Церковь Бориса и Глеба в новгородском Детинце (о новгородском источнике «Жития Александра Невского»)
Разрушенная около трехсот лет назад новгородская церковь Бориса и Глеба в Околотке давно привлекает внимание исследователей. Известия о ней немногочисленны, но в ряде случаев они выходят за рамки чисто «архитектурного паспорта» памятника, позволяя ставить сложные проблемы историко-политического характера.
Впервые о строительстве церкви Бориса и Глеба «в граде» упоминается в летописи под 1146 г. Нет сомнения, что это была деревянная постройка, и ей не предшествовала более ранняя одноименная церковь: это первый в Новгороде Борисоглебский храм, он возникает сразу после закладки в 1145 г. каменной церкви Бориса и Глеба на Смядыни в Смоленске1 как первый отклик на столь значительное в новом утверждении борисоглебского культа событие.
В 1167 г. на смену деревянной церкви закладывается каменная, оконченная и освященная в 1173 г.2 Два обстоятельства, связанных с этим строительством, особенно стимулируют интерес исследователей. Во-первых, строителем церкви новгородские летописи, включая древнейший Синодальный список, называют Сотко Сытинича, в котором предполагается прообраз былинного Садко. Во-вторых, летописцы отождествляют место церкви Бориса и Глеба с тем участком, на котором некогда стояла первая дубовая тринадцативерхая София, построенная в 989 г., а затем сгоревшая. Древнейшим дошедшим до нас источником этого последнего сообщения является показание Комиссионного описка Новгородской Первой летописи под 6557 г.: «Месяца марта в 4, в день суботныи, сгоре святая Софея; беаше же честно устроена и украшена, 13 верхы имущи, а ту стояла святая Софея конець Пискупле улице, идеже ныне поставил Сотьке церковь камену святого Бориса и Глеба над Волховом»3.
Не подлежит сомнению подозрительная противоречивость этого известия. Древнейший Синодальный список Новгородской Первой летописи никак не локализует деревянную Софию и называет другую дату ее пожара: «В лето 6553. Съгоре святая София, в суботу, по заутрьнии, в час 3, месяца марта в 15. В то же лето заложена бысть святая София Новегороде Володимиромь княземь»4.
Какая из этих дат истинна? Н.Г. Бережков признавал таковой названную Комиссионным списком, т. е. 6557 г. Основой для этого вывода послужило соответствие 4 марта субботе в 1049 г. и несоответствие 15 марта субботе в 1045 г. Необходимость исправления даты в Синодальном списке, по предположению Н.Г. Бережкова, диктовалась потребностью указания причинной связи между пожаром старой Софии и закладкой новой. Редактора Синодального списка смутило то обстоятельство, что новая София строится еще тогда, когда существует старая. Поэтому он якобы перенес известие о пожаре, стоявшее в первоисточнике под 6557 г., на 6553 г., устранив из него указание на первоначальное место храма и на сооружение на нем в более позднее время церкви Бориса и Глеба. С другой стороны, в Синодальном списке, редактор которого в связи с предпринятой им перестановкой текста изменил день пожара, сохранилось указание на точный час этого события, опущенное в дальнейшем сводчиками Новгородской Первой летописи младшего извода5. Такое явно искусственное построение могло бы быть оправдано, если бы день пожара, показанный в Синодальном списке, действительно не соответствовал бы субботе. Однако 6553 г., начавшись в 1045 г., закончился в 1046 г., а 15 марта 1046 г. приходится как раз на субботу. Иными словами, допустив здесь употребление циркамартовской датировки, мы лишаемся возможности опорочить известие Синодального списка. Признавая его истинность, мы, между прочим, должны относить начало строительства каменной Софии не к 1045 г., как это обычно делается, а к 1046 г.
Что касается показания Комиссионного списка, его противоречивость не в том, что, согласно его версии, закладка новой церкви предшествует пожару старой. Более парадоксально другое обстоятельство. Южная часть новгородского Детинца, в которой расположена церковь Бориса и Глеба, была включена в систему фортификаций лишь в 1116 г.6 Иными словами, отождествляя вслед за Комиссионным списком места постройки первоначальной Софии и церкви Бориса и Глеба, мы вынуждены будем признать, что городской собор Новгорода был сооружен вне града, а это само по себе вызывает недоумение.
Согласно версии Комиссионного списка, старая София сгорела за год до создания новой, но на протяжении трех лет она сосуществовала с новым строящимся храмом. Между тем легенда позднейших летописцев утверждает, что во время строительства каменного Софийского собора церковная служба совершалась в храме Иоакима и Анны7. Такое свидетельство лучше согласуется с показанием Синодального списка, оставляющим город без собора на все время строительства 1046—1050 гг. Следует отметить, что раскопками 1940 г. во время вскрытия участка Борисоглебской церкви тезис о местонахождении под ней первоначальной Софии не был подтвержден8.
Приведенные материалы позволяют сделать предположение о вторичности текста Комиссионного списка. Его переделки тенденциозны, а цель их заключается в намерении подчеркнуть особое значение Борисоглебской церкви в ту эпоху, к которой относится сама эта редакторская операция.
В 1262 г. церковь Бориса и Глеба «съгоре от грома»9. Рассказывая об этом, летописец замечает, что она «гораздо бо бяше и лепа». Оценивая результаты ее раскопок, М.К. Каргер пишет: «...храм представлял исключительно монументальное сооружение, не уступавшее по своим размерам одной из самых величественных построек Новгорода — собору Георгия в Юрьевом монастыре»10. В ходе новых раскопок 1969 г. внутри ныне существующей церкви Андрея Стратилата М.К. Картеру удалось обнаружить остатки хорошо сохранившейся лестничной башни, которая вела на полати церкви11.
Будучи восстановлена после пожара, церковь между 1300 и 1302 гг. рухнула12. В 1302 г. она была заложена вновь, в 1305 г. ее строительство было окончено, и в том же году она была освящена13. В 1350 г. ее поновили14. В 1405 г. во время пожара Людина конца, Прусской улицы и Детинца она «вся выгоре»15. В 1441 г. архиепископ Евфимий поставил церковь Бориса и Глеба на старой основе, «и быша ему пособники новъгородци»16. Впрочем, и предыдущие возобновления постройки не нарушали ее первоначального плана, что вполне очевидно из материалов раскопок 1940 г.
В «Описании новгородских семи соборов», составленном между 1463 и 1508 гг.17, церковь Бориса и Глеба в Околотке не имеет приделов: стоящая рядом с ней маленькая церковь Андрея Стратилата обозначена здесь как самостоятельный храм18. Роспись ружных церквей времени архиепископа Александра (1577—1589) уже именует Андреевскую церковь придельной к Борисоглебской19. На известной Хутынской иконе церковь Бориса и Глеба имеет две главы — большую в центре ее перекрытия и малую в юго-западном углу, что точно соответствует выявленному раскопками плану церкви с сохранившимся до наших дней в несколько более позднем варианте приделом20. Еще раз Борисоглебская церковь изображена на омофоре патриарха Никона21. Последнее известие о ней относится к середине XVII в. — к 1652 г. В документе конца XVII в. (1682—1696) о церкви Бориса и Глеба в Детинце сказано: «Церковь в прошлых в давных годех в раззорении и вся до основания разобрана»22.
Изложив внешние факты истории Борисоглебской церкви, мы должны остановиться на некоторых нюансах письменных сообщений о ней, позволяющих говорить о значении этого храма в разные эпохи. Возможно назвать три периода, характеризующихся заметной разницей в статусе этой церкви.
Наименее интересен из них третий, последний период, совпадающий с московским временем, но начинающийся, возможно, еще в последние годы новгородской независимости. В конце XV — первой половине XVII в. церковь Бориса и Глеба ничем не выделяется, занимая положение рядовой приходской церкви в системе соборного участка храма Михаила архангела на Прусской улице23.
Значительнее первый период существования этой церкви, захватывающий примерно середину — вторую половину XIII в. Только что мы отметили зафиксированную в позднем источнике организационную связь Борисоглебской церкви с Прусской улицей. Она, собственно, и стояла на Прусской улице, в той ее части, которая, будучи отрезана фортификациями 1116 г., продолжалась на территории Детинца. «Устав Ярослава о мостех», определяя мостовую повинность жителей Прусской улицы, предписывает: «...с прусы до Бориса и Глеба мостити»24. Нам уже приходилось доказывать, что боярская Прусская улица была политическим центрам сначала Людина конца, а затем — с образованием в конце XIII в. Загородского конца как особой административной единицы — центром обоих этих концов Софийской стороны25. Имеются некоторые основания видеть в Борисоглебской церкви первого ее периода вечевой храм прушан и организуемых ими территорий.
Речь идет о показаниях летописного рассказа 1221 г., излагающего подробности последнего столкновения посадника Твердислава и князя. Ополчившись на Твердислава, который в это время был болен, князь Всеволод Мстиславич во главе вооруженных новгородцев встал на Ярославовом дворище. Твердислава же привезли «на санках к Борису Глебу, и скопища ся о нем пруси и Людинь коньць и загородци, и сташа около него пълком и урядивъше на 5 пълков»26. Такая демонстрация силы привела к сохранению Твердиславу жизни. Выступая в этом рассказе как место обора консолидированных Прусской улицей политических сил, церковь Бориса и Глеба демонстрирует несомненные признаки вечевого кончанского храма.
Самым любопытным оказывается второй период существования Борисоглебской церкви, охватывающий время с конца XIII до середины XV в. В 1300 г. единственный раз в истории новгородской кафедры поставление архиепископа происходит в самом Новгороде, куда ради этого акта съехались митрополит Максим, ростовский епископ Семен и тверской епископ Андрей. Они «поставиши архиепископа Новугороду Феоктиста; знаменаша его в церкви святою Бориса и Глеба, месяца июля (ошибка летописца, следует "июня". — В.Я.) 29; того же месяца и поставиша его в святой Софьи, на память святою апостолу Петра и Павла (то есть 29 июня. — В.Я.)»27. Церковь Бориса и Глеба как место торжественной церемонии выбрано не потому, что Софийский собор почему-либо в этот момент не был доступен: в тот же день церемония продолжена и в Софии. Нужно полагать, что Борисоглебский храм к этому времени приобрел характер общегородского (общегосударственного) института. Отметим особо, что Феоктист был ставленником прусского боярства, коль скоро до избрания на кафедру он игуменствовал в Благовещенском монастыре28 — кончанском монастыре Людина конца.
Вывод о приобретении церковью Бориса и Глеба особого статуса подтверждается летописным сообщением 1350 г. Борисоглебский храм был поновлен «ореховским серебром», т. е. военной добычей новгородцев, вернувшихся из удачного похода на Ореховец в 1348 г.29 Государственный трофей Новгорода не мог быть использован в постройке локального значения.
Симптоматичным оказывается и цитированное выше летописное сообщение 1441 г. о строительстве церкви архиепископом Евфимием, которому были «пособници новъгородци», а не жители какой-либо улицы или какого-нибудь конца.
Ретроспективное указание на особое государственное значение Борисоглебской церкви содержится в источнике 1652 г. На полях Степенной книги, рассказывающей о перуновых палицах — символе межкончанской розни новгородцев, сделана приписка, утверждающая, что эти палицы хранились именно в Борисоглебской церкви: «Последи же во 7160 году последния палицы у святого Бориса и Глеба взем Никон митрополит новгородцкии пред собою огнем сожже и тако преста бесовское то тризнище отоле со оловеными наконечники тяжкими»30.
Это сообщение, связующее языческие и христианские реалии и представляющее Борисоглебскую церковь хранительницей традиций, очевидно, смыкается с тенденциозной легендой о совпадении мест первоначальной Софии и храма Бориса и Глеба. Сама по себе редакторская работа, внедрившая на страницы летописи эту легенду и относящаяся все к тому же второму периоду истории церкви Бориса и Глеба, дополняет характеристику памятника как имеющего особое значение в структуре новгородской церковной и политической организации.
Существует еще один круг свидетельств, подтверждающий, что в рассматриваемый период борисоглебский культ приобрел новые черты. Летописным описаниям ратных побед свойственна идея заступничества небесных сил, их покровительства правой стороне. Эта идея ощутима и в Новгородской Первой летописи. В 1169 г. новгородцы побеждают суздальцев «силою крестьною и святою богородицею»31. В 1225 г. Литва преодолена «божиею помочью и Святыя София»32. В 1234 г. против немцев новгородцам помогает «бог», а против Литвы «пособи бог и крест честьныи и святая София, премудрость божия»33.В 1238 г. Новгород от татарского нашествия «заступи бог и святая великая зборная апостольская церкы святая Софья и святыи Кюрил и святых правоверных архиепископ молитва и благоверных князии и преподобьных черноризець иереискаго сбора»34. В 1240 г. в Невской битве новгородцы «сохранены богом и святою Софьею и молитвами всех святых»35. В 1262 г. под Юрьевом сыграла роль «честнаго креста сила и святой Софьи»36, а в 1269 г. тяжелая победа у Раковора досталась «силою креста честнаго и помощью Святыя Софья, молитвами Святыя владычица нашея Богородица приснодевица Мария и всех святых»37.
В интересующий нас период заступничество небесных сил воплощается иначе. В 1301 г. победа над шведами под Венцом достигнута «силою Святыя Софья и помощью святою Бориса и Глеба»38. В 1348 г. Ореховецкий поход выигран «милостью божьею и святеи Софеи заступлением, и молитвами Пресвятыя владычица богородица нашея, силою креста честнаго, на нь же уловаша, и святою мученику христову Бориса и Глеба помощью»39. Самое раннее «участие» Бориса и Глеба в новгородских военных операциях относится к 1242 г., когда Александру Ярославичу в Ледовой битве пособили «бог и святая Софья и святою мученику Бориса и Глеба, ею же ради новгородци кровь свою прольяша, тех святых великими молитвами»40.
Первое упоминание пособничества Бориса и Глеба именно в связи с военными событиями времени Александра Невского кажется не случайным после обращения к данным синодика XVI в. из другой новгородской Борисоглебской церкви (в Плотниках). Приведем из него подробную цитату:
- «Покои, господи, избиенных на Неве от немець при велицемь князе Александре Ярославичи, и княжих воевод и новгородцькых воевод и всех избиенных братии нашеи, и на Ледом избиеных от немець братии нашеи, и на Ракоборе избиеных от немець братии нашеи, и у Венца избиеных от немець при князе Андреи, и у Выбора избиеных от немець братии нашеи при князе Юрьи, и в Орехове скончавшихся братии нашеи, и под Корельским городом избиеных от немець братии нашеи, и на Нарове избиеных при князе Александре Ярославлице, и на Мурманех, и на Печере, и в Перме, и на Югре избиеных братии нашеи, и под Псковом избиеных братии нашеи, и в полону скончавшихся братии нашеи, и в поганьском языки, и на Дону избиеных братии нашеи при велицем князе Дмитреи Ивановичи41, и под Торжком избиеных братии нашеи от князя Михаила, и згоревших от огня в Торьжку, и в Новомгороде избиеных братии нашеи и на Руси избиеных боляр новгородцкых и иных братию нашю от князя Василья Васильевича»42.
Как видим, горестный список военных жертв доведен до 1456 г., что указывает на истинное время составления этого поминания, но начато оно жертвами эпохи Александра Ярославича.
Мы далеки от мысли утверждать, что включение в ектеньи подобного списка было спецификой Борисоглебских церквей Новгорода, однако сохранение приведенного поминания именно в одном из борисоглебских синодиков не может не обратить на себя внимание. В XII—XV вв. культ Бориса и Глеба в Новгороде приобретает ярко выраженный военный характер, в чем легко убедиться, рассматривая сочетание борисоглебских алтарей с другими алтарями там, где храмы имели приделы. Рядом с церковью Бориса и Глеба возникает церковь Андрея Стратилата в Околотке, приделы во имя Бориса и Глеба появляются у церквей Дмитрия на Лубянице, Георгия на Лубянке, Дмитрия на Славкове43. И Андрей, и Дмитрий, и Георгий, как известно, были святыми воинами.
К евфимьевскому времени относится еще одна группа памятников, выражающих идею заступничества Бориса и Глеба за Новгород в ратных испытаниях. Имеются в виду легенда о знамении от иконы Богородицы и иллюстрирующая эту легенду икона «Битва новгородцев с суздальцами». В нижнем ярусе иконы во главе новгородского войска изображаются святые Георгий, Дмитрий, Борис и Глеб44.
Итак, во второй половине XIII в. в Новгороде наблюдается очевидное укрепление борисоглебского культа; одним из проявлений этого процесса оказывается приобретение церковью Бориса и Глеба в Околотке особого статуса общегосударственного административного и религиозного центра. Заинтересованной стороной представляется прусское боярство, консолидирующее политические силы Людина и Загородского концов.
Представляется возможным назвать исходный этап работы по укреплению борисоглебского культа. Нам кажется, что им было создание легенды о видении Пелгусия. Напомним эту широко известную легенду. В канун Невской битвы 1240 г. один из ижорских старейшин Пелгусий, в крещении Филипп, находясь в дозоре на морском берегу, услышал шум и увидел насад, в котором стояли в червленых одеждах Борис и Глеб, держа руки друг у друга на плечах, гребцы же были одеты мглою. Пелгусий услышал, как Борис оказал Глебу: «Брате Глебе, вели грести борзо, да ломожеви сроднику своему Александру». Оправившись от трепета, Пелгусий сообщил об этом Александру наедине, и тот приказал ему молчать об увиденном.
Признавая создание этой легенды основополагающим шагом в возрождении борисоглебского культа в Новгороде, мы и самую легенду должны признать новгородской. Такой вывод расходится с популярной ныне оценкой «Жития Александра Невского», в котором и содержится рассказ о Пелгусии. Принято считать, что житие сложилось в конце XIII в. вне Новгорода, в стенах Владимирского Рождественского монастыря, где был похоронен Александр Ярославич, а в Новгород проникло значительно позднее, во времена Евфимия II45.
Основанием такой гипотезы служит, во-первых, отсутствие жития в Синодальном списке Новгородской Первой летописи, окончательно оформившемся в первой половине XIV в., и очевидное его первоначальное использование только в Новгородской летописи типа Комиссионного списка, т. е. в середине XV в.; во-вторых, некоторое расхождение житийных и летописных сведений о деятельности Александра Ярославича, свидетельствующее о том, что местами невыгодный для Александра Ярославича рассказ Новгородской летописи не был вовсе использован агиографом.
В самом деле, житие не опирается на летописную традицию и воссоединяется с Новгородской летописью не раньше XV в. Однако существующее в науке построение отнюдь не исключает возможности внелетописного возникновения и бытования в Новгороде второй половины XIII в. одной из первоначальных версий жития Александра. Агиография пристрастно и тенденциозно подбирает свой строительный материал, избегая, в первую очередь, таких эпизодов, которые противоречат панегирическому тону ее повествования. В общей оценке деятельности Александра между агиографом и новгородским летописцем XIII в. нет противоречий, что, очевидно, проявляется в реплике Синодального списка: «Даи, господи милостивыи, видети лице твое в будущии век, иже потрудися за Новъгород и за всю Русьскую землю»46.
Предположив, что первоначальная версия жития была создана в Новгороде по инициативе прусского боярства для возвеличения кончанского Борисоглебского храма, мы можем обнаружить в житии и другие следы этой инициативы. Одним из наиболее популярных мест жития является героический рассказ о шести мужах, особо отличившихся в Невской битве. Это Гаврило Олексич, Збыслав Якунович, Ияков, Миша, Сава и Ратмир. По крайней мере двое из этих героев принадлежат к княжескому двору: Ияков половчанин был ловчим у князя, Ратмир — «от слуг его». Их подвиги неконкретны: Яков «наехав на полк с мечем и мужьствовал, и похвали его князь»; Ратмир «бися пеш, и отступиша его мнози; он же от многых ран пад, скончася». Принадлежность Саввы не ясна: «...от молодых людеи»47. Трудно сказать, подразумевается ли под этим принадлежность к княжеской дружине или к сословию молодших новгородцев. Подвиг Саввы состоял в поселении златоверхого шатра короля.
Остальные трое — новгородцы, и именно они совершают чудеса храбрости, подробно описанные в житии. Гаврило Олексич, не слезая с коня, сброшенный в воду, поднимался и бился с самим воеводою. Збыслав Якунович участвовал во многих схватках и везде побеждал, будучи вооружен одним топором. Миша напал с дружиною на суда и потопил три корабля противника. Кто эти люди, прославленные агиографом на века?
О Мише сообщается в родословце Морозовых: «Князь великий Александр Невский побил Немец, и на том бою у него было 6 мужей храбрых, и от тех ото шти мужей храбрых один был именем Михайло, а прозвище Миша, из Прусския земли, а лежит в Новегороде у Михаила Святого, на Прусской улице...»48 Его принадлежность к Прусской улице подтверждается и другими источниками.
Збыслав Якунович в 1243 г. был избран на посадничество, но летописцу известен задолго до этого события. В 1215 г., когда «прусе» убили Острата и его сына Луготу, они были взяты под защиту князем Ярославом Всеволодовичем. Среди обласканных князем прушан были, в частности, Твердислав Михалкович, Збыслав и Олекса49. В последнем за неимением других данных можно предполагать отца Гаврилы Олексича.
Следовательно, герои-новгородцы, прославленные «Житием Александра Невского», были столпами боярства Прусской улицы, и их возвеличение оказывается частью того замысла, в основу которого положены политические цели прусского боярства.
Читая в житии реплики агиографа: «...понеже бо слышахом от отец своих и самовидець есмь възраста его»50, «...си же вся слышах от господина своего Александра и от иных, иже в то время обретошася в тои сечи»51, — мы видим за ними новгородца, информаторами которого и заказчиками повести были его владетельные соседи, ревностно и целеустремленно укреплявшие авторитет своего конца и своей кончанской церкви.
Примечания
1. См.: Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. М.—Л., 1950, с. 27, 214.
2. См. там же, с. 32, 34, 219, 223.
3. НПЛ, с. 181; Новгородские летописи. СПб., 1879, с. 2, 145, 173.
4. НПЛ, с. 181; Новгородские летописи. СПб, 1879, с. 16.
5. Ом.: Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М.. 1963, с. 221.
6. См.: Алешковский М.Х. Новгородский детинец 1044—1430 гг. (по материалам новых исследований). — «Архитектурное наследство», т. 14, 1963.
7. См.: Новгородские летописи, с. 181.
8. См.: Строков А.А. Раскопки в Новгороде в 1940 году. — «Краткие сообщения ИИМК АН СССР», вып. XI, 1945, с. 65.
9. НПЛ, с. 83, 311.
10. Каргер М.К. Новгород. Л., 1970, с. 69—70.
11. См.: Каргер М.К. Указ. соч., с. 70.
12. В 1330 г. в ней еще совершалась служба (см.: НПЛ, с. 91, 330); в 1302 г. «заложиша церковь камену святого Бориса и Глеба, которая порюшилась» (НПЛ, с. 91, 331).
13. См.: НПЛ, с. 92, 332. Церковь Бориса и Глеба в известиях 1302 и 1305 гг. не локализована. Однако в эту эпоху из всех новгородских Борисоглебских церквей только кремлевская была каменной. Из одноименных новгородских церквей церковь Бориса и Глеба на Подоле в 1311 г. была деревянной (см.: НПЛ, с. 93, 334), первая каменная постройка в Плотниках относится к 1377 г. (см.: НПЛ, с. 375), на Гзени — к 1424 г. (см.: НПЛ, с. 415).
14. См.: Новгородские летописи, с. 230.
15. НПЛ, с. 398.
16. Там же, с. 421, 463.
17. Самая поздняя из названных в этом документе церковь Сергия Радонежского построена в 1463 г. (см.: Новгородские летописи, с. 53), но созданной в 1508 г. церкви Похвалы Богородицы на Владычном дворе (см. там же, с. 312) в нем еще нет.
18. См.: Никольский А. Описание семи новгородских соборов по списку XVI в. в С.-Петербургской библиотеке св. Синода. — «Вестник археологии и истории», вып. X. СПб., 1898, с. 80.
19. См.: «Временник ОИДР», кн. 24. М., 1856, с. 27.
20. См.: Гусев П.Л. Новгород XVI в. по изображению на Хутынской иконе «Видение пономаря Тарасия». — «Вестник археологии и истории», вып. XIII. СПб., 1900; Строков А.А. Указ. соч., с. 69, рис. 30. А.А. Строков ошибается, полагая, что малый купол венчает башню (см. там же, с. 66). На месте башни уже в XVI в. стоял придел Андрея Стратилата.
21. См.: Мацулевич Л.А. Храмы Детинца на неизданном плане Новгорода XVII в. Сборник Новгородского общества любителей древности, вып. 3. Новгород, 1910, с. 3—6.
22. Мацулевич Л.А. О времени разрушения Борисоглебской церкви в новгородском Детинце. — Новгородская церковная старина. Труды Новгородского церковно-археологического общества, вып. 1. Новгород, 1914, с. 186—187.
23. См.: Никольский А. Указ. соч., с. 79—80.
24. НПЛ, с. 507.
25. См.: Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962; Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода (к постановке проблемы). — «История СССР», 1971, № 2, с. 40. Важнейшие аргументы в этой связи см. в кн.: Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. М., 1951, с. 109—110.
26. НПЛ, с. 60, 262. Сам Твердислав был жителем Прусской улицы. В 1176 г. его отец Михаил Степанович поставил здесь церковь Михаила архангела (см.: НПЛ, с. 35, 224). В 1249 Твердислав с братом Федором на месте этой деревянной церкви сооружают каменную с приделом Трех святых отроков; это строительство было закончено в 1224 г. (см.: НПЛ, с. 59, 63, 260, 267). Постригся Твердислав, как и его отец, в Аркаже монастыре (см. НПЛ, с. 50, 60, 246, 262) — кончанском монастыре загородцев).
27. НПЛ, с. 91, 330.
28. См. там же, с. 90, 330.
29. См.: Новгородские летописи, с. 230.
30. Мацулевич Л.А. О времени разрушения Борисоглебской церкви в новгородском детинце, с. 187.
31. НПЛ, с. 33, 221.
32. Там же, с. 64, 269.
33. Там же, с. 73, 283, 284.
34. Там же, с. 76, 289.
35. Там же, с. 77, 294.
36. Там же, с. 83, 312.
37. Там же, с. 87, 317.
38. Там же, с. 91, 331.
39. НПЛ, с. 361.
40. Там же, с. 78, 296.
41. Попутно обратим внимание на это в высшей степени любопытное свидетельство участия новгородцев в Куликовской битве.
42. Шляпкин И.А. Синодик 1592—1560 гг. новгородской Борисоглебской церкви. — Сборник Новгородского общества любителей древности, вып. 5. Новгород, 1911, с. 6—7.
43. См.: Никольский А. Указ. соч., с. 80.
44. См.: Лазарев В.Н. Новгородская иконопись. М., 1969, табл. 51, 60.
45. См.: Гудзий Н.К. История древней русской литературы. М., 1945, с. 205; Бегунов Ю.К. Житие Александра Невского в составе Новгородской I и Софийской I летописей. — Новгородский исторический сборник, вып. 9. Новгород, 1959; Изборник. (Сборник произведений литературы древней Руси.) М., 1969, с. 739 (комментарий Ю.К. Бегунова).
46. НПЛ, с. 84, 313.
47. НПЛ с. 293.
48. «Временник ОИДР», кн. 10. М., 1851, с. 180.
49. См.: НПЛ, с. 54; 253; об избрании Збыслава Якуновича на посадничество см. там же, с. 164; Янин В.Л. Новгородские посадники, с. 142.
50. НПЛ, с. 290.
51. Там же, с. 293.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |