Глава XIII. Новгородское восстание 1136 г.
Политика Всеволода, направленная в сторону дальнейшего усиления феодального гнета, должна была встретить сильнейшее сопротивление среди смердов и «черных людей», что и привело к новгородскому восстанию 1136 г. Следует, впрочем, отметить что восстание этого года было, в сущности, вторым выступлением против Всеволода, так как первое восстание произошло в 1132 г., когда князь вернулся в Новгород после своей неудачной попытки утвердиться в Переяславле Русском.
Летопись определяет движение 1132 г. как восстание: «бысть встань велика в людех»В этой короткой фразе точно указаны как самый характер движения — восстание («встань»), так и среда, в которой оно началось, — «люди». Восстание не ограничилось только Новгородом, в нем приняли участие псковичи и ладожане. Таким образом, имело место широкое движение, направленное против князя и охватившее не только Новгород, но и его пригороды. Результатом восстания было изгнание Всеволода из Новгорода и смена посадников. Посадник Мирослав был отослан посадничать в Псков, возможно, по соглашению с псковичами. Всеволод почти тотчас же после своего изгнания возвратился снова на новгородский стол, но волнения в Новгороде не утихли.
В 1134 г. «начали молвити новгородцы о Суздальской войне и убили своего мужа, сбросили его с моста»1. Это случилось весной, а зимой новгородцы ходили с Всеволодом походом в Суздальскую землю. Известие о расправе новгородцев с каким-то из своих сограждан («мужем») оставлено в летописи без объяснения. Можно только предполагать, что расправа произошла на вече, где совещались о походе против суздальцев («почаша молвити»). Поход в Суздальскую землю окончился полным провалом. В битве при Ждане горе погибло «много добрых мужей» из числа новгородцев. Это окончательно решило судьбу Всеволода и привело к восстанию 1136 г.
События этого года изложены в Новгородской летописи с позиций, благоприятных для Всеволода. Эта особенность текста летописи, рассказывающего о восстании 1136 г., не может быть оставлена без внимания. Ведь личность летописца сказывается в характере сообщаемых им сведений. На этот раз мы можем с большой точностью определить автора летописных известий 1136 г.
В литературе давно уже было обращено внимание на то, что события 30-х годов XII в. изложены в Новгородской летописи с большой обстоятельностью и особым вниманием к летосчислению, которое обозначается сложным образом — с показаниями лунного счета и пр. Между тем известны астрономический трактат, написанный одним из монахов Антониева монастыря — Кириком, а также «Вопрошание» Кирика к епископу Нифонту. Сопоставив эти памятники друг с другом, А.А. Шахматов пришел к мысли, что записи 1136—1137 гг. в Новгородской летописи были сделаны именно Кириком2. Такое предположение объясняет некоторые особенности летописного рассказа о восстании 1136 г., так как Кирик был приближенным епископа Нифонта, сторонника Всеволода Мстиславича.
Обратимся теперь непосредственно к летописному рассказу о восстании.
«В лето 1136 индикта лета 14, новгородцы призвали псковичей и ладожан и приговорили изгнать князя своего Всеволода. И посадили его на епископском дворе с женою и с детьми и с тещею, месяца мая в 28. И стража стерегла день и ночь с оружием, 30 мужей на день. И сидел 2 месяца, и пустили из города июля в 15, а Владимира, сына его, приняли. А вот вины его указывали: 1. не блюдет смердов; 2. зачем ты хотел сесть в Переяславле; 3. ехал ты с боя впереди всех; а потому много погибших; в начале велел нам, сказал, к Всеволоду присоединиться, а снова от него отступить велит. И не пустили его, пока иной князь не придет»3.
Как видим, возмущение против князя началось 28 мая 1136 г. Новгородцы постановили свергнуть Всеволода и посадили его под стражу на епископском дворе вместе с женою, детьми и тещей. Князь находился в заточении полтора месяца. Только 15 июля он получил свободу и был отпущен из города. Через несколько дней, 19 июля, в Новгород прибыл новый князь — Святослав Ольгович.
В летописном рассказе речь идет о вечевом решении, направленном против князя. Новгородцы приговорили («сдума-ша») изгнать Всеволода, изложив его вину в 3 пунктах, а четвертый выдвинув дополнительно. Из этих обвинений три относятся к политической деятельности Всеволода. Его обвиняют в том, что он хотел перейти княжить в Переяславль, первым бежал с поля битвы (имеется в виду битва на Ждане горе), придерживался колеблющейся политики: то присоединялся к киевскому князю Всеволоду Ольговичу, то от него отступал, в зависимости от политической обстановки на юге Руси. Так рассказ Кирика тщательно смазывает классовый характер движения, даже не объясняя, что надо понимать под важнейшим из предъявленных князю обвинений: «не блюдеть смерд».
Но из дальнейшего летописного изложения видно, что события 1136 г. были не простой сменой князя, а имели характер крупного народного восстания.
Движение 1136 г. не ограничилось только Новгородом, в изгнании Всеволода приняли участие псковичи и ладожане, как это было при первой попытке изгнания того же князя из Новгорода в 1132 г. Следовательно, политика Всеволода Мстиславича в какой-то мере затрагивала интересы всей Новгородской земли, представляла опасность для определенных общественных кругов не только в Новгороде, но и в Пскове и в Ладоге.
Кто же, собственно, выступал против Всеволода Мстиславича? Ответ на этот вопрос дает дальнейший летописный рассказ. После своего изгнания из Новгорода Всеволод Мстиславич отправился в Киев и получил в княжение Вышгород. Пребывание его на юге Руси было недолгим, так как он получил приглашение от псковичей стать у них князем.
По словам южной летописи, псковичи «отложишася» от новгородцев4. Новгородская же летопись сообщает о бегстве посадника Константина «и инех добрых мужь» к Всеволоду, о стремлении сторонников Всеволода опять его вернуть в Новгород, что вызвало новую вспышку народного возмущения против Всеволода. «И мятежь был велик в Новгороде: не захотели люди Всеволода и побежали иные к Всеволоду в Псков, и взяли на разграбление дома их, Коснятин, Нежатин, и иных много; и еще искали тех, кто из бояр, сторонники Всеволода, на тех взяли до полторы тысяч гривен, и дали купцам экипироваться на войну»5.
Из сообщений летописи становится понятным, что противниками Всеволода были «люди», а сторонниками — «добрые мужи». Указание на купцов, которые получили деньги на экипировку для войны с Всеволодом за счет бояр, «приятелей» Всеволода, показывает, что часть купечества шла вместе с «людьми». Следовательно, мы имеем перед собой те группы населения, которые принимали участие в составлении устава Всеволода о церковных судах и упомянуты в его «Рукописании». В основном это купцы и ремесленники, выступающие против Всеволода и поддерживающих его бояр.
Летопись сообщает о разграблении дворов Константина и Нежаты как сторонников Всеволода. В Константине мы можем видеть посадника Константина Микульчича, который получил посадничество незадолго до майского восстания в Новгороде, но бежал к Всеволоду. Позже мы узнаем о заточении его в Киеве князем Всеволодом Ольговичем, что случилось в 1140 г. Константин вновь сделался посадником после того, как Мономаховичи снова овладели Киевом6. В Нежате, двор которого был разграблен в Новгороде, надо видеть Нежату Твердятича, который бежал в Суздаль, «Святослава деля», т. е. от Святослава Ольговича7. Таким образом, купцы выступали заодно с «черными людьми», против бояр и княжеской власти. По выражению Маркса, «благородная свобода искала убежища в стенах городов среди лавочников и ремесленников»8.
Волнения в Новгороде происходили одновременно с движением в деревне. На это намекает обвинение князя в том, что он «не блюдеть смерд». Это обвинение объясняет нам те причины, которые побудили новгородцев призвать для изгнания князя ладожан и псковичей. «Не блюдеть смерд» — не оберегает смердов, не заботится о них — вот смысл обвинения, выдвинутого против Всеволода. Эту особенность восстания 1136 г. отмечает и Б.Д. Греков, указавший, что восстание «одними городскими низами не ограничивалось, что в нем принимали участие и смерды»9.
Однако доказательств совместного движения городских низов и смердов в 1136 г., кроме слов летописи «не блюдеть смерд», мы до сих пор не имели, так как историки мало обращали внимания на один документ, который является почти современным восстанию. Речь идет об уставе новгородского князя Святослава Ольговича, того самого, который был приглашен в Новгород на смену Всеволоду.
Документ носит название: «Устав, бывший преже нас в Руси от прадед и от дед наших». В самом уставе имеются указания на время его написания: «в лето 6645, индикта 15», «урядил» его князь Никола Святослав и епископ Нифонт. Причина составления устава объяснена следующим образом: «А здесь в Новгороде я нашел, что есть десятина от даней, установлено прежде меня бывшими князьями. Столько видел десятины от вир и продаж, сколько дней в руке княжей в клети его. Нужда была епископу, нужда же князю в этом, в десятой части божией. Ради этого уставил я святой Софии, пусть берет епископ за десятину от вир и продаж 100 гривен новых кун, которые выдает домажирич из Онега. Если же не будет сотни сполна у домажирича, пусть восемьдесят выдает, а остаток возьмет 20 гривен у князя ис клети»10.
Текст устава не вполне ясен. В самом деле, что обозначает выражение «толико от вир и продажь десятины зьрел, елико днии, в руце княжии в клеть его». По-видимому, смысл этих слов надо понимать так: князь увидел, что столько же поступлений от десятины в пользу церкви, сколько идет в руки князя, в его «клеть», т. е. в казну. Известно, что получение дани и других поступлении в княжескую казну иногда измерялось определенными отрезками времени, в данном случае днями. Такой порядок показался князю неудобным: «нужа же бяше нискупу, нужа же князю в томь, в десятой части божии». Следовательно, затруднения возникали из-за десятины, шедшей в пользу церкви. «Нужда» — необходимость; может быть, слово «нужда» употреблено в смысле бедствия. Поэтому князь постановляет выдавать за десятину от вир и продаж 100 гривен, получая их от домажирича, как правильно указывает Б.Д. Греков, — от княжеского казначея, управляющего. В случае необходимости деньги добавлялись из княжеской казны — «у князя ис клети».
После этого общего постановления в уставе указываются размеры дани в отдельных погостах, причем они указаны в «сорочках» — денежном счете, основанном на исчислении мехов по сорок штук в вязке. Устав был принят в 1137 г. по согласию с епископом и приписан почерком XIV в. к обширной новгородской Кормчей 1280 г. (или 1282), которая принадлежала Софийскому собору в Новгороде. В самом уставе, однако, выражено сомнение в том, что все постановления устава будут сохранены в целости. Поэтому создатели устава грозят его нарушителям: «если кто порушит устав... князь ли или иной кто из сильных новгородцев, будет богу сопротивен и святой Софии».
Появление устава Святослава Ольговича становится понятным в условиях волнений 1136 г., когда вопрос о смердах встал вплотную перед правящими новгородскими кругами. Объяснить эту внезапную заботу о смердах мы можем лишь при предположении, что волнения смердов в Новгородской земле охватили большие пространства. Этим объясняется участие ладожан и псковичей в изгнании Всеволода Мстиславича из Новгорода, так как он не заботился о смердах — «не блюдеть смерд». Вмешательство нового новгородского князя в распределение даней представляло собой попытку урегулировать вопрос о десятине, которую платили смерды в пользу церкви. Вероятно, была сделана и попытка урегулирования поборов со смердов в пользу князя.
Попытки урегулировать вопрос о взимании податей со смердов, по-видимому, встречали некоторый отпор со стороны бояр и церковных кругов. Отсюда заклятие, содержащееся в уставе Святослава Ольговича против будущих князей и сильных новгородцев, которые вздумают нарушить его постановления. Напомним, что устав был составлен в 1137 г., следовательно, в момент борьбы Святослава Ольговича со Всеволодом Мстиславичем, когда новгородцы ходили на Псков и вернулись с Дубровны11.
Устав Святослава Ольговича показывает, что судьба смердов была тесно связана с восстанием 1136 г., но он все-таки не может дать ответа на два вопроса: во-первых, в чем заключались действия Всеволода по отношению к смердам, вызвавшие упрек, что он не заботится о смердах; во-вторых, какие же доказательства участия смердов в восстании против князя.
Ответ на первый вопрос дают сведения грамот Всеволода, передающих земли и смердов в распоряжение бояр и монастырей. Здесь мы и находим разгадку упрека в том, что Всеволод «не блюдеть» — не заботится о смердах, раздавая села и деревни новгородским феодалам. Становится понятным и то обстоятельство, что деятельность Всеволода нашла поддержку у бояр и церкви, объявившей этого князя «святым» уже в том же XII в. Сказание об открытии «мощей» Всеволода, служба, посвященная его памяти, и позднейшее житие его неожиданно переносят нас в гущу событий XII в. Особенно интересен рассказ о перенесении «мощей» в Пскове. Гроб Всеволода «понесоша с великою честию ко вратам градским от Великия реки, иже зовомы Смердии. И ту ста недвижима рака святого не хотяше во врата внити». Ночью князь явился во сне некоему человеку и заявил: «не хощу ити в те врата»12. Так церковник конца XII в. (перенесение «мощей» состоялось в 1192 г.) оставил нам воспоминание о звериной ненависти Всеволода и его сторонников к смердам, тем самым указывая и на участие смердов в восстании 1136 г.
Восстание 1136 г. стало своего рода гранью в истории Великого Новгорода. До этого времени в Новгороде обычно княжил старший сын киевского великого князя. После 1136 г. на новгородском столе происходит быстрая смена князей, вследствие чего усиливается значение боярского совета, посадника и тысяцкого. Многие ученые датируют начало республиканского строя в Новгороде 1136 годом.
Однако трудящееся население Новгородской земли мало выигрывает от усиления власти и значения новгородских феодалов. Это приводит к дальнейшему развертыванию классовых конфликтов в Новгородской земле, крупнейшим проявлением которых были события 1161 г.
В летописи они показаны как выступление новгородцев против их князя Святослава Ростиславича. К князю, спокойно жившему в своей резиденции на Городище, в нескольких верстах от города, примчался вестник и сообщил: «князь, великое зло делается в городе, хотят тебя люди взять». Святослав удивился и выразил сомнение в правильности этого известия. «И пока он это говорил, вошло множество народа, людей; схватив князя, они заперли его в избу, а княгиню послали в монастырь, а дружину его заковали, а имущество его и дружины разграбили»13.
Ипатьевская летопись далее кратко сообщает о репрессиях, предпринятых киевским князем Ростиславом по отношению к новгородским купцам в Киеве, о появлении в Новгороде нового князя, присланного из Суздаля, и об освобождении Святослава.
Этот рассказ имеет существенное дополнение в той летописи, которой пользовался Татищев. Новгородская «чернь» вскоре восстала и против нового князя — Мстислава. В Киев к Ростиславу было отправлено посольство «просить прощения о учиненном сыну его Святославу бещестии и разорении, полагая вину ту на смердь»14. Татищев слово «смердь» переводит как «подлость», понимая под этим, по терминологии XVIII в., «подлое», т. е. податное, бедное, население. Но это только доказательство того, что в его источнике было прямое указание на смердов, виновных в выступлении против Святослава. Таким образом, мы имеем намек на выступление в 1161 г. смердов, соединившихся с горожанами, «людьми».
О каких-то волнениях в деревне заставляет предполагать и более позднее летописное известие о выводе из Новгорода князя Ярослава Владимировича в 1184 г. Причиной недовольства новгородцев явились злоупотребления, совершаемые Ярославом в Новгородской земле: «негодовали на него новгородцы, потому что много делали вреда области новгородской» («много творяху пакостии волости Новгородьскей»)15. Множественное число «творяху» заставляет предполагать, что речь идет о княжеских слугах Ярослава, налагавших на население незаконные поборы и повинности.
Некоторые дополнения к летописному рассказу находим в том же «Слове» о перенесении «мощей» Всеволода Мстиславича. Это произошло в 1192 г. при его внуке, новгородском князе Ярославе Владимировиче. Тогда-то и свершилось «чудо» с ракой Всеволода, «не желавшей» войти в город через Смердьи ворота. Ярослав остался в городе «донде же врата устроиша», и несговорчивый покойник вошел в псковский кремль через новые ворота, пробитые в стене со стороны реки Псковы16. Перенесение «мощей» Всеволода понадобилось Ярославу для демонстрации против смердов, волнения которых однажды уже привели к изгнанию его самого из Новгорода.
Примечания
1. «Новгородская Первая летопись...», стр. 22.
2. А.А. Шахматов. Разыскания о древнейших русских летописных сводах, стр. 184—185.
3. «В лето 6644, индикта лета 14, новгородьци призваша пльсковиче и ладожаны, и сдумаша, яко изгоните князя своего Всеволода, и въсадиша в епископль двор, с женою и с детьми и с тьщею, месяца маия в 28; и стражье стрежаху день и нощь с оружиемь, 30 мужь на день. И седе 2 месяца, и пустиша из города июля в 15, а Володимира, сына его, прияша. А се вины его творяху: 1, не блюдеть смерд; 2, чему хотел еси сести Переяславли; 3, ехал еси с пълку переди всех, а на то много; на початыи, велев ны, рече, к Всеволоду приступите, а пакы отступити велить; не пустиша его, донележе ин князь приде» («Новгородская Первая летопись...», стр. 24). В печатном издании расстановка знаков препинания несколько иная.
4. «Летопись по Ипатскому списку», стр. 216.
5. «Мятеж бысть велик Новегороде: не въехотеша людье Всеволода; и побегоша друзии ко Всеволоду Пльскову, и възяша на разграбление домы их, Къснятин, Нежятнн и инех много, и еще же ищюще то, кто Всеволоду приятель бояр, тъ имаша на них не с полуторы тусяце гривен, и дата купцем крутитися на войну» («Новгородская Первая летопись...», стр. 24—25).
6. «Новгородская Первая летопись...», стр. 27, 209—211, 213, 214.
7. Там же, стр. 26.
8. «Архив Маркса и Энгельса», т. V, стр. 419.
9. Б.Д. Греков. Киевская Русь, стр. 271.
10. «А зде в Новегороде, что есть десятина от дании, обретох уряжено преже мене бывъшими князи. Толико от вир и продажь десятины зьрел, олико днии в руце княжи и в клеть его. Нужа же бяше пискупу, нужа же князю в томь, в десятой части божии. Того деля уставил есмь святой Софьи, ать емлеть пискуп за десятину от вир и продажь 100 гривен новых кун, иже выдаваеть домажиричь из Онега. Аче не будет полна ста у домажирича, а осмьдесят выдасть, а дополнок възметь 20 гривен у князя ис клети» (М.Н. Тихомиров и М.В. Щепкина. Два памятника новгородской письменности. М., 1952, стр. 20).
11. «Новгородская Первая летопись...», стр. 25.
12. М. Погодин. Псков (из дорожных заметок), приложение к протоколу IV общего собрания Псковского Археологического общества 12 февраля 1881 г., стр. 7.
13. «Летопись по Ипатскому списку», стр. 350.
14. В.Н. Татищев. История Российская с самых древнейших времен, кн. 3, стр. 135 [изд. 1964 г., т. Ill, стр. 76].
15. «Новгородская Первая летопись...», стр. 36.
16. М. Погодин. Псков (из дорожных заметок), стр. 7—9.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |