Дружинные нравы. Дифференциация в княжом «огнище»
«Ловы» по-старому процветают в XI и в XII вв., и летописец нет-нет да и ввернет упоминание о них в свой рассказ, то с тем, то с другим оттенком. Иной раз — это умилительная идиллия, например: «Святослав [с] сватом своим с Рюриком утишивша землю Рускую и половци примиривша в волю свою [замирили], и сдумавша, и идоста на ловы по Днепру в лодьях, на устья Тесмени, и ту ловы деявша и обловишася множеством зверей; и тако наглумистася [навеселились вдосталь] и во любви пребыста и во весельи по вся дни, и возвратишася восвояси».1 Иной раз ловы мелькнут с намеком, что лучше бы все же без них: вот, например, «Мстислав изиде на ловы», да «разболеся и умре».2 Но от охоты иной раз могла пойти и настоящая усобица. В 1180 г. черниговский князь Святослав «ловы деял», двигаясь берегом по черниговской стороне Днепра, и встретил Ростиславича Давыда за тем же делом, только «в лодьях». У Святослава только что попал в руки суздальского Всеволода сын Глеб, посланный в помощь рязанским князьям, и он охотно «метился бы» Всеволоду, если бы не эти киевские Ростиславичи, «пакостившие» ему в «Русской земле» (т. е. на юге). И вот тут же на охоте Святослав, посоветовавшись с княгиней и с фаворитом своим Кочкарем, «не поведе сего мужем своим лепшим думы своея» (это тоже не одобрил летописец), переехал Днепр и ударил на обоз Давыда, так что тот едва успел прыгнуть в лодью с женой своей и каким-то чудом спасся, хоть в них и пошла стрельба. Зато дружина Давыдова и обоз достались Святославу. А между тем оба, Святослав и Давыд, незадолго перед тем утвердились между собой крестным целованием. Отсюда и пошла затем усобица.3
Легко представить себе также, что где-нибудь в далеких лесных краях (Рязаньщины, например), еще малообследованных и не сплошь окняженных, ловы — это незаметный способ расширения своих владений. Набредет такая княжая охотничья рать на неведомое еще людское поселение и обложит его данью, устроит «становище», поставит «ловища», и, смотришь, возникнет новый погост с звериным же названием, вроде Заячин или Заячкова.4 Про Ольгу, в разъездах проделывавшую, по преданию, подобную же операцию, летописец XI в. мог писать с натуры, с быта.5
Ловы — это существенный элемент княжого календаря и у Мономаха. Он оставил в «Поучении» даже нечто вроде своего специального охотничьего жизнеописания, статистическую сводку своих охотничьих подвигов.6
Примечания
1. Ипат. лет., под 1190 г., стр. 139.
2. Лавр. лет., под 1036 г., стр. 65.
3. Ипат. лет., под 1180 г., стр. 122.
4. Б.А. Романов, 3, стр. 205 и сл.
5. Лавр. лет., под 946 г., стр. 24—25.
6. Предлагаемая ниже характеристика Мономаха, как и вся книга моя, была написана и сдана в набор (имеется в виду первое издание книги, — ред.) до выхода в свет работы акад. А.С. Орлова (Владимир Мономах. М.—Л., 1946). А.С. Орлов основывает свои «воззрения на Мономаха» на «признании его [Мономаха] великих заслуг перед Родиной» и ставит своей задачей бережно «растолковать» «величественный» «образ» своего героя, на основе доверия к свойствам его, донесенным до нас средневековой книжностью, «применительно к новым текущим [?] историко-социальным представлениям» (стр. 3). Меня здесь интересует Мономах совсем в ином плане, и у меня нет повода что-либо изменить в моем изложении, даже если бы это было еще возможно по техническим условиям.
| К оглавлению | Следующая страница |