Глава XIX. Борьба «меньших» и «больших» людей в Новгороде начала XIII в.
Большое значение различных народных движений в Новгороде начала XIII в. заключается в том, что на примере их легче всего проследить классовую борьбу в русских городах этого времени. Уже восстание 1209 г. показало, какие глубокие классовые конфликты возникали в Новгороде XIII в. Народный гнев направляется не против князя и его дружины, а против собственного выборного правителя — Дмитра Мирошкинича. В последующие годы борьба «меньших» и «вятших» принимает все большее ожесточение и приводит одно время даже к временной победе «меньших» людей.
История этой борьбы не изучена в нашей исторической литературе, хотя о ней упоминают многие сочинения. О классовых конфликтах между «большими» и «меньшими» говорится, как правило, суммарно, сваливаются в одну кучу все народные волнения XIII—XV вв. Между тем в истории борьбы «больших» и «меньших» в Новгороде были свои этапы. Начало борьбы может быть прослежено уже с XI в., но оформление ее в виде мощного движения происходит в XIII в., почти одновременно с таким же движением во Флоренции. Это и дает нам право сделать некоторые сопоставления одновременных флорентийских и новгородских событий как типичных для больших средневековых городов.
Дворянско-буржуазная историография отказывалась видеть в новгородских волнениях проявление классовой борьбы. В этом смысле особенно показательны взгляды Н.И. Костомарова. В конечном счете, по мысли Костомарова, все сводится к борьбе Новгорода с суздальскими князьями. Новгород стремится защитить «свою областную самостоятельность». В этом и заключается основной смысл конфликтов между суздальскими князьями и Новгородом. Особое внимание Костомаров уделяет Мстиславу Мстиславичу Удалому, сражавшемуся вместе с новгородцами против соединенных суздальских сил под главенством Юрия и Ярослава Всеволодовичей. Он изображен в образе древнерусского рыцаря: «Мстислав бескорыстно ратовал за новгородские интересы; новгородцы помогали Мстиславу в его родовых делах»1.
Впрочем, и Костомаров вынужден признать, что новгородцами руководило не только стремление отстоять свою независимость, но и «торговые интересы». Новгород нуждался в хлебе, а его легче и дешевле было подвозить из Суздальской земли. Это и заставляло будто бы преодолевать «древнее народное нерасположение» к суздальцам, которых Костомаров рассматривает в свете своей порочной федеративной теории как «особый народ».
По-иному рассматривает вопрос о внутренней борьбе в Новгороде начала XIII в. Н.А. Рожков, по мнению которого в Новгороде существовали две «партии» — аристократическая и демократическая. «Демократическая партия продолжала упорную и стойкую борьбу в пользу власти веча и против верховенства князей и достигала в этом отношении значительных и прочных успехов»2.
Противоположение аристократической и демократической «партий» характерно для Рожкова, охотно переносившего понятия своего времени в глубь веков. Между тем к новгородским событиям начала XIII в. очень подходит характеристика, данная К. Марксом борьбе гвельфов и гибеллинов в Италии. Победа гвельфов, которых К. Маркс называет «демократическими», не обозначала победы демократии. Гвельфы «противопоставляют себя народу, как и гибеллины, обнаруживая наглую гордость, зверскую личную месть, освобождая себя от приговоров суда, вопреки демократическому духу горожан»3.
События во Флоренции XIII в. находят себе значительную аналогию в Великом Новгороде того же времени. И в Новгороде XIII столетие отмечено ожесточенной борьбой двух группировок, опирающихся на помощь враждующих князей. И здесь понятие аристократической и демократической группировок имеет условный характер. Так называемая демократическая группировка старается опереться на помощь отдаленных южных князей против более близких к ним и поэтому более опасных суздальских властителей. Победа этой группировки сопровождается зверскими расправами над противниками, стремлением поставить себя выше общепринятых законов, «вопреки демократическому духу горожан».
Внутренняя борьба в Новгороде начала XIII в. осложнялась, как и во Флоренции, внешним вмешательством. С одной стороны выступали сильные суздальские князья — Ярослав Всеволодович, князь Переяславля Залесского, и его брат владимирский князь Юрий Всеволодович, с другой — южнорусские, по преимуществу черниговские, князья.
При их поддержке действовал упомянутый ранее Мстислав Мстиславич Удалой. Военные удачи этого князя не могли все-таки обеспечить прочное господство южных князей в Великом Новгороде. Поэтому политика Мстислава сводилась к стремлению постоянно ладить с новгородцами. «Пришел к вам, слышав насилье от князей, и жаль мне своей отчины»4, — демагогически заявляет Мстислав в 1210 г. Но сам Мстислав далек от желания быть новгородским князем и охотно признает право новгородцев свободно выбирать князей. «А вы дольни в князех»5, — заявляет он новгородцам, отправляясь для устройства своих дел в южную Русь. Позже это же положение высказывает новгородский посадник Твердислав Михалкович, обращаясь к вечу со словами: «а вы, братье, в посадничьстве и в князех»6. Другими словами, Твердислав ставит на одну доску князя и посадника; и тот и другой выбираются вечем, «Великим Новгородом».
На какие же круги опирался в своей политике Мстислав Мстиславич Удалой? Некоторый ответ на этот вопрос дает рассказ о битве на реке Липице в 1216 г. Среди убитых новгородцев названы 5 человек, в их числе находим двух ремесленников — Иванка Прибышиничя опонника, Онтона котельника7. Опонник и котельник принадлежали к числу новгородских ремесленников, яростно сражавшихся и победивших на реке Липице. Участие ремесленников в походе Мстислава на Суздальскую землю отчасти объясняет нам, почему в битве на реке Липице новгородцы бились в пешем строю. В данном случае сказалась привычка ремесленников к пешему бою, тогда как феодалы сражались на боевых конях. По летописному рассказу, новгородцы соскочили с коней, скинули с себя лишнее платье, сбросили с ног сапоги и помчались, «как олени»8. Эти подробности с необыкновенной четкостью рисуют новгородское ополчение, составленное из ремесленников, которые имели только оружие и щиты, тогда как феодалы прикрывали себя броней и бились на конях.
Прямым следствием победы на реке Липице была передача посадничества Твердиславу Михалковичу. Бывший посадник Юрий Иванкович ушел из Новгорода вместе с Мстиславом, отправившимся к Киеву. В Новгороде осталась княгиня, жена Мстислава, и его сын Василий. «Демократические князья», как Рожков называет Мстислава Удалого и Святослава Мстиславича, сына киевского князя, повели себя в Новгороде примерно так же, как и их противники, суздальские ставленники.
Одним из средств расправы с врагами сделалась ссылка и конфискация имущества — «поток и разорение». Мстислав приказал схватить Станимира с сыном «и оковав заточил его, а имущество поймал у него без числа, и опять пустил»9. То же самое он делает в Торжке по отношению к Бориславу — «и захватив имущество многое, пустил его»10. В обоих случаях говорится о захвате имущества враждебных князю новгородцев, после чего их отпускают на свободу. Конечной целью княжеских действий, видимо, являлся захват имущества («товара»), а не просто расправа с противником.
Так же ведет себя и посадник Твердислав Михалкович, глава предполагаемой Н.А. Рожковым «демократической партии» в Новгороде. К нему и его сторонникам вполне применима характеристика так называемой демократической группировки во Флоренции с ее стремлением поставить себя выше общепринятых законов. Это приводит к новгородским событиям 1218 г., когда междоусобная борьба вызвала кровавые столкновения в самом городе.
По рассказу летописи, дело происходило следующим образом: «И было на зиму, побежал Матей Душильчевич связав Моисеича, бирич, ябедник... И распространилась ложь в городе: выдал Твердислав Матея князю, и созвонили вече у святого Николы Ониполовцы11 ночью, а Неревский конец у 40 святых, также собирал людей на Твердислава»12. Утром князь выпустил Матея, узнав о волнениях в Новгороде («учюв голку и мятежь»). Но это не остановило волнений. Против Твердислава поднялась Торговая сторона и Неревский конец, за него вступились Прусская улица и Людин конец, а «загородци», будущий Загородский конец, остались нейтральными.
Ожесточение враждующих сторон было страшным. «Ониполовцы» вышли на битву в бронях, со своими детьми. Столкновение произошло у городских ворот13, где нападающие потерпели поражение. Часть их побежала обратно на Торговую сторону, часть—в Неревский конец, а мост через Волхов, соединявший обе новгородские стороны, был раскидан. «Ониполовцы» перебрались через реку на лодках и пошли на своих неприятелей силой. Бои, шедшие с таким озлоблением, временно прервались. «И тако быша веча по всю неделю». Враждующие стороны пришли к соглашению, «и съидошася братья вкупе однодушно».
Комментируя новгородские события 1218 г., Н.А. Рожков вынужден был отметить расхождение Неревского конца с другими частями Софийской стороны. Причину этого Рожков видел в том, что «в демократической партии становится заметным разделение; можно догадываться, что купцы стали расходиться с черными людьми». По Рожкову, «мы можем даже различить мотивы этого раскола: купцы усмотрели в выдаче Матея князю склонность Твердислава к усилению княжеской власти, т. е. нарушение старинных традиций демократической партии»14. В связи с этим дальнейшее обострение внутреннего положения в Новгороде рассматривается Н.А. Рожковым как «кризис» или «разлад» в демократической партии, а Матей Душильчевич — как «один из видных членов боярской партии». Впрочем, никаких доказательств того, что Матей и его брат Иван были «членами» боярской партии, т. е. принадлежали к числу бояр, Н.А. Рожковым не приводится, и в этом можно сомневаться.
Между тем события 1218 г. предстанут перед нами в несколько ином свете, если мы расшифруем слова летописи о том, что Матей бежал, «связав Моисеиця, бириць, ябетниць». «Бирич, ябедник» — это представитель князя, выступавший от его имени по судебным делам. Одна из новгородских грамот на бересте, найденная при раскопках А.В. Арциховского, наглядно рисует значение княжеских людей, «дворян», в судебных делах. Власть князя в начале XIII в. была в Новгороде уже ограничена действиями посадника. Отсюда обвинение Твердислава в пособничестве князю и обвинение со стороны князя против посадника, который под давлением новгородцев вступился за Матея, бывшего княжеским обвинителем — ябедником.
В действиях Твердислава не было определенной линии, хотя он в некоторых случаях и опирался на «демократические» слои Новгорода, так же как это делали патрицианские фамилии в итальянских или фландрских городах XIII в. Насколько непрочны были «демократические» симпатии Твердислава, видно из того, что уже в следующем году (1219) он совместно с тысяцким Якуном предупредил владимирского князя Юрия Всеволодовича о готовящейся экспедиции новгородцев в Заволочье, на Таймокары. Прямым следствием этого акта, сделавшегося известным в Новгороде, явилась смена посадников и тысяцких. Посадником сделался Семен Борисович, а тысяцким — Семен Емин. Внутренняя борьба в Новгороде получила в 1218 г. некоторое подобие столкновения Торговой и Софийской сторон. Это дало Рожкову повод считать Софийскую сторону демократической частью города, а Торговую — носительницей аристократических тенденций. Но такое представление о демократическом характере Софийской стороны стоит в противоречии с тем, что мы знаем о Прусской улице как об одном из оплотов боярства на Софийской стороне.
Противопоставление Софийской стороны Торговой не выдерживает критики и потому, что Торговая сторона нередко выступала совместно с Неревским концом, находившимся на Софийской стороне. Так было и в 1218 г. Значит, речь должна идти о чем-то ином, а не о простейшем делении Новгорода на аристократическую и демократическую части.
Объяснение причин борьбы одной стороны Новгорода против другой, как правильно отметил А.В. Арциховский, надо видеть не в аристократическом или демократическом составе населения сторон Новгорода, а в чем-то другом. На наш взгляд, борьба «Прусов» и Людина конца против Торговой стороны и Неревского конца была борьбой феодальных группировок, как и борьба гвельфов и гибеллинов во Флоренции. Отсюда быстрое ожесточение враждующих сторон и такое же быстрое восстановление единодушия, когда надо было бороться против внешних врагов.
Отвергая мнение, что Торговая и Софийская стороны в Новгороде имели специфические особенности, делавшие одну сторону аристократической, а другую демократической, нельзя в то же время не признать существования среди новгородцев определенных антифеодальных группировок, действия которых особенно ярко проявлялись во время внутренних столкновений в Новгороде.
Эти группировки зародились в среде новгородских ремесленников и ставили себе примерно те же цели, что и цехи во Флоренции XIII в., совершившие переворот и захватившие власть в свои руки. Борьба «меньших» людей за свои права с особой силой проявилась в Новгороде в 1224 г.
С 1222 г. в Новгороде стали сидеть князья из числа потомков Всеволода Большое Гнездо. Они выступали сплоченно и мало считались с новгородскими порядками. В 1224 г. Всеволод Юрьевич, княживший в Новгороде, тайно бежал из города в Торжок. Сюда с полками пришел его отец Юрий вместе с братом Ярославом, ростовским князем Василием Константиновичем и черниговским Михаилом. Новгородцы решили сопротивляться «о посаднице о Иванце о Дмитровици», следовательно, под начальством того самого посадника, которого Н.А. Рожков считает представителем боярской партии.
Данные, содержащиеся в летописи, в какой-то мере позволяют сделать заключение о том, на кого именно опирался Иван Дмитриевич. Князь Юрий требовал выдачи ему новгородцев: Якима Иванковича, Микифоре Тудоровича, Иванка Тимошкинича, Сдилу Савинича, Вячка, Иваца, Радка. Указатель к новому изданию новгородских летописей отнес трех из названных лиц к числу бояр, трое последних обозначены просто новгородцами. Действительно, последние три новгородца названы уменьшительными именами без отчеств. Позднее имена Вячки, Иваца и Радки в летописи не встречаются, и это тоже может служить доказательством того, что они принадлежали к числу незнатных новгородцев, упомянутых только в связи с княжеским требованием об их выдаче.
Новгородцы отказались исполнить требование Юрия и все-таки добились с ним соглашения. В Новгороде был посажен шурин великого князя, Михаил Всеволодович. И «было легко по волости Новгороду»15. Михаил уже в 1225 г. покинул Новгород, в котором начал княжить Ярослав Всеволодович.
Княжение Ярослава в Новгороде отмечено крупнейшими народными волнениями, в которых выступает «простая чадь» в качестве главной активной силы. К сожалению, новгородское восстание 1228 г., происшедшее при Ярославе, осталось слабо отмеченным в литературе, хотя оно и является одним из крупнейших событий в истории классовой борьбы в России периода феодальной раздробленности.
Нарастание классовой борьбы в Новгороде происходило в условиях трех голодных лет. Рассказывая о наступившей «на торгу» дороговизне, летописец связывает ее с приходом к Ярославу Всеволодовичу полков из Переяславля. Но эта связь чисто внешняя, так как сам же летописец замечает, что дороговизна продолжалась в течение трех лет («и тако ста по 3 лета»)16. Следовательно, недостаток съестных припасов в Новгороде был вызван не случайными причинами, а длительными неурожаями. Непрерывные дожди заливали новгородскую округу. В 1228 г. они лили с Успеньева дня до Николина дня: «дождь велик, и день и ночь, на Госпожин день, вплоть до Николина дня, не видели светлого дня, ни сена людям нельзя было добыть, ии нивы делати»17.
Летописец рисует перед нами типичную голодовку средневекового времени: «брат над братом не сжалился, ни отец над сыном, ни мать над дочерью, не отламывал хлеба и сосед соседу, не было милости между нами, но была нужда и печаль, на улице скорбь друг перед другом, дома тоска, при виде детей, одних плачущих о хлебе, других умирающих». Голодовка сопровождалась усилением классового гнета. «И отдавали отци и матери детей своих в холопство гостям за хлеб»18, — продолжает летописец. Гости, в данном случае, возможно, зарубежные купцы, покупали детей у родителей за хлеб, «одерень», в полное холопство.
Эта красочная картина относится к несколько более позднему времени, к голоду 1230 г., когда наступило уже третье неурожайное лето. Но она в какой-то мере подходит и к более раннему периоду, когда развернулись события 1228 г. и появились предвестники голодовки после первого неурожайного года.
В летописи новгородские события 1228 г. представлены в виде необоснованного, стихийного возмущения черни, «простой чади», против чернеца Арсения, занимавшего в это время кафедру архиепископа в Новгороде, но еще не возведенного в епископский сан. «Окаянный дьявол» поднял крамолу против Арсения, донимавшего дьявола своими ночными молитвами, «стоянием и пением». Дьявол подвигнул «простую чадь» выступить против чернеца с нелепыми обвинениями. Арсения выгнали с владычного двора, а на следующий день возмутился весь город.
Но расскажем о возмущении 1228 г. словами самого летописца: «Дьявол... воздвиг на Арсения, человека кроткого и смиренного, крамолу великую, простую чадь. И созвали вече на Ярославле дворе и пошли на владычень двор, говоря: «из-за того стоит долго тепло, что выпровадил Антония владыку на Хутынь, а сам сел, дав мзду князю». И как злодея, взяв за ворот, выгнали, едва бог уберег его от смерти: затворился в церкви святой Софии, ушел на Хутынь. А на утро ввели опять Антония архиепископа и посадили с ним двух мужей: Якуна Моисеевича, Микифора щитника. И не сыты были злом, но еще более того возмутился весь город, и пошли с веча с оружием на тысяцкого Вячеслава, и разграбили двор его и брата его Богуслава и Андреичев, владычного стольника, и Давыдков Софийского и Судимиров. А на Дущильца на Липенского старосту послали грабить, а самого хотели повесить, но убежал к Ярославу; а жену его взяли, говоря, что «эти на злое князя наводят». И был мятеж в городе велик»19
Как видим, народное возмущение было направлено не только и, может быть, даже не столько против самого Арсения, сколько против тысяцкого и «софиян» — зависимых людей владычного дома. Известно, что «домом святой Софии» пышно именовалась вся совокупность владений архиепископа, крупнейшего феодала Новгородской земли. «Святой Софии» принадлежали большие земельные владения.
Владычень двор, дворец архиепископа, находившийся в новгородском Кремле, обладал большим штатом различного рода слуг, живших в «околотке», в непосредственной близости к Кремлю. Во время военных походов софийский полк выступал под своим знаменем и составлял одну из лучших воинских частей новгородского ополчения. Обширные земли архиепископа были организованы по типу других крупных феодальных владений. В числе «софиян» найдем владычных бояр и различного рода мелких «прислужников». Против них и было направлено возмущение 1228 г. Среди них были: Андрей, владычный стольник, Давыдка Софийский, Судимир и липенский староста Душилец.
«Дом святой Софии» обладал большими материальными ресурсами, в частности житницами. В условиях голода эгоистическая политика владычного двора во главе с Арсением и его слугами задевала широкие круги голодавшего новгородского населения. Таким образом, дело шло о совершенно реальных интересах. Комиссия от «простой чади» должна была наблюдать за расходованием хлеба из богатых житниц новгородского архиепископа. «Кроткий чернец» Арсений напоминал своей деятельностью пресловутого епископа Гаттона, героя известной баллады Жуковского. «Моление и пощение» не мешали ему морить голодом своих соотечественников. Так, видимо, надо понимать причины возмущения «простой чади» против этого кандидата на архиепископский престол.
Арсений был избран кандидатом на архиепископский престол после смерти Митрофана. Но в 1225 г. вернулся архиепископ Антоний, временно переведенный в Перемышль, и снова занял место архиепископа в Новгороде. В 1228 г. Антоний добровольно ушел в Хутынский монастырь, так как был тяжело болен, «онемел», и в таком параличном состоянии прожил еще 6 лет.
При этих условиях возведение Антония вновь на архиепископскую кафедру было чистой фикцией. К нему были приставлены два опекуна для заведования делами «Софийского дома».
Кто же были эти опекуны? Летописец называет двух лиц: Якуна Моисеевича и Микифора щитника. Имя Якуна Моисеевича не дает никаких указаний на его социальное происхождение, разве только указание на его отчество в какой-то мере может свидетельствовать о его относительно выдающемся общественном положении, хотя и этот признак является мало существенным. Впрочем, прозвище Моисеевич, может быть, позволяет его связать с тем Моисеевичем, который был схвачен в 1218 г. Матеем Душильчевичем.
Другое дело «Микифор щитник», посаженный в качестве опекуна параличного владыки. Его прозвище не оставляет сомнений в том, что он был ремесленником-щитником, представителем одной из самых видных ремесленных специальностей в средние века. Никифор щитник являлся, таким образом, представителем «простой чади».
По-видимому, о том же Микифоре, или Никифоре, идет речь и в других летописных известиях конца XII — начала XIII в. Известен Микифор сотский, направленный в 1195 г. послом к Всеволоду Большое Гнездо20. В 1224 г. Юрий Всеволодович требовал выдачи ему Микифора Тудорковича21. В указанных случаях под разными именами летопись, видимо, говорит об одном и том же лице.
Отметим также, что среди новгородских улиц известна Щитная улица. Надо сказать, что это одна из немногих улиц, которая названа в Новгороде по ремесленной специальности. Щитная улица находилась в Плотницком конце на Торговой стороне22.
Микифор упоминается не один в летописи с прозвищем «щитника». В 1234 г. в битве при Омовже был убит «Гаврила щитник»23. Несколько ранее упомянут «Гаврила на Лубяници», посланный в 1228 г. к князю Михаилу в Чернигов24. Вероятно, это одно и то же лицо. Таким образом, участие «щитников» в восстании 1228 г. становится несомненным.
Как же выступали щитники — в виде определенного объединения или разрозненно? Иными словами, случайно ли участие в восстании двух щитников — Микифора и Гаврилы? Некоторый ответ на этот вопрос дает изучение одного несколько неясного известия Новгородской летописи: «поставиша церковь святыя Троиця щетициници»25.
Комментируя это известие в другой своей работе, я присоединялся к мысли Гедеонова о том, что в «щетициницах» следует видеть «купцов, торговавших с Щетиным (Штетином)»26. Этот вывод нуждается в пересмотре после нового, более точного издания Новгородских летописей. «Щетициници» Синодального списка находят варианты в других, более поздних списках XV в. В Комиссионном списке читаем — «щетинищи», в Академическом — «щетепичи»27. Составители указателя к новому изданию Новгородских летописей считают, что речь идет о Троице на Щитной улице, но это едва ли так. «Щетициници» или «щетинищи» не обязательно должны обозначать какую-либо местность, речь идет о людском объединении. Ставили же новгородские прасолы каменную церковь в Русе. «Щетници», «щетициници» — это производное от слова «щитьники», несколько испорченное в Синодальной летописи, где в этом месте даже слово «троиця» написано испорченно, как «црця», с титлом сверху28.
Летописное известие указывает на существование объединения ремесленников-щитников. Микифор щитник, вошедший в число опекунов больного новгородского владыки, был представителем крупнейшего ремесленного объединения в Новгороде. Вспомним о тех 6 знатнейших цехах, которые захватили власть во Флоренции, и тогда аналогия между новгородскими и флорентийскими событиями XIII в. станет еще более оправданной.
Победившие ремесленники взяли в свои руки управление «Домом святой Софии» и стали действовать от имени новгородского архиепископа. В этом и был смысл восстания 1228 г. и низвержения Арсения с его приспешниками.
Участие ремесленников в событиях 1228 г. подчеркивается и тем обстоятельством, что восставшие разгромили двор тысяцкого Вячеслава. Тысяцкие производили суд над «черными людьми»; по уставу Иванского купеческого объединения тысяцкий был в нем представителем «черных людей». Вячеслав был сменен, и новым тысяцким сделался Борис Негочевич. Смена тысяцкого произошла, несомненно, под давлением «черных людей» и может считаться их победой.
Движение «черных людей» в городе было тесно связано с движением в деревне, с какими-то волнениями среди смердов. Об этом мы узнаем из дальнейших событий. После выбора нового тысяцкого новгородцы потребовали от Ярослава Всеволодовича, чтобы он правил «на всех грамотах Ярослава». «Приезжай к нам, забожничье отмени, судей по волостям не посылать, на всей воле нашей и на всех грамотах Ярославлих ты нашь князь, или ты себе, а мы себе»29.
Не вполне ясно, что значит «забожничье», отмены которого добивались новгородцы.
По Далю, «забожить — присвоить неправою божбою, где нет улик, забожиться — начать божиться, стать клясться»30. Не идет ли речь о землях и людях, захваченных князем и его людьми путем односторонней «клятвы» перед судом, что допускалось в ряде случаев судебными обычаями того времени. Требование не посылать княжеских судей по волостям имеет прямое отношение к событиям в деревне. Оно имело целью ослабить поборы со смердов, которые были установлены князем. В ответ на требование новгородцев Ярослав вывел из Новгорода своих двух сыновей, тайно бежавших из города ночью.
На смену им весной 1229 г. пришел черниговский князь Михаил Всеволодович, занявший княжеский стол в Новгороде. Он принял все новгородские предложения И стал княжить «на всей воли новгородской и на всех грамотах Ярославлих»31.
В литературе нет согласия по вопросу о том, что представляли собой «грамоты Ярославли». Л.В. Черепнин считает, что под «Ярославлими грамотами» надо понимать не только «Русскую Правду», но и грамоты, возникшие при другом князе — Ярославе Владимировиче, княжившем в Новгороде в конце XII в. и оставившем после себя некоторые следы в новгородском законодательстве. Тот же исследователь связывает «Ярославли грамоты» с княжением Ярослава Всеволодовича в Новгороде32. Вполне соглашаясь с тем, что деятельность обоих Ярославов (конец XII — начало XIII в.) нашла отражение в новгородских памятниках, не могу согласиться с общей постановкой вопроса о «Ярославлих грамотах».
Прежде всего эти грамоты явно не имеют никакого отношения к Ярославу Всеволодовичу, так как новгородцы предлагали как раз этому князю целовать крест «на всех грамотах Ярославлих»33. Ясно, что Ярослав Всеволодович и тот Ярослав, который составил грамоты, были разными лицами. Можно, конечно, задать вопрос: нет ли связи между этими грамотами и Ярославом Владимировичем, княжившим в Новгороде в 1182—1199 гг.? Но нельзя отрицать и того, что этот князь был ставленником могущественного владимирского князя Всеволода Большое Гнездо. Таким образом, кроме совпадения имени и отчества Ярослава Владимировича, жившего в конце XII в., с Ярославом Мудрым в деятельности этих князей нет ничего общего.
Трудно думать и о том, что новгородцы спутали названных князей. Ведь Ярослав княжил в Новгороде в последний раз в 1197—1199 гг., т. е. за 30 лет до первого упоминания о «Ярославлих грамотах». Следовательно, в Новгороде еще живы были люди, которые застали княжение Ярослава Владимировича в пору своей полной зрелости, 20—30 лет, даже 40 лет от роду; они были активными деятелями времени Ярослава Владимировича. Никакой путаницы между Ярославом Мудрым и Ярославом Владимировичем, свояком Всеволода Большое Гнездо, произойти не могло. Сама деятельность Ярослава Владимировича была очень далека от того, чтобы его «Ярославли грамоты» могли сделаться документом, определявшим жизнь Великого Новгорода.
Между тем имеются ясные свидетельства о существовании старых уставов, данных новгородцам князьям. Указания на них приводит сам Л.В. Черепнин. Известно свидетельство Лаврентьевской летописи, содержащееся в ней под 1169 г., о новгородских вольностях, идущих от «прадеда князь наших». Всеволод Большое Гнездо дает новгородцам «уставы старых князей, волю всю». Прочная память об особых правах новгородцев сохранила даже Степенная Книга, вовсе не склонная умалять московское самодержавие. Она подчеркивает, что права новгородцев были княжеской милостью, пожалованием Ярослава Мудрого «за великое их к нему исправление».
Эти факты общеизвестны, но есть и другие, гораздо менее известные указания на то, что под «Ярославлими грамотами» имели в виду обычно «Русскую Правду», может быть в обеих ее редакциях. Во Владимирском летописце под 1019 г. читаем известие: «а новгородцев одарив отпусти их, дасть им судебную грамоту, почему им ходить»34. Владимирский летописец составлен был сравнительно поздно, но он представляет собой извлечение из большого летописного свода начала XV в. И тем не менее его составители не сомневались в том, что Ярослав дал новгородцам «судебную грамоту», т. е. «Правду». Не сомневались в этом и сами новгородцы середины XV в., когда они внесли краткую редакцию «Русской Правды» в Новгородскую первую летопись младшего извода (Академический и Археографический списки).
Наконец, отметим официальное значение пространной редакции «Русской Правды», которая была внесена в конце XIII в. в Софийскую Кормчую, куда был записан и устав Святослава Ольговича о десятинах. Внесение «Правды» в состав Кормчей было мероприятием официальным, показывавшим, что речь идет не о частном памятнике, а о законодательном документе, так как сама Кормчая, как известно, была составлена по распоряжению новгородского архиепископа и новгородского князя35. Поэтому упоминание в летописи «всей воли новгородской и всех грамот Ярослава», на которых князья приносили присягу, обозначало то, что князья признавали новгородские порядки по «Ярославлим грамотам», под которыми понималась прежде всего «Правда Русская».
Главный вопрос, который стоял перед новым князем, был вопрос о смердах. Михаил Всеволодович освободил смердов от уплаты дани в течение 5 лет, позволив беглым смердам остаться там, куда они бежали. Впрочем, текст летописи здесь настолько неясен, что его надо привести в подлиннике: «и вда свободу смьрдом на 5 лет Дании не платити, кто сбежал на чюжю землю, а сим повеле, къто сде живеть, како уставили переднии князи, тако платите дань»36. Думается, что приведенный текст следует читать таким образом: «и дал свободу смердам: на 5 лет даней не платить; кто сбежал на чужую землю, тем повелел, кто здесь живет, как уставили прежние князья, так платите дань».
Таким образом, князь освободил смердов от платежа дани на 5 лет. Те смерды, которые бежали на чужую землю, должны платить дань там, где они живут. Постановления Михаила Всеволодовича были явным ответом на требования новгородцев, предъявленные прежнему князю Ярославу Всеволодовичу — не посылать своих судей по волостям. Данное постановление является вместе с тем свидетельством о каких-то волнениях среди смердов и о переходе их на землю других владельцев.
Прямым следствием вступления Михаила Всеволодовича на княжеский стол были преследования сторонников Ярослава Всеволодовича, с которых взято было много денег, отданных на построение нового, «великого», моста через реку Волхов. Посадником был избран Вонезд Воловик, а на архиепископский престол возведен монах Спиридон.
Внутренняя распря в Новгороде привела к новым волнениям. В кратких сообщениях летописи мы находим только намеки на происшедшие в Новгороде события, смысл которых, впрочем, более или менее ясен. Вскоре после избрания Вонезда Водовика посадником между ним и Степаном Твердиславичем началась распря. Степан Твердиславич, сын прежнего посадника Твердислава, поддержал Иванку Тимошкинича, против которого выступили слуги посадника («паробчи посадници»). Это происшествие случилось на Городище, в княжеской резиденции под Новгородом, в 1230 г. Противники Вонезда Водовика на следующий день созвали вече на Ярославле дворе и разграбили двор посадника. Вонезд поднял тогда весь город («възъвари город весь»)37. Одного из его врагов убили на вече, дворы других были разграблены, Иванка Тимошкинич несколько позже был пойман и брошен в Волхов.
К внутренним распрям прибавились неурожаи и голод, которые повели к общему недовольству и свержению Водовика. Стоило только посаднику вместе с княжичем Ростиславом, сыном Михаила Черниговского, уйти в Торжок, как в Новгороде произошли волнения. Сторонник Водовика, Семен Борисович, был убит, дворы посадника, тысяцкого и некоторых бояр разграбили, сам Водовик вместе со своими сторонниками бежал в Чернигов. Имущество Водовика и Семена было разделено по сотням38. Вернувшийся «вборзе» Ярослав Всеволодович вновь сел на княжеский стол.
Победа «черных людей» была кратковременной. Но события в Новгороде начала XIII в. все-таки очень показательны для возросшего значения «черных людей». Обычным становится разграбление дворов новгородских феодалов и раздел их имущества среди новгородцев. В особенности интересен способ раздела имущества Водовика и Семена: «добыток их по стом разделиша». По этому поводу летописец замечает: «они трудились, собирая, а эти в труд их вошли»39. Сотни, представлявшие объединения ремесленников и торговцев, одержали победу, но на короткое время. Дальнейшему их усилению помешали татарские погромы, нанесшие непоправимый вред русским городам XIII в. Новые волнения «черных людей» в Новгороде и других городах произошли уже после нашествия Батыя.
Примечания
1. Н.И. Костомаров. Севернорусские народоправства. — Собр. соч., кн. 3. т. VII—VIII, стр. 55.
2. Н.А. Рожков. Из русской истории, т. I, стр. 144.
3. «Архив Маркса и Энгельса», т. V, стр. 269.
4. «Пришьл есмь к вам, слышав насилье от князь, и жаль ми своея отцины» («Новгородская Первая летопись...», стр. 51).
5. Там же, стр. 53.
6. Там же, стр. 59.
7. Там же, стр. 257.
8. Там же, стр. 256.
9. Там же, стр. 57.
10. Там же.
11. Ониполовцы — т. е. жители другой стороны, или половины, Новгорода, в данном случае Торговой стороны. Следовательно, летописец жил на Софийской стороне.
12. «Новгородская Первая летопись...», стр. 58.
13. Речь идет о новгородском городе — Кремле, Битва, очевидно, происходила у ворот Кремля, выходивших на Волхов.
14. Н.А. Рожков. Из русской истории. Очерки и статьи, т. I, стр. 144.
15. «Новгородская Первая летопись...», стр. 64.
16. Там же, стр. 66.
17. Там же, стр. 66—67. Госпожин, или Успеньев, день был 15 августа, Николин — 6 декабря. Следовательно, дожди без перерыва шли почти 4 месяца.
18. «Новгородская Первая летопись...», стр. 71.
19. «Диявол... въздвиже на Арсения, мужа кротка и смерена, крамолу велику, простую чадь. И створше вече на Ярослали дворе, и проидоша на владыцьнь двор, рекуче: «того деля стоить тепло дълго, выпровадил Антония владыку на Хутино, а сам сел, дав мьзду князю». И акы злодея, пьхающе за ворот, выгнаша, мало ублюде бог от смерти: затворися в церкви святеи Софии, иде на Хутино. А заутра въведоша опять Антония архиепископа и посадиша с нимь 2 мужа: Якуна Моисеевиця, Микифора щитник. И не досыти бы зла, нъ еще боле того: възмятеся всь город, и поидоша с веца в оружии на тысячьского Вяцеслава, и розграбиша двор его и брата его Богуслава и Андреичев, владыцня стольника, и Давыдков Софийского, и Судимиров. А на Душильца, на Липьньскаго старосту, тамо послаша грабить, а самого хотеша повесити, но ускоци к Ярославу; а жену его яша, рекуче, яко «ти на зло князя водять». И бысть мятежь в городе велик» («Новгородская Первая летопись...», стр. 67).
20. «Новгородская Первая летопись...», стр. 42.
21. Там же, стр. 64.
22. Там же, стр. 423.
23. Там же, стр. 73.
24. Там же, стр. 67.
25. Там же, стр. 31.
26. М.Н. Тихомиров. Древнерусские города, стр. 151, [изд. 1956 г., стр. 12:1].
27. «Новгородская Первая летопись...», стр. 219.
28. «Новгородская Первая летопись...», стр. 31, примечание 7.
29. «Поеди к нам, забожницье отложи, судье по волости не слати; на всей воли нашей и на вьсех грамотах Ярославлих ты наш князь, ибо ты собе, а мы собе» («Новгородская Первая летопись...», стр. 67).
30. В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. I. М., 1935, стр. 569.
31. «И целова крест на всеи воли новгородьстеи и на всех грамотах Ярославлих» («Новгородская Первая летопись...», стр. 68).
32. Л.В. Черепнин. Русские феодальные архивы XIV—XV веков, т. I. М.—Л., 1948, стр. 249—254.
33. «Новгородская Первая летопись...», стр. 278.
34. М.Н. Тихомиров. Летописные памятники б. Синодального (патриаршего) собрания. — «Исторические записки», т. XIII, 1942, стр. 259 [«Владимирский летописец». — ПСРЛ, т. XXX. М., 1965, стр. 43].
35. См. об этом М.Н. Тихомиров. Исследование о Русской Правде, стр. 81—88.
36. «Новгородская Первая летопись...», стр. 68.
37. Там же, стр. 69.
38. Там же, стр. 69—70.
39. «Новгородская Первая летопись...», стр. 70.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |