьбе с немецкой агрессией. В то время как в Прибалтике немцы имели дело только с отдельными и разрозненными племенами, они встречали единодушный отпор, сталкиваясь с Русью. Одной из основных причин успеха немецкой агрессии в Прибалтике являлось отсутствие единства в ней.

При завоевании Ливонии немцы пользовались раздорами среди племен этой многострадальной страны. Искусно натравливая ливов против леттов, леттов против эстов и т. д., немцы пользовались отсутствием единства у этих племен, осуществляя знаменитую римскую пословицу «разделяй и властвуй».

Немцы, в особенности рыцари, пытались применить эти методы и в русских областях. Но изменники — бояре во главе с псковским князем Ярославом Владимировичем не нашли себе настоящей опоры даже в Пскове. Не случайно Псковская судная грамота, может быть частично восходящая ко времени Александра Невского, требует, чтобы «переветникам» не было пощады. Короткое владычество немцев в Пскове могло вызвать только отвращение к захватчикам. Даже Рифмованная немецкая хроника отмечает, что Александр пришел в Псков «к радости псковичей».

В Русской земле немцы имели дело не с разрозненными племенами ливов и эстов, а с большой страной, никогда не терявшей своего единства. Правда, в XII—XIII вв. русские земли были раздроблены на множество больших и мелких княжеств. С начала XIII в. южнорусские земли, представленные Киевским, Черниговским, Галицким и другими княжествами, были слабо связаны с Новгородской и Владимиро-Суздальской землей. Но все эти земли еще не жили совершенно разрозненной жизнью.

Особенно важное значение для Новгорода имели его экономические связи с Владимиро-Суздальской землей. Укрепление этих связей относится уже к XII в. Новгородские летописи отмечают, что новгородцы нередко получали хлеб с «низа», т. е. из Владимиро-Суздальской земли. Отбив нападение крупных суздальских сил в 1169 г., новгородцы вынуждены были все-таки заключить мир с Андреем Боголюбским, потому что, в Новгороде «бысть дороговь»¹⁵⁰. Из Владимиро-Суздальской земли шел не только хлеб, но и такие важные продукты торговли с заграницей, как воск и мед. Во время упомянутой выше «дорогови» цена на мед стояла особенно высоко. Через Владимиро-Суздальскую Русь шел великий водный путь по Волге, имевший важнейшее значение для Новгорода. В 1216 г. во время войны с Новгородом Ярослав Всеволодович заключил в тюрьму в Переяславле 150 купцов, «иже бяху зашли гостьбою в земли его». Торговые связи Новгорода с Владимиро-Суздальской Русью усилились еще более в XIII в., когда ясно обнаружилось запустение Киевской Руси, а старинный торговый путь по Днепру потерял свое прежнее значение.

С начала XIII в. устанавливается постоянная политическая зависимость Новгорода от владимирских великих князей. Великий князь обычно сажает в Новгороде своих родственников. В начале XIII в. в Новгороде еще сидели князья, пришедшие из южной Руси. Со второй половины XIII в. в Новгороде сменяются только князья Владимиро-Суздальской Руси.

Экономические и политические связи Новгорода усилились в результате немецкой агрессии. Новгород опирался на суздальскую помощь. Ярослав Всеволодович вел активную борьбу против немцев в Ливонии. Его сын Александр Невский продолжал эту борьбу. Ледовое побоище было событием, спасшим от немецкой агрессии не только Новгород, но и всю северо-восточную Русь. Падение Пскова и Новгорода заперло бы с запада Русь наглухо и имело бы для нее тягчайшие последствия. Немцы обычно пользовались для своих нападений моментом разрыва отношений между Новгородом и великими князьями. И летопись, говоря о немецких нападениях, постоянно замечает, что князя в Новгороде в это время не было. Наиболее удачные русские походы в Ливонию производились соединенными силами новгородских и суздальских полков.

В XIV—XV вв. связи Новгорода с Суздальской, теперь уже Московской, Русью все более усиливаются. Город Ландскроне был взят новгородцами, действовавшими вместе с войсками великого князя Андрея Александровича. Город Орехов был поставлен новгородцами и великим князем Юрием Даниловичем. Во время похода Магнуса Симеон Гордый «събра вся многи и поиде боронити своея отчины». При известии о приходе послов из орды он вернулся обратно. Тем не менее Симеон отправил новгородцам помощь, и пленные немцы были приведены в Москву¹⁵¹.

Дмитрий Донской уже включает в договоры с Новгородом обещание помогать против немцев: «А доколе ся Новгород с литовским князем и со тферьским князем Михаилом, не умирит, или с немцы, мне князю великому Дмитрию Ивановичу всеа Руси, и моему брату князю Володимеру Новгорода не метати»¹⁵².

В 1407 г. «псковичи приходиша к великому князю на Москву просити помощи себе на немцы». Великий князь Василий Дмитриевич послал к ним своего брата Константина, остававшегося в Пскове почти год¹⁵³.

Со второй половины XV в. сношения Москвы с Псковом и Новгородом еще более усиливаются. Политика Новгорода и особенно Пскова по отношению к Ливонии диктуется в это время Москвой. Этот постоянный союз Московской Руси с Новгородом и Псковом, несомненно, имел громадное значение для успеха борьбы русских земель с немецкими завоевателями. Против крестоносцев выступали не разрозненные племена, как в Прибалтике, а единый народ, объединенный общей культурой, языком и горячей любовью к родине.

Древнерусские памятники о борьбе Руси с немецкими завоевателями

Вековая борьба русских с немцами не могла пройти бесследно и нашла свое отражение в литературных памятниках древней Руси XIII—XV вв., которые показывают отношение русского народа к немецким завоевателям.

Лучшим источником, наиболее полно отражающим историю борьбы русского народа с немецкими завоевателями, является летопись. Особенно часто и подробно говорят о войнах с немцами псковские летописи. Для Пскова война с немцами была делом исконным. Даже в XVII в. псковичи в своих челобитных ссылались на старых героев, погибших в войнах с немцами, могилы «и до сего дне» видимы по всей Псковской земле. Псковские летописи подробно говорят о войнах с немцами в областях, непосредственно прилегавших к Пскову, изредка упоминая о событиях к северу от Чудского озера. Более широкий кругозор был у новгородских летописцев, которые одинаково интересовались событиями как на северной новгородской границе, так и в районе Псковской области. Новгородские летописи особенно важны для истории борьбы с немецкой агрессией в XIII в., так как псковские летописи дают вполне самостоятельный рассказ лишь с начала XIV в. Значительно меньшее значение имеют московские, тверские и ростовские летописные заметки, только отрывочно говорящие о войнах с немцами.

Для новгородских и псковских летописей характерно сознание постоянной немецкой угрозы на западных рубежах. Летописцы радуются русским успехам, говорят о набегах и походах «поганых» немцев, нередко отмечая, что завоеватели убежали «с многим стыдом и срамом». Вместе с тем летописи не теряют и характера объективности. Летописи не скрывают русских поражений и нередко объясняют их причины. Например, псковский летописец, говоря о немецком набеге в 1368 г., замечает: «Но вся силы быша по грехам нашим, тогда бо не бысть в граде князя Александра, ни посадников, но по селом в розъезде». Летописи не стыдятся говорить даже о таких тяжелых и обидных событиях, как ссоры Пскова с Новгородом, не скрывают и русских поражений. Псковский летописец отмечает, что в 1407 г. за Каином на Логовицком поле пало 700 псковичей, в то же время немцы разбили псковичей на Псковском озере, «и псковичи пометавше 7 насадов и прочии посуди, и побегоша, и прибегоша ко Пскову пешь».

Этот характер наших летописей — их правдивость — особенно бросается в глаза при сопоставлении их с ливонскими хрониками. Как известно, древнейшим историком Ливонии является Генрих Латвийский. Тщетно стали бы мы искать у него какого-либо подобия объективности. «В сущности вся Хроника — панегирик завоевателям — немцам»¹⁵⁴.

Значительно слабее как исторический источник Рифмованная немецкая хроника, неправильно приписанная Дитлебу фон Альнпеке и, по-видимому, написанная каким-то орденским слугою в конце XIII в. Рифмованная хроника отличается крайне ненадежной хронологией и основана на еще более ненадежных источниках. Тем не менее она послужила основным источником для более поздних хроник в рассказе о событиях XIII в. Позднейшие хроники, в том числе и знаменитая хроника Бальтазара Руссова, являются не столько историческими, сколько публицистическими сочинениями, прославляющими успехи немцев и скрывающими их поражения¹⁵⁵.

Таким образом, русские летописи являются несравненно более точным историческим источником по сравнению с ливонскими хрониками.

Кроме летописей отражение борьбы русского народа с немцами находим и в ряде русских литературных произведений XIII—XV вв.

Историки литературы давно установили, что список «Слова о полку Игореве», сгоревший в 1812 г., носил на себе черты псковского говора. И это, конечно, не случайность. «Слово о полку Игореве» с его призывами к борьбе за Русскую землю прекрасно гармонировало с общим положением Псковской земли, непрерывно подвергавшейся набегам немцев, а по их понуждению или натравливанию — и эстов, леттов и литовцев.

Как раз к описываемой нами эпохе относится один мало изученный памятник, также дошедший в единственной рукописи и также псковского происхождения, носящий название «Слово о погибели Рускыя земли и смерти великого князя Ярослава». Как и во многих других случаях, историки мало интересовались этим памятником, предоставив его изучение историкам литературы¹⁵⁶. Между тем «Слово о погибели» крайне характерно для традиции, продолжавшей идеи певца «Слова о полку Игореве». Характерно само начало «Слова о погибели Русской земли»: «О светло светлая и украсно украшена земля Руськая и многыми красотами удивлена еси». Говоря о былой славе Русской земли, автор «Слова» очерчивает следующие ее границы: от Угор (Венгров) до Ляхов и Чахов, от Чахов до Ятвягов, Литвы и Немцев, «от немцев до Корелы» и далее до Устюга, за дышучее море, оттуда до Болгар, Буртасов, Черемисов и Мордвы «то все покорено было богом крестияньскому языку... великому князю Всеволоду, отцю его Юрью, князю Кыевьскому, деду его Володимеру (Мономаху)». В те времена «немци радовахуся, далече будуче за синим морем».

Историки литературы находят в «Слове о погибели Русской земли» черты сходства со «Словом о полку Игореве», но затрудняются его точной датировкой. Однако на время возникновения «Слова о погибели» указывает фраза: «и до ныняшняго Ярослава и до брата его Юрья князя Володимерьскаго»¹⁵⁷. В «Слове» нет еще указаний на татар, но зато говорится о немцах. Границы Русской земли очерчены в «Слове» с хорошим знанием севера и без знакомства с югом Руси. Автор знает, что немцы владеют землей от Литвы «до Корелы», знает «Устюг и дышучее море», упоминаемое в новгородских памятниках. Правда, заглавие памятника говорит о смерти великого князя Ярослава, но само «Слово» упоминает о нынешнем Ярославе и брате его Юрии, убитом на Сити в 1237 г. Таким образом, этот памятник возник еще до 1246 г. (когда умер в орде Ярослав Всеволодович), вероятнее всего, в Новгороде или в Пскове. Памятник этот продолжает традиции «Слова о полку Игореве» и отражает тревожное и печальное положение Новгородской земли, разоряемой немцами. Для нас «Слово о погибели Русской земли» важно как памятник, ярко отражающий идею об единстве Русской земли, никогда не забывавшуюся на Руси даже в период феодальной раздробленности.

Борьба русского народа с немецкой агрессией является главной темой двух других литературных памятников XIII—XIV вв. — сказаний об Александре Невском и о псковском князе Довмонте. Исследователь сказания об Александре Невском (или его жития) связывает этот памятник со «Словом о погибели Русской земли» и считает, что его автором был дружинник князя Александра, который на княжьем дворе занимал то же место, какое при дворе Игоря Святославича занимал автор «Слова о полку Игореве». Впрочем, эта светская биография Александра не дошла до нас в чистом виде и рано была заменена ее переделкой, написанной во Владимире Суздальском в конце XIII или в начале XIV в.¹⁵⁸ Однако и подобная переделка позволяет судить о первоначальном содержании биографии Александра.

Главной темой первоначальной биографии являются подвиги Александра Невского в борьбе со шведскими и немецкими завоевателями. Автор биографии обнаруживает неплохую осведомленность в событиях. Так, он пишет о приходе к Александру некоего мужа «от западный страны, иже нарицаються слуги божии». Название «слуги божии» является простым переводом с немецкого. В имени этого слуги божьего «Андреяша» мы видим точную передачу имени Андреас, распространенного в XIII в. в Ливонии. С этим именем известны два провинциальных магистра Тевтонского ордена в Ливонии (magister per Livoniam) Андреас фон Вальвеа (1240—1241 гг.) и Андреас фон Стирланд (1248—1253 гг.)¹⁵⁹.

Биография Александра рассказывает о Невской битве, когда Биргер, «шатаяся безумьем», послал своих послов к Александру с требованием покорности. Победа над Биргером представляется биографу победой всей Русской земли. Слова летописи «король части Римьскыя», применяемые к Биргеру и кажущиеся странной ошибкой, в действительности характерны для новгородцев, причислявших всех католиков к римлянам. В таком смысле этот эпитет, вероятно, был применен и к Антонию Римлянину, основателю монастыря под Новгородом в первой половине XII в.

Не менее ярко описывается в сказании Ледовое побоище. Биограф говорит, что против Александра «гради совокупишася пемечьстии». У воинов Александра были сердца, как у львов, и он одержал победу, не дав немцам выполнить их обещание: «укорим словенский язык». В целом нельзя не признать, что биография Александра является памятником, прекрасно отражающим эпоху Невской битвы и Ледового побоища¹⁶⁰.

Не менее замечательно житие Довмонта. Биография Довмонта, малозначительного псковского князя, была интересна только тем, что она красочно рассказывала о победах этого князя над немцами. Биография Довмонта была составлена в Пскове на основании более ранних источников не раньше второй половины XIV в. и носила также светский характер¹⁶¹. В ней рисуется перед нами образ храброго воина, всю жизнь сражавшегося как со своими соотечественниками-литовцами, так и с немцами, нападавшими на Псков. Довмонт сражался с немцами «на поли чистом» в Раковорской битве. Позже он отражал набеги немецких отрядов. Когда же сам «местер земле Римския» напал на Псков, Довмонт вышел против него с малою дружиною «во множестве ярости мужества своего», опоясанный мечом, который был освящен духовенством. Последним подвигом Довмонта была война с меченосцами, снова прогнанными от Пскова. Псковичи так высоко ценили Довмонта, что считали его выше других князей. Новые князья, садясь на псковский стол, получали в руки «Довмонтов меч», сохранившийся до сих пор и имеющий латинский девиз «чести моей никому не отдам», — меч, может быть, отнятый на поле битвы у какого-либо немецкого рыцаря.

Оба героя древнерусских сказаний — Александр Невский и Довмонт жили в XIII в. И не случайно подвиги их нашли отражение в нашей литературе. Они жили в самую тяжелую и героическую эпоху борьбы русского народа с немецкими и другими агрессорами. Александр и Довмонт вели непрерывные войны, но это были войны героические, войны справедливые, как справедлива всякая война, имеющая целью защиту народа от внешнего нападения и попыток его порабощения.

Комментарии

Первый вариант этой работы был опубликован в 1939 г. в журнале «Знамя» (№ 3, стр. 209—229 и № 4, стр. 157—173) под названием «Борьба русского народа с немецкой агрессией (XII—XV вв.)». С некоторыми изменениями и дополнениями она была издана в 1941 г. отдельной брошюрой под названием «Борьба русского народа с немецкими интервентами в XII—XV вв.» (М., 67 стр.). В 1942 г. вышло два издания этой брошюры (М„ 68 стр. и Свердловск, 70 стр.). В этом же году вышли сокращенные варианты этой брошюры на азербайджанском и татарском языках (Баку, 12 стр. и Казань, 12 стр.).

Настоящая работа публикуется по изданию 1941 г. В Архиве АН СССР хранится машинописный текст двух редакций статьи М.Н. Тихомирова на эту тему. Эта статья, как отмечается в ее тексте, представляет собой расширенный вариант доклада, посвященного 700-летию Ледового побоища, с которым М.Н. Тихомиров выступал на заседании Московского университета, находившегося в эвакуации в Ашхабаде.

Первая редакция статьи со сравнительно небольшой правкой (ф. 693, оп. I, д. 14) относится к 1942 г. Вторая редакция на 85 листах содержит многочисленные вставки, сокращения, изменения, составляющие не менее половины всего текста (там же, д. 15). Анализ этой правки показывает, что М.Н. Тихомиров несколько раз возвращался к статье (первый раз в конце 1942—начале 1943 г., а последний уже после 1958 г.), о чем свидетельствуют внесенные им ссылки на новые издания. Работа М.И. Тихомирова по переработке статьи осталась незавершенной.

Отдельным этапам и событиям борьбы русского народа с немецкой и шведской агрессией и героям этой борьбы посвящен целый ряд других работ М.Н. Тихомирова: «Сражение на Неве». — «Военно-исторический журнал», 1940, № 7; «Александр Невский» (В.И. Лебедев, В.К. Никольский, М.Н. Тихомиров). — «Наши великие предки» (М., 1948); «Александр Невский». — «Вечерняя Москва», 23 мая 1941 г.; переводы сказаний об Александре Невском и Ледовом побоище. — «Хрестоматия по русской военной истории» (М., 1947); перевод текста о Невской битве и Ледовом побоище из Симеоновской летописи. — «Хрестоматия по истории СССР» (М., 1960).

Работая над текстом, М.Н. Тихомиров пользовался изданием Лаврентьевской летописи 1871 г., Новгородской летописью по Синодальному харатейному списку издания 1888 г. и Псковской летописью по четвертому тому ПСРЛ издания 1848 г. В тех случаях, когда в тексте отсутствует точное указание на год, к которому относится цитируемый летописный текст, в квадратных скобках даются ссылки на новейшие издания этих летописей: ПСРЛ, т. I. М., 1962; Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.—Л., 1950; Псковские летописи, вып. 1. М.—Л., 1941; вып. 2. М., 1955. В транскрипции этнонимов, топонимов и гидронимов М.Н. Тихомиров следовал переводам «Хроники Ливонии» Генриха Латвийского, сделанным С.А. Аннинским, и других изданий, вышедших до 1941 г. Редакции не сочла возможным вносить изменения в авторский текст. Новые переводы некоторых источников опубликованы в сборнике «Ледовое побоище 1242 г. Труды комплексной экспедиции по уточнению места Ледового побоища». М.—Л., 1966 г. и в других изданиях. Распространенную ныне транскрипцию этнических и географических наименовании см. в историческом указателе к «Очеркам истории СССР, IX—XII вв.». М., 1953. Сказанное относится и к статье «О месте Ледового побоища».

Примечания

1. «Архив Маркса и Энгельса», т. V. М., 1938, стр. 340.

2. «Летопись по Лаврентьевскому списку». СПб., 1872, стр. 3, 10 [ПСРЛ, т. I. М., 1962, стр. 4].

3. Ф.И. Видеман. О происхождении и языке вымерших ныне курляндских кревинов. — «Записки Академии наук», т. XXI, № 3, приложение. СПб., 1872, стр. 47, 115.

4. «Scriptores rerum Livonicarum», b. I. Riga und Leipzig, 1853, p. 525.

5. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. М.—Л., 1938, стр. 71.

6. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 471—484.

7. Там же, стр. 125—126.

8. В.Е. Данилевич. Очерк истории Полоцкой земли до конца XIV столетия. Киев, 1896, стр. 28; F.G. Bunge. Liv, Esth und Curländisches Urkundenbuch, t. 1, № 23, 28. Reval, 1853, S. 6—8.

9. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 92, 114—116, 123, 246.

10. Там же, стр. 487—489.

11. Н. Харузин. Обзор доисторической археологии о Эстляндской, а также Лифляндской и Курляндской губерниях по трудам местных исследователей. — «Временник Эстляндской губернии», 1893, кн. 3. Ревель, 1894, стр. 95.

12. Ю. Трусман. Русские элементы в Эстляндии в XIII—XV вв. — Там же, стр. 73.

13. Н. Харузин. Указ. соч., стр. 130.

14. И.Ф. Чешихин. История Ливонии, т. 1. Рига, 1884, стр. 8.

15. А.В. Орешников. Денежные знаки домонгольской Руси. М., 1936, стр. 44—52.

16. Ю. Трусман. Указ. соч., стр. 90—98.

17. Я.Я. Зутис. Русско-эстонские отношения в IX—XIV веках. — «Историк-марксист», 1940, № 3, стр, 55.

18. И.Ф. Чешихин. Указ. соч., стр. 52.

19. О. Далин. История Шведского государства, т. II, кн. 1. СПб., 1805, стр. 161.

20. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 71—72.

21. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 76—77

22. Там же, стр. 78.

23. Там же, стр. 82.

24. F.G. Bunge. Orden der Schwertbrüder. Leipzig, 1875, S. 24—33.

25. «Архив Маркса и Энгельса», т. V, стр. 341.

26. C. Mettig. Baltische Städte. Riga, 1905, S. 115—129.

27. Н.Н. Грацианский. Немецкая агрессия в Прибалтике в XIII—XV вв. — «Историк-марксист», 1938, № 6, стр. 90—91.

28. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 208.

29. «Scriptores rerum Livonicarum», b. I, p. 526.

30. Ibid., p. 531.

31. Ф. Кейслер. Окончание первоначального русского владычества в Прибалтийском крае в XIII столетии. СПб., 1900, стр. 9.

32. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 85.

33. Там же, стр. 81.

34. Там же, стр. 95.

35. Там же, стр. 102, 103.

36. Там же, стр. 116.

37. Там же, стр. 125, 127, 136.

38. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 153.

39. Там же, стр. 164.

40. Там же, стр. 168—169.

41. Там же, стр. 179.

42. В.Е. Данилевич. Указ. соч., стр. 105—108.

43. L.K. Goetz. Deutsche-russische Handelsgeschichte des Mittelalters. Lübeck, 1922, S. 230 und ff. Тексты договора по разным спискам напечатаны в «Русско-ливонских актах».

44. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 129, 130.

45. ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 1. Изд. 2. Пг., 1915, стр. 184.

46. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 136.

47. По Новгородской летописи это событие произошло в 1213 г. (стр. 195); по Генриху Латвийскому — в 1211 г. (стр. 151). В Новгородской Пятой летописи князь Владимир назван Торопецким. В той же летописи под 1214 г. указан «торопечьский кназь Давид Володимиров брат». — ПСРЛ, т. IV, ч. 2, вып. 1. Изд. 2. Пг., 1917, стр. 183.

48. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 181.

49. «Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку». СПб., 1888, стр. 205.

50. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 185.

51. «Новгородская летопись...», стр. 210.

52. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 198, 199.

53. Там же, стр. 208.

54. Этот год указан в Новгородской 5-й летописи (ПСРЛ, т. IV, ч. 2, вып. 1. Пг., 1917, стр. 196). По Генриху Латвийскому — 1221 г.

55. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 226. Генрих Латвийский упоминает, что в Вилиенде сидел некий глава русских Варемар (стр. 229).

56. Там же, стр. 238—240.

57. «Новгородская летопись...», стр. 214 [«Новгородская Первая летопись...», стр. 61].

58. «Новгородская летопись...», стр. 226—227 [«Новгородская Первая летопись...», стр. 66].

59. Там же, стр. 227.

60. Л.А. Арбузов. Очерк истории Лифляндии, Эстляндии и Курляндии. СПб., 1912, стр. 34.

61. «Новгородская летопись...», стр. 240—241.

62. Там же, стр. 242—243.

63. Там же, стр. 243; «Новгородская Пятая летопись». — ПСРЛ, т. IV, ч. 2, вып. 1, 1917, стр. 207.

64. «Новгородская летопись...», стр. 246.

65. «Scriptores rerum Livonicarum», b. I, p. 556.

66. «Архив Маркса и Энгельса», т. V, стр. 343.

67. Seraphim. Liflandische Geschichte, Bd. I, Reval, 1897, S. 101.

68. И.И. Пташицкий. Рецензия на книгу: W. Abracham. Powstanie organizacyi Kościoła łacińskiego na Rusi, t. I. Lwów, 1904. — «Известия отделения русского языка и словесности Академии наук», 1905, т. X, кн. 3, стр. 404.

69. И.Ф. Чешихин. Указ. соч., т. II, стр. 68, 69.

70. Л.А. Арбузов. Указ. соч., стр. 42.

71. E.G. Geyer. Histoire de Suède. Paris, 1844, p. 64—65.

72. «Новгородская летопись...», стр. 256—257.

73. М.Н. Тихомиров. Сражение на Неве. — «Военно-исторический журнал», 1340, № 7, стр. 96—102.

74. «Новгородская летопись...», стр. 258.

75. «Scriptores rerum Livonicarum», b. I, p. 744. Во главе их стояли сыновья датского короля Вальдемара II — Абель и Канут.

76. Ibid., p. 558—560.

77. Ibidem.

78. «Псковские летописи», вып. 1. М., 1941, стр. 13. По мнению издателей, падение Изборска произошло еще в 1238 г., а Пскова — в 1239 г., при жизни фон Зальца, но основания для такого заключения очень шатки.

79. И.Ф. Чешихин. Указ. соч., т. I, стр. 356.

80. «Новгородская летопись...», стр. 259.

81. J. Koskinen. Finnische Geschichte. Leipzig, 1874, S. 40.

82. «Летопись по Лаврентьевскому списку», стр. 447.

83. «Scriptores rerum Livonicarum», b. I, p. 560; И.Ф. Чешихин. Указ. соч., т. I, стр. 354—355.

84. Ibid., p. 561.

85. Ю. Трусман. О месте Ледового побоища в 1242 году. — «Журнал Министерства народного просвещения», 1884, январь, стр. 45.

86. А.И. Бунин. О месте битвы русских с немцами. — «Труды X археологического съезда в Риге», т. I. М., 1896, стр. 214—219.

87. П. Семенов. Географическо-статистический словарь Российской империи, т. V. СПб., 1875, стр. 732.

88. Н.И. Костомаров. Северно-русские народоправства. СПб., 1904, стр. 201.

89. Даже Рифмованная хроника признает, что на поле сражения осталось 20 рыцарей и 6 попало в плен («Scriptores rerum Livonicarum», b. I, p. 561).

90. ПСРЛ, т. XVIII, стр. 65.

91. «Архив Маркса и Энгельса», т. V, стр. 344.

92. И.Ф. Чешихин. Указ. соч., т. II, стр. 78—79.

93. «Новгородская летопись...», стр. 274—275 [«Новгородская Первая летопись...», стр. 307].

94. Там же.

95. И.Ф. Чешихин. Указ. соч., т. II, стр. 55.

96. «Scriptores rerum Livonicarum», b. I, p. 632.

97. Ibid., p. 634—635. И.Ф. Чешихин. Указ. соч., т. II, стр. 81.

98. «Новгородская летопись...», стр. 281—282.

99. Там же, стр. 287. «Прислаша немцы послы свои Рижане, Вельяжане, Юрьевци и из инех городов, с лестью глаголюще: «Нам с вами мир, перемогайтеся с колыванци и с раковци, а мы к иим не приставаем, а крест целуем. И целоваше послы крест; а тамо ездив Лазарь Моисеевичь водил всех их к кресту, пискупов и божиих дворян, яко не помогати им колыванцем и раковцем».

100. «Scriptores rerum Livonicarum», b. I, p. 652—653.

101. И.Ф. Чешихин. Указ. соч., т. II, стр. 84—85.

102. «Псковские летописи», стр. 13.

103. Н.И. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития святых. — ЧОИДР, 1915, ки. 3, разд. II, приложение, стр. 140—141.

104. «Новгородская летопись...», стр. 288—290.

105. «Scriptores rerum Livonicarum», b. 1, p. 653—654; И.Ф. Чешихин. Указ. соч., т. II, стр. 87—88.

106. Н.М. Карамзин, История государства Российского, т. III. СПб., 1830, стр. 114—115.

107. В.А. Богушевич. Уничтожение Александром Невским немецко-рыцарского войска в Копорье. — «Новгородский исторический сборник», вып. III—IV. Новгород, 1938, стр. 25.

108. «Новгородская летопись...», стр. 299 [«Новгородская Первая летопись...», стр. 324]; С.С. Гадзяцкий. Вотская и Ижорская земли Новгородского государства. — «Исторические записки», т. VI. М., 1940, стр. 107—112.

109. И.Ф. Чешихин. Указ. соч., т. II, стр. 129.

110. ПСРЛ, т. IV, ч. 1, вып. 1. Пг., 1915, стр. 250. Житие Довмонта. — Н. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития. — ЧОИДР, 1915, ки. 3, приложения, стр. 153.

111. А.И. Гиппинг. Нева и Ниеншанц, ч. 1. СПб., 1909, стр. 105—112.

112. «Архив Маркса и Энгельса», т. V, стр. 338.

113. «Новгородская летопись...», стр. 311.

114. «Новгородская летопись...», стр. 312.

115. А.Х. Лерберг. Исследования, служащие к объяснению русской истории. СПб., 1819, стр. 148—152.

116. «Новгородская летопись...», стр. 313—314.

117. Там же, стр. 320.

118. «Записки Академии наук», т. XXXI, № 3. СПб., 1877, приложение, стр. 3. [М.Н. Тихомиров дает свой перевод текста. Новейшее издание документа см. «Грамоты Великого Новгорода и Пскова». М.—Л., 1949, стр. 67—68].

119. «Scriptores rerum Pussicarum», b. I. Leipzig, 1861, p. 284.

120. ПСРЛ, т. V. СПб., 1851, стр. 11.

121. «Scriptores rerum Livonicarum», b. II. Riga—Leipzig, 1853, p. 28.

122. Ibid., p. 457.

123. ПСРЛ, т. V, стр. 13.

124. «Supplementum ad Historiae Russiae Monumenta», SPb., 1848, p. 285—286.

125. «Новгородская летопись...», стр. 350.

126. Там же [ПСРЛ, т. V, стр. 14].

127. F. Adelung. Kritisch-literarische Übersicht der Reisenden in Russland, B. I. SPb.—Leipzig, 1846, S. 132—134.

128. ПСРЛ, т. XVIII, стр. 107.

129. «Новгородская летопись...», стр. 359—361; ПСРЛ, т. IV. СПб., 1848, стр. 46.

130. «Новгородская летопись...», стр. 397; ПСРЛ, т. V, стр. 20.

131. «Новгородская летопись...», стр. 225.

132. ПСРЛ, т. IV. СПб., 1848, стр. 223.

133. Там же, стр. 247—250.

134. Там же, стр. 263—266.

135. «Supplementum ad Historiae Russiae Monumenta», p. 315—318. Арбузов относит заключение договора к 21 июня, но издатели датируют его 28 февраля.

136. ПСРЛ, т. IV. СПб., 1848, стр. 274

137. Там же, стр. 275.

138. «Supplemenium ad Historiae Russiae Monumenta», p. 319—320.

139. Л.А. Арбузов. Указ. соч., стр. 119.

140. «Scriptores rerum Livonicarum», b. II, p. 33—34, 463—464.

141. ПСРЛ, т. IV. СПб., 1848, стр. 276. По словам летописи, это было сделано с таким расчетом: «толке де Русь ударися на кош [обоз], и мы де выйдем изо Псковской земли; а толке де и на нас [ударят] ино туто нам головы покласти своя».

142. «Летописец (архангелогородский), содержащий в себе российскую историю». М., 1781, стр. 176 [«Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец)». М.—Л., 1960, стр. 102].

143. ПСРЛ, т. VIII. СПб., 1859, стр. 242; т. XXIV, стр. 215.

144. С. Герберштейн. Записки о московитских делах. СПб., 1908, стр. 182—183.

145. «Supplementum ad Historiae Russiae Monumenta», p. 331—333.

146. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, стр. 139.

147. И.Ф. Чешихин. Указ. соч., т. I, стр. 100—102.

148. ПСРЛ, т. XVIII, стр. 64.

149. «Новгородская летопись...», стр. 257.

150. «Новгородская летопись...», стр. 149.

151. ПСРЛ, т. XVIII, стр. 96.

152. ААЭ, т. I. СПб., 1836, стр. 4, № 8.

153. ПСРЛ, т. XVIII, стр. 163.

154. Вступительная статья С.А. Аннинского «Хроника Ливонии», стр. 61.

155. «Scriptores rerum Livonicarum», b. II, р. I—157.

156. Н.И. Серебрянский. Указ. соч., стр. 154—174.

157. Там же, приложение, стр. 109 [В.И. Малышев. Житие Александра Невского. — ТОДРЛ, т. V, стр. 188].

158. Н.И. Серебрянский. Указ. соч., приложение, стр. 210—211.

159. Л.А. Арбузов. Указ. соч., стр. 285.

160. Н.И. Серебрянский. Указ. соч., приложение, стр. 109—120 [В.И. Малышев. Житие Александра Невского. Приложения. — ТОДРЛ, т. V, стр. 188—193].

161. Там же, стр. 274—275 [текст Жития Довмонта — стр. 138—156 в приложении].

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница