Вторжение рыцарей Ливонского ордена

Постыдная неудача шведских крестоносцев, с большим торжеством отправлявшихся в завоевательный поход на земли «язычников», не образумила воинственную римско-католическую рыцарскую паству. Скорее всего даже наоборот — подстегнула ее к новому походу, к реваншу за поражение Первого крестового похода на Новгородскую Русь.

Крестоносное рыцарство подстегивало и воинственно настроенное папство, мечтавшее сокрушить вместе с «язычниками» и православие, сделать земли народов-прибалтов исходным рубежом для последующего вторжения на Русь. Это была не политика, а стратегия Рима.

За короткий промежуток с 1216 по 1240 год насчитывается до 40 (!) папских посланий, выражающих заботу о тех, кто шел на помощь «Святой земле, вновь приобретенной в Ливонии», совсем не соседствовавшей с Палестиной. А Рига и Ревель никогда не входили в число христианских священных городов, наподобие Иерусалиму. Но их названия часто звучали в папских дворцах.

Казалось, 1241 год мог изменить откровенно враждебное отношение римско-католической церкви к православной христианской Руси. Место умершего Папы Григория IX занял избранный анклавом кардиналов граф Кастильоне, ставший новым Папой под именем Целестина IV. После торжественной интронизации — церемонии посвящения в сан главы Рима — он заявил:

— Надо вернуть в лоно апостолической римской церкви отпавшие от нее племена варваров на Востоке... Курировать же наши немецкие рыцарские ордена поручаю кардиналу Николо Риенци...

И в далеком городе Риме, и в ближних от русских пределов рыцарских замках Немецкого ордена знали, как быстро оправляется Русская земля после Батыева нашествия. Поэтому рыцари-крестоносцы решили еще раз проверить крепость ее пограничных рубежей. То есть «проглотить» то, до чего не «дотянулась» орда воинственных степняков с далеких монгольских пастбищ. Кардинал Николо Риенци советовал великому магистру Ливонского ордена:

— Пусть твои люди смелее идут на Русь. Их там ждет все: и слава, и богатая добыча, и отпущение любых грехов.

— Но, ваше преосвященство, купеческий город Новгород только прошлым летом разбил шведских рыцарей во время их похода. Князь Александр сейчас силен как никогда.

— Ты глубоко заблуждаешься, брат мой.

— Почему, ваше преосвященство? Мои лазутчики с сумами купцов у пояса извещают меня обо всем важном, что творится сегодня на Руси.

— Твои лазутчики не сообщают тебе, великий магистр папского ордена, о самом главном.

— О чем же? Хотел бы знать.

— У тебя, как у предводителя немецких крестовых рыцарей, на Руси есть два надежных союзника.

— Кто они?

— Первый союзник — своеволие русских князей и новгородских бояр.

— А второй, ваше преосвященство?

— Второй твой союзник — это рознь между Новгородом и Псковом, между боярами и князем Александром.

— Тут вы ошибаетесь, сидя в священном Риме. О князе Александре на Руси поют песни. Его славят и в церквах, и в народе. Он стал идолом для русичей, изгнав за море шведов вместе с этим заносчивым Биргером, зятем короля Эрика.

— Любого языческого идола, великий магистр, можно свалить.

— И кто это сделает?

— Победителя Шведского королевства свалят новгородские господа-бояре. У них рознь с Александром.

— И долго мне ждать, сидя в Риге, ваше преосвященство?

— Ждать уже недолго осталось. Когда бояре прогонят своего князя, ты пойдешь на Русь и первым делом отнимешь у нее крепость Псков.

— А потом какова будет воля Рима?

— Потом настанет очередь и самого Новгорода. Ему уже некому будет помочь. Даже обиженный на бояр князь Александр не придет из Батыевых владений...

Немецкое рыцарство на прибалтийских землях давно собиралось в единый кулак. Еще до битвы на Неве тревожная весть о слиянии Ордена меченосцев с Тевтонским забеспокоила князя Александра Ярославича. Он понял, что теперь уже точно не миновать войны с крестоносным рыцарством из германских земель. Воинством, которое, прокладывая себе путь на Восток вдоль южной окраины Варяжского моря, огнем и мечом покорило племена западных славян и прибалтов. Последними стали соседи-эсты. После покорения следовало онемечивание.

Обо всем происходящем на южной окраине Варяжского моря на берегах Волхова знали доподлинно. Александр Ярославич не раз обсуждал эти вести со своими ближними людьми, советы которых были ему полезны.

— Княже, в Новагород пришли новые эсты-беглецы.

— Расспросили их?

— Да, княже. Ушли от орденских риторей, тех, что раньше себя меченосцами называли под градом Псковом.

— Почему ушли эсты от своей отчины?

— Немцы крестят их мечом и огнем. Любое возмущение наказывается только смертной карой. Ритори говорят эстам, что они их рабы.

— А что на это отвечали немцам эсты?

— Часто брались за оружие. Да куда им против ордена...

— Ведаю, как эсты храбро бились. На что еще обиду держат последние беглецы?

— Больше на епископа Дерптского. Как зверь он пришел на чужую землю. Почище будет самого орденского магистра.

— Опасен и нам этот хозяин Дерпта.

— Чем же, княже? Ведь таких немецких епископов сегодня в Ливонии не один и не два.

— Те далеки от наших земель. А дерптский засел в замке прямо напротив Псковщины, против Изборска. Это его люди разбойничают сегодня в псковских пределах.

— Но к нам, княже, им не сунуться.

— Отчего так?

— Шелонские крепости им не пройти. Литвины их остерегаются, значит, и меченосцы с тевтонами цену знают нашим острожкам.

— Согласен: Шелонь им придется всюду переходить с боем. Здесь набега не получится. Худо другое: шелонские крепостицы сейчас можно немцам обойти, не растратив под ними силы.

— Обойти от Изборска окольной, южной стороной?

— Нет, орденские братья той дорогой вокруг Ильмень-озера не пойдут. Проку там им будет мало.

— Тогда как они обойдут Шелонь?

— Северным кружным путем. Через Псков.

— Но Псков немцам еще надо взять. Зубы поломают о Псковский кром. Он каменный, не то что деревянная ограда нашего Новагорода.

— Не так важна крепость стен, из камня они, из плитняка или из сосны смолистой. Крепость града в людях, живущих в нем. В боярах, что власть в том граде держат.

— Но наши псковичи ратники известные. Особенно тем же ливонцам. Выпроводили же они их из Изборска.

— Орден и дерптский епископ силой брать Псков, думаю, не будут. У них другой путь.

— Какой, княже?

— В граде Пскове среди «золотых поясов» давно согласия нет. Вот и могут стать некоторые бояре псковские приветниками орденскими.

— Но их за изменническое дело псковичи кинут в реку воды испить.

— Кинуть могут и не успеть. Известно мне доподлинно, что гости из Дерпта что-то зачастили в Псков. И не все из них на тамошнем торгу лавки держат.

— Можно, княже, о таких купцах поспрашивать надежных людей.

— Не можно, а нужно...

Военные события на границах с Ливонией не заставили себя долго ждать. Немецкие крестоносцы действовали нагло и решительно, с присущим им коварством и лукавством. Для борьбы с кем бы то ни было немецкий орден считал хорошими любые средства, лишь бы добиться желаемой цели.

— Нам святой Папа в войне с язычниками разрешает все! Иного пути на Восток у нас нет...

В ту пору у ливонских рыцарей жил Ярослав, сын князя Владимира. Он был изгнан вольными псковичами за связь с папским епископом по ту стороны границы. Беглец, страдавший непомерным честолюбием, мечтал вернуться на белом коне в град Псков и отблагодарить приютивших его орденских братьев за хлеб-соль. Князь Ярослав Владимирович, потомок великого князя киевского Рюрика, и стал «троянским конем» немецкого рыцарства, формально возглавив их поход на Псковщину. Он шел возвращать себе княжеский «стол».

Орденский магистр понимал, что хорошо идти завоевательным походом на русские земли с «благородной» целью — вооруженной рукой заступиться за знатного изгнанника, склонного к принятию латинской веры. Да к тому же родовитого человека, Рюриковича, не имевшего за собой никакой военной силы и не скупившегося на обещания в случае успеха задуманного. Похожие беглецы в древнерусской истории, пытаясь возвратить себе «стол», не раз приходили с половецкими ханами, поляками, не мирно настроенными князьями-соседями. Всякое случалось в истории.

Псковский изгнанник действительно не скупился на обещания, лишь бы снова завладеть псковским «столом». Ради него он был готов на все. Князь Ярослав Владимирович среди прочего публично «подарил» воинственному дерптскому епископу ни мало ни много, а все «королевство Псковское». Таким обещанием он немало удивил и озадачил орденских людей, которые знали, что Псков только «младший брат» Новгорода Великого.

Подобное в отечественной истории повторится через четыре столетия. В самом начале XVII века галичский дворянин «вор» Гришка Отрепьев подарит своему тестю сандомирскому воеводе пану Юрию Мнишеку Смоленское княжество и окрестные с ним земли. Правда, став «царем на Москве» под именем Дмитрий I, самозванец и не подумал выполнять обещанное польскому магнату. Тот тогда «сильно» обидится на обладателя шапки Мономаха и пригрозит ему забрать с собой в польский город Сандомир, где он воеводствовал, дочь царицу Марину. Но у той на Московское царство имелись свои виды...

Известный немецкий историк XVIII столетия В. Фрибе дает весьма своеобразное объяснение вторжению немецкого орденского рыцарства под «знаменами» беглого русского князя в земли Псковщины и Новгородчины:

«Герман Балк (магистр Ливонского ордена. — А.Ш.) напал на Россию по следующим причинам: он желал отомстить за предыдущие нападения русских: отчасти он желал ближе познакомиться с нацией, которую уподобляют сарацинам (удивительный по исполнению способ удовлетворения рыцарской любопытности! — А.Ш.); далее, путем победы над русскими Балк хотел увеличить мощь Ордена и отличиться геройскими подвигами».

Ко времени Ледового побоища «любознательного» орденского магистра Германа Балка уже не было в живых. Он умер 5 марта 1239 года. Зато остались его единомышленники, «копившие» на скорый завоевательный (и обязательно крестовый) поход в псковские пределы обученных воинскому делу людей, добротное оружие и доспехи, коней-тяжеловозов, способных носить на себе закованных в сталь рыцарей. Преемники магистра Балка искали на русской стороне любых изменников, не скупясь при этом на звонкую монету и обещания:

— Ворота крепостей затворяют люди. Они же могут эти ворота и открыть.

— Таких людей, желательно знатных, надо просто уметь найти и прикормить для себя.

— Чем не годны псковские бояре для такого дела? Боятся они и своих ремесленников, и новгородцев с князем Александром...

Изменники нашлись не где-нибудь, а в самом вольном городе Пскове. Не зря тревожился князь Александр Невский. Предателями родного города оказалась часть псковских «золотых поясов» во главе с самим посадником (!) Твердило Иванковичем, в борьбе за власть враждовавшим с другой боярской группировкой. Твердило уже не раз выкрикивал на буйном вече:

— Мне князь Александр — не указ! Не мне он господин!..

Мощь и единение Руси в древности ослабляли не только постоянные княжеские междоусобицы, но и боярские распри. Что приносило больше бед — о том можно только судить и рядить. Просто о княжеских междоусобицах в отечественной истории написано гораздо больше. В том числе и в летописях.

Псковский посадник Твердило Иванкович и его единомышленники решили с помощью немецких рыцарей утвердиться в городе и избежать неминуемого и давно назревавшего народного мятежа против лиходеев-бояр. И таким способом удержаться «на плаву», не потеряв ни своей именитости, ни казны, ни доходов. Посадник-изменник пообещал ливонским крестоносцам отворить ворота города-крепости и впустить их в Псков, который окружали мощные каменные стены.

Боярин Твердило установил тайную связь с магистром Ливонского ордена Андреасом фон Вельвеном и князем-изгнанником Ярославом Владимировичем. Он подсказал им, когда и куда ударить прежде всего, с тем чтобы иметь полный успех. К тому времени вопрос о походе немецкого крестоносного рыцарства на Псковщину был уже решен окончательно. «Договаривающиеся стороны» сошлись полюбовно:

— Передай великому магистру, что господа города ждут сильной руки. Нам важно, чтобы черные люди не заводили смут, не разносили наши дворы и не поднимали на именитых бояр руки.

— Все это, боярин Твердило, вам уже обещано от ордена.

— Ранее сказанное надо подтверждать. Мы опасаемся, что великий магистр может отказаться от своего решения защитить Псков от новгородцев и их князя.

— Фон Вельвен держит данное слово.

— Это хорошо. Мои единомышленники-бояре, однако, не хотят терять своей прежней власти.

— Орден у вас ее отбирать и не будет.

— А кто же будет править городом, когда рыцари войдут в него?

— Править и судить будете вы, как посадник, и наши судьи-фогты. Поверьте мне, что они не позволят вашим бунтовщикам поднимать на бояр ни голос, ни дубину.

— Значит, орден гарантирует нам спокойствие в Пскове?

— Да, боярин. И такой же порядок, какой сейчас царит по всей Ливонии. Кто поднимает там руку на рыцарство, того постигает смертная кара.

— Если так, то я, как посадник, готов помочь орденскому войску прийти к Пскову.

— Это как раз то, что хотел бы знать великий магистр.

— Он должен знать, что рыцари не смогут сразу подойти к городу. У него есть на границе свой страж.

— Изборск с деревянными стенами?

— Да, он. Не взяв его, рыцари не смогут уйти в Псков.

— А что ждет гостящего у ордена беглого князя Ярослава Владимировича?

— Псковичам он не люб. И нам, именитым людям города, тоже.

— Ты ничего не сказал о вере, посадник. Андреас фон Вельвен — слуга Папы Римского.

— Передай великому магистру, что мы здесь все христиане. Но нам не люб архиепископ Спиридон, сидящий в Новгороде и требующий оттуда разных податей.

— Значит, с вашими боярами о вере можно договориться?

— Можно. Они против вашего Рима смут не заведут, поверьте мне на слово. Лишь бы их власть в городе твердой стала...

Первый удар был нанесен по псковской пограничной крепости Изборску, не приспособленной к длительной осаде. Не ожидавший нападения и не изготовившийся должным образом к защите небольшой русский городок пал. Давно не подновлявшийся ров и деревянные, частью каменные (сложенные из плитняка) стены не стали непреодолимой преградой для идущих на штурм многочисленных отрядов ливонских рыцарей. Горожане отбивались от внезапно напавшего врага отчаянно, отразив в первый день осады несколько приступов. Но силы сторон оказались неравны. Да еще раздор внес на второй день беглый князь Ярослав Владимирович, прокричавший у городских — Городищенских — ворот:

— Ведаете, изборяне, кто я вам есть?!

— Ведаем! Служитель немцев!

— Я ваш господин! Откройте ворота и будете живы! Псковская земля отныне принадлежит Ливонскому ордену!..

В ответ с надвратной башни в беглого князя-изменника пустили несколько стрел, но не попали: тот стоял под солнечными лучами. В рядах рыцарских отрядов раздались трубные звуки. Орденские братья пошли на штурм маленькой порубежной крепостицы, которая открывала им прямой путь на Псков по так называемой «Большой Псковской улице».

Ворвавшись в Изборск, рыцари незамедлительно принялись за излюбленное и «богоугодное» дело, на котором уже давно набили руку в землях покоренных прибалтов. Теперь они продолжили его в приграничных селах и деревушках Псковщины. Крестоносцы привычно грабили, убивали и жгли.

Немецкий хронист, современник (и, вполне возможно, участник) тех событий, записал о взятии Изборска следующее:

«Немцы взяли замок, собрали добычу, забрали имущество и ценные вещи, вывели из замка лошадей и скот; что же осталось, то предали огню...

Никого не оставили из русских, кто только прибегал к защите, тот был убиваем или взят в плен, по всей земле распространились вопли».

Весть о вражеском нашествии и падении порубежной крепости подняла на ноги весь Псков. Незамедлительно собравшееся по такому поводу вече призвало всех псковичей выступить на освобождение Изборска, чтобы изгнать оттуда князя-изменника Ярослава Владимировича с немецкими рыцарями. Псковичи наскоро собрали городское ополчение: против ливонцев «выиде весь град» — около 5000 городских ратников.

Во главе псковского ополчения встал воевода князя Александра Невского Гаврила Гориславич. Действовал он решительно, но сил своих явно не рассчитал, приняв, по всей видимости, вражеское нашествие за рядовой разбойный набег немецких рыцарей на псковское порубежье. Ливонцев же оказалось почти вдвое больше, чем городских ополченцев. На вече Гаврила Гориславич сказал:

— Ритори из Дерпта опять пришли наши села грабить. Изборск пожгли. Надо на сей раз всем ополчением против дерптцев выйти, истребить их и отучить бискупа на землях города разбойничать...

Бояре из числа изменников во главе с посадником Твердило Иванковичем так и не сумели на вече отговорить вольных псковичей от похода на помощь Изборску. Или, возможно, они просто убоялись гнева «черного люда», который не раз громил боярские дворы. Но городской посадник сумел известить рыцарей о выступлении псковичей против них, сообщив все сведения об ополчении воеводы Гаврилы Гориславича. Его посланец прискакал в Изборск:

— Боярин велел передать, что вой города на вас выступают. Не пустить их посадник не смог.

— Много псковичей идет на Изборск?

— Тысяч пять или менее. Пешие все. Конных воев не наберется и с сотню: мало кто из бояр своих слуг и детей послал.

— Кто ведет войско?

— Воевода Гаврила Гориславич.

— Не знаем такого. Дружина князя новгородского пришла к нему?

— Князя Александра никто в Псков не звал.

— Хорошая новость от твоего боярина. Какой дорогой пошли псковичи? Прямой или обходной, вдоль озера?

— Воевода Гаврила сказал на вече, что таиться от дерптцев не будет.

— Засады этот воевода не боится?

— Он храбр. Против засад его рать пойдет кучно.

— Смени у нас коня. Обратно скачи в Псков окольной дорогой. Скажи боярину Твердило, чтоб ждал нас на днях в гости...

Горожане выступали в поход на Изборск в великой спешке. Даже помощи от «старшего брата» Новгорода Великого не стали ожидать, хотя та могла подоспеть довольно скоро. Понадеялись побить «ворогов» сами, а зря. Ополчение псковичей собралось небольшое, почти без конницы. Да и вооружено оказалось намного хуже, чем орденские братья. Рогатина и топор всегда были слабыми аргументами на поле брани против закованного в броню конного рыцаря.

Псковичи бесстрашно шли на вторгнувшегося в их земли врага, с которым им уже не раз приходилось биться на порубежье. Чего-то незнакомого они не видели, поэтому в мыслях уповали на прошлые победы. О храбрости жителей вольного города, издревле стоявшего на реке Великой, ливонские рыцари знали не понаслышке:

— Псковичи — народ свирепый...

— Там люди очень крутого нрава...

— Городу Пскову каменная стена излишня...

Под «погорельцем» Изборском произошла битва, ожесточенная и упорная. Псковичи-ополченцы храбро бились даже тогда, когда погиб их воевода Гаврила Гориславич. Рыцарская конница клином не раз таранила пеший строй противника, но пробить его все же не могла. Но с гибелью русского воеводы у ливонцев появился хороший шанс на победный исход битвы.

Рыцари-крестоносцы применили свой излюбленный прием. Они вновь ударили в конном строю в самый центр псковского ополчения, собрав в бронированный кулак все, что можно было собрать для этой цели. На этот раз псковские ратники не устояли: лишенные властной руки воеводы, они были расколоты надвое. Так немецкая тяжеловооруженная конница оказалась в тылу русской рати. Гаврила Гориславич по-воеводски явно оплошал: резервной дружины в битве не держал, «дыру» закрыть оказалось нечем.

В тот день под Изборском в сече пало около восьмисот ратников вольного города. Остальным пришлось бежать, отбиваясь от преследовавших их конных рыцарей, в окрестные леса, благо они были везде вокруг. Отступать к Пскову пришлось окольными дорогами и тропами. По словам летописца, леса вокруг разгромленного Изборска «гремели стонами и проклятиями». Собраться вновь в единое войско ополченцы, пробираясь лесами домой, не помышляли. Да и некому было из начальных людей псковичей на такое дело подвинуть.

Весть о небывалом разгроме потрясла жителей Псковской земли и ободрила посадника Твердило Иванковича с его единомышленниками-боярами. Погибший воевода Гаврила Гориславич перед уходом сказал им на вече «тяжелое слово»:

— Не, друзья вы, бояре с посадником, родному городу. Свару в нем замышляете, с ливонцами сноситесь. Так кто вы вольному Пскову? Уж не вороги ли?

— Мы господа Пскова-города, а ты не наш. Мы не просили воеводу у князя Переяславского.

— Я пришел из Новагорода к вам на помощь. Защитником буду городу. А вы почему своих сынов на Изборск не посылаете?

— То наше дело, боярское, кого слать на брань, а кого не слать. Ты, Гаврила, нам не указка. Своим умом живем...

Для истории Ливонского ордена взятие Эйзенборгса (так немцы называли Изборск) и разгром войска Плескау (по-немецки Пскова) стали славными событиями. Еще бы! Блестящие победы над русичами-«язычниками» последовали одна за другой. Орденский хронист Петер Дюсбург (в отличие от русских летописцев ливонские хронисты свои труды подписывали) по приказу великого магистра Андреаса фон Вельвена радостно взялся за продолжение рифмованной хроники, воспевавшей подвиги крестоносного рыцарства:

Злых жителей Эйзенборгса мы истребили нещадно,
Чтобы и другим было и впредь неповадно.
Только невесело это было узнать горожанам Плескау.
Так называется город в Русской земле — Плескау.
Люди там проживают свирепого нрава.
Войско их налетело на нас и слева, и справа.
Метко стреляли по нам их быстрые стрелы.
В битве жестокой врага тевтонцы разбили
И на Плескау себе прямую дорогу пробили.

Войско орденских братьев, преследуя уцелевших в битве ополченцев, быстро подступило к самому Пскову, который лишился большинства своих защитников, выступивших в поход. Однако расчеты рыцарей ворваться в город-крепость с ходу не оправдались. Горожане вовремя затворили ворота и отбили штурм. Неделя осады Псковского кремля ничего не дала крестоносцам: взять каменную твердыню открытым приступом они не могли. Посадник Твердило Иванкович со своими единомышленниками «подсобить» орденским братьям не смог, дабы не приблизить свой смертный час. Горожане на вече кричали:

— Кто изменит городу — того кинуть немцам со стены! Дома пожечь, дворню побить!..

Но за эти осадные дни ливонские рыцари, верные своей излюбленной тактике, успели разграбить и сжечь дотла посад, опустошить пригороды и окрестные селения. Среди прочего им удалось захватить в заложники детей многих знатных горожан. Летописец напишет о тех событиях так:

«И пригонивше под город, посад зажгоша весь, и много зла бысть, погореша и церкви, и честные иконы; многы же и села пусты сотвориша около Пскова: стояше же под городом неделю, но города не взяши, но много детей у добрых мужъ поимаша и отведоша в полон».

Затем рыцарское войско отошло от неприступного города-крепости, нацелившись уже на новгородские земли — Водскую пятину. Ливонцы чувствовали свою силу, получив подкрепление — датских «королевских мужей». В своем обозе крестоносцы везли князя-изменника Ярослава Владимировича. Тот всюду призывал русских людей не противиться «силе немецкой», а покориться ей, чтобы «худа кому не было»:

— Покоритесь ордену! Я вам от него посаженный князь.

— Сегодня орден для вас, псковичи, защита от Новагорода и ханских татар, взявших и Владимир, и Киев.

— Лучше платить дань Дерпту, чем Новагороду. Орден вас защитит, а новагородцы только собой озабочены. Им всегда не до Пскова было...

В ответ псковичи только горестно молчали, беглому князю-изменнику не отвечая. В те дни им главное дело было оплакивать «безвинно убиенных» родных и земляков, глядеть на пожарища да собирать себе и детям на пропитание то, что оставалось в их домах после прихода орденских братьев. От нагрянувшей беды немало селян по ночам стало уходить на Новгородчину. Боярские управители в деревнях ничего с этим поделать не могли:

— Почему, Кузьма, бревном дверь в избу подпираешь? Куда скотину гнать собрался?

— Ухожу к Новагороду, на его пустоши, управитель.

— Как же без слова боярского? Кто за тебя заплатит боярину за прошлый недород? Он с тебя по суду три шкуры сдерет за должок твой.

— Должок мой ему пусть немцы платят, коли он с ними дружен, как в городе сказывают.

— Ишь ты как разговорился! Не пускаю тебя из деревни боярским словом. Жить тебе, Кузьма, только туточки.

— Корми немцев сам, управитель. А мне дорогу дай, а то ненароком подвину рогатиной. На медведя она у меня сработана...

Видя, что каменного Псковского кремля — крома — им силой не взять, орденские братья затеяли переговоры с городскими властями. Здесь им и пригодился изменник посадник Твердило Иванкович. Он со своими единомышленниками уговорил-таки псковичей принять условия немецких рыцарей. Иванкович настоял на выдаче ливонцам в залог детей бояр и богатых купцов, а затем и открыл крепостные ворота, впустив за стены чужеземный гарнизон для «защиты» города.

Так вольный город Псков был сдан врагу без кровопролитного штурма и тяжестей осадного сидения. То есть речь шла о прямом предательстве. Вспоминая о том в будущем, горожане говорили полушутя-полусерьзно:

— Жизнь в кроме была как на Псковском озере. Там тогда, как и в Пскове, большая рыба тухла только с головы...

Честолюбивый боярин Твердило сохранил свой пост городского головы — он «сам поча владети Псковом с немци». Теперь при посаднике постоянно находились от ордена два немецких наместника — фогта. Они занимались прежде всего делами судебными. И во всем брали сторону Ливонии, особенно когда дело касалось купеческой выгоды или земельных споров в приграничье.

В Псковском кроме засел рыцарский гарнизон, который по любому случаю мог оказать силовое воздействие на горожан. Сам же он мог в случае опасности «сесть» в осаду, прикрывшись крепкими каменными стенами, которые делали честь любому ливонскому замку. На всякий случай рыцари стали собирать в кром запасы провианта. Посаднику Твердило Иванковичу пояснили:

— Время тревожное. Князя Александра из Новгорода до сих пор не прогнали. Если сядем в осаду, будешь с семьей, боярин, у нас кормиться.

— У меня свой двор есть, а дом — полная чаша.

— Твой двор, если новгородцы придут, горожане сожгут. Вот и будешь у нас с фогтами отдельный стол иметь...

Теперь Псковщиной стала управлять «крестоносная сволочь». Так называл немецких орденских братьев основоположник теории научного коммунизма Карл Маркс, изучивший в свое время историю средневековой Германии и завоевательных походов немецкого рыцарства. К нему он относился крайне отрицательно, хотя и о России высказывался, кроме отдельных случаев, тоже крайне недоброжелательно. Особенно о русской армии, в которой только раз похвалил казачью конницу за ее легкость, во всем ставя в пример Европе армию прусскую.

В том же 1240 году, но уже зимой рыцари-крестоносцы вторглись в новгородские пределы — в «Водландию» — на земли финского племени водь, платившего дань Господину Великому Новгороду. Здесь ливонцы достойного сопротивления не встретили. Водь, которая воинственностью никогда не отличалась, согласилась платить немалую дань уже ордену. Часть жителей во время набега в страхе перед пришельцами бежала в болотистые леса и погибла там от морозов и голода.

Люди в связи с вышесказанным задавались непростыми вопросами:

— Почему немецкие рыцари столь самоуверенно хозяйничали на Псковщине и Новгородчине?

— Почему «меньшому брату» Пскову и подвластной води не пришли немедля на помощь ратные мужи Новгорода Великого?

— Куда смотрел, что делал и где был в то тревожное время бесстрашный ратоборец князь Александр Ярославич Невский, славный победитель шведов-крестоносцев?

Но оттого смело и пошли на Русь орденские братья Ливонии, что знали: в городе на Волхове большая смута и страшный голод. И что нет там больше на княжении воителя Александра Невского, сына великого князя Владимирского Ярослава Всеволодовича. Прогнали его на вече буйные новгородцы. Поссорился молодой князь с горожанами и той же зимой 1240 года вместе с семьей и дружиной выехал из Городища к отцу, в свою родовую вотчину — город Переяславль-Залесский.

Весть об этом пришла к великому магистру Ливонского ордена Андреасу фон Вельвену быстро. Купец из немецкого города Любека загнал не одного коня, пока «добежал» с берегов Волхова до Риги. Спешил, поскольку знал по личному опыту, что за такие вести платят хорошо. Выслушав и наградив своего старого лазутчика, фон Вельвен сказал орденским начальникам:

— Как был прав тот папский кардинал, что был у нас минувшим летом! Из Новгорода пришли просто сказочные вести!

— Что там? Пожар выжег этот город из дерева? Татары устроили в нем погром, как в Киеве? Или мор побил новгородцев?

— Не волнуйтесь, рыцари. Добыча наша не ушла из Новгорода и не сгорела. Бояре выгнали из него князя Александра с дружиной. Теперь нет у них достойного магистра.

— Значит, быть войне? Идем в крестовый поход?

— Да, начинаем поход. Для начала займемся Псковом. Его городской голова наш человек...

«Золотые пояса» — боярство — противились всему и всем, если им грозила не только утрата власти, но даже мало-мальское ограничение в стародавних правах. Парадоксально, но именно после блистательной победы на невских берегах князь-ратоборец почувствовал резко возросшую враждебность к себе со стороны бояр. А они обладали не только богатством и влиянием на вече, но и реальной военной силой.

Получилось так, что уже через месяц-другой (!) после битвы на Неве хозяин Городища оказался в кольце недоброжелательности. В боярских родах в те дни говаривали между собой:

— И чем князю Ярославичу гордиться? Что бы он сделал против свеев без моих кончанских воев? Ничегошеньки.

— Дружиной своей Александр похваляется. Три по сто переяславцев. А у меня только на торгу сотня слуг оружных. А дворни сколько! А сторожей амбарных!

— Хватит ему нам, боярам, указывать. А то вдарим в набат, созовем вечников. И путь ему из Городища укажем.

— Пора городу менять князя. Нам переяславские строгости не к месту, мы роды вольные...

Казалось бы, честь и слава тебе, князь-полководец, от вольного города и его земель-пятин. Защитил ты их в «злой сече». Вроде и время настало привязать сильный и богатый Новгород Великий покрепче к разоренной Русской земле, стать ему ближе к делам общерусским, прославиться в делах всенародных. Да нет, новгородцы, и прежде всего их знать, стремились жить «по старине», «промышляя» только о своей вольности и достатке.

О крутом нраве сына великого князя Владимирского «золотые пояса» знали и раньше. Борясь с ними и утверждая в вольном городе свою княжескую власть, Александр Невский отважился даже на то, на что вряд ли пошел бы его отец, человек, известный своей решительностью. Он приказал повесить нескольких «бунтовщиков» из числа горожан — людей или не выполнивших его волю, или поносивших Ярославича. И проследил за исполнением собственного волеизъявления. Подобного поступка со стороны приглашенного на княжение человека Господин Великий Новгород не мог припомнить:

— Крут князь наш на слово о себе неласковое. Первых буянов из вечников живота лишил.

— Не терпит непослушных Ярославич. Словно великий князь во Владимире. Возгордился.

— Забыл у себя в городищенском тереме Невский про наши вольности. Мы же ему не переяславцы смиренные...

Посадник Степан Твердиславич попытался было отговорить Александра Невского от дальнейших крутых мер. Он поспешил к нему в Рюриково Городище, но разговора со взаимопониманием не получилось:

— Ярославич! В городе шумно стало после того, как ты повелел смутьянов на воротах повесить. Даже владыка головой качает и молчит.

— Пусть знают, Твердиславич, что я тверд и скор на руку.

— Княже, ошибка может случиться. Новагород над собой сильной длани не терпит. Могут на Софийской стороне хоть сегодня в набат вдарить.

— «Золотые пояса» вечников подговаривать стали?

— Они, княже.

— Покричат они у меня. Враз языки-то им пообрезаю. Во мне строгости на смутьянов хватит.

— Поостерегись вечников, Ярославич. Кабы худа от них для тебя не вышло. Ты ведь не Переяславлем правишь, а вольным городом.

— Ну и что ж. Князь я вам или не князь!..

Бояре на деле оказались не столь сильны, чтобы вооруженной рукой разделаться со ставшим неугодным им переяславским князем. Тот с «черным людом», скорым на расправу с богатыми горожанами из числа знати, ладить умел. Поэтому «золотым поясам» с простонародьем приходилось считаться не только в тяжкие, но и в радужные времена. Во время частых городских смут немало боярских дворов было разграблено или предано огню.

На вечевых сходках боярские люди, наученные хозяевами, стали «придираться» к князю-правителю, выкрикивая то с одной стороны Софийской площади, то с другой:

— Загордился больно ты, Ярославич, победой над свеями! Мы бились, а ты только воеводствовал...

— Почему своей тяжелой десницей стал ограничивать правду новагородскую?..

— Княже, вина на тебе есть. Почему перестал совет держать с лучшими мужами города?..

— Сам судить и рядить стал — где это видано для Господина Великого Новагорода...

— Мы люди вольные, а ты не наш, из Переяславля к нам пришел...

— Мы тебя на стол звали, можем и отказать за твою гордость...

От публичных поношений на вече (не защищаться же от них князю конной дружиной) бояре перешли к делу. Совет господ взял да и уменьшил князю жалованье от города. Тот обиделся: ведь от этого жалованья кормилась не только его семья, но и дружина, «двор». Александр Ярославич оскорбился неблагодарностью Великого Новгорода, обороненного им от нашествия морского ледунга короля «свеев» Эрика «Картавого».

Последней каплей в чаше раздора князя с новгородским боярством стало решение Александра Невского увеличить размеры своего землепользования в окрестностях города. В среде «золотых поясов» по такому поводу разгорелся нешуточный спор. Посадник Степан Твердиславич и тысяцкий Якун склонились к тому, чтобы выполнить просьбу князя:

— Дать Ярославичу еще немного землицы. Ведь ему дружину надо снаряжать и кормить...

— Уступим переяславцу в просьбе. Сами знаете, время-то сейчас какое — из Ливонии вон зарятся на наши пятины...

Говорили, как казалось, разумное. Однако против положительного решения запроса хозяина Городища выступило большинство «золотых поясов» во главе с боярином Онанием. Он заявил резко и гневно:

— Князь хочет положить конец нашим вольностям. У него длань тяжелая стала для города...

Совет господ большинством поддержал боярина Онания, вынеся на просьбу князя следующий вердикт:

— Не дадим князю для его двора еще землицы! Не бывать этому! Не дать ему усилиться!..

С такой вестью и прибыл городской посадник на княжеское Городище. Выслушав его, Александр Невский рассудил, что не стоит ему дожидаться открытых военных столкновений с местным боярством и решения веча об изгнании. А вероятность такого исхода противостояния выглядела вполне реальной. Поэтому князь, по примеру своего отца, сказал посаднику Степану Твердиславичу:

— Я отъезжаю из города в Переяславль, в свой удел.

Посадник всполошился после таких слов:

— Что ты, княже! Одумайся...

Но тот остался тверд в принятом решении:

— Если я не стал больше люб Новагороду, то отъезжаю. Не моя в том вина, Твердиславич. И не твоя.

— Знамо не твоя, княже. Но ты помни о Новагороде, Ярославич.

— Как не помнить, если вороги его опять стерегут.

Александр Невский оставил городищенскую резиденцию и отъехал с волховских берегов вместе с матерью, женой и дружиной. Рюриково Городище покидал не таясь, на виду у города. Он возвращался к отцу, которого новгородцы не раз прогоняли с княжения по сполоху вечевого колокола, а потом с поклоном снова звали на «стол».

В Суздальской земле сын получил от отца, великого князя Владимирского, в управление тихий город-крепость Переяславль-Залесский и стал там княжить, обремененный все теми же удельными заботами. Но связей с Новгородом не терял, имея там немало верных людей самого разного чина и звания. Знал, что рано или поздно вновь позовут его вольнолюбивые новгородцы править городом и его землями:

— Побуянят на вече, а потом одумаются. И думаю, что скоро, коль рыцари-латыняне Псков задирают...

Такая вера основывалась на том, что во все времена в Древней Руси крепкая рука князя-воеводы с испытанной дружиной были бесценны для защиты родных пределов. К тому же вольный город остался без авторитетного правителя: князю Александру Невскому на то время просто не могло быть достойной замены.

Действительно, новгородцы — горожане и селяне, в том числе «золотые пояса», не говоря уже о купечестве, — очень скоро поняли, какую непростительную ошибку совершили, отпустив на все четыре стороны князя Александра Ярославича. Было им и стыдно вспоминать: победителя «свеев» они летом 1240-го встречали с восторженными возгласами, а зимой того же года «выпроводили без чести» с Городища.

В вольном Новгороде было неспокойно. Псковичи, в большом числе бежавшие с семьями из захваченного чужеземным рыцарством родного города, рассказывали о бесчинствах ливонцев. В самой Новгородской земле упорно ходили слухи о скором нападении «немцев»:

— Придут немцы и на нас. Не помогли тогда Пскову — теперь Ливония придет и на наш Новагород...

— А где князь у нас? Нет его. Только мыши бегают по Городищу-то...

— Совсем осмелели орденские ритори. И как им не смелеть, коли знают, что князя Ярославича у нас нет.

— Зря мы послушались тогда вечников боярина Онания. Зло у него на Ярославича и по сей день держится...

Действительно, вражеское вторжение на Новгородчину не заставило себя долго ждать. Оно началось вскоре после отъезда Александра Невского с дружиной на Суздальщину. Рыцари-крестоносцы несколькими отрядами вторглись в Водскую пятину, лежавшую к востоку от Наровы. Ливонский орден почти без помех «приобщил» ее к своим и без того немалым владениям на южных берегах Варяжского моря.

Великий Новгород не решился тогда дать вооруженный отпор захватчикам. В Ливонии это отметили сразу: такого раньше за новгородцами их соседи не замечали. Андреас фон Вельвен велел отписать в Рим его светлейшеству Папе:

— Язычники Водландии готовы принять у себя вашего епископа. Первый рыцарский замок из камня в новом орденском владении, хвала Всевышнему, уже стоит...

Во время нового набега на новгородские владения, на сей раз через реку Нарову, орденские братья захватили небольшое укрепленное поселение Копорье. Оно стояло на перепутье в тридцати верстах от побережья Финского залива. Важность расположения русской крепостицы ливонцы поняли сразу. И стали закрепляться на «новом месте».

В ближних окрестностях Копорья рыцари отыскали крутую и скалистую гору, окруженную обрывистыми оврагами и почти неприступную для нападающих. Согнав местных жителей, ливонцы привычно быстро воздвигли крепкий каменный замок. Строили замки крестоносцы на завоеванных землях, по всем правилам военно-инженерной науки той эпохи. Крепостных дел мастеров Ливонский орден имел действительно хороших, знающих, способных в каждой горке найти выгоду.

Каменный замок Копорье, опорный пункт в Ингерманландии, сразу же стал настоящим разбойничьим гнездом немецкого рыцарства на Новгородчине. К тому же вольный город лишился сразу нескольких оживленных торговых путей. Из Копорья ливонцы стали действовать в округе конными отрядами, которые заходили все дальше и дальше.

Непрошеные гости теперь, не скрываясь, заявляли псковичам и новгородцам:

— Подчиним себе русских язычников!

— Не хотите добром принимать святую веру и папство — заставим...

Прошло самое малое время после отъезда Александра Невского в Переяславль-Залесский, как в руках орденских братьев оказалась немалая территория Северо-Запада Руси, в том числе почти вся Псковская земля. Немецкие крестоносцы стали обладателями округи Изборска, Пскова, Сабеля, Тесова и Копорья.

Ливонцы хозяйничали, то есть беспрепятственно разбойничали по берегам реки Луги вплоть до погоста Сабельского. Теперь их конные отряды стали появляться всего в тридцати верстах от самого Новгорода, нападая на проезжавших купцов, грабя и убивая. Уже и счета не было сожженным селам, погостам и деревенькам. Оттуда выводился весь скот, часто в рабство угонялись люди. Все остальное предавалось огню. Рыцари похвалялись между собой:

— Два раза в одну деревню мы не приходим...

Для Новгородчины в тот год символом беды стал немецкий рыцарь-латник в белом плаще с нашитым на нем черным крестом. Вооруженный мечом с крестообразной рукояткой и чадящим смоляным факелом. Не знавший в своем сердце пощады ни к старику-калике, ни к дитю малому.

Погорельцы в большом числе из многих волостей бежали в вольный город, ища защиты и помощи от «ворогов». Их оказалось столь много, что в Новгороде началась «теснота» от лишних людей. Запретить же въезд в него на жительство, пусть и временное, тысячам обездоленных людей боярский Совет господ так и не решился. Владыка Спиридон не позволил, сказав сурово:

— Христианскую жалость надобно иметь, бояре. А то Господь Бог услышит мольбу страждущих и пошлет на вас худо...

Летописец с печалью от безысходности творимого крестоносными «ворогами» пишет о приходе орденских братьев на земли вольного города:

«А на волость Новгородскую наидаша немцы, Литва, чюдь и поимаща на Луге ecu кони и скот, и нельзе бяше фати по селам и нечем».

Сельская местность подвергалась полному разграблению. Что нельзя было увезти, то уничтожали, предавали огню. Скоро в самом Новгороде, в котором запасов больших не держали, стали возникать трудности с доставкой продовольствия. Началось голодное время, а вместе с ним и смута в городских низах.

Немецкие рыцари, окрыленные своими успехами на земле русичей-«язычников», по словам летописца, заявили:

«Упорим славянский язык себе».

То есть подчиним себе русских людей, еще не плативших дань Золотой Орде и степному хану Батыю. Покорим себе, как славян-пруссов, ливов, куршей, эстов...

Вскоре Ливонский орден официально причислил Водскую и Ижорскую земли-пятины к владениям Папы Римского. Тот, воздав хвалу братьям Ливонии, любезно передал свои новые владения на европейском Севере в руки эзельского епископа Генриха. Тот в свою очередь поделился новыми землями с рыцарями меча и креста.

Простой новгородский люд да и многочисленное купечество на вечевых сходках стало требовать от «золотых поясов» вернуть на княжение Ярославича. Не осталась в стороне и православная церковь — «латыняне» вновь грозили русской вере. Именитые горожане и боярство с изъявлением покорности обратились к великому князю Владимирскому с просьбой:

— Отпусти ты к нам опять на стол сына своего. Просим покорно...

Но в этой просьбе бояре схитрили от веча. Они через своих послов просили у Ярослава Всеволодовича не старшего сына-воителя Александра, а младшего — Андрея. Размышляли так:

— Меньшой тоже сын владельца града Владимира. Он не Невский, будет покладистый.

Ярослав Всеволодович, понимая суть и дело, все же выполнил просьбу вольного города, отправив туда на княжение Андрея, но только с малой дружиной. Новгородцы, понявшие хитрость боярскую, сурово потребовали от «золотых поясов» исполнить вечевое решение:

— Вернуть Александра!

— Хорош князь Андрей, но нам люб Невский!

— Зови, бояре, другого Ярославича!

— Нашего Александра зовите!

— Не лукавьте, бояре, с народом, а то будет вам худо!

— Давно мы вас с моста в Волхов не кидали! Смотрите у нас!..

Боярской верхушке пришлось подчиниться — терпение простонародья в тяжелую годину испытывать не приходилось. В противном случае могли в одночасье разгромить хоромы, поджечь дворы под звон вечевого колокола, а то и побросать с моста в глубокие и холодные воды Волхова, из которых «побитые» выплывали редко. Летописцы рассказывали о новгородских смутах хоть и кратко, но «живописно».

В такие смутные события бунтующие горожане признавали над собой только власть владыки. Но и архиепископу порой приходилось бежать из собственного двора в Святую Софию и затворяться там от возмущенной толпы. В истории вольного города подобных смут было не перечесть, и все они начинались со сполоха на вече. И всегда проходили под надрывный «глас» вечевого колокола.

Новгородское посольство в Переяславль-Залесский возглавил сам архиепископ Спиридон. На вече ему сказали с поклоном:

— Езжай сам, владыка. Ярославич бояр за обиды может не уважить. А тебя, отец наш, князь послушает. Не может не послушать слова Божьего.

Владыка, умудренный жизнью и последними горестями, только спросил вечников:

— Весь город просит о том? Или как?

— Весь, владыка. Кто не хочет, тех побьем. Святую Софию о том всем Новагородом молим.

— Если оно так, то еду в Переяславль с утра...

Прибыв в Переяславль-Залесский, архиепископ новгородский Спиридон с горечью рассказал князю Александру Ярославичу о разорении немецкими рыцарями псковских и новгородских земель. И в довершение всего поведал о кичливых словах, не раз сказанных прилюдно:

«Славяне не могут быть не кем иным, как только нашими рабами».

На это владелец удельного града Переяславля-Залесского ответил архиепископу в гневе:

— Русичи на своей родной земле не стали рабами Золотой Орды, а только данниками. Ордену же не видать и этого...

Забыв недавние обиды и помня о ратном долге перед Русской землей (о чем его наставлял в отроческие годы отец), князь Александр Невский летом 1241 года оставил Суздальщину. Вместе с посольством, в пути не задерживаясь, он вернулся на княжеский «стол» в вольный город. Возвратился в Рюриково Городище с той же переяславской дружиной, как к себе домой.

Новгородцы встретили его с радушием и надеждой: враг стоял уже не на границе, а на ближних подступах к Новгороду. Рыцари «озоровали» всего в дне верховой езды от городских ворот, грозясь:

— Если не сегодня, то завтра мы въедем в ворота вольного города. Тогда от его вольности останется только пена морская...

Князь-полководец сразу же взялся за управленческие дела боярской республики. Дело, собственно говоря, на первых порах стояло одно-единственное — изгнать незваных гостей из Копорья и Водской пятины. Именно оттуда нависала над Новгородской землей опасность ливонского нашествия. До сих пор рыцари вооруженного отпора от Господина Великого Новгорода не получали: не оказалось у него на то испытанного, решительного воеводы, хотя военная сила имелась немалая. Ее-то и надо было поднять, вдохнув «дух твердости».

Из Городища князь стал, не медля, собирать ополчение — городское и сельское. Теперь уже большое — не то что год назад на шведов. К новгородцам присоединились ладожане. На помощь пришли дружины карел и ижорцев. В час смертельной опасности вольный город смог продемонстрировать всем свою подлинную военную мощь.

Ливонцы, о том проведав, слегка забеспокоились, но из-за самоуверенности большого значения военным приготовлениям вернувшегося на берега Волхова переяславского князя придавать не стали:

— Пойдем и победим Александра...

— Новгород — не Псков. Его деревянные стены — не каменные псковские...

— Князю надо на каменный изборский замок сперва посмотреть, а потом воевать идти с орденом...

Все это через лазутчиков стало известно Александру Ярославичу. Он ответил словами, дошедшими до нас из летописи:

— Рассуди, Боже, спор мой с этим высокомерным народом.

Невский верил в победу русского оружия и изгнание крестоносного воинства, на этот раз немецкого, с родной земли. В этой вере и заключалась сила великого полководца Руси, ставшего святым в православии.

Общая беда смирила вольный город, чего давно не было, даже в памятном 1240 году, когда на его землю пришли шведы. Вечевой колокол теперь призывал не к смуте, а только к отпору чужеземцам. На время утихли даже вековые распри между боярскими родами. Совет господ послушно, с пониманием относился к требованиям князя, которому были «рады все новгородцы». А тот спешил с подготовкой к войне:

— Упустим время сегодня — завтра тяжко станет. Ливонцы риторей со всех немецких земель сзывают к себе в замки. А мы лишний рубль оружейным мастерам дать не хотим. Не дело это, бояре...

Ополчение собиралось быстро, с самых отдаленных земель-пятин. На его вооружение шло все, что имелось в запасе. Кузницы работали с восхода до заката солнца. Деньги из городской казны тратились на то, чтобы как можно лучше вооружить городских и особенно сельских ратников-ополченцев. Владыка Спиридон, суровый церковный иерарх, настоял на Совете господ:

— Казну города надо отдать ратнику. Негоже, если он на немцев с одной рогатиной и топором пойдет. И по нашему недосмотру жену вдовой оставит, а деток малых — сиротами сирыми.

«Золотые пояса» такому требованию архиепископа сперва сильно противились:

— Владыка, казна годами собиралась. В ней сила Новагорода. Разве можно городское серебро все на мечи и кольчуги истратить?

— Можно, бояре. Когда злой ворог стоит у ворот Новагорода.

— Если на Готском берегу, в Любеке и Гамбурге, стране свеев, узнают, что мы остались без казны, что там подумают? Ты ведаешь о том позоре, владыка?

— Нет, не ведаю. И ведать о том не желаю.

— Не дадим князю всю казну новагородскую. Не дадим. Собиралась она у нас по рублику, аж тяжко вспоминать нам о тех делах и податях.

— Князь Александр Ярославич сказал: не будет дадено серебро из казны Святой Софии, не будет доброго оружия у городской рати.

— Мы и так сильны. На что нам воевать у немцев Псков? Псковичи отступники от нас.

— Их Господь Бог наказал за отступничество. Вы, бояре, о том ведаете?

— Ведаем, владыка. Ливонцы теперь правят Псковом, а не посадник. Кром у риторей в руках.

— Хотите, чтобы такое сделалось с Новагородом?

— Не хотим, владыка.

— Тогда почему противитесь превратить казну города в воинскую силу?

— Мы не противимся уже. Пошли, владыка, в Городище сказать, что мы согласны открыть для рати новагородской софийскую казну.

— То-то, бояре. Не скажи вы это слово заветное, побили бы вас вечники дубьем на Волховском мосту...

Собрав достаточные силы (но не все), Александр Невский выступил в поход. Новгородская рать шла на крепость Копорье через Тосно быстрым маршем. Благодаря этому засевшие за каменной стеной замка немецкие рыцари не успели получить помощи ни от ордена, ни от католических епископов Эстляндии. По пути уничтожались разбойные отряды ливонцев, насаждавшие новую власть и религию по округе. Пощады грабителям и насильникам не было. Князь требовал:

— Разбойных немцев и их приспешников в полон не брать. Нет им цены на мирном торгу...

Разослав по всей пятине небольшие конные дружины, воитель прошелся «неводом» по всем селениям и дорогам, даже подавно не хоженным. Буквально единицы «разбойных немцев» избежали гибели и смогли прорваться в копорский замок, бросая все, что было добыто неправедным трудом. Повстречать карающую длань русского князя они никак не ожидали. Она упала на орденских братьев внезапно.

Подступив к Копорью, новгородцы осадили замок на известковой горе, окруженной глубокими оврагами. Разбив стенобитными машинами еще не затвердевшие каменные стены, русское войско штурмом овладело вражеской крепостью. Часть рыцарей гарнизона была убита в бою, часть попала в плен. Многих плененных крестоносцев князь приказал отпустить восвояси: в Ливонии в заложниках еще находились дети знатных псковичей. Им было велено передать орденским воеводам:

— Коли чем навредите псковским детям, то и откликнется на тех риторях, кои у нас в полоне есть и еще окажутся...

Рыцари уходили к ливонской границе пешими и «обобранными». Коней и оружия им не возвращали. Сопровождавшие отпущенников «вой» конвоировали их по тем дорогам, которые не вели к городу Пскову. Таков был строгий приказ князя. Немецкий гарнизон Псковского крома усиливать людьми совсем не следовало. Александр Невский сказал воеводам:

— Отпускаю часть риторей в Ливонию. Делаю так за детей полоненных. Но веры орденцам у меня нет: опасаюсь, как бы не сбегли к своим в Псков.

По княжескому же приказу изменники из племен чудь и водь были казнены — их повесили на крепостных воротах Копорья при стечении селян из ближайшей округи. С помощью таких «переметчиков» ливонцы грабили русские села и слободы, захватили Псковский кром. Впоследствии этот факт даст повод некоторым «радетелям» отечественной истории перестроечной эпохи рассуждать о жестокости князя Александра Невского:

— Да... Гуманным новгородский князь не был. Жесток, людей казнил, пленных на воротах Копорья вешал. А его святым сделали...

Копорье стояло в стороне от главных торговых путей-дорог вольного города. Потому и нужды в нем как в крепости не было. Основные события войны с немецким орденом разворачивались намного южнее, под Псковом. Сам каменный замок, все его укрепления новгородцы разрушили до основания, поскольку оставлять в нем гарнизон не имело смысла. Об этом летописец скажет привычно кратко:

«И изиде вскоре с Новгородци, и с Ладожаны, и с Карелою, и с Ижоряны на град Копорию и изверже град из основания, а самих немец избы, а иных с собою приводе в Новгород, а иных пожалова отпусти, бе бо милостив паче меры, а вожан и чюдцев переветников (изменников) извеша (повесив)».

Александр Ярославич возвратился в Новгород с победой, которую там долго ждали. Вскоре немецкие рыцари были полностью изгнаны из Водской пятины. В Новгороде князь отпустил еще часть пленников, чем лишний раз подчеркнул свою гуманность. Орденские же братья, величавшие себя «слугами Божьими», со взятыми в полон русичами обращались иначе.

Казнь изменников в Копорье говорила о том, что переяславскому князю были ненавистны «крамолы» в собственном доме. С другой стороны, возвращение плененным рыцарям свободы свидетельствовало скорее о дипломатическом шаге, предполагавшем будущие переговоры с Ливонским орденом. Последний поступок не вызвал одобрения у современников.

После взятия Копорья и освобождения Водской пятины встала задача куда более серьезная — освобождение «меньшого брата» Новгорода Великого. Сил для возвращения города-крепости Пскова и его земель набиралось явно недостаточно. Тогда Александр Невский обратился за помощью к своему отцу, великому князю Владимирскому. По такому поводу он сам «с большой пользой» съездил на Суздальщину.

Ярослава Всеволодовича уговаривать не пришлось: понимал всю опасность сложившейся ситуации. Он отпустил к сыну свои суздальские полки, хорошо вооруженные и обученные. В поход выступили и воины из стольного Владимира с Переяславлем-Залесским. Подмогу без лишних просьб прислал и младший брат новгородского князя Андрей Ярославич:

— Не помочь старшему брату, Новагороду, — себе в укор будет. Вся земля Русская за то посрамит...

На сбор ратных сил для освободительного похода в Псков ушла вся зима 1241—1242 годов. Для его организации Александр Невский не раз отъезжал к отцу. Новгородское вече единодушно поддерживало заботы князя по собиранию рати. Казна города, хранимая в соборе Святой Софии, теперь «работала» на войну с крестоносными «латынянами».

Но к общему для Руси делу единения взглядов в удельных княжествах не получилось. Многие их владельцы с известной подозрительностью относились к военным приготовлениям в Новгороде Великом: уж слишком большая рать собиралась под знаменами сына великого князя Владимирского. Опасения высказывались и в Сарае, столице Золотой Орды.

Даже такой, казалось бы, простой вопрос в той исторической ситуации, как проход низовских — владимирских и суздальских — полков князя Андрея Ярославича через территории соседних уделов, решался с большим трудом. Удельные князья давали согласие с опаской, между собой поговаривая:

— Пойдет сын великокняжеский по нашим землям без помехи и может стольный град любой без вызова на брань взять.

— Эти Всеволодовичи своего не упустят. Во всем для себя промысел видят, не то что мы с вами.

— Сарайские мурзы о братьях Ярославичах расспрашивают. Все выведывают побольше о старшем...

Что бы там ни было, но под знаменами князя Александра Ярославича впервые после Батыева нашествия собралась большая сила. Она была собрана воедино для отражения новой военной беды. Когда подошли низовские (владимирские) полки, князь не стал медлить. Войско по зимним дорогам выступило в поход. Оно спешило заранее перерезать дороги, которые вели из Пскова в Ливонию, чтобы изолировать немецкий гарнизон от главных сил ордена.

Это сделать удалось: крестоносцы, засевшие в Псковском кроме, не смогли даже подать сигнала бедствия в близкую Эстляндию. Посланные гонцы оказались схваченными, ни один из них до Изборска так и не доскакал. В Дерпте о случившемся в Пскове узнали слишком поздно, чтобы предпринять ответный ход.

В замок, где тогда находился великий магистр Андреас фон Вельвен, в один и тот же день с границы прискакали два гонца. Первый сообщил: князь Александр с большим войском изготовился к войне. Второй принес весть о том, что «присоединенный» к владениям ордена город Псков в единый день взят приступом. Магистр сам допросил гарнизонного дерптского кнехта:

— Кто тебя послал ко мне с такой черной вестью?

— Мой хозяин, епископ Дерпта, великий магистр. Письмо к тебе писано его рукой.

— Откуда в Дерпте стало известно о падении Пскова?

— Епископ посылал людей с письмом к псковским фогтам по торговым делам. Один из них сумел уйти от русичей, когда гонцы попали под городом в засаду. Едва спасся...

— Как взял князь Александр город Псков? Твоему хозяину о том известно?

— Об этом он мне, когда посылал сюда, ничего не говорил, великий магистр.

— Кто-нибудь из рыцарей, что сидели в Псковской крепости, появился в Дерпте или в епископских замках на границе?

— Нет, таких случаев в Дерпте не было.

— Тогда скачи назад. Скажи дерптскому епископу, чтоб послал в Псков лазутчиков и все вызнал...

Русские полки появились перед Псковом внезапно и ворвались в город «изгоном». Вражеский гарнизон состоял из рыцарей, их оруженосцев и слуг, рядовых пеших воинов — кнехтов. Они едва успели укрыться в псковском детинце. Освободителям восставшие псковичи, вооруженные чем придется — больше всего топорами и дубинами, — сами открыли городские ворота.

Завоевателей «меньшого брата» Новгорода Великого крепкие каменные стены не спасли. Ливонский гарнизон попытался отбиться от штурмующих кром княжеских воинов, но в ходе яростного приступа он был почти полностью истреблен. Остатки крестоносцев после отчаянного сопротивления сдались на милость победителей. Победа русского оружия оказалась скорой и безоговорочной.

В том штурме погибло семьдесят знатных орденских братьев и много рядовых воинов. Шестерых рыцарских военачальников пленили и затем казнили за совершенные злодеяния. В плен попали два наместника-фогта, присланных магистром ордена для управления псковскими землями. Их заковали в цепи и с «позором» отправили в Новгород, который уже много лет не видел на своих улицах более презираемых пленников. Фогтов стража едва спасла от негодующей уличной толпы:

— Это вам за детушек малых, псковских отроков!

— Сколько сел пожгли, ироды! Сколько народа побили, проклятые!

— Мы вам не эсты бессловесные!

— В Волхов их, душегубцев, не жалеючи!..

Псковские «переветники» из числа бояр разделили

судьбу предателей-копорцев. Князь Александр Ярославич за измену земле Русской карал самым беспощадным образом людей всех сословий и званий. Простой люд и ратники не могли не приветствовать скорый и правый суд своего правителя, который отвечал их помыслам:

— Повесить на городских воротах переветников! Дабы другим изменять стало неповадно...

После освобождения Пскова Невский, чтобы не дать неприятелю времени усилиться, во главе новгородских и отцовских полков двинулся на крепость Изборск. Крестоносцы не стали ее защищать и поспешно бежали из псковских пределов.

Когда в Ливонии стало доподлинно известно о тех событиях, орденский хронист Петер Дюсбург продолжал писание рифмованной хроники, этого удивительного литературного произведения Средневековья. О взятии русской ратью города Плескау, то есть Пскова, он писал в горестных выражениях:

Вокруг Плескау — хорошие, жирные земли.
Мало покорить хорошие, жирные земли.
Следует укрепить их надежною силой.
Не то жирная земля станет жирной могилой.
И горделивый тевтон понесет убыток
Там, где он мог бы иметь свой прибыток.
Так получилось, когда мы потеряли Плескау,
Вместо того чтобы надежно держать Плескау!

...Показательно, что поражения крестоносцев на Новгородчине и Псковщине вызвали стихийные восстания на земле эстов, покоренных рыцарями-меченосцами. Особенно сильное восстание произошло на острове Эзель (современном Сааремаа). В раннем Средневековье остров носил название Сырой. Тогда Моонзундский архипелаг, населенный славянами, был освоен русскими мореходами.

Второй по величине остров архипелага носил название Дагон. Теперь он по-эстонски называется Хийумаа. Столицей Моонзундских островов был город Ариесбург (ныне Кингисепп), построенный как крепость рыцарями Тевтонского ордена.

Ливонскому ордену пришлось спешно подписать с эзельцами мирный договор. И как было не подписывать, когда эсты, все еще тайно почитавшие своих старых богов, перебили на Эзеле не только рыцарский гарнизон, но и «неприкосновенное» католическое духовенство. В том мирном договоре с великим магистром Андреасом фон Вельвеном победившие повстанцы записали свои условия. В грамоте среди прочего говорилось:

«...Поелику князь Александр явил себя защитником всех полунощных земель русских, мы, жители островов Сырой и Дагон, отныне сами себя держать будем, а немцам разрешаем владеть своими домами в граде Ариесбурге».

...Война с немецким Ливонским орденом продолжалась уже не на своей территории, а на вражеской. О перенесении туда боевых действий русской рати летописец скажет так:

«И поиде на землю немецкую, хотя мстити кровь христианскую:..»

Александр Невский двинулся в поход на собственно орденские владения, став наносить противной стороне максимальный материальный урон. Поместья рыцарской братии безжалостно разорялись. В схватках уничтожались вражеские отряды, не успевшие укрыться за стенами крепостей и замков. Русские полки, пополнившись псковскими ополченцами, не обремененные обозами, быстро и легко передвигались по зимним дорогам. Князь и его воеводы приказывали:

— Надо отбить немцам желание ходить на нашу сторону.

— Жгите все их усадьбы и имения, помните, что они на наших землях творили по лету. Ничего не жалейте немецкого.

— Коли от эстов узнаете про отряд риторей где-то рядом, идите вдогон, бейте нещадно. Не давайте из сечи вырваться.

— Только далеко не разбегайтесь. Коли появятся главные орденские силы, враз сбирайтесь около князя...

Русским ливонцы не препятствовали, отсиживаясь до поры до времени за каменными крепостными стенами. Но тем временем орден спешно собирал воедино все наличные воинские силы. Задумывалось нанесение ответного удара по Новгороду с целью вернуть ранее завоеванные земли. Для похода собиралась тяжеловооруженная рыцарская конница из всех крепостей Ливонии — Риги, Феллина, Оденпе и многих других.

Не поскупились на присылку значительных числом и хорошо снаряженных воинских отрядов католические епископы — Дерптский, Рижский и Эзельский. В их замках оставались считаные люди. Этим трем папским слугам в агрессивной воинственности отказать невозможно. В отдельных эпизодах истории стран современной Балтии таких епископов даже с орденскими братьями сравнивать сложно.

Легкие пешие войска набирались из покоренных прибалтийских народов — эстов, ливов, куршей и других. Такие наборы делались силой. Хотя подобные войска и считались вспомогательными, но они составляли большую часть пешего войска Ливонского ордена. Конные рыцари в случае поражения бросали пеших воинов на произвол судьбы, заботясь прежде всего о собственном спасении.

В ливонском войске оказалось на сей раз немало «людей датского короля». Король Дании Вальдемар И, мечтавший округлить свои владения на восточной окраине балтийских вод, прислал ордену из города Ревеля солидную помощь под начальством двух принцев крови — Кнута и Абеля: едва ли не весь Ревельский крепостной гарнизон.

Но все же самую большую поддержку воинскими отрядами монашествующие орденские братья получили из германских земель. Так уже сложилось в истории средневековой Европы, что именно в многочисленных германских государствах оказывалось больше всего «свободных» рыцарских рук. Именно оттуда «питались» крестовые походы в Святую землю. Не менее охотно немецкое рыцарство пополняло ряды Тевтонского ордена и Ордена меченосцев. Поэтому, когда в немецкие замки в 1241 году пришли воззвания о помощи от Папы Римского, из Риги и Дерпта, в Ливонию поторопилось прибыть немало рыцарей из Германии. Приходили они, разумеется, во главе своих оруженосцев и слуг, целыми отрядами.

Знал ли об этом князь Александр Невский? Думается, что да. Стороны на лазутчиков тогда не скупились, чтобы не воевать, как говорится, с завязанными глазами.

Объединенным рыцарским войском командовал опытный военачальник вице-магистр (вице-мейстер) Ливонского ордена Андреас фон Вельвен. Под его начальством смогло собраться значительное по тому времени войско — до 20 тысяч человек. В это число входили и гарнизоны городов-крепостей и рыцарских замков. Ядром воинских сил, как и прежде, оставалась тяжеловооруженная рыцарская конница.

Монашествующие орденские братья на войне подчинялись строжайшей дисциплине, которая утверждалась еще и папским словом. В мирные дни та же дисциплина была совсем иной, «прозрачной». Война же во взаимоотношениях начальников и подчиненных четко расставляла все точки над «и». Обсуждение командирских приказов становилось делом, опасным для жизни и чести. Устав немецкого ордена в своих положениях о войне и сражениях гласил:

«Ни один член ордена не имеет права без разрешения атаковать или оставить свое место в рядах...»

Дисциплинированность крестоносного рыцарства основывалась на существовавшей в пределах ливонских владений суровой системе наказаний за любое уклонение от участия в бою. Наказания выражались в изгнании из рядов ордена и лишении прав землевладения. Это, по сути, означало позор и бесславную смерть изгнанника на чужбине.

Возвратиться в германские земли рыцарь-изгой просто не мог, а в самой Ливонии он терял все средства для ведения достойной его звания жизни. Не мог он стать и желанным гостем во встречавшихся по пути рыцарских замках. От него, павшего духом, и главное, честью, могли отказаться даже родственники. Родители, во избежание дальнейшего позора семейства, могли лишить несостоявшегося орденского монаха наследства (или части его), а братья затворить перед ним ворота своих замков, бросив через зарешеченную смотровую щель надвратной башни:

— Ты опозорил наш род. Уходи — тебе нет здесь ни крова, ни чаши, ни тепла. Ты не наш...

Суровая дисциплина в рядах ливонского рыцарства помогла вице-магистру Андреасу фон Вельвену в самые короткие сроки — к началу 1242 года — собрать сильное войско. Поэтому он решил выступить в поход на Русь удобными для походного движения и перевозки воинских тяжестей зимними дорогами, не пережидая распутицу до лета:

— Надо показать русичам, как рыцарская конница ходит по их дорогам зимой. Скажите орденским братьям, что отогреваться будем в русских городах...

Впрочем, и противная сторона предпочитала ходить по зимним дорогам. Хороший ливень мог в одночасье превратить укатанную проезжую дорогу в непролазную грязь, которая преодолевалась с трудом не только обозной повозкой и пешим воином, но и всадником. Размытые дороги могли за день обессилить и людей, и лошадей.

К тому же жители Русского Севера к морозам и снегам относились привычно, не видя в них тягот для походной жизни. Воины спали в снегу у костров, ходили на лыжах, когда такое требовалось, привалов без нужды в чужих селениях не делали, вполне удовлетворяясь шалашами на лесных полянах.

Имелась и другая хорошая сторона зимних походов. В снегах трудно было укрыть засады: лес, кустарник просматривались достаточно далеко. Не только малое войско, но даже один человек не мог идти бесследно. Следы его различались даже ночью. Поэтому преследование велось, как говорится, по пятам. Костры еще издали выдавали походный стан: где он, сколько в нем людей.

...Александр Невский со своими полками находился на западном берегу Псковского озера, продвигаясь все севернее к Чудскому озеру. Во все стороны рассылались сильные дозорные отряды. Полководец словно чувствовал, что в самое скорое время предстоит решающая битва с крестоносным воинством в чистом поле, и потому старался не заходить глубоко в ливонские земли.

Один из дозорных отрядов под начальством брата новгородского посадника Домаша Твердиславича и одного из «низовых» (тверских) воевод Кербета сторожил врага на полпути от Пскова к Дерпту. Эта «сторожа» не была значительной и представляла собой конный отряд. Князь Александр Невский, посылая воевод в дозор, предупреждал их строго-настрого:

— Ваша задача — бдеть ливонцев. В схватки не ввязываться, окромя разве что немцев числом менее.

— Княже, как же нам с ними не биться, окажись они поперек пути?

— Ваша задача не биться, а дать мне знать, где главные силы ордена. Вот для чего посылается ваша сторожа.

— А если ворог сам на нас нападет, тогда что делать?

— Тогда биться или искать иной выход. Но перво-наперво дать мне знать об этом...

Близ эстонского селения Хаммаст (ныне Мосте) дозорный отряд Домаша Твердиславича и Кербета неожиданно натолкнулся на объединенные силы крестоносцев. Хотя летописных данных о том нет, можно предположить, что ливонцы смогли заманить русскую «сторожу» в засаду и напасть на нее. Силы сторон оказались неравными, и дозорный отряд в бою был разбит. Большая часть его ратников погибла. Среди павших оказались и Домаш Твердиславич и Кербет. Но они все же смогли дать знать князю Александру Ярославичу о случившемся:

— Княже, воеводы Домаш и Кербет дают тебе весть: немцы в большом числе вышли к Хаммасту, куда ты посылал сторожу.

— В больших силах идут?

— Много не считали, но тысяч за десять будет. А то и много больше.

— Конных рыцарей много?

— Много. Те, что на нас ударили из засады, и были конные. Потом в сечу пошли пешцы. Их тоже много оказалось.

— Как сторожа на засаду попалась?

— Погнались за ливонцами, что обоз берегли. Растянулись в погоне, а у Хаммаста немцы на нас из-за лесистого бугра и вылетели.

— А что вы?

— Мы, княже, бой сразу приняли. Не побежали, хотя рыцарей наскочило много.

— Воеводы где были?

— В голове сторожи. Домаша Твердиславича в самом начале схватки стрелой самострела сразили. Кербет начал воеводствовать.

— Он тебя послал ко мне?

— Да, княже. Послал вестниками меня и двух дружинников, тоже тверских. Но их побили немцы стрелами, а я вот ушел.

— А воевода Кербет жив?

— Был жив, когда мы уходили из сторожи. Но уже пораненный...

Так ценой гибели своей дальней «сторожи» Александр Невский узнал, что войско ордена идет в большой силе. Князь, не мешкая, стал стягивать свои полки и дозорные отряды воедино к селению Мехикорма. Решающие события могли произойти со дня на день. Их торопила сама складывающаяся ситуация.

Воитель правильно рассчитал, что в условиях зимы, которая уже подходила к концу, войско крестоносцев могло наступать на Русь только по одной из трех дорог, ведущих на Новгород. Первая: от разрушенного Копорья по берегу реки Луги. Вторая: от Юрьева через Псковское и Чудское озера и далее по руслам замерзших рек Желчи, Плюсе и притокам Шелони. И, наконец, третья: от Пскова до реки Черехи, откуда переправлялись волоком в реку Шелонь.

Стояла суровая зима, и лучших дорог на Русском Севере, чем по замерзшим рекам и озерам, просто и быть не могло. Равно как и летом — по водному пути. «Географию» своих земель псковичи и новгородцы знали без всяких карт. Реки были ими исхожены вдоль и поперек зимой и летом.

Александр Ярославич, когда вся русская рать стянулась к Мехикорме, собрал военный совет. Пригласил на него младшего брата Андрея, новгородского тысяцкого, воевод городского ополчения и отцовских полков. Речь вел о том, что следует предпринять, чтобы орденское войско не вошло в псковские земли:

— От Хаммаста, куда посылалась дальняя сторожа, пришла весть: орден идет на нас в своих главных силах.

— Что со сторожей, княже?

— Попала по своей вине в засаду и почти вся побита. Домаш Твердиславич пал. Воевода Кербет о себе пока знать не дает.

— Значит, войско немцев сейчас в Хаммасте?

— Оно с утра уже там. Оттуда пойдут на псковские земли. Лазутчики и пленные сказывали, что ливонцев ведет вице-магистр Андреас фон Вельвен.

— Какой дорогой он пойдет на Русь, Ярославич?

— Надо думать. Северная дорога ведет через Копорье. Немцы пойдут в обход Чудского озера северной стороной. Или та дорога для них плоха?

— Плоха, княже. Она самая дальняя. И если рыцарей весенняя распутица застанет в пути, то им придется тяжко.

— Верно, дорогу весной им в большом числе не осилить. Не получится у них тогда поход на Новагород. А через Псков и дальше по черехскому волоку? Как думаете?

— Тоже не пойдут. Там Псковский кром в камне встанет на их пути. Город открытой силой не взять. А бояр-переметников уже не найдется.

— Так что и в обход Псковского озера немцы не пойдут. Остается им один путь. Прямой, по льду Чудского озера.

— Но у рыцарей кони в железе. Весна идет. Лед может и не выдержать. Потонуть могут в большом числе немцы-то.

— Не потонут. У них проводники надежные, из местных эстов.

— Значит, Ярославич, ты думаешь, что пойдут они на Русь прямым путем, через Чудское озеро?

— Только так решит вице-магистр. Захочет опередить нас и войти на земли Пскова и Новагорода первым. А там города без ополчений остались.

— Тогда скажи, княже, что будем делать?

— Подходят дальние сторожи. Затем всей рати идти на псковский берег Чудского озера. Там и встретим войско ордена. Там и быть битве.

— Успеем ли опередить немцев?

— Опередим, если поспешим по Узмени...

Русские полки отошли на восточный берег Чудского озера. Они прошли туда по льду Узмени — Теплого озера, соединяющего Псковское озеро с Чудским. Уходящая из Ливонии русская рать как магнит потянула за собой крестоносное войско. Противники без всяких военных хитростей стремились к скорой встрече друг с другом.

Вице-магистр Андреас фон Вельвен в свои силы верил и не стал в задуманном походе на Новгород Великий играть на опережение русской рати. Он решил разбить ее как можно скорее. А уж потом начать хозяйничать на земле: вновь взять Изборск, Копорье и Тесово, затем обрушиться на главный город русичей.

Стремился к большой битве и Александр Ярославич Невский, чувствуя, что все в той войне может разрешиться в одном-единственном столкновении. Он искал подходящее место для сечи и нашел его с помощью псковичей, знавших «свои» берега Чудского озера. Летописец о том скажет так:

«И князь великий поставил полки на Чудском озере, на Узмени у Вороньего Камня...»

Исследователи сходятся в одном: полководец выбрал место, очень удобное для русской рати. Миновать его крестоносное войско не могло. Место битвы, вошедшей в отечественную (равно как и в мировую) историю под названием Ледовое побоище, позволяло удачно разместить для оборонительного боя русские полки, обезопасив их с тыла и флангов.

То, что Александр Невский не искал других вариантов поля битвы, свидетельствовало только об одном: он точно знал, где удобно пересечь путь крестоносного войска. Поэтому он еще в Мехикорме приказал воеводам:

— Полки вести к Вороньему Камню. Он будет от нас по правую руку. Там встанем под берегом на льду. На берег полки не выводить: нам поле надо для битвы, а не лес для засады...

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница