Царские добродетели Даниила Романовича
В образе Даниила Романовича его придворным летописцем выведена и другая, еще более характерная черта, уподобляющая русского князя византийскому императору. Торжествуя победу над своими непримиримыми врагами, не раз пытавшимися его убить, Даниил проявляет редкое на Руси милосердие и христианское смирение, прощая обиды и отказываясь покарать преступников.
Когда в 1238 г., после долгих лет тяжелой борьбы Даниил овладел наконец галицким столом, он великодушно простил всех местных бояр, не раз ему изменявших, говоря:
Милость полоучисте, пакы же сего не створисте, да не во горьшая впадете.1
В самый разгар борьбы за Галич, когда покушения на жизнь Даниила следовали одно за другим, верным людям князя удалось схватить главных заговорщиков из числа «безбожных» галицких бояр — Молибоговичей, которые вместе со своими приспешниками в числе двадцати восьми человек были препровождены к князю. Однако вопреки ожиданиям Даниил и на этот раз помиловал своих злейших врагов: «И ти смерти не прияша, но милость полоучиша».2
Совершенно вопиющий случай произошел однажды во время пира, устроенного Даниилом, где присутствовали не только его дружинники, но также бояре из числа его врагов. Один из них, не названный летописцем по имени, как мы уже видели, плеснул в лицо князю вином из своей чаши. И вновь Даниил проявил чудеса выдержки и христианского смирения:
И то емоу стерпевшоу. Иногда же да Богъ имъ возомьздитъ.3
В данном эпизоде летописец, несомненно, ведет речь о нанесении Даниилу тягчайшего личного оскорбления, совершенного публично одним «от техъ безбожныхъ бояръ». По-видимому, здесь подразумеваются бояре Молибоговичи, только что великодушно прощенные князем за их прежние преступления.
Чем объяснить столь неестественную мягкость в поведении князя, граничащую с полным безволием? За эту мягкость, по мнению Н.Ф. Котляра, Даниила осуждает даже его верный летописец.4 Недоверие к рассказу летописи о труднообъяснимых поступках князя привело В.Т. Пашуто к его ошибочному пониманию: «Когда с помощью боярина Демьяна заговор в Галиче был раскрыт, — писал исследователь, — то князь Даниил предпринял первые карательные меры: семья Молибоговичей была арестована и у нее отняты земли на Волдрисе <...> видимо, пострадал и боярин Филипп».5
На самом деле о «карательных мерах» Даниила известно следующее: княжий сидельничий Иван Михайлович был послан в погоню «по неверных Молибоговичихъ и по Волъдрисе, и изимано бысть ихъ 20 и 8». Ни о каких земельных владениях семьи Молибоговичей, а тем более об их изъятии здесь нет и помину. Фигурирующее же в тексте имя Волдрис имеет отношение к физическому лицу (это один из участников событий), а не к географическому объекту, вообще не известному летописи. Таким же фантомом следует признать и «страдания» другого врага Даниила, боярина Филиппа, о которых летописец, вопреки Пашуто, и вовсе не говорит ни слова.6
Не доверяет рассказу галицкого летописца о милосердии и христианском смирении Даниила Романовича и Н.Ф. Котляр. Особое недоверие вызывает у него сообщение об оскорблении, нанесенном князю во время пира одним из «безбожных» бояр Молибоговичей, которое князь стерпел, полагаясь на возмездие Божие. Вряд ли, полагает Котляр, летописец отразил здесь реальное событие: «князь, да еще и столь храбрый и гордый рыцарь, как Даниил, не смог бы стерпеть тяжкой обиды от своего вассала».7 Какое же в таком случае событие отразил здесь летописец? Выходит, что вымышленное. Но для чего придворному историографу понадобилось порочить своего князя, «храброго и гордого рыцаря», приписывая ему поступки, которых он не совершал?
На наш взгляд, объяснить странное поведение Даниила, ставящее в тупик новейших исследователей, невозможно, оставаясь лишь в контексте известий Галицко-Волынской летописи. Между тем, поступки князя обретают смысл, если оценивать их с точки зрения византийских религиозно-этических норм, обусловливающих поведение монарха и ограничивающих его всевластие.
Ил. 168. Император Александр I. Мозаика. Константинополь. Начало X в. Открыта в 1958 г. Собор Св. Софии (Стамбул, Турция)
В Византии милосердие и смирение считались одними из главных добродетелей правителя, его нравственным долгом перед своими подданными. Идея христианского смирения вырабатывалась здесь в связи со становлением православной идеологии власти в обстановке борьбы с императорами-иконоборцами и нашла свое наиболее полное завершение в учении о благочестии Иоанна Дамаскина — главного идеолога византийской «политической ортодоксии».8
Во время официальных церемоний василевс представал перед подданными в полном властном облачении с державой и скипетром, однако при этом в одной руке он держал также акакию — шелковый мешочек с земным прахом. В таком виде византийские цари изображались на государственных печатях, монетах, а также на парадных мозаичных портретах.9 Во время военного триумфа василевс смиренно шествовал по главной столичной улице позади своей парадной колесницы, на которую была водружена икона Богоматери Одигитрии, как это показано на одной из миниатюр Мадридского списка «Истории» Иоанна Скилицы.10
Одним из наиболее ярких внешних проявлений идеи христианского смирения в ритуальном поведении византийского императора стал зафиксированный в различных источниках обряд омовения ног нищим. Царь должен был лично участвовать в этом важнейшем для империи ритуале, происходившем ежегодно в Великий четверг в храме Св. Софии. В присутствии патриарха, высшего духовенства, аристократии, сановников и при стечении множества народа василевс собственноручно совершал упомянутое омовение, для которого специально отбирались двенадцать человек из числа беднейших граждан.11
Регулярные проявления глубокого христианского смирения императора имели целью демонстрацию его подданным богоизбранности правителя, его особых добродетельных качеств, не доступных простому человеку. Признание царя земным воплощением Христа постоянно требовало новых подтверждений его божественной сущности. Наряду с ритуальным смирением и самоуничижением, василевс должен был регулярно совершать акты христианского милосердия и всепрощения, в том числе и в отношении своих политических врагов — заговорщиков и изменников, покушавшихся не только на его власть, но и на саму жизнь.12
Неписаный обычай требовал от царя прощения своих врагов в дни великих церковных праздников, особенно Господних. В такие дни василевс прощал даже самых закоренелых и опасных заговорщиков, вполне сознавая при этом всю меру исходящей от них угрозы для своей безопасности.
По сообщению Продолжателя Феофана, император Лев V Армянин (813—820), отлично осведомленный о заговорщической деятельности своего военачальника Михаила Травла, настойчиво добивавшегося императорского престола, полностью изобличив злоумышленника, намеревался предать его смерти. Однако, поскольку Михаил был схвачен и осужден «накануне дня сошествия в мир и воплощения Христа, Слова и Бога нашего», то есть в канун праздника Рождества Христова, Лев под влиянием своей жены Феодосии «даровал Михаилу спасение». Царская милость была явлена на Рождество 820 г. В этом же году помилованный Львом заговорщик совершил переворот и стал новым императором Михаилом II (820—829).13
Рассказывая о мятеже некоего Михаила из Амастриды, правителя Акруна, против своего отца, императора Алексея I (1081—1118), Анна Комнина отмечает, что после поражения и захвата мятежника император великодушно простил его, поступая подобно Христу, прощавшему своих врагов. «Еще не успело солнце скрыться за горизонтом, — пишет Анна, — как узник оказался свободным и приговоренный к смерти получил бесчисленные дары». Далее Анна свидетельствует, что подобные случаи были обычным делом для Алексея:
Такую доброту мой отец-император проявлял постоянно.14
По свидетельству Никиты Хониата, император Исаак II Ангел великодушно помиловал опаснейшего мятежника Алексея Врану, не раз пытавшегося совершить государственный переворот и захватить императорский престол. Василевс не только полностью простил заговорщика, но и вернул ему свое доверие: Врана был назначен командующим византийскими войсками, направленными на подавление восстания в Болгарии. Изменник не замедлил воспользоваться удобным случаем для нового мятежа.15
Когда же Врана потерпел новое поражение и бежал, бросив своих сторонников, примкнувших к заговору против Исаака, василевс вновь явил царское великодушие к своим заблудшим подданным:
Царь, — пишет Хониат, — даровал всем полное прощение и, благосклонно приняв прибывших, советовал им только принесть покаяние в нарушении данных ему клятв...16
Следуя византийским представлениям о царском благочестии и нормам поведения государя, Даниил демонстрирует своим подданным присущие ему важнейшие нравственные качества подлинного царя-самодержца — глубокое христианское смирение и милость к поверженным врагам. Тем самым, в духе византийской традиции, старший сын и наследник Романа нарочито проявляет свою царскую богоизбранность, понимаемую как способность совершать поступки, подобные великим деяниям Христа.
По-видимому, христианские добродетели Даниила не всегда получали одобрение в его ближайшем окружении, особенно среди старых дружинников его отца. Последние предостерегали молодого князя от чрезмерной мягкости к своим врагам и противопоставляли его христианскому благочестию простую и грубую заповедь, отражающую нормы древнерусской политической морали: «Не погнетши пчелъ, медоу не едать!».17 Такую поговорку, как мы помним, любил повторять отец Даниила, сводя счеты со своими многочисленными врагами.
Примечания
1. ПСРЛ. Т. II. Стб. 778.
2. Там же. Стб. 763.
3. Там же.
4. Котляр Н.Ф. Комментарий // Галицко-Волынская летопись... С. 225.
5. Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. С. 212.
6. См.: Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. Очерки социально-политических отношений в домонгольский период. Князь, бояре и городская община. СПб., 2001. С. 511—512.
7. Котляр Н.Ф. 1) Галицко-Волынская летопись (источники, структура, жанровые и идейные особенности) // ДГ. 1995 год. М., 1997. С. 99; 2) Комментарий. С. 225.
8. Beck H.-G. Das byzantinische Jahrtausend. München, 1978. S. 78 f.; Чинуров И.С. Политическая идеология средневековья. С. 26 и сл.; Louth A. St. John Damascene: tradition and originality in Byzantine theology. Oxford, 2002.
9. Treitinger O. Die oströmische Kaiser- und Reichsidee. S. 148; Whitting P.D. Byzantine Coins. New York, 1973. P. 296. См. также: Кондаков Н.П. Мифическая сума с земной тягою // Списание на Българската Академия на науките. Клон историко-филологически. Кн. 22. София, 1921.
10. Божков А. Миниатюри от Мадридския ръкопис на Йоан Скилица. София, 1972. С. 113. Ил. 67.
11. Treitinger O. Die oströmische Kaiser- und Reichsidee. S. 126 f. См. также: Каждан А.П. Византийская культура. СПб., 2000. С. 105—106.
12. Подробнее см.: Treitinger O. Die oströmische Kaiser- und Reichsidee; Чинуров И.С. Политическая идеология средневековья...
13. Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей. С. 27 и сл.
14. Анна Комнина. Алексиада. С. 380.
15. Никита Хониат. История... Т. II. С. 28, примеч. 2.
16. Там же. С. 46.
17. ПСРЛ. Т. II. Стб. 763.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |