Роман Мстиславич и Александр Македонский
Дошедший до нас текст Галицко-Волынской летописи открывается пышным посмертным панегириком князю Роману Мстиславичу, сохранившимся в виде фрагмента. Летописец, в частности, подчеркивает военную доблесть князя, проявленную в борьбе с половцами, сравнивая его с различными свирепыми и кровожадными хищниками — львом, рысью, орлом, туром и даже крокодилом:
оустремил бо ся бяше на поганыя яко и левъ, сердить же бысть яко и рысь, и гоубяше яко и коркодилъ, и прехожаше землю ихъ яко и орелъ, храборъ бо бе яко и тоуръ.1
Яркая летописная характеристика князя неизменно привлекает внимание исследователей, благодаря своим необычным литературным достоинствам и образным сравнениям. По мнению Н.Ф. Котляра, посмертный панегирик Роману Галицко-Волынской летописи представляет собой «один из лучших образцов древнерусской ораторской прозы».2
Каково было происхождение и символический смысл столь образной и неординарной характеристики героя?
Еще В.Ф. Миллер отметил стилистическое сходство и возможное литературное родство летописной похвалы Роману и «Слова о полку Игореве», полагая, что в словах галицкого летописца мог отразиться фрагмент недошедшей начальной части «Слова».3 Наблюдения Миллера нашли поддержку других исследователей. На близость к традициям эпической поэзии летописной похвалы Роману указывал Н.К. Гудзий.4 Л.В. Черепнин отмечал, что среди текстов Галицко-Волынской летописи «наибольшую близость к "Слову о полку Игореве" обнаруживает начало Летописца Даниила Галицкого, представляющее собой самостоятельное литературное произведение, внесенное в текст Летописца». Летописная характеристика галицко-волынского князя «составлена в стиле Слова (сравнение Романа со зверями: тур, орел)».5
Впрочем, прямое соотнесение летописной характеристики доблестей Романа с поэтическими образами «Слова о полку Игореве» имеет и свои недостатки. Так, Д.С. Лихачев настаивал на несходстве авторской манеры галицкого летописца и создателя «Слова». Хотя оба автора мастерски используют образы животного мира для характеристики своих героев, автор «Слова» «никогда не вводит в свое произведение иноземных зверей. Он реально представляет себе все то, о чем рассказывает и с чем сравнивает. Он прибегает только к образам русской природы, избегает всяких сравнений, не прочувствованных им самим и не ясных для читателя».6
Действительно, сравнение Романа Мстиславича со львом и крокодилом, к которому прибегает галицкий книжник, скорее должно свидетельствовать о заимствовании подобных приемов из иностранного литературного источника.
Литературный кругозор составителя летописного панегирика Роману, несомненно, должен был включать Славяно-русские переводы таких иностранных произведений, где можно было почерпнуть сведения об экзотических для Руси животных и птицах, а также примеры использования их образов для характеристики выдающихся личных качеств героев.
В литературе уже высказывались предположения о том, что источник необыкновенного сравнения галицко-волынского князя с экзотическими хищниками следует искать в византийской традиции. «Очевидно, — отмечал А.Н. Робинсон, — не без помощи литературно-эпической традиции, возможно, византийской (сравнения со "львом", "крокодилом"), в летописи рассказывается о том, как Роман боролся с половцами, подобно какому-то чудесному герою, объединившему свойства могучих и свирепых зверей и птиц».7
Ил. 160. Вознесение Александра Македонского. Композиция тимпана восточного прясла южного фасада Дмитровского собора. Резьба по камню. Конец XII в. (Владимир, Россия)
Давно отмечено, что составители Галицко-Волынской летописи и в особенности ее первой части — Летописца Даниила Галицкого — в своей работе использовали широкий круг произведений переводной византийской литературы. Как установил еще А.С. Орлов, среди главных иностранных источников галицкого книжника помимо библейских книг были также «История иудейской войны» Иосифа Флавия и славянские переводы хорошо известных в Византии хроник Георгия Амартола и Иоанна Малалы.8
Это второй, известный в Древней Руси случай масштабного влияния на летопись переводной исторической литературы. «Первый раз, — писал Д.С. Лихачев, — византийские хроники были привлечены для восполнения русского летописания при Владимире Мономахе; второй раз византийские хроники оказывают влияние на стиль и на самый тип повествования при Данииле <...> Сильные князья стремятся подражать византийским императорам и вводят у себя придворную хронография, отчасти сходную с византийской».9
Среди литературных источников Галицко-Волынской летописи А.С. Орлов, а вслед за ним и другие исследователи отмечают также и древнерусский перевод «Александрии» — популярного греческого романа, посвященного жизнеописанию царя Александра Македонского.10 Сложившееся еще в эллинистическую эпоху, это яркое и самобытное произведение было широко распространено не только в Византии, но и в Западной Европе.11 В древнерусской литературе роман об Александре в ранних редакциях известен только в составе нескольких переводных хронографов, восходящих к хронографическому своду XIII в.12
Составитель Летописца Даниила Галицкого неоднократно обращался к тексту «Александрии», черпая из него образы и примеры, способствующие усилению эмоционального впечатления от описываемых им событий и характеристик героев. По наблюдениям Л.В. Черепнина, в уста князя Даниила галицким книжником в несколько перефразированном виде были вложены некоторые из монологов Александра Македонского, а унижения, испытанные галицким князем в ставке Батыя, совпадают по тону с сетованиями автора «Александрии» по поводу униженного положения персидского царя Дария после поражения от Александра.13
Очевидно, не обошлось без влияния текста «Александрии» и при составлении летописного панегирика Роману Мстиславичу. Согласно А.С. Орлову, стилистическими источниками для летописной похвалы князю явились характеристики Геракла (первая книга Хроники Иоанна Малалы), Святослава («Повесть временных лет») и Александра Македонского («Александрия»).14
К такому же выводу пришел недавно В.М. Рычка. Исследователь считает, что похвала князя-воителя Романа Мстиславича «скроена галицким книжником из готовых литературных лекал».15 Причем главным мотивом летописца было уподобление своего героя именно царю Александру. Этот мотив развивается посредством ряда приписываемых ему «звериных» черт.16
Уподобление летописцем Романа Мстиславича орлу и льву находит многочисленные параллели в текстах древнерусского перевода романа об Александре первой редакции, отразившихся в составе Архивского и Виленского хронографов, а также первой редакции Летописца Еллинского и Римского.17 Благодаря публикации В.М. Истриным текстов первой и последующих редакций древнерусского перевода «Александрии», а также недавней публикации О.В. Твороговым и С.А. Давыдовой основных списков Летописца Еллинского и Римского, мы имеем возможность проведения сравнительно-текстологического сопоставления памятников.
Образы орла и льва выступают в «Александрии» постоянными атрибутами великого македонского царя с момента его рождения и до самой смерти. Так, о скором рождении Александра, зачатого его матерью Олимпиадой от бога Амона, его отец Филипп, находившийся в дальнем походе, узнает из вещего сна, в котором перед ним явился сам бог Амон и предъявил свою грамоту с печатью, изображающей голову льва. Толкователи сновидений пояснили Филиппу, что у его жены
раждааися отрокъ еллинъ, до въстока проидеть, брани творя, акы левъ, и пусты грады творить.18
Внешнее сходство со львом чудесным образом запечатлевается в самом облике Александра и всячески подчеркивается в его описаниях автором «Александрии». Воеводы Дария докладывали своему повелителю, что образ Александра по храбрости его подобен образу льва:
по храбромоу его дръзновению образъ есть его, по всемоу оубо лвовъ обзаръ имать.19
Отметим, что в текстах древнерусского перевода «Александрии» можно найти и прямое уподобление Александра Македонского льву и рыси именно как воителя в описаниях его победоносных походов на восточные страны и города («устремляяся на въсточныя грады, акы лев»).20 Этот прием практически дословно повторяет галицкий летописец в похвале Роману («оустремил бо ся бяше на поганыя яко и левъ, сердить же бысть яко и рысь»).
Образ орла в «Александрии» также появляется уже в сценах, связанных с описанием рождения Александра.21 Этот образ всю жизнь сопровождает царя, будучи изображенным, например, на шлеме, подаренном ему царицей Кандакией. Орел появляется и в момент смерти великого правителя. Сообщению о ней в «Александрии» предшествует описание небесного знамения: в ночном небе возникают яркая звезда и летящий с ней рядом орел, вдруг звезда оставляет орла, улетая прочь, и тотчас наступает кончина Александра.22
Очевидно, что образ истребляющего половцев крокодила составитель летописного панегирика Роману также должен был заимствовать из романа об Александре. Сведения об этом экзотическом хищнике в древнерусскую литературу проникали, как известно, из переводных иностранных произведений, главным образом византийских.23 Галицкий книжник мог найти их в тексте о рахмане, приписываемом Палладию, и включенном в виде отдельного фрагмента в состав первой редакции древнерусского перевода «Александрии». Здесь рассказывается о посещении Александром чудесной страны, населенной «блаженными» людьми, в реках которой обитало страшное и непобедимое чудовище крокодил, «егоже всякъ звърь боится».24
Есть серьезные основания полагать, что в Галицко-Волынской Руси одновременно с составлением текста Летописца Даниила Галицкого шла подготовка обширного хронографического свода, включавшего в себя русские переводы наиболее известных византийских произведений, посвященных всемирной истории. Эта работа была закончена галицкими книжниками ок. 1262 г., когда был создан объемистый сборник, содержащий фрагменты библейских книг, перевод «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия, фрагменты Хроник Иоанна Малалы и Георгия Амартола, а также полный текст первой редакции «Александрии». О своде 1262 г. можно судить по его сохранившейся копии конца XV в. — сборнику, принадлежавшему некогда Екатерине II, а ныне хранящемуся в Российском государственном архиве древних актов в Москве (№ 279/658).25
По всей видимости, перевод «Александрии» был известен на Руси ранее середины XIII в. Согласно А.С. Орлову, неоспоримо «раннее влияние ее на риторику исторических повестей со стороны стиля, со стороны метафор и художественных формул (например, на летопись XIII или даже XII в.)».26 Не исключено, что знакомство с романом об Александре на Руси могло произойти в еще более раннее время посредством славянского перевода, выполненного в Болгарии.27
Примечания
1. ПСРЛ. Т. II. Стб. 716.
2. Котляр Н.Ф. Роман и Романовичи в исторической и поэтической традиции // ДГ. 2002 год. М., 2004. С. 116.
3. Миллер В.Ф. Взгляд на «Слово о полку Игореве». М., 1877. С. 138—142.
4. Гудзий Н.К. Галицко-Волынская летопись // История русской литературы. Т. II, ч. 1. М.; Л., 1946. С. 26—27. См. также: Гудзий Н.К. «Слово о полку Игореве» и древнерусская литературная традиция // Гудзий Н.К. Литература Киевской Руси и украинско-русское литературное единение XVII—XVIII веков. Киев, 1989. С. 164.
5. Черепнин Л.В. Летописец Даниила Галицкого // ИЗ. Т. 12. М., 1941. С. 238.
6. Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве» и особенности русской средневековой литературы // Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. Л., 1985. С. 23.
7. Робинсон А.Н. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья XI—XIII вв. М., 1980. С. 263.
8. См.: Орлов А.С. 1) К вопросу об Ипатьевской летописи // ИОРЯС. Т. XXXI, кн. 1. Л., 1926; 2) О Галицко-Волынском летописании // ТОДРЛ. Т. V. М; Л., 1947.
9. Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 255.
10. Орлов А.С. К вопросу об Ипатьевской летописи. С. 106, 115—117; Гудзий Н.К. Галицко-Волынская летопись. С. 25—26; Творогов О.В. Древнерусская литература // Очерки истории культуры славян. М., 1996. Т. I. С. 450—451.
11. См.: Ботвинник Н.М. «Роман об Александре». Рукописная традиция и история изучения текста // Byzantinorossica. СПб., 2003. Т. 2; Блескина О.Н. Латинские «Александрии»: истоки и версии // Там же.
12. Подр. см.: Истрин В.М. Александрия русских хронографов: исследование и текст. М., 1893; Творогов О.В. 1) Древнерусские хронографы. Л., 1975. С. 85—88; 2) Александрия Хронографическая // СККДР. Л., 1987. Вып. 1.
13. Черепнин Л.В. Летописец Даниила Галицкого. С. 233.
14. Орлов А.С. К вопросу об Ипатьевской летописи. С. 104.
15. Ричка В.М. «Буй — Роман» // Ruthenica. Київ, 2010. Т. 9. С. 149.
16. Там же. С. 150—151.
17. Истрин В.М. Александрия русских хронографов. С. 243—249.
18. Истрин В.М. Александрия первой редакции // Истрин В.М. Александрия русских хронографов. Прилож. I. С. 12.
19. Там же. С. 53. См. также: Летописец Еллинский и Римский. Т. I. Текст / Осн. список подг. О.В. Твороговым и С.А. Давыдовой. СПб., 1999. С. 90, 91, 117, 159.
20. Летописец Еллинский и Римский. С. 110.
21. Истрин В.М. Александрия первой редакции. С. 13.
22. Там же. С. 103—104. См. также: Летописец Еллинский и Римский. С. 177.
23. Подробнее см.: Богданов К.А. О крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и экзотизмов. М., 2006. С. 146—150.
24. Истрин В.М. Александрия первой редакции. С. 106 и сл. См. также: Летописец Еллинский и Римский. С. 144, 164.
25. См.: Орлов А.С. О Галицко-Волынском летописании. С. 24 и сл. См. также: Творогов О.В. Древнерусская литература. С. 450—451.
26. Орлов Л.С. Переводные повести феодальной Руси и Московского государства XII—XVII веков. Л., 1934. С. 22.
27. См.: Thomson F. «Made in Russia». A Survey of the Translations Allegedly Made in Kievan Russia // Millennium Russiae Christianae. Tausend Jahre Christliches Russland 988—1988: Vorträge des Symposiums anlässlich der Tausendjahrfeier der Christianisierung Russlands in Münster vom 5. bis 9. Juli 1988 / Ed. G. Birkfellner. Münster, 1993.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |