Ледовое побоище
Рыцари-ливонцы знали силу Новгородской Руси и полководческое дарование князя Александра Ярославича. Потому и собиралось для нашествия огромное по тому времени войско. Только так можно было разгромить не менее грозную русскую рать. По сути дела, это был Второй крестовый поход после вторжения рыцарского войска Шведского королевства. Как и тогда, орденские братья шли на восток с благословения Папы Римского, отпустившего им по такому случаю все грехи — и прошлые, и будущие, совершенные в землях язычников. Папское повеление звучало привычно:
— Крестить огнем и мечом. Все грехи ваши прощены...
Неудача шведов на невских берегах особой тревоги у начальствующих лиц Ливонского ордена не вызывала, поскольку ярл Ульф Фаси и «королевич» Биргер такой силой, как вице-магистр Андреас фон Вельвен, не обладали. Теперь же Русской земле предстояло испытать на себе всю мощь немецкого рыцарства, которое нуждалось в новом жизненном пространстве.
Битва русских и немцев состоялась на льду Чудского озера. Преимущество русской рати состояло прежде всего в том, что ее полководец выбрал действительно выгодную позицию для сражения у самой береговой черты. Здесь проходили зимники — зимние дороги, ведущие с эстонского берега на псковский и далее в Новгород. То есть обойти и объехать это место ливонцам было никак нельзя. Собственно говоря, они к этому и не стремились.
Близ берега возвышалась скала Вороний Камень. Ныне остатки этой скалы скрыты водами озера, они были обнаружены археологами примерно в двух километрах севернее мыса Сиговец, омываемого водами Чудского озера и реки Самолвы.
Вороний Камень издревле служил сторожевым постом для псковских порубежных всадников, поскольку зимой по зимникам часто шли в набеги ливонские рыцари. Дорога здесь через озеро была прямая и хоженая. Жителям ни того, ни другого берега не надо было мудрствовать в выборе кратчайшего пути, идя друг к другу в гости или с войной. Скала, возвышавшаяся над ледяной гладью, и стала наблюдательным постом для новгородского князя перед битвой. Лучшего места и быть не могло.
Отечественное летописание и ливонские хроники не донесли до нас данные о численности противоборствующих сил, сразившихся в тот апрельский день. Многие исследователи на косвенных доказательствах считают, что в битве участвовало до 30 тысяч человек. Цифра это по европейским средневековым меркам просто огромная. Количество русских воинов оценивается в 15—17 тысяч, войска немецкого — в 10—12 тысяч человек.
Летописных подтверждений этих цифр нет. Свои расчеты исследователи делали исходя из общих возможностей сторон. Поэтому вполне возможно, что сражавшихся было намного меньше. Но это только одна из исторических версий, ничем не доказанных.
Избранная Александром Невским боевая позиция как нельзя лучше сковывала маневренность тяжелой рыцарской конницы, которая обладала таранным ударом устрашающей силы. Тем самым русская рать получала известное преимущество, поскольку в своем большинстве состояла из пеших ратников-ополченцев — новгородцев и псковичей. Хотя конное новгородское ополчение и дружины владимирцев и суздальцев мало в чем уступали ливонским рыцарям.
Русские конные витязи были хорошо защищены от колющих и рубящих ударов металлической кольчугой с рукавами, стянутыми у кистей стальными обручами. На головах островерхие шеломы, в отличие от немецких круглых шлемов. Железная «мочина» — кольчужная сетка — была ничем не хуже рыцарского забрала. Богатые ратники имели еще и кольчужные чулки. Кисти рук защищали боевые рукавицы с нашитыми на них металлическими пластинами. На вооружении имелись мечи, копья, луки, самострелы, боевые топоры, палицы, кистени...
Заметно хуже были вооружены ополченцы из городов и сел — «вой». Полное воинское убранство было им не по карману. Из защитного вооружения они, как правило, имели только щиты — деревянные, с набитыми железными полосами. Собираясь на брань, «вой» обзаводились рогатинами, топорами, порой насаженными на длинные топорища, луками, кистенями, мечами, а то и просто крепкими дубинами. Большая часть новгородских пеших ополченцев вооружалась за счет казны вольного города.
Немецкие рыцари-крестоносцы имели прекрасное воинское оснащение. Люди и кони были закованы в стальные латы — в броню, — как говорится, с головы до ног. Доспехи орденского рыцаря состояли из панциря, кольчуги, щита, крепкого стального шлема с узкими щелями для глаз и мелкими отверстиями для дыхания, железных перчаток и кольчужных чулок или металлических поножей. Железная кольчужная попона закрывала грудь и бока боевого коня.
Рыцари были вооружены длинными и тяжелыми мечами, рукоятки которых во многих случаях позволяли биться двумя руками, тяжелыми копьями, окованными железом, тяжелыми булавами с острыми шипами, боевыми топорами, длинными кинжалами... Немногим хуже самих рыцарей были оснащены оруженосцы и часть слуг. Их боевое убранство отличалось только качеством доспехов и оружия. Пешие воины-кнехты в своем большинстве вооружались короткими мечами, самострелами, копьями...
Немецкие рыцари, профессиональные воины, слыли в Европе весьма опытными в бранном деле. Они были хорошо организованы, связаны круговой порукой и благословением Римского Папы. Лицом европейского рыцарства в течение нескольких столетий являлась тяжеловооруженная конница. Каждый рыцарь был настолько хорошо вооружен и натренирован, что в бою один стоил нескольких бойцов.
Но наиболее страшной становилась рыцарская конница, когда она всей своей массой наносила таранный удар по неприятельским рядам. Боевой порядок войска немецкого ордена не являлся большим секретом для русских. Рыцари наступали «железным клином», «кабаньей головой», или, как ее называют в русских летописях, «свиньей». Правый фланг такого «железного клина» был наиболее опасным, поскольку там традиционно стояли самые опытные воины. Острием «кабаньей головы» обычно разрезались на две неравные части ряды боевого построения противной стороны.
На деле «свинья» представляла собой трапецию, то есть тупую, усеченную глубокую колонну в виде клина. В голове ее, на острие удара, ставились три-пять наиболее опытных и умелых конных рыцарей. Во второй шеренге — пять-семь рыцарей. Все последующие ряды «кабаньей головы» увеличивались на два человека в каждом ряду. Таким образом получалась колонна закованных в железо воинов и их боевых коней, которая и таранила с ходу вражеский строй.
Голову «свиньи» возглавляли командиры и наиболее отличившиеся в боях рыцари. За ними под надежной охраной двигались орденские знаменщики. Считалось, что, пока над рыцарским войском реет знамя, никто из братьев по уставу не имеет права покидать поле битвы, спасая свою жизнь. На случай потери знамени имелось запасное. Оно предназначалось для того, чтобы в случае неудачного начала сражения хоть как-то удержать крестоносцев от бегства.
Князь Александр Невский расположил боевые порядки своей рати «полчным рядом». Уже само по себе такое решение свидетельствовало о его таланте полководца, прекрасно изучившего тактику ордена.
Вперед на ледяное поле Чудского озера были высланы лучники и стрелки из самострелов — арбалетов. Согласно немецкой «Рифмованной хронике», русских стрелков было много. Когда разведывательный отряд рыцарей приблизился к месту расположения русской рати, то его отогнали прочь, стреляя из дальнобойных луков. Орденскому руководству перед Ледовым побоищем так и не удалось разведать боевой порядок противника у противоположного берега Чудского озера.
Самое главное было сделано еще перед началом битвы: крестоносцы не смогли определить место построения русской тяжелой конницы — княжеской дружины, дружин суздальцев, владимирцев, новгородцев. В противном случае направление удара «свиньи» могло быть иным.
Позади лучников и стрелков из самострелов расположился передовой полк, занимая первую боевую линию. Он состоял из пеших воинов. Задача полка состояла в том, чтобы по мере возможности расстроить ряды идущей на таран «кабаньей головы». После этого передовому полку предписывалось с боем отойти к своим главным силам.
За передовым полком располагался большой полк, называвшийся «чело». Он тоже был пешим и самым многочисленным по числу воинов. На «чело» падала главная тяжесть ведения рукопашного боя в начале сражения.
На флангах «чела» — его крыльях — выстраивались полки правой и левой руки. Основу их составляла конница, хорошо обученная и вооруженная. Крылья усиливались отрядами пеших воинов, тоже имевшими хорошее снаряжение. Пешцы подкрепляли собой конные дружины, делая их в бою более устойчивыми перед вражеским натиском.
Построение русской рати у Вороньего Камня князь Александр Ярославич своим воеводам пояснил так:
— На первых порах мы должны остановить бег «свиньи» до того, как она своим рылом распорет наш строй... Затем «свинья» должна завязнуть в пешцах большого полка, как в камышовом болоте... А потом сильными крыльями из конных дружин мы охватим «свинью» с боков...
Но это были еще не все полководческие премудрости, заготовленные для врага. В тылу большого полка, у самого обрывистого берега, заросшего заснеженным лесом, встал санный обоз. Здесь было мелководье и из-под снежных сугробов густо торчал сухой камыш. За «челом» Александр Невский поставил свою переяславскую дружину, подкрепив ее частью конных воинов своего отца. Брату Андрею Ярославичу пояснил:
— «Кабанья голова» скорее всего пробьет «чело» у самого берега и упрется в санный обоз.
— Ты здесь ставишь своих и моих дружинников.
— Да, ставлю. Хороню за большим полком конных, чтобы они приняли на себя удар «свиньи», когда та совсем ослабнет.
— А если «свинья» развернется и пойдет прежней силой вправо или влево? Что тогда? Если она расколет «чело»?
— Вот тогда-то, брат Андрей, наши дружинники и должны остановить ее последний бег. Пасть у берега, но превратить «свинью» в толпу, расстроить железный клин.
— А куда поставишь остальных конников? Новгородцев, владимирцев?
— Из них я велел составить засадный полк.
— А где поставишь засаду? В лесу за Вороньим Камнем много всадников не схоронится. Со льда видны будут.
— Много конных дружин у нас и нет. Так что здешнего берегового леса для засады должно хватить...
Засадный полк должен был войти в битву, когда «кабанья голова» окончательно лишится своего таранного удара и будет накрепко охвачена крыльями. Удар из засады в решающие минуты битвы в далеком историческом прошлом не раз приносил победу русскому оружию. Полк сильным ударом должен был решить исход битвы на льду Чудского озера. Выгода внезапного появления на поле брани значительного отряда конницы общеизвестна. Отказаться от засады Александр Ярославич просто не мог.
В летописях и хрониках нет подробных сведений о засадном полке. Во всяком случае, сильным по составу он не мог быть по ряду причин. Береговая черта у Вороньего Камня не позволяла укрыться многочисленному отряду всадников. Не позволял этого сделать и прибрежный лес, подступавший к самой кромке озера. Далеко же хоронить засаду не следовало, поскольку она могла опоздать к решающим минутам. Так или иначе, новгородский князь не мог отрядить в засаду большое число конных воинов.
Александр Невский в битве сделал ставку на пешую рать, составив из нее центр боевой позиции. Дело было не только в ее количественном превосходстве над конницей. На Руси пешая рать всегда состояла из городских и сельских ополченцев и, в отличие от Европы, второстепенным родом войска не считалась. Полки пеших ратников умело взаимодействовали с конными дружинами, как то показала и Невская битва, и могли во многих случаях решать исход боев и сражений.
Орденское руководство, строя свой план на разгром новгородского войска, привычно решило первым же ударом «железного клина» прорвать и сокрушить боевой порядок русских. Тактика была испытанная и не раз приносила полный успех на прибалтийских землях. Поэтому рыцари-крестоносцы и на сей раз выстроили устрашающую одним своим видом «свинью», которая начала свой ход по льду с эстонского берега Чудского озера.
Вышедшее на лед немецкое войско дозорные на вершине Вороньего Камня заметили еще издали. Ясно виделось, как чернеющая у противоположного берега масса конников постепенно принимает клинообразное очертание. Александр Невский, с раннего утра не сходивший с вершины прибрежной скалы, заметил:
— Не ошиблись мы. «Свинья» идет прямо на Вороний Камень. На передовой полк, на «чело». Если увязнет в пешцах, быть ливонцам битыми...
Смотревшие на приближающегося неприятеля с вершины Вороньего Камня могли по достоинству оценить рыцарское войско: его организованность, стройность боевого построения, дисциплинированность. «Кабанья голова», не набирая еще свой полный ход, «накатывалась» по заснеженному ледяному полю на русскую рать. Ливонцы уже хорошо различали на вершине скалы небольшую группу людей и развевающийся на морозном ветру приметный княжеский стяг.
Что думал, что чувствовал в эти минуты перед битвой князь Александр Невский? То, что сейчас его меч со звоном «собьется» с мечом рыцаря-«латынянина», который пришел на порог Русской земли, чтобы искоренить на ней православную веру. То, что, если не победить здесь сегодня, немцы-крестоносцы окажутся завтра перед стенами вольных городов-братьев. То, что свои притязания на земли восточных «язычников» ливонцы жаждут подкрепить кровью русичей и пеплом сожженных селений...
Летописцы скажут, описывая последние минуты ожидания вражеского удара, что словно из глубины души у князя Александра Невского вырвалось восклицание, которое услышали воины в притихших рядах русской рати:
— Рассуди, Боже, спор мой с этим высокомерным народом! Помоги мне, как некогда прадеду моему Ярославу против Святополка Окаянного!..
В ответ на эти слова великого ратоборца из ближних рядов выстроившихся для сечи полков раздались громкие возгласы простых «воев»:
— Честный наш княже! Пришло время биться!
— Положим за тебя свои головы!
— Не быть немцам у Святой Софии!..
В день Ледового побоища боевой настрой русского воинства был необычайно высок. Летописец не случайно отметит следующее:
«...Бысть у Александра множество храбрых, сильных и крепких; и исполнися духа ратного, бяху же сердца их аки лвом».
То есть бились сердца воинов-русичей, как у львов. И были преисполнены храбростью и «крепкостью», бесстрашием и стойкостью.
Перед битвой воины клялись воеводам и князю-правителю Господина Великого Новгорода положить за Русь свои головы. В полках отслужили традиционные молебны: ратники склоняли свои головы перед святыми иконами. Александр и Андрей Ярославичи вместе со всеми просили Всевышнего помочь им, даровать русскому оружию победу. Летописец скажет об этом ясно н кратко:
«...От языка велеречива изми мя и помози ми».
О ходе исторического сражения 5 апреля 1242 года на льду Чудского озера сообщают такие древнерусские летописи, как Новгородская первая старшего и младшего изводов, Софийская первая, Симеоновская... И немецкая — старшая ливонская «Рифмованная хроника».
...Битва началась в субботний день на восходе солнца. Под еще не греющими лучами, искрившими снег и лед, взорам русских воинов открылся клинообразный строй вражеского войска, неумолимо надвигавшегося от противоположного берега Чудского озера.
Размеренное движение «кабаньей головы» оказывало сильное психологическое воздействие. Железнобокая «свинья» надвигалась на русскую рать медленно, чтобы за конными рыцарями могли поспешать пешие воины-кнехты. Рыцари словно парили на озерной ледяной глади верхом на закованных в стальные латы конях-«тяжеловозах». Крестоносцы двигались вперед в полном безмолвии ледяной пустыни. Над «свиньей» колыхались знамена.
«Железный клин» атакующей рыцарской конницы был всегда страшен для слабого духом противника. «Кабанья голова» в таких случаях без большого труда рассекала и дробила на части строй противной стороны, подобно волнорезу, рассекающему морские волны. Расколотый надвое неприятель сразу терял присутствие воинского духа. И потому часто разбегался еще в самом начале столкновения. Но не таковыми оказались в тот день полки Александра Невского: они были готовы принять смертный бой.
Летописцы описывали Ледовое побоище со слов очевидцев — участников битвы, которые в летописях назывались «самовидцами». Вероятнее всего, ими были не простые княжеские дружинники или новгородские ополченцы.
Русские воины ясно видели, как на них по льду, испещренному пятнами первых проталин, накатывается железная стена. Над ней грозно колыхались поблескивающие в лучах восходящего солнца, еще не опущенные копья. В первых рядах ливонской «свиньи» реяли знамена с нашитыми на них готическими крестами. Внутри «железного клина» с Вороньего Камня угадывалась многотысячная толпа пеших кнехтов.
Первую пятерку в голове «свиньи» возглавлял опытный рыцарь Зигфрид фон Марбург, известный своей физической силой. По мере приближения к русским рядам конные крестоносцы перешли на мелкую рысь. Клин, умело ведомый вперед фон Марбургом, нацеливался на самый центр боевого порядка противника.
Рассыпавшиеся впереди передового полка, состоявшего в массе из копьеносцев, лучники и стрелки из самострелов стали расстреливать на предельной дистанции рыцарей. Каленые стрелы сотнями уносились навстречу приближающейся «свинье». Но от ливня стрел проку оказалось мало: они не пробивали рыцарские доспехи. Стрелы скользили по гладкой стали и теряли убойную силу.
В летописях нет сведений о том, что ливонская конница на подходе к псковскому берегу Чудского озера пострадала от русских стрел.
Стрелки стали поспешно отходить, стараясь на ходу пустить в надвигающегося врага еще несколько стрел. Но теперь уже не для того, чтобы кого-то сразить или поранить, а для того, чтобы «вороги» убоялись за минуту-другую перед «злой сечей».
Мерный шум приближающегося «железного клина» внезапно расколол тревожный звук труб, игравших сигнал начала атаки. Рыцари, дав шпоры коням, враз перешли на рысь. Окованные железом копья конных крестоносцев, как по команде, в единый миг опустились на уровень груди человека.
Со страшным грохотом металла о металл «кабанья голова» врезалась в строй передового полка, чьи первые ряды ощетинились сотнями копий и рогатин. Так началась битва. Тревожную тишину перед Вороньим Камнем в единую минуту поглотил шум ожесточенной людской свалки: был слышен только лязг железа, крики сражавшихся воинов, стоны пораженных, конское ржанье, трубные звуки, предсмертные вскрики...
Вряд ли князь Александр Невский ожидал другого исхода начала сражения. «Железный клин» шаг за шагом продавливал строй передового полка, рассекая его надвое. Затем такая же судьба постигла и большой полк — «чело». Он тоже был продавлен бронированной «свиньей» надвое.
Безвестный новгородский летописец со слов «самовидца» с горечью запишет о начале Ледового побоища:
«Наехаша на полк немцы и чюдь ы прошибошася свиньею сквозе полк...»
Но затем случилось то, чего не ожидал да и не мог предвидеть вице-магистр Андреас фон Вельвен. У самого обрывистого берега, в камышах, среди обледенелых сугробов таранный удар приняли на себя конные дружины русских витязей. Ни в выучке, ни в вооружении и защитных доспехах они не уступали орденским братьям. Да к тому же скопище обозных саней, обрывистый берег не позволяли конным рыцарям взойти на псковскую землю.
Так «рыло свиньи» сразу же «затупилось». Даже опытнейший рыцарь Зигфрид фон Марбург не смог повернуть «кабанью голову» ни вправо, ни влево. Сила таранного удара у берега почти иссякла. Вот тогда и началась на льду Чудского озера поистине «злая сеча», известная как Ледовое побоище.
Немецкие рыцари уже в первые минуты в своем большинстве изломали копья о русские доспехи. Многие из ливонцев теперь сражались двухаршинными (около 1,5 метра) двуручными тяжелыми мечами, удар которых рассекал щиты и шлемы. В руках русских «воев» и дружинников тоже уже почти не было копий и рогатин — мелькали мечи, булавы, секиры...
Вскоре в битву вступили пешие кнехты, спешившие за головой «свиньи». Они исполняли не только роль орденской пехоты, но и «обслуживали», то есть защищали, в ходе рукопашных схваток бившихся впереди конных рыцарей. Успех действий тяжеловооруженных конников во многом зависел от профессионально грамотных действий кнехтов. Выбитый из седла рыцарь не мог самостоятельно взобраться на коня, ему на помощь приходили пешие воины.
Сбитые всадники валились под копыта своих и чужих коней, которые затаптывали раненых. Все перемешалось в рукопашных схватках: стальная лавина рыцарской «свиньи» окончательно растеряла у берега силу таранного удара. Князь Александр Невский добился-таки своего: «кабанья голова» лишилась простора для маневра в ходе сражения.
Рыцарское воинство под берегом вскоре оказалось зажатым в плотной массе пеших русских ратников, которая не позволяла орденским братьям развернуть коней. Шел ближний рукопашный бой. Рыцари в тяжелых доспехах и с тяжелым оружием в руках с трудом отбивались от русских «воев», не отягощенных металлом и имевших куда более легкое оружие. Крестоносцев разили копьями и секирами, стаскивали с коней на лед и там добивали увесистыми дубинами и простыми топорами.
Теперь уже немецкие рыцари оказались в роли защищающихся. Они озирались и сквозь прорези своих шлемов с ужасом видели, что вместо ожидаемых расстроенных рядов русичей перед ними продолжает стоять тесная, живая стена воинов. Грозные взоры, блеск оружия, ярость в сече начали смущать сердца крестоносцев. Такого противника они давно не встречали в своих завоевательных походах на прибалтийской земле.
Не будь у князя Александра Ярославича полководческого дара, не стал бы он выжидать психологического перелома в рядах сражающихся. Ждать пришлось недолго. Он уловил тот перелом и, приподнявшись на коне, высоко поднял руку в боевой рукавице:
— Играть сигнал крыльям! Знамя мое — к небу!..
По этому знаку в русском стане, на Вороньем Камне, призывно запели трубы. В полках им ответили рожки, забили бубны. Взметнулся в небо княжеский стяг рода Ярославичей с изображением могучего царя зверей — вздыбившегося на задних лапах гривастого льва.
Видя, что рыцарский боевой строй вконец сломался и потерял ударную силу, новгородский князь стал решительно забирать инициативу в свои руки. Теперь уже он вел ход битвы по собственному сценарию, предрешая ее исход.
После трубного сигнала по «свинье» справа и слева ударила конница, «крылья» русской рати. Во главе одного из них стоял родной брат новгородского князя Андрей Ярославич. В сечу пошли владимиро-суздальские великокняжеские конные полки, новгородцы, ладожане.
Сам Александр Невский пошел в битву во главе своей дружины переяславцев. Ведомые лично князем дружинники, почти все участвовавшие в сражении на Неве-реке, нанесли удар по самому уязвимому месту «кабаньей головы», зайдя ей в тыл. А там лишь одна-единственная шеренга конных орденских братьев прикрывала пеших воинов-кнехтов.
Все больше и больше закованных в броню рыцарей в белых плащах с большими черными крестами на них падало на лед. Там, где еще недавно над русскими пешими ратниками возвышались ряды конных ливонцев, теперь виднелись только их разрозненные группы. Орденские братья из последних сил отбивались от нападавших на них со всех сторон пеших ратников и конных витязей.
Летописец-новгородец с восторгом говорит об этих минутах Ледового побоища:
«Была тут сеча великая, сеча зла, и был страшный грохот — труск (треск) от копий ломлениа и звук от сечениа мечного... и не бе видети леду, покрыто бо ся кровию».
После упорного сопротивления рыцарей русские «вой» окончательно расстроили ряды «железного клина». Все перемешались, и началась подлинная свалка бьющихся друг с другом людей, конных и пеших. Неповоротливых крестоносцев стаскивали или сбивали с лошадей на лед и там добивали: в тяжелых панцирях рыцари оказывались почти беззащитными. Но те орденские братья, которые были верхом, сбившись в кучки, отбивались с яростью обреченных.
Рукопашные схватки с нестройной, хотя и многочисленной толпой пеших кнехтов закончились очень быстро. В летописях будет сказано, что чудь, насильно призванная в ряды орденского войска, в битве не проявила ни упорства, ни желания погибать за «святое дело» своих завоевателей — немецких рыцарей. Кнехты скоро обратились в повальное бегство, стараясь найти спасение на эстонском берегу Чудского озера. Они бросали все — мечи и копья, щиты и шлемы...
Хронист немецкой «Рифмованной хроники», хорошо знакомый с ходом Ледового побоища (вполне возможно, участник битвы), с нескрываемой скорбью скажет о поражении ливонских рыцарей-крестоносцев:
...Те, кто находился в войске братьев-рыцарей, были окружены,
Братья-рыцари достаточно упорно оборонялись,
Но их там одолели...
Орденские братья действительно упорно защищались — ведь все они были воинами профессиональными. Рыцарство немецкого ордена всегда отличалось дисциплинированностью и повиновением своему магистру и его помощникам. Но когда тысячи кнехтов, все бросая, побежали с поля сражения, за ними вольно или невольно повернули своих коней и сами благородные рыцари-патриции. Они тоже стали ради призрачного спасения бросать на ходу тяжелые щиты, мечи, булавы, боевые рукавицы...
Завоевателям в конце битвы стало казаться, как свидетельствует ливонская хроника, что на каждого из них напало по крайней мере 60 человек (!) из русского войска. Такое явное преувеличение немецкого хрониста не случайно: впервые орден столкнулся в своем продвижении на «балтийский Восток» с действительно достойным противником.
В поэме «Ледовое побоище» известный поэт Константин Симонов, обращаясь к далекому прошлому родного Отечества, так опишет кульминационный момент сражения 5 апреля 1242 года:
И, отступая перед князем,
Бросая копья и щиты,
С коней валились немцы наземь,
Воздев железные персты.
Гнедые кони горячились,
Из-под копыт вздымали прах,
Тела по снегу волочились,
Завязнув в узких стременах...
Напрасно испытанный полководец орденского войска вице-магистр Андреас фон Вельвен пытался задержать начавшееся бегство своих рыцарей, остановить дрогнувших кнехтов и направить их на поддержку еще бившихся ливонцев. Одно за другим падали на лед орденские боевые знамена, сея панику в рыцарских рядах.
Вице-магистр, восседая на коне в окружении своих телохранителей, с горечью понял суть происходившего. Крестоносцы проигрывали решающую битву против Новгородской Руси. Поняв это, Андреас фон Вельвен молча повернул коня на запад. Оруженосцы расчищали мечами и копьями путь своему хозяину.
С этой минуты бегство в рядах ливонского войска стало повальным. Окруженные рыцари стали бросать оружие и сдаваться в плен на милость победителей. Но те далеко не всем давали желанную пощаду: слишком много бед натворили немцы-крестоносцы на Новгородчине и особенно на Псковщине.
Князь Александр, бившийся в первом ряду переяславцев, ясно видел, что творилось на ледяном поле. Поняв, что бегство врага стало всеобщим, он приказал трубачу:
— Играй сигнал преследования! Всем вдогон идти!
Спасаясь от преследователей, так же измученных сечей, как и они, орденские братья были готовы «выскочить» из тяжелой брони и броситься наутек. Тем немногим рыцарям-крестоносцам, которым удалось вырваться из кольца окружения в самом конце битвы, особой надежды на спасение не было. До противоположного эстонского (Соболичского) берега от Вороньего Камня — без малого семь километров по скользкому льду, местами покрытому талой водой.
Началась погоня за бежавшими с поля битвы крестоносцами. Конные дружинники и новгородцы преследовали толпы кнехтов и вырвавшихся из «объятий» русской рати немецких рыцарей до самого эстонского берега. Настигнув, секли мечами, брали в плен, вязали веревками, ремнями, полосами порванных для этой цели рыцарских плащей.
Повсюду было разбросано оружие, части доспехов. Дружинники и «вой» из горожан вели чужеземных коней и подбирали со льда в качестве боевых трофеев дорогое оружие побежденных.
Простые ратники-ополченцы, из селян, не зарились на позолоченные шлемы и мечи, собирали «железо, которое могло в хозяйстве сгодится» и было пригодно уличным и сельским кузнецам. Лучше всего для этой цели годились обломки мечей, топоры и железные полосы, которыми оковывались деревянные щиты.
В известном художественном кинофильме «Александр Невский» показаны поражающие воображение зрителя сцены: как тонули, уходили под лед остатки рыцарского войска. По сценарию весенний лед не выдержал тяжести закованных в железо крестоносных рыцарей и похоронил на дне Чудского озера тех «злых ворогов», что уцелели в кровавой битве.
В ряде исторических исследований высказывалась версия о том, что русские воины специально пилили лед на пути движения «железного клина». В действительности дело происходило совсем не так.
Апрельский лед на Чудском озере был еще достаточно крепок для всей многотысячной массы людей и лошадей, сошедшихся в битве на сравнительно небольшом прибрежном пятачке. Озерное мелководье и камышовые заросли в суровые зимы промерзают до дна. Если бы лед к тому дню оказался непрочным, то ни полководец Александр Невский, ни предводители рыцарского войска никогда не пошли бы в сражение с переходом с западного берега озера на восточный.
Объясняется это просто. И новгородцы, и псковичи, и эсты, жившие по озерному побережью, все рыбаки, прекрасно знали нрав Чудского озера-кормильца. Кроме того, дело не обошлось и без элементарной разведки шедшими в сражение сторонами.
И все же большое число конных рыцарей и пеших кнехтов, разбегавшихся от преследователей во все стороны, действительно утонуло в ледяной воде Чудского озера. Только где, в каком месте? Такое место известно нам со всей достоверной точностью.
Чуть севернее места сражения в Чудское озеро впадает река Желча, большая и полноводная в те времена. Речная вода при впадении в озеро разрыхляет весенний лед, делает его настоящей западней для тех, кто пешим или конным попадает на этот участок ледяного поля. У местных жителей, равно как и на географических картах, это место называется Сиговицей.
Вот туда-то и побежала от преследователей часть кнехтов и орденских братьев, поддавшись общей панике в рядах рыцарского войска. Это были те крестоносцы, которые оказались отрезанными от прямого пути бегства к Соболичскому берегу.
Об опасностях Сиговицы князь Александр Невский доподлинно знал от псковичей. Когда он привел с ливонской земли свою рать на восточный берег Чудского озера, то велел сыскать кого-нибудь из старост местных рыбацких деревушек, стоявших в устье реки Желчи. Дружинники доставили рыбаря по имени Филипп.
— Скажи, староста Филипп, давно ты рыбачишь на озере?
— С малых лет, княже.
— А сейчас тебе сколько лет, коли и голова, и борода седы?
— Пятый десяток пошел. А сколько в точности, о том не ведаю.
— Здешние озерные места ведаешь?
— Ведаю, княже. Всей деревней рыбачим на озере у Желчи и летом, и зимой.
— Тогда скажи мне, Филипп, по весне, как сейчас, есть опасные места в ледяной одеже Чудского озера? Близ Вороньего Камня.
— Есть, княже, опасности у Вороньего Камня. Но таких мест на сегодняшний день мало. Полыньи начинают роиться наперво у того берега, где эсты рыбачат.
— А что тогда есть у Желчи сегодня опасного?
— Сиговица, княже.
— Знаешь то место верно?
— Как не знать. Сиговица к северу от Вороньего Камня находится. Там даже зимой путнику ходить не следует, может враз под лед уйти.
— А чем она опасна?
— Там Желча в озеро впадает. Вода идет полая, с осени теплая. Она и рыхлит на Сиговице лед до самой весны. А если лед еще подтает сверху, то совсем злокозненной становится Сиговица.
— Значит, говоришь, сейчас лед на север от Вороньего Камня рыхлый? А как далеко отсель начинается эта Сиговица?
— От Вороньего Камня, где мы стоим, версты с две будет, княже. Может, чуть побольше.
— По зиме твои люди там рыбалят?
— Нет, княже. Хотя рыба озерная там всякая есть.
— Можешь поклясться, что ни ратные люди, ни их кони там не пройдут в эти дни?
— Могу в том Богом поклясться перед тобой, княже. На Сиговице по весне можно только погибель искать.
— Хорошо, Филипп, иди домой, только о нашем разговоре до битвы никому ни слова в деревне. Понял?
— Как не понять. Сам в ратниках ходил.
— За сказанное тебя благодарю. Вот тебе гривна зато.
Награда для старосты рыбацкой деревни оказалась «непомерной». Серебряная гривна, одна-единственная, для простого человека была огромной суммой. Изумленный старик поклонился до земли:
— Благодарю тебя, княже. Знать, не зря зовут тебя Невским. Пусть Господь зрит тебя и твоих воев, что привел ты к Вороньему Камню.
— Спасибо на добром слове, староста Филипп...
Сиговица с ее рыхлым льдом в день 5 апреля сторожила с севера позицию русской рати лучше самой крепкой и зоркой «сторожи». Теперь новгородский воитель знал доподлинно, что рыцарской коннице, если задумает такое вице-магистр фон Вельвен, не обойти его с севера и не зайти в ближние тылы. Поэтому можно было считать, что место для встречи с войском немецкого ордена выбрано на редкость удачно. Александр Ярославич после разговора с рыбацким старостой сказал брату Андрею и воеводам:
— Не Сиговица нас в битве будет беречь. Родная земля своих воев побережет.
— Сторожи будем высылать к Сиговице? Или их выставить за ней, вдоль берега?
— Не надо. Пусть только дозорные с Вороньего Камня в ту сторону посматривают...
Сиговица стал лишь частью полководческого замысла. Битва, как говорится, удалась. В тот памятный для Руси день пало 400 немецких и «иных» рыцарей-крестоносцев. Потери же в простых воинах — кнехтах, рыцарских слугах и оруженосцах, оставшихся на льду Чудского озера, летописцы исчисляли так:
«...А чуди... побито... бесчисленно множество».
Большая часть потерь орденского войска пришлась на убитых в самой битве. Меньшую часть составили «ушедшие под лед» и «побитые» во время бегства с ледяного поля. Потери ливонцев могли быть и больше, но князь Александр Невский приказал коннице, отправленной вдогон, не входить на вражескую землю:
— Прогнать рыцарей до того берега и возвращаться назад. Сегодня не пойдем в Ливонию. Не время...
Цифра потерь в 400 рыцарей сама по себе говорит сегодня мало. Погибших среди крестоносного воинства было во много раз больше. Объясняется такое просто. В те далекие и более поздние времена подсчет потерь производился довольно своеобразно и традиционно: простых воинов не учитывали ни среди убитых и раненых, ни среди пленных. Отношение же к знатным людям было совсем иное. Они «давали» победителям богатые трофеи в виде рыцарских доспехов, оружия, боевых коней. С них можно было получить выкуп серебром и золотом. И даже землей с крестьянами, поместьями.
При подсчете потерь важно учитывать сегодня одно обстоятельство. Знатный рыцарь (да и рядовой орденский брат) обычно являлся начальником воинского отряда в несколько вооруженных людей. Это были оруженосец (а то и не один), слуги, конные и пешие стрелки из лука и арбалетов. Все они принимали участие в бою и обязаны были, защищая своего хозяина, сохранять ему жизнь.
Рыцарь, особенно «именитый», стоял во главе «копья». Такой отряд мог насчитывать и несколько десятков человек. Отличить же сраженного рыцаря от слуги или кнехта было просто. Прежде всего по богатству воинского убранства. Потому и вел новгородский летописец-«самовидец» запись о потерях только среди «именитых» крестоносцев.
Ведь не случайно сражение русской рати с крестоносным войском Ливонского ордена было названо в летописях не битвой, а побоищем. Ледовым побоищем.
В плен попало, как сообщает летописец, пятьдесят знатных рыцарей, которых он величает «нарочитыми воеводами». Их победители поймали «руками яша». Пехотинцев-кнехтов и рыцарских слуг пленили «множество», но их никто не считал.
Победа в Ледовом побоище досталась дорогой ценой. Пало немало дружинников и ополченцев. Знатных воевод смерть в битве миновала, иначе в летописях о них было бы сказано поименно. Раненых под охраной незамедлительно отправили санным путем в недалекий Псков, чтобы там разместить по домам горожан для лечения.
Павших ратников с поля брани забирали. По стародавней традиции их предстояло похоронить в родных местах — в Новгороде, Пскове, в деревнях и на погостах. Похоронить по православным обычаям, как воинов.
Русская рать стояла на месте битвы недолго. Она ушла сразу же после того, как были подобраны сперва раненые ратники, а потом погибшие, собраны пленные и кони, брошенные орденские знамена. И собраны многочисленные «в железе» трофеи — оружие, доспехи.
Металл в те далекие времена ценился очень дорого, даже сломанный меч имел хорошую цену на городском торгу или у сельского кузнеца. Обломок железа мог сгодиться в обыденной жизни на многое.
Вполне вероятно, что Александр Невский на всякий случай оставил у Вороньего Камня небольшой отряд конных дозорных. Задача им ставилась на ближайшие несколько дней простая:
— С Вороньего Камня не сходите ни днем, ни ночью. Тот берег зрите. Костры жечь только в лесу. Мне надо знать, не замышляют ли ливонцы после сегодняшнего побоища еще какое зло на нас...
Потери немецкого ордена в ходе единственного большого сражения во время Второго крестового похода на Новгородскую Русь оказались по меркам европейского Средневековья просто огромными. Они были даже для больших рыцарских войн невероятными. История той эпохи хранит тому немало убедительных примеров-сопоставлений.
Так, в генеральном сражении в 1119 году при Брюмеле между англичанами и французами было убито, не считая рядовых воинов, всего три рыцаря. Счет раненым тогда, естественно, не велся.
В не столь далеком от дня Ледового побоища 1214 году, в другой крупной битве — при Бувине, где сошлись войска короля Франции Филиппа-Августа и германского императора Оттона IV, побежденные немцы оставили на поле брани 70 рыцарей. А победители-французы лишились трех рыцарей. В плену же оказалось, по одним данным, 131 человек, по другим несколько больше — 220.
Поэтому можно с полной на то правотой сказать, что Ледовое побоище на Чудском озере является одним из крупнейших сражений в Европе средневековой эпохи. Оно вошло во все русские летописи и многие письменные свидетельства Запада и Востока.
Если же взять в расчет соотношение погибших — 400 и взятых в плен — 50 немецких рыцарей, то битва свидетельствует прежде всего о кровопролитности. О ярости сражавшихся в битве людей, о бескомпромиссности столкновения. И о ненависти русских людей к «псам-рыцарям» и желании их победить. В ином случае пленных набралось бы гораздо больше. Подобных примеров история войн знает немало.
Летописцы на Руси, воспевая одержанную на льду Чудского озера «знатную» победу, единодушно отмечают значимость ратоборца Александра Ярославича Невского. Авторы летописей не сомневались, что на его стороне стоял сам Всевышний, хранивший его в битве, как это случилось на берегах Невы двумя годами раньше.
«Прослави же зде Бог великого князя Александра перед всеми полки, яко Иисуса Навина у Ерихона», — писал один из летописцев, вспоминая времена ветхозаветные. Он сравнивал князя-воителя с легендарным Давидом, победившим некогда великана.
Радостным для русских православных людей в то тяжкое время стало то, что не нашлось среди вражеских полководцев равных князю Александру Невскому. Равных по дарованию, силе слова и личного примера. По этому поводу один из летописцев с нескрываемой гордостью записал:
«...И не обретеся противник ему в брани никогда же».
История всегда бережно сохраняет вехи жизни и самые светлые, и самые мрачные. В условиях начавшегося золотоордынского ига на земле Русской народ увидел предзнаменование будущего освобождения. Молодой новгородский князь, одержавший две блестящие победы — на берегах Невы-реки и на льду Чудского озера, сразу же стал для современников одним из самых прославленных полководцев. Теперь с ним приходилось считаться и в папской Европе, и в юртах степного Востока. Это был неоспоримый исторический факт.
После победы на весеннем льду Чудского озера имя князя вольного города Новгорода прогремело «по всем странам, от моря Варяжского до моря Понтийского, и до моря Хвалынского (Каспийского. — А.Ш.), и до страны Тиверийской, и до гор Араратских...»
Летописец здесь нисколько не преувеличивает. Имя Александра Невского, овеянное его ратной славой, далеко шагнуло за пределы Руси — в скандинавские и германские земли, в земли Причерноморья, грузинские и армянские, на берега Каспия.
После битвы русское войско по удобному пути — льду озера — двинулось к Пскову. С распущенными княжескими стягами, под восторженные приветствия горожан входили ратники в город-крепость на берегах реки Великой, в Псковский кремль — знаменитый кром. Музыканты играли в берестяные рожки и бубны. Впереди на коне ехал князь Александр Невский. Со всех сторон в приветствиях тянулись руки и раздавались возгласы:
— Слава тебе, Ярославич!..
— Да хранит тебя Господь!..
— Постой и дальше, княже, за Русь!..
В ответ на такие возгласы воитель только поднимал в приветствии руку, облаченную в боевую рукавицу. Лицо светилось улыбкой, глаза поблескивали из-под княжеского шлема. За спиной ветерок колыхал знамя переяславских Всеволодовичей.
За князем тянулись плененные немецкие рыцари-крестоносцы. Их вели связанными, лишенными доспехов. Толпы пленных-кнехтов тянулись за пешим ополчением, которое входило в Псков вслед за конными дружинами. Последним в город «втянулся» обоз с трофеями. Лошади с трудом волокли по истоптанному снегу сани, отягощенные грудами «чужого» металла.
Встреча победителей отличалась особой торжественностью. Еще когда войско только подходило к городу, навстречу ему вышли толпы псковичей, одетых по-праздничному. Православные игумены и священники несли иконы и церковные хоругви.
Александр Ярославич проехал по главной городской улице прямо к особо почитаемому горожанами собору Святой Троицы. Там он сошел с братом Андреем и «нарочитыми» воеводами с коней и торжественно вступил под каменные своды храма. После этого начался большой праздничный молебен. Тысячи горожан теснились вокруг собора.
В псковском детинце — кроме, стоявшем на высоком плоском холме у слияния рек Псковы и Великой, Александр Невский обратился к войску и горожанам с речью. Люди собрались на вече по случаю одержанной победы. Летописец донес до нас сказанные князем-воителем слова:
«Латинские ритари (рыцари) грозили нам рабством, но сами оказались в плену. Наши храбрые воины наказали их за спесь и презрение к другим народам. Слава ратникам новгородцам, суздальцам, псковичам и вечная память павшим на поле брани...»
Последующие слова князя-победителя на притихшем вече стали укоризной псковским «господам». Он сказал, обращаясь к «золотым поясам» вольного города, с чувством горечи:
«Но удивляют меня бояре псковские, как они могли променять свободу своей земли на личные земные блага. В единстве Новгорода и Пскова была непоколебимой наша сила. Но нет, пожелали бояре стать хозяинами, обладать богатой казной и властью, а потеряли все — и честь, и независимость. Весь Псков и Псковскую землю подвели под ливонское ярмо. Малых детей отдали в заложники и не освободили — это ли не преступление перед народом?
И многие из вас, недалекие (неразумные) псковичи, если забудете об этом и до правнуков Александровых, то уподобитесь тем жидовинам (иудеям), которых накормил Господь в пустыне манною и жареными перепелами и которые обо всем этом забыли, как забыли и Бога, освободившего их из египетской неволи...»
Потупившись, выслушали горький и справедливый упрек от князя Александра Ярославича псковские жители. Для последующей истории древнего русского города-крепости характерно то, что с тех пор нога врага-завоевателя не вступала в Псков до самого начала XX века. Точнее — до 1918 года, когда в городе на постой встала пехотная дивизия кайзеровской Германии. А попытки делались неоднократно — город стоял на порубежье, ливонская граница от него была всего в 30 верстах.
После победы над немецким орденом на льду Чудского озера псковичи построили собор Иоанна Предтечи, в честь одного из самых почитаемых православных святых. Храм по сей день украшает город, возвышаясь на берегу реки Великой. Особенность архитектуры этого псковского храма состоит в том, что он внешне повторяет облик новгородских соборов того времени. Тем самым псковичи, нарушив собственные традиции храмового зодчества, выразили признательность братьям-новгородцам, пришедшим по доброй воле и зову сердца освободить их город от рыцарей-крестоносцев:
— Пусть в нашем кроме вековечно стоит храм новагородский. Как память вековечная князю Ярославичу, нареченному Невским. Чтобы помнилось всем Ледовое побоище...
Из Пскова русская рать отправилась по санному пути в Новгород Великий, население которого ликовало после получения известия о «знатной» победе. Торжественно, впереди войска, въезжал в вольный город князь Александр Невский. Вечевой колокол неустанно гудел над волховскими берегами. Земля и небо дышали скорой весной. Тысячи горожан приветствовали победителей.
Князь ехал впереди своей поредевшей переяславской дружины. За ней шли «полк за полком, бьющие в бубны и трубящие в трубы». Следом за ополчением везли раненых «воев», которых тут же разбирали по городским концам и улицам. Тянулись обозы с трофейным ливонским оружием и доспехами. Чужеземного вооружения оказалось так много, что могло хватить на снаряжение нового ополчения Новгородской земли.
Пленных рыцарей-крестоносцев «со срамом» провели под охраной по заполненным народом улицам вольного города. В псковской летописи о них говорилось следующее:
«...Овы избы, а овы связав босы, поведе по леду».
Это следует понимать так. Видимо, убегавшие от преследователей рыцари сбрасывали с себя не только тяжелые доспехи и оружие, но и обувь, окованную железом. Действительно, в такой обуви далеко убежать было сложно, да еще по снегу.
О торжестве возвратившихся домой с победой ополченцев и новгородского люда летописец пишет:
«Немцы хвалились: возьмем князя Александра руками, а теперь их сам Бог передал ему в руки».
Теперь же орденские братья с поникшими непокрытыми головами покорно шли у стремени княжеского коня. И размышляли о своей дальнейшей судьбе на земле русичей, которую они хотели покорить мечом и огнем...
Известие о победе русского оружия на льду Чудского озера и о разгроме войска Ливонского ордена, усиленного «людьми датского короля», дошла, разумеется, и «до самого Рима». В папском окружении, осознав тяжесть поражения крестоносного воинства, больше не строили планов новых крестовых походов на «язычников» Новгородской Руси. Такие помыслы благоразумно были отложены на потом.
В Риме всегда умели делать долгосрочные прогнозы, на основе которых и составлялись планы расширения духовных владений. Кардиналы решили после 1242 года так:
— Русь с Литвой от нас не уйдут. Как и Польша...
Лишь в самом начале XVII столетия Римский Папа благословит меч польского короля Сигизмунда III на завоевание «Московии». Русское царство было охвачено в те годы после смерти царя Ивана Васильевича Грозного великой смутой...
А летом 1242 года немецкий орден и прибалтийские католические епископы вынуждены были послать в Новгород Великий для ведения мирных переговоров «именитых» послов с челобитьем. Посольство возглавлял рыцарь Андреяш — Андреас фон Стирланд, ставший через четыре года ландмейстером Ливонского ордена и пробывший на этом высоком посту семь лет.
После сокрушительного поражения в Ледовом побоище воинские силы немецкого ордена заметно ослабли. Не менее чувствительными оказались и потери моральные, политические. Международное значение Ливонского ордена резко ухудшилось. Летописец скажет по случаю прибытия немецкого посольства на берега Волхова:
«Божьи ритари (рыцари) с поклоном пришли в Новгород просить мира: «...Что есмы зашли... мечом, того ся всего отступаем».
Так было написано в орденской челобитной: ливонские рыцари-крестоносцы просили «долгого» мира у Господина Великого Новгорода. Нового военного столкновения они откровенно опасались.
Князь Александр Ярославич сам хотел мира с Ливонским орденом. Он понимал, что продолжение войны с немецким рыцарством могло осложнить положение Русской земли, только-только начинавшей оправляться от бедствий Батыева нашествия. Потому и не пошел князь после столь убедительной победы на Чудском озере вглубь враждебной Ливонии, не стал опустошать и покорять ее земли. А такой поход, вне всякого сомнения, мог стать успешным: настрой войска Александра Невского мог гарантировать новые победы над врагом. Воеводы просили:
— Веди рать, княже, в Ливонию. Добьем ворога в его берлоге...
— Надо бить орденских братьев в их владениях...
— Отомстим им кровью и разорением за прежние обиды и людей наших побитых...
— Воевать дальше надо зажатием: возьмем богатую добычу, замки и поместья епископов разорим...
— Эсты нам помогут, они стояли за князя Вячко в Юрьев-городе...
Весной 1242 года немецкий орден не смог бы больше собрать значительных воинских сил. Не смог бы и получить значительной поддержки из германских земель. И орденским братьям пришлось бы только уповать на толщину каменных стен крепостей и замков, отсиживаясь в них.
В первые дни после победного возвращения в Новгород решался вопрос: как строить новые отношения с немецким орденом, разгромленным в Ледовом побоище? Вопрос обсуждался на Совете господ в соборе Святой Софии. Там собрались именитые «золотые пояса», архиепископ, князья Александр Невский и Андрей. Пригласили воевод, и своих городских и «низовских», и из Суздаля и Владимира. Вели совет новгородский правитель с владыкой:
— Та сторожа, что мною была оставлена у Вороньего Камня, четвертый день посылает одну и ту же весть: озеро чисто, ливонцев нигде нет. Даже своих побитых не забирают.
— Еще придут, княже, за своими убиенными. Они же христиане, хоть и римской веры.
— Уже не придут. Сторожа доносит, что лед совсем плохой стал. У Вороньего Камня стал трещать от ноги человека. Сегодня я велел стороже идти домой.
— Как нам быть с орденом, Ярославич?
— Я хотел спросить о том же именитых мужей новагородских.
— Спрашивай.
— Как нам дальше жить с соседом? Вновь идти в ливонские земли и воевать там зажатием? Или послов с миром ждать из Риги и Дерпта, от великого магистра риторей?
— А сам-то ты как думаешь, княже?
— Вновь идти в Ливонию нам сегодня резона нет. Мы там у дерптского епископа все имения порушили, будет помнить долго. Сами же орденцы в каменных замках сразу в осаду сядут. Брать их придется долго, а пользы от того мало видится.
— Значит, остается мир, Ярославич? Гости на торгу только о нем и пекутся с утра до ночи.
— Пусть пекутся. Мир нужен Новагороду и всей Руси, что сегодня Батыевым данником стала.
— А что захочет орден от нас?
— Только мира. Ему после Ледового побоища долго на ноги становиться придется. Поэтому Ливонии нужна тишь.
— Новагород даст Ливонии мир. И владыка, и Совет господ готовы принять послов.
— Послы орденские скоро прибегут в Новагород. Думаю, что на днях будут здесь с поклоном. Спешить надо им, а не нам.
— Что ты будешь, Ярославич, требовать от них? Как скажешь о мире?
— Пусть Ливония сама скажет, что земли наши, которые она воевала, это земли Новагорода. И пусть закажет себе путь в Псковщину и Новгородчину. Пусть клятву о том послы дадут.
— Любо, княже. А дела торговые?
— Ливонцы должны подтвердить прежние договора о торговле. Новагородские купцы о них плохо не сказывают. Значит, они хороши и дальше для нас.
— Значит, мир с Ливонией?
— Мир, бояре. Нечего нам по-пустому сегодня силы Русской земли растрачивать...
Когда ливонское посольство явилось в вольный город, князя Александра Невского там не было. Он отъехал в стольный град Владимир-на-Клязьме к отцу, чтобы проститься с ним. Великий князь Владимирский вызывался ханом Батыем в Золотую Орду для «поклона». (В далеком от Дикого поля монгольском Каракоруме Ярослава Всеволодовича отравила мать великого хана Гаюка...)
Новгородские «золотые пояса» согласились на предложенный орденом мир. Такое же решение приняло и вече. По заключенному мирному договору ливонцы клятвенно отрекались от всех земель, которые в последние годы захватили у Руси на Псковщине и Новгородчине.
А отрекаться действительно было от чего. Орденские братья отказывались от Пскова, Луги, Водской пятины. И даже уступали победителям часть орденской территории, так называемую Латыголлу. Ливонцы обязывались отпустить всех захваченных на псковских и новгородских землях пленников и детей-заложников «господ» Пскова:
— Не будем воевать город Плескау, он ваш испокон веков...
— Земли води и Луга тоже владения вашего города испокон веков...
— Возьмите в залог мира нашу Латыголлу, ведь некогда там жили русичи, которые платили боярам оттуда дань...
— Отпускаем в месячный срок всех взятых полоняников...
— Отдадим товары, конфискованные у ваших купцов в орденских и епископских городах...
— Возвращаем детей-заложников господ Плескау...
— Просим дать нам мир на ваших условиях...
Заключенный мир был важен не только для Новгорода, но и для его «меньшого брата». Из 500 километров русско-ливонской границы на то время 480 проходило по Псковщине. И едва ли не единственным, хотя и достаточно грозным стражем псковского порубежья оставался много повидавший на своем веку Изборск.
Со своей стороны посольство «рыцаря Андреяша» просило отпустить немецких пленных. Среди них оказалось немало знатных рыцарей не только из самой Ливонии, но и из многих германских и иных католических земель. Такая просьба была уважена:
— Возьмите своих знатных воев-риторей. Отпускаем их домой без коней и без оружья с доспехами...
На таких условиях и был подписан мирный договор 1242 года между вольным городом Новгородом и немецким Ливонским орденом. Он стал возможен только благодаря победе в Ледовом побоище. Впервые был положен предел, правда только временный, грабительскому германскому нашествию на Восток вдоль южного балтийского побережья, продолжавшемуся уже не одно столетие.
Установленные по миру 1242 года границы орденских владений с Псковом и Новгородом просуществовали без заметных изменений многие века. Сохранялись они вплоть до падения в XVI веке хищного Ливонского ордена под ударами московских ратей первого русского царя Ивана Васильевича Грозного.
...Руководитель орденского посольства «рыцарь Андреяш» успел все же встретиться с князем Александром Ярославичем до отъезда последнего в отцовский стольный град Владимир. Между ними состоялась откровенная беседа:
— Князь Александр! Магистр ордена послал меня в Новагород с посольством разговаривать о мире.
— Новгород и я ждали вашего приезда.
— Ливонский орден хочет долгого мира с Новгородом на его условиях. Но просим вас принять и наши условия.
— Скажу так, рыцарь Андреяш: нам лучше иметь добрые отношения друг с другом. Лучше торговать, чем воевать.
— В Риге, в епископствах считают так же. Ливонское купечество из-за войны потеряло много выгод.
— Рижские и немецкие гости знают, что в вольном Новагороде их всегда принимали с почестями. Город и хорошие цены дает на их товары, и стражу около их дворов днем и ночью ставит.
— Да, князь Александр, мир всем нам нужен.
— Нам Богом велено быть соседями на века. Пора мирно жить друг с другом, не зариться на чужие земли.
— Орден просит отпустить плененных рыцарей знатных фамилий.
— Отпустим всех. А вы отдайте детей псковских, что держите в своих замках.
— Все исполним, князь Александр...
Встреча с молодым новгородским князем-правителем произвела сильное впечатление на Андреаса фон Стирланда. По возвращении в Ливонию он скажет орденским братьям:
«Прошел я много стран и видел многие народы, но не встречал ни такого царя среди царей, ни князя среди князей».
Такую характеристику князю Александру Ярославичу Невскому дал недавний «ворог», расписавшийся под мирным договором 1242 года. Характеристику эту донесли до нас нетленные рукописные строки.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |