Грамота князя Святослава Олъговича 1137 г.
С момента первой публикации в 1815 г. грамота князя Святослава постоянно привлекает к себе внимание исследователей, особенно усилившееся в советское время, когда четко определилась тенденция рассматривать этот документ как прямое следствие событий 1136 г.
Устав Святослава Ольговича дошел до нас в двух древних списках, старший из которых был опубликован еще Н.М. Карамзиным и содержится в приписке к Синодальной Кормчей 80-х годов XIII в., датируемой по почерку XIV веком1, а младший — в описке рубежа XV—XVI вв. с Кормчей Софийской редакции из собрания Е.Е. Егорова2. Разночтения между обоими списками незначительны, в нескольких случаях они отражают небрежность позднейшего переписчика.
В обоих случаях Устав Святослава оказывается прямым продолжением помещенного перед ним Церковного устава князя Владимира. Я.Н. Щапов доказал, что предшествующая документу редакция Устава Владимира сложилась в XIII в.; следовательно, интересующий нас текст воссоединился с ней не ранее второй половины XIII в.3 Так же в обоих случаях Устав Святослава дополнен припиской, состоящей из двух рубрик: «А се обонезьскыи ряд» и «А се бежичьскыи ряд». Время составления этих приписок А.А. Зимин и Я.Н. Щапов относят к XIII в.4
Общий смысл Устава, по-видимому, не вызывает особых разногласий у исследователей, которые согласны в том, что существо провозглашенного этим документом нововведения заключается в замене церковной десятины, прежде исчислявшейся всякий раз в зависимости от суммы поступающих ежегодно в княжескую казну доходов, на фиксированную и гарантированную князем сумму в 100 гривен новых кун. Основу разногласий составляет разное понимание прежнего порядка отчисления десятины.
Исследователи справедливо полагают, что в начальных строках документа противопоставляются две формы десятины — от даней (податной иммунитет) и от вир и продаж (судебный иммунитет). В момент вокняжения Святослав Ольгович обнаружил, что податной иммунитет новгородской епископии обеспечен «прежде него бывшими князи», тогда как организация судебного иммунитета нуждается в особом вмешательстве. Неясная фраза Устава «Толико от вир и продажь десятины зьрел, олико днии в руце княжи и в клеть его» порождает противоречивые истолкования.
Слово «днии» в этой фразе М.Н. Тихомиров переводил как «дней» и соответственно усматривал в нем указание на былое существование порядка дележа доходов между князем и епископом по дням5.
Более убедительным представляется общепризнанное понимание в слове «днии» испорченного «даней», позволяющее толковать всю фразу как «десятина от вир и продаж находилась в соответствии с теми суммами дани, которые собирались в руках князя и в его казне». Очевидно, слово «даней» имеет здесь расширительное значение, подразумевая именно поступления от вир и продаж, а не от податей, что в данном контексте бессмысленно. Десятина от податей, как явствует из самого факта ее противопоставления, и до Святослава Ольговича была уже фиксирована кем-то из его предшественников.
Нужно особо оговорить это обстоятельство, поскольку Б.Д. Греков был склонен переводить спорную фразу в том смысле, что к моменту вокняжения Святослава сумма одной только десятины от вир и продаж равнялась всей сумме княжеской дани, собираемой с Новгородской земли6. Такое толкование отодвигает момент фиксации судебной десятины в отдаленное прошлое, что противоречит существу Устава Святослава Ольговича.
Соглашаясь с общепринятым толкованием смысла нововведений князя Святослава, отметим, что в нашей литературе сделалась дискуссионной проблема политической направленности этого документа. В чью пользу он был составлен? Кто получал выгоды в результате фиксации судебной десятины — князь или епископ? Мнения исследователей по этому поводу можно разделить на три группы: устав носит прокняжеский характер; устав практически нейтрален; устав — результат победы Новгорода в антикняжеской борьбе.
Выразителем первой точки зрения был Б.Д. Греков. В самом деле, если в соответствии с его пониманием спорной фразы судебная десятина до Святослава была равна всей сумме даней, собиравшихся в княжеской казне, то ее фиксация в 1137 г. резко ограничивала доходы епископа7. «Может быть, — спрашивал Б.Д. Греков, — эта реформа была одной из причин оппозиции владыки Нифонта по отношению к князю Святославу?»8
Вторая точка зрения изложена С.В. Юшковым: «Содержание этого Устава весьма бедное; никаких особых привилегий он не обеспечивает новгородской церкви»9.
Наконец, последняя точка зрения безраздельно господствует сегодня. Впрочем, она была провозглашена еще Н.М. Карамзиным, увидевшим в Уставе стремление князя Святослава «обезоружить Нифонта своею щедростию»10. Д.С. Лихачев обратил внимание на форму заклятия против возможных нарушителей Устава: гарантом Устава названа св. София, патронесса епископии, а не св. Николай, патрон князя11. А.А. Зимин отметил, что фиксация десятины создает известную независимость епископии от князя12. М.Н. Тихомиров пошел дальше других исследователей, разделяющих общую оценку документа как памятника победы новгородцев в антикняжеской борьбе. Он признал в Уставе Святослава государственный акт, отражающий интересы смердов, повинности которых отныне строго определены законодательным путем13.
На наш взгляд, сама постановка вопроса при всей его важности носит несколько идеальный характер, исходя главным образом из оценки не самого Устава, а обстоятельств, синхронных его появлению. И дело здесь даже не в личности Святослава Олеговича, которая не вполне укладывается в рамки той схемы, какая может быть предписана князю, пришедшему в Новгород на гребне антикняжеских волнений 1136 г. Хорошо известно, что сразу по вокняжению Святослав вступает в конфликт с Нифонтом, отказавшим князю в церковном венчании. Святослав недолго княжит в Новгороде. Получив стол 19 июля 1136 г., он уже 17 апреля 1138 т. вынужден покинуть Новгород. 25 декабря 1139 г. он снова приглашен на новгородский стол, но в феврале 1141 г. отправляется в новое изгнание14. Все эти события характеризуют Святослава Ольговича как последовательного защитника княжеских привилегий, опиравшегося не на Новгород как таковой, а на определенные боярские группировки в нем. Деятельность князя позволяет оппозиционным боярским группам дважды добиваться его изгнания.
В этой связи нам представляется, что распространенная оценка Устава Святослава как важнейшего памятника, порожденного успехами восстания 1136 г., основывается главным образом на прямолинейном привлечении в качестве аргумента той схемы периодизации новгородской истории, в которой восстание 1136 г. признано главным поворотным пунктом от княжества к боярской республике. Дает ли сам Устав материалы именно для такой его оценки? Разумеется, он выгоден епископии. Действительно, он укрепляет ее независимость от князя. Но возможно ли говорить о значительных материальных льготах, предоставленных князем новгородской церкви?
Фиксированный Уставом доход епископа в 100 гривен новых кун сравнительно невелик. Под гривнами новых кун (которые к концу XII в. стали гривнами «ветхих кун»)15, возможно понимать лишь гривны кун Пространной Правды. Их соотношение с гривной серебра, отмеченное Смоленской Торговой Правдой, равнялось 4: 116. Иными словами, 100 гривен новых кун равны 25 гривнам серебра. Для сравнения отметим, что такая сумма составляет половину вступительного взноса пошлого купца в Иваньское сто. Эту сумму, бывшую лишь одним из источников дохода новгородской епископии, можно было бы при желании признать заметной, если бы она впервые назначалась князем в качестве десятины. Однако судебная десятина в виде нефиксированной величины и прежде поступала в Софийский дом. Следовательно, вопрос о материальной выгодности для новгородской епископии рассматриваемого Устава вообще может быть сведан к обсуждению мизерной суммы, составлявшей разницу между прежними и новыми поступлениями в софийскую казну десятины от вир и продаж. Если оставаться в русле материальных расчетов, следует безоговорочно признать правоту С.В. Юшкова, говорившего об отсутствии особых привилегий новгородской церкви, якобы декларированных этим документом.
И тем не менее значительность Устава Святослава как источника политической истории Новгорода весьма велика. Однако она обнаруживается на иных линиях его исследования. Два вопроса кажутся нам Наиболее важными: выбор территории, гарантирующей сбор судебной десятины, и причины соединения с Уставом инородных ему приписок об обонежском и бежецком ряде. Рассмотрим обе эти проблемы.
А.Н. Насонов полагал, что территорией, сборы с которой передавались епископу взамен десятины с судебных пошлин, была территория Обонежского ряда. Этот округ, подробно описанный в приписке «А се обонезьскыи ряд», локализуется в районе, примыкавшем с востока к Ладожскому озеру и к поволховским владениям Новгорода. Погосты, перечисленные в самом Уставе Святослава, располагаются вне территории Обонежского ряда, на восток и северо-восток от него, и составляют район недавней колонизации Новгорода. Отыскание на карте этих погостов удается в подавляющем большинстве случаев. Они обнаруживаются в районе нижней Двины и ее притоков, а также в районе Пинеги и ее притоков. Хотя обе территории не совпадают, аргументация А.Н. Насонова правомерна, поскольку в тексте грамоты Святослава говорится о «домажириче из Онега» как лице, ответственном за поступление десятины. На землях Обонежского ряда, приблизительно в центре его, имеется село Домажирово, в котором А.Н. Насонов усматривал древнюю резиденцию домажирича. Добавим к этому, что А.Н. Насонов не ставил вопрос о разновременности Устава и приписок к нему. Напротив, по его мнению, фиксированный в Об онежском ряде порядок имеет более глубокую древность, коль скоро территория Обонежского ряда была колонизована ранее Двинской земли17
Мы вынуждены подвергнуть эту аргументацию существенной критике, основанной прежде всего на подсчете перечисленных в документе отчислений, поскольку А.Н. Насонов заключал: «...св. Софии выдывалось, во-первых, за десятину от вир и продаж 100 гривен из Онега, и, во-вторых, по отдельным погостам, начиная от Валдутова и Тудорова на Онеге и кончая погостами, лежащими на Двине и Сухоне». И далее: «...можно заключить, что 100 гривен в пользу св. Софии выплачивались с Обонежского ряда»18. Сумма, следующая с Обонежского ряда, как это легко подсчитать, равна 29 гривнам (без подъезда — 17½ гривнам), что даже отдаленно не напоминает уставной единицы в 100 гривен. Напротив, если подсчитать общую сумму сборов с перечисленных в Уставе Святослава погостов, получим весьма любопытный результат.
Эти сборы в большинстве случаев выражены в сорочках, в двух случаях в иных единицах измерения: «мех» (с Еми) и «от чрена и от салги по пузу» (на морс). Результат подсчета сорочков выражается в цифре 43½. Добавляя к этой сумме сборы, выраженные в других единицах, можно говорить об итоге, близком 50 сорочкам.
Между тем сорочек, составляя 40 бел, при умножении на 50 даст 2000 бел. Принимая тождество белы ногате19, которая в системе денежных единиц Русской Прав-ды составляла двадцатую часть гривны, мы получим, что и 100 гривен новых кун приравниваются 2000 ногатам или белам. Предпринятое выше округление итоговой суммы не является натяжкой, коль скоро даже при некоторой неточности такого округления мы наблюдаем принципиальное совпадение цифр.
Приведенное сопоставление позволяет утверждать, что в тексте Устава Святослава имеется в виду только территория перечисленных в нем погостов, которые и дают в сумме фиксированную в 100 гривен судебную десятину. Заметим, что разница в денежной терминологии собственно Устава и Обонежского ряда прямо свидетельствует о разновременности этих записей.
Итак, в грамоте Святослава Ольговича речь идет о сборе судебной десятины с вновь колонизованных Новгородом земель, находящихся в Заволочье. В этой связи наибольший интерес должен представлять статус этих земель относительно князя в последующее время.
Начиная с древнейшего дошедшего до нас докончания Новгорода с князем, а такое докончание датируется 60-ми гадами XIII в., во всех договорах вплоть до падения новгородской независимости присутствует обязательная формула: «А волостии ти, княже, Новгородьскых своими мужи не держати, нъ держати мужи новгородьскыми; а дар от тех волостии имати. А се волости новгородьскые: Бежиче, Городець, Мелечя, Шипино, Егна, Вологда, Заволочье, Колоперемь, Тре, Перемь, Югра, Печера; а ты волости дьржати мужи новгородьскыми; а дар от них имати... А за Волок ти своего мужа не слати, слати новгородца»20.
Существо этого постановления заключается в разграничении земель, на которые в XIII—XV вв. не распространялась судебная власть князя, от тех территорий, где он распоряжался и судебными доходами на основе обычного смесного с посадниками правопорядка. Такое разделение было одним из важнейших завоеваний республики. Прилагая это разделение к интересующим нас территориям, мы увидим, что они вовсе не однородны. На земли перечисленных в грамоте Святослава Ольговича погостов в XIII в. и в последующих столетиях князю доступа не было, тогда как район Обонежского ряда не входил в систему «новгородских волостей», а принадлежал к той части владений Новгорода, где и в позднейшее время деятельность князя не подлежала специальным ограничениям.
Между тем многие исследователи склонны, не замечая указанных противоречий, вызываемых грамотой Святослава, возводить вслед за Б.Д. Грековым формирование указанных княжеских ограничений к событиям 1136 г., т. е. ко времени, предшествующему возникновению грамоты Святослава Ольговича.
Иными словами, мы приходим к выводу, согласно которому формирование нового порядка взаимоотношения новгородского князя и новгородских колоний отнюдь не порождается непосредственно преобразованиями 1136 г., а принадлежит ко времени более позднему (однако не позднее 60-х годов XIII в., когда такой порядок уже фиксирует докончание Новгорода и Ярослава Ярославича). В 1137 г., спустя год после восстания, самого противопоставления новгородских волостей и метрополии еще не существовало, на что указывает деятельность домажирича, сидевшего в Онеге, но управлявшего также и Заволочьем.
В связи с такой постановкой вопроса большой интерес представляет трактовка причин, в силу которых к грамоте Святослава Олеговича в какой-то момент добавились приписки об Обонежском и Бежецком ряде. Позволим себе сформулировать проблему следующим образом. Коль скоро во второй половине XIII в., когда к Уставу Святослава был проявлен особый интерес, его постановления уже не имели юридической силы (Заволочье, фигурирующее в Уставе, было изъято из-под юрисдикции князя), имели ли такую силу разделы, касающиеся Обонежского и Бежецкого ряда?
Положительный ответ на этот вопрос дает известная откупная грамота 1434 г.: «У великого князя наместника у Григориа у Васильевичи се купи Яким Гуреев и Матфеи Петров обонискыи суд князя великого: вниз по Волхову, и на Паши на реке, и на Кожеле, и на Кукоевском погосте, и на Кукоеве горе, и в Лепни, и на Сетомле, и на Ояти на реке, и на Свере на реке, и на Олонце на реке, а Кукоевского погоста, где ни буди, или в городе или в селе, ино платити им суд князя великого по старине. А суд им судити и пошлины имати им по старине и верное им имати...»21.
Описанная в откупной грамоте территория совладает с территорией Обонежского ряда22. Суд здесь в XV в. был особым образом регулирован в пользу князя. Находясь целиком в княжеском распоряжении, он изъят из системы смесного с посадником суда. Для периода расцвета Новгорода Обонежье и Заволочье составляют как бы два противоположных полюса. В Заволочье князь не имеет прав. В Обонежье его права безраздельны: «А хто згонит или замешает, даст князю великому гривну золота, а борцам серебро въдвое»23.
Свидетельство откупной грамоты указывает на то, что в эпоху, когда постановления Устава Святослава уже не имели законной силы, положения приписок к нему сохраняли характер действующего законодательства. Сам по себе этот факт является решающим аргументом в пользу позднейшего происхождения приписок.
Другое важное свидетельство содержится в договоре Ярослава Ярославича с Новгородом, заключенном в 1266 г.: «А суд, княже, отдал Дмитрии с новгородци бежичяном и обонижаном на 3 лета, судье не слати»24. Упомянутое постановление князя Дмитрия Александровича датируется 1263 или 1264 годом, коль скоро в 1266 г. еще не истек названный в нем трехлетний срок. Приведенное свидетельство также ставит Обонежье, а вместе с ним и Бежецкий Верх в особое по отношению к княжескому суду положение, возникшее до 1264 г. На эти территории князь имеет какие-то преимущественные права в области суда и извлечения судебной пошлины.
Можно высказать предположение, что предпринятая новгородцами и князем Дмитрием Александровичем отмена княжеских привилегий в этих районах на три года была компенсирована предоставлением князю на указанный срок иных территорий. На это как будто намекает известный Устав о мостех, памятник, который мы датируем временем около 1265 г. Устав Ярослава о мостех называет Бежецкую и Обонежскую сотни наравне с другими сотнями, однако здесь же упоминает две «княжеские» сотни25, одну из которых Б.А. Рыбаков локализовал в самом Новгороде, а другую — между Шелонью и Ловатью26.
Приведенные сопоставления позволяют формулировать вывод о смысле соединения приписок об Обонежском и Бежецком ряде с грамотой Святослава Ольговича. Возникновение особого статуса этих территорий, нужно полагать, было результатом изъятия из юрисдикции князя суда в «новгородских волостях», в частности суда на тех землях, которые перечисляются в Уставе Святослава. Коль скоро таким изъятием в момент формирования самого отмежевания «новгородских волостей» ликвидировался вопрос об извлечении судебной десятины с территории Заволочья, неизбежно на повестку дня должна была встать проблема пересмотра норм десятины и порядка ее извлечения. Если мы сложим суммы, назначаемые с Обонежского и Бежецкого ряда, то увидим, что они равны 52 гривнам. Поскольку в приписках упоминается волжская (низовская) гривна (19,6 г серебра)27, то общая сумма в серебре равна 1020 г, что составляет ровно одну пятую часть старой суммы грамоты Святослава Ольговича (51,19 г.×100 = 5119 г). Представляется, что это закономерное и справедливое падение десятины, отражающее резкое сокращение территории, с которой князь извлекает судебную пошлину.
Подведем краткие итоги:
1. В числе результатов восстания 1136 г. не было ограничения прав князя по отношению к землям Новгорода. Его статус судьи одинаково распространялся поначалу на все новгородские владения.
2. Между 1137 г. и серединой XIII в. в Новгороде была предпринята реформа, исключившая вмешательство князя в судопроизводство новгородских колоний-волостей.
3. В этот остающийся хронологически неопределенным момент потери князя были компенсированы двояко: в пять раз была сокращена судебная десятина, в полную княжескую собственность был передан суд в Обонежье и Бежицах.
Приложение
Устав князя Святослава Ольговича, 1137 г.
А зде в Новегороде что есть десятина от дании, обретох уряжено преже мене бывъшими князи, толико от вир и продажь десятины зьрел, олико днии в руце княжи и в клеть его. Нужа же бяше пискупу, нужа же князю в томъ, в десятои части божии. Того деля уставил есмь святои Софьи, ать емлеть пискун за десятину от вир и продажь 100 гривен новых кун, иже выдаваеть Домажиричь из Онега. Аче не будеть полна ста у Домажирича, а осмьдесят выдасть, а до-полнок възметь 20 гривен у князя ис клети. Урядил есмь аз святеи Софии и написал Никола князь Новогородьскыи Святослав: в Онеге на Волдутове погосте два сорочка, на Тудорове погосте два сорочька, на Ивани погосте с даромь 3 сорочькы, на Ракуле 3, на Спиркове два, у Вихтуя сорочек, в Пинезе 3, в Кегреле 3, устье Емьце два, устье Ваг два, у Пуите сорочек, у Чюдина полъсорочька, у Лигуя с даромь два, у Вавдита с даромь два, у Вели два, у Векшензе два, на Борку сорочек, в Отмине сорочек, в Тоиме сорочек, у Поме полъсорочка, у Тошьме сорочек, у Пененича сорочек, у Порогопустьцъ полъсорочка, у Валдита два сорочка, на Володе в Моши два, у Еми скора, а на мори от чрена и от салгы по пузу, у Тудора сорочек.
В лето 6645 индикта 15. Ожели кто в которое время а то рюшить, или отъиметь, что я урядил князь Никола Святославли с владыкою Нифонтомъ, князь ли или ин кто сильных повогородецъ, а будеть богу противен и святей Софии.
Приписки
А се Обонезьскыи ряд: во Олонци 3 гривны, на Свери грив (на), в Юсколе 3 грив(ны), в Тервиничих 3 грив(ны), у Вьюнице грив (на), устье Паши грив (на), у Пахитка на Паши полъгрив(ны), На Кукуеве горе грив (на), у Пермина грив (па), у Кокорка полъгрив(ны), на Масиеге низ Сяси полъгрив(ны), в поезде от всее земли владыце 10 грив(ен), а попу две грив (не), у Липсуевичь полъгрив(кы), у Тоивота грив (на), в Липне полъгрив(ны).
А се Бежичьскыи ряд: в Бежичих 6 грив(ен) и 8 кун, Городецьке полъпяты грив(ны), в Змени 5 грив(ен), Езьске 4 грив(ны) и 8 кун, Рыбаньске грив (на) волжьская, вы Изьске полъгрив(ны) волжьская.
Примечания
1. См.: Русские достопамятности, издаваемые Обществом истории и древностей Российских, ч. I. М., 1815, с. 82—85; Карамзин Н.М. История государства Российского, т. 2. Изд. 2. М., 1818, с. 155—156; Тихомиров М.Н., Щепкина М.В. Два памятника новгородской письменности. М., 1952, с. 19—21; Памятники русского права, вып. 2, с. 117—118.
2. См.: Щапов Я.Н. Новый список Новгородского устава князя Святослава Ольговича (из собрания Е.Е. Егорова). — Записки отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина, вып. 26. М., 1963, с. 397—398.
3. См.: Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в древней Руси XI—XIV вв. М., 1972, с. 150—165.
4. См.: Памятники русского права, с. 120; Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в древней Руси XI—XIV вв., с. 164—165.
5. См.: Тихомиров М.Н., Щепкина М.В. Указ. соч., с. 21; Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI—XIII вв. М., 1955, с. 195.
6. См.: Греков Б.Д. Избранные труды, т. 4. М., 1960, с. 144.
7. См. там же, с. 144—145.
8. Греков Б.Д. Революция в Новгороде Великом в XII в. — Ученые записки Института истории РАНИОН, т. 4. М., 1929, с. 18.
9. Юшков С.В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949, с. 222.
10. Карамзин Н. М Указ. соч., т. 2, с. 185—186.
11. См.: Лихачев Д.С. «Софийский временник» и новгородский политический переворот 1136 г. — «Исторические записки», 1948, № 25, с. 244—249.
12. См.: Памятники русского права, с. 416, 119.
13. См.: Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI—XIII вв., с. 195.
14. См.: Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов, с. 24—26, 209—211.
15. См.: Грамоты Великого Новгорода и Пскова, с. 55—56, № 28.
16. См.: Смоленские грамоты XIII—XIV веков. М., 1963, с. 36.
17. См.: Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951, гл. V и VI.
18. Там же, с. 94.
19. См.: Янин В.Л. Берестяные грамоты и проблема происхождения новгородской денежной системы XV в. — Сб.: Вспомогательные исторические дисциплины, вып. 3. Л., 1970, с. 167.
20. Грамоты Великого Новгорода и Пскова, с. 9—10, № 1; см. также № 2, 3, 6, 7, 9, 10, 14, 15, 19, 22, 26.
21. Грамоты Великого Новгорода и Пскова, с. 149, № 93.
22. Ср. с территорией Обонежского ряда: «А се обонезьскыи ряд. Во Олонди 3 гривны, на Свери гривна, в Юсколе 3 гривны, в Тервиничих 3 гривны, у Вьюнице гривна, Устье Паши гривна, у Пахитка на Паши пол гривны, на Кукуеве горе гривна, у Пермина гривна, у Кокорка пол гривны, на Масиеге низ Сяси пол гривны В поезде от всее земли владыце 10 гривен, а попу две гривны. У Липсуевичь пол гривны, у Тоивота гривна, в Липне пол гривны».
23. Грамоты Великого Новгорода и Пскова, с. 149, № 93.
24. Там же, с. 11, № 2.
25. См.: НПЛ, с. 507.
26. См.: Рыбаков Б.Л. Деление Новгородской земли на сотни в XIII веке. — «Исторические записки», 1938, № 2, с. 136—143.
27. См.: Янин В.Н. Берестяные грамоты и проблема происхождения новгородской денежной системы XV в., с. 177.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |