Поездка в Золотую Орду и Каракорум

Подписание мирного договора с Ливонским орденом дало Северо-Западной Руси лишь временное затишье и успокоение. Хан Батый решил превратить в своих данников все русские земли, даже те, куда не вступали копыта монгольских коней. Речь шла в первую очередь о Новгородчине и Псковщине, поскольку Полоцкое и Смоленское княжества попали в литовскую сферу влияния. Батый грозил непокорным силой, которая у него была немалая.

Хан слал в княжеские грады послов с немалой конной охраной. Мурзы с видом победителей вставали перед правителем удела и через толмачей говорили заносчиво и гордо:

— Я посол хана Батыя, получившего власть от царя небесного, повелеваю тебе, князь, устами своего владыки...

Чингисид требовал от всех русских князей одного: покориться его воле и выплачивать в срок ежегодную дань. Владельцам уделов, которые раньше никогда не были данниками, установленная степным завоевателем дань казалась непомерной. Но что было делать?

Посольские мурзы знали, как вести себя с побежденными. Сказав о покорности и выплате дани, они переходили к угрозам, говоря о карах, которые падут на головы непокорных и строптивых князей:

— Половцы бежали от ханского войска в страну угров потому, что они живут не в домах, а в шатрах. А ты, князь, живешь в доме. Куда ты убежишь от нас со своим городом?..

— Великий хан Батый, сын Джучи, внук самого Чингисхана, может, если захочет, покарать тебя и твой город хоть сегодня...

Историки отметят: разгромленная двумя мощными ударами, двумя опустошительными походами из Дикого поля, раздробленная на уделы Русь молча приняла на себя, как на данника, ханскую власть. Но до вольных Новгорода и Пскова золотоордынское иго далеко не сразу дошло.

...Поражение немецких рыцарей-крестоносцев на льду Чудского озера отвело от Новгородской Руси только самую серьезную в то время опасность. Вскоре нашелся противник, которого не смущали громкие победы князя Александра Невского. Соседняя Литва вновь стала «воевать» южные новгородские волости.

Жители Литовского глухого лесного края среди русичей назывались в то время литвинами. Они жили в своих труднопроходимых лесах и воинственностью характера не отличались. Однако Средневековье было эпохой постоянных войн, и Литва вошла в противостояние со своими соседями, в том числе с русским Полоцким княжеством. Но настоящая гроза пришла для Литвы с запада в лице немецких рыцарей-крестоносцев.

Появившись в 1231 году на берегах реки Вислы, рыцари Тевтонского ордена начали завоевывать земли славянского племени пруссов. Пруссы оказали упорное сопротивление немецким рыцарям, пришедшим на их земли в белых плащах с нашитыми на них черными крестами. Началась война на истребление язычников. Рыцари возводили в Пруссии один каменный замок за другим, после чего мечом и огнем подчиняли себе население округи. Вооруженные в своем большинстве дубинами, каменными топорами, охотничьими луками и стрелами, пруссы не смогли противостоять одетым в железо завоевателям.

Прошло совсем немного времени, и когда-то многочисленный народ пруссов исчез с исторической карты Европы: остатки его были полностью онемечены. В Вечном городе с нескрываемым удовлетворением констатировали:

— Нет больше под небесами язычников-пруссов.

От Папы на берега Балтики поспешили новые посланники в серых сутанах. Они несли с собой орденскому войску следующие слова:

— Папа повелевает вам, крестовые братья — славные победители язычников-пруссов, идти дальше на Восток...

Ободренные папским словом рыцари-крестоносцы решили покорить соседнюю с Восточной Пруссией Литву. Объединение в 1237 году по воле Папы Римского Григория IX двух немецких орденов поставило литовцев под удар с двух сторон: на их земли крестоносцы начали совершать частые набеги, которые не отличались от заурядных разбойных вторжений. Сжигались селения и деревушки, вытаптывались возделанные поля, проливалась людская кровь.

Орденский магистр, погрязший в мирских трудах во славу Рима, не уставал напутствовать своих закованных в сталь послушников:

— Крестить языческую Литву мечом и огнем.

— Не знать жалости к врагам нашей веры.

— Кто из них нам братья во Христе — разберутся на том свете...

Казалось бы, что в такой исторической ситуации Литве следовало опереться на помощь своего естественного союзника в противостоянии крестоносной опасности — соседних русских княжеств. Но произошло иное: литовцы, воюя с немецкими рыцарями, участили свои разбойные набеги на земли русичей, стремясь получить там военную добычу.

Уже вскоре после Ледового побоища в русских летописях появились записи о новых врагах Новгородской Руси:

«В то время (речь шла о 1242 годе. — А.Ш.) умножишася языка литовского, и начата пакостити в области великого князя Александра».

Легкоконные отряды «литвинов» начали «воевать» новгородские волости, разоряя порубежную сельскую местность. Но не тут-то было. Князь-правитель, усмотрев в этих набегах серьезную опасность, быстро собрал полк ратников-ополченцев, подкрепив его переяславской дружиной. Он повел против налетчиков войну с большим «оперативным» искусством: разбойные отряды оказались рассеянными, «много литовских князей оказалось избито или взято в плен».

Чтобы отвадить развоевавшихся «литвинов» от нападений, пленных разбойников привязывали к хвостам коней и «ругающееся» водили за собой. Вскоре Литва стала бояться грозной десницы новгородского князя. Летописец сказал об этом так:

«Литвины... начата блюстися имени его...»

«Замирив» литовские границы, Александр Ярославич около двух лет спокойно правил вольным городом. В это время он понес тяжелую семейную утрату: в 1244 году в Новгороде скончалась его мать, великая княгиня Феодосия, названная летописцем «блаженной и чудной». Перед смертью она приняла постриг в монахини под именем Евфросинии.

В следующем, 1245 году, оправившись от понесенных поражений, литовцы вновь совершили набег на русские земли, уже большими силами. Жестоко опустошив окрестности городов Торжка и Бежецка, они уже возвращались домой, обремененные богатой добычей. Но под стенами Торопца их настигли объединенные полки новгородцев, тверичей и дмитровцев. В битве литовцы были разбиты, но сумели-таки укрыться за крепостными стенами Торопца.

На следующее утро перед Торопецкой крепостью появился со своей переяславской дружиной Александр Невский. Он привел с собой еще один полк новгородских ополченцев. Осаждавшие город с ликованием встретили прибытие сильной подмоги. Князь сразу же собрал в брошенной избе торопецкого смерда военный совет:

— Много литвинов затворилось в Торопце?

— Торопчане сказывают, что до тысячи конных. На самом деле меньше, много их легло в битве у города.

— Если конными ушли за стены, то долго там не высидят. Пойдут на вылазку, чтобы в лес уйти.

— Им будет трудно, княже. В Торопец литвины вбежали вместе с возами добра награбленного. Даже скотину деревенскую туда загнали — жалко, видно, с ней расставаться.

— Кто у литвинов за старшего?

— Пленные говорят, что в набег со своими людьми пошло больше десятка малых князей. А старшего над ними нет.

— Уже хорошо. Значит, единой воли над ворогами нет. К приступу готовились?

— Да, достаточное число лестниц сбито. Лучники с полным запасом стрел. Отынивать крепость будем?

— Нет. С осадой тянуть не будем. Завтра с восходом солнца всем полкам, кроме переяславцев и тверичей, идти на приступ.

— А тем где встать?

— Переяславская и тверская дружины верхами укроются в леске, что перед крепостными воротами. Когда литвины отворят их и пойдут на прорыв — бить их прямо перед воротами. Не дать уйти и добро с собой увезти.

— А если литвины мира запросят?

— Не будет им мира. Сами знаете, сколько деревень вокруг Торопца пожжено.

— Засады на дорогах в лесах поставить? Если литвины туда бежать станут из крепости.

— Большим числом в лес не прорвутся. Хорошо мы их здесь держим. Вырвутся — всем конным воям идти в преследование. Сечь мечами, бить стрелами, брать в плен...

На следующий день Торопец с его древними деревянными стенами был взят яростным приступом. На стены шли с лестницами. Пока воины взбирались по ним на стены, лучники выцеливали каждого «ворога», который только показывался на крепостной ограде. Литовцы к осадной жизни не были готовы. Одно дело «набежать» на беззащитное селение, другое — биться в затворенной крепости.

Во время штурма «литвины», бросив награбленное добро, попытались вырваться из крепости, надеясь на быстроту своих коней. Но это удалось немногим. Большинство было «побито» стрелами и «иссечено» мечами в ходе преследования. В бою под Торопцом пало восемь литовских князей, предводительствовавших в набеге.

После этого успеха в русском стане вдруг начались раздоры. Своенравные новгородцы решили «показать норов»: они не захотели идти за своим князем-правителем в преследование, считая, что литовцы и без того напуганы страшным разгромом и больше не решатся нападать на владения вольного города.

Но Александр Невский был иного мнения. Он понимал, что только довершение разгрома «литвинов» заставит их отказаться от разбойных набегов на русские земли. Уговорить новгородцев ему не удалось. Тогда князь во главе переяславской дружины «со своим двором» погнался за налетчиками, которым удалось счастливо избежать гибели под стенами Торопецкой крепости.

— Зачем нам гнаться за литвинами, княже? Смотри, сколько их побито. Добро отбили. В полон они из торопчан никого не увели. Пусть бегут в страхе.

— Разве не видели, сколько их ушло из сечи у городских врат? Кони добрые не одну сотню людей унесли в лес.

— Все равно, княже, не будем бегать по лесам за литвинами. Устали, весь день бились, на стены лезли. Смотри, сколько воев у нас израненных.

— Израненные вдогон не пойдут. Приказал уже подводами везти их в Новагород. А ворогов добить надо.

— Да они от нас такого страха натерпелись...

— Страха в Торопце они натерпелись мало. Оправятся быстро и могут опять в набег прийти к тому же Торопцу.

— Княже, придут, опять ополчимся и разобьем.

— Значит, не хотите со мной вдогон идти, новагородцы?

— Не хотим, Ярославич. Мы люди вольные.

— Ладно, Бог с вами. С одними переяславцами догоню и добью разбойных литвинов, отважу их от земель Новагорода...

Преследователям удалось отыскать в лесах след беглецов не без труда. Литовцы остановились на отдых близ озера Жизца в той же Торопецкой волости. Здесь и напал на них со своими испытанными витязями Александр Ярославич. В жаркой сече на берегу озера, заросшего лесом, полегли почти все налетчики, в том числе и последние князья «литвинов».

Но на этом дело не закончилось. Правитель Новгорода Великого прибыл в город Витебск, где в то время княжил его тесть Брячеслав. Там у деда гостил сын. Отдохнув в Витебске несколько дней, Александр Невский, забрав с собой сына, выступил в поход на Литву.

Встреча переяславцев, «числом малых», с литовскими отрядами произошла близ озера Усвята в Суражском уезде на Витебщине. Внезапное нападение русской дружины привело «ворогов» в смятение, и те, недолго сопротивляясь, обратились в бегство. Княжеские дружинники повели преследование с завидной настойчивостью. «Литвины» вновь понесли большие потери в людях.

Так, перенеся боевые действия на неприятельскую территорию, Александр Невский добился желаемого результата. В течение последующих нескольких лет литовцы не осмеливались нападать на его владения. Ратоборец выиграл «малую оборонительную войну» с соседней Литвой, не стремясь при этом к захвату чужих земель. Он еще раз продемонстрировал недругам, что Новгородская Русь может постоять за себя.

На «европейских» границах вольных городов наступило затишье. Но из стольного града Владимира приходили тревожные вести. Хан Золотой Орды Батый все туже затягивал петлю вокруг русских княжеств. Прекратило свое существование великое княжество Киевское. С началом золотоордынского ига Киевская Русь окончательно канула в прошлое.

Галицко-Волынская Русь, меньше всего пострадавшая от монгольских завоевателей, попыталась было сохранить независимость от Орды. Но князю Даниилу Романовичу пришлось отказаться от киевского престола, выплатить огромную дань и стать «мирником» хана Батыя.

Не знали монгольского разорения новгородские и псковские земли. Но они исторически и экономически были связаны с Владимиро-Суздальской Русью. По этой причине дальновидный хан Батый дал ярлык — золотую пайцзу — на великое княжение владимирскому князю Ярославу Всеволодовичу, сделав его старшим:

— Быть тебе старшим среди русских князей, моих данников. И исполнять мою волю в их землях...

Правитель Золотой Орды в то время все больше и больше становился самовластным монархом. Формально он как чингисид, продолжал подчиняться ставке великого хана Монгольской державы, где властвовала вдова умершего Угедея — ханша Туракина. Она стремилась возвести на престол великого хана своего сына Гукжа и в конце концов добилась желаемого. Но из далекого Каракорума, стоявшего на окраине пустыни Гоби, было трудно управлять столицей Батыева ханства, бывшего улуса Джучи, Сараем.

Из Золотой Орды в Новгород приходили вести о мученических смертях русских князей и бояр. Хан Батый как-то вызвал к себе в Сарай князя Михаила Всеволодовича Черниговского. Тот отправился в ханскую столицу с племянником Борисом и боярином Федором. Перед «золотым» шатром Батыя монголы стали принуждать православных пройти сквозь огонь костров и поклониться «кусту и солнцю». Князь Михаил и боярин Федор отказались исполнить «поганский» обряд, хотя слуги уговаривали их послушаться:

— Я человек веры христианской, православной. Не мне поклоняться языческим богам.

— Княже Михаил, то воля хана Батыя. Он так повелел всем князьям русской и иных земель. Усмири свою гордыню.

— Не могу. Я в святом храме крещен, святые угодники мне заступники. Поганский обряд совершать не могу. И мой боярин Федор тоже верой не поступится.

— Княже Михаил, сиротой оставишь Чернигов, детей своих малых.

— Бог судья мне и боярину Федору. Не отступимся мы от веры святой, не станем поклоняться кусту и солнцу...

Увидев, что русский князь и его боярин отказываются исполнить требование, ханские телохранители набросились на них. Они стали «бить князя по сердцу и пинать пятами» и заставили выкреста Домана зарезать Михаила Черниговского. Потом он отрезал голову и боярину Федору.

Хан Батый вызвал к себе и великого князя Владимирского, своего данника. Прибывшего в Сарай Ярослава Всеволодовича отправили в столицу державы монголов город Каракорум. В 1245 году он с большой свитой отправился в далекий путь и прибыл в Каракорум в те дни, когда на престоле великого хана утвердился Гуюк.

Его мать понимала, что князь Ярослав Всеволодович является на Руси «ставленником» могущественного хозяина Золотой Орды, который демонстрировал все большую независимость от Каракорума. Это и решило участь великого князя: коварная Туракина-хатун решила «извести» влиятельного подданного чингисида Батыя. Мать нового великого хана Гуюка сказала своим приближенным:

— Этот князь из Руси опасен Каракоруму. Он славен своим мечом, который может обернуться против власти чингисидов...

В Каракоруме князя Ярослава Всеволодовича приняли холодно. По свидетельству римского посла Джованни ди Плано Карпини, он не получил «никакого должного почета». Так же обошлись со свитой великого князя. Не помогли и богатые дары, привезенные из Владимира.

На одном из официальных приемов, устроенном матерью нового великого хана, Ярослав Всеволодович был отравлен. Ханша Туракина-хатун лично угощала русского князя. Когда тот вернулся от ханши, «то сильно ослаб и через семь дней умер». Тот же Джованни ди Плано Карпини отмечал в своих записях, что «все тело его (умершего. — А.Ш.) при этом удивительно позеленело». Сомнений в том, что великий князь Владимирский был отравлен, никто из его современников не высказывал.

К слову сказать, Туракина-хатун, прямая виновница гибели отца Александра Невского, вскоре сама была отравлена. Это случилось на третьем году правления ее сына Гуюка, наследника великого хана Угедея.

Историки не ставят больших вопросов в деле отравления ханши. Это могли сделать только люди из самого близкого ее окружения. К тому же чрезмерно властная мать, неразумно увлекшись государственными делами, стала все чаще учить собственного венценосного сына. А тот не терпел на доставшемся ему при содействии матери великоханском престоле «двойников».

...Ярослав Всеволодович скончался 30 сентября 1246 года в далекой Монголии насильственной смертью. Верные бояре привезли его тело в стольный град Владимир. Летописцы среди прочего отмечают, что отца Александра Невского оклеветал перед великим ханом Гунжом боярин Федор Ярунович.

Описывая пребывание князя Ярослава Всеволодовича в Каракоруме, летописец, скажет, что тот принял в Орде «многое истомление» и «преставился в иноплеменницах нужною смертию». Летописец подчеркнет, что великий князь положил свою душу «за вся люди своя и за землю Русскую».

Когда тело великого князя было привезено во Владимир, его сын тут же выехал из Новгорода в стольный град. Там он с братьями и другими сородичами «плака по отци своем». Горькими были эти слезы. Александр Невский думал о черной силе, что губит родных ему людей и которая рано или поздно примется за него:

— Как быть с этой черной силой?

— Как и чем усмирить эту коварную и дикую стихию?

— Как оборонить от нее Русь и не погубить свой княжеский род?..

О том, что случилось в Каракоруме, сыновьям Ярослава Всеволодовича рассказали спутники отца по его поездке.

Между тем события развивались быстро. Хан Батый утвердил на Руси нового великого князя: на владимирский «стол» сел дядя Александра Невского — Святослав Всеволодович. Своим сыновьям он дал города на правление; позаботился и о племянниках. Александр Невский не только удержался на новгородском престоле, но и получил еще в удел родной город Переяславль-Залесский:

— Знай, Александр, удел Переяславский должен стать родовым Ярославичей. Той мыслью со мной твой отец делился. А новагородский стол сегодня есть, а завтра его нет...

Из далекого Каракорума пришел приказ: князьям Александру и Андрею Ярославичам ехать в ставку великого хана. Князь Андрей вместе с дядей Святославом Всеволодовичем уже был в Сарае с богатыми дарами. Батый, прежде чем отправить братьев в Монголию, пригласил их в столицу Золотой Орды.

С таким приглашением прибыли в Новгород ханские послы. В Батыевом послании читалось недвусмысленное предупреждение:

«Ты ли один не хощеши покориться державе моей...»

Отказаться от приглашения правителю вольного города и Переяславля-Залесского было нельзя. В противном случае должна была последовать карательная экспедиция золотоордынской конницы.

Получив благословение архиепископа Кирилла, князь Александр Ярославич отправился в Золотую Орду. По пути он заехал во Владимир. Там победителю крестоносцев предстояло «переговорить» с противниками его возвышения в русской княжеской семье. Летописец отметит:

«На сей раз... великий князь Александр приде в Володимер в силе тяжце и бысть грозен приезд его...»

Перед молодым князем, отправлявшимся впервые в Сарай И Каракорум, стояла сложная проблема, от успешного разрешения которой зависела не только его жизнь. Ему предстояло определить свое отношение и к хану Золотой Орды, и к правителю Монгольской державы, двум враждовавшим друг с другом чингисидам. Их отношение к Александру Невскому решало его дальнейшую судьбу.

Хан Батый достаточно пристрастно относился к правителям покоренных им стран, в том числе и к русским князьям. Его поражало то, что новгородский князь в отличие от других не спешил явиться в Сарай на поклон, чтобы извлечь для себя максимальную выгоду. Батый не раз вел со своими вельможами такие разговоры:

— Послали послов к князю Александру?

— Послали, великий хан.

— Написали в письме все, как я велел?

— Написали, великий хан. Строго ему указано, чтобы ехал в Сарай немедля, а не то падет на него гнев хозяина золотой юрты.

— Этот князь Новгорода начинает испытывать мое терпение. Показывает свою независимость. Победил своих северных соседей. Я о нем мало знаю. А хан должен видеть лица своих данников.

— Великий хан скоро увидит Александра. Или мы истопчем копытами коней его земли, леса и болота.

— Известен ли он моим мурзам?

— Известен, великий хан.

— Чем же?

— Этот русский князь на удивление мурзам присылает в Сарай много серебра и драгоценностей.

— Много? Делает богатые подарки моим мурзам и темникам?

— Нет, великий хан. Свою казну князь Александр отправляет не для подарков гостям твоей золотой юрты.

— Тогда для чего?

— Он тратит свою казну, чтобы выкупить из плена как можно больше русских и вернуть их домой.

— Странный князь. Выкупать из плена своих соплеменников, из которых, как из спелой груши, уже выжаты все соки...

Думается, что хан Батый и сам знал, что новгородский князь шлет в столицу Золотой Орды много серебра для выкупа людей, особенно новгородцев и суздальцев, уведенных монголами в полон. Немалая часть серебряных денег оседала в ханской казне.

Действительно, не появляясь в Сарае лично, Александр Невский в то время выступал как защитник русских пленных. В летописи о его деятельности говорится так:

«Александр... посылая к царю в Орду за люди своя, иже пленении быша от безбожных татар. И много злата и сребра издава на пленник их, искоупая от безбожных татар, избавляя их от бед и напасти».

...Новгородский князь, как и его отец, и дед Всеволод Большое Гнездо, рано проявил себя как тонкий дипломат и умелый политик. Основной целью своей поездки на берега Нижней Волги и в далекий Каракорум он считал предотвращение причин, ведших к новым набегам на русские земли. К этому его обязывала ситуация: приходившие в себя шведские и немецкие крестоносцы могли вновь обратить свои взоры на земли вольных городов. Неспокойно было и на литовских рубежах...

Братья большую часть пути провели в разговорах. Чаще всего они делились друг с другом мыслями о том, как жить их родной Суздальщине, Господину Великому Новгороду, роду Ярославичей под золотоордынской властью. Они пытались угадать то, что их ожидало в Сарае, каким могло быть отношение хана Батыя, во что могла вылиться эта поездка, начавшаяся со строгого приглашения в гости. В речи мурзы, привезшего письмо, откровенно звучала угроза наказания за неповиновение.

— Андрей, сегодня с Ордой надо жить только мирно.

— Как мирно? В русских княжествах, на Владимирщине хоть сейчас бей в набатный колокол. Все возьмутся за топоры и рогатины. Неужели, Александр, ты про это не знаешь?

— Ведомо мне про то, брат. Только за оружие возьмутся те, кто уцелел после Батыева погрома. А много ли людей сейчас в твоей дружине?

— Мало. Но я ее пополню если не сегодня, то завтра. Наберу молодых смердов, обучу.

— Дружину растить, учить надо годами. Как отец делал, как дед наш. Витязями не рождаются.

— Ты, Александр, сомневаешься в том, что я выпестую свою дружину? Так?

— Сомневаюсь не в тебе, Андрей. Сомневаюсь в другом, гораздо более важном.

— В чем же?

— Могут ли наши княжества одержать верх в войне с Золотой Ордой. Она сейчас сильна так, как не были сильны половцы в юные годы Владимира Мономаха.

— А мы разве не сильны? Вся Русь — суздальцы, владимирцы, черниговцы, рязанцы, твои новагородцы с псковичами? Разве мы не сила с тобой даже вдвоем?

— Мы сегодня не сила в схватке с Золотой Ордой. Возьми в пример вольный Новагород.

— Что Новагород?

— Город силен и ратниками, и казной. Но он сегодня вместе с Псковом то со шведами бьется, то ливонских рыцарей со своей земли выбивает, то с литвинами воюет. Где ему еще биться с Батыем!

— Тогда, брат, надо копить силы.

— Вот это самое верное для нас дело. Но копить силу в дружинах, крепостях, казне, наконец, в пахарях мы можем только под одним небом с ордынцами.

— Значит, Александр, ты ратуешь за мир с ними? А какую дань они наложили на мой удел! С твоих новагородцев Батыевы мурзы еще ни одной гривны сребра не взяли. А в моих сундуках даже мыши не бегают. Ты про то ведаешь?

— Ведаю, брат. Ты не кипятись зазря. С Новагорода ханские послы дань еще возьмут, только погодя.

— Когда свои степные дела между собой уладят? Мурза, что письмо привез, сказывал, мол, противится его хан Каракоруму.

— Помирятся. Они одной крови, из рода Чингисхана.

— Говоришь, помирятся? Вспомни, сколько мы ратовали с рязанцами да черниговцами. А тоже род наш один — русский, княжеский.

— Поэтому нам надо хану Батыю понравиться. Потому что за ним сила, а не за нами.

— А что нам тогда ждать?

— Многого. Будем просить, чтобы сбор дани вели не его баскаки, а князья в своих уделах. Чтобы не брал в свое войско наши дружины. Много ли дружинников вернется домой из ханских походов?

— Чем ты сможешь убедить хана, чтоб он не отбирал воев у Русской земли?

— Батый хочет видеть всю Русь своим данником. Пусть видит. А кто тогда будет защищать ее от свеев, немцев, литвинов? Хану войска нужны в степи — на него родичи ополчаются. А кто тогда данника-Русь защищать будет? Только ее вой. Убедил?

— Меня-то убедил. А вот как хана Батыя убедить?

— Его убедить можно, Андрей. Убеждать хана надо покорностью, ласковостью, подарками. Не только хана, а его детей, жен, вельмож, даже летописцев. Все они свой голос в ханской юрте имеют.

— Думаешь, Александр, у нас получится отвести беды от отчизны?

— Надеюсь, что получится. Для чего тогда мы с тобой в Орду едем? Не на один же поклон хану...

Действительно, в случае договоренности с Батыем князь Александр Ярославич мог усилить охрану псковских и новгородских границ с Ливонией и Литвой. От владыки Золотой Орды зависело многое, и поэтому правитель Новгорода Великого твердо решил придерживаться мирной политики в отношениях с ханами. Те в большинстве случаев снисходительно относились к русским князьям, признавшим их верховную власть и платившим регулярно большой «выход», то есть дань.

Тогда можно было не допустить появления на русских землях монгольских сборщиков дани — алчных баскаков. Они контролировали выплату положенной дани с подвластных Орде земель. С баскаками всегда приходили отряды ханской конницы.

Система баскачества отличалась предельной жестокостью. В случае отказа от выплаты «выхода» или сокрытия какой-то его части Золотая Орда карала княжество или город. Такие экспедиции сопровождались массовым угоном в рабство молодого работоспособного населения, сожжением сел и городов.

В Орде была узаконена и еще одна дань с покоренных народов. Подвластные Каракоруму и Сараю правители обязывались поставлять в их войска определенное число воинов. Им предстояло служить в ханском войске и зачастую участвовать в походах на собственное Отечество. Такая повинность считалась страшной не только для русских людей.

Эти ратники, за исключением крайне редких случаев, домой не возвращались. И вестей от них не приходило.

Вот почему Александр Невский все годы своего княжения стремился к тому, чтобы не допустить ханских баскаков в Новгородскую Русь. Только богатый «выкуп» мог удержать степных владык от новых грабительских походов на разрозненные русские княжества.

Братьям Александру и Андрею Ярославичам предстояло проделать по степи путь в 1200 километров. Князей сопровождали свита из ближних бояр и охрана из небольшого числа дружинников. Приазовские и задонские степи казались совершенно пустынными. По ним бродили лишь шайки разноплеменных разбойников, грабившие случайных путников и купцов, следовавших по своим делам без должной охраны. Поселения появились лишь близ Волги.

Посол Римского Папы Иннокентия IX Джованни ди Плано Карпини и монах Рубруквис, посланный в страну монголов французским королем Людовиком IX, свидетельствуют о глухом пути почти до самого Сарая. Плано Карпини так описывает ставку хана Золотой Орды:

«Батый живет великолепно...

У него привратники и всякие чиновники, как у императора, а сидит он на высоком месте, как будто на престоле, с одной из своих жен. Все же прочие, как братья его и сыновья, так и другие вельможи, сидят ниже посредине, на скамье, а остальные люди за ними на полу, мужчины с правой, а женщины с левой стороны.

У дверей шатра ставят стол, а на него питье в золотых и серебряных чашах. Батый и все татарские князья, а особенно в собрании, не пьют иначе, как при звуке песен или струнных инструментов.

Когда же выезжает, то всегда над головой его носят щит от солнца или шатер на коне. Так делают все татарские князья и их жены.

Сам Батый очень ласков к своим людям; но все же они чрезвычайно боятся его. В сражениях он весьма свиреп, а на войне хитер и лукав, потому что воевал очень много».

По приезде в золотоордынскую столицу Александр Невский должен был, по обычаю степных завоевателей, пройти сквозь очистительный огонь двух костров и поклониться монгольским святыням, прежде чем вступить в шатер хана Батыя. Такому унизительному обряду подвергались все русские князья. Отказ от него грозил немедленной смертной казнью, как это случилось, например, с князем Михаилом Всеволодовичем Черниговским.

Александр Ярославич вежливо, но твердо отказался совершить нехристианский обряд в виде поклонения монгольским идолам. Ханским слугам он сказал:

«Не подобает ми, христианину сущу, кланятися твари, кроме Бога; но поклонитеся Святой Троице, Отцу и Сыну и Святому Духу, иже сотвори небо, и землю, и море, и вся, яже в них суть».

Ханские чиновники поспешили сообщить Батыю о неповиновении новгородского князя. Тот остался в ожидании стоять у горящих костров. Трудно сказать почему, но властитель Золотой Орды решил не подвергать князя унизительному для русского человека обряду и принял его у себя.

— Князь Александр хочет стать вторым Михаилом, великий хан.

— Он тоже не хочет поклониться степным богам? Сказал почему?

— Нам — нет. Сказал, что скажет только великому хану. Велишь казнить его?

— Пока нет. Он в русской земле великий темник. Князя Александра казнить просто так нельзя. Хочу его выслушать, почему он моим богам поклониться не хочет.

— Звать его, великий хан?

— Зови...

К «золотому» шатру князь шел мимо костров под удивленными взглядами Батыевых телохранителей. У самого шатра ханские чиновники тщательно обыскали гостя, ища спрятанное оружие. Только после этого секретарь хана торжественно произнес имя гостя и велел войти, не наступая на порог, через восточные двери. Через западные двери входил лишь сам правитель-чингисид. Для остальных такой поступок мог окончиться только смертью.

Войдя в просторный шатер из китайского шелка, Александр Ярославич подошел к Батыю, который сидел на троне из слоновой кости, украшенном золотыми листьями, и поклонился ему по монгольскому обычаю. То есть четырехкратно пал на колени, простираясь по земле. После этого новгородский князь сказал основателю Золотой Орды давно обдуманные слова приветствия. Хан Батый спросил:

— Почему ты, князь, не боясь смерти, отказался выполнить наши обряды?

Александр Ярославич отвечал спокойно и бесстрашно:

— Великий хан! В нашем Святом Писании говорится: «Никто не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и мамоне (богатству, стяжательству. — А.Ш.)».

Князь Александр Ярославич вновь поклонился хану Батыю и продолжил:

— Я поклоняюсь тебе, потому что ты человек и царь, но твари поклоняться не стану. И Священный Воитель (так монголы звали Чингисхана после его смерти, не произнося имени величайшего в мировой истории завоевателя. — А.Ш.) в своих законах признавал веру иноплеменников. Мы же получаем православие с рождения от предков наших и вопрошаем: не кто ты по крови, а как веруешь? Но знаем и другое: что у Всевышнего все веры равны. И русские люди, живущие совместно с другими народами, силой не заставляют менять их верования.

Удивленный речью князя-полководца, хан Батый отвечал ему так:

— Да, князь, ты знаешь монгольские законы. В наших улусах поклоняются многим идолам, но у монголов есть единый добрый верховный Бог. Он и только он охраняет нас от всяких несчастий.

— У русских, великий хан, тоже один Бог. Мы верим в него и поклоняемся только ему.

— Монголы верят и в других своих богов.

— Я знаю об этом, великий хан. То, что твой народ поклоняется очищающему огню, мне ведомо. Но русские очищают себя от дурных помыслов по-другому.

— Как же можно очистить себя от зла без огня?

— Христианской молитвой о спасении заблудшей души, великий хан.

— Тогда скажи мне, где живут духи умерших у твоего народа? Мы, монголы, верим, что дух ушедшего из жизни еще долго витает над его могилой.

— Для этого, великий хан, вы сажаете куст над могилой, чтобы дух мог найти себе приют, опустившись на ветки куста.

— Да, так считается у монголов с того времени, когда в степях по Онону жил еще отец моего славного деда Чингисхана.

— Православные же христиане, великий хан, с детства верят только в духов своих богов, которые называются святыми.

— Они не хотят поклоняться нашим духам?

— Мы можем оскорбить ваших духов, великий хан.

— Как вы можете обидеть монгольских духов?

— Монголы живут в бескрайних степях, великий хан. Ваши духи любят просторы. Мы, русские, как ты сам видел, живем в лесах. Духи монгольского народа не будут жить в северных лесах, как и сами монголы. Там негде пасти табуны.

— Ты, князь, хочешь сказать, что если монголы будут жить в твоих лесах, то наши духи за ними туда не пойдут?

— Не пойдут, великий хан. Духи твоего народа всегда жили и кочевали в степях.

— А нашим богам и домашним божествам, которых мы зовем онгонами, русские не могут поклоняться потому, что это боги монголов, а не ваши. Так?

— Так. Ведь одна монгольская семья не поклоняется божествам соседней семьи. Об этом великий Чингисхан, твой дед, говорил своим детям и внукам.

— Ты сказал правду. А откуда ты знаешь, что завещал своему народу мой дед Чингисхан?

— Когда я приехал вчера в Орду, то через толмача долго говорил с твоим секретарем-китайцем, человеком большой учености.

— Зачем ты говорил с ним, князь?

— Чтобы знать чингисхановские завещания и ваши законы-ясы. Ведь Русь теперь данник Золотой Орды. Чтобы хоть в малом не обидеть ваших богов и не обидеть своих, великий хан.

— Ты, князь, мудр. Завтра приходи ко мне на обед. Я хочу еще говорить с тобой...

Александр Невский, отправляясь в Орду, действительно постарался побольше узнать о монголах: их верованиях, нравах, законах-ясах, быте, церемониях и устоях власти. Он хотел понять суть нынешних и будущих отношений Золотой Орды и Руси, поскольку монголы не собирались ставить своих юрт на лесных полянах и превращать возделанные поля в пастбища. Поэтому он нашел объяснение гибели князя Михаила Черниговского. Брату Андрею Ярославичу и боярам, которые сопровождали их в поездке, сказал:

— Князья могут после войны гибнуть в Орде из-за того, что не понимают ее, хотят жить по старине...

Новгородский князь постарался узнать, что значит огонь в религиозном умонастроении монголов. У них с древних времен был распространен культ огня — один из первобытных культов всех народов. Запрещалось бросать в огонь грязные вещи, перешагивать через него, заливать водой. Чужеземцев, прибывавших к ханскому двору, заставляли пройти между двух костров, дабы очистить от недобрых помыслов.

В огонь бросали и часть привозимых хану даров. Но такой обычай, к слову сказать, сохранялся только в самом начале существования Золотой Орды. «Практицизм» быстро взял верх над «профессиональными интересами» степных шаманов. Русских князей, привозивших в первые годы сарайскую дань, поражало:

— Смотрите! Шаманы сорок сороков соболей в костер у золотой юрты бросают... И бочонок меда в огонь катят...

Понял Александр Невский и почему монголы требовали у иноземцев поклоняться кусту. Исследователи и сегодня считают, что это один из самых загадочных обрядов степного народа. Он связан скорее всего с культом предков. Монголы верили, что дух умершего некоторое время витает над могилой. Для того чтобы дать ему приют, в могилу втыкали ветку сосны или заранее сажали особый куст — будущее пристанище души. С этого священного куста запрещалось срезать ветки, и сам он в известной мере становился объектом поклонения — чтили как бы душу умершего.

Знал Александр Невский и о силе влияния шаманов на степной народ и его ханов. Ведь не случайно же среди послов, которых отправил Батый к рязанскому князю, была «колдунья». Шаманские божества имели вид войлочных или выделанных из шкур идолов, напоминающих человеческие фигурки.

Монгольские семейные и родовые божества — онгоны — были в каждой юрте, будь то великий хан или простой пастух. Они обычно имели вид тряпичных кукол, вырезанных из войлока человечков. Онгоны вели кочевую жизнь вместе со своими хозяевами.

Поэтому Александр Невский так поразил хана Батыя при первой их встрече. Из сохранившихся источников известно, насколько монголы, как и другой степной народ, почтительно относились к гостям, которые знали и не нарушали их обычаев, уважительно относились к их вере...

Хан Батый после разговора с князем-данником, поразившим его своей ученостью, помиловал его и принял милостиво. Историки по сей день пытаются установить истинную причину такой действительно великодушной милости властителя Золотой Орды, жизнь которого была полна проявлений самой крайней жестокости не только к покоренным народам, но и к собственным подданным.

Но тогда, после разговора с русским князем, хан Батый, подумав, сказал своим вельможам:

— Сегодня я его милую. Пока. Сегодня он мой гость. Пусть несет моим женам подарки...

Жизнь отдельного человека всегда мало что значила для степных ханов. В их стихийном завоевательном движении по евразийскому континенту, разрушившем многие процветающие государства и сравнявшем с землей огромное количество городов, смерть была обычным, естественным явлением, никого не удивлявшим.

Подлинной азиатской жестокостью веет от слов Чингисхана, записанных ученым арабом Рашид-уд-Эддином:

«Наслаждение и блаженство человека состоит в том, чтобы подавить восставшего, победить врага, вырвать его из корня, заставить вопить служителей их, заставить течь слезы по лицу и носу их...»

В этих словах Чингисхана есть нечто глубоко равнодушное к страданиям и смерти отдельного человека. Но наряду с жестокостью в монгольских ханах уживалось уважение к храбрости и мужеству противника. Иногда следствием этого являлось великодушное помилование врага, оказываемое под влиянием непосредственного ощущения увиденного и услышанного.

Тот же хан Батый, приказав умертвить князя Михаила Черниговского, неожиданно для окружающих помиловал киевского посадника Димитрия, захваченного в плен после разрушения стольного града Киева. Когда к нему подвели связанного воеводу, израненного, но гордо держащего непокрытую голову, Батый, к удивлению окружавших его, сказал:

— Развяжите и отпустите этого темника. Жалую ему жизнь за мужество его против меня...

Помилование князя Александра Невского в золотоордынской столице могло быть следствием его полководческой славы. Быть может, оно объясняется и тем, что на хана Батыя произвела впечатление внешность победителя шведов и немецкого ордена, его умение логично и эмоционально доказывать свою правоту.

Летописец отмечал, что хан Батый дивился, глядя на красоту русского князя, и сказал своим вельможам, как записано в летописи, следующие слова:

«Воистину поведаша ми, яко несть подобна мужу сему князю».

Мужество и прямота суждений Александра Ярославича удивили не только самого хана Батыя, но и его родственников-чингисидов и ближайшее окружение. Старший сын-наследник Сартак пожелал стать названым братом русскому князю-воителю. Подобное монгольскими обычаями разрешалось.

Сартак подробно расспрашивал гостя о христианских канонах и сам рассказывал об обычаях и законах своего народа. В них и в постулатах православия оказалось много схожего: не лги, не воруй, не обижай ближнего. Вот только «не убий» никак не соответствовало поведению монгольских воинов в завоевательных походах.

Долгое пребывание в Сарае многому научило новгородского князя. Он внимательно изучал быт и нравы покорителей Руси. В своей повседневной жизни монголы, например, не знали воровства и драк. Относясь друг к другу дружелюбно, они с крайним подозрением смотрели на иноплеменников и жестоко обращались с завоеванными народами. Монгольские знатные люди обожали подарки, а собирая дань, проявляли поразительную требовательность и жадность.

Покорив полземли, монголы предпочитали оставаться жителями бескрайних степей — леса их пугали. С этой точки зрения Русь не представляла для степняков жизненного интереса. Грозные завоеватели со своими огромными табунами и стадами размеренно кочевали в приволжских и других степях, иной жизни для себя они просто не видели. Ордынцы, как правило, старались не вмешиваться во внутреннюю жизнь покоренных ими стран.

Наблюдения за бытом и нравами монголов, их знати и самого хана позволили Александру Невскому правильно построить свои отношения с ордынцами. Он сделал верный для будущего Руси вывод: русские княжества, не раздражая ордынцев, могли постепенно восстанавливать былую военную силу.

Итогом поездки (и даров) братьев Ярославичей стало наделение их владениями. Хан Батый распределил между ними русские земли, на первый взгляд весьма неожиданно. Но можно утверждать, что умный азиатский владыка сделал это не без дальнего прицела:

— Велю дать ярлык великого князя в Киеве моему гостю Александру, а ярлык великого князя во Владимире его брату Андрею...

Александр Невский, оставаясь правителем вольного Новгорода, получил от хана Батыя разрушенный град Киев и «всю Русскую землю». Ханский ярлык давал ему право занять древний киевский «стол». Андрею Ярославичу Батый отдал отцовский стольный город на реке Клязьме.

Таким наделением хан Батый сбил с толку не только своих каракорумских завистников. Действительно, после его решения было трудно понять, кто же на разгромленной Руси великий князь. Вроде бы Александр Невский, но крупнейшее Владимирское княжество административно не входило в его владения. С другой стороны, Новгород, где старший сын-наследник Ярослава Всеволодовича сидел на княжеском «столе», был зависим от стольного Владимира.

Многие исследователи считают, что хан Батый, познакомившись с Ярославичами, решил не отдавать их на расправу чингисидам. С сыновьями умершего в Каракоруме великого князя Владимирского у него сложились хорошие отношения. Это давало Золотой Орде немало выгод, прежде всего экономических, поскольку наложенная дань текла из русских княжеств постоянно.

Истории известен и такой факт. Когда великий князь Ярослав Всеволодович отправился в Каракорум, золотоордынский властитель получил оттуда достоверные сведения о том, что русского князя в Монголии ожидает верная смерть. С согласия хана из Сарая вслед владетелю владимирского «стола» был послан гонец по имени Угней, чтобы предупредить об опасности. Но не успел выполнить свою миссию — черное дело уже свершилось.

Существовали и другие обстоятельства, побуждавшие Батыя думать о разделе власти на Руси. Ему было доподлинно известно, что великому хану Гуюку нездоровилось. В далеком от волжских берегов Каракоруме назревала новая схватка за верховную власть в империи. Ее вели различные кланы рода чингисидов. Сын Туракины-хатун, не без влияния матери, стал поговаривать:

— Пора собрать верных завещаниям Чингисхана монгольских воинов и навести порядок в улусе Джучи...

Дело дошло до того, что великий хан (каан) Гуюк вступил в резкую конфронтацию со своим двоюродным братом Батыем. Отношения между Золотой Ордой и Каракорумом поставили их на грань войны. Гуюк во главе значительной армии выступил в поход, однако летом 1248 года он скоропостижно скончался в окрестностях Самарканда.

Батый решил укрепить свое положение в Каракоруме. Хотя он был и самым старшим из претендентов на престол великого хана, но не стремился его занять. Батыя вполне устраивало положение неограниченного владыки огромного улуса, названного им Золотой Ордой:

— Пошлите верных людей в улусы монгольского народа. Пусть скажут моим братьям из рода чингисидов, что я решил остаться в своем Сарае. Хозяин золотой юрты в степи у Ахтубы не будет заглядываться на каракорумский дворец...

Он действительно не хотел покидать свой улус. Вместе с тем хитрый Батый намеревался выдвинуть в качестве кандидата на престол младшего двоюродного брата Менгу. Действительно, в дальнейшем благодаря поддержке из Сарая великим ханом державы монголов стал именно Менгу (Мункэ), который правил с 1251 по 1259 год.

Батый верно рассчитал, что, пока в Каракоруме плетутся многочисленные придворные интриги, особой опасности вызванные в ставку великого хана русские князья не подвергаются. Он поручил одному из своих доверенных мурз передать братьям Ярославичам следующее:

— Пусть едут в Каракорум без страха в сердце. Их отец побывал там в тяжелое, не как сейчас, время...

Из Сарая братья Ярославичи отправились на поклон великому хану в Каракорум. Перед ними лежал длинный путь. Этот путь вел через реку Урал, киргизские (казахские) степи, земли бессерменов — Хиву, через многие горные перевалы в Каракитай и через внутреннюю Монголию в преддверия Китая, в Каракорум. Русские князья ехали под охраной монгольского конвоя по проложенным завоевателями дорогам, меняя коней на почтовых станциях-«ямах».

Протяженность пути от берегов Волги в столицу державы монголов составляла около 7 тысяч километров. Джованни ди Плано Карпини проехал это расстояние в 1246 году за три с половиной месяца (апрель — июль). Он пишет, что он и его спутники ехали налегке, чрезвычайно быстро, с минимальными привалами и постоянно сменяя лошадей. Обозы и караваны это же расстояние проходили примерно за шесть месяцев, продвигаясь за один день на 25—30 километров.

В летописях ничего не сообщается о долгом и дальнем путешествии князя Александра Невского в столицу Монголии. В них говорится предельно кратко:

«...Ходи Святой Александр в Канович».

Нет летописных сведений и о пребывании его в Каракоруме. Но по описаниям людей, которые бывали в Орде в то время, можно понять жизнь монгольской столицы, двора великого хана. То есть восстановить ту историческую обстановку, в которой пришлось жить и действовать братьям Ярославичам, добивавшимся подтверждения полученных в Сарае золотоордынских ярлыков на великое княжение.

Три долгих месяца двигался княжеский караван. Каракорум удивил своим видом. В пустынной сухой степи среди множества юрт возвышался настоящий город, окруженный высокими земляными валами. Из своих завоевательных походов великие ханы приводили в Каракорум огромное число превращенных в рабов ремесленников, мастеровых людей, художников, зодчих-градостроителей. Они и трудились в Каракоруме.

Посланец французского короля в страну монголов монах Рубруквис пишет:

«Там было две большие улицы, одна из которых называется Сарацинской; на той улице идет торг и ярмарка. Много иностранных торговцев ездят по ней, потому что на ней стоит дворец, а также большое количество разных посольств, прибывающих из разных стран. Другая улица называется Китайской, и на ней живут ремесленники. Кроме этих двух улиц есть палаты, где живут секретари хана, (город) окружают земляные валы с четырьмя воротами.

У восточных ворот торгуют просом и другими сортами зерна, которого там очень немного. У западных — торгуют баранами и козами; у южных — быками и повозками, и у северных — конями».

В Каракоруме тех лет насчитывалось двенадцать храмов верующих разной национальности и разных религиозных верований, две мусульманские мечети и одна христианская церковь. Ее посещали приезжающие иностранцы-христиане и русские пленники, которых здесь насчитывалось немало.

В самом центре Каракорума находилось жилище великого хана. Ко времени прибытия братьев Ярославичей ханский дворец еще не был выстроен. Гуюк имел иную резиденцию — это был невероятных размеров шатер на многочисленных столбах, украшенных золотыми листьями. Шатер окружала расписная деревянная ограда.

Римский посол Джованни ди Плано Карпини так описывал жилище великого хана Гуюка:

«Мы нашли там светло-пурпуровый шатер, настолько большой, что в нем могли поместиться более двух тысяч человек. Вокруг шла балюстрада, наполненная различными картинами и статуями...»

Посол Папы Римского, по совместительству разведчик, писал дальше:

«В палисаде у шатра было двое ворот, через одни из которых входил сам император, даже без телохранителей, так что ворота эти оставались все время закрытыми, и никто не осмеливался входить в них, а входили в другие, где стояли телохранители с мечами, луками, стрелами. Если же подходил к воротам кто-либо из простых, то его били палками или даже разили стрелами».

Таков был по описаниям очевидцев вид столицы Монгольской державы ко времени приезда в нее Александра Ярославича и его младшего брата Андрея. Неизвестно, застал ли он в Каракоруме живым великого хана Гуюка.

Но, без всякого сомнения, русские князья стали свидетелями длительной смуты и борьбы за великоханский престол. Смута в Каракоруме продолжалась почти пять лет, и только в 1251 году Великий курултай (съезд монгольских феодалов) провозгласил чингисида Менгу правителем государства монголов.

Братья Ярославичи покинули Каракорум до курултая. В межцарствие правила вдова умершего великого хана, которая надолго, по крайней мере на год, задержала у себя русских князей. При бюрократической системе монгольского управления для получения ярлыка на княжение нужно было пройти через много ступеней власти, всюду богато одаривая различных чиновников и просто придворных писцов.

В Каракоруме, озабоченном предстоящими выборами нового великого хана, далекой от монгольских степей Руси никто не хотел придавать большого значения. Не до того было. Поэтому решение властителя Золотой Орды хана Батыя осталось в силе: никто не хотел его ни отменить, ни изменить.

В конце концов братья Ярославичи добились окончательного решения. Александр Невский получил ярлык на великое княжество Киевское, его брат Андрей — на великое княжество Владимирское. Как показали последующие события, в таком распределении великокняжеской власти на Руси правителем Сарая была заложена мина замедленного действия. После этого братья были отпущены ханшей-вдовой на Русь.

В самом начале 1250 года Александр и Андрей Ярославичи возвратились домой, прибыв туда зимой. Поездка в Сарай и Каракорум длилась три с лишним года. Они возвращались с одинаковыми думами:

— Как там, на Руси, было без нас?

— Целы ли наши стольные грады?

— Есть ли мир в Отечестве нашем?

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница