Глава XVI. Народные движения в Смоленской земле
С большой силой антифеодальные движения «людей», горожан и смердов проявились в Смоленской земле XII—XIII вв. Больше того, мы вправе говорить об особой остроте классовой борьбы в этой земле, которая нашла яркое отражение в литературных произведениях смоленского происхождения.
История Смоленской земли во второй половине XII в. относительно полно отражена в наших источниках. Смоленская земля представляла собой довольно обширную область, лежавшую по верхнему течению Днепра. К ней обычно относилось и Торопецкое княжество в верховьях Западной Двины и Ловати.
Феодальное хозяйство получило в Смоленской земле большое развитие. О значительном распространении в ней крупного землевладения говорит известное уже нам письмо Климента Смолятича, относящееся к XII в. Климент ополчается против «славы хотящих», которые присоединяют дом к дому, села к селам, сябров, борти, пожни, ляда и старины, изгоев порабощают1. «Славы хотящие», как мы видим, порабощали изгоев, какую бы категорию крестьян мы ни понимали под этим названием. Изгои указаны также в уставной грамоте Смоленской митрополии жившими в некоторых селах, их «прилагали», порабощали смоленские феодалы.
Уставные грамоты Смоленской епископии говорят о быстром обояривании сел, ранее населенных сябрами — смердами-общинниками, бортниками, изгоями. Передача сел «в собственность епископии означает тем самым и превращение в монастырских людей основного населения этих сел — смердов»2, — пишет в своей статье, посвященной изгоям, И.И. Смирнов. И с этим нужно согласиться. Ранее свободные общинники становятся закрепощенными людьми, «истужниками», работающими по принуждению. В церковных памятниках слово «истужание» является переводом латинского furor — страх, угроза3.
Смоленск в XII—XIII вв. был одним из крупнейших русских городов. Развитое ремесло и торговля объясняют нам появление таких замечательных документов, как договор Смоленска с Ригой и немецкими городами, сохранившийся в нескольких редакциях XIII в. В него включена «Правда», судебник, который действовал в Смоленске и по своим нормам близко стоит к Пространной «Русской Правде».
В таком крупном городе, как Смоленск, горожане, «люди», естественно, имели большое влияние на политические дела. Немногочисленные смоленские документы XII в. определенно указывают на совместную деятельность князя и «людей». В уставной грамоте Смоленской епископии (1151 г.) князь говорит о своем совещании с людьми: «приведох епископа Смоленску, сдумав с людми своими». Уже П.В. Голубовский справедливо указывал, что смоленское вече имело «право законодательное» в XIII в.4 Именно в Смоленске возникли официальные документы, в которых отразился тот факт, что «люди» совместно с князем принимают участие в политических делах. Князь утвердил уставную грамоту Смоленской епископии, «сдумав с людми своими», т. е. после совещания с горожанами. Об этом же говорят ее заключительные слова: «да сего не посуживай никто же по моих днех, ни князь, ни людие»5. Участие горожан в учреждении епископии в Смоленске станет понятным, если вспомнить о том, что городские весы и меры веса, «мерила», находились в распоряжении епископа. В соборе Богородицы лежала образцовая «капь» — гиря6.
Смоленские горожане принимали участие в составлении договора 1229 г. Договор был составлен по соглашению князя с вечем: «чтобы во веки стояло, и князю было бы любо и смолянам»7. В составлении договора со смоленской стороны принимал участие Тумашь Михалевича Послами в Ригу ездили из Смоленска поп Иеремей и Пантелей — сотский, называемый в других списках договора «умным мужем». Как мы знаем, сотские были теснейшим образом связаны с городскими ремесленниками и купцами. В посольстве смоленского князя Ростислава Мстиславича представителем Смоленска являлся Иван Ручечник8. Прозвище «Ручечник», вероятно, указывает на его ремесленную или торговую специальность. Слово «ручька» обозначало в древней Руси сосуд, в том числе и драгоценный сосуд9, а слово «ручник» — полотенце. Для определения специальности Ивана Ручечника ближе всего подходит первое слово: ручечник, вероятно, — мастер, выделывающий металлические сосуды.
Непосредственное указание на «крамолы» в Смоленске имеем в летописи под 1186 г.: «в то же время восстание в Смоленске между князем Давыдом и смолнянами, и много пало голов лучших людей»10. Причины распри князя с жителями Смоленска неизвестны, неясно также, жертвой чего пали многие «лучшие мужи»: было ли это результатом их борьбы с князем, или, наоборот, «лучшие люди» поддерживали князя против восставших смолян.
В 1232 г. князь Святослав Мстиславич утвердился на своем наследственном столе в Смоленске только силой, с помощью полочан. Он взял Смоленск и отдал на «щит», т. е. на разграбление, перебил много жителей, а сам сел на княжение11.
Смоленские князья относительно прочно и долго сидят на своем столе, но не столько по праву происхождения и наследования, сколько по соглашению с феодалами и «людьми» Смоленской земли. Смоляне также выгоняют от себя и вводят к себе на стол представителей княжеской династии12. Вспомним и характерные слова в плаче княгини над гробом смоленского князя Романа Ростиславича: «многия досады принял от смолян, и не видела тебя, господин, никогда воздающим зло за их зло»13. Постоянные ссоры смолян с князьями отмечаются летописью и для самого конца XII в. В это время они враждовали со своим князем Давыдом. На этом строили свои расчеты недоброжелатели смоленского князя. «Сказывают мне взятые в плен смоляне, что их братья недобро живут с Давыдом; а у нас вновь такого времени не будет», — писал один князь другому, предлагая напасть на Смоленск.
Летописи не дают возможности проследить, какие круги населения враждовали с князьями, но это поясняют разобранные выше официальные документы Смоленского княжества. Они обнаруживают большое значение в жизни Смоленска «людей» — горожан в широком смысле этого слова. Конечно, и масса горожан, в том числе ремесленников, не представляла что-либо единое. В ней существовало также общественное неравенство. Во многих народных движениях «люди» выступают вместе с боярами, как это позже увидим в Новгороде, хотя цели и интересы трудового населения и феодалов были разные. Внутренние распри в Смоленске не были только борьбой за городские привилегии, они имели определенное классовое содержание.
Борьба горожан против феодального гнета часто сочеталась с антифеодальной борьбой крестьян.
Как ни скудны и как ни трудны для расшифровки указания наших источников о классовой борьбе в Смоленской земле, у нас все-таки имеется некоторое основание говорить, что восстание («встань») в Смоленской земле не ограничивалось только городом, а распространялось и на деревню. Недаром смоленские церковные произведения прославляли тех, кто терпеливо переносил «прогнание и разграбление без правды от вельмож и от судей неправедных». Призывы к покорности и терпению прикрывали собой существование безудержной феодальной эксплуатации закрепощенных людей и холопов.
К счастью, мы обладаем таким источником, который вводит в гущу городской жизни в Смоленске конца XII — начала XIII в.: это — известное, но малоизученное житие Авраамия Смоленского.
Произведение это написано замысловатым и вычурным языком, старательно скрывающим за хитросплетением словес настоящие причины возмущения против Авраамия. Но и за цветистыми фразами и риторическими отступлениями перед нами во весь рост встает будничная жизнь большого средневекового города.
Авраамий произносит проповеди, обращенные «к малым же и к великим, рабам же и свободным и рукодельным». Этим он привлекает к себе смоленских жителей и вызывает ненависть городских священников, теряющих свою паству и вместе с ней свои доходы.
Слово «рукодельные» очерчивает нам ту среду, в которой вращался Авраамий. Рукоделие — ручной труд, ремесло; рукодельник, или рукодельный, — занятый ручным трудом, ремесленник14. Средством воздействия на своих слушателей Авраамий избрал не только проповеди, но и искусство. Он написал две иконы; на одной — страшный суд, на другой — «воздушные мытарства». В «мытарствах» изображались блуждания грешной души через 20 мытарств, связанных с различными грехами. Картина мытарств должна была вызвать большое недовольство среди знатных и богатых людей; ведь второе мытарство было оклеветание, восьмое — ростовщичество, грабление, насильство и мздоимство, а двадцатое — немилосердие, в частности «на рабы и рабыни». Проповеди Авраамия сопровождались коленопреклонениями, биением в грудь и криком.
Не удивительно, что деятельность Авраамия вызвала недовольство духовенства, обвинившего ретивого проповедника в еретичестве. Против Авраамия поднялась «крамола», и его вызвали на княжеский суд.
Сцена суда над Авраамием поражает своей картинностью: «Собрались же все от мала и до велика, весь город на него. Одни говорят — заточить, а другие — пригвоздить к стене и сжечь, а другие — побить его. Провели его через город. Когда же на двор владычень собрались игумены и попы и чернецы, князья и бояре, дьяконы и все церковники, тогда послали за блаженным, когда уже все собрались. Посланные же слуги, взяв его, влачили его, как злодея, одни издевались над ним, другие насмехались над ним и бросали ему бесчинные слова, и весь город и на торгу и на улицах везде полно народа, и мужчины, и женщины, и дети, и было тяжко смотреть это зрелище»15. Сборище, на которое вели Авраамия, названо в житии «снемом», т. е. совещанием, съездом.
Авраамий был оправдан на суде, но это оправдание объяснено в житии как-то неясно. Составитель жития только дает понять, что в оправдании Авраамия принимал участие некий Лука Прусин, получивший свое прозвище, видимо, от Пруссии, с которой Смоленск в это время вел сношения. Лука Прусин назван блаженным и преподобным; это прямое указание на то, что он принадлежал к духовенству.
История с Авраамием Смоленским рисует перед нами «шатание» в городе, вызванное необычными проповедями чернеца. Впоследствии словами «шатание» и «шатость» будут обозначать народное волнение. Именно в таком смысле и употреблено слово «шатание» в каноне Авраамию, откуда оно нами и взято.
Житие Авраамия изобилует ссылками на церковную литературу. Автор его — ученый книжник, ополчившийся на «крамольствовавших» против Авраамия. Но церковная форма повествования не может окончательно затемнить сущность рассказа о «крамоле» в Смоленске. В то время как игумены и попы «рычали, подобно волам» на Авраамия, князь и бояре вынесли ему оправдательный вердикт. В житии это представлено как доказательство невиновности Авраамия, но автор жития тут же проговаривается о волнениях в городе. По словам жития, к Авраамию запрещено было приходить: «тако же бе и сему их запрещение, яко и никому же не приходити к нему; мнози же мечници на всех путех стрежааху, а неции разграблени быша». Перевод этой фразы будет звучать приблизительно так: «Так же было и с этим их запрещением, чтобы никому не приходить к нему; многие же мечники на дорогах стерегли, а некоторые разграблены были».
Кто был разграблен — неясно, но ясно, что в городе шли волнения, заставившие княжеских людей, «мечников», стеречь дороги. Так чисто церковный по форме памятник вводит нас в гущу городской жизни и городских волнений на Руси XII—XIII вв.
Примечания
1. Н. Никольский. О литературных трудах митрополита Климента Смолятича, писателя XII века. СПб., 1892, стр. 104.
2. И.И. Смирнов. К вопросу об изгоях. — «Академику Борису Дмитриевичу Грекову ко дню семидесятилетия», стр. 106.
3. И.И. Срезневский. Материалы, т. I, стр. 1154.
4. П.В. Голубовский. История Смоленской земли до начала XV ст. Киев, 1895, стр. 214—215.
5. Там же, стр. 257.
6. «Капь, чимь то весить, излъмлена будет, а любо легце будеть» («Русско-Ливонские акты», стр. 436—437).
7. «Абы в векы стояло, и князю любо бы и всем смолняном».
8. «Летопись по Ипатскому списку», стр. 344.
9. И.И. Срезневский. Материалы, т. 111, стр. 200: «Возьми ручку злату» (в других списках — сосуд).
10. «В то же время въстань бысть Смоленьске промежи князьмь Давыдомь и смолняны, и много голов паде луцьших муж» («Новгородская Первая летопись...», стр. 38).
11. «В то же лето вэя Святослав Смолньск на щит с полочаны на Боришь день, исеце смолняны, а сам седе на столе» (там же, стр. 72).
12. «Летопись по Лаврентьевскому списку», стр. 355. В 1175 г. смоляне «выгнаша» Ярополка и «введоша» княжить Мстислава.
13. «Летопись по Ипатскому списку», стр. 417—418 [ПСРЛ, т. II. М., 1962, стр. 617].
14. И.И. Срезневский. Материалы, т. III, стр. 193—194.
15. «Събраша же ся вси от мала и до велика, весь град на нь. Инии глаголють заточити, а инии к стене ту пригвоздити и зажещи, а друзии потопити и, проведше въсквозе град. Всем же собравшимся на двор владычень, игуменом же и попом и черньцем, князем и боляром, диакони и вси церьковници, внегда послаша по блаженаго, уже всем собравшимся. Посланыя же слугы, емше, яко злодеа влачаху, овии ругахуся ему, инии же насмихаахуся ему и бесчинная словеса кыдаще, и весь град и по торгу и по улицам — везде полна народа, и мужи же, глаголю, и жены и дети, и бе позор тяжек видети» (С.П. Розанов. Жития преподобного Авраамия Смоленского. СПб., 1912, стр. 10).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |