Глава VIII
Литовцы и Тевтонский орден. — Набеги литовцев на русскую землю. — Семь побед. — Кончина великой княгини Феодосии. — Продолжение борьбы с Литвою. — Характер войн св. Александра Невского
| Радуйся, своея земли мужественный защитителю.
Радуйся, буйства неустроенныя в тыя дни Литвы укротителю. (Акаф., ик. 5) |
По восточному побережью Балтийского моря, от устьев Вислы до Западной Двины, расстилается равнина, на которой с незапамятных времен поселилось литовское племя, близкородственное по языку и происхождению с племенами славянскими1. Невеселый, глухой и бедный край! Песчано-глинистая почва, множество рек, озер, болот, непроходимые лесные чащи, где преобладают дуб и сосна, с множеством зверей, изредка встречающиеся холмы и пригорки — такова природа страны, среди которой, под надежной защитой лесов и болот, долгое время, как бы всеми забытые, жили бедные литовские племена, пока соседние с ними полоцкие и волынские князья не начали мало-помалу подчинять их своей власти. Но что было взять у бедных литовцев! Скот, звериные шкуры, лыки и веники — вот в чем состояла вся добыча русских...2 В свою очередь литовские князья делали набеги на соседние русские области, созвав своих дикарей звуком трубы «на четыре стороны».
Встреча русских с литовцами как бы заранее предрешала судьбу этого племени. Их язычество должно было пасть пред светом истинной веры. Русские превосходили их своею гражданственностью. При большем знакомстве литовцев с русскими между обоими народами мало-помалу начинала устанавливаться близкая связь. Кроткий, невоинственный характер литовцев позволял надеяться в более или менее близком будущем на мирное сожительство, если не на полное слияние, двух родственных народов. «Для литовских князей союз с русскими был необходимостью, которая обусловливалась всей историей полоцкой и литовской земли; Литву тянула к Руси сама история, сама жизнь; в течение веков Литва так сроднилась и срослась с Русью, что не могла без нее жить. Войны и разбойнические набеги, как они ни были часты, не могли разорвать этой связи, сложившейся веками»3.
Но вот и к литовцам явились непрошеные гости — немцы, под знаменем креста и цивилизации попиравшие все священное и драгоценное человеку. В 1231 году на берегах Вислы впервые увидали суровых крестоносцев4. То были иноки-рыцари тевтонского ордена, прибывшие сюда из Палестины. Только немцы и притом дворянского рода могли быть членами этого общества. Черная туника и белый плащ с черным крестом на левом плече отличали их от других воинствующих братий. Литовское племя — пруссы, обитавшие по нижнему течению Вислы, с негодованием увидали, как незнакомые пришельцы, высадившись близ векового священного дуба, начали воздвигать свое укрепление. Как в Ливонии, так и здесь загорелась кровавая истребительная война. Вооруженные дубинами, каменными топорами и стрелами, пруссы не могли успешно бороться с завоевателями. За поражением, конечно, следовало насильственное крещение, рабство, тяжкие работы, всякого рода угнетение. Верховный владыка ордена — папа — спешил оказать свое содействие рыцарям, настоятельно призывая крестоносцев на дальнейшую борьбу с язычниками и щедро раздавая полное отпущение грехов. Наконец в 1237 году в своей резиденции, в Витербо, папа Григорий IX благословил соединение двух орденов, Ливонского и Тевтонского, для более успешных действий против общих врагов — литовцев и русских, чем значительно увеличил силы немцев5. Тогда литовцы оказались как бы сдавленными железным кольцом. Будучи охвачены с противоположных сторон владениями двух соединенных орденов, они встрепенулись. Спавший дотоле в своей берлоге зверь был встревожен и поднялся на ноги. В виду грозы, надвигавшейся с берегов Вислы и из-за Двины, литовцы быстро превратились из кроткого и мирного племени в диких озлобленных хищников и сделались сами грозою своих соседей. Отбиваясь от немцев, они начали ряд опустошительных набегов на соседние русские земли6.
Таким образом, в то время, когда наше отечество, истерзанное татарами, можно сказать, едва дышало, свирепые хищники, отличавшиеся друг от друга происхождением, языком и религией, как бы условившись между собою, собрались почти в одно время докончить дело восточных варваров. Едва прошел год после нашествия шведов, немцы овладевают Псковом. Непосредственно за повествованием о мире новгородцев с немцами, заключенном после Ледового побоища, летописцу приходится говорить о новых врагах: «в то время (1242 года) умножишася языка литовского, и начаша пакостити в области великого князя Александра»7. С каждым годом возрастают затруднения, но не ослабевает изумительная энергия доблестного защитника отечества Александра Ярославича. Он всюду поспевает. Едва окончив одну борьбу, он уже громит новых опасных врагов. Великий человек не падает духом под ударами судьбы, напротив, его сильная воля еще более закаляется среди опасностей, которые смутили бы слабого.
Летом 1242 года, с получением первых известий о набегах литовцев, Александр с немногочисленным войском выступил навстречу врагам. Недостаточность сил он восполнял искусством и необыкновенною быстротою: за один поход ему удалось рассеять до семи неприятельских отрядов, причем много литовских князей было избито или взято в плен. Раздраженные опустошениями, новгородцы не щадили пленных: привязавши их к хвостам своих лошадей, они гнали за собой нестройные толпы неприятелей. Поход Александра достиг цели, хотя и ненадолго: с этого времени литовцы «начаша блюстися имени его»8.
Около двух лет после того Александр Ярославич прожил спокойно в Новгороде. Но за это время пришлось ему понести тяжелую семейную утрату: в 1244 году в Новгороде скончалась его мать, «блаженная и чудная» великая княгиня Феодосия9. Александр, отличавшийся нежностью родственных чувств, горько оплакивал кончину матери, но его скорбь смягчалась отрадным упованием, что дорогое его сердцу существо переселилось в лучший мир. Украшенная христианскими добродетелями, великая княгиня незадолго до кончины приняла иночество, с именем Евфросинии10.
В следующем 1245 году, оправившись от понесенных поражений, литовцы вновь сделали набег на русские земли. Жестоко опустошив окрестности городов Торжка и Бежецка, они сбирались уже с захваченной добычей возвратиться на родину, но под стенами Торопца были настигнуты соединенными силами новоторжцев, тверичей и дмитровцев. Потерпев поражение в открытом поле, литовцы засели в Торопце. На утро следующего дня с неожиданной быстротой явился с своей дружиной и новгородцами грозный Александр. Появление его произвело великое одушевление и радость среди русских. Торопец в тот же день был взят. Литовцы в ужасе бросились бежать из города, надеясь на быстроту своих коней, но большею частью были иссечены русскими. Восемь князей их пало в битве. Вся добыча и пленные достались победителям. Довольные победой, новгородцы не захотели продолжать борьбы, но дальновидный князь их на этот раз решил иначе: с дикарями нельзя заключать мирных договоров — они нарушают их при первой возможности. Только страх пред силой, только тяжесть руки, наносящей сокрушительные удары, могут удерживать их от новых набегов. Как бы предвидя, что скоро нужды отечества надолго отвлекут внимание от западных врагов, Александр решился на этот раз дать литовцам урок, который остался бы у них в памяти. Поэтому, не желая терять времени на убеждения близоруких новгородцев, с одной своей дружиною, «со своим двором» Александр погнался за врагами, которые успели спастись бегством. Недолго пришлось ему отыскивать неприятелей. Бежавши без оглядки после торопецкого погрома, литовцы остановились было передохнуть близ озера Жизца, в той же торопецкой области, как вдруг нагрянул на них страшный новгородский князь и истребил всех до последнего человека, до последнего князя11. Но этим дело не кончилось. Александр Ярославич прибыл в Витебск, где в то время княжил тесть его Брячислав12. Там у деда гостил его сын. После кратковременного отдыха в Витебске, взяв с собою сына, Александр выступил в поход и встретился с новыми полчищами неприятелей близ Усвята (местечко в Витебской губернии, Суражского уезда, при озере того же имени)13. Неожиданное нападение Александра привело неприятелей в смятение: несмотря на свою многочисленность, они бросились бежать. Но Александр, не давши им опомниться, спешил нанести им решительное поражение.
Не чувство мести, не увлечение военной славой были причиной настойчивости Александра: им руководил верный расчет, внушенный заботой о благе родины. Дальнейшие события вполне оправдали его образ действий: в течение нескольких лет литовцы не осмеливались нападать на его владения. А может быть, проницательный гений Александра и в этих нападениях нового врага уже предугадывал проявление той же враждебной нам политики, которая толкала против нас силы Запада...
Отметим еще одну замечательную черту в этой борьбе Александра с западными врагами. Неутомимо сражаясь с ними, он в сущности всякий раз ведет оборонительную войну и не стремится к захватам чужих владений, являясь в этом отношении вполне представителем своего народа. Его заставляет прибегать к оружию необходимость самозащиты. Мы не видим в нем ни одной черты, которая обличала бы славолюбие или жажду добычи. Бескорыстный и великодушный, милостивый «паче меры», он без сомнения охотно отказался бы от военных лавров, если бы враги не вызывали его. Но, раз взявшись за меч, он уже не останавливается на полдороге, не довольствуется каким-нибудь частным успехом, достаточным для удовлетворения самолюбия вождя, но стремится достигнуть более или менее прочных результатов, насколько было возможно для него при тех незначительных силах, которыми он располагал. Своими победами он доказал западным врагам, что даже обессиленная, лишенная политической самостоятельности, св. Русь сумеет постоять за себя...
Примечания
1. Летоп. по Ипатск. списку М. Кояловича: «Лекции по истории Западной России»; Беляев. Очерк истории северо-западного края России, 1867; История Литовского государства с древнейших времен. Вильна, 1889; Очерк древней Литвы и Западной России. Вильна, 1891.
2. Длугош, т. I, 599.
3. Беляев. Очерк истории северо-западного края России. 52.
4. Фойгт. «Geschichte Peussen's», von den altesten Zeiten bis zum Untergange des Deulschen Ordens, 9 mm. Konigsberg, 1827—1839; Соловьев. Крестоносцы и Литва в «Отечественных записках» 1852 года.
5. Соловьев. История России, т. III, 152.
6. «В характере литовского племени есть много самозаключен-ности, много заронившегося в глубину души и там заснувшего, много таинственного, если можно так выразиться; недаром в Западной Руси литвин — синоним колдуна. Эта своенародная самозаключенность держала литовцев в стороне от треволнений истории; они по характеру своему непредприимчивый и невоинственный народ; у них девиз жизни: не трогай нас! Но коль скоро мешали им жить в своем углу, литвины чувствовали в себе силы и развертывали их и являлись на историческом поле на короткое время, за то с блеском, — с грохотом, и с последствиями не для себя, а для других». Н. Костомаров. Русск. сл. 1860. Май, 9.
7. Соф. 1, 258. Воскр. 151. Архивск. 268, на обороте.
8. Соф. 1, 259. Пск. II. 45: Тверск. 385. Воскр. 151. «Победи седмь полков литовских». Архивск. 269.
9. Соф. там же. Новг. 1, 54. Воскр. 152. Ник. IV, 12. Архивск. 269.
10. Погребение ее, как нам уже известно, совершено было в обители св. Георгия. близ места погребения ее старшего сына Феодора. В холодном Георгиевском соборе, на южной стороне, у правого клироса, можно прочесть следующую надгробную надпись: Лета *****. Маия в 4, в Великом Новеграде почи о Господе чюдная и великая княгиня Феодосия, честнейшая супружница великого князя Ярослава Всеволодовича, с ним же благоговейно и богоугодно поживе, от него ж 9 сынов породи, великого князя и в чудесех словущего Александра Невского и инех 8, и на конец жития иноческий образ восприимши и претворено бысть имя ей Квфросиния, и положена бысть в пресловушей обители св. Георгия об едину страну сына своего, князя Феодора; последи же, многим минувшим летом, сын ее князь Феодор оттоле из обители пренесен бысть в Великий Новград в соборную церковь Премудрости Божия и положен в паперти Иоанна Богослова с великими князи». Карамзин. История государства Российского, т. IV, прим. 39.
11. Новг. I, 54. Арцыбашев, т. II, 8, кн. 3, пр. 38.
12. Карамзин. История государства Российского, т. IV, 35.
13. Арцыбашев, т. I. кн. 2, пр. 82.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |