«Ловы»
А гримасы были и здесь, в быту княжого рода. Только одна была устранена в нем с появлением церкви довольно быстро и на довольно продолжительное время. Это — прямое убийство как условие овладения чужим столом и лишней властью. Святополк, убивший братьев Бориса и Глеба, один только пока и прослыл «окаянным». Прославление их памяти, как и торжественное перепогребение и крещение «костей» Ярополка и Олега Святославичей в Киеве, надолго осудили этот прием борьбы.1 Это не значит, что состоялась «отмена мести» или что месть отмерла в княжом быту. Слова «мстить», «месть» не сходят в дальнейшем с языка при описании княжих раздоров: выжечь, разорить, пограбить, попленить, изъехать, избить и тому подобные бедствия постигают население и территорию князя, которому «мстят». Если сам он при этом не бежал и его «поймают», его не убивают. Его можно обезвредить, искалечить, даже заморить, не не убить. Последнее простительно только в открытом бою. Галичский эпизод 1211 г. не в счет: три князя были захвачены уграми, и галичане «молили» угров «да быша ѝ повесили мьсти ради», но, во-первых, угров пришлось «убеждать» «великими дарми», а во-вторых, князья «предани быша на повешение» по требованию галичан; это не княжеское дело.2
Исключение — избиение 6 рязанских князей с их боярами Глебом рязанским в 1217 г. Над рязанской землей скопилось к этому моменту целых 9 князей, за исключением одного (Ингваря), все в зрелом возрасте, а под боком в Суздальщине при Всеволоде Большое Гнездо образовался властный центр, грозивший поглотить Рязанщину. На очередном съезде братьев для «поряда» (пересмотра внутренних владельческих отношений в княжеской семье) у рязанского Глеба в шатре во время веселого пьяного пира все гости были перебиты с помощью служивших у Глеба половцев. Суздальская летопись резко осудила это, как рецидив Святополковщины.3 Мы не знаем подлинной политической подкладки этого дела; но за ним была двухсотлетняя практика феодального раздробления, грозившего обратить Рязанщину в совершенное крошево.
Ярослав Мудрый первый ввел в княжую практику посажение противника в «поруб», «погреб» — зародыш тюрьмы: в поруб сел «оклеветанный» брат его Судислав. Он просидел там 16 лет до смерти Ярослава и еще 5 лет после, когда, наконец (в 1059 г.), его «высадили» (освободили) оттуда племянники, «заводивши» его, однако, «кресту» — «и бысть чернцем». Да ни на что другое он, вероятно, и не годился уже, хотя и протянул в монахах еще 4 года.4
А вот поруб и без клеветы. Те же Ярославовы сыновья сами всадили в поруб Всеслава Полоцкого с двумя его сыновьями, в завершение феодальной войны. Всеслав занял (под Изяславом) Новгород. Братья Ярославичи двинулись на него в поход, по дороге взяли Всеславов г. Минск, где перерубили всех мужчин, а̀ жен и детей «вдаша на щиты»,5 разбили Всеслава на реке Немизе, а сам он бежал.6 Под крестным целованием они вызвали его к себе под Смоленск, где он, доверчиво переехав через Днепр в лодье, был схвачен на пути к Изяславову шатру, отвезен в Киев и посажен в поруб. Высадило его из поруба через год уже Киевское восстание 1068 г. Говорят, сидя в порубе, Всеслав молился кресту об освобождении из «рва». Поруб — это действительно глубокая темная яма, наглухо заделанная сверху деревом. Ее легко можно было иметь всюду, где понадобится. Один киевский князь, узнав, что сын его в Новгороде взят под стражу, повелел арестовать всех подвернувшихся в Киеве новгородцев и посадить в Пересеченский «погреб». Там в одну ночь умерло их 14 человек, они «задхлися» там.7 Такой же поруб был и в Переяславле, в монастыре св. Иоанна, туда был «всажен» Игорь Ольгович Изяславом (1146 г.), просидев в бегах перед тем четверо суток в болоте. Немудрено, что вскоре он в порубе «разболелся велми» и, «не чая себе живота», взмолился перед Изяславом о «пострижении». Изяслав внял, и узника извлекли оттуда, перед тем «разоимав» «над ним» «поруб».8 Новгородская запись об этом эпизоде употребила и глагольную форму от этого слова: «порубиша» его вместо «всадиша в поруб»; это было, возможно, уже просторечие.9
Иногда, впрочем, всадить в поруб значило спасти человека. Как-то князь Всеволод Юрьевич вернулся во Владимир с победой, ведя в плен князя Глеба с сыном и турином. На третий день поднялся «мятеж» во Владимире: бояре и купцы требовали, чтобы князь «казнил» пленников — «любо слепи, аль дай нам». Всеволод и повелел «усадити их в поруб, людий деля, абы [чтобы] утишился мятеж». Но сверх того послал в Рязань требовать выдачи еще и князя Ярополка. Рязанцы сочли дело безнадежным и сами привели Ярополка во Владимир, и там он попал тоже в поруб. За узников хлопотал черниговский Святослав, Глеб от заступничества отказался: «луче еде умру, не иду». И тогда же «мертв бысть» в порубе. Сына же его едва «выстояша» (отстояли от толпы), «целовавше крест». А зять Глеба и Ярополк так и остались в порубе: «...и потом изведше я̀ и слепивше, пустиша».10
Ослепление — это тоже способ обезврежения врага. Его применяли в Византии; но оно неплохо привилось и на Руси, дожив до московского XV в. Первый случай ослепления (Василька Ростиславича) описан в летописи со всеми подробностями; последующие только регистрировались, да и то, конечно, не все.11
Князья только что укрепились крестоцелованием на Любецком съезде (1097 г.), как «сотона влез в сердце» некоторым мужам, уверившим князя владимирского Давыда, что против него и киевского Святополка стакнулись Мономах с Васильком, князем Теребовльским. Отсюда возник план захватить Василька, когда тот приехал на поклон к св. Михаилу в Выдубицкий (связанный с Мономахом) монастырь, в канун Святополковых именин. Отказ его остаться на именины старейшего «в братии» был последним подтверждением наговора, и Святополк склонился схватить Василька обманом и передать его в распоряжение Давыда. «Не хочешь дожидаться именин, приходи сейчас, поцелуемся и посидим втроем с Давидом». Несмотря на предупреждение своего «детского», Василько принял зов и приехал «в мале дружине» на княжой двор, где встречен был Святополком, приведен в «истобку», и там началась беседа втроем. «Останься на святки». — «Не могу; уже и обоз отправил вперед». Давыд сидел, как немой. — «Тогда позавтракаем». Василько согласился. — «Посидите здесь с Давыдом, а я пойду распоряжусь». Те остались вдвоем. Василько заговорил, Давыд сидел молча и как бы не слыша. Наконец: «Где же брат?». — «Да вон стоит в сенях». — «Я пойду к нему, а ты, Василько, посиди». Давыд вышел. Василька заперли, потом оковали в двойные оковы, поставили стражу.
Наутро Святополк созвал бояр и киян и сообщил им о заговоре Василька с Мономахом. Ответ получился уклончивый: если это правда, надо наказать. Духовенство просило Святополка за Василька. «Да это Давыд». — Давыд потребовал ослепления — «иначе ни тебе княжить, ни мне». Василька свезли в Белгород и там посадили «в истобку малу». Оглядевшись, Василько тут же увидел Торчина, «остряща ножь» — и понял все. Затем вошли два, Святополков и Давыдов, конюха (Сновид и Дмитр), разостлали ковер, взялись за Василька и хотели его повалить, но не справились, так отчаянно тот сопротивлялся. Пришла подмога, Василька повалили, связали и, сняв доску с печи, положили ее ему на грудь; конюхи сели на оба конца доски, но никак не могли удержать; сняли другую доску с печи, и еще двое тоже уселись на нее, и так придавили плечи Василька, что затрещала грудь («яко переем троскотати»). Тогда к жертве приступил торчин, Берендей, овчюх Святополчий, с ножом в руках, хотел ударить в глаз, промахнулся и перерезал ему лицо (очевидец добавил, что рана эта видна и посейчас), потом все же попал в глаз и вынул глазное яблоко, потом ударил во второй и вынул другое. Тут уж Василько лежал замертво. Его подняли на ковре, положили, как труп, на повозку и повезли во Владимир. Очнулся он уже только на торгу в г. Звиждени, где стража вздумала смыть кровь с его сорочки перед въездом во Владимир. Шесть дней везли искалеченного по ноябрьскому пути на колесах. По прибытии посадили под стражу.
А дальше, хоть и удалось предотвратить войну между Мономахом со Святославичами, с одной стороны, и Святополком, с другой, намечавшуюся из-за произвольности (а вовсе не жестокости) расправы, междукняжеская усобица пошла своими извилистыми путями до следующего княжеского съезда (1100 г.). Принимал в ней участие и Василько, хоть раз было и стал вопрос о взятии его на содержание группой князей, искавшей предлога завладеть его же отчиной.
Нет возможности, конечно, исчерпать здесь все способы междукняжеского «мщения», падавшего на население и на территорию врагов. Ослепление известно и здесь. Пример — ликвидация киевского восстания 1068 г. Возвращение в Киев изгнанного было оттуда Изяслава в 1069 г. сопровождено было жестокой массовой репрессией. 70 человек были зарублены за освобождение Всеслава из поруба: «...а другиа слепиша; иныя же без вины погуби, не испытав».12 Но наиболее жестокой формой массовой расправы было, по-видимому, взятие города «на щит». Картина его дана в покаянных словах, вложенных южным летописцем в уста Игоря Святославича Новгород-Северского в момент разгрома половцами его полков: «Помянух аз грехы своя пред господем богом моим, яко много убийство, кровопролитье створих в земле крестьянстей, яко же бо аз не пощадех хрестьян, но взях на щит город Глебов у Переяславля; тогда бо немало зло подъяша безвиннии хрестьани, отлучаеми отець от рожений [детей] своих, брат от брата, друг от друга своего, и жены от подружий своих, и дщери от материй своих, и подруга от подруги своея, и все смятено пленом и скробью тогда бывшею, живии мертвым завидят, а мертвии радовахуся, аки мучениця святеи огнем от жизни сея искушение приемши, старце поревахуться, уноты же лютые и немилостивые раны подъяша, мужи же пресекаеми и разсекаеми бывают, жены же оскверняеми; и та вся створив аз, рече Игорь, не достойно ми бяшеть жити; и се ныне вижю отместье от господа бога моего...».13
Но и попытки городского населения избежать подобной расправы передачей города на милость победителя могли быть тоже жестоко пресекаемы. Звенигородцы (в Звенигороде-южном) на вече решили «ся передати» осадившему город Всеволоду Ольговичу, но воевода их, дружинник их князя Владимира, «изоима у них мужи 3 и уби я, и когождо их перетен [разрубив] на пол, поверже я из града», чем и «загрози им» (терроризовал их) ,14
Примечания
1. Лавр. лет., под 1044 г., стр. 67.
2. Ипат. лет., под 1208 г., стр. 159.
3. Лавр. лет., под 1217 г., стр. 186.
4. Лавр. лет., под 1036 г., стр. 65; под 1063 г., стр. 70.
5. Отдали — бери и делай с ними, что хочешь.
6. Лавр. лет., под 1067 г., стр. 72.
7. Ипат. лет., под 1161 г., стр. 88.
8. Ипат. лет., под 1146 г., стр. 28.
9. Новг. I лет., под 1146 г., стр. 136.
10. Ипат. лет., под 1177 г., стр. 119—120.
11. Лавр. лет., под 1097 г., стр. 110—111.
12. Новг. I лет., под 1069 г., стр. 104.
13. Ипат. лет., под 1185 г., стр. 131.
14. Ипат. лет., под 1146 г., стр. 22.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |