2. Псковские известия в Новгородско-Софийском своде

В исследованиях, посвященных изучению летописных памятников Пскова, неоднократно отмечалось, что тексты псковских летописей содержат выписки и фрагменты, восходящие в своей основе к Новгородско-Софийскому своду первой половины XV в.¹ Действительно, тексты Псковских Первой и Третьей летописей на пространстве статей за XI—XIV вв. имеют целый ряд заимствований из новгородских летописных сводов XIV—XV вв. Такие записи определить достаточно легко.

К Новгородско-Софийскому своду, отразившемуся прежде всего в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях, восходят статьи под 6643, 6675, 6677, 6684, 6694 (в Псковской Третьей ошибочно указан 6604 г.), 6700, 6744 (известие о знамении, помещенное в Новгородской Четвертой и Софийской Первой под 6745 г.), 6820 (о войне Михаила Тверского с Новгородом) гг. — в Псковских Первой и Третьей летописях²; под 6710, 6713 (в Новгородской Четвертой и Софийской Первой помещено под 6712 г.), 6749 гг. (о взятии Копорья Александром Невским) — в Псковской Первой³; под 6544, 6567, 6568, 6621, 6721, 6724 (в Новгородской Четвертой и Софийской Первой назван не Всеволод Юрьевич, а Всеволод Мстиславич), 6731, 6742, 6750, 6772 — в Псковской Третьей⁴.

Кроме того, в Псковских Первой и Третьей летописях есть погодные записи, близкие к таковым в Новгородской Первой летописи старшего и младшего изводов. Это статьи под 6732 г. (сообщение о Калкской битве) — в Псковских Первой и Третьей⁵; 6645 (краткое известие о смерти Всеволода Мстиславича), 6722, 6724, 6746, 6776 гг. — в Псковской Первой⁶; 6720 (помещенная между записями под 6621 и 6645 гг.), 6722, 6725, 6730, 6736, 6741, 6746, 6748, 6744 (в рассказе о событиях 1240 г. — о походе немцев на Водскую землю), 6748 (о взятии Изборска и сдаче Пскова), 6770 гг. — в Псковской Третьей⁷.

Псковская Вторая летопись содержит лишь единичные записи, которые можно возвести к новгородскому летописанию: под 6574, 6624 (с добавлением «и с псковичи»), 6643 гг., а также под 6677 г. обширное Сказание о знамении и битве новгородцев с суздальцами, частично совпадающее с текстом Новгородской Четвертой летописи⁸.

Помимо указанных статей, сходные с летописью Авраамки и Рогожским летописцем записи, которые по сути представляют сжатую выборку из «Повести Временных лет» о важнейших событиях начальной истории Руси, читаются в Псковских Первой и Третьей летописях под 6477, 6496, 6497, 6574⁹, в Псковских Второй и Третьей под 6488¹⁰ и в Псковской Третьей под 6367, 6370, 6374, 6377, 6387, 6388, 6419, 6453, 6455, 6463, 6480¹¹.

Сравнение перечисленных известий псковских летописей с аналогичными записями в памятниках, восходящих к Новгородско-Софийскому летописанию, позволило А.Н. Насонову установить, посредством каких именно новгородских источников эти сообщения попали во Псков. Таковыми он считал прежде всего сокращенное изложение Новгородско-Софийского свода или так называемые «Краткие извлечения» из него, т. е. протограф летописи Авраамки, летописца епископа Павла и Рогожского летописца, а также Новгородскую Пятую летопись¹². Влияние материала этих памятников на все три псковские летописи А.Н. Насонов считал следствием того, что уже в их общем протографе — псковском своде середины 60-х гг. XV в. — эти заимствования читались¹³. Установленная таким образом зависимость псковских летописей от записей, восходящих к Новгородско-Софийскому своду, не давала возможности датировать древнейший летописный свод Пскова временем ранее, чем начало 60-х гг. XV в.

Построения А.Н. Насонова были скорректированы и уточнены Г.-Ю. Грабмюллером. Немецкий ученый убедительно показал, что Новгородская Пятая летопись и летописный материал из «Новгородско-Софийского свода в извлечениях» были использованы на совершенно разных этапах развития псковского летописания. Новгородская Пятая летопись была привлечена компилятором Строевского списка Псковской Третьей летописи около 1556 г.¹⁴; «Новгородско-Софийский свод в извлечениях» послужил источником составителю общего протографа Псковских Первой и Третьей летописей не ранее 1449 г., а затем в период между 1481 и 1550 гг. — уже непосредственному предшественнику Псковской Третьей летописи. Кроме того, автор Архивского I списка Псковской Первой летописи в качестве дополнительного материала присоединил к своему изложению известия, почерпнутые им из летописи Авраамки¹⁵. Псковская Вторая летопись, по мнению Г.-Ю. Грабмюллера, оказывается свободной от влияния новгородского летописания¹⁶.

Следовательно, вопрос о времени создания протографа псковских летописей и реконструкция этого древнего текста до конца остаются неразрешенными. Устранение жесткой хронологической границы (середина XV в.), установленной А.Н. Насоновым для определения первого псковского свода, с одной стороны, и возможность связывать с более ранними временем, чем 1448 г., составление Новгородско-Софийской компиляции с другой¹⁷, открывают новые перспективы для изучения начальных этапов летописания Пскова.

Кроме поздних вставок Новгородско-Софийского летописания в тексте псковских летописей на протяжении статей первой половины XIV в. можно обнаружить несколько известий общерусского характера. Это статьи под 6836 и 6839 гг. в Псковской Первой летописи и 6847 г. в Псковских Второй и Третьей¹⁸. Псковская Первая летопись, а точнее — ее Архивский I список, содержит под 6836 (1328) г. запись: «Зачало княжения Московского»¹⁹. По всей видимости, это заголовок, за которым в источнике, отразившемся в Архивском I списке Псковской Первой летописи, следовало сообщение о восхождении Ивана Даниловича Калиты на московский великокняжеский стол. Подобное известие находим в летописях Софийской Первой, Новгородской Четвертой, Новгородской Пятой и Авраамки²⁰. При этом заглавие статьи в Новгородской Пятой летописи и летописи Авраамки ближе всего к записи в Архивском I списке Псковской Первой летописи (ср. Новгородская Пятая и летопись Авраамки: «Начало княженьи Московьскаго Ивана Даниловича»)²¹. Следующее сообщение — статья 6839 (1331) г., также встречающаяся в тексте Архивского I списка Псковской Первой летописи. Под этим годом записано: «Бысть помрачение солнцу»²². О солнечном затмении, случившемся в 1331 г., содержатся записи в летописях Новгородских Четвертой и Пятой и Авраамки²³. Как и в случае с известием 6836 г., свидетельство Архивского I списка Псковской Первой летописи дословно совпадает с вариантом Новгородской Пятой и летописи Авраамки. В них читаем: «Бысть помрачение солнцу»²⁴. Наконец, последнее летописное сообщение об общерусских событиях за первую половину XIV в. помещено в Псковских Второй и Третьей летописях под 6847 г., где читаем, что «оубиша ва Орде князя Александра и сына его Феодора различною мукою септевриа въ 28 день» (в Псковской Третьей летописи отсутствует упоминание о различных муках, а датой смерти князей стоит 28 октября)²⁵. Известия об этих событиях, но в более подробном изложении, обнаруживаем в летописях Софийской Первой с датой 29 октября, Новгородской Четвертой — 29 декабря, но под 6848 г., в Новгородской Пятой и Авраамки, где вместо точного указания числа и месяца сказано лишь «той же осени»²⁶. Трудно сказать, какая именно летопись послужила источником для псковского автора, но в любом случае несомненно, что сообщение об убийстве тверских князей Александра и Федора в Орде, общерусское по своему характеру, взято было из памятника новгородского происхождения. Скорее всего, вслед за Г.-Ю. Грабмюллером, выделившим ряд статей за XI — начало XIV в., общерусские известия псковских летописей можно возвести к летописям Новгородской Пятой и Авраамки, так как немецким исследователем было установлено, что Архивский I список Псковской Первой летописи дополнительно испытал влияние летописи Авраамки, а Строевский список Псковской Третьей летописи — Новгородской Пятой летописи. Таким образом, статьи 6836, 6839 и 6847 гг. в псковских летописях — позднего происхождения и не могли быть включены в древнейший псковский свод, ставший основой для всех трех летописей — Первой, Второй и Третьей.

В тексте псковских летописей в некоторых статьях присутствует ряд авторских замечаний, которые позволяют сделать определенно новые наблюдения по поводу истории летописания во Пскове. В рассказе Псковской Первой летописи о голоде 1230 г. находим фразу: «и иное зло писалъ бых, но горе и тако»²⁷. Схожее замечание в статье 1341 г.: «а иное бых писалъ, то розратие вельми приточно бяше, но за умножение словес не писано оставих»²⁸. Под 1348 г. в конце повествования о конфликте псковичей с литовским князем Ольгердом летописец говорит: «Се же оставльша, о немъ же послед напишем, и ныне возвратимся на ино сказание»; далее следует описание мора²⁹. Статья 1352 г., также рассказывающая о море во Пскове, содержит запись: «Се же ми о сем написавшю от многа мало, еже хоудыи ми оум постиже и память принесе»³⁰. Как и в Псковской Первой летописи, обнаруживаем аналогичные замечания в Псковской Второй летописи, правда, только дважды: под 1341 г. и 1352 г. Причем в последнем случае сказано следующее: «о семь (о море. — А.В.) пространне обрящеши написано в Рускомъ летописци», о котором Псковская Вторая летопись упоминает еще и под 1471 г. («о семь аще хощаше оуведати, прошед Рускии летописець, вся си обрящеши»)³¹. Псковская Третья летопись в основном схожа в интересующих нас моментах с Псковской Первой. Авторские замечания в ней находим под 1230 г., 1348 г. и 1352 г.³²

Характер приведенных записей свидетельствует, что они были сделаны в результате сокращения при переписывании каких-то предшествующих текстов. Подобная редакторская правка могла быть осуществлена одним человеком. На первый взгляд, учитывая свидетельства Псковской Второй летописи, автор, сокращавший псковские летописные статьи и отсылавший читателей к «Русскому летописцу», не мог работать ранее последней четверти XV в. Между тем такому определению времени редакторской работы противоречат два обстоятельства. Во-первых, о «Русском летописце» не знают Псковские Первая и Третья летописи. Во-вторых, что представляется особо важным, составитель статьи под 1352 г. в Псковских Первой и Третьей летописях, объясняя то, что он «написавшю от многа мало», замечает: «еже хоудыи ми оум постиже и память принесе». Иными словами, он ссылается на то, что плохо помнит о море во Пскове, иначе бы он написал о нем подробнее. Данная авторская реминисценция показывает, что летописец был свидетелем тех событий, которые произошли в 1352 г., а значит, он вряд ли мог заниматься редактированием летописного текста позднее XIV в., а в конце XV в. — тем более. В связи с этим можно предположить следующее объяснение несоответствий, возникающих при сопоставлении Псковской Второй летописи с Псковскими Первой и Третьей. В общем протографе псковских летописей содержалось одинаковое первоначальное чтение статьи 1352 г., сохраненное затем в Псковских Первой и Третьей летописях, восходящих к Псковскому своду 1481 г. Псковская Вторая летопись, а точнее, свод 1486 г., который она отразила, сократила запись под 1352 г., как это делалось на всем протяжении этой летописи с материалами ее источников. При этом составителем свода 1486 г. была внесена ссылка на «Русский летописец», который, скорее всего, являлся каким-то общерусским сводом или летописью, созданными в XV в. Для выяснения истории псковского летописания до XV в. поэтому важны в первую очередь Псковские Первая и Третья летописи.

Прежде всего необходимо выяснить, когда именно работал редактор, сокративший ряд статей за XIII—XIV вв. В Псковской Первой летописи вслед за статьей 1352 г., содержащей описание мора, следуют еще две записи, относящиеся к тому же году: о построении купцами во Пскове деревянной церкви Св. Софии и о походе псковичей на Полоцк под руководством князя Евстафия³³. В Псковской Третьей летописи хронология несколько иная. Возведение Софийской церкви отнесено к 6862 (1354) г. В этой же статье, но с поправкой «по том же», дается сообщение о походе к Полоцку во главе с князем Евстафием. А в следующей записи, 6863 (1355) г., вновь рассказывается об этом же событии³⁴. Подобное различие в хронологии Псковских Первой и Третьей летописей в тексте за середину 50-х гг. XIV в. (учитывая также, что в Псковской Второй летописи постройка церкви Св. Софии датирована 6865 (1357) г., а поход на Полоцк — 6866 (1358) г.³⁵) наводит на мысль о том, что путаница изначально присутствовала в тексте общего протографа псковских летописей и при создании каждой из них в отдельности составители по своему усмотрению вносили «ясность» в описание событий в промежутке 1352—1358 гг., произвольно проставляя даты.

Если данная мысль верна, то возникают сомнения по поводу того, почему редактор, написавший, по его словам, лишь «от многа мало» о море во Пскове в 1352 г., а на самом деле изложив все с подробностями и мелкими деталями, вдруг не смог правильно датировать постройку Софийской церкви и поход на Полоцк, случившиеся в течение нескольких последующих лет. Также бросается в глаза контраст в характере и содержании летописных записей до и после статьи 1352 г. В тексте, предшествующем этой статье, мы обнаруживаем целый ряд пространных сообщений, посвященных описанию событий политической и экономической жизни Пскова первой половины XIV в. (статьи под 1323, 1327, 1341, 1343, 1348 гг. — в Псковских Первой и Третьей летописях³⁶), а затем следуют краткие записи, как правило, рассказывающие о церковных делах и лишь изредка перемежающиеся упоминаниями о деятельности князей и посадников второй половины XIV в.³⁷ Подобная разница между текстами Псковских Первой и Третьей летописей за первую и вторую половины XIV в. позволяет считать, что летописные записи после 1352 г. делались не тем человеком, который редактировал статьи 1230, 1341, 1348 и 1352 гг. Полагаем, что этот редактор закончил свою работу как раз около 1352 г. Косвенным подтверждением данному предположению может являться тот факт, что после середины XIV в. в Псковских Первой и Третьей летописях мы не встречаем замечаний, аналогичных сделанным под 1230, 1341, 1348 и 1352 гг.

На завершение одного из этапов летописной работы именно в начале 50-х гг. XIV в. указывает и использование индиктов при датировке статей 6849 (1341) г. и 6851 (1343) г. в Псковской Третьей летописи³⁸. Исследовавший вопрос о наличии индиктов в псковских летописях В.К. Зиборов полагает, что их обилие «уникально, и именно это обстоятельство дает возможность утверждать, что все эти индикты были проставлены рукой летописца, который окончил свои записи в 6946 г.»³⁹. Позволим себе согласиться с мнением исследователя лишь отчасти. Действительно, использование двойной датировки за 6903—6946 гг. почти в каждой статье свидетельствует в пользу вывода В.К. Зиборова. Однако к данной серии индиктов, как кажется, неверно относить индикты в записях под 6496, 6738, 6817 (в Псковской Третьей летописи, кстати, не замеченный исследователем), 6849 и 6851 гг. Между статьями 6851 и 6903 гг. присутствует слишком большой временной разрыв. О двойной датировке в статье 6496 (6497) г. мы не можем сказать ничего определенного. Другие же четыре индикта (6738, 6817, 6849 и 6851 гг.) для нас весьма интересны. В первом и третьем случаях летописные записи содержат те авторские замечания, о которых уже говорилось выше, а статья 6851 г. непосредственно примыкает к изложению событий 6849 г. Представляется, что и использование двойной датировки, и сокращения текстов с отметками редактора были сделаны одним человеком, причем писавшим около начала 50-х гг. XIV в. Указания индиктов в статьях 6849 и 6851 гг. связаны с тем, что летописец «вносил различные дополнения... спустя несколько лет после реального события»⁴⁰. Дополнительным аргументом в пользу такого истолкования может служить и то, что в статьях 6849 и 6851 гг. (а также в ближайших к ним записях под 6844, 6846, 6856 гг.) приведена точная календарная датировка с указанием месяца и числа⁴¹.

Помимо косвенных доказательств наличия какого-то этапа летописной работы во Пскове в середине XIV в. для восстановления истории древнейшего летописания Пскова необходимо привлечь сходные с псковскими летописями тексты и подробно рассмотреть вопрос об их взаимоотношении.

Как уже отмечалось выше, летописные заметки новгородско-софийского происхождения повлияли на состав некоторых псковских летописей. Между тем известно, что материалы псковского летописания отразились в летописании общерусском и прежде всего — в Новгородско-Софийском своде XV в., явившемся протографом Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей.

А.А. Шахматовым в данном отношении были выделены как неновгородские вкрапления в Новгородско-Софийский свод (т. е., по всей видимости, псковские) статьи о Довмонте, в том числе записи под 1266, 1271 и 1299 гг.⁴²

Один из первых исследователей псковских летописей, В.С. Иконников, также отмечал многочисленные заимствования Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей из летописей Псковских Первой и Третьей (последние, правда, В.С. Иконников считал разными списками одной летописи): статьи 1323, 1341, 1342, 1352, 1437, 1474 гг. в Новгородской Четвертой и 1242, 1265, 1271, 1272, 1299, 1323, 1330, 1341, 1342, 1343, 1368, 1407, 1425, 1481—1523 гг. в Софийской Первой летописях⁴³.

Псковский летописный материал в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях обнаруживал и А.Н. Насонов — знаток русского летописания. Местными псковскими известиями, попавшими в Новгородско-Софийский свод, исследователь считал записи под 1323, 1330, 1341, 1342, 1406, 1407 гг. Кроме того, А.Н. Насонов отмечал, что в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях «под разными годами помещены кусочки из жития Довмонта» (под 1266, 1268, 1271, 1272 и 1299 гг.)⁴⁴.

Вслед за А.Н. Насоновым Я.С. Лурье называл указанные статьи извлечениями из псковских летописей. Также Я.С. Лурье полагал, что записи в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях под 1266 и 1268 гг. — это «псковская житийная повесть о князе Довмонте-Тимофее.., разделенная на две части...»; равным образом под 1270 г. «помещены отрывки псковского сказания о Довмонте», причем Софийская Первая сохранила, по сравнению с Новгородской Четвертой, чтение, более близкое к оригиналу⁴⁵.

Исследованию Жития Довмонта и летописных источников о деятельности этого князя посвящена работа В.И. Охотниковой. Автор обращает внимание на то, что Повесть о Довмонте, отразившаяся в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях в записях 1265, 1266, 1268, 1271, 1272 и 1299 гг., в большинстве своем близка к тексту Повести, содержащейся в редакции Псковской Первой летописи⁴⁶.

Если суммировать наблюдения исследователей о псковских заимствованиях в Новгородско-Софийском летописании, то мы можем увидеть следующий перечень летописных статей в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях, возводимых к псковскому источнику: под 1242, 1265, 1266, 1268, 1270, 1271, 1272, 1299, 1323, 1330, 1341, 1342, 1352, 1368, 1406, 1407, 1425, 1437 гг. Записи, начиная с 1474 г., выходят за рамки 1448 г., а именно такая дата — самая поздняя из тех, что предлагаются исследователями для определения времени составления Новгородско-Софийского свода⁴⁷.

Представляется, что из указанных выше статей, содержащихся в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях, не все могут целиком считаться фрагментами древнего псковского источника. Чтобы выявить полноту и степень влияния псковских записей на Новгородско-Софийский материал, необходимо дифференцированно рассмотреть взаимоотношения каждой летописной статьи в рамках сравнительного анализа текстов псковских летописей и летописей Новгородской Четвертой и Софийской Первой.

В Новгородской Четвертой летописи под 6945 (1437) г. после сообщения о приезде из Москвы в Новгород митрополита Исидора рассказывается о том, что «и на зиме поеха митрополитъ во Пьсковъ... и во Пьскове постави имъ архимандрита Геласья и дасть ему соудъ владычнь и вси пошълины владычни»⁴⁸.

По сравнению с этой краткой записью псковские летописи дают более полную информацию, причем под 6946 (1438) г.: «Приеха в домъ Святыя и живоначалныя Троица и во град Псковъ митрополит Сидоръ Киевъскии и всеа Р усии, на память святого отца Николы, в рожественное говенце; того же дни литоргию соверши во святеи Троицы; и былъ во Пскове 7 недель; и постави архимарита Галасия во Пскове, и отня суд и печать, и воды, и земли, и оброкъ владычень, и вси пошлины владычня, и дасть ту всю пошлину владычню своему наместнику аръхимариту Галасею, а самъ поеде прочь»⁴⁹.

Не трудно заметить, что конструкции и детали псковской и новгородской версий текстуально не совпадают. Единственное, что сближает обе статьи, — упоминание самого факта приезда Исидора во Псков, поставившего здесь Геласия архимандритом и передавшего ему источники дохода и функции, которыми до этого обладал новгородский архиепископ. Однако смысловая близость — это еще не основание считать рассказ Новгородской Четвертой летописи извлечением из псковского источника. События, произошедшие во Пскове зимой 1438 г., серьезно затрагивали интересы Новгорода, а значит, обязательно должны были найти отражение в новгородском летописании. Полагаем, что запись Новгородской Четвертой летописи под 6945 (1437) г. — именно новгородского, а не псковского происхождения.

Таким же образом можно охарактеризовать и статью, рассказывающую о море, помещенную в Новгородской Четвертой летописи под 6932 (1424) г., а в Софийской Первой — под 6933 (1425) г. Софийская Первая летопись повествует, что «тое же осени бысть моръ великъ во Пьскове, и въ Великомъ Новегороде, и въ Торжку, и на Тфери, и на Волоце на Ламьскомъ, и въ Дмитрове и во иныхъ Русьскыхъ градехъ и селехъ»⁵⁰. В Новгородской Четвертой летописи это известие предваряется сообщением о денежной реформе («денге сковаша») во Пскове, а в описании мора сказано, что он поразил население Новгорода, Пскова, Заволочья, Литвы и Ливонии, и добавлено, что «моръ быти в людехъ железою и охракъ кровию»⁵¹.

Псковские летописи дают несколько иные описания. Согласно их чтениям, эпидемия затронула только Новгородскую и Псковскую земли, а Псковская Вторая летопись, в отличие от Псковских Первой и Третьей, вносит еще уточнение, что «мряху от Ильина дни и до Крещениа Господня; и тако преста моръ»⁵². Учитывая, что Псковская Вторая летопись сохранила по сравнению с Псковскими Первой и Третьей чтения, полнее отразившие их общий протограф — свод середины XV в.,⁵³ мы признаем вариант Псковской Второй летописи, содержащий некоторые оригинальные детали, именно тем текстом, который не утратил своего первоначального вида. Подробностей, имеющихся в Псковской Второй, нет ни в Новгородской Четвертой, ни в Софийской Первой летописях. И наоборот, летописи, восходящие к Новгородско-Софийскому своду, упоминают, что мор затронул, кроме Новгорода и Пскова, еще довольно обширную территорию, чего мы не находим ни в одной из псковских летописей. Между тем вряд ли возможно, чтобы и Псковская Вторая летопись, с одной стороны, и Псковские Первая и Третья — с другой, дающие несколько различные тексты в статье 1425 г. (что было связано с двумя разными этапами их редактирования), одновременно сократили рассматриваемую запись. Следовательно, в общем протографе псковских летописей не было упоминания Торжка, Твери, Волока Ламского, Дмитрова, Литвы и Ливонии, то есть Новгородская Четвертая и Софийская Первая летописи, скорее всего, либо использовали другой источник, либо, что более вероятно, отразили запись новгородского происхождения. Тем более известно, что мор был и в самом Новгороде. К этому добавим, что в период с 1423 по 1429 гг. новгородскую архиепископскую кафедру возглавлял Евфимий I Брадатый, при котором неновгородские литературные материалы вряд ли могли быть использованы владычными летописцами. Архиепископ, принявший участие в работе над летописными памятниками, исходя из своих сепаратистских настроений, «возобновил традиционный узконовгородский подход к ведению владычной летописи»⁵⁴.

Следующими статьями Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей, которые возводятся исследователями к псковским летописям, являются записи под 6913 (1405) г., 6914 (1406) г. и 6915 (1407) г. Сравнение текстов двух редакций, псковской и новгородско-софийской, определяет их различное происхождение. Это заметно, даже если опустить многочисленные подробности, содержащиеся в псковских летописях и отсутствующие в Новгородской Четвертой и Софийской Первой.

Новгородская Четвертая сообщает, что накануне войны литовцев с псковичами «митрополитъ еха къ Витовтоу»⁵⁵. В псковских летописях данное известие отсутствует. Далее Новгородская Четвертая рассказывает: «и Витовтъ взя войною без вести на мироу Плесковьскои городокъ Коложе, а Плесковьскоую грамоту крестную присла в Новъгородъ, и стоя подъ Вороначемъ 2 дни и отъиде, волости ихъ повоевавъ, а крестьяны посекъ, а ныхъ в полонъ свелъ»⁵⁶.

Эти же факты в Псковской Первой летописи (как и в других) изложены по-иному: «Прииде... князь литовъскии Витовтъ, и повоева Псковскую власть и город Коложе взялъ на миру и на крестномъ целовании, а миру не отказавъ, ни крестнова целования не отславъ, ни мирныхъ грамот, а грамоту разметную псковъскую посла к Новугороду, а самъ окаянныи поиде на Псковскую землю, и шедши повоева... Коложскую землю... овых изсече, овых поведе во свою землю, а всего полону взя 11 тысящь мужеи и женъ и малых детеи, опроче сеченых; а под городомъ Вороначем наметаша ратницы мертвых детеи две лодеи...»⁵⁷

После рассказа о войне с Витовтом Новгородская Четвертая летопись сообщает о «помощи» псковичам новгородцев: «А Псковичи жаловашася на Витовта Новоугородоу про Литовъскую воиноу, и Новгородцы не меташа братьи своеи молодшеи Псковичь, послаша имъ в помощь на Литвоу воеводы: Олександръ Костянтиновичь, Афанасеи Есифовичь сына посаднича, Фомоу Трошуникина, с вои, и они приихаша во Пьсковъ. И Псковичи отславъ ихъ к Новоугородоу, а сами ехавше, на крестномъ целовании повоеваша села Новгородцькаа Лоуки и Ржовоу»⁵⁸.

Другая версия произошедшего содержится в Псковской Первой летописи: «Посадникъ псковъскии Юрие Филипович Козачкович поимя с собою мало дружины мужии псковичь охочих людей, Смена со изборяны и островичи и вороначаны и велияны, шедше, повоеваша Ржову, а на Великих Луках стягъ коложскии взяша, и полона много приведоша. А навогородцы пришедше, псковичемъ никоея же помощи не оучиниша»⁵⁹.

Следующая запись в статье 6914 г., которую мы сравниваем, — о пожаре во Пскове. В Новгородской Четвертой летописи лишь сказано, что «на Духовъ день выгоре Плесковъ до Домантове стене»⁶⁰.

Псковская Первая в этом случае более подробна в описаниях: «Того же лета, месяца маия въ 31, на память святого мученика Еремея, град Псковъ весь погоре на самый Духовъ день;... загорелося во время пения обеднии от Оксеньтия Баибороды»⁶¹.

Очередное фактологическое совпадение Новгородской Четвертой и Псковской Первой летописей — известие о помощи великого князя Василия I псковичам против Витовта. Новгородская Четвертая летопись рассказывает: «Князь Василеи ста за Псковичи, и съ своимъ тестемъ миръ разверже, и ходи противоу Витовта, и воевашася промежи себе»⁶². К этой записи под 6914 г. Новгородская Четвертая летопись добавляет под 6915 г.: «И князь Василеи воевался с Витовтомъ»⁶³.

Псковская Первая летопись повествует об этих событиях под 6915 г.: «...И князь великии Василии разверже миръ со княземь литовъскимъ Витовтомъ, с тестемъ своимъ, пъсковъския ради обиды...»⁶⁴

По-разному описаны в Новгородской Четвертой и Псковской Первой летописях военные столкновения Пскова с Полоцком и Ригой в 1406/1407 гг. В первой читаем следующий рассказ: «Плесковичи ходиша ратию к Полоцкоу, и волости Полоцкии воеваша, и отъидоша. Акортъ местерь Рискни с Немци пришедъ ко Пьсковоу, и отъиде, а зло оучинивъ. И Пьсковичи ходиша воевать Немецъ съ княземь Даниломъ Александровичемъ. И сретоша ихъ Немци за Новымъ Городкомъ, и тоу бишася; и одолеша Псковичи, и бита ихъ в погоню на 15 верстъ до Кирьяпиве, а иныхъ поимаша и приведоша во Пьсковъ»⁶⁵.

В Псковской Первой летописи находим такое известие: «...князь Данилеи Олександрович и посадникъ Ларионъ Доиниковичь и весь Псковъ подъемше свою область всю, и поидоша к Полотьску..; и стояша у Полотьска 3 дни и три нощи, приидоша к Полотьску в пятокъ, и поидоша прочь в понедельник... Того же лета... прииде местерь рижькии со всею силою своею и съ юриевци и с курцы к городу Изборску, и ходиша по волости две недели.., а под Псковомъ не быша»⁶⁶. В следующем же году «князь Данило Александровичи, и посадникъ Юрии Филиповичь, и вси мужи псковичи подъемше всю свою область, идоша на Немецькую землю... И идоша в землю Немецькую за Новыи Городокъ, и сретоша Немецькая рать псковичь за 15 верстъ от Кирьипиге.., и оударишася на них; они же оустремишася на бегъ и биша их на всю 15 верстъ поганых и до Кирьипиге... и паки возвратишася во свою землю со многим добыт комъ»⁶⁷.

Последнее известие, которое нас интересует в плане сопоставления Новгородской Четвертой летописи с Псковской Первой, — сообщение о военном столкновении псковичей с немцами из-за Порха в 1407 г. В Новгородской Четвертой находим такой рассказ: «И князь Костянтинъ Дмитриевичь со Псковичи взя Немецкои городокъ Порхъ. И Новгородци испросиша оу Витовта Лугвеня, и дасть имъ; и они подаваша емоу пригороды. И Немци приидоша в землю Псковьскую ратью и сташа станы, не дошедше Пскова, на Комне; и Псковичи сняшася с ними бится; и победиша Немци Псковичь и оубиша 3 посадники: Ефрема Кортача, Елентеа Гоубкоу, Панкрата»⁶⁸.

В Псковской Первой летописи события изложены по-другому: «...князь великии Костянтинъ еще оунъ сыи, оумомъ совершенъ, со псковичи подъемъ свою всю область.., и поидоша в землю Немецькую к Порху, и повоеваша много погостовъ и много добытка добыта... А новгородцы в то время приведоша собе князя из Литвы, и спросиша оу Витовта князя Лугменя, а все то псковичемъ на перечину... Того же лета, месяца августа, ...прииде местеръ со всею землею Немецкою ко Пскову, и сташа Немцы в станы в Туховитичах. И псковичи совокупивше свою власть, опроче пригородовъ, и оусретоша Немець оу броду в Туховитичах,... а пъсковичи с ними бияхуся оу рецы, и поидоша Немцы прочь не оучинивше ничто же. И псковичи оуполчившеся и поидоша за реку въ след их, и оугнаша их за Камномъ на Лозоговичьскомъ поли, оже Немцы станы стоять в неделю по вечернии... А они погании бяхуть ополъчилися, и оударишася на них псковичи.., и показаша псковичи плещи своя и побегоша; и оубиша на первомъ ступе Еленътия посадника, Кортача посадника, Панкратия посадника и инех...»⁶⁹.

Итак, достаточно подробные цитаты из Новгородской Четвертой и Псковской Первой летописей о событиях, касающихся истории Пскова в 1406—1407 гг., наглядно показывают, насколько записи в двух летописных традициях — новгородско-софийской и псковской — разнятся между собой. Дело здесь не только в детальности и подробности Псковской Первой летописи по сравнению с Новгородской Четвертой, так как псковский рассказ, использованный при составлении последней, мог быть сокращен. Для нас важен тот факт, что изложение одних и тех же событий дано в обеих летописях по-разному; мы не обнаруживаем явных текстуальных совпадений. Об этом же свидетельствует наличие в Новгородской Четвертой летописи некоторых уточнений, отсутствующих в Псковской Первой (как, впрочем, и в Псковской Второй и Третьей). Помимо прочего, укажем на несоответствия в датировке (возникшие, вероятно, в результате применения различных хронологических стилей), что вряд ли могло бы появиться в том случае, если бы составитель Новгородско-Софийского свода пользовался при описании событий 1406—1407 гг. псковским источником (так, борьба Пскова с Витовтом отнесена в Новгородской Четвертой к 6913 г., а в Псковской Первой к 6914 г.; столкновение Витовта с Василием Дмитриевичем дано в Новгородской Четвертой под 6914 и 6915 гг., тогда как в Псковской Первой лишь под 6914 г.; поход псковичей на немцев во главе с Даниилом Александровичем описан в Новгородской Четвертой под 6914 г., а в Псковской Первой — под 6915 г.); в то же время ряд других известий (о пожаре во Пскове, походе псковичей к Полоцку, взятии псковичами Порха и их поражении на Камне) датирован одинаково и в Новгородской Четвертой летописи и в Псковской Первой.

Таким образом, изложенные выше соображения позволяют больше не согласиться, а, наоборот, усомниться в том, что летописные статьи в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях под 1406 и 1407 гг. являются извлечением из источника псковского происхождения.

В тексте Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей под 6886 (1378) г. помещено известие о приезде во Псков князя Андрея Ольгердовича, восходящее, по мнению Я.С. Лурье, к псковским погодным записям⁷⁰. Сообщение о вторичном вокняжении Андрея Литовского во Пскове сохранилось в Псковских Первой и Третьей летописях, где оно датировано 6885 (1377) г. При ближайшем рассмотрении текстов становится видно, что явного текстуального сходства варианты Софийской Первой — Новгородской Четвертой летописей и Псковских Первой — Третьей летописей между собой не демонстрируют.

Таблица 1.1. Софийская Первая — Новгородская Четвертая летописи и Псковские Первая — Третья летописи о приезде во Псков в 1377 г. литовского князя Андрея

Софийская Первая летопись	Новгородская Четвертая летопись	Псковская Первая летопись	Псковская Третья летопись
«На ту же зиму прибе-жа въ Пьсковъ князь Андрей Литовской, и побывъ въ Пскове немного, и поеха на Москву к великому князю Димитрею Ивановичу; Великый же князь приять его съ любовию71».	«На ту же зиму прибеже въ Псковъ князь Литовьскии Андреи Олгердовичь, и целова крестъ къ Псковицамъ, и поеха на Москву из Новагорода къ князю великомоу Дмитрию, князь же приа его72».	«Прибеже князь Андреи Олгердович во Псковъ; и посадиша его на княжении73».	«Прибеже князь Ондреи Олгирдовичь во Псковъ, и посадиша его псковичи на княжение74».

С достаточной уверенностью можно говорить только о смысловой близости цитируемых известий, что отнюдь не мешает объяснять их соотношение друг к другу восхождением к различным письменным традициям.

Очередным псковским заимствованием в летописях, восходящих к Новгородско-Софийскому своду, некоторые исследователи считали рассказ о событиях 1368 г. Между тем статьи под 6876 (1368) г. в Псковских Первой, Второй и Третьей летописях, с одной стороны, и статьи под 6875 (1367) г. в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях, с другой, не обнаруживают текстуальных совпадений, хотя смысловые аналогии, безусловно, имеются. Сравним между собой тексты Новгородской Четвертой и Псковской Третьей летописей, в которых даны наиболее полные версии изложения событий.

В Новгородской Четвертой летописи сообщается, что «пришедше рать Немечкая и Велневичкаа», которая повоевала Псковскую волость до реки Великой и разорила округу под Изборском и Псковом⁷⁵. Псковская Третья летопись различает две «рати»: одна из них — «немецкаа», подошедшая ко Пскову, которая «пожгоша посад оу Пьскова всь и Запсковья», а другая — «инаа рать немецькаа оу Велья из Налесьи была»⁷⁶. Неудача псковичей объяснялась отсутствием в городе крупных военных сил, но если в Псковской Третьей летописи сказано просто, что «князя Александра ни псковичь в городе не было», то Новгородская Четвертая более информативна: «не бяша тогда ни князя Александра, ни посадника Лентиа, ни иныхъ людей добрыхъ: много в розьезди»⁷⁷. Нападение немцев на Псковскую землю вызвало ответные действия псковичей по возвращении Александра. И рассказ Новгородской Четвертой летописи опять отличен от повествования Псковской Третьей. Новгородская Четвертая содержит краткую запись: «И ходиша Плесковици на Немечкую волость, и оубиша оу Плесковичь Селилу воеводу»⁷⁸. Пространное же изложение находим в Псковской Третьей, причем, опуская все содержащиеся в ней подробности, укажем на разночтения с Новгородской Четвертой: 1) поход был осуществлен «к Новомоу городкоу... Чюдскои земли»; 2) Селила Скертовский не назван воеводой⁷⁹.

Результат сравнительного анализа летописных статей Новгородской Четвертой и Псковской Третьей летописей, рассказывающих о военном столкновении между Псковом и немцами, произошедшем в 1368 г., свидетельствует, на наш взгляд, о том, что текст в летописях новгородско-софийской традиции не является производным от текста псковского летописного источника, а возник на основе самостоятельных записей новгородского происхождения.

Сложнее дело обстоит со статьей, помещенной в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях под 6838 (1330) г., в которой рассказывается о конфликте между Псковом и московским князем Иваном Калитой из-за Александра Тверского, оказавшегося во Пскове на княжении. Сведения об этих событиях в Псковских Первой и Третьей летописях находим в статье 6835 (1327) г., но после фразы «и на третьее лето» (в Псковской Второй аналогичный рассказ, но в сокращенном виде, расположен, как и в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях под 6838 (1330) г.)⁸⁰. Сравним варианты двух летописных традиций между собой на примере Софийской Первой и Псковской Третьей летописей.

Последние обнаруживают оригинальные дополнительные чтения по отношению друг к другу. В Софийской Первой летописи рассказывается, что с князем Иваном Даниловичем в Новгород приехали «князи Русьстии и Тферьстии князи, князь Костянтинъ и Василей, и князь Александръ Суздальский, и подъяша Новогородцевъ»⁸¹. В Псковской Третьей летописи сопровождавшие Ивана Калиту не названы, зато сообщается, что московский князь «подъяше новогородцовъ и всю область Новогородскоую от Белаозера и от Заволочьа и от Корелы»⁸².

Раскрывая состав новгородского посольства во Псков, Псковская Третья летопись, в отличие от Софийской Первой, добавляет к нему посадника Федора, а в отношении боярина Луки Протасьева упоминает, что он был с дружиной⁸³.

Передавая отрицательную реакцию псковичей на приказ Ивана Калиты Александру Тверскому явиться в Орду, Софийская Первая летопись сообщает, что сначала псковский князь решил подчиниться и объясняет это тем, что Александр Тверской не хотел новых жертв: «се ли имъ любо, погании Тферь взяша, а людий овыхъ плениша, а овыхъ мечи изсекоша?» и съжа-ливси»⁸⁴. В Псковской Третьей летописи данное чтение отсутствует.

Далее рассказ Софийской Первой летописи также содержит больше фактов, нежели Псковская Третья: в ответ на отказ псковичей выдать Александра «поиде князь великий Иванъ Даниловичь со всеми князи и съ Новогородци на Пьсковъ ратию, и ста въ Опокахъ...»⁸⁵. После этого, наоборот, информативнее Псковская Третья летопись. Приводя слова Александра Тверского, адресованные псковичам, в которых князь объяснял жителям Пскова необходимость своего отъезда из города Псковская Третья содержит такие детали в речи князя, как напоминание о грозящем отлучении и просьбу: «толико целуите кресть на княгини моеи како вамъ не выдати», что псковичи и исполнили⁸⁶.

Объяснившись со всем Псковом, Александр Тверской, согласно Софийской Первой летописи, «отъеха въ Литву»⁸⁷. В Псковской Третьей точно не сообщается, куда отправился князь, зато сказано, что «выеха князь Александръ изо Пскова пословно с псковичи, не мога трьпети проклятиа и отлучениа, зане князь Александръ добротою и любовию в сердци псковичемъ. Тогда бяшеть во Пскове туга и печаль и молва многа по боголюбивомъ князи Александре»⁸⁸.

Окончание статьи в Софийской Первой и Псковской Третьей летописях совершенно различное. Если первая ограничивается лишь упоминанием о том, что «пьсковичи же прислаша къ великому князю съ челобитиемъ въ Опоку, и смиришася»⁸⁹, то вторая дает очень подробный рассказ. Псковская летопись называет состав посольства от Пскова, указывает расстояние между Новгородом и Опоками, передает речь псковичей, обращенную к Ивану Калите, описывает его реакцию, а об обстоятельствах заключения мира говорит: «и кончаша миръ вечныи съ псковичи по старине, по отчине, и по дедине; и благослови митрополит Феогнистъ и владыка Моисеи Селогу посадника и всь Псков. И по томъ князь Александръ, бывъ полтора года в Литве, и приехаше въ Псковъ ко княгини, и прияша его псковичи съ честию и посадиша его въ Пскове на княжении»⁹⁰.

К рассказу об отъезде Александра Тверского в Литву в Софийской Первой летописи примыкает сообщение о возведении каменных укреплений Изборска на Жеравьей горе при посаднике Селоге⁹¹. Об этом же, но более детально Псковская Третья сообщает в отдельной статье, датированной 6838 (1330) г.⁹²

Итак, какие же выводы можно сделать исходя из сравнения двух летописных текстов — в Софийской Первой и Псковской Третьей летописях, рассказывающих о псковских событиях 1330?

Последнее известие в Софийской Первой летописи о постройке новой изборской крепости, безусловно, псковского происхождения. Значительно труднее объяснить многочисленные текстуальные совпадения Софийской Первой и Псковской Третьей летописей в рассказе об Александре Тверском. Казалось бы, если Софийская Первая в основном имеет более сокращенное чтение, нежели Псковская Третья, то это можно трактовать как отредактированную передачу псковского источника. Однако нельзя забывать, что Софийская Первая летопись, в свою очередь, сохранила целый ряд подробностей, отсутствующих в Псковской Третьей. Представляется, что текст как псковских, так и новгородско-софийских летописей не является первичным; обе летописные традиции могли отразить один и тот же рассказ — «протограф», но псковские летописи, особенно Псковская Третья, — более подробно.

Таким образом, если возвращаться в целом к вопросу о заимствованиях в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях из псковского источника в пределах до середины XV в., то приведенный выше постатейный перечень подобных заимствований, который определяется исходя из указанных в работах отечественных источниковедов погодных записей, может быть несколько сокращен. Мы полагаем, что записи в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях под 1437, 1425, 1407, 1406, 1378, 1368 гг. — не псковского происхождения, хотя в них и повествуется о событиях во Пскове. Точно такими же записями летописца-новгородца о псковских событиях, а не извлечениями из псковских летописных источников, являются записи в Софийской Первой летописи под 1347, 1350, 1362, 1367, 1385, и 1418 гг., указанные Г.М. Прохоровым как возможно псковские по содержанию известия⁹³. Никаких текстологических совпадений между Софийской Первой летописью, с одной стороны, и Псковскими Первой и Третьей летописями, с другой, не обнаруживается. Здесь важно отметить, что чтения, аналогичные некоторым из названных, можно обнаружить в Новгородской Первой летописи младшего извода⁹⁴. Не касаясь сложного вопроса о взаимоотношениях Новгородской Первой летописи младшего извода и Новгородско-Софийского свода XV в., выдвинем предположение, что известия о Пскове восходят к владычным записям, сделанным в Новгороде в XIV — первой половине XV в., а также могут отражать какую-либо иную традицию новгородского происхождения.

Тем не менее основная часть указанных В.С. Иконниковым, А.Н. Насоновым и другими исследователями псковских заимствований в Новгородско-Софийском летописании сомнений не вызывает, что видно при сопоставлении текстов интересующих нас статей.

Спорным на толкования текстом в исторической литературе является псковский летописный рассказ под 1242 г. Текстологическое сравнение Софийской Первой летописи с летописями псковскими устанавливает сходство статей в части, где содержится укоризненное обращение Александра Невского к псковичам (см. табл. 1.2).

К древнейшим местным известиям относил запись под 1242 г. в псковских летописях А.Н. Насонов, отмечая при этом, что в Новгородской Первой летописи и памятниках Новгородско-Софийского цикла о Ледовом побоище сообщается в другой традиции⁹⁵. В приведенном же летописном отрывке А.Н. Насонов предположительно видел «плод позднейшей обработки текста, производившейся в княжение кого-либо из князей, прибегавших во Псков «в печали», возможно — князя Александра Тверского»⁹⁶.

Таблица 1.2. Софийская Первая и Псковские летописи об обращении Александра Невского к псковичам в 1242 г.

Софийская Первая летопись	Псковская Первая летопись	Псковская Вторая летопись	Псковская Третья летопись
«О невегласи пьсковичи! Аще забудете се и до правнучатъ великаго князя Александра Ярославича уподобитеся Жидомъ... Се же вамъ глаголю: «Аще кто приидетъ и напоследокъ рода его великихъ князей, или въ печали, приедеть къ вамъ жити въ Псковъ, а не приимете его, или не почтите его, наречетеся вторая Жидова97».	«И рече князь Александръ: о муже псковичи, се же вамъ глаголю: аще кто и напоследъ моих пленникъ или прибежит кто в печали или тако приидет жити во град Псков, а вы его не приимете и не почтете его, и наречетеся вторая Жидова98».	«И тако клятвою извеща псковичемь, глаголя: аще кто и напоследи моих племенникъ прибежить кто в печали или так приедет к вамь пожити, а не приимете, ни почьстете его акы князя, то будете окаанни и наречетася вторая Жидова, распеншеи Христа99».	«И рече Александръ псковичемъ: се же вамъ глаголю: аще напоследокъ моих кто соплеменникъ или кто прибежит в печали или так приедет жити к вамъ во Псковъ, а не приимете его а не почтете его, и наречетеся втораа Жидова100».

Мнение А.Н. Насонова поддержал и развил Ю.К. Бегунов, который целиком сопоставил тексты всех трех псковских летописей и выявил их оригинальные сведения, охарактеризованные им как «вполне заслуживающие доверия»¹⁰¹. На взгляд Ю.К. Бегунова, и летописная запись псковских летописей о Ледовом побоище, и знаменитое обращение князя Александра к псковичам были составлены во второй половине XIII в., хотя в отношении известной фразы Александра Невского исследователь замечал, что она может быть истолкована не как его подлинная речь, а как «местное предание», обработанное сочувствовавшим суздальским князьям псковским летописцем¹⁰².

С Ю.К. Бегуновым не согласился Я.С. Лурье, для которого обращение князя Александра к псковичам и рассказ псковских летописей о Ледовом побоище в целом представлялись не псковским «местным преданием», а отражением Жития Александра Невского, где, по мнению автора, уже читался текст укоризненной речи Александра. В подтверждение своей мысли Я.С. Лурье обращает внимание на тот факт, что в Псковской Второй летописи помещается и текст самого Жития Александра Невского¹⁰³.

Так или иначе, но указание А.Н. Насонова относительно того, что оригинальные подробности псковских летописей о Чудской битве больше нигде не встречаются, до сих пор остается в силе. Сказанное следует отнести в том числе и к памятникам, содержащим Житие Александра Невского или его фрагменты — Новгородской Первой летописи младшего извода, Софийской Первой и Новгородской Пятой летописям (в Лаврентьевской летописи текст Жития обрывается после описания Невской битвы). В связи с этим Ю.К. Бегунов справедливо заметил, что как в непсковских источниках псковского летописца, так и в общем протографе псковских летописных сводов Жития Александра Невского, в частности, близкого к Житию в составе Псковской Второй летописи, не содержалось¹⁰⁴. Сравнение текста Жития в редакции Псковской Второй летописи с летописными записями Псковских Первой, Второй и Третьей летописей в части, где читаются записи о событиях 1242 г., действительно не обнаруживает полного текстуального сходства между ними. Вместо укоризненного обращения «невегласи» в летописях присутствует более благозвучная для средневекового псковича фраза — «мужи псковичи». Летописный текст лишен традиционных для агиографического стиля литературных формул и библейских параллелей. Некоторую стилистическую близость с Житием Псковской Второй летописи можно усмотреть лишь в летописном варианте той же Псковской Второй, вероятно, испытавшей позднейшую редакционную обработку.

Напротив, наличие в рассказе Жития о Ледовой битве некоторых подробностей, характерных только для псковских летописных заметок (например, известие о том, что пленных немецких рыцарей вели босыми), позволяет допустить возможность их заимствования в текст Жития именно из псковского летописания или, по крайней мере, из общего между ними источника, каковым, по предположению Ю.К. Бегунова, могло являться старинное псковское предание. Очевидно, что Житие Александра Невского и псковские летописные заметки при всей их смысловой идентичности содержат различные по текстуальной форме варианты «речи князя Александра». Текст же Софийской Первой летописи соединил в статье 1242 г. обе эти вариации, одна из которых восходит к Житию Александра Невского 2-й редакции, а другая является древнейшим псковским известием, заимствованным, видимо, еще на стадии создания протографа Софийской Первой.

Начиная с 1265 г. в составе летописей Новгородско-Софийского цикла встречается целый ряд псковских заимствований, представляющих разбитую по годам Повесть о Довмонте. Дословные текстуальные совпадения фрагментов Повести в составе Софийской Первой, Новгородских Четвертой, Карамзинской и Пятой летописей с псковскими летописными редакциями Жития Довмонта, как уже говорилось выше, неоднократно отмечались в исторической литературе. Изучение взаимоотношений известий о Довмонте, включенных в общерусские и новгородские летописи, с одной стороны, и читающихся в псковском летописании, с другой, поставило исследователей перед фактом влияния псковских летописных текстов на состав памятников Новгородско-Софийского цикла. Вопрос о генетических связях летописных редакций Повести о Довмонте, стилистическом и текстуальном их сходстве, а также разночтениях рассмотрен в работах А.Н. Насонова, Г.-Ю. Грабмюллера и особенно подробно В.И. Охотниковой¹⁰⁵. Суммируя наблюдения авторов, можно говорить о том, что в составе Софийской Первой, Новгородских Четвертой, Карамзинской и Пятой летописей фрагменты псковской Повести о Довмонте отразились под 1265, 1266, 1268, 1270, 1271, 1272 и 1299 гг. Тщательный анализ и специальное изучение этих записей было недавно предпринято в обобщающей работе В.И. Охотниковой, что фактически избавляет от необходимости вновь детально сопоставить интересующие нас летописные статьи.

Сравнение чтений Повести в Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописях с ее псковскими редакциями показало, что в целом текст ее исторической части намного полнее отразился в Софийской Первой, а в варианте Новгородской Четвертой (а также Карамзинской и Пятой) обнаруживаются сокращения литературных подробностей и агиографических характеристик Довмонта, опущены некоторые эпизоды в рассказах о победах над литовцами и немцами¹⁰⁶. Стилистическая обработка Повести, произведенная новгородским автором, приближала ее текст «к лаконичным, деловым летописным заметкам»¹⁰⁷.

Следующая группа известий, происхождение которой исследователи связывают с книжной традицией Пскова, встречается в составе Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей на отрезке конца первой и второй четвертей XIV столетия. Во всех случаях — это сообщения, имеющие отношение к псковской и новгородской истории. В источниковедческой литературе специальное изучение данных записей на предмет их соответствия псковскому летописному материалу до сих пор не предпринималось. Относительно псковских текстов в русских летописях, их виде и редакциях, по справедливому замечанию В.И. Охотниковой, «мы имеем самое общее представление»¹⁰⁸. В работах В.С. Иконникова, А.Н. Насонова и Г.-Ю. Грабмюллера главным образом приводится лишь краткий хронологический перечень летописных статей Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей, отвечающих аналогичным в списках псковских летописей¹⁰⁹. Характер этих известий, их текстуальный, стилистический и смысловой состав, степень зависимости от псковского летописного материала к настоящему моменту в целом остаются невыясненными. Между тем текстологическое исследование следов псковских записей, особенно за XIV в., включенных в летописный свод первой половины XV в., протограф Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей, важно как в плане реконструкции древнейших пластов летописного дела во Пскове, так и для выявления некоторых дополнительных особенностей, свойственных тенденциям общерусского летописания XV в.

Совпадения Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей с летописями псковскими за XIV в. обнаруживаются начиная с известия под 6831 (1323) г.: в конце летописной статьи помещен рассказ об осаде Пскова немецкой ратью в соединении с новгородским сообщением о заключении Ореховецкого договора со шведами. Для текстологического сравнения целесообразно привлечь, с одной стороны, текст Новгородской Четвертой летописи (т. к. статью 6831 г. отразила только старшая редакция Софийской Первой, в данном случае полностью совпадающая с Новгородской Четвертой), а с другой Тихановский список Псковской Первой, который восходит к летописному своду 1469 г., но в то же время представляет копию с более древней рукописи XIV—XV вв.¹¹⁰

Таблица 1.3. Новгородская Четвертая и Псковская Первая летописи об осаде немцами Пскова в 1323 г.

Новгородская Четвертая летопись, 6831 г.

Псковская Первая летопись, 6831 г.

«Приидоша Немци ратью къ Псковоу в кораблехъ и в лодьяхъ, на конехъ; стояше 18 днии, пороки бьюще, городы своа придвигивающи, а биющи стеноу. И князь Давыдъ приспе с мужи своими из Литвы, съ Плесковици, ополчився за Великую рекоу, и порокы и городы ихъ отнята; ту оубиша посадника Плесковьскаго Селилу Олексиничя, и отбежаша Немци съ многимъ студомъ и срамомъ от Пскова111».

«...приидоша Немцы къ Пскову, загордевшеся, в силе тяжце, без бога, хотяще пленити домъ Святыя Троица; приехаша в кораблех и в лодиях и на конях, с пороки и з городы и со инеми многими замышлении. Тогда же оубиша посадника Солила Олексинича. И стояша оу града 18 днии, пороки биюще, городы свои придвигивающи, за лесами лезуще, и Лествицы исчинивше через стену лести; и иная их замышления многа бяше... По том же божиимъ поспешениемъ приспе князь Давыдъ из Литвы с людьми своими. И помощию Святыя Троица и молитвою князя Всеволода и князя Тимофея, с мужи псковичи вополъчившеся, прогна их за Великую реку и пороки их отъяша, и грады и иная их замышления зажьгоша; и отбегоша Немцы со многимъ студомъ и срамомъ112».

Отличительные черты псковского летописного рассказа — яркое и подробное изображение, информативная наполненность, структурная и смысловая взаимосвязь эпизодов — заставляют признать его вариант первоначальным, а текст Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей — рассматривать как заимствованный. Кроме того, обстоятельное повествование псковской летописи Новгородская Четвертая передает с большими сокращениями: опущены эпизоды об осеннем нападении немцев на псковских купцов на р. Нарове и ответном походе псковичей во главе с князем Давыдом, о мартовской осаде Пскова немецкими рыцарями, о помощи изборского князя Евстафия и прибытии послов «силнии» из Немецкой земли и заключении мира «по псковской воли по всей»; не читаются даты событий; отсутствуют упоминания Св. Троицы и псковских патрональных святых, о посылке гонцов из Пскова к великому князю Юрию Даниловичу в Новгород и о том, что новгородцы «не помогоша».

Как уже говорилось выше, псковские известия проступают в рассказе Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей под 6838 (1330) г. о походе Ивана Калиты с новгородцами на Псков, церковном отлучении псковичей митрополитом Феогностом и вынужденном отъезде Александра Тверского в Литву. Первоначальный вид статьи 6838 г. более полно отразила Новгородская Четвертая летопись, где, в отличие от Софийской Первой, сохранилось чтение, близкое к тексту первоисточника¹¹³.

Псковские летописные своды описывают события 1330 г. неодинаково. Псковские Первая и Третья летописи содержат развернутое повествование, поместив его в статью 6835 г. после известия о тверском восстании против Щелкана, с указанием «и на третиее лето». Рассказ Псковской Второй датирован 6838 г., но передан с большими сокращениями, что значительно обедняет его фактическую сторону и, по сути, лишает исследователя возможности полноценно сопоставить текст данной редакции с сообщением Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей¹¹⁴.

Противоречивое по тенденциям изложение Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей в рассказе об Александре Тверском могло возникнуть в результате сочетания собственно новгородского и отличного от него по характеру источника, возможно, как раз псковского происхождения. Как считает Я.С. Лурье, заимствование и соединение противоположных по смыслу источников было свойственно для протографа Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей — сложного по составу и происхождению памятника¹¹⁵. Летописец мог несколько сократить содержание псковского рассказа, приспособив его к собственной повествовательной линии (опущены слова «всю область Новогородцкую от Белаозера и от Заволочия», имя посадника Феодора, участвовавшего в посольстве к псковичам, эпитеты «боголюбивый князь»), добавив при этом сведения из новгородского, а также неизвестного нам источника (ответ князя Александра послам)¹¹⁶. Так или иначе, влияние псковского летописного материала на протограф Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей в статье 6838 г. определяется довольно точно. В конце статьи Софийская Первая и Новгородская Четвертая передают известие о постройке псковичами Изборской крепости, которое можно рассматривать как сокращенную версию псковских летописей, сообщающих об укреплении Изборска в 1330 г.

Совпадающие с псковскими записями чтения обнаруживаются в Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописях и под 6849 г. Комбинации из общерусских и новгородских известий в статье 6849 (1341) г. нарушаются вставками о военных столкновениях Пскова с Ливонским Орденом.

В псковских летописях статья 6849 г. является одной из самых больших по объему. Особой детальностью изложения отличается Псковская Третья летопись, текст которой изобилует точными датами, именами участников событий и некоторыми оригинальными сведениями. Яркое и динамичное описание псковских летописей, их общая протографическая основа и тесная взаимосвязь, наличие собственной точки зрения на происходившее позволяет видеть в летописной статье 6849 г. отражение погодных записей современника¹¹⁷.

Таблица 1.4. Софийская Первая и Псковская Первая летописи об обращении псковичей к великому князю литовскому Ольгерду в 1341 г.

Софийская Первая летопись, 6850 г.	Псковская Первая летопись, 6849 г.
«Пьсковичи отвергшеся Новагорода и великого князя Московскаго, и послаша послы своя въ Видьбескъ, къ великому князю Олгерду Гедименовичю Литовскому, помочи просити,;а на Новъгородъ лжу вскладывая: «братия наша Новогородци не помогають намъ; помози намъ, господине, въ се время, великий княже Олгерде118».	«И по томъ псковичи, нагадавшеся, послаша послове в Витебско ко князю Ольгерду помощи прошати, ркущи тако: братия наша н овогородцы нас повергли, не помагаютъ намъ; и ты, господине, князь великии Ольгерде, помози нам в сие время119».

Рассказ о борьбе Пскова с Орденом, его отношениях с Литвой и Новгородом в 1341—1342 гг. оказался включенным в текст Новгородско-Софийского свода, где, в отличие от псковских летописей, испытал позднейшее хронологическое расчленение и представляет собой компиляцию из новгородских и псковских известий под 6849—6850 гг. Составитель свода, пытаясь придать общерусское, но в то же время близкое и понятное новгородцу звучание данным записям, тенденциозно изложил псковский летописный материал, что в равной степени присутствует как в подаче Софийской Первой летописи, так и в тексте Новгородской Четвертой. Редакторской обработке особенно подверглись начальная и заключительная части псковского оригинала, содержавшие, как это видно из текста псковских летописей, упреки и жалобы летописца на отсутствие новгородской помощи.

Таблица 1.5. Софийская Первая и Псковская Третья летописи о заключении в 1342 г. псковско-новгородского мира.

Софийская Первая летопись, 6850 г;	Псковская Третья летопись, 6849 г.
«Видевше же пьсковичи, что имъ помощи отъ Литвы неть, и положиша упование на бога и на святую Богородицю и на молитву великого князя Всеволода и князя Домонта, нареченнаго Тимофея, и добиша челомъ Новугороду, и тако смиришася120».	«И псковичи видеша, оже помочи имъ нетъ ни от коа страны, и положьше оупование на святоую великоую Троицоу и на Всеволодо воу молитву и на Тимофееву, и смиришася с Новымъгородом121».

Изменив первоначальный текст псковского источника в угоду своей позиции, новгородский редактор в дальнейшем фактически полностью заимствовал из него соответствующие своему изложению части. Более точно псковские летописные записи воспроизвел автор Новгородской Четвертой летописи, повествование которой сохранило стилистическую форму, близкую к тексту первоисточника. С другой стороны, некоторые синтаксические конструкции (например, словосочетания «великий князь», «князь литовский») встречаются только в Софийской Первой. Вместе с тем разночтения в передаче псковских известий в статьях 6849—6850 гг. между Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописями незначительны и носят стилистический характер. Последовательность сюжета о нашествии немецкой рати на Псковщину в обеих летописях в целом совпадает с аналогичным рассказом, читающимся в Псковских Первой, Второй и Третьей. Значительный объем исторического материала, текстуальное сходство, общие стилистические и литературные формы статей Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей с псковскими записями о событиях 1341—1342 гг. ставят перед необходимостью более внимательно отнестись к вопросу о том, к какой именно редакции псковских летописей стоят ближе известия Новгородско-Софийского свода. Обратимся к самим летописным текстам. Большинство текстуальных параллелей, включая фрагмент под 6849 г., рассказ Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей обнаруживает с чтениями Псковской Первой летописи.

Таблица 1.6. Софийская Первая и Псковская Первая летописи о начале военного столкновения Пскова с Орденом в конце 1341 г.

Софийская Первая летопись, 6849 г.

Псковская Первая летопись, 6849 г.

«Того же лета, месяца сентябрия въ 9, убиша Немци въ Латыголе, на селе на Опочне, пословъ пьсковьскыхъ 5 мужь, Михаила Любенова съ дружиною, на миру, и пьсковичи же ехавши съ княземъ Александромъ Всеволодичемъ, и повоеваша Латыголу; и князь Александръ учинивъ розмирье съ Немци, и поеха прочь... А Немци приходиша со всею силою своею, и поставиша Новый городокъ на реце на Пижве, на Пьсковской земли122».

«Месяца сентября в 9 день, оубиша Немцы в Лотыголе, на селе на Опочьне, псковъских пословъ пять мужь, Михаля Любиновича и с нимъ дружину его на миру; и псковичи ехавше повоеваша Лотыголу о князи Александре Всеволодиче. И князь Александръ оучини разратие с Немцы, разгневався на псковичь и поеха прочь... А Немцы, тое зимы приехавше со всею силою, поставиша Новыи городокъ на реце на Пивжи, Псковъскои земле123».

Таблица 1.7. Новгородская Четвертая и Псковская Первая летописи о событиях псковско-ливонской войны в 1342 г.

Новгородская Четвертая летопись, 6850 г.	Псковская Первая летопись, 6849 г.
«А Олгердъ и Кестутии повелеша своимъ Литовникомъ и видбляномъ и плесковицамъ бродитися за Великую реку, а не ведающе подъ Изборьскомъ рати; и они сташа станми на Коломне, перебродившеся. Олгердъ посла своихъ людеи въ сторожю предъ полкомъ, и они, ехавше, языка яша за Коломномъ и приведоша ко Олгерду, и онъ оуведа силоу велику немечкои рати подъ Изборьскомъ124».	«А Ольгердъ князь и Кестутии князь повеле своимъ Литовникомъ и видбляном и псковичемъ бродитися за Великую реку, а не ведуще под Изборскомъ рати; и они перебродившеся и ставше станми на Камне. А князь Ольгердъ посла своихъ людеи въ сторожу пред полкомъ; они же ехавше языка яша за Холохолномъ, и приведоша ко Ольгерду; и онъ поведа силу велику немецькия рати подъ Изборскомъ125».

Таблица 1.8. Новгородская Четвертая и Псковская Первая летописи об осаде немцами Изборска в 1342 г.

Новгородская Четвертая летопись, 6850 г.	Псковская Первая летопись, 6849 г.
«И стояше ту Немци подъ Изборьскомъ 10 днии и воду отьяше отъ изборянъ, и помощью святыа Троица и молитвою святаго Николы отъидоша прочь, пожегше и пороки и всь запасъ свои, не ведающе, что нету въ Изборьске воды; но богъ храняше бе люди, тоу сущаа в немъ, а поганымъ вложи страхъ в сердца ихъ и обрати а на бегъ126».	«И стояша Немцы под Изборъскомъ десять днии, и воду отъяша от изборянъ; и помощию Святыя Троица и молитвою святого отца Николы отъидоша прочь, пожегше пороки и грады и весь запас свои, не ведающе, что во Изборску воды нетъ. Но богъ храняше градъ и люди, сущия в немъ, а поганым страх вложи въ сердца их и обрати я на бегь127».

Таблица 1.9. Новгородская Четвертая и Псковская Первая летописи о литовских князьях во Пскове в 1342 г.

Новгородская Четвертая летопись, 6850 г.

Псковская Первая летопись, 6849 г.

«Тогда плесковици много истомившеся съ Олгердомъ, крестити его хотяще и на княжение его посадити въ Плескове, онъже отречеся креститися и княжениа плесковскаго; крестиша сына его Ондреа въ сборнеи церкви, и посадиша его плесковици оу себе на княжении, надеющися помощи отъ Олгерда. А Олгердъ и брать его Кестутеи поехаша съ своею силою в землю Литовскую, а помощи ни коея же не оучинивше Пскову толко хлебъ и сена около Плескова потравиша128».

«Тогда псковичи много стомишася со княземь со Ольгердомъ, крестити его хотяще и на княжении посадити во Пскове; онъ же отречеся крестити и княжения псковъскаго; и окрести сына своего Андрея во святеи Троицы в соборнои церкви и посадиша его на княжении псковичи, надеющися помощи от Олгерда. А князь Ольгердъ и брат его Кестутии прочь поехаша с своеми людми, а помощи никоея же оучинивше, толко хлебъ и сено около Пскова отравиша129».

Описание гибели литовского князя Любко в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях оказывается несколько ближе к варианту Псковской Третьей, нежели Псковской Первой.

Таблица 1.10. Новгородская Четвертая и Псковские Третья и Первая летописи о гибели литовского князя Любко

Новгородская Четвертая летопись, 6850 г.	Псковская Третья летопись, 6849 г.	Псковская Первая летопись, 6849 г.
«Любко князь Воиневъ сынъ Полочкого, самъ дроугъ отъехавше отъ Олгерда и въехавше въ сторожевыи полкъ немецкои, не ведающоу ему, и ту его оубиша самого друга, и бысть Олгерду и Кестутью и инымъ княземь скорбь и печаль по Любке князи130».	«А Любко князь, сынъ Воинев полоцкого князя, самъ другъ отъехаше от князя Олигорда, и въехавше в сторожевыи полкъ в немецкии, не ведающу ему сторожовово полка, и тако его оубиша само друга; и бысть князю Олигорду и братоу его Кестоуиту и инем княземь скорбь и печаль по князи по Любке131».	«И Любко князь сам другъ отъеха от Ольгерда, и въеха въ сторожевыи полкъ немецькии не ведающоу ему, и тако его оубиша самого друга; и бысть Ольгерду князю и Кестуиту и инем княземь скорбь и печаль по Любце князи132».

Кроме того, отдельные эпизоды в изложении Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей соединяют чтения сразу нескольких псковских летописей.

Таблица 1.11. Новгородская Четвертая и Псковские Первая и Вторая летописи о событиях псковско-ливонской войны 1342 г.

Новгорородская Четвертая летопись, 6850 г.	Псковская Первая летопись, 6849 г.	Псковская Вторая летопись, 6849 г.
«Князь же Олгердъ прия челобитие плесковское, посла к нимъ напредь себе воеводу своего князя Юрья Витовтовича, а самъ с братомъ своимъ Кестоутьемъ, и с мужи своими литовники приеха в помощь псковицамъ и приводе сына своего съ собою Андреа, тако беше имя ему молитвеное, а еще бене крещенъ. И Олгердъ посла Юрья Витовтовича к Новому городкоу языка добывать, онъ же подоимя пьлесковичь охвочихъ людей, и поехаша на сумежье; и сретошася с великою ратью немецкою, оже они идуть на стояние ко Изборьску. И оубиша немци изборянъ и плесковичь 60 моужь на Мекужичкомъ поли, оу реки у Мекужичи, а Юрьи прибежа въ Изборескъ въ мале дружине. На оутриа приидоша немци ко Изборьску городу силою великою, с пороки и съ многимъ замышлениемъ, и оступиша градъ, хотяще пленити домъ святаго Николы133».	«Князь же Ольгердъ, послушавъ пъсковъских пословъ, не оставя слова псковъскаго, посла воеводу своего князя Георьгия Витовтовича; а самъ Ольгердъ подъимъ брата своего Кестуита и мужии своих Литовъковъ и мужии видьблянъ, и приеха в помощь псковичамъ, месяца июля въ 20 день, на память святого пророка Илии, и приведе с собою сына своего Андрея, тако бо бяше имя ему молитвеное, а еще бе не крещенъ. И Ольгердъ посла к Новому городку языка добы вати Георгия Витовтовича. Онъ же подымъ псковичь и изборянь охочих людей, и поехаша на сумежие языка добывати; и сретошася с великою ратию с немецькою на Микужичькомъ поли оу Микужичи речки, оже они идуть на стояние ко Изборьску; и оубиша о князи Юрии изборянъ и пскович 60 мужь, месяца авъгуста во вторыи день, а сам Георгии прибеже во Изборескъ в мале дружине. На оутрия же немцы приидоша ко Изборску с пороки и со грады и со многимъ замышлениемъ, и оступиша град, хотяше пленити домъ святаго Николы134».	«Князь же Олгердъ съжаливъси и не остави мольбы и чолобитиа псковскаго, но въскоре посла воеводу своего князя Юрья Витовтовича; а сам князь Олгердъ подъимъ брата своего Кестоутиа и мужь своих Литовниковъ и видьблян. И приеха въ Псковъ иоуля въ 20, на память святого пророка Илии, и приведе сына своего Андрея, а еще бе не крещенъ. И тогда посла Юрья Витовтовича к Новому городку языка добывати; он же, подъимя с собою охвочих людей псковичь и изборянъ, и поехаша на соумежье, и сретошася с великою немецкою ратью на Мекузицком поли, оже они едут на стояние къ Изборску; и оубиша пскович и изборянъ 60 муж, авгоуста 2, а самъ Юрьи прибеже въ Изборескъ в мале дроужине. А на заоутрие немци приидошя къ Изборску с порокы и з городы и со многымъ замышлениемь, и оступиша град135».

Таблица 1.12. Новгородская Четвертая и Псковские Первая — Третья летописи о событиях псковско-ливонской войны 1342 г.

Новгородская Четвертая летопись, 6850 г.	Псковская Первая летопись, 6849 с.	Псков ска я Тр е тья летопись, 6849 г.
«Олгердъ и Кестутеи повелевше своей Литве бродитися за Великую реку въ Плесковъ, тако же и плесковици перебродишася с нимъ блюсти своихъ домовъ и женъ и детей отъ Литвы, а Олгердъ и Кестутии остася взади съ своими литовники и съ пьлесковици, в мале дружине; и поехаша въ Грамьское болото и начата перепытывати немечкои рати136».	«Ольгердъ же и Кестутии повелеша своеи силе Литве и видьбляномъ бродитися за Великую реку во Псковъ; тако же и псковичи перебродишася с ними, блюдущи своих домовъ, женъ и детей от Литвы; а князь Ольгердъ и Кестутии осташася взади с своими Литовники и со псковичи в мале дружине, и поехаша въ Грамъское болото, и начата перепытывати немецькоя рати137».	«И князь Олигордъ и брать его Кестоуити повеле своим Литовником перебродитися за Великоую рекоу во Псковъ, тако же и псковичи перебродишася с ними, блюдучи своих домовъ и женъ и детей от Литвы; а самъ князь Олигордъ и брать его Кестоуити осташася взади своими Литовники и с моужи псковичи в мале дружине, и поехаше в Грамское болото, и нача перепытывати немецкиа рати138».

Таблица 1.13. Новгородская Четвертая и Псковские летописи о событиях во время осады Изборска немцами в 1342 г.

Новгородская Четвертая летопись, 6850 г.	Псковская Первая летопись, 6849 г.	Псковская Вторая летопись, 6849 г.	Псковская Третья летопись, 6849 г.
«А в то время притужно бяше Избореску, и прислаша изборяне гонець въ Плесковъ съ многою тоугою и печалью139».	«А в то время притужно бяше Изборску; и прислаша изборяне гонець во Псковъ со многою печалию140».	«А в то время притужно бяше велми изборяном, и прислаша гонець въ Псковъ съ многою тугою и печалью141».	«А в то время притоужно бяше велми Изборскоу; и прислаша изборяне гонца во Псковъ съ многою тоугою и печалию142».

Сопоставление псковских известий Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей в статьях 6849—6850 гг. с соответствующими чтениями трех летописей псковских показывает, что во многом тексты этих памятников тождественны между собой. В большинстве случаев чтения Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей совпадают с текстом рассказа в редакции Псковских Первой и Третьей, хотя в некоторых из них содержатся грамматические сочетания, однородные с Псковской Второй. Трудно, однако, предположить, чтобы составитель протографа Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей имел под рукой сразу несколько псковских летописных сводов, откуда, выбирая и совмещая тот или иной материал, составлял связный рассказ, аналогичный тексту дошедших до нас Псковских Первой, Второй и Третьей летописей. Особенности изложения псковских известий в статьях 6849—6850 гг. (впрочем, как и в остальных случаях), скорее всего, указывают на раннюю летописную традицию Пскова, отразившуюся как в летописях Новгородско-Софийского цикла, так и прочно вошедшую во все позднейшие псковские своды. По крайней мере можно предполагать, что создателем Новгородско-Софийского свода был привлечен псковский летописный текст, послуживший также протографом для Псковских Первой и Третьей летописей.

В летописной статье под 6860 г. Новгородская Четвертая летопись помещает обширное сказание, озаглавленное «О мору пьсковьскомъ», которое рассматривается некоторыми исследователями как псковское заимствование. Действительно, повествование о поразившей в 1352 г. Псков эпидемии сохранилось и в псковской летописной традиции, а именно — в Псковских Первой и Третьей летописях (Псковская Вторая передает сокращенное известие об этом событии). От варианта Новгородской Четвертой рассказ псковских летописей отличается дополнительными подробностями о продолжительности мора, построении церкви Св. Богородицы во Пскове, а также оригинальной вставкой о пребывании в городе архиепископа Василия Калики¹⁴³. В остальном совпадения текстов Новгородской Четвертой и Псковских Первой и Третьей летописей почти дословное. Тем не менее достаточно определенно говорить о том, что сказание было включено уже в протограф Новгородской Четвертой летописи — Новгородско-Софийский свод первой половины XV в., — нельзя ввиду отсутствия описания мора в Софийской Первой, более полно отразившей текст общего с Новгородской Четвертой оригинала. Это, в частности, позволило Я.С. Лурье рассматривать весь рассказ о псковском море 1352 г. как самостоятельный литературный памятник новгородского происхождения, который «имеет церковно-учительный характер»¹⁴⁴. Возможно, появление сказания в составе Новгородской Четвертой летописи и явилось следствием редакторских изменений, внесенных в текст оригинала, как предполагает Я.С. Лурье. Хотя не исключен и противоположный вариант: составитель Софийской Первой летописи сократил текст своего протографа, опустив при этом рассказ о псковском море. И то и другое может быть допустимо в одинаковой степени.

Гораздо труднее согласиться с мнением исследователя о том, что создание сказания как самостоятельного произведения следует связывать исключительно с Новгородом. Выше уже говорилось, что текст сказания оказался включенным в пусть и тесно взаимосвязанные между собой, но сразу две псковские летописи, общий протограф которых можно датировать 40 гг. XV в.¹⁴⁵ Развернутый вариант сказания, видимо, был известен и автору Псковской Второй летописи, текстуальную основу которой в части за XIV в. составили летописные своды еще более раннего времени, чем 40-е гг. XV в.¹⁴⁶ Следовательно, рассказ о море 1352 г. читался уже в общем протографе псковских летописей, составление которого может быть отнесено ко времени ранее середины XV в.¹⁴⁷Учитывая, что в рассказ псковских летописей также интерполирован целый ряд оригинальных сведений, можно полагать, что описание мора было создано псковичем — очевидцем трагических событий и известно в составе псковских летописцев, начиная со второй половины XIV в. Последнее косвенно подтверждают и следы характерной для псковских записей середины XIV в. редакторской обработки в летописных статьях 1352, 1348 и 1343 гг. Как самостоятельный памятник, существовавший вне летописных сводов, сказание неизвестно. Поэтому автор созданной в первой половине XV в. Новгородской Четвертой летописи вполне мог почерпнуть сюжет о море для своего изложения, не только используя сведения дополнительно из псковского источника, но и напрямую передавая материал своего протографа.

Список статей, заимствованных в Новгородскую Четвертую и Софийскую Первую летописи из псковского источника, можно дополнить. Считаем, что сюда необходимо отнести запись под 6845 (1327) г. в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях в той ее части, где говорится об Александре Тверском. Новгородско-Софийская версия гласит: «И князь Александръ поиде изо Пскова върдоу, бывши въ Пскове 10 летъ»¹⁴⁸. Эта запись почти дословно воспроизводит псковский текст. Псковская летопись содержит следующее известие: «В лето 6845. Князь Александръ поеха из Пскова в Орду, а жит Александръ во Пскове 10 лет»¹⁴⁹.

Помимо указанного заимствования летописи, восходящие к Новгородско-Софийскому своду, возможно, содержат еще одно извлечение из псковского летописного материала, хотя здесь может быть и иное толкование. Речь идет об известии 6835 (1327) г., которое в Софийской Первой летописи читается под заголовком «Щолканова рать»¹⁵⁰, а в Новгородской Четвертой обозначено как «Щолкановщина»¹⁵¹. Сведения об антиордынском восстании в Твери находим в псковских летописях также под 6835 (1327) г., причем в Псковских Первой и Третьей летописях они составляют единое целое с рассказом о конфликте из-за Александра Тверского псковичей с Иваном Калитой¹⁵².

Л.В. Черепнин считал, что редакция «Щелкановщины», сохраненная в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях и отразившая текст середины XIV в., обработавший близкую к событиям 1327 г. тверскую запись, «была использована применительно к потребностям местного летописания» в Псковской Первой¹⁵³. Иными словами, по мнению Л.В. Черепнина, текст Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей, по сравнению с Псковскими Первой и Третьей, первичен.

Столь категоричен не был Я.С. Лурье. Он полагал, что известие о восстании в Твери в 1327 г. в Новгородскую Четвертую и Софийскую Первую летописи было взято «из неизвестного источника», возможно, тверского, хотя, по всей видимости, Я.С. Лурье допускал и то, что это был источник псковского происхождения¹⁵⁴.

О существовании особой, так называемой Второй, редакции Повести о Шевкале/Щелкане, вобравшей в себя псковский материал, пишет и Е.Л. Конявская. Признавая в целом тверское происхождение этой редакции и возводя ее к реконструированному А.Н. Насоновым своду Арсения середины XIV в., исследовательница указала на оригинальные чтения Повести в варианте Псковских Первой и Третьей летописях, отсутствующие в других летописных памятниках. К ним относятся начальная фраза монолога Александра Михайловича Тверского; рассказ о посажении князя во Пскове, заменяющий сообщение о Федорчуковой рати; отсутствие статей, разделяющих собственно Повесть о Шевкале и так называемую повесть о «взыскании» Александра Михайловича; именование ордынского царевича не Щелканом, а Шевкалом. По мнению Е.Л. Конявской, «псковская редакция Второй повести» была использована затем при создании текста Софийской Первой летописи¹⁵⁵.

Версия об использовании Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописями именно псковского рассказа нашла себе сторонников в лице Г.-Ю. Грабмюллера и В.И. Охотниковой, причем немецкий ученый текстологически обосновывает свое мнение¹⁵⁶.

Вероятнее всего, правы оппоненты Л.В. Черепнина. Его схема происхождения текста «Щелкановщины» в новгородско-софийских летописях имеет один серьезный изъян. Как считает Л.В. Черепнин, в Новгородскую Четвертую и Софийскую Первую летописи повествование о тверском восстании 1327 г. попало из источника, отразившегося в Ермолинской и Львовской летописях. Между тем в их основе лежал Московский великокняжеский свод 1479 г., составленный уже после создания Новгородско-Софийского свода. Следовательно, Новгородская Четвертая и Софийская Первая летописи не могли использовать великокняжескую версию Сказания о «Щелкановой рати», сохраненную в Ермолинской и Львовской летописях. Поэтому значительно больше дает сравнение летописных записей под 1327 г. в Новгородской Четвертой и Софийской Первой, с одной стороны, и Псковской Первой и Третьей летописей — с другой. При таком сопоставлении мы можем обнаружить, что псковский вариант чуть более пространен. В нем, в частности, содержится в конце описания разгрома «Щелкановой рати» похвальное слово, адресованное Александру Тверскому: «И тогда же бяше боголюбивый князь Александръ оунъ верстою, съвершенъ оумомъ, целомудръ душею, подъимя мало дроужине и поехавъ во Псковъ град, и псковичи его приаша честно и кресть к немоу целоваше, и посадиша его на княжение»¹⁵⁷. Составитель Новгородско-Софийского свода, использовавший псковский источник, опустил эту фразу, так как в Новгороде, поддерживавшем в первой половине XIV в. Москву, политика Твери в отношении Золотой Орды и в том числе деятельность Александра Тверского, как отмечал Я.С. Лурье, не вызывала сочувствия¹⁵⁸.

На то, что текст «Щелкановщины» в Новгородской Четвертой летописи является вставкой, указывает дублировка известий о поездке Ивана Калиты в Орду, о приходе татарской рати на Русь, о бегстве Александра Тверского во Псков в статье 6835 (1327) г.¹⁵⁹, о чем писал еще Л.В. Черепнин¹⁶⁰. Важным представляется и тот факт, что в Псковских Первой и Третьей летописях рассказ о событиях, начиная с избиения «Щелкановой рати» в Твери в 1327 г. и заканчивая возвращением Александра Тверского во Псков в 1332 г., представляет из себя связное цельное повествование, а в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях оно как бы разбито по годам и вклинивается между новгородскими известиями.

Изложенные аргументы о взаимоотношении Новгородской Четвертой и Софийской Первой, с одной стороны, и Псковских Первой и Третьей летописей, с другой, в рамках статьи под 1327 г. дают достаточно оснований, чтобы утверждать об использовании компилятором Новгородско-Софийского свода псковского источника, а не наоборот.

Верхнюю границу существования какого-то летописного материала, происходившего из Пскова и привлеченного в новгородско-софийское летописание, помогает определить время возникновения самого свода, ставшего протографом для Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей.

Общеизвестная датировка Новгородско-Софийского свода 1448 годом была предложена А.А. Шахматовым в 1900 г. в работе «Общерусские летописные своды XIV и XV веков»¹⁶¹. Эту же дату находим в шахматовских «Разысканиях» и «Обозрении»¹⁶². Однако впоследствии исследователь от нее отказался. В публикации 1915 г. «Летописи» в XXV томе словаря Брокгауза-Ефрона А.А. Шахматов говорил уже предположительно о 30-х гг. XV в.¹⁶³ Об этом же периоде как о времени составления Новгородско-Софийского свода А.А. Шахматов писал также в своих поздних работах¹⁶⁴.

Первоначальную гипотезу А.А. Шахматова принял М.Д. Приселков и вновь указал на 1448 г.¹⁶⁵ Эту же дату находим у Д.С. Лихачева¹⁶⁶.

В исследованиях Я.С. Лурье приведены критические замечания по поводу такого определения времени возникновения Новгородско-Софийского свода. Ученый предположил, хотя и в общих чертах, что этот свод был составлен «в трудные годы феодальной войны 30—40-х гг. XV в.»¹⁶⁷. В одной из своих последних работ Я.С. Лурье дополнительно аргументировал и уточнил ранее высказанное мнение, согласно которому датировать Новгородско-Софийский свод следует 1434—1437 гг.¹⁶⁸ В целом Я.С. Лурье остался верен гипотезе А.А. Шахматова о существовании Новгородско-Софийского свода XV в., причем привлекал для подкрепления своей точки зрения также текст Новгородской Карамзинской летописи (точнее, Новгородской Карамзинской Первой и Новгородской Карамзинской Второй)¹⁶⁹.

Анализ той же Новгородской Карамзинской летописи привел к совершенно противоположным выводам Г.М. Прохорова. Он усомнился в правильности общепринятого до того мнения о том, что две части Новгородской Карамзинской — Первая и Вторая — восходят к одному общему протографу. По предложению Г.М. Прохорова, Новгородская Карамзинская Первая восходит к «Киевскому» своду 1185 г., а Новгородская Карамзинская Вторая — выборка из общерусского и новгородского летописания, начатая в середине XIV в.¹⁷⁰ Таким образом, отрицается связь Новгородской Карамзинской с Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописями через общий протограф. Как полагает Г.М. Прохоров, Софийская Первая летопись прежде всего восходит к Новгородской Карамзинской Первой, а Новгородская Четвертая — объединяет тексты обеих подборок Карамзинского списка¹⁷¹. Полученные выводы в дальнейшем были развиты Г.М. Прохоровым в работе по сравнению текстов Новгородской Карамзинской, Софийской Первой, Новгородских Четвертой и Пятой летописей. Одним из дополнительных аргументов в пользу высказанной гипотезы стало предположение о том, что все общерусские летописные своды создавались не разово, а на протяжении длительного времени начиная с 80-х гг. XII в. Завершилась же работа по созданию сводных текстов в XV в.¹⁷²

Мнение Г.М. Прохорова об отсутствии общего протографа ряда общерусских летописей — Новгородско-Софийского свода — было отчасти поддержано А.Г. Бобровым. Если в более ранних работах исследователь признавал существование свода (хотя и датировал его 1418 г.), то в последних публикациях А.Г. Бобров принял и развил выводы Г.М. Прохорова, а также еще раз попытался опровергнуть критические замечания Я.С. Лурье. Согласно построениям А.Г. Боброва, Новгородская Карамзинская Первая (именуемая автором «Сводом 1411 г.») возникла путем соединения новгородского летописания с общерусским (использованным в известиях до 1185 г.) и является первичной по отношению к Новгородской Карамзинской Второй, Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописям¹⁷³. Общерусские известия за XII — начало XV вв., читаемые в Новгородской Карамзинской Второй, Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописях, попали в них не из общего протографа — предполагавшегося А.А. Шахматовым и Я.С. Лурье Новгородско-Софийского свода, — а напрямую из митрополичьего летописания («Свод Фотия 1418 г.»), привлеченного при создании Софийской Первой, с одной стороны, и Новгородской Карамзинской Второй — с другой¹⁷⁴. Текст же Новгородской Четвертой летописи по отношению к Софийской Первой, как считает А.Г. Бобров, вторичен¹⁷⁵. Реконструируемая А.Г. Бобровым последовательность возникновения и использования предшествующих памятников относительно интересующих нас летописей (Новгородская Карамзинская Первая — Софийская Первая — Новгородская Четвертая) позволяет ему вслед за Г.М. Прохоровым отрицать существование Новгородско-Софийского свода.

Гипотеза о самостоятельном возникновении сначала Софийской Первой летописи, а затем Новгородской Четвертой должна подразумевать возможность утверждения о том, что текст Софийской Первой в известиях, общих с Новгородской Четвертой, должен быть всегда полнее и менее подверженным искажениям, чем текст Новгородской Четвертой. Тем не менее Г.М. Прохоров и А.Г. Бобров не уделили должного внимания доказательству данного тезиса¹⁷⁶. Наоборот, остается неопровергнутой аргументация Я.С. Лурье, показавшего, что Софийская Первая и Новгородская Четвертая летописи имеют между собой различные чтения в одних и тех же статьях, что может быть только в том случае, если редакторы и составители обеих летописей пользовались одним общим источником-протографом¹⁷⁷. Поэтому представляется, что дискуссия вокруг гипотетического Новгородско-Софийского свода далека от завершения. При этом изложенные соображения относительно взаимосвязи Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей не дают оснований отказаться от гипотезы Я.С. Лурье, развившего предположения А.А. Шахматова.

В то же время в свете научных изысканий последних лет датировка Новгородско-Софийского свода как 1448 г., так и 1434—1437 гг. уже не может удовлетворять. Представляется, что соответствующим действительности является отнесение времени составления протографа Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей к концу 10-х гг. XV в., предложенное А.Г. Бобровым в его более ранней работе «Из истории летописания первой половины XV в.», когда исследователь еще не отказался от признания факта существования Новгородско-Софийского свода. Тогда А.Г. Бобровым в качестве возможной даты создания свода назывался 1418 г. В пользу такого мнения говорят следующие факты: 1) списки старшей редакции Софийской Первой летописи заканчиваются именно 6926 г.; 2) в списках младшей редакции Софийской Первой статьи в части за 1418—1428 гг. практически не совпадают с Новгородскими Карамзинской и Четвертой летописями; 3) некоторые записи в Новгородских Четвертой и Карамзинской, а также Софийской Первой летописи младшей редакции после 1418 г. текстуально не соотносятся; 4) за 20—40-е гг. XV в. в летописях Новгородско-Софийского цикла летописные сообщения вообще фактически отсутствуют; 5) идеологическая направленность Новгородско-Софийского свода — неприятие междоусобицы князей-братьев и одобрение решительных антитатарских действий — соответствовала также и ситуации конца 10-х гг. XV в.¹⁷⁸

Итак, мы пока не можем согласиться с мнением, отрицающим существование Новгородско-Софийского свода, ставшего протографом для целого ряда летописей. Этому противоречит наличие в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях статей, общих по содержанию, но не идентичных друг другу. Некоторые чтения Новгородской Четвертой не могут быть возведены к Софийской Первой и наоборот. Происхождение подобных статей может быть объяснено только наличием общего протографа названных летописей. Что же касается датировки Новгородско-Софийского свода, то наиболее верной представляется версия А.Г. Боброва, называвшего 1418 г.

Мы коснулись вопроса о времени составления Новгородско-Софийского свода не случайно. Выяснение даты его создания имеет непосредственное отношение к истории псковского летописания. Если мы признаем, что Новгородско-Софийская компиляция была создана в 1418 г., то есть основания полагать, что псковский источник, использованный ей, был составлен до этого времени, то есть не позднее начала XV в. (в свою очередь, проведенный нами текстологический анализ псковских известий в Новгородско-Софийском летописании показывает, что их перечень не выходит за рамки XIII—XIV вв., что косвенно может объясняться привлечением их ранее середины XV в.). В таком случае, во-первых, еще раз подтверждается высказанное нами мнение о том, что по крайней мере статьи, рассказывающие о событиях во Пскове, произошедших в 1437 и 1425 гг., помещенные в Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописях, — не псковского, а местного происхождения. И во-вторых (и это особенно важно), факт окончания какого-то этапа летописной работы во Пскове оказывается не позднее первого десятилетия XV в., что свидетельствует о существовании псковского летописного источника, доходившего до времени более раннего, чем предлагаемые В.К. Зиборовым 30-е гг. XV в. Отсюда можно сделать вывод о том, что открываются новые перспективы для изучения раннего летописания Пскова, возможно даже XIV в.

Примечания

1. См.: Насонов А.Н. Из истории псковского летописания. С. 273—278; Grabmüller H.-J. Die Pskover Chroniken. S. 81—96.

2. Псковские летописи. Вып. 1. С. 9—10, 13—14; М., 1955. Вып. 2. С. 76—77, 81, 88.

3. Там же. Вып. 1. С. 10, 13.

4. Там же. Вып. 2. С. 76—80, 82.

5. Там же. Вып. 1. С. 11; Вып. 2. С. 78.

6. Там же. Вып. 1. С. 9—13.

7. Там же. Вып. 2. С. 76—82.

8. Псковские летописи. Вып. 2. С. 19—21.

9. Там же. Вып. 1. С. 8—9; Вып. 2. С. 74—76.

10. Там же. Вып. 2. С. 10, 74.

11. Там же. С. 73—74.

12. Насонов А.Н. Из истории псковского летописания. С. 273—278.

13. Там же. С. 280, 282—283.

14. Grabmüller H.-J. Die Pskover Chroniken. S. 77—81.

15. Там же. S. 82—96.

16. Там же.

17. См.: Лурье Я.С. 1) Общерусские летописи XIV—XV вв. С. 108—121; 2) Феодальная война в Москве и летописание первой половины XV в. // ТОДРЛ. СПб., 1993. Т. 47. С. 82—94; 3) Две истории Руси XV в. Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского Государства. СПб., 1994. С. 109—116; Бобров А.Г. Из истории летописания первой половины XV в. // ТОДРЛ. СПб., 1993. Т. 46. С. 3—20.

18. Псковские летописи. Вып. 1. С. 17; Вып. 2. С. 24, 92.

19. Там же. Вып. 1. С. 17.

20. ПРСЛ. Т. V. СПб., 1851. С. 218; М., 2000. Т. IV. Ч. 1. С. 262; Пг., 1917. Т. IV. Ч. 2. Вып. 1. С. 247; М., 2000. Т. XVI. Стлб. 65.

21. Там же. Т. IV. Ч. 2. Вып. 1. С. 247; Т. XVI. Стлб. 65.

22. Псковские летописи. Вып. 1. С. 17.

23. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 263; Ч. 2. Вып. 1. С. 248; Т. XVI. Стлб. 67.

24. Там же. Т. IV. Ч. 2. Вып. 1. С. 248; Т. XVI. Стлб. 67.

25. Псковские летописи. Вып. 2. С. 24, 92.

26. ПСРЛ. Т. V. С. 221—222; Т. IV. Ч. 1. С. 270; Т. IV. Ч. 2. Вып. 1. С. 254; Т. XVI. Стлб. 72—73.

27. Псковские летописи. Вып. 1. С. 11.

28. Там же. С. 19—20.

29. Там же. С. 21.

30. Там же. С. 22.

31. Там же. Вып. 2. С. 25, 27, 54.

32. Там же. С. 79, 99, 102.

33. Псковские летописи. Вып. 1. С. 22.

34. Там же. Вып. 2. С. 102.

35. Там же. С. 27.

36. Там же. Вып. 1. С. 15—21; Вып. 2. С. 89—100.

37. См. статьи 1352, 1357, 1360, 1361, 1362, 1365, 1370, 1373, 1380, 1377, 1382, 1383, 1384, 1385, 1386, 1387, 1388, 1389, 1390, 1391, 1392, 1393 гг. в Псковской Первой летописи и 1354, 1355, 1357, 1360, 1362, 1364, 1365, 1367, 1370, 1371, 1373, 1375, 1377, 1380, 1382, 1383, 1384, 1385, 1386, 1387, 1388, 1389, 1390, 1391, 1392, 1393 гг. в Псковской Третьей.

38. Псковские летописи. Вып. 2. С. 92, 97.

39. Зиборов В.К. О летописи Нестора. С. 30.

40. Там же. С. 29.

41. Псковские летописи. Вып. 2. С. 92, 98.

42. Шахматов А.А. Общерусские летописные своды XIV и XV веков // ЖМНП. 1900. Ч. CCCXXXI. № 9, отд. 2. С. 107—108.

43. Иконников В.С. Опыт русской историографии. Т. 2. Кн. 1. С. 724, 874, прим. 4.

44. Насонов А.Н. Из истории псковского летописания. С. 285—286.

45. Лурье Я.С. Общерусские летописи. С. 77—78, 100, прим. 101.

46. Охотникова В.И. Повесть о Довмонте. Исследование и тексты. Л., 1985. С. 72, 78.

47. Лурье Я.С. Летопись Софийская I // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 2. С. 57—60.

48. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. Вып. 2. С. 436.

49. Псковские летописи. Вып. 1. С. 44.

50. ПСРЛ. Т. V. С. 263.

51. Там же. Т. IV. Ч. 1. С. 431—432.

52. Псковские летописи. Вып. 2. С. 40.

53. Насонов А.Н. 1) О списках псковских летописей. С. XLIV—XLVI; 2) Из истории псковского летописания. С. 272.

54. Бобров А.Г. Новгородское летописание 20-х гг. XV в. // ТОДРЛ. СПб., 1993. Т. 48. С. 190—191.

55. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 398.

56. Там же. С. 398—399.

57. Псковские летописи. Вып. 1. С. 28.

58. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 399.

59. Псковские летописи. Вып. 1. С. 28.

60. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 399.

61. Псковские летописи. Вып. 1. С. 28.

62. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 399.

63. Там же. С. 405.

64. Псковские летописи. Вып. 1. С. 29.

65. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 404.

66. Псковские летописи. Вып. 1. С. 28—29.

67. Там же. С. 29.

68. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 405.

69. Псковские летописи. Вып. 1. С. 30—31.

70. Лурье Я.С. Общерусские летописи. С. 100, прим. 101.

71. ПСРЛ. Т. V. С. 237.

72. Там же. Т. IV. Ч. 1. С. 307.

73. Там же. S. 160—167, 172—213.

74. Псковские летописи. Вып. 2. С. 105—106.

75. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 293.

76. Псковские летописи. Вып. 2. С. 104.

77. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 293.

78. Там же. С. 294.

79. Псковские летописи. Вып. 2. С. 104.

80. Там же. Вып. 1. С. 16; Вып. 2. С. 23, 90.

81. ПСРЛ. Т. V. С. 218—219.

82. Псковские летописи. Вып. 2. С. 90—91.

83. Там же. С. 91.

84. ПСРЛ. Т. V. С. 218—219.

85. Там же.

86. Псковские летописи. Вып. 2. С. 91.

87. ПСРЛ. Т. V. С. 219.

88. Псковские летописи. Вып. 2. С. 91.

89. ПСРЛ. Т. V. С. 219.

90. Псковские летописи. Вып. 2. С. 91—92.

91. ПСРЛ. Т. V. С. 219.

92. Псковские летописи. Вып. 2. С. 92.

93. Прохоров Г.М. Материалы постатейного анализа общерусских летописных сводов (Подборки Карамзинской рукописи, Софийская 1, Новгородская 4 и Новгородская 5 летописи) // ТОДРЛ. СПб., 1999. Т. 51. С. 184, 186, 187, 192, 201.

94. См. статьи под 6945, 6932, 6915, 6914, 6886, 6875 гг.

95. Насонов А.Н. Из истории псковского летописания. С. 287.

96. Там же.

97. ПСРЛ. Т. V. С. 181.

98. Псковские летописи. Вып. 1. С. 13.

99. Там же. Вып. 2. С. 21.

100. Там же. С. 88.

101. Бегунов Ю.К. Русские источники / Письменные источники о Ледовом побоище // Ледовое побоище 1242 г. Труды комплексной экспедиции по уточнению места Ледового побоища. М.; Л., 1966. С. 182.

102. Там же. С. 181—182.

103. Лурье Я.С. Россия древняя и Россия новая (Избранное). СПб., 1997. С. 105, прим. 9.

104. Бегунов Ю.К. Александр Невский в псковской литературе XV—XVI вв. // Zeitschrift für Slawistik. Band XXI. 1976. Heft 3. Berlin. С. 312—313. Об отсутствии текста Жития в первоначальной псковской письменной традиции писал и А.Н. Насонов (Насонов А.Н. Из истории псковского летописания. С. 283). Г.-Ю. Грабмюллер, напротив, полагает, что первый компилятор псковской хроники — автор свода 1368 г., — восполняя пробелы в городской истории до XIV в., сделал выписки из Жития Александра Невского (Grabmüller H.-J. Die Pskover Chroniken. S. 165—167.).

105. Насонов А.И. Из истории псковского летописания. С. 286, 288; Grabmüller H.-J. Die Pskover Chroniken. S. 114—121; Охотникова В.И. Повесть о Довмонте. С. 9—81.

106. Охотникова В.И. Повесть о Довмонте. С. 72—79.

107. Там же. С. 81.

108. Там же. С. 80.

109. Иконников В.С. Опыт русской историографии. Т. 2. Кн. 1. С. 785, 847; Насонов А.Н. Из истории псковского летописания. С. 285—286; Grabmüller H.-J. Die Pskover Chroniken. S. 153—157.

110. Насонов А.Н. О списках псковских летописей. С. XXVII.

111. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 259—260.

112. Псковские летописи. Вып. 1. С. 15—16.

113. Лурье Я.С. Общерусские летописи. С. 103, прим. 110.

114. Г.-Ю. Грабмюллер полагает, что в варианте Псковской Второй летописи обнаруживаются следы вторичной редакционной обработки, выразившейся в попытке устранить хронологическое несоответствие в рассказе об Александре Тверском (Grabmüller H.-J. Die Pskover Chroniken. S. 155).

115. Лурье Я.С. Общерусские летописи. С. 102—103.

116. Я.С. Лурье предположил, что данное чтение могло восходить к тому же источнику, видимо, Тверскому, что и известие Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей о восстании 1327 г. в Твери (Там же. С. 103—104).

117. Отличительные признаки записей под 6849 г. — «подробность изображения, исключительная стилистическая форма рассказа, текстовая и каузальная связь эпидемии с политическими событиями», — отметил и Г.-Ю. Грабмюллер. По его мнению, данная статья представляет особый вид повествования в тексте псковских летописей первой половины XIV в. — историко-литературные рассказы (Grabmüller H.-J. Die Pskover Chroniken. S. 157—159).

118. ПСРЛ. Т. V. С. 223.

119. Псковские летописи. Вып. 1. С. 18.

120. ПСРЛ. Т. V. С. 224.

121. Псковские летописи. Вып. 2. С. 96—97.

122. ПСРЛ. Т. V. С. 222.

123. Псковские летописи. Вып. 1. С. 18.

124. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 273.

125. Псковские летописи. Вып. 1. С. 18—19.

126. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 274.

127. Псковские летописи. Вып. 1. С. 19.

128. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 274.

129. Псковские летописи. Вып. 1. С. 19.

130. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 273.

131. Псковские летописи. Вып. 2. С. 96.

132. Там же. Вып. 1. С. 19.

133. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 272—273.

134. Там же. Вып. 1. С. 18.

135. Псковские летописи. Вып. 2. С. 24.

136. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 273.

137. Псковские летописи. Вып. 1. С. 19.

138. Там же. Вып. 2. С. 95—96.

139. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 273—274.

140. Псковские летописи. Вып. 1. С. 19.

141. Там же. Вып. 2. С. 25.

142. Там же. С. 96.

143. См.: Псковские летописи. Вып. 2. С. 102.

144. Лурье Я.С. Общерусские летописи. С. 80.

145. Grabmüller H.-J. Die Pskover Chroniken. S. 185—191.

146. Там же. S. 172—185.

147. Там же. S. 160—167.

148. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 266, Т. V. С. 220.

149. Псковские летописи. Вып. 1. С. 17.

150. ПСРЛ. Т. V. С. 217.

151. Там же. Т. IV. Ч. 1. С. 261.

152. Псковские летописи. Вып. 1. С. 16; Вып. 2. С. 90.

153. Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. М., 1960. С. 491—493.

154. Лурье Я.С. Общерусские летописи. С. 62, 103, прим. 110. Позднее Я.С. Лурье сформулировал эту мысль более четко (См.: БЛДР. СПб., 1999. Т. VI. XIV — середина XV века. С. 528).

155. Конявская Е.Л. Повесть о Шевкале // Литература Древней Руси. Источниковедение: Сборник научных трудов. Л., 1988. С. 17—25.

156. Grabmüller H.-J. Die Pskover Chroniken. S. 154—155; Охотникова В.И. Повесть о Довмонте. С. 66—67.

157. Псковские летописи. Вып. 2. С. 90.

158. Лурье Я.С. Общерусские летописи. С. 102.

159. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 260—261.

160. Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства. С. 491.

161. Шахматов А.А. Общерусские летописные своды XIV и XV вв. // ЖМНП. 1900. Ч. CCCXXXI, № 9. С. 98—111.

162. Шахматов А.А. 1) Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 197—232; 2) Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв. М.; Л., 1938. С. 151—160.

163. Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв. С. 366.

164. Шахматов А.А. 1) Повесть временных лет. Пг., 1916. Т. 1. Вводная часть, текст, примечания. С. XLIX; 2) Киевский Начальный свод 1095 года // А.А. Шахматов. 1864—1920. Сборник статей и материалов. М.; Л., 1947. С. 135—137.

165. Приселков М.Д. История русского летописания XI—XV вв. СПб., 1996. С. 204—207.

166. Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 447—449.

167. Лурье Я.С. 1) Общерусские летописи. С. 120; 2) Две истории Руси XV века. Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. СПб., 1994. С. 108—116.

168. Лурье Я.С. Феодальная война в Москве и летописание первой половины XV в. С. 90—94.

169. Лурье Я.С. Еще раз о своде 1448 г. и Новгородской Карамзинской летописи // ТОДРЛ. Л., 1977. Т. 32. С. 199—218.

170. Прохоров Г.М. Летописные подборки рукописи ГПБ, F. IV. 603 и проблема сводного общерусского летописания // ТОДРЛ. Л., 1977. Т. 32. С. 172—174, 190—191, 197.

171. Там же. С. 174—177, 182—186.

172. Прохоров Г.М. Материалы постатейного анализа общерусских летописных сводов (Подборки Карамзинской рукописи, Софийская 1, Новгородская 4 и Новгородская 5 летописи) // ТОДРЛ. СПб., 1999. Т. 51. С. 138—141.

173. Бобров А.Г. 1) Редакции Новгородской четвертой летописи // ТОДРЛ. СПб., 1999. Т. 51. С. 121—123; 2) Новгородские летописи XV века. СПб., 2001. С. 100—111, 122—124.

174. Бобров А.Г. 1) Редакции Новгородской четвертой летописи. С. 121—123; 2) Новгородские летописи XV века. С. 147—149, см. также схему на с. 134.

175. Бобров А.Г. 1) Редакции Новгородской четвертой летописи. С. 125—126; 2) Новгородские летописи XV века. С. 171—172.

176. По мнению А.Г. Боброва, который, следуя построениям Г.М. Прохорова, не отказался полностью и от шахматовской концепции, существование общих чтений Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописей «может быть удовлетворительно объяснено» тем, что обе летописи имеют общий непосредственный источник — Новгородскую Карамзинскую Первую и, кроме того, связаны посредством выборки из Новгородской Карамзинской Второй (Бобров А.Г. Новгородские летописи XV века. С. 128, 131).

177. Лурье Я.С. Общерусские летописи. С. 73—78, 85—87.

178. Бобров А.Г. Из истории летописания первой половины XV в. // ТОДРЛ. СПб., 1993. Т. 46. С. 6—11. Позднее А.Г. Бобров повторил свои выводы относительно времени создания Новгородского-Софийского свода, говоря о нем уже как о «Своде Фотия» — протографе Софийской Первой и Новгородской Карамзинской Второй летописей (Бобров А.Г. Новгородские летописи XV века. С. 149—160).

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница