Глава VIII. Крестьянское движение в южной Руси 1068—1071 гг.
На первый взгляд киевское восстание 1068 г. может представиться чисто городским выступлением, но в действительности оно имело гораздо больший охват и было тесно связано с крестьянским движением. Первым указал на эту особенность киевского восстания 1068 г., впрочем без приведения доказательств, основанных на анализе источников, украинский историк М. Ткаченко. По его мнению, в восстании принимало участие городское и сельское население1. Факт тесной связи города с деревней в средние века общеизвестен. Говоря о плебейской оппозиции в городах Германии XVI в., Ф. Энгельс отмечает, что ее превращают в партию только крестьянские восстания, и видит в этом «яркое доказательство того, насколько город тогда зависел еще от деревни»2. С еще большим правом о зависимости города от деревни можно говорить по отношению к Киевской Руси XI столетия.
Во второй половине XI в. феодальное землевладение сделало в Киевской земле дальнейшие успехи. О порядках крупной феодальной вотчины дает представление «Житие Феодосия», игумена Киево-Печерского монастыря. Автор «Жития» старался представить своего героя в образе типичного подвижника, далекого от забот о мирских удобствах, равнодушного к земным благам. Тем не менее и его повествование вскрывает перед нами тяжелое положение «рабов», как в «Житии» именуются холопы и закрепощенные крестьяне, трудившиеся на монастырских землях.
Родители Феодосия, по словам его биографа, не принадлежали к «властелинам» того города, где они жили, но не были и людьми бедными. Невнимание Феодосия к одежде, нежелание его ходить на пиры рассматривалось ими как своего рода нарушение приличий. Поэтому они настойчиво требовали от сына одеваться в «светлые одежды», как ему полагалось по занимаемому положению в обществе. С тринадцати лет Феодосий стал работать на полях, выходить «с рабы на село», что страшно возмущало его мать.
Биограф всячески старается нарисовать облик Феодосия в виде подвижника, убивавшего свою плоть непосильными трудами, но его нисколько не возмущает само существование «рабов», трудившихся на феодалов. Не возмущало это и самого Феодосия, принявшего иночество. Он приносит с собой в монастырь привычки рачительного феодала, глядящего на своих холопов и крестьян взглядом эксплуататора. Биограф ставит в заслугу Феодосию его непрерывное стремление к обогащению монастыря, увеличению земельной собственности. Монастырю принадлежали села, где жили особые монахи—управители и находились скотные дворы с «хлевами» для содержания скота3. Жизнь игумена проходит в непрерывных заботах о накоплении материальных благ и прокормлении прожорливой братии. Особенно много хлопот доставлял игумену громадный расход муки. Однажды монах, ведавший монастырскими хлебопеками, донес, что в сусеке осталось совсем мало муки, всего лишь две или три пригоршни отрубей. Однако тревога была напрасной. Сусек, якобы по «чудесному» вмешательству, оказался наполненным мукой настолько, что она пересыпалась через стенку на землю. В монастырских закромах и погребах внезапно появлялись бочки, наполненные медом и вином. Часть этих запасов присылали разные «христолюбци» (князь, бояре), часть производилась в монастыре или покупалась на его средства.
Размеры приношений порой поражали и биографа. Однажды вечером, например, в монастырь привезли 3 воза глиняных сосудов — корчаг, наполненных вином. В другой раз келарь, заведовавший монастырским хозяйством, доложил Феодосию, что нечего подавать на стол для братии. Последовало распоряжение: сварить пшеницу и, смешав с медом, подать на обед. И вдруг некий боярин прислал три воза с хлебом, сыром, рыбой, горохом, пшеном и медом.
Дарения от князей и бояр охотно принимались монастырскими властями. Но не эти дары создавали богатство и политическое значение монастырей, а феодальная собственность. Печерскому монастырю принадлежали села, населенные закрепощенными крестьянами. Для присмотра за смердами и холопами были поставлены «тиуны и приставники и слуги», которых Феодосий даже на пороге смерти наставлял «пребывать каждому в порученной ему службе». Монастырское хозяйство имело такую же структуру, как и хозяйство княжеское, оно нуждалось в тиунах и слугах для понуждения холопов и крестьян к работе на феодала4.
Ярким показателем приниженного положения крестьян в феодальных вотчинах Киевской земли второй половины XI в. является установление в них средневекового права феодала на выморочное имущество крестьянина, известное в Западной Европе под названием права «мертвой руки». Первое упоминание о существовании этого права на Руси имеем в церковном уставе Ярослава Мудрого, установления которого в основном восходят к середине XI в. В нем читаем следующую формулу, определяющую феодальные права в церковной вотчине: «что сделают монастырские люди, да не вступается в это князь, никакие суда, а безатщина идет митрополичьим слугам» (заказникам)5. Безатщина, или безадчина, — это и есть выморочное наследство, оставшееся после смерда, у которого не было сыновей. Безатщина поступала в распоряжение феодала, выдававшего только часть выморочного имущества дочерям умершего смерда. Этот порядок, как показывает Пространная «Русская Правда», существовал не только в церковных, но и в княжеских и боярских имениях.
«Житие Феодосия» дает нам представление о порядках в феодальной вотчине на Руси XI в. в статическом состоянии. Иной характер имеет другое произведение, возникшее в южной Руси второй половины XI в., — «Правда Ярославичей», которую принято рассматривать как своего рода уставную грамоту большой княжеской вотчины типа средневекового домена.
Происхождение «Правды Ярославичей» относится к определенному времени. Она была составлена в 1054—1073 гг., в первое княжение Изяслава Ярославича в Киеве. Но эта широкая датировка может быть сужена до нескольких годов, в конечном итоге даже до одного года. Княжеский съезд, на котором была утверждена «Правда Ярославичей», состоялся примерно в 1072 г., когда в Вышгороде под Киевом «совокупившеся Ярославичи»6, во всяком случае уже после событий 1068—69 гг.
Действительно, в «Правде Ярославичей» мы находим указание на виры, которые платятся за убитых княжеских людей — огнищан, тиунов, старших конюхов, княжеских сельских и ратайных старост, рядовичей. Происхождение этих статей «Правды Ярославичей», возникших в обстановке крестьянских выступлений против феодальной эксплуатации, выясняется из самой «Правды». Одна из ее статей говорит о вире за убийство старшего конюха: «а конюх старый у стада 80 гривен, яко уставил Изяслав в своем конюсе, его же убиле Дорогобудьци»7. Речь идет о жителях Дорогобужа, вернее всего — города в Волынской земле, который лежал как раз на пути возвращения Изяслава из Польши в Киев. Таким образом, мы получаем прямое указание на время убийства старшего конюха в Дорогобуже, которое следует относить к 1068 или 1069 г. Дорогобужцы были обложены двойной вирой за убийство княжеского старшего конюха; с этого времени двойная вира за убийство княжеских людей размером в 80 гривен стала законом, заменив собой старую виру в 40 гривен.
«Правда Ярославичей» явилась ответом перепуганной феодальной верхушки на крестьянское движение, развернувшееся на юге Руси в непосредственной связи с восстанием в Киеве. Классовый характер постановлений «Правды Ярославичей» бросается в глаза при чтении первых же ее статей. Речь все время идет о княжеских людях. Если убьют огнищанина «в обиду», то убийца за него платит 80 гривен. За огнищанина, убитого «в разбои», платит община, на территории которой найден был убитый. Но если огнищанина убьют «у клети, или у коня, или у говяда, или у коровье татьбы», т. е. во время попыток самого огнищанина совершить преступление, то его «убити в пса место», также поступать и по отношению к тиуну. За старого, т. е. старшего, конюха, убитого при стаде, следует платить 80 гривен. За убитого княжеского старосту, сельского или ратайного, платят 12 гривен, за рядовича княжеского — 5 гривен, за холопа — 5 гривен.
При рассмотрении постановления о вирах за убитых княжеских людей бросается в глаза громадная классовая дифференциация — от 80 гривен за огнищанина до 5 гривен за холопа. Таким образом, холопы оцениваются в 16 раз дешевле огнищанина.
Для чего понадобилось установление высоких вир? Конечно, для того, чтобы оградить жизнь княжеских людей от возможных нападений. Таким образом, законодательство Ярославичей необыкновенно ярко подчеркивает ту обстановку, в которой эти постановления были созданы, — обстановку крестьянского движения, направленного в первую очередь против княжеских мужей («огнищан») и тиунов.
«Правда Ярославичей» возникла в обстановке больших классовых потрясений и отразила колебания феодальных кругов, которые должны были сделать некоторые, впрочем декларативные, уступки восставшим крестьянам. Эти уступки мы видим в статье об убийстве огнищанина: «Аже убиют огнищанина у клети, или у коня, или у говяда, или у коровье татьбы, то убити в пса место, а тоже покон и тивуницу». Эта статья давно уже вызывала различные споры, хотя большинство исследователей понимало ее именно как «дозволение убивать огнищанина и тиуна, захваченного на месте преступления» (М.Ф. Владимирский-Буданов). С иным толкованием выступили Б.А. Романов и А.Е. Пресняков. По мнению Б.А. Романова, речь идет о расправе с убийцей огнищанина. Этому толкованию Б.А. Романов отвел достаточно места в комментариях к «Правде Русской». Однако оно опровергается текстом, близким к «Русской Правде», на который мне приходилось указывать еще до появления комментария в «Правде Русской».
Доказательства Б.А. Романова заключаются в указании на неясность самого постановления: «аже убиют... то убити в пса место». «Непонятно, как можно убить во пса место — уже убитого огнищанина», — пишет А.Е. Пресняков, к которому присоединяется Б.А. Романов8. Но в этом случае названные исследователи пользовались довольно обычным и в то же время неубедительным приемом анализа текста, который требует от древних рукописей той точности, какой они никогда не имели. При этом совершенно игнорируется существование в языке чисто народных и непривычных с первого взгляда выражений. Истинный смысл фразы «аже убиют... то убити в пса место» становится понятным, когда мы обратимся к источникам, близким по времени появления и происхождению к «Русской Правде». В проекте договора Смоленска с немцами середины XIII в. читаем фразу: «оже имуть русина вольного у вольное жены в Ризе или на Готьском березе, оже убьють, и тот убит»9. Смысл фразы совершенно тот же, что и в «Русской Правде»: «если убили, то сделали правильно». Конечно, нет никакого основания думать, что в статье Смоленского договора речь идет не об убийстве вольного русина, пойманного у «вольной жены», а, наоборот, об убийстве того, кто мстил насильнику. Поэтому комментарий Б.А. Романова к рассматриваемой нами статье «Русской Правды» следует отвергнуть.
Нельзя, впрочем, не отметить того, что и комментарий Б.А. Романова не противоречит взгляду на происхождение «Правды Ярославичей» как княжеского устава, возникшего во время крестьянских движений и направленного против них. Идет ли речь об убийстве огнищанина или о наказании за убийство огнищанина, все равно перед нами определенное классовое законодательство. Тем более следует пожалеть, что эта классовая сущность постановлений «Правды Ярославичей» обычно опускается нашими исследователями, хотя о ней ясно было сказано в печати10. Больше того, эта сторона вопроса полностью игнорирована в комментариях к «Правде Русской», где нашему мнению отведено три строчки, причем оно дано в явно искаженной форме. Вдобавок издателями комментариев к «Правде Русской» совсем выброшено указание на происхождение статьи о старом конюхе, убитом дорогобужцами, чем уничтожается у читателя всякое представление о возможности толкования «Правды Ярославичей» как классового законодательства, возникшего во время крестьянских и городских восстаний. Впрочем не без удовлетворения можно сказать, что взгляд на «Правду Ярославичей» как на памятник княжеского законодательства, возникшего в период народных восстаний против феодальной эксплуатации, в основном уже утвердился в пашей литературе11.
Итак, можно полагать, что киевское восстание 1068 г. не являлось изолированным выступлением городского населения, а было тесно связано с движением в деревне на юге Руси, направленным против княжеских людей и феодальной эксплуатации.
От этих волнений в первую очередь пострадало княжеское и боярское хозяйство, а также княжеские люди. Кажется, именно этим следует объяснять появление в «Правде Ярославичей» постановления о вире, которая уплачивается за убийство княжеских рабов — кормилицы и кормиличича («аще роба кормилица любо кормиличиц»). Нельзя сомневаться в том, что количество кормилиц и кормиличичей (т. е. дядек, воспитателей из рабов) было небольшим. Поэтому само убийство кормилицы или кормиличича было явлением редким; это такой же казус, случавшийся в каком-либо княжеском имении, как и убийство старшего конюха при стаде. Случаи убийства княжеских кормилиц, кормиличичей, старших конюхов при княжеском стаде были единичными, но они говорят о большом ожесточении крестьян, мстивших приближенным феодала за произвол и издевательства.
Постановления «Правды Ярославичей» указывают и на тех людей, которые выступали против феодального гнета. Статья об убийстве огнищанина «в обиду» говорит о «людях», которые не должны платить виру за убитого, так как в этом случае платит только один убийца («а людем не надобе»). Следующее за этим постановление «Правды Ярославичей» устанавливает обязанность платить вирное, «в неи же вири голова начнеть лежати». Слово «вири» в Академическом списке «Русской Правды» написано по подчищенному; вероятно, первоначально вместо «вири» было написано «вернеи», как и в Археографическом списке12. Но и в том и в другом случае речь идет о крестьянской общине, которая обязана платить дикую виру за тело убитого, найденного на ее территории, в том случае, если общинники не ищут убийцу («или убийца не ищуть»). Так эту статью понимали и составители пространной редакции «Русской Правды», пояснившие, что надо «виревную платити, в чьей же верви голова лежить»13.
Не вступая в спор о том, что представляла собой вервь, была ли она первоначально большой семьей или обозначала территориальную крестьянскую общину, отмечу только, что в Пространной «Русской Правде» речь может идти только о крестьянской общине. Откупная Обонежская грамота первой половины XV в. точно так же знает о «верном», которое взималось в пользу князя14.
В «Правде Ярославичей» перед нами выступает крестьянская община, члены ее «люди», которые ведут борьбу против феодалов и феодальной эксплуатации. Средствами этой борьбы являлись убийства княжеских людей, что приравнивалось феодалами к «разбою». В отдельных случаях движение крестьян принимает формы настоящего восстания и оканчивается разгромом княжеских и боярских имений, причем это сопровождается расправами с княжескими конюхами, кормиличичами, кормилицами, ратайными и сельскими старостами.
Острие восстания направлено против господствующей феодальной верхушки, не в меньшей мере против церковных феодалов, чем феодалов светских. Впрочем, это было обычным для крестьянских движений в средние века. Крестьянское возмущение в такой же мере направлялось против монастырей, как и против рыцарских замков. Холопы и крестьяне, может быть, с еще большей силой ненавидели церковных феодалов, чем бояр и князей, которые по крайней мере не прикрывали свою эксплуатацию чужого труда поучениями о «братской жизни» и «вечном блаженстве». Недаром Ф. Энгельс пишет о высшем духовенстве Германии начала XVI в.: «Они не только эксплуатировали своих подданных так же беспощадно, как дворянство и князья, но действовали еще более бесстыдно»15.
Примечания
1. М. Ткаченко. Повстання в Киеві в 1068—1069 рр. — «Наукові записки Інститута історії і археології України», кн. 1, 1943, стор. 149.
2. Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 7, стр. 355.
3. «Сборник XII века Московского Успенского собора», вып. I, стр. 40—96 [«Успенский сборник XII—XIII вв.». М., 1971, стр. 71—135].
4. Там же, стр. 81, 76, 75, 90 и др. [Изд. 1971 г., стр. 109—111, 116—127].
5. «Летописец Переяславля Суздальского». М., 1851, «Суд Ярослава князя, сына Володимирова», стр. 44.
6. М.Н. Тихомиров. Исследование о Русской Правде, гл. VII, стр. 62—70 («Правда Ярославичей»). К этому же выводу пришел и М. Ткаченко, который не был знаком с моей работой, вышедшей в 1941 г.
7. «Правда Русская», Т. I, стр. 71.
8. «Правда Русская», т. II. Комментарии. Под ред. Б.Д. Грекова. М.—Л., 1947, стр. 154—159.
9. «Русская Правда». Вступительную статью и комментарии к текстам составил М.Н. Тихомиров. М., 1941, стр. 42.
10. М.Н. Тихомиров. Исследование о Русской Правде. М.—Л., 1941, стр. 66—67.
11. С.В. Юшков. Русская Правда. Происхождение, источники, ее значение, М., 1950, стр. 298.
12. «Правда Русская», т. I, стр. 71, 78.
13. Там же, стр. 104.
14. «Акты Археографической экспедиции», т. I, № 27, стр. 19. В грамоте читаем: «А суд им судити и пошлины имати им по старине и верное им имати».
15. Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 7, стр. 351.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |