Браки с византийскими принцессами и придворные титулы русских князей
Очевидно, что такой же путь заимствования византийского орла как символа высшей власти был осуществлен и в Галицко-Волынской Руси. Как и в случае с сербским жупаном Стефаном, ставшим зятем императора Алексея III и получившим титул севастократора с правом ношения двуглавого орла на одеждах, галицко-волынский князь Роман Мстиславич, ставший зятем императора Алексея, женившись на его племяннице Евфросинии, вероятно, также должен был получить один из высших титулов империи, дававший право ношения соответствующих знаков отличия.
Цвета на гербах Галицко-Волынской Руси — Перемышльской земли и Червонной Руси, — зафиксированные в описаниях источников XV—XVI вв. (золотой орел на красном или голубом поле), совпадают с описанием цветов знаков орлов, которые, согласно трактату Псевдо-Кодина, соответствовали чину севастократора — золотой, красный и голубой.
Несомненно, брак с византийской принцессой и получение высокого придворного титула повышали ранг Галицко-Волынской Руси и ее правителя в византийской иерархии государств, где Руси в целом традиционно отводилось весьма скромное место.1
На протяжении многих веков в византийских источниках преобладающим определением в отношении ранга русских князей является титул «архонт» (αρχών), который, судя по сфрагистическим материалам, принимали и сами русские князья.2 Этот греческий термин был чрезвычайно широко распространен в византийской общественно-политической практике и применялся как в отношении иноземных правителей (болгарских царей и сербских жупанов, русских князей, правителей Венгрии, вождей кочевников и проч.), так и высших должностных лиц в самой империи (начальников провинций, воинских подразделений, административных учреждений и проч.).3
Из трактата Псевдо-Кодина явствует, что «архонтами» в Византии признавались обладатели любого из чинов описанной им иерархической лестницы — от первого до восьмидесятого; при этом большая их часть (чины с четвертого по сорок девятый) относилась к «первому разряду архонтов» (ἡπρώτη τάξις τῳ̑ν ἀρχόντων), пользовавшемуся особыми привилегиями.4
По-видимому, титул «архонт» русских князей может быть соотнесен с любым из чинов имперской «табели о рангах». Тем не менее в отношении некоторых «архонтов» Руси можно сделать определенные уточнения.
Можно говорить, например, о сравнительно более высоком положении киевского князя Владимира Святославича (980—1015), женатого на византийской принцессе Анне. Этот вывод как будто подтверждается данными древнерусских и византийских памятников. Киевский митрополит Иларион (середина XI в.), именуя Владимира и некоторых других русских князей «владыками», по-видимому, употреблял это выражение как славянский эквивалент греческого термина «деспот» (δεσπότης).5 А греческий автор составленного в XIII—XIV вв. «Повествования о крещении Руси» (называемого «Хроникой Анонима Бандури» — по имени первого издателя, напечатавшего один из списков памятника в 1711 г.) именует князя Владимира «великим архонтом» (μέγας ἄρχων), «великим королем» (μέγας ῥη̑γας) и «самодержцем» (ημών αύδέντα).6
Ил. 156. Анна Васильевна Палеолог. Большой саккос митрополита Фотия. Золотое шитье. Первая половина XV в. Музеи Московского Кремля (Москва, Россия)
В последующем, однако, статус русских князей в понимании византийцев заметно понизился: в XIV в. греческие авторы приписывали правителям Руси более скромный титул трапезита (τραπέζης, ὁ ἐπὶ) византийского императора, который может соответствовать, очевидно, чину стольника в Московском государстве. По преданию, помещенному в «Ромейской истории» Никифора Григоры (ок. 1291-ок. 1361), некий русский «архонт», подобно многим другим искавший милости императора, был удостоен чина трапезита, и произошло это еще в незапамятные времена Константина Великого.7
В более распространенном виде это предание представлено в так называемом Гейдельбергском кодексе (Cod. Heidelb. Palat. gr. 129), содержащем заметки, выполненные рукой Никифора Григоры и являющиеся эксцерптом неизвестного сочинения другого византийского ученого-энциклопедиста Максима Плануда (ок. 1255 — ок. 1305). Здесь рассказывается, что еще во времена Августа «архонт росов» в знак особого благоволения императора был почтен титулом трапезита. И поэтому, когда к «царю Андронику Палеологу» — Андронику II (1282—1328) или Андронику III (1328—1341) — прибыл «какой-то посол от росов», то, приветствуя императора «от имени своего повелителя», он именовал последнего: «царь росов, а твоего священного величества трапезит» (ὁ βασιλεύς τω̑ν Ῥὼς ὁ ἐπὶ τη̑ς τραπέζης τη̑ς ἁγίας βασιλείας σου).8
Титул трапезита императора, упоминающийся в приведенных известиях, по-видимому, может быть сопоставлен с чином доместик трапезы (δομέστικος τη̑ς τραπέζης), занимающим двадцатое место в списке Псевдо-Кодина; в обязанности доместика трапезы входило прислуживать императору за столом и ранжировать гостей по достоинству на парадных обедах.9
Нетрудно заметить, что положение русских князей сообразно византийской «табели о рангах» напрямую зависело от их родственных отношений с императорами: чем ближе была степень родства, тем выше придворный чин. Помимо уже отмеченного случая с киевским князем Владимиром Святославичем, высший придворный титул встречается в источниках по случаю еще одного русско-византийского династического брака. Так, по сведениям Георгия Сфраидзи, титул деспотиня (δέσποινα) носила старшая дочь московского великого князя Василия I (1389—1425) Анна, вышедшая ок. 1414 г. замуж за наследника византийского престола Иоанна Палеолога, будущего императора Иоанна VIII (1425—1448).10 А самого Василия I византийские источники именуют «великим королем» (μέγας ῥη̑γας) и «аудентом (то есть самодержцем) Московским» (αὐδένιης Μοσχοβίου).11
Брак с племянницей византийского императора, значительно повышающий престиж галицко-волынского князя, а также получение высокого придворного титула должны были выдвинуть Романа Мстиславича на первую ступень среди прочих «архонтов» Руси его времени. По крайней мере, византийская имперская традиция ранжирования государств и правителей предоставляла для этого определенные основания.
Высокий правительственный статус, санкционированный византийским императором, несомненно, давал честолюбивому Роману желанный повод к реализации собственных властных амбиций во взаимоотношениях с другими русскими князьями. Прежде всего это касается его агрессивных действий в отношении киевского князя Рюрика Ростиславича, самовольного распоряжения киевским столом, а также попытки стать законодателем нового порядка междукняжеских отношений (проект «доброго порядка» 1203 г.).
Примечания
1. Изучению этого вопроса посвящен ряд специальных исследований, среди которых отметим работы Г.А. Острогорского и И.П. Медведева: Ostrogorsky G. 1) The Byzantine emperor and the hierarchical world order // The Slavonic and East European Review. T. 35. London, 1956; 2) Русь и византийская иерархия государств // XIII Международный конгресс исторических наук. М., 1970; Медведев И.П. Империя и суверенитет в средние века (на примере истории Византии и некоторых сопредельных государств) // Проблемы истории международных отношений: Сб. ст. памяти акад. Е.В. Тарле. Л., 1972.
2. Литаврин Г.Г., Янин В.Л. Некоторые проблемы русско-византийских отношений в IX—XV вв. // ИСССР. 1970. № 4. С. 48—50. Более полный обзор случаев употребления по отношению к русским князьям терминов αρχών и αρχόντισσα в произведениях византийских авторов, а также в греческих легендах древнерусских княжеских печатей см.: Бибиков М.В. Byzantinorossica. Свод византийских свидетельств о Руси. М., 2004. С. 522—526.
3. Ferluga J. Archon. Ein Beitrag zur Untersuchung der züdslawischen Herrschertitel im 9. und 10. Jh. im Lichte der byzantinischen Quellen // Tradition als historische Kraft. Berlin; New York, 1982; Koder J. Zu den Archontes der Slaven in De administrando imperio, 29.106—115 // Wiener slavistischen Jahrbuch. Bd. 29. Wien, 1983.
4. Pseudo-Kodinos. Traité des offices. P. 210.
5. Поппэ А. Русско-византийские церковно-политические отношения в середине XI в. // ИСССР. 1970. № 3. С. 119. Подобное словоупотребление вообще типично для переводных произведений древнерусской литературы XI—XIV вв. См.: СлДРЯз XI—XIV вв. Т. I. М., 1988. С. 439.
6. Regel W. Analecta Byzantino-Russica. St. Petersburg, 1891—1898. P. 45—47, 49.
7. Nicephori Gregorae Byzantina historiae... / Ed. L. Schopen. Bonnae, 1829. Vol. I. P. 239. Русский перевод см.: Никифор Григора. Римская история, начинающаяся со взятия Константинополя латинянами / Пер. с греч. С.П. Кондратьева. СПб., 1862. С. 230—231.
8. Ševčenko I. Some Autographs of Nicephorus Gregoras // ЗРВИ. Књ. 8. Београд, 1963—1964. С. 447—450.
9. Pseudo-Kodinos. Traité des offices. P. 138, 157, 178, 207, 210, 218, 237, 272.
10. Giorgio Sfranze. Cronaca / Ed. R. Maisano. (Corpus fontium historiae Byzantinae. Vol. XXIX). Roma, 1990. P. 12.
11. Die byzantinischen Kleinchroniken / Hrsg von P. Schreiner. (Corpus fontium historiae Byzantinae. Vol. XII). Bd. I. Wien, 1975. S. 627. Nr. 93/4.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |