Глава XVII. Восстание горожан и смердов во Владимиро-Суздальской земле 1175—1177 гг.
Владимиро-Суздальская земля до княжения Андрея Боголюбского нередко изображалась в исторической литературе как своего рода захолустье. В немалой степени этому способствовало то обстоятельство, что летописные свидетельства I—XI вв. об этой земле крайне отрывочны. Но эти известия говорят о многом, в частности о больших классовых осложнениях, о восстаниях смердов в Суздальской земле уже в XI столетии. Мы имеем в виду восстания смердов 1024 и 1071 гг., о которых говорилось выше.
Летописные известия о восстаниях этих годов рисуют нам край, преимущественно заселенный смердами, зависевшими от князя и подчиненными княжескому суду. Пройдет менее столетия и во второй половине XII в. мы уже встретимся во Владимиро-Суздальской земле с существенно иными порядками.
Во второй половине XII в. «села болярьская» с конями и прочим скотом — явление, распространенное в Суздальской земле1. Любопытное предание об одном из феодалов, владевшим под Ростовом укрепленным городком, сохранилось в Тверской летописи. Это «некто от ростовскых житель», Александр Попович, прототип былинного Алеши Поповича. Ему принадлежал «город обрыт под Гремячим колодязем на реце Где, иже и ныне той соп стоит пуст»2. Иными словами: городок под Гремячим колодцем на реке Где, окруженный валом.
Слова о пустой осыпи («той соп стоит пуст») относятся, вероятно, к XVI в., когда сложилась Тверская летопись как особый сборник. Но время деятельности Александра Поповича относится к началу XIII в., к эпохе борьбы ростовского князя Константина с его братом Юрием. Составитель Тверской летописи имел под руками какой-либо письменный источник, рассказывавший о княжении Константина и его войнах3.
Боярское землевладение получило наибольшее развитие в районе Ростова и Суздаля, там, где с давнего времени существовали большие села, в районе ополий с их плодородными почвами. Могущество бояр ярко проявилось после смерти Андрея Боголюбского. Молодые князья Ростиславичи «слушали бояр», а бояре учили их на многие захваты («на многое именье»), «Бояре князей тех держались крепко»4, — добавляет летописец.
О том, как происходил рост феодального землевладения во Владимиро-Суздальской земле, дает представление краткая летописная справка о владимирском епископе Федоре, приведенная выше: в «держаньи его» пострадали многие люди, одни потеряли села, оружие и коней, другие же попали и в неволю, испытали заточение и «грабление»5.
Перевод слова «держание» как «задержка» явно здесь не подходит6. В древней Руси был хорошо известен термин «держать» в смысле владеть, править. Поэтому слово «держание» можно перевести словами «в правление», «во владение». От этого слова происходит распространенный в Литовском великом княжестве термин «державец» для обозначения феодала, владевшего на временном условном праве какой-либо землей.
Летописное известие о епископе Федоре рисует типичную картину феодальных захватов. Епископ не брезгует никакими средствами для захвата сел, принадлежавших мелким феодалам, отнимая у них вместе с селами оружие и коней. Слова «и роботы добыта» говорят о порабощении им свободных людей. Федор не брезговал насильственными захватами и расправами с сопротивляющимися ему людьми. «Желая отнять от всех имение», епископ немилосердно мучил людей, резал языки, выжигал глаза, распинал на стенах, издевательски приказывал остригать бороды и волосы на голове.
Пусть в летописных словах о Федоре, наказанном «рукою благочестивою» Андрея Боголюбского, мы заподозрим чрезмерное старание летописца очернить свергнутого епископа. Все-таки фигура своевольного церковного феодала, князя церкви, захватывавшего чужие земельные владения, предстает перед нами во всей своей неприкрытой наготе. «Грабление» чужих сел — это как раз то явление, о котором говорил как о характерном для Смоленской земли митрополит Климент, порицающий «славы хотящих», присоединявших к своим владениям дома, села, сябров и изгоев.
Прямое указание на порабощение «сирот» феодалами Владимиро-Суздальской земли встречаем в летописной похвале Всеволоду Большое Гнездо. Всеволод творил «суд истинен и нелицемерен, не смущаясь сильных своих бояр, обидящих менших и порабощающих сирот и насилье творящих»7.
Замечательной особенностью Владимиро-Суздальской земли являлся быстрый рост городов, в первую очередь Владимира. По характеристике летописца, в нем жили «люди мезинии володимерстии». О них ростовские бояре пренебрежительно отзывались: «то суть наши холопы каменыцики».
Но эти «холопы-каменьщики» удачно сражались в составе владимирского ополчения и одерживали победы над ростовцами. Поэтому прозвище «мезинии», младшие, каким их наделяли противники, звучит в устах владимирского летописца почти гордо.
Крупнейшее народное движение во Владимиро-Суздальской земле тесно связано с княжескими междоусобицами после смерти Андрея Боголюбского. Оно явилось прямым следствием тех классовых противоречий, которые порождены феодальным строем, хотя заговорщики, убившие Андрея, принадлежали к княжеской дружине и не были горожанами или смердами.
Волнения, развернувшиеся во Владимиро-Суздальской земле, в Боголюбове и других городах в 1175—1177 гг., тотчас же приняли широкие размеры и охватили не только городское население, но и деревню. Им предшествовал заговор против Андрея Боголюбского, в котором принимало участие 20 человек. В их числе находим Петра Кучкова зятя и Якима Кучковича. Позднейшие легенды связывали обоих названных лиц с боярином Стефаном Кучкою, легендарным владетелем Москвы. Здесь не место рассматривать вопрос о степени достоверности этих легенд8, но следует отметить, что заговор против Андрея Боголюбского был тесно связан с борьбою владимиро-суздальских бояр против княжеской власти. Только поздние предания рассказывают о наказаниях, постигших «поганых» Кучковичей и других княжеских убийц, современные же летописные известия молчат о преследовании заговорщиков. «Так уже сотворилось, князь наш убит, а детей у него нет»9, — рассуждают, собравшиеся ростовцы, суздальцы и переяславцы, тем самым признавая факт совершившимся, но избегая дать его оценку.
Летописи согласно указывают на участие в заговоре ключника Анбала, державшего ключи от всего княжеского хозяйства. Таким образом, очерчивается круг заговорщиков, принадлежавших к княжеским слугам, министериалам, или, по-русски, «милостникам».
Убийство Андрея Боголюбского вызвало волнения среди боголюбовских горожан, грабивших княжеский двор вместе с дворянами10.
Летописи рисуют обстановку полного безвластия, водворившуюся в Боголюбове после убийства Андрея. «И разошлись и начали грабить, страшно смотреть», — восклицает летописец11.
Вслед за убийством Андрея Боголюбского началось движение против княжеских людей по всей Владимиро-Суздальской земле. Только так можно понять слова летописи: «и много зла сотворилось в его волости, посадников его и тиунов его дома пограбили, а самих перебили, детских и мечников перебили, а дома их пограбили». В Троицкой сгоревшей летописи, кроме детских и мечников, указаны были также княжеские постельники12. Посадники, тиуны, детские и мечники осуществляли княжеский суд и расправу. Они были виновниками грабежей и расправ, испытываемых населением от представителей княжеской администрации. По выражению летописи, восставшие грабили их дома, «не ведуче глаголемаго: иде же закон, ту и обид много». Так в устах русского книжника закон связывается с обидами как какое-то неразрывное целое.
Выступления против княжеских людей не были результатом сознательных действий. Скорее это были стихийные выступления горожан и смердов, ненависть которых против князя и его администрации раньше сдерживалась только боязнью. Важнее отметить широкое недовольство в различных кругах населения Владимиро-Суздальской земли жестким правлением Андрея Боголюбского. Об этом говорят слова, обращенные заговорщиками к владимирцам об убийстве князя: «не у нас ведь одних замысел, но в нем (принимают участие. — М.Т.) и из числа ваших»13.
Следовательно, заговор против князя имел поддержку и в самом Владимире, а не только в кругах княжеских приближенных. Этот вывод подтверждается кратким добавлением Ипатьевской летописи о разграблении княжеских людей во владениях Андрея Боголюбского: «грабители же и из сел приходяче грабили, также было и во Владимире, пока не стал ходить Микулина в ризах с иконою святой богородицы по городу, тогда не стали грабить»14. Итак, волнения в Боголюбове и Владимире продолжались некоторое время. Во Владимире, как и в Боголюбове, также происходил разгром дворов княжеских людей, ставленников Андрея Боголюбского.
Особый интерес событиям 1175 г. придает участие в них смердов. «Грабители же и из сел приходяче грабили».
Это замечание летописца позволяет говорить о связи восстания горожан во Владимире и Боголюбове с движением смердов. Термин «грабители» в данном случае никак нельзя отожествлять с позднейшим значением этого слова. Таким термином представители господствующего класса нередко обозначали вообще людей, выступавших против феодального порядка. Обидное прозвище «грабитель», позднее — «вор», так же мало соответствует в некоторых случаях обычному пониманию этих слов, как и название декабристов «злодеями» в царских документах. «Грабители» из сел не могли бы действовать в городах, защищенных укреплениями, если бы они не находили поддержки среди самих горожан. За убийством Андрея Боголюбского, таким образом, последовало широкое движение горожан и смердов; антифеодальное движение в городах сопровождалось таким же движением в селах.
Внимание летописцев все время фиксируется на Владимире и Боголюбове, но это вовсе не говорит о местном характере волнений 1175 г. «И много зла сотворися в волости его», — пишет летописец, показывая этим широту антифеодального движения, охватившего всю «волость», всю область, подчиненную убитому князю. Всюду убивали посадников и тиунов, а дома их грабили. Посадники были княжескими правителями в городах, тиуны действовали и в городах и в сельских местностях. Здесь снова получаем указание на широту народных восстаний 1175 г., охвативших и города и села Владимиро-Суздальской земли.
Дальнейшие события во Владимиро-Суздальской земле иногда изображаются как столкновение старых и новых городов: с одной стороны, новый город Владимир, с другой — старые города Ростов и Суздаль. В этой традиционной постановке вопроса немного места остается для противопоставления «мизинных» владимирских людей Ростово-Суздальским боярам. Уже всякий социальный смысл теряется в утверждениях А.Н. Насонова, что в событиях, последовавших после смерти Андрея Боголюбского, речь шла о господстве «Русской земли» над Северо-востоком15.
Между тем события 1175—1177 гг. представляются большим социальным кризисом, охватившим всю Владимиро-Суздальскую землю. Главными противниками Михалка и Всеволода, младших братьев Андрея Боголюбского, выступают бояре. При этом ростовцы отнюдь не отожествляются с боярами, а изображаются только их союзниками. Отожествлять ростовцев и суздальцев с боярами, как это делает А.Н. Насонов, — это значит совершенно игнорировать ясные показания источников.
Помещая соответствующие места из летописей в примечаниях, чтобы не загромождать текста, приведу только одно летописное замечание, которое показывает, что под ростовцами имелись в виду в первую очередь горожане, жители Ростовской земли: Мстислав Ростиславич, «совокупив ростовци и боляре, гридьбу и пасынкы и всю дружину, поеха к Володимерю»16. Тут ростовцы совершенно четко отделены от бояр и от дружины.
Летописец подчеркивает, что Ростиславичи, соперники Михалка и Всеволода, «слушали бояр, а бояре учили их на многое имение» (в других списках — «имание», т. е. на захваты)17. Борьба владимирцев против бояр — это в первую очередь социальная борьба. Михалко и Всеволод опираются на «людей», следовательно, в основном на широкие городские круги. «Вси людье» встречают этих князей, когда они вступают во Владимир после победы над князьями-соперниками.
Симпатии владимирского летописца целиком на стороне братьев убитого князя — Михалка и Всеволода Юрьевичей. Но летописец выступает не против смоленских Ростиславичей, претендующих на княжение во Владимиро-Суздальской земле, а против бояр: «не против Ростиславичей бьются владимерци, но не желая покориться ростовцам»18. Главное обвинение против Ростиславичей заключается в том, что их чиновники «многую тяготу людям этим сотворили продажами и вирами». Они смотрят на ту землю, где сели княжить, не как на свою, а как на чужую землю19.
Конечно, было бы неправильно изображать Михалко и Всеволода борющимися за права «мизинных людей». В еще меньшей мере это можно сказать о владимирском летописце, упорно проводящем мысль о необходимости подчинения феодалам. «Противящийся власти — противится закону божию»20—вот смысл летописных рассуждений о событиях 1175 г.
Владимирские бояре и купцы восстают против Всеволода в 1177 г. Они требуют выдать им пленных рязанских князей, поддерживавших Ростиславичей. «И на третий день был мятеж великий в городе Владимире: восстали бояре и купцы, говоря: «князь, мы тебе добра хотим, и за тебя головы свои складываем, а ты держишь врагов своих на свободе, а вот враги твои и наши»21.
Прошло несколько дней, и «всташа опять людье вси и бояре», требуя расправы с пленными князьями. На этот раз дело дошло до открытого возмущения против князя, вынужденного уступить шумному выступлению горожан. Верхушка феодального общества в лице князя и дружины старается удержать горожан от расправы с пленными, но «холопы каменницы», как называли владимирских горожан ростовские и суздальские бояре, настаивают на своих требованиях. Вместе с ними выступает и городская верхушка, патрициат и купцы («бояре и купци»). Они, по летописи, проявляют активность во время великого «мятежа» 1177 г., хотя не они составляли то «многое множество» людей, которое пришло с оружием на княжеский двор.
Свидетельства летописей о народном движении во Владимиро-Суздальской земле 1175—1177 гг. скупы и часто противоречивы, но и они вскрывают ожесточенную классовую борьбу, раздиравшую феодальное общество XII в. «И великий мятеж был в земли той и великая беда, и множество паде голов, так что и числа нет»22. Такими словами заканчивает новгородский летописец известие об убийстве Андрея Боголюбского. «Великий мятеж» во Владимиро-Суздальской земле по праву может быть отнесен к крупнейшим народным движениям XII в.
Примечания
1. «Летопись по Лаврентьевскому списку», стр. 362. Боярские села упоминаются и дальше [ПСРЛ, т. I. М., 1962, стр. 382].
2. ПСРЛ, т. XV, стр. 336—338 [фототипическое переиздание. М., 1965].
3. Различного рода легендарные рассказы о владельцах ростовских сел помещены в так называемых летописях Хлебникова и Артынова. Но это только сказочные произведения XVIII—XIX вв., впрочем рассматриваемые в виде подлинных свидетельств в кн.: А.А. Титов. Ростовский уезд Ярославской губернии. М., 1885, стр. V—VIII.
4. М.Д. Приселков. Троицкая летопись. Реконструкция текста. М.—Л., 1950, стр. 257.
5. «Летопись по Лаврентьевскому списку», стр. 337 [ПСРЛ, т. I. М., 1962, стр. 355].
6. И.И. Срезневский. Материалы, т. I, стр. 773—777.
7. «Летопись по Лаврентьевскому списку», стр. 415, [ПСРЛ, т. I. М., 1962, стр. 437].
8. М.Н. Тихомиров. Древняя Москва. М., 1947, стр. И—13.
9. «Летопись по Лаврентьевскому списку», стр. 352.
10. В Ипатьевской летописи (стр. 402): «Горожане же боголюбьци разграбиша дом княжь, и делатели, иже бяху пришли к делу, золото и серебро, порты и паволокы, имение, ему же не бе числа». Конструкция фразы не очень ясна. Кто грабил — горожане и дворяне, ограбившие «делателей», или сами «делатели»? Датой убийства Андрея Боголюбского оставлен 1175 г., как в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях. То же известие, поставленное в Новгородской пергаменной летописи под 1174 г., носит черты несколько позднейшей записи. Тут же помещено известие о том, что Роман Ростисла-вич сел княжить в Киеве («Новгородская Первая летопись...», стр. 34), помещенное в Ипатьевской летописи под 1175 г.
11. «И развидошася и вьлегоша грабить, страшно зрети» («Летопись по Ипатскому списку», стр. 400).
12. «И много зла створися в волости его, посадник его и тиунов его домы пограбиша, и самех избиша, детьцкые и постельники и мечникы избиша, а домы их пограбиша» (М.Д. Приселков. Троицкая летопись. Реконструкция текста, стр. 254).
13. «Не нас бо одинех дума, но и о вас суть же в той же думе» («Летопись по Ипатскому списку», стр. 400).
14. «Грабители же и ис сел приходяче грабяху, тако же и Володимери, оли же поча ходити Микулиця со святою богородицею, в ризах, по городу, тождь почаша не грабити» (там же, стр. 402). Знаки препинания расставлены мною, так как в печатном издании летописи они поставлены произвольно.
15. А.Н. Насонов. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. М., 1951, стр. 187. Говоря о княжении Юрия Долгорукого, А.Н. Насонов замечает: «Таким образом, господство «Русской земли» над Северо-востоком должно было, по сути, возобновиться, что, конечно, не отвечало интересам ростовско-суздальского боярства».
16. Приведем летописные свидетельства, в которых ростовцы четко отделены от бояр: «приведоша ростовци и боляре»; «ростовци привели и боляре»; «послушав речи ростовьское и болярьское»; «ростовци и боляр все повязаша»; «ростовци и боляре» («Летопись по Лаврентьевскому списку», стр. 360, 361, 362) [ПСРЛ, т. I. М., 1962, стр. 380—382].
17. «Слушая боляр, а боляре учахуть я на многое именье» («Летопись по Лаврентьевскому списку», стр. 355) [ПСРЛ, т. I. М., 1962, стр. 37.5].
18. Там же, стр. 354—355 [там же, стр. 374].
19. «Яко не свою волость творита» (там же, стр. 355—356) [там же, стр. 375]
20. Там же, стр. 351.
21. «И на третий день бысть мятежь велик в граде Володимери: всташа бояре и купци, рекуще: «княже, мы тобе добра хочем, и за тя головы свое складываем, а ты держишь ворогы свое просты; а се ворози твои и наши» (там же, стр, 365).
22. «И велик мятежь бысть в земли той и велика беда, и множьство паде голов, яко и числа нету» («Новгородская Первая летопись...», стр. 34).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |