Эпоха «родового сюзеренитета». Система старейшинства

В середине — второй половине X в. в Восточной Европе происходит ряд процессов, в конечном итоге приведших к замене структур властвования в Киевском государстве. Со времени древлянского восстания 945 г. начинается упразднение Киевом тех политических образований, которые в исторической литературе получили название «племенных княжений». Включение племенных княжений, этой, по удачному выражению Константина Багрянородного, «Внешней Руси» (ранее подчиненных только в военном и данническом отношениях) в Киевскую державу сопровождалось физическим устранением представителен местных княжеских династий, небрежно называемых в договорах киевских князей с Византией «всяким княжьем». Это привело в конечном итоге к превращению Рюриковичей в единственный княжеский род, обладающий монопольным правом на государственную власть.

Интенсивное замещение Рюриковичами племенных князей началось, видимо, с известного посажения в 970 г. Святославом своих сыновей Ярополка, Олега и Владимира соответственно в Киеве, древлянской земле и Новгороде¹. Завершен же этот процесс был Владимиром, рассадившим свое многочисленное потомство в главных политических центрах теперь уже обширной державы².

Указанные перемены в корне изменили отношения Киева и подвластных ему земель, превратив их в отношения князей, принадлежащих к одному роду, в отношения внутри рода. Следует отметить одну весьма существенную деталь, как правило, совершенно не учитываемую исследователями: все это произошло еще в рамках языческого мышления и правосознания.

Для представлений языческой эпохи с ее мифологическим мышлением нехарактерно, а точнее, невозможно осознание княжеской власти как собственно политического института, «неовеществленного» в обряде или культе отношения господства и подчинения, отношения между человеком и государством. В эпоху языческой сакрализации всех сторон человеческой жизни, в том числе и общественных отправлений, княжеская (королевская) власть воспринималась как сакральное качество (но не общественное отношение) и при том не отдельного человека, а княжеского (королевского) рода как единого целого. На связь ранних представлений о княжеской власти с культами рода и земли справедливо указывал В.Л. Комарович, находивший обычно правовые реликты этих культур в междукняжеских отношениях даже XI—XII вв.³

Одним из наиболее существенных элементов раннеклассовых представлений о государственной власти была уверенность в магической связи правящего рода, а вместе с тем и личности каждого его представителя с вверенной его власти (попечению) землей. Эта связь настолько прочна, что князь и земля предстают своего рода неразъединимым целым. От князя, являвшегося одновременно жрецом и магом, зависит плодородие и процветание земли⁴. Удачливый правитель приносит удачу и благоденствие подданным⁵ и т. д.

Примечательно, что в этих представлениях князь еще не самоценен: он носитель власти лишь постольку, поскольку принадлежит к роду, чьим священным даром она является. Власть, таким образом, неделимо и равномерно распределяется между всеми представителями правящего рода, а земля оказывается столь же неделимой сакральной принадлежностью династии⁶.

В этих языческих представлениях о магической связи правящего рода и «территории державы», взаимно питающих друг друга силой, лежат сакральные основания феномена «родового владения».

Для отечественной историографии мысль с родовом владении Рюриковичем Русью не нова: отчетливо она была сформулирована еще С.М. Соловьевым. Однако в работах историка, как и многих его последователей, теория приобрела в значительной степени искусственный характер. В последующем это привело к справедливому ее отрицанию, но вместе с тем и самой мысли о возможности патримониального владения княжеской династии в X—XI вв. В советской историографии, поставившей своей основной задачей исследование княжеской власти преимущественно в социологическом аспекте, утвердилась мысль об исключительно феодальной ее сущности⁷. Рассматриваемая в оппозициях классово-сословных отношений, княжеская власть выражала интересы феодализирующихся верхов древнерусского общества и в этом плане действительно была феодальной. Но такая односторонняя констатация чревата и определенными издержками. Трудно в этом случае удержаться от распространения на историческую действительность X—XI вв. институтов развитого феодального общества и трактовки междукняжеских отношений как типично вассальных.

Едва ли следует сомневаться, что прежде чем приобрести форму совершенного вассалитета, княжеские отношения должны были пройти определенный этап эволюции, обремененный наследием позднеродового общества. Мысль об иных основаниях владения и наследования в правящей династии высказывалась А.Е. Пресняковым, В.Л. Комаровичем, а недавно получила дополнительное обоснование сравнительно-историческими исследованиями Руси и синхростадиальных обществ Европы раннего средневековья⁸.

Изучение «родового сюзеренитета» проясняет те моменты древнерусских потестарных структур, для которых не сохранилось достаточного количества источников.

Политические и правовые институты, основанные на «родовом сюзеренитете», помимо Франкской державы, различимы практически во всех раннефеодальных государствах Европы: Скандинавии⁹, Британии англо-саксонского периода¹⁰, Венгрии, Чехии, Польше (в последней модель практически идентична древнерусской), позднее — в литовском государстве XIII в.¹¹.

Сущность родового владения (основанного на указанных выше представлениях о единстве, с одной стороны, нераздельного рода правителей, и неделимой земли — с другой) состояла в имманентном совладении государственной территорией всех здравствующих представителей рода. Поэтому продуцировался юридический порядок владения и наследования (corpus fratrum), при котором обеспечивалось непременное соучастие членов династии в государственном управлении. Отсюда и перманентное выделение территориальных уделов «при сохранении государственного единства как потенции и идеальной нормы»¹². Однако понятия индивидуального княжеского землевладения здесь еще нет. После смерти какого-либо члена рода его удел не переходит по наследству, а возвращается в общее владение. В этом, например, кроются причины свободного перевода Владимиром Святым своих сыновей со стола на стол после кончины, скажем, Вышеслава. Аналогичны основания позднейших распоряжений триумвирата Ярославичей земельными уделами Вячеслава Ярославича, умершего в 1057 г. (в Смоленске посадили Игоря, «выведя» его из Владимира)¹³, или раздел Ярославичами Смоленска между собой в 1060 г, после смерти Игоря, сделавший Игоревичей на время изгоями¹⁴.

Создание уделов на основе «родового сюзеренитета» в X—XI вв. качественно отличается от вассалитета. Уделы возникают как бы из ничего по мере необходимости наделения нового члена рода, а после его смерти исчезают без следа. Историки, усматривающие в этих образованиях начало феодальной раздробленности, датируя ее наступление то 1024 г. (раздел Русской земли между Ярославом и Мстиславом Владимировичами), то 1054 г. (ряд Ярослава), то какими-то иными датами образования уделов, явно модернизируют действительность X—XI вв. Уже сама динамика образования уделов такого типа (при Святославе — три, Владимире — больше десяти, в 20—30-х г. XI в. — два и т. д.) убеждает в их принадлежности «родовому сюзеренитету». Отнюдь не из этих уделов вырастают и позднейшие «земли» периода феодальной раздробленности: их генезис — явление независимое, и новообразования ни территориально, ни по существу не совпадают с уделами I—XI вв. Система уделов — еще не вассалитет, под которым понимаем иерархически построенный на основе земельного пожалования господствующий класс. Удел — не пожалование сюзерена, не «предмет волеизъявления» последнего, а природное право князя, не зависящее от воли других лиц¹⁵. Источники весьма точно определили сущность и место удела в общединастическом владении — «причастье» — и чутко уловили разницу между родовым владением и последующей эпохой вассалитета. Если во второй половине XI в Изяслав Мстиславич говорит брату Всеволоду: «Аще будеть нама причастье (здесь и далее выделено нами. — Авт.) в Русскѣй земли, то обѣма, аще лишена будевѣ, тj оба»¹⁶, то в XII в. тот, кто садится в Киеве, наделяет (термин, которого не встретим в летописях до последних лет княжения Всеволода Ярославовича) своих вассалов: «Помяни первый рядъ (говорит Святослав Ольгович Ярославу Изяславичу. — Авт.), реклъ бо еси, оже я сяду вь Кыевѣ, то я тебе надѣлю, пакы ли ты сядеши вь Кыевѣ, то ты мене надѣли. Нынѣ же ты сѣлъ еси, право ли, криво ли, надѣли же мене»¹⁷. Это очень характерный момент: в I—XI вв. если владеют, то владеют все, если кто-то остался без удела, то только потому, что весь род лишился власти. В XII в. напротив, князь может претендовать на наделение его волостью, это его право, но может и не получить ее.

Основными принципами владения уделами и механизмом, регулирующим междукняжеские отношения, были нормы семейного права. Благодаря определенной сакрализации родового владения Рюриковичей они надолго консервируются в княжеской среде¹⁸. До сих пор лучшим обзором этого вопроса остается соответствующий раздел книги А.Е. Преснякова¹⁹. Необходимо вкратце отметить некоторые из этих норм, наложившие отпечаток на политические взаимоотношения князей и на право владения уделами. Различались отношения так называемой отцовской (с жестким подчинением сыновей власти отца) и братской (с большей свободой действий членов, но при существовании заменяющего отца «старейшего») семей. В отношении владения признавалось различие неделимого общеродового имущества, право на которое распространяется на всех сородичей, и выделенного («отчины»), обладатели которого тем самым устранялись от претензий на общединастическое достояние. Уделы X—XI вв. находятся всецело в рамках первого из этих типов отношений и не оставляют, таким образом, места для трактовки их как ленов.

Юридический порядок, основанный на «родовом сюзеренитете» в своем развитии прошел два этапа: равного имущественного и политического положения династов и вырастающего на его основе сеньората, при котором признавалось преимущественное положение старшего из братьев-наследников²⁰. У франков сеньорат был введен в начале IX в. («Ordinatio imperii»Людовика Благочестивого, 817 г.)²¹, в Чехии — «Законом о сеньорате» Горжетислава I (1055)²², в Польше — известным «тестаментом» Болеслава Кривоустого (1 138)²³. В этот ряд часто ставят «Завещание Ярослава» 1054 г., якобы впервые учредившее сеньорат на Руси, знавшей до этого только равное положение наследников относительно друг друга²⁴. Этот вопрос требует самостоятельного обсуждения, к чему вернемся ниже.

Выделенность одного из наследников, вручение ему властных прав над остальными братьями (еще без права земельного пожалования) означали возникновение строя власти, получившего в литературе (преимущественно польской) название «принципата». Древнерусские источники употребляют тождественный по смыслу термин «старейшинство». Полагаем необходимым четко разделять три понятия, связанные с феноменом родового владения: родовой сюзеренитет династии над территорией государства как юридические основания владения, сеньорат как единственно возможный принцип наследования в рамках этой структуры и старейшинство-принципат как политический строй власти, основанный, с одной стороны, на родовом владении, с другой — на сеньорате (последний, впрочем, как показывает пример Польского государства до 1138 г., не обязателен).

Соотношение принципата-старейшинства и сеньоратной процедуры наследования для различных стран различное. Введение сеньората всегда означало появление старейшинства-принципата. Но принципат не обязательно базируется на таких основаниях наследования. В Польше, например, становление принципата предшествовало введению сеньората. Все Пясты были между собой равны в политических возможностях, но роль принцепса на кого-либо из них возлагалась достаточно действенным вечем. Завещание Болеслава Кривоустого, таким образом, устанавливало непринципиально новый строй власти, не принципат, существовавший и ранее, а посредством регламентации наследования устраняло от этой роли вече, соединяя в одном лице и принцепса, и сеньора²⁵ Сеньорат был институтом родовым, тогда как принципат — политическим²⁶.

В древнерусских источниках находим только один термин — старейшинство, который определяет и принцип наследования отцовской власти, и власть одного из братьев над остальными (в том числе, относительно времени, предшествовавшего «Ярославову ряду», например, относительно Святополка). С одной стороны, это должно свидетельствовать, что на Руси родовой сюзеренитет изначально приобрел форму принципата. С другой — существование иной точки зрения заставляет систематически пересмотреть обстоятельства княжений Святославичей, Владимировичей и Ярославичей, т. е. трех последовательных этапов в рамках родового сюзеренитета.

Тот факт, что посажение Святославом своих сыновей на княжеские столы не был ни разделом отцовских непосредственных владений, ни вручением Святославичам статуса посадников²⁷, полагаем установленным. В данном случае более любопытен иной феномен: оставляя за собой верховную власть, Святослав еще не связывает ее непременно с Киевом²⁸. Видимо, на этом этапе государственного развития политическое главенство еще не нуждается в прочной связи с определенным городским центром и не вполне ассоциируется с Киевом²⁹. Это характерно для ранних этапов родового сюзеренитета: подобное явление наблюдаем в Польше, где достаточно долгое время не было постоянной княжеской резиденции, и во Франкском государстве. Утверждение Киева как столицы державы с целой политической концепцией, стоящей за этим, — дело будущего и определится только к середине XI в.

Со смертью Святослава отношения его сыновей приобрели форму «братской семьи». В.О. Ключевский, А.Е. Пресняков и В.А. Назаренко пришли к выводу, что со смертью отца всякие политические связи между братьями разорвались, и никакой зависимости младших братьев от старшего не заметно³⁰. Государство, следовательно, распалось на три самостоятельных и политически равных удела Святославичей.

Полагаем, что подобное заключение обусловлено исключительно состоянием источников: летописные записи настолько фрагментарны, что действительно не раскрывают существа отношений между братьями. Но косвенные соображения могут дать некоторое основание противоположной мысли. Ярополк — старший сын был посажен отцом в Киеве, пусть еще не вполне столице, но несомненном политическом гегемоне Восточной Европы, имеющем явные преимущества над остальными центрами уделов и связывающим с собой представления об отцовской власти. Надо полагать, следовательно, что именно старшему сыну и была уготована роль наследника. Так думал и летописец. «Нача княжити Ярополкъ» — гласит следующая за описанием смерти Святослава летописная статья³¹. Подобная форма изложения — без указания места княжения и без упоминания остальных «княжений» — говорит об убеждении летописца в общем характере власти Ярополка: он занял место отца³².

Однако власть «старейшего» в рамках «братской семьи» несравненно слабее власти отца над сыновьями в «отцовской»: этим закладывались противоречия, приведшие вскоре к кровавой борьбе за власть между Святославичами, начало которой положил новый киевский князь. В этой борьбе погибли древлянский князь Олег и сам Ярополк, на некоторое время, казалось, достигший своей цели — концентрации власти³³. Единовластным правителем Киева стал, в конечном итоге, Владимир: «И нача княжити Володимиръ въ Киевѣ единь», — трафаретно подытожила летопись³⁴.

Усобица Святославичей наметила в основных характерных чертах тот сценарий междукняжеских отношений, который еще дважды повторится сыновьями Владимира и Ярослава.

Следующий «круг» родового сюзеренитета, связанный с Владимиром, за некоторыми частными отличиями, в точности повторит всю последовательность событий 70-х годов X в. Новым здесь был, пожалуй, лишь количественный аспект: значительно увеличилось число уделов.

Еще со времен С.М. Соловьева в литературе обсуждается вопрос о возможных намерениях Владимира относительно передачи киевского стола. Многие историки соглашались с гипотезой ученого, согласно которой Владимир предполагал оставить свое место Борису³⁵. Это практически неаргументированное предположение³⁶ бытует и до настоящего времени³⁷. Не вполне были ясны основания преемства киевского стола А.Е. Преснякову: «...во всяком случае, — писал он, — о каком-нибудь старейшинстве или о правах первородства в дошедших до нас известиях нет и речи»³⁸. Это не совсем так. Летопись действительно сухо констатирует: «Святополкъ же сѣде в Киевѣ по отци своемь»³⁹. Но все памятники борисоглебского цикла, включая и летописную статью 1015 г., единодушно настаивают на «старейшинстве» Святополка. Исследователи склонны не соглашаться с этим, поскольку источники созданы значительно позже событий и подчинены определенной тенденции⁴⁰. Если даже согласиться с этим мнением, надо признать, что все-таки к моменту смерти Владимира Святополк оставался старшим среди братьев (после смерти Вышеслава и Изяслава, не имевшего, к тому же, прав на отцовское наследие, о чем подробнее — ниже). Не считаться со старейшинством Святополка едва ли правомерно: во второй раз после смерти киевского князя стол Киева, еще, точнее, — «место отца», занимает его старший сын (как увидим, будет и третий — Изяслав Ярославич). И это несомненно указывает на определенный порядок, норму. Предположение о существовании старейшинства на Руси с конца X, в. нам не представляется совершенно необоснованным.

После смерти Владимира наиболее деятельных его сыновей, уже примерявших на себя великокняжеские регалии, закружил вихрь кровавой распри. С точки зрения нашей темы конкретные обстоятельства этих длительных усобиц, весьма противоречиво, а иногда и туманно, донесенные различными источниками и недостаточно выясненные в специальных исследованиях⁴¹, не так существенны, как их итог, обозначившийся уже к началу 20-х годов XI в. Из сыновей Владимира в живых остались Ярослав, Мстислав, Судислав (которому предстоит пол жизни провести в темнице). В Полоцке княжит внук Владимира Брячислав Изяславич, уже не имеющий права на отчину Владимировичей.

Киевский отцовский стол достался в конечном итоге Ярославу⁴². Но в 1024 г. ему пришлось разделить власть с Мстиславом, неожиданно пришедшим из Тмутороканя и в битве при Листвене доказавшем свое право на часть отцовского наследия. В 1026 г. у Городца между братьями был заключен мир: на основе старейшинства Ярослава (признанного Мстиславом)⁴³ ему оставалось киевское княжение, Мстиславу же достался Чернигов⁴⁴.

Результаты этого договора расцениваются иногда как «первые признаки зарождения на Руси коллективной формы правления, в данном случае системы дуумвирата»⁴⁵. Полагаем, что с точки зрения форм государственной власти Городецкий договор ничего принципиально нового в жизнь Руси не внес. Взаимоотношения Ярослава и Мстислава ограничивались по-прежнему рамками системы старейшинства и коллективного сюзеренитета. Большая же по сравнению с княжением Владимира коллективность действий и решений киевского и черниговского князей объясняется тем, что их отношения оформлялись понятием «братской семьи», в которой власть «старейшего» менее выражена, чем в «отцовской».

Смерть Мстислава в 1036 г. (единственный сын его Евстафий умер еще ранее — в 1033 г.) сделала Ярослава «самовластцем»⁴⁶. Правда, характерно следующее: для этого Ярославу пришлось устранить от политики последнего из живых сыновей Владимира — Судислава. Он, однако, не был убит. Летопись об этом говорит так: «Всади Ярославъ Судислава в порубъ, брата своего, Плесковъ»⁴⁷.

Единовластием Ярослава завершился второй «круг» истории родового сюзеренитета на Руси. Как видим, общее направление междукняжеских отношений Владимировичей совершенно идентично отношениям Святославичей. Причина усобиц, потрясающих княжеский род, лежала отнюдь не во властолюбии или злонамеренности, скажем, Святополка. Как справедливо отметил А.В. Назаренко, в условиях родового владения ни один киевский князь не мог чувствовать себя полновластным правителем державы, пока был жив хоть один брат-соправитель⁴⁸. Даже старейшинство киевского князя не сдерживало и не предотвращало внутренних войн. Политическая ситуация в рамках старейшинства-принципата, таким образом, подобна своеобразному маятнику, движущемуся от соправительства братьев-сонаследников через усобицы к единовластному правлению одного из них.

К моменту смерти Ярослава на Руси оказалось две отчины: владения полоцких князей — потомков Изяслава Владимировича, и отчина Ярославичей—вся остальная территория Руси. Особое положение полоцкой ветви Лаврентьевская летопись объясняет преданием, записанным под 1128 г., согласно которому Владимир, раскрыв попытку покушения на свою жизнь Изяслава, наученного матерью, по совету своих бояр не предал его казни, а «воздвиг» ему отчину — новопостроенный город Изяславль⁴⁹. Это предание несомненно правильно передает суть происшедшего — «выдел» Изяслава при жизни отца из общединастического владения и утверждение за его родом отчинных прав на Полоцк⁵⁰. Вместе с тем полоцкая ветвь устранялась от претензий на старейшинство и Киев. Показательно, что Изяславу, умершему четырнадцатью годами раньше отца, в 1001 г., наследовал его сын Брячислав, передавший стол своему сыну Всеславу⁵¹. Столь раннее утверждение Полоцкой земли как отчины Изяславичей надолго предопределило ее место в политической жизни Руси: потомки Ярослава Мудрого, считая полоцких князей чуждым элементом, всегда будут подчеркивать «инородность» полоцкой линии: «Рогволжими внуками» назовет их летопись⁵². «Слово о полку Игореве» еще в конце XII в. будет помнить это династическое противостояние: «Ярославовы все внуки и Всеславовы». Полоцкие князья не будут приглашены на Любекский княжеский съезд 1097 г.

Но эту выделенность Изяславичей из общего владения не следует смешивать с политической изоляцией или независимостью. Никто из киевских князей не считал, что полоцкая династия совершенно независима от Киева, наоборот, ее политическая подчиненность очевидна⁵³.

В литературе особняком стоит вопрос о «Завещании» Ярослава Мудрого 1054 г. Существуют две противоположные трактовки значения этого документа, одна из которых приписывает «Ряду» исключительное значение поворотного момента в междукняжеских отношениях, другая утверждает его незначительность, традиционность и бедность политического содержания. Прежде чем определить собственное отношение к этим мнениям, посмотрим, внес ли «новый порядок», якобы установленный Ярославом, какие-либо новые моменты в отношения князей.

Среди пяти сыновей Ярослава ведущее положение заняли трое старших — Изяслав, Святослав и Всеволод, отношения которых получили название «триумвират»⁵⁴. Б.Д. Греков объяснял их особое положение заключенным союзом⁵⁵, А.Н. Насонов полагал, что «разгадку самого триумвирата найдем, если обратим внимание на то, что эти три князя представляли собой совместно «Русскую землю» с ее тремя центрами: Киевом, Черниговом и Переяславлем»⁵⁶. В гегемонии триумвирата исследователь видел «лишнее сильнейшее доказательство господствующего ядра Киевского государства»⁵⁷. Вывод справедлив, но это не новость для Руси: аналогичным был «дуумвират» Ярослава и Мстислава Владимировичей тридцатью годами ранее, представлявшими Киев и Чернигов и господствующими над Судиславом (Псков) и Полоцком.

«Старейшим» (принцепсом) в триумвирате по праву первородства стал Изяслав. Первую трещину триумвират дал в 1068 г., когда в результате восстания Изяслав был на короткое время лишен Киева. Но омраченный этими событиями, союз вскоре восстановился в прежней форме. Причины же противоречий внутри триумвирата, определяемые лишь гипотетически⁵⁸, не были устранены и привели к тому, что Изяслав вновь лишается великокняжеского стола, на сей раз в пользу Святослава (1073—1076). После его смерти в Киев возвращается Изяслав, последнее княжение которого было коротким: через год он погиб. Период усобиц окончательно завершился. В Киеве сел Всеволод. Его единовластие сомкнуло последний «круг» родового сюзеренитета на Руси.

Один простой вывод следует из обзора деятельности триумвирата Ярославичей: их взаимоотношения в точности повторили все коллизии, дважды уже продемонстрированные ранее сыновьями Святослава и Владимира. Эта схожесть должна, как кажется, свидетельствовать, что здесь действовали те же механизмы и закономерности, что и ранее.

Завещание Ярослава известно нам в пересказе летописи. Возможно, существовало оно только в устном варианте. Среди его толкователей в меньшинстве оказались исследователи древнерусского права, чье мнение выразил В.И. Сергеевич. Он полагал, что с 1054 г. установилось наследование всех без исключения уделов «по отчине», «установление наследственного преемства в нисходящей линии». Все остальные мнения можно свести, как отмечалось, к двум основным: утверждению о новаторском характере документа⁵⁹ и отрицанию такового, но в рамках прежних отношений.

Мнение, что в княжескую среду «Ярославовым рядом» вносилось нечто существенно новое, базируется на убеждении, что до 1054 г. на Руси не знали сеньората и вообще не существовало какой-либо процедуры наследования. Мы пытались показать, что «старейшинство» было знакомо Рюриковичам еще с конца X в. Фрагментарные свидетельства доказывают, что Русь, не дожидаясь завещания Ярослава Мудрого, знала строй государственной власти, отличный от патриархальной власти отца над сыновьями, т. е. систему старейшинства.

Завещание Ярослава 1054 г., исходя из вышесказанного, не было чем-то небывалым для политической мысли Руси. Ни в порядок наследования княжеских владений, ни в наследование киевского старейшинства, ни в форму государства оно не внесло практически никаких новых элементов⁶⁰. «Подобный ряд, — справедливо отмечал С.В. Юшков, — мог сделать Святослав; он также мог в своем завещании после всяких более или менее красноречивых ламентаций завещать киевский стол Ярополку, древлянскую землю Олегу, а Новгород Владимиру. Такой же ряд мог сделать и князь Владимир и, вероятно, сделал бы, если бы он не начал войны с Ярославом и если бы его не постигла неожиданная смерть»⁶¹. Будучи, по выражению М.С. Грушевского, «политическим учением» династического владения, завещание Ярослава явилось лишь первым «законодательным актом» старой социально-политической структуры. Таким образом, несмотря на несомненную эволюцию междукняжеских отношений во второй половине X — первой половине XI в. положения и принципы Ярославового ряда правомерно распространять и на предыдущие княжения, не оставившие после себя подобных документов.

Обширное завещание Ярослава отнюдь не скудно политическим содержанием. Оно предназначалось современникам, не требовавшим большей ясности и недвусмысленности (аналогичные установления Бржетислава и Болеслава совершенно идентичны по форме). Перед нами система старейшинства как она представлялась человеку XI в.: место великого князя (принцепса) предназначено старшему в роде (другие основания не упоминаются). В завещании это — Изяслав, но предусматривался порядок перехода его власти (в случае естественной смерти) к младшим братьям. Старший сын в юридических связях династии занимал положение отца, т. е. приобретал тот же объем власти: «Сего (Изяслава. — Авт.) послушайте, яко же послушасте мене, да той вы будеть в мене мѣсто»⁶², ему отдавался столичный Киев как «принцепский» (великокняжеский) удел. Объем власти великого князя, естественно, предусматривался существенно большим, чем остальных князей. Он выполнял роль сюзерена, пока еще ограниченную только политическими аспектами, достаточно определенно, хотя и в наивной форме указанную в ряде: «Рекъ (Ярослав. — Авт.) Изяславу: «Аше кто хошеть обидѣти брата своего, то ты помогай, егоже обидять»⁶³.

Ряд Ярослава как явление классического типа принципата в основных чертах идентичен, например, тестаменту Болеслава Кривоустого. Отметим здесь утверждение за Киевом статуса так называемого принцепского удела, который в отличие от других земель не становится отчиной какой-либо ветви княжеской династии, а передается вместе с титулом и властью принцепса будучи материальным обоснованием его превосходства. Переходя на великокняжеский стол, князь сохраняет и отчинные владения. Структура принципата предполагала, таким образом, особый правовой статус Киевской земли как «общединастического владения» (термин условный), подобно тому как принцепским уделом в Польше стала Малая Польша со столицей в Кракове⁶⁴. Забегая вперед, скажем, что сама система принципата возможна только благодаря существованию особого юридического положения столичного удела, на который не распространяется отчинное право. Первые же попытки утверждения Киева как отчины какой-либо одной ветви Рюриковичей (как и аналогичные, но более успешные мероприятия в отношении Кракова Казимира (1177—1194) и Лешека Белого в Польше) знаменуют упадок принципата как общегосударственной формы власти, а точнее, становятся возможными благодаря этому упадку.

Закат родового сюзеренитета приходится на время княжения в Киеве великого князя Всеволода — последнего представителя первого поколения Ярославичей. Единовластием Всеволода завершилась эпоха классической, чистой формы принципата на Руси. Символично похороненный рядом с отцом, Всеволод унес с собой и режим Ярославового ряда 1054 г.

Исследуя родовой сюзеренитет на Руси в X—XI в., А.В. Назаренко задался вопросом, когда он перерастает в действительно феодальные отношения, основанные на вассалитете-сюзеренитете?⁶⁵ Полагаем, что на этот вопрос с удивительной для своего времени прозорливостью ответил летописец, почувствовавший в период правления Всеволода существенные изменения в междукняжеских отношениях. Тревога перед наступающими новыми временами достаточно явственна в некрологе князя под 1093 г.: «Сему (Всеволоду. — Авт.) примшю послѣже всея братья столъ отца своего, по смерти брата своего, сѣде Кыевѣ княжа». Это еще старый, привычный порядок родового сюзеренитета. «Быша ему печали болше паче, неже сѣдящю ему в Переяславли. Сѣдяшю бо ему Кыевѣ, печаль бысть ему от сыновець своихъ, яко нача ему стужати, хотя власти ов сея, ово же другие; сей же омиряя их раздаваша власти имъ»⁶⁶. Вот в чем заключался новый смысл княжеских отношений. Появилось понятие волости как условного держания, бенефиция, жалуемого пока еще только киевским князем. Вокруг этого явления и будет развиваться вся политическая борьба князей, пока еще только предугадываемая современниками. Родовой сюзеренитет над территорией начал все больше перемещаться в сферу идеологии, мышления, вытесняемый из действительных отношений вассально-сюзеренными связями.

Примечания

1. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 49. Правда, согласно уникальным сведениям Константина Багрянородного, во времена Игоря в Новгороде сидел Святослав (Константин Багрянородный. Об управлении империей // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. — М. 1982. — С. 272). В этом сообщении есть черты реальности.

2. Вышеслав был посажен в Новгороде, Изяслав — в Полоцке, Святополк — в Турове, Ярослав — в Ростове. После смерти Вышеслава в Новгород переводится Ярослав, в Ростове сажается Борис, в Муроме — Глеб, в древлянской земле—Святослав, во Владимире — Всеволод, в Тмуторокане — Мстислав. Возможно, посажение Станислава в Смоленске и Сулислава в Пскове, сообщаемое поздними летописями, также имеет под собой основание в исторических реалиях. Подробнее см.: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. — М., 1959. — Кн. 1, т. 1. — С. 203—205; Пресняков А.Е. Княжое право... — С. 29—30.

3. Комарович В.Л. Культ рода и земли в княжеской среде XI—XIII вв. // ТОДРЛ. — М.; Л., 1960. — Т. 16. — С. 84—104.

4. См.: Фрэзер Д.Д. Указ. соч. — С. 85—92.

5. О непосредственной зависимости удачи подданных от личности правителя см.: Гуревич А.Я. История и сага. — М., 1972. — С. 84—85.

6. Комарович В.Л. Указ. соч. — С. 97.

7. Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. — М., 1939; Греков Б.Д. Київська Русь. — К., 1949.

8. Назаренко А.В. Родовой сюзеренитет Рюриковичей над Русью (X—XI вв.) // Древнейшие государства на территории СССР. 1985. — М. 1986. — С. 149—157.

9. В частности, в Норвегии. «Право конунга на власть над страной вытекало из его принадлежности к роду Харальда Харфагра, т. е. в конечном счете к роду Инглингов, и само по себе не оспаривалось, как неоспоримы были наследственные права землевладельца на усадьбу, если они основывались на его принадлежности к роду обладателей одаля» (Гуревич А.Я. История и сага. — М., 1972. — С. 103).

10. См.: Мельникова Е.А. Меч и лира: Англо-саксонское общество в истории и эпосе. — М., 1987. — С. 27.

11. Гудавичюс Э. По поводу так называемой «диархии» в Великом княжестве литовском // Феодализм в балтийском регионе. — Рига, 1985. — С. 35—44. То, что автор предпочитает называть диархией, на самом деле — частный случай основанной на родовом владении системы принципата (старейшинство одного из князей), но не диархия в точном смысле.

12. Назаренко А.В. Указ. соч. — С. 150.

13. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 109: «И посадиша Игоря Смолиньскѣ, из Володимеря выведше». Примечательной чертой родового сюзеренитета есть здесь множественное число глагола.

14. Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 44.

15. Назаренко А.В. Указ. соч. — С. 154.

16. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 132.

17. ПСРЛ. — Т. 2. — Стб. 578.

18. Комарович В.Л. Указ. соч. — С. 97.

19. Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 3—25.

20. Назаренко А.В. Указ. соч. — С. 152—154. Такой вид corpus fratrum А.Е. Пресняков называл «семейным разделом», употребляя, впрочем, этот термин и расширительно — как определение родового сюзеренитета вообще. См.: Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 1—20.

21. Назаренко А.В. Указ. соч. — С. 152.

22. Там же.

23. Bardach I. Historia państwa prawa Polski. — Warszawa, 1978. — Т. 1. — S. 171.

24. Назаренко А.В. Указ. соч. — С. 153.

25. Pietras Z.S. Bolesław Krzywousty. — Katowice, 1978. — S. 154.

26. Ibid. — S. 153.

27. Так полагал А.Е. Пресняков, аргументируя свое убеждение фактом посажения второго по старшинству Святославича — Олега — не в Новгороде, а в «ненадежной..., и, видимо, еще бурлившей земле Древлян» (Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. — М., 1938. — Т. I. Киевская Русь. — С. 88—89). Подобная аргументация, навеянная теорией «старшинства столов», довольно странна в устах ученого, весьма остроумно доказавшего отсутствие подобного старшинства в исторической жизни X—XIII вв. (Пресняков А.Е. Княжое право.. — С. 43—45). Гораздо ближе к существу дела В.А. Назаренко (См.: Назаренко В.А. Указ. соч. — С. 154—155). Вывод о чисто политических отношениях отца и сыновей — несомненная модернизация отношений X в.

28. «Не любо ми есть в Киевѣ быти, — говорит Святослав, — хочю жити в Переяславци на Дунаи, яко то есть середа земли моей» (ПВЛ. — Ч. 1. — С. 48).

29. Уже во времена Святослава это вызывало неудовольствие, возможно, воспринималось ненормальным: «Ты, княже, чюжея земли ищешн и блюдеши, а своея ся охабивъ», — говорят князю «киевляне» (ПВЛ. — Ч. 1. — С. 48).

30. Ключевский В.О. Курс русской истории // Соч. — М., 1987. — Т. 1. — С. 180; Пресняков А.Е. Лекции... — С. 89; Назаренко В.А. Указ. соч. — С. 153.

31. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 53.

32. Государственное управление в Киевской Руси после смерти Святослава некоторое время оставалось таким, как оно сложилось при его жизни» (Толочко П.П. Киевская Русь: Очерки социально-полит. истории. — Киев, 1987. — С. 48). Этот вывод представляется более верным.

33. «И бѣ володѣя (Ярополк. — Авт.) единъ в Руси» (ПВЛ. — Ч. 1. — С. 54).

34. Там же. — С. 56.

35. Соловьев С.М. Указ. соч. — С. 205.

36. С.М. Соловьев аргументировал свое предположение странным для творца «родовой теории» доводом об особой «любви» Владимира к Борису. См.: также: Грушевський М.С. Історія України-Руси. — Львів, 1905. — Т. 2. — С. 2. А.Е. Пресняков расширил круг доказательств за счет следующих: вручение Борису отцовской дружины для борьбы с печенегами (Пресняков А.Е. Княжое право... — С. 30—31), а в более поздней работе доказывал то же путем сложного обсуждения норм семейного права, подтверждающими якобы непротиворечивость подобного решения отца правосознанию XI в. (Пресняков А.Е. Лекции... — С. 127—128).

37. См., напр.: Назаренко В.А. Указ. соч. — С. 153.

38. Пресняков А.Е. Княжое право... — С. 31—32.

39. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 90.

40. См. напр.: Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 32, прим. 1.

41. См., напр.: Ильин Н.Н. Летописная статья 6523 года и ее источник: (Опыт анализа). — М., 1957; Королюк В.Д. Западные славяне и Киевская Русь в X—XI вв. — М., 1964; Алешковский М.Х. Повесть временных лет. — М., 1971; Хорошев А.С. Политическая история русской канонизации (XI—XIV вв.). — М., 1986; Головко А.В. Древняя Русь и Польша в политических взаимоотношениях X — первой трети XIII в. — Киев, 1988.

42. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 98.

43. Там же. — С. 100. «Сяди в своемь Кыевѣ: ты еси старѣйшей брат».

44. Там же.

45. Толочко П.П. Указ. соч. — С. 79.

46. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 102.

47. Там же.

48. Назаренко А.В. Указ. соч. — С. 153.

49. ПСРЛ. — Т. 1. — Стб. 299—301.

50. Пресняков А.Е. Лекции... — С. 94.

51. По мнению С.М. Соловьева, устранение Изяславичей от борьбы за киевское старейшинство объясняется тем, что родоначальник этой династии умер, не побывав на киевском столе, чем лишил и всех своих потомков подобной возможности (Соловьев С.М. Указ. соч. — Кн. 1, т. 2. — С. 213, 348). Смертью Изяслава при жизни отца объясняет это обстоятельство и А.В. Назаренко на том основании, что «родовой сюзеренитет» принадлежит только сыновьям, но не внукам: удел Брячислава, таким образом, через его голову находился в обладании дядей (Назаренко А.В. Указ. соч. — С. 156). Едва ли это так: удел Изяслава Владимировича не вернулся подобно уделам Вячеслава Ярославича и Игоря в общее владение: права на него ограничились полоцкой линией. Участь сыновей Владимира Ярославича, умершего раньше отца, не получивших отцовский стол, — лишь подтверждение нашего вывода.

52. ПСРЛ. — Т. 1. — Стб. 301.

53. Не претендуя на полоцкий стол, киевские князья, тем не менее, военной силон держали полоцких князей в подчинении: войны Ярослава с Брячиславом, Ярославичей с Всеславом, высылка Мстиславом Владимировичем полоцких князей в Византию и т. д. См.: Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 33.

54. Термин принадлежит А.Е. Преснякову, но впервые ввел его в широкий научный оборот Б.Д. Греков, настаивавший на его адекватности историческим реалиям 50—70-х годов. XI в. См.: Греков Б.Д. Київська Русь. — К., 1949. — С. 476.

55. Там же. — С. 475.

56. Насонов А.Н. «Русская земля» и формирование территории древнерусского государства. Ист.-геогр. исслед. — М., 1951. — С. 32. Двое младших Ярославичей — Игорь и Вячеслав получили в уделы соответственно Владимир и Смоленск, сыновья Владимира Ярославича получили совершенно незначительные уделы.

57. Насонов А.М. Указ. соч. — С. 32.

58. См., напр.: Кучкин В.А. «Слово о полку Игореве» и междукняжеские отношения 60-х годов XI века // Вопр. истории. — 1985. — № 11. — С. 19—35.

59. К первому направлению принадлежит В.О. Ключевский, находивший, что завещание «отечески задушевно, но очень скудно политическим содержанием», вместе с тем считавший, что в 1054 г. все-таки был установлен определенный порядок княжего владения, основанный на нераздельном владении династии государством и постоянными, совсем в духе классических образцов «родовой теории», перемещениями князей, согласованными с родовым старшинством и старшинством земель (Ключевский В.О. Курс русской истории. — С. 182—185); Это касается и гораздо более глубокого анализа А.Е. Преснякова, впервые поставившего завещание в один ряд с аналогичными распоряжениями Бржетислава I и Болеслава Кривоустого. Основную идею «ряда» Ярослава исследователь видел в попытке согласования «семейного раздела» (результатом которого считал «прекращение совладения и распад основывавшейся на нем социальной группы») с «потребностями государственного единства». Основным смыслом завещания историк считал установление преемства политического старейшинства (Пресняков А.Е. Княжое право... — С. 34—36). К этому же направлению примыкает и польская и чешская историография, новшеством 1054 г. считающая установление сеньората. Такое же мнение высказывает и А.В. Назаренко (Назаренко А.В. Указ. соч. — С. 153—154).

М.С. Грушевский находил ряд Ярослава достаточно характерным для исторического контекста 50-х гг. XI в., когда политическая мысль опиралась на династический принцип и, таким образом, полагал завещание продолжающим традиции предыдущих княжений (Грушевський М.С. Вказ. праця. — С. 47—48). Совершенно аналогичное мнение о традиционности завещания Ярослава находим у С.В. Юшкова (Юшков С.В. Указ соч. — С. 176); Пресняков А.Е. Лекции... — С. 138. Интересно, что Б.Д. Греков не находил таких преимуществ и в триумвирате Ярославичей (Греков Б.Д. Указ. соч. — С. 476), А.К. Пресняков, однако, решительно настаивал, что «назвать ряд Ярослава попыткой установить новый порядок вообще княжого наследования» нет оснований. С этим можно вполне согласиться. М.С. Грушевский считал, что в этом вопросе «политическая наука» Ярослава совершенно беспомощна: Грушевський М.С. Вказ. праця. — С. 48.

60. Этот ряд и не мог иметь своей целью (в отличие от чешского и польского) установления порядка на будущие времена, ограничивая срок своего действия, судя по содержанию, временем жизни первого поколения Ярославичей. В рамках родового сюзеренитета, как указывалось, существует только круг потенциальных наследников (по завещанию Ярослава — его сыновья). Вопрос о распределении между ними конкретных долей в наследстве (исключая Киев и старейшинство, достающееся сеньору) должен был решаться в каждом конкретном случае наново.

61. Юшков С.В. Указ. соч. — С. 176.

62. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 108.

63. Там же.

64. В литературе уже указывалось на эту особую судьбу Киевской земли: «Она не стала наследственной вотчиной какой-либо княжеской ветви, а рассматривалась как общеродовое наследие всех русских князей. Великий князь выступал не столько феодальным собственником земель, издавна тяготевших к Киеву, сколько временным их держателем» (Толочко П.П. Указ. соч. — С. 84). Трудно судить, было ли такое положение ранее, при Святославичах. Но при Владимировичах, можно предполагать, было. И Святополк, и Ярослав, занимая киевский стол, сохраняют за собой предыдущие уделы — соответственно Туров и Новгород.

65. Назаренко А.В. Указ. соч. — С. 150.

66. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 142.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница