Глaвa IX. Восстания смердов в Суздальской земле и горожан в Новгороде в 1071 г.
Рассказ о суздальском восстании помещен в летописи под 1071 г., в непосредственной связи с известиями об изгнании Святополка из Полоцка и поражении Всеслава под Голотическом. В эти времена, рассказывает летописец, в Киеве появился волхв, предсказывавший, что через пять лет Днепр потечет вспять, Греческая земля станет на место Русской, а Русская — на место Греческой. Нашлись невежды («невегласи»), которые его слушали, но волхв в одну ночь погиб безвестно.
Это странное известие служит как бы введением к рассказу о новом «бесовском наущеньи и действе», выразившемся в восстании суздальских смердов 1071 г. Вслед за рассказом о восстании говорится о кудеснике в Новгороде и о выступлении волхва в том же городе при князе Глебе. Таким образом, под 1071 г. в летописи помещено общее повествование о волхвах, собранное из разных источников, но объединенное общей темой «о бесовской силе». Автор этого повествования, в сущности, объединил несколько рассказов и нехитро их соединил фразами: «в си же времена», «бывши бо единою скудости», «сиця ти есть», «сиць бе волхв».
Рассказ о волхвах, вне всякого сомнения, представлял собой особое произведение. Некоторые его черты говорят о том, что он возник в кругах, близких к черниговскому, позже к киевскому князю Святославу Ярославичу. Известие о восстании в Новгороде при Глебе Святославиче также записано в кругах, связанных со Святославом. Можно даже с некоторым вероятием указать автора рассказа о восстании. Это Ян Вышатич, посланный в Суздальскую землю для сбора дани от имени князя Святослава. Во время суздальского восстания «Ян был 50-летний дружинник, мало известный в Киеве»1. Сильный налет церковной учености с ссылками на библейских волхвов, также творивших «чудеса», указывает на ту среду, в которой был записан рассказ Яна; это была церковная, вероятнее всего монашеская, среда, по-своему ученая, в клерикальном смысле этого слова. Поэтому в летописном рассказе реальные черты так причудливо переплетаются с анекдотами о бесовских кознях и наущениях.
Оставив в стороне рассуждения церковного характера, а также изложение верований кудесника, мы будем иметь в сущности два отрывка, посвященных событиям в Суздальской земле и в Новгороде. Ввиду особой ценности этих отрывков для характеристики народных движений XI в., приводим их в дальнейшем целиком.
«Когда однажды был недород в Ростовской области, — читаем в летописи, — восстали два волхва из Ярославля, говоря: «мы знаем, кто держит обилие». И пошли по Волге; где приходили в погост, там называли лучших жен, говоря: что эта держит жито, а эта мед, а эта рыбу, а эта меха. И приводили к ним сестер своих, матерей и жен своих. Они же в заблуждении прорезывали за плечом, вынимали любо жито, любо рыбу, и убивали многих женщин и именье их брали себе. И пришли на Белоозеро, и было у них других людей 300. В это время случилось прийти от Святослава для собирания дани Яну, сыну Вышатину. Поведали ему белозерцы, что два кудесника убили уже многих женщин по Волге и по Шексне, и пришли сюда. Ян же расследовав, чьи это смерды, и узнав, что они его князя, послал к тем, кто находился с ними, сказал им: «выдайте сюда этих волхвов, потому что они смерды мои и моего князя». Они же того не послушали. Ян же пошел сам без оружия, и сказали ему отроки (дружинники) его: «не ходи без оружия, опозорят тебя». Он же велел отрокам взять оружие, и было 12 отроков с ним, и пошел к ним к лесу. Они же стали против него, построившись в боевой порядок. Когда же Ян шел с топором, выступили от них 3 мужа, пришли к Яну, говорят ему: «смотри, идешь на смерть, не ходи». Он же повелел их убить, к остальным же пошел. Они же бросились на Яна, один ударил Яна топором; Ян же, оборотя топор, ударил его тыльем, велел отрокам рубить их, они же бежали в лес; убили же тут попа Янова. Ян же, войдя в город к белозерцам, сказал им: «если не схватите этих волхвов, не уйду от вас в течение года». Белозерцы же шедше взяли их и привели их к Яну. И сказал им: «ради чего погубили столько человек». Они же сказали: «потому что те держат обилие, так, если мы истребим их, будет гобино; если хочешь, то перед тобой вынем жито или рыбу или иное что».
Далее в летописи следует длительный разговор Яна с волхвами о сотворении мира, после чего читаем продолжение рассказа:
«Они же (т. е. волхвы. — М.Т.) сказали: «нам боги говорят: «не можешь нам сотворить ничего». Он же сказал им: «лгут вам боги». Они же сказали: «нам стать перед Святославом, а ты не можешь сотворить ничего». Ян же повелел их бить и вырвать у них бороды. После того как их избили и вырвали у них бороды «проскрепом», сказал им Ян: «что вам боги молвят». Они же сказали: «стать нам перед Святославом». И повелел Ян вложити обрубок им в уста и привязать их к «упругу» и пустил их перед собой в лодке, а сам шел вслед на ними». Стали на устьи Шексны, и сказал им Ян: «что вам молвят боги». Они же сказали так: «нам боги молвят: не быть нам живыми от тебя». И сказал им Ян: «это они вам правду поведали». Они же сказали: «но, если нас пустишь, много тебе добра будет; если же пас погубишь, многую печаль приимешь и зло». Он же сказал им: «если вас пущу, то зло мне будет от бога; если же вас погублю, то награда мне будет». И сказал Ян повозникам: «у кого из вас кто-нибудь из родственников убит от этих». Они же сказали: «мне мать, другому сестра, иному дети». Он же сказал им: «мстите за своих». Они же, взяв, убили их и повесили на дубе, отмщенье получили от бога по правде. Когда же Ян пошел домой, на другую ночь медведь влез, сгрыз их и съел, и так погибли наущеньем бесовским, о других зная, а своей пагубы не ведая»2.
Рассказ из «Повести временных лет», приведенный выше, ведет свое происхождение от записей XI в. и тем не менее не может считаться наиболее древним по своей редакции. В этом убеждает сравнение его с текстом повествования о событиях в Суздальской земле и в Новгороде, имеющимся в так называемом «Летописце Переяславля Суздальского». Ряд особенностей этого повествования позволяет сделать заключение об его большей древности по сравнению с рассказом «Повести временных лет». Так, о волхве, появившемся в Киеве, в «Летописце Переяславля Суздальского» говорится: «явили ми ся 5 богов, глаголя: «Поведай людей» и т. д., тогда как только в Ипатьевской летописи есть упоминание о 5 богах. По-разному рассказывается в «Летописце» и в «Повести временных лет» и о гибели волхва.
Особенно интересны отличия «Летописца» от «Повести» в рассказе о голоде в Ростовской земле. В «Повести» названы «два волхва от Ярославля», в «Летописце» — «ярославци... 2 муж прелестнии». Волхвы, по «Летописцу», «яко скомраси» прорезали у женщин за плечами и «выниху пред людми жито у них с под кожи». К числу предметов, которые вынимали волхвы, в «Летописце» названы веверицы и мед. Люди, сопровождавшие волхвов, названы в «Летописце» глупыми («людий инех 300 глупых»), Белозерцы жаловались на кудесников, убивших много жен и мужей, так что не на ком оставалось брать и дань («много жен и муж погубища, и дани не на ком взяти»). В дальнейшем рассказе «Летописца» особо подчеркивается, что сторонниками волхвов были смерды. Ян послал к белозерцам с требованием, и против него ополчились смерды («а смерди оплочишася против»), «выступиша 3 смерди против», «аще не приведете сих смердов, год хощю быти сде». Между тем в «Повести временных лет» вместо смердов говорится о волхвах, мужах, употребляется безличное «они». Заключительный рассказ «Летописца» о гибели волхвов также говорит о смердах: «есть ли кого у вас племени убили сии смерды» (в «Повести» — «кто родин убьен от сею»).
В дальнейшем рассказе «Летописца» проводится сравнение между волхвом Симоном и волхвом в Новгороде, «яко жив нашем Новеграде при Глебе»3.
Рассказ о суздальских и новгородских событиях, помещенный в «Летописце Переяславля Суздальского», возможно, также не дошел до нас в древнем своем виде, подвергся некоторым сокращениям и правке. Тем не менее дополнительные известия, имеющиеся в нем, не могут быть объяснены позднейшими вставками, так как они органически связаны с текстом.
Что речь идет именно о смердах-общинниках, а не о смердах, попавших уже в зависимость от феодалов, доказывается тем, что Ян пришел в Ростовскую область для сбора дани («от Святослава дань емлющю Яневу, сыну Вышатину»). Б.Д. Греков правильно указывает на то, что свободный смерд сам отвечал перед князем за свои преступления4. На этом и было основано обращенное к восставшим требование Яна о выдаче волхвов как смердов его князя: «выдайте волхва та семо, яко смерда еста моя и моего князя».
Особенностью движения смердов на севере Руси по-прежнему являлась связь его с волхвами — языческими кудесниками. И это происходило почти спустя столетие после официального крещения Руси в Киеве в 988 г. Напрасно представлять себе дело так, будто речь идет о восстании неславянского населения Суздальской земли — мери, мордвы или мещеры. Во всем летописном рассказе о восстании в Суздальской земле нет никакого указания на то, что Ян объясняется с волхвами или смердами с помощью переводчиков; нет даже намека на то, что Ян ходит и действует в краю, населенном каким-то народом, который говорит на другом языке, чем он и его дружинники. Поэтому поспешными являются и выводы о религиозных воззрениях волхвов как о воззрениях, типичных для мордвы и мери.
Перед нами довольно распространенные у многих народов представления о сотворении мира и человека, в которых «доброе» и «злое» противополагаются друг другу, как и в учении болгарских богомилов. В суздальских волхвах, стоявших во главе восстания смердов 1071 г., мы вправе видеть славянских волхвов, как и в тех смердах, которые примкнули к их движению.
Суздальское движение смердов вскрывает перед нами интереснейшую картину общественных порядков на северо-востоке Руси. Восставшие смерды выступают в качестве смердов-общинников, они смотрят на себя, как на свободных людей; право суда над ними, по их мнению, принадлежит только князю. Отсюда гордая уверенность, что Ян Вышатич ничего им не может сделать: «нама стати пред Святославомь, а ты не можеши сотворити ничто же».
В свою очередь Ян прежде всего выясняет, чьими смердами являются волхвы. Это и решает вопрос о судьбе волхвов, с которыми так безжалостно расправляется Ян и его дружинники. Перед нами выступают различия северо-восточной Руси с преобладающими здесь общинниками-смердами, с одной стороны, и южной Руси с ее феодалами-землевладельцами, господствующими над закрепощенной крестьянской массой, — с другой.
Наглое поведение Яна становится понятным нам, если мы вспомним, что он пришел за сбором дани из южной Руси, где ему приходилось иметь дело с закрепощенными смердами. Отсюда уверенность Яна в его полной безнаказанности за расправу со смердами, издевательство над напрасной уверенностью волхвов в том, что они подлежат только княжеской юрисдикции и дружинник ничего не может им сделать. В действиях Яна чувствуется привычка смотреть на смердов, как на лиц, беззащитных перед произволом княжеских людей. Победа остается на стороне Яна как представителя нового феодального строя, торжествующего свою победу над пережитками первобытнообщинных отношений.
Размах движения смердов в Ростовской земле становится понятным, когда мы вспомним, что отряд под Белоозером насчитывал 300 человек — цифра внушительная для того времени. Этот отряд состоял из вооруженных и готовых к бою смердов, которые в лесу напали на Яна с топорами. Поражают и размеры территории, захваченной движением. Оно распространилось по погостам, от Ярославля до Белоозера, где жители также поддерживали восставших, что вызвало угрозу Яна остаться в Белоозере на целый год. Итак, перед нами восстание смердов-крестьян, охватившее значительные пространства в Ростовской земле — от Ярославля до Белоозера.
Мы вправе говорить о том, что восстание охватило значительно большую территорию, чем бассейн Шексны и верхней Волги. Сама летопись помещает под одним и тем же 1071 г. свидетельства о борьбе Всеслава со Святополком Изяславичем за Полоцк. События в Суздальской и Полоцкой землях связываются вместе, представляя собой народную борьбу против феодального гнета, развернувшуюся на севере Руси. Но если о движении в Полоцке мы только можем предполагать, то о восстании в Новгороде имеются уже прямые летописные известия.
Летописец начинает свой рассказ о новгородском восстании словами, связывающими повествование о событиях 1071 г. в единое целое: «Тако же волхв восстал при Глебе в Новгороде. Говорит людям, точно изображаясь богом, и многих совратил, мало не весь город, говорит ведь, что он знает все и хулил веру христианскую, говорит ведь «вот перейду по Волхову пред всеми». И был мятеж в городе и все ему поверили и хотели погубить епископа. Епископ же, взяв крест и облачившись в ризы, стал и сказал: «кто хочет верить волхву, то пусть идет за него, если же кто верует, то пусть идет ко кресту». И разделились надвое: князь Глеб и дружина его пошли и стали у епископа, а люди все пошли за волхвом; и был мятеж велик между ними. Глеб же взял топор под плащ, пришел к волхву и сказал ему: «знаешь ли то, что будет утром и что до вечера». Он же сказал: «знаю все». И сказал Глеб: «знаешь ли то, что с тобою будет сегодня». «Чудеса великие сотворю», — сказал. Глеб же вынул топор, ударил его, и пал (волхв. — М.Т.) мертвым, и люди разошлись»5.
Из летописного рассказа выясняется, что почти весь Новгород поддержал волхва, «и бысть мятежь в граде». На стороне епископа оказались только Глеб и дружина, «а людье вси идоша за волхва».
Тут обрисовывается столкновение двух антагонистических классов: с одной стороны, феодалы — высшее духовенство вместе с князем и дружинниками, с другой стороны, «людье», широкие городские массы. Неизвестны реальные поводы к столкновению, но ясна общая картина классовой борьбы в русском городе XI в. Таким образом, перед нами еще одно городское восстание в Киевской Руси, почти одновременное с киевским восстанием 1068 г. Правда, рассказ летописи возлагает всю вину за возникновение восстания на волхва, делает упор на его обещание перейти Волхов «по суху», но это не должно нас отвлекать от сущности самого движения.
Вера в чудеса типична для многих народных движений средних веков, в том числе и для новгородских событий, описанных в летописи под 1071 г. Конечно, причины восстания крылись не в мистических высказываниях волхва и обещаниях его совершить чудеса, а в более реальных интересах, иначе в движение не были бы втянуты все «люди», под которыми наши памятники обычно понимают горожан.
Рассказы о появлении волхва в Киеве, о восстании волхвов в Ростовской земле и в Новгороде помещены летописью под одним годом с явным дидактическим стремлением летописца представить нам связное повествование о восстаниях как действиях, вызванных не феодальным гнетом, а «наущением» дьявола. Но это не может затемнить перед нами картину народного движения, охватившего большие пространства Руси XI в. Это движение втянуло в себя смердов и холопов, городских ремесленников.
В свете того, что мы знаем о Руси, такой вывод не покажется натянутым, он целиком соответствует нашим представлениям о ней как об одной из передовых стран Европы. Классовый антагонизм между феодалами и крестьянами нашел свое выражение в восстаниях 1068—1071 гг.
Эти восстания совпадают с такими же мощными крестьянскими движениями в Польше. «Очень интересно отметить, — пишет Б.Д. Греков, — что одновременно с движением смердов на Руси происходили такие же движения крестьян в соседней с Русью Польше, причем и там и здесь — под знаменем защиты язычества»6. Это указывает на общность исторического процесса на Руси и в соседних с ней западнославянских странах.
* * *
Крестьянские и городские восстания 1068—1071 гг. потерпели поражение. Вскоре после ликвидации народных восстаний — в 1072 г. в торжественной обстановке сошлись ранее враждовавшие князья — «совокупишася Ярославичи».
Официальной причиной княжеского съезда было церковное торжество в честь перенесения «мощей» Бориса и Глеба, ближайших родственников Ярославичей, завершившее победу феодалов над крестьянским восстанием, которое затянулось на несколько лет. К сожалению, эта классовая сторона событий 1072 г. нередко затушевывается в наших работах различными рассуждениями, уводящими далеко от действительной обстановки, сложившейся в Киевской Руси около 1072 г. В своей статье о «Повести временных лет» Л.В. Черепнин, например, уверяет, что так называемый летописный свод 1072 г. возник в связи со съездом Ярославичей, собравшихся в Вышгороде для перенесения «мощей» Бориса и Глеба. «Это была, — пишет Л.В. Черепнин, — по мысли составителя, победа христианства над последними вспышками сопротивляющегося язычества. Но этой концепции борьбы христианства с остатками язычества составитель придает политический оттенок и под этим углом зрения воспроизводит события княжеской усобицы 1068 г. Он дает обоснование необходимости быть верным крестному целованию, так как крест побеждает бесов... Итак, мысль автора такова: перенесение мощей национальных русских святых — это символ окончательного поражения бесовских сил и показатель «силы» креста в отношениях между князьями»7.
В действительности съезд Ярославичей в Вышгороде становится понятным только в свете того, что мы знаем о восстаниях 1068—1071 гг. И летопись и «Правда Ярославичей» сохранили нам указания на звериную ненависть господствовавших феодальных кругов к восставшим смердам и «людям». В введении к рассказу о киевском восстании 1068 г., в так называемом «Слове о казнях божьих», летописец старается доказать, что «усобная же рать бывасть от соблажненья дьяволя». Поэтому летописец приветствует расправу Яна с волхвами, восклицая, что они «отместье приимша от бога по правде». Тот же летописец радуется смерти волхва, убитого Глебом в Новгороде: волхв «погиб телом и душою, предався дьяволу». Таким образом, речь идет не о торжестве «крестной силы» и христианства над язычеством, а о борьбе крестьян с феодалами.
Особое озлобление летописца против волхвов объясняется их близостью к восставшим крестьянам и горожанам, их попыткой обойтись без официальной церкви, как это видим во время известного восстания штедингов в Германии XIII в. Известно, что католическое духовенство объявило штедингов еретиками за их сопротивление рыцарям и церковным феодалам. В своих хронологических выписках К. Маркс пишет о штедингах: «они прогнали чужих попов и устроили собственное богослужение; за что архиепископ Бременский и его дворянская сволочь провозгласили их закоренелыми еретиками»8. Как видим, и русская церковь приняла участие в усмирении крестьянского восстания, выступая под лозунгом борьбы с язычниками. Недаром в столкновении с восставшими смердами в Ростовской земле погиб поп Яна Вышатича9.
Церковное торжество в Вышгороде было одновременно и торжеством феодалов, подавивших народные восстания 1068—1071 гг. Наше предположение подтверждается совпадением двух следующих дат, на которое не обращалось ранее никакого внимания. По летописи, торжественный въезд Изяслава в Киев после подавления восстания произошел 2 мая; перенесение «мощей» Бориса и Глеба в Вышгород произошло также 2 мая. Таким образом, перенесение «мощей» Бориса и Глеба должно было освятить торжественное возвращение Изяслава в Киев, победу над движением крестьян и горожан. Гражданское торжество феодалов 2 мая 1069 г. перекликалось с церковным торжеством 2 мая 1072 г.
Ко 2 мая 1072 г., по нашему мнению, и должно быть приурочено составление «Правды Ярославичей». В ее заглавии мы находим прямое указание на ее составителей. На первом месте здесь стоят три князя, братья Ярославичи, — Изяслав, Всеволод, Святослав. Далее указаны другие участники совещания: Коснячко, Перенег, Микифор Кыянин, Чюдин, Микула. Почти все эти люди известны по памятникам XI в.: Коснячко — тот самый воевода, против которого был направлен гнев киевлян во время восстания 1068 г. Киевский двор Микифора упоминается в известии летописи как существовавший во второй половине XI в., Чюдин в 1072 г. «держал» Вышгород, т. е. получил Вышгород в феодальное держание от князя. Между тем совещание Ярославичей состоялось, как мы знаем, в Вышгороде. Микула упомянут как старейшина «огородников» в Вышгороде в те же годы10.
«Правда Ярославичей», таким образом, была составлена в момент торжества феодалов над восставшими крестьянами и горожанами. Она отражает беспокойство господствовавших феодальных кругов, вызванное движением крестьян, холопов и низов городского населения, которые только что показали свою силу во время памятных событий 1068—1071 гг.
Примечания
1. М.Д. Приселков. История русского летописания. XI—XV вв. Л., 1940, стр. 19.
2. «Бывши бо единою скудости в Ростовьстей области, встаста два волхва от Ярославля, глаголюща: яко «Ве свеве, кто обилье держить». И поидоста по Волэе, кде приидуча в погост, ту же нарекаста лучьшие жены, глаголюща, яко си жито держить, а си мед, а си рыбы, а си скору. И привожаху к нима сестры своя, матере и жены своя. Она же в мечте прорезавша за плечемь, вынимаста любо жито, любо рыбу, и убивашета многы жены, и именье их отъимашета собе. И придоста на Белоозеро, и бе у нею людий инех 300. В се же время приключися прити от Святослава дань емлющю Япеви, сыну Вышатину; поведаша ему белозерци, яко два кудесника избила уже многы жены по Волъзе и по Шексне, и пришла еста семо. Ян же испытав, чья еста смерда, и уведев, яко своего князя, послав к ним, иже около ею суть, рече им: «Выдайте волхва та семо, яко смерда еста моя и моего князя». Они же сего не послушаша. Янь же поиде сам без оружья, и реша ему отроци его: «Не ходи без оружья, осоромять тя». Он же повеле взяти оружья отроком, и беста 12 отрока с нимь, и поиде к ним к лесу. Они же сташа исполчившеся противу. Яневи же идущю с топорцем, выступиша от них 3 мужи, придоша к Яневи, рекуще ему: «Вида идеши на смерть, не ходи». Оному повелевшю бити я, к прочим же поиде. Они же сунушася на Яня, един грешися Яня топором. Янь же обороти топор удари и тыльемь, повеле отроком сечи я. Они же бежаша в лес, убиша же ту попина Янева. Янь же, вшед в град к белозерцем, рече им: «Аще не имете волхву сею, не иду от вас и за лето». Белоэерци же шедше яша я, и приведоша я к Яневи. И рече има: «Что ради погубиста толико человек?» Онема же рекшема: «яко ти держать обилье, да аще истребиве сих, будеть гобино; аще ли хощеши, то пред тобою вынемеве жито, ли рыбу, ли ино что»... Онема же рекшема: «Нама бози поведають, не можеши нами створити ничто же». Он же рече има: «Лжють вама бози». Она же рекоста: «Нама стати пред Святославомь, а ты не можеши створити ничто же». Янь же повеле бити я и поторгати браде ею. Сима же тепенома и браде ею поторгане проскепом, рече има Янь: «Что вама бози молвить?» Онема же рекшема: «Стати нам пред Святославом». И повеле Янь вложити рубль в уста ими и привязати я к упругу, и пусти пред собою в лодье, и сам по них иде. Сташа на устьи Шексны, и рече има Янь: «Что вам бози молвить?» Она же реста: «Сице нама бози молвять, не быти нами живым от тобе». И рече има Янь: «То ти вама право поведали». Она же рекоста: «Но аще на пустиши, много ти добра будеть; аще ли наю погубиши, многу печаль приимеши и зло». Он же рече има: «Аще ваю пущю, то зло ми будеть от бога; аще ль вас погублю, то мзда ми будеть». И рече Янь повозником: «Ци кому вас кто родин убьен от сею?» Они же реша: «Мне мати, другому сестра, иному роженье». Он же рече им: «Мьстите своих». Они же, поимше, убиша я и повесиша я на дубе: отмьстье приимша от бога по правде. Яневи же идущю домови, в другую нощь медведь възлез, угрыз ею и снесть, и тако погыбнуста наущеньем бесовьским, инем ведуща, а своеа пагубы не ведуче» («Повесть временных лет», ч. 1, стр. 117—119). Упруг, по Далю, — ребро судна.
3. «Летописец Переяславля Суздальского», стр. 47—48.
4. Б.Д. Греков. Киевская Русь, стр. 225.
5. «Сиць бе волхов встал при Глебе Новегороде; глаголеть бо людем, творяся акы бог, и многы прельсти, мало не всего града, глаголашеть бо, яко проведе вся и хуля веру хрестьянскую, глаголашеть бо: «Яко переиду по Волхову пред всеми». И бысть мятежь в граде, и вси яша ему веру, и хотяху погубити епископа. Епископ же, взем крест и облекъся в ризы, ста, рек: «Иже хощеть веру яти волхву, то да идеть за нъ; аще ли веруеть кто, то ко кресту да идеть». И разделишася надвое: князь бо Глеб и дружина его идоша и сташа у епископа, а людье вси идоша за волхва. И бысть мятежь велик межи ими. Глеб же возма топор под скутом, приде к волхву и рече ему: «То веси ли, что утро хощеть быти, и что ли до вечера?». Он же рече: «Проведе вся». И рече Глеб: «То веси ли, что ти хощеть быти днесь?». «Чюдеса велика створю», рече. Глеб же вынемь топор, ростя и, и паде мертв, и людье разидошася» («Повесть временных лет», ч. 1, стр. 120—121).
6. Б.Д. Греков. Киевская Русь, стр. 267.
7. Л.В. Черепнин. «Повесть временных лет». — «Исторические записки», т. 25. М., 1948, стр. 330—331.
8. «Архив Маркса и Энгельса», т. V, стр. 278.
9. «Убиша же ту попина Янева», в Ипатьевской летописи — «попа Янева».
10. М.Н. Тихомиров. Пособие для изучения Русской Правды. М., 1953, стр. 80.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |