Заключение
Приступая к избранной теме, мы говорили во Введении о сравнительно-историческом подходе к изучению политической идеологии как о сопоставлении направления и характера развития этого феномена в Византии и Древней Руси. Завершая книгу, попытаемся объединить наблюдения над отдельными памятниками византийской политической мысли единой линией эволюции, соотнеся ее с материалом древнерусских сочинений.
Фундаментальное положение византийской политической идеологии (божественное происхождение императорской власти) оставалось непоколебленным на всем протяжении истории империи. Это обстоятельство, казалось бы, исключает мысль о возможных изменениях во взглядах на власть. Однако, если рассматривать концепцию божественного происхождения власти не изолированно, но в контексте с сопредельными ей темами, картина изменится. Анализ религиозной и (у́же) конфессиональной компетенции императора обнаруживает элементы развития даже в традиционных сюжетах.
Сакрализованный вариант императорской идеи с выдвинутым на передний план благочестием императора, сформировавшись в VII — начале IX в., не оставался неизменным. В середине IX столетия проблематика религиозного сужается у Фотия до конфессионального. Религиозная аргументация и вероисповедальные мотивы заметно ослабляются в «Учительных главах» Василия I к концу IX в. Ощущается заметная тенденция к обмирщению политической идеологии. Концепция божественного происхождения власти потеснена другими темами. Ее формулировки в памятниках X — конца XI в. стереотипны. Благочестие не играет ведущей роли в представлениях об императорском идеале. Если его перемещение в верхние эшелоны системы ценностей на протяжении VII—VIII вв. было признаком эволюции по сравнению с VI в., то дальнейшая его судьба (с конца IX в.) уже не была связана с основными направлениями в развитии политической идеологии.
Для сакрализованного варианта политической идеологии характерно весьма аморфное отражение социальной структуры общества: подданные императора — его чада, специально выделялись лишь воины. Прочие категории населения не упоминались. Но и в этом разделе политической мысли происходили знаменательные перемены с течением времени. Фотий и Василий I, излагая свои взгляды на социальные обязанности правителя, уже не могут обойти стороной клириков и государственных чиновников (особенно судейских), императорских друзей и «родичей». Упоминание родственников императора связано с началом нового этапа в истории византийской политической мысли.
Тема родовитости, появившись на исходе IX в. в контексте, исключающем ее безусловное значение, не исчезла впоследствии со страниц «княжеских зерцал» бесследно. Становление концепций, признающих социальную престижность знатного происхождения, стимулировалось на рубеже IX—X столетий созданием в политической литературе генеалогий, хотя и имевших поначалу более политический (в смысле оправдания притязаний на власть), чем социальный смысл. Длительный процесс формирования в Византии родовой знати имел результатом аристократизации) общественного сознания в конце XI в., проявившуюся и в политической мысли. Родовитость в сочетании с личной воинской доблестью становятся едва ли не главными достоинствами идеального императора.
Последнее качество также имеет свою историю в рамках политической идеологии, маркируя собой определенные этапы в эволюции мысли. Полководческие функции императора, утраченные идеологией в VIII — начале IX в., появляются вновь как предмет прославления в начале X в. Впрочем, эволюция этого сюжета не ограничивается лишь возвращением полководческих обязанностей в каталог императорских добродетелей. Дальнейшее развитие военной темы проявилось в подчеркивании необходимости личных подвигов императора на поле брани (у Феофилакта Охридского и Алексея I Комнина).
Схематизируя развитие византийской политической идеологии, можно сказать, что она эволюционировала от сакрализованного (VII — начало IX в.) к аристократизированному (с конца XI в.) варианту представлений о власти. Соответственно такой направленности развития значение религиозной тематики постепенно шло на убыль, а роль тематики, связанной с аристократическими идеалами, напротив, возрастала. Такому характеру эволюции отвечали не только изменения в социальном составе господствующей элиты, но и в составе элиты интеллектуальной. Если в VIII — начале IX в. интеллектуальная элита Византии представлена по преимуществу монахами (Иоанн Дамаскин, Феофан Исповедник, Феодор Студит), то в XI — начале XII в. это в подавляющем большинстве случаев светские лица.
На этом фоне иным предстает начальный этап в становлении отечественной политической идеологии. Концепция божественного происхождения власти хотя и была известна в византийском варианте, на Руси модифицируется: ударение ставится на божественном обосновании наследования власти (у Илариона). В этой связи примечательно, что концепцию божественного происхождения власти в «чистом» виде на Руси пропагандирует не Иларион или Владимир Мономах, а обращавшийся к последнему митрополит-грек Никифор.
Представления о престижности знатного происхождения, обусловленные, естественно, на Руси иной, нежели в Византии, социальной действительностью, изначально присутствовали в древнерусской политической мысли, равно как и прославление воинской доблести князя, обретшей в «Поучении» Владимира Мономаха исключительно индивидуальный характер. Необычной могла оказаться для Византии и древнерусская «огласовка» традиционной темы: например, образованность, раскрытая Владимиром Мономахом как знание князем (его отцом Всеволодом Ярославичем) иностранных языков. Разумеется, отмеченные расхождения не означают отсутствия черт, сближающих политическую идеологию Руси и Византии (в частности, указание на соединение власти с благоверием или правоверием у Илариона и Никифора).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |