Дата Шемякиной плащаницы
Историкам хорошо известна введенная в научную литературу еще в начале прошлого века плащаница (воздух), хранящаяся ныне в Новгородском историко-архитектурном музее-заповеднике под № 21331. Этот воздух с изображением Христа во гробе, оплакиваемого четырьмя ангелами, шитый шелками, серебряной и золотной нитью, происходит из ризницы Юрьева монастыря и является вкладом в монастырь князя Дмитрия Юрьевича Шемяки, его жены Софьи Дмитриевны и сына Ивана, о чем свидетельствует надпись на краю плащаницы:
«В лето 6957 индикта 7 как был великии князь Дмитрии Юриевичь в Великом Новегороде и повелением великаго князя наряжен бысть сии воздух в храм святаго великомученика Георгия того же лета месяца августа в 23 день благоверною и его великою княгинею Софьею и при сну благоверном князе Иване и положен бысть в церкви святаго великомученика Христова Георгиа в Великом Новегороде в Юриеве манастыре при архиепискупе Великого Новагорода Евфимии при архимандрите Мисаиле за оставление грехов и спасения ради душ наших и нашим детем и внучатом и правнучатам в сем веце и в будущем аминь».
Приведенная надпись вышита почерком XIX в.2, повторяя содержание утраченной древней вкладной «летописи». Исследователи не анализировали ее с точки зрения достоверности передачи утраченного текста и руководствуются ее указаниями при датировке самого вклада, относя его к 23 августа 1449 г.
Плащаница из Юрьева монастыря с именем Дмитрия Шемяки
Между тем по крайней мере две особенности этой надписи должны были бы с самого начала привлечь к себе внимание исследователей. Во-первых, 6957 году соответствует не седьмой, а двенадцатый индикт. Во-вторых, общий смысл надписи несет на себе отпечаток припоминания («Как был великий князь Дмитрий Юриевичь в Великом Новегороде...»), а следовательно, и относительно более позднего времени, нежели прямо обозначенное в надписи. Опираясь только на первую особенность, нужно было бы в датировке предмета исходить из альтернативы: плащаница могла быть изготовлена в 6957 г., но она может датироваться и седьмым индиктом, который не соответствует 6957 г.
Попытаемся рассмотреть обе эти возможности, соотнеся их прежде всего с событиями той эпохи. Известно, что после решительного поражения под Галичем Дмитрий Шемяка последние годы своей жизни провел в Новгороде и Новгородской земле. Однако галичское сражение произошло 27 января 1450 г. После взятия Галича Василий Темный «прииде на Москву на Масленои неделе, а Шемяка убежа к Новугороду Великому»3. Иными словами, 23 августа 1449 г. Шемяка в Новгороде еще не был, как не было в нем тогда и его семьи. Чтобы убедиться в этом, обратимся к более развернутому, нежели в Никоновской летописи, рассказу летописи Авраамки: «Князь великыи Василии Васильевич послал шурина своего князя Василья Ярославича изгонной ратью на Галичь, на великого князя Дмитрия Юрьевича; и то слышав князь великыи Дмитрии и выеха из города из Галица, и с княгинею и со своими бояри, и поеха к Новугороду, и приехавше на Вешеру, ту стал, и к архиепископу владыце Еуфимею и в Новгород от себе послал Ивана Яковлича, чтоби княгиню приняли и сына Ивана в честь, и въеха в осенние в Юрьев монастырь, и сам князь великыи Дмитрии Юрьевичь в Великом Новегороде не быв, пошед Галицю. А князь великыи Василии Васильевич, с своеи силою и с тотары, пошол в Галидь противу брату своему князи Дмитрею Юрьевича, и сошлися под городом под Галицем, и начата соступатися и битися. И бог пособи князю великому Василью Васильевичи), а князь великыи Дмитрьи побежал к Великому Новугороду. И приеха в Новъгород месяца априля в 2 день, в среду на Вербьнои недели, и челова крест к Великому Новугороду»4. Никоновская летопись, не располагающая подробностями, касающимися новгородских переговоров Шемяки, описывает военные маршруты Василия Темного, непосредственно предшествующие галицкой битве: «Ходил князь великии на князя Дмитрия, хотя ити к Галичю, и бысть ему весть, что пошол к Вологде; и князь великии поиде на Иледам да на Обнору, и прииде к нему весть, что опять воротился к Галичю, и князь великии воротился Обнорою на низ, да и Костромою вверх»5. Эти передвижения подтверждают, что после возвращения с Вишеры. и до галичского поражения Шемяка в Новгороде не был.
В этот период он отправил в Новгород семью, которая пришла в Юрьев монастырь позднее 23 августа 1449 г.: «в осенине», т. е. не ранее сентября. П.Л. Гусев обратил внимание на это противоречие, но вышел из затруднения простейшим образом, предположив, что плащаница была заготовлена заранее в расчете на более ранний приезд. Вряд ли такое предположение можно признать убедительным.
Существует возможность заподозрить неправильность общепризнанной даты галичского сражения и попытаться перенести ее на 27 января 1449 г., что примирило бы летописные показания со свидетельством плащаницы. Подобные ошибки достаточно часто возникают из-за того, что разные летописные своды пользуются разными системами отсчета лет или разными календарными циклами, например, если в одном случае употреблялся мартовский, то в другом случае сентябрьский год. Однако здесь такая попытка окажется несостоятельной, вступив в противоречие со всем календарем событий, последовательно описанных в Никоновской летописи под 6956—6957 гг.
Под 6956 г. летопись рассказывает о костромском примирении Василия Темного и Шемяки, после которого Василий на Великий день пришел в Ростов, а «назавтрее празднова Благовещение в Ростове»6. Поскольку Благовещение бывает 25 марта, Пасха в этом году падала на 24 марта, а это соответствует 1448 г. Далее следует рассказ о поставлении в 6957 г. митрополитом Ионы 15 декабря, что можно отнести только к 15 декабря 1448 г., а вслед за этим рассказывается о нападении Шемяки на Кострому в Великий день, т. е. 13 апреля 1449 г., о рождении у Василия Васильевича сына Бориса в июле и, наконец, об осенних событиях, предшествующих галичскому сражению, которое, таким образом, не могло состояться в январе 1449 г. и действительно произошло годом позже.
Хронологический анализ событий 1449 — начала 1450 г. ведет к бесспорному выводу: дата Шемякиной плащаницы неверна в той ее части, которая обозначена годовым числом. Плащаницу невозможно датировать 1449 годом.
Обратимся теперь к индиктному числу. Седьмой индикт в середине XV в. соответствовал 6937, 6952 и 6967 гг. Первая дата отпадает: она приходится на 1429 г., а Дмитрий тогда еще не был женат; лишь к 1436 г. относится сообщение летописи о его в тот раз несостоявшейся свадьбе с Софьей Дмитриевной7. Отпадает и самая поздняя из этих трех дат, приходящаяся на 1459 г., когда Шемяки уже не было в живых (он умер в 1453 г.). Если в первоначальной легенде плащаницы присутствовала единственно возможная дата 6952 г., ее превращение в 6957 объяснить крайне просто: последняя цифра даты «В» легко могла превратиться в «3» при утрате нитей, составляющих вертикальную линию цифры «В». С другой стороны, если первоначально стояла известная нам дата 6957, ошибка в индиктном числе необъяснима. Никакие утраты шитья не могут превратить 12 (ВI) в 7 (3) так, чтобы это осталось незамеченным. Возможны ли изготовление и вклад плащаницы в Юрьев монастырь перечисленными в ее надписи лицами в 6952 (1444) г.?
Рассмотрим события этого времени. Осенью 6950 (1441) г. Василий Васильевич «възверже нелюбие на князя Дмитреа Юрьевича Шемяку и поиде на него ко Углечю, и он побеже в Бежецкии Верх Новогородцкии... и потом же князь Дмитрии Юрьевич Щемяка, а с ним князь Александр Черторижскии, часа того пришли мало не к Москве; и помири их игумен Зиновеи Троецкои и любовь межи их сотвори... Тоя же зимы бояся князь Дмитреи Юрьевичь Шемяка великого князя Васильа Васильевичя и присла в Великии Новгород, чтобы их приняли на своеи их воли; и Новгородци отвеща: "аще хощеши, княже, к нам ехати, и ты поеди, а мы тобе ради"»8. Переговоры Шемяки с Новгородом, таким образом, относятся к началу 1442 г. После этого сообщения Дмитрий исчезает из поля зрения летописцев вплоть до 1445 г., когда он участвует в походе русских князей на Улу-Мухаммеда9. Где все эти годы находился Шемяка?
Н.М. Карамзин считал, что Дмитрий Юрьевич был на своем уделе «или потому, что ему не понравился ответ новгородцев, или потому, что тогдашние обстоятельства Новгорода отвратили его от намерения искать там убежища»10. Показанием юрьевской плащаницы это мнение отвергается. В действительности 23 августа 1444 г. Шемяка с женой и сыном был в Новгороде. Существует возможность максимально уточнить дату его первого приезда туда.
Выше уже обращалось внимание на спорное показание летописи Авраамки о приходе Дмитрия в Новгород после поражения 1450 г. День этого прихода — 2 апреля — сопровожден ссылкой на церковную дату и не соответствует 1450 г. Между тем эта дата без проекции на церковный календарь названа и в некоторых других летописях, которые дополняют связанный с ней рассказ еще одной подробностью: «Прииде князь Дмитреи Юрьевич с княгинею в Новгород априля 2»11. Новгородская Вторая летопись говорит о 2 апреля не под 6957 г. (как в Новгородской Четвертой летописи), а под 6954 г. и в несколько иной редакции: «И сел на княжение великии князь Дмитре Юрьевичь и со княгинею в Новгород априль 2»12.
Сомнительность отнесения событий 2 апреля к 1450 г. подтверждается не только противоречием с церковной датой. После галичского сражения 27 января 1456 г. Василий Темный вернулся в Москву на Масленой неделе, т. е. между 9 и 15 февраля, а Шемяка скакал до Новгорода более двух месяцев. Объяснить столь медлительное бегство затруднительно. Известно также, что его жена и сын находились в Новгороде уже с осени 1449 г., между тем как цитированными летописными показаниями утверждается приход Шемяки в Новгород 2 апреля вместе с княгиней. Очевидно, в рассказ летописи Авраамки дата 2 апреля проникла из повествования о событиях какого-то иного года.
В поисках истинного места этой даты можно рассмотреть два варианта возможного решения. Если опереться на сообщение Новгородской Второй летописи, где говорится о вокняжении Шемяки в Новгороде 2 апреля 6954 г., после ослепления Василия Васильевича, такой датой будет 1446 г. Но это предположение принять невозможно, поскольку в 1446 г. Шемяка и его жена в Новгороде не были. Его суверенитет над Новгородом, возникший в результате захвата великокняжеского стола, был оформлен в Москве: «Присла поклонщики в Новъгород. Новгородци же послаша к нему послы Федора посадника Яковлича, посадника Василья Степановича, и князь Дмитрии целова крест на всех старинах. А Борис Тферьскои князь на опасе держав новгородчькых послов 4 месяци, и отпусти их, тоже поежша к князю Дмитрию»13. Поскольку великое княжение было захвачено Дмитрием в феврале 1446 г., его крестоцелование с новгородцами могло бы относиться к апрелю, однако в 1446 г. среда Вербной недели приходилась не на 2, а на 6 апреля.
Другой вариант исходит из доверия к проекции даты 2 апреля на церковный календарь. 2 апреля совпадало со средой Вербной недели в 1444 г. (до этого в 1438 г., после этого впервые лишь в 1506 г.). Таким образом, получаем второе свидетельство пребывания Шемяки с семьей в Новгороде в 1444 г.
Нам остается рассмотреть вопрос о том, как поздно сравнительно с датой вклада была вышита оригинальная легенда плащаницы, в которой очевиден элемент припоминания («Как был великий князь Дмитрии Юрьевичь в Великом Новегороде...»). Само титулование Дмитрия великим князем дает нужную опору для ответа на этот вопрос. Великокняжеский титул Шемяка получил после ослепления Василия Васильевича и занятия Москвы, т. е. в конце февраля 1446 г. Вскоре им был совершен и ряд с Новгородом, как это видно из только что цитированного летописного показания. Известна, правда, печать Шемяки с великокняжеским титулом при грамоте, датированной Л.В. Черепниным 1445 г.14 Однако А.А. Зимин обосновал передатировку этого документа более поздним временем, отнеся его к периоду, последовавшему за потерей Дмитрием Москвы15.
В 1444 г. Шемяка находился в Новгороде как гость, просивший и получивший временное убежище, но не в качестве новгородского князя (обладание новгородским столом давало бы ему формальное право на пользование великокняжеским титулом)16. Нужно думать, что именно юридическая неясность отношения Новгорода к Москве в 1444 г. вызвала не увенчавшуюся успехом попытку литовского великого князя Казимира добиваться новгородского стола17, что вряд ли могло случиться, если бы на этот стол уже был принят Шемяка.
Таким образом, возможность титулования Дмитрия великим князем возникла не ранее весны 1446 г. Как долго этот титул и это имя в Новгороде были неразделимы?
Еще в декабре 1447 г. новгородцы безоговорочно признают Шемяку своим законным князем, что следует из прямого указания известного послания русского духовенства Дмитрию Юрьевичу: «И ты в целовании с Великим Новгородом, да и Новгород Великий целования не сложил, да еще посылал еси к Великому Новгороду да и посла своего, а зоучи себе князем великим, да просил еси у них собе помоги»18. Однако уже в начале следующего года, как можно догадываться, неудачи Дмитрия вызывают колебания новгородцев: «Князь великии Василеи выбеже во Тверь и приехаша к нему князи и бояри и татары. И слышав князь Дмитрии и князь Иван Можаиски и выехаша на Волгу в Галич и на Кострому..., а новгородци не вступишася ни по одном»19.
В период пребывания Шемяки в Новгороде после галичского поражения вопрос об официальном титуловании Дмитрия Юрьевича великим князем как будто не возникает. Послание митрополита Ионы архиепископу Евфимию 29 сентября 1452 г. содержит общие упреки по поводу того, что новгородцы, проявляя гостеприимство, воздают Дмитрию «честь по силе», как «преже того русским князьям», и что они дали Шемяке возможность «княгиню свою и весь свои кош оставить в Новгороде» (сам Шемяка воевал в это время против Москвы в Заволочье), но прямой упрек о сохранении новгородского целования Дмитрию в этом послании отсутствует20. И тем не менее имеется достаточно оснований догадываться, что в период последнего пребывания Шемяки в Новгороде новгородцы считали себя свободными от обязательств перед Василием Темным. Попытаемся суммировать имеющиеся факты.
На протяжении всего периода возвышения и падения Шемяки в Новгороде действует московский великокняжеский наместник князь Александр Васильевич Черторыйский. Отправленный еще в 1443 г. великим князем Василием Васильевичем наместничать в Псков, он в 1447 г. переходит на наместничество в Новгород, «занеже к Новугороду уреклъся». В 1448 г. князь Черторыйский во главе новгородцев вступает в успешную борьбу с Ливонским орденом и заключает с ним мир21. В 1455 г., уже после смерти Шемяки, он снова приглашен в Псков посольством, нашедшим его в Русе, а в следующем году возвращается в Псков22.
Политические взаимоотношения Александра Черторыйского и Шемяки достаточно определенны. Старый союзник Шемяки, участвовавший с ним в борьбе с Москвой еще в 1441 г., он перешел на новгородское наместничество в тот момент, когда великим князем Московским был Дмитрий Шемяка, и, следовательно, вступил в Новгород как наместник Шемяки. В 1452 г., когда Шемяка воевал с Москвой в Заволочье, «новгородци с князем Александром Васильевичем много волостеи великого князя воеваше и пожгоша, и полону много приведоша». В том же году Александр породнился с Шемякой, женившись на его дочери, а по возвращении Дмитрия Юрьевича с Волока в 1453 г. водворил его на Городище, т. е. в официальной великокняжеской резиденции23.
Если не находится ни одного официального документа титулования Шемяки великим князем, то новгородская летописная версия, уцелевшая наиболее полно в летописи Авраамки, отражает иной взгляд на пребывание Шемяки в Новгороде в 50-х годах XV в. Мы уже цитировали из нее рассказ 1450 г., в котором и Шемяка, и Василий Темный называются великими князьями. Под следующими годами этот принцип пунктуально выдержан.
В 1451 г. «поеха князь великыи Дмитреи Юрьевич из Новагорода за Волок, месяца марта в 21 день, в неделю по Зборе, а княгиню свою оставив в Великом Новегороде и сына Ивана».
В 1452 г. «князь Олександр Васильевичь женился в Великом Новегороде у княгине великои у Дмитриевы у Софьи, а князь великыи Дмитрии Юрьевич тогда был за Волоком».
В 1453 г. «тои зимы приеха в Великыи Новъгород из Заволочья князь великыи Дмитреи Юрьевич, и стал на Городище... того же лета преставися князь великыи Дмитреи Юрьевич в Великом Новегороде, на Городище, месяца июля в 17 день, в вторник, и положен бысть в монастыре святого Егоргия в церкви»24.
И даже в 1456 г. вдова Шемяки сохраняет в летописном рассказе титулование великой княгиней: «А княгиня великая Софья Дмитриева видев ту скорбь Великому Новугороду, и убояся князя великого, и побеже из Новагорода в Литву, к сыну своему, князю Ивану, февраля в 7 день, в субботу сыропустную»25.
Антимосковской акцией Новгорода было, следовательно, не предоставление убежища политическому противнику Василия Темного, а фактическое отложение от Москвы великокняжеской администрации Новгорода, признавшей суверенитет над Новгородом Дмитрия Шемяки. Закономерным поэтому стало требование Яжелбицкого договора 1456 г.: «А Великому Новугороду князя Ивана Андреевичя Можаиского и его детеи, и князя Ивана Дмитреевича Шемякина и его детеи, и его матери княгини Софьи и ее детеи и зятьи Новугороду не приимати»26. Под «зятьей» Софьи подразумевается Александр Васильевич Черторыйский.
Резюмируя сказанное, мы склонны датировать средник Шемякиной плащаницы 1444 годом, а оригинальную шитую легенду этого воздуха — периодом титулования Шемяки великим князем, т. е. временем с весны 1446 г. до бегства из Новгорода Софьи Дмитриевны в феврале 1456 г. Вряд ли подобное титулование осталось возможным в более позднее время.
Примечания
1. См.: Николаева Т.В. Произведения русского прикладного искусства с надписями XV — первой четверти XVI в. — Свод археологических источников, вып. Е1-49. М., 1974, с. 43, № 16.
2. М. Толстой в 1862 г. писал о «недавнем возобновлении плащаницы» (Толстой М. Святыни и древности Великого Новгорода. М., 1862, с. 172). К XIX в. несомненно относится и кайма черного шелка, вшитая между средником и краевой надписью, с изображением символов евангелистов и святых: Фотинии, евангелистов Луки и Иоанна Богослова, апостолов Павла и Петра, евангелистов Матфея и Марка, мученика Георгия, Ульянии, мученика Димитрия, апостолов Якова и Филиппа, преподобной Анны, мученика Фотия, Матфея, Якова, Клеопы, Фаддея, Тимофея, Софьи (с Верой, Надеждой и Любовью), Варфоломея, Андрея, Фомы, Симона. Шитье фигур не отличается особенностями и фактурой нитей от шитья возобновленной надписи, а трогательное соседство изображений святых Анны и Фотии прямо указывает на время возобновления плащаницы или в архимандритство Фотия, т. е. между 1822 и 1838 гг., или на период его смерти, но до кончины А.А. Орловой-Чесменской (1848).
3. ПСРЛ, т. XII. СПб., 1901, с. 75.
4. ПСРЛ, т. XVI, СПб., 1889, с. 192.
5. ПСРЛ, т. XII, с. 75.
6. ПСРЛ, т. XII, с 74.
7. См. там же, с. 21.
8. ПСРЛ, т. XII, с. 42; НПЛ, с. 422.
9. См.: ПСРЛ, т. XII, с. 63.
10. Карамзин Н.М. История государства Российского, т. V, с. 174.
11. ПСРЛ, т. IV, ч. I, вып. 2. Л., 1925, с. 490 (список Дубровского); вып. 3. Л., 1929, с. 608 (список Никольского).
12. ПСРЛ, т. 30. М, 1965, с. 171.
13. ПСРЛ, т. IV, вып. 2. Л., 1925, с. 443; т. XVI, с. 189.
14. См.: Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв., с. 119—121, № 40.
15. См.: Зимин А.А. О хронологии духовных и договорных грамот великих и удельных князей XIV—XV вв. — Сб.: Проблемы источниковедения, вып. VI. М., 1958, с. 304—306.
16. Великим князем, в частности, титуловался Константин Дмитриевич в 1420 г., когда он был принят новгородцами на стол во время его размирья с Василием Дмитриевичем (см.: Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.—Л., 1949, с. 97, № 59).
17. См.: НПЛ, с. 424.
18. Акты исторические, т. I, с. 76—77, № 40.
19. ПСРЛ, т. IV, вып. 2, с. 444.
20. См.: Акты Археологической экспедиции, т. 1. СПб., 1836, с. 404—405.
21. См.: Грамоты Великого Новгорода и Пскова, с. 117—122, № 72, 73.
22. См.: Псковские летописи, т. 1, с. 46—48, 52, 54; т. 2, с. 135, 141, 143.
23. См.: ПСРЛ, т. XVI, с. 193.
24. Там же.
25. Там же, с. 196. Иван Дмитриевич отъехал из Новгорода в Литву еще весной 1454 г.; 9 апреля он был уже в Пскове (см.: Псковские летописи, т. 1, с. 52; т. 2, с. 49, 140—141).
26. Грамоты Великого Новгорода и Пскова, с. 43, № 23. Запрет принимать в Новгород Ивана Дмитриевича Шемякина и его детей подтверждается и в Коростынском договоре 1471 г. (см. там же, с. 46, № 26).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |