Система Любечского съезда: «отчинное старейшинство»

Единовластие Всеволода стало во многом переломным моментом в эволюции форм центральной власти на Руси и в развитии собственно междукняжеских отношений. Между тем, историки не находят существенных различий между княжением Всеволода и его ближайших преемников. После краткого периода усиления раннефеодальной киевской монархии, знаменуемого правлением того же Всеволода, Святополка, Мономаха и Мстислава, наступил период феодальной раздробленности, приведший согласно одной концепции к полной деструкции центральной власти, согласно другой — к вызреванию новой формы государственной власти, получившей название «коллективного сюзеренитета». Такая констатация, в целом, справедлива, но совершенно недостаточна. Необходимо более четкое уяснение эволюции форм центральной власти, изменения политической системы в этот период. Полагаем, что, объединяя правление столь разных по политическим убеждениям князей, исследователи смешивают две родственные, но тем не менее различные политические системы: собственно старейшинство и режим, установленный Любечским съездом 1097 г.

Помимо изменения сущности моментов отношений, выразившихся в росте удельного веса вассалитета-сюзеренитета, к моменту выхода на историческую сцену представителей второго поколения Ярославичей оказались исчерпаны и юридические основания, на которых строили свои отношения их отцы. Ряд Ярослава 1054 г., как указывалось выше, не имел своей целью установление единого порядка на достаточно долгую перспективу. Его действие заканчивалось там, где прекращалась жизнь поименованных в нем князей — сыновей Ярослава. Новое поколение должно было начинать переустройство заново. Сложность положения заключалась еще и в том, что ряд Ярослава трудно было приспособить к новым условиям жизни. Его горизонт ограничивался только одной княжеской семьей, сейчас же в отчине Ярославичей их оказалось три: Изяславичи, Святославичи, отодвинутые на второй план, и Всеволодовичи (добавляя сюда «изгоев»: потомство Ростислава Владимировича и Игоря Ярославича).

В первые годы после смерти Всеволода наиболее энергичные из князей попытались восстановить триумвират главных политических центров Русской земли: Киева, Чернигова и Переяславля, занятых соответственно Святополком Изяславичей, Владимиром и Ростиславом Всеволодовичами¹. Но, как оказалось, такая политическая комбинация была временной и недолговечной.

В прошедшие после смерти Ярослава десятилетия выдвинулось и уже серьезно разрабатывалось новое понятие княжеского владения. Речь идет о принципе отчины, который с 90-х годов XI в. начинает часто встречаться на страницах летописей. Силу этого принципа, сильно возросшую к 1093 г., вполне ощутил Владимир Мономах, ставший после смерти отца хозяином Киева, но вынужденный отказаться от него: «Аше сяду на столѣ отца своего, то имам рать съ Святополком взяти, яко есть столъ преже отца его былъ»². Вокняжение же Святополка, его законность оправдываются ссылкой на тот же принцип: «Сѣде на столѣ отца своего и строя своего»³. Годом позже в вооруженном столкновении Мономах и Олег Святославич выяснили, что отчина первого — Переяславль, второго — Чернигов⁴. И в ближайшие годы отчина будет утверждаться силой оружия, как это было в конфликте того же Олега и Изяслава — сына Мономаха⁵. Но и в сознании совершенно мирных людей, летописцев, легитимность отчинных прав не вызывает сомнений: «Олег же надѣяся на правду свою, яко правъ бѣ в семь»⁶.

Легко заметить, что сформировавшееся мнение о конкретных отчинах князей не признавало перекройки политической карты Руси, происшедшей в последние годы триумвирата Ярославичей, настаивало на первичности ряда Ярослава. Трения между Святополком и Мономахом, претензии Олега Святославича и необходимость решить вопрос с Ростиславичами и Давыдом Игоревичем неумолимо вели князей к необходимости узаконить новые отношения. Серией удачных военных и политических мер Мономах и Святополк заставили принять Олега Святославича их предложение, сделанное еще в 1096 г.: «Поиди Кыеву, да порядъ положимъ о Русьстѣй земли»⁷. В 1097 г. состоялся знаменитый княжеский съезд в Любече⁸. Как и ряд Ярослава 1054 г., постановления Любечского съезда имели два пласта: «принципиальных и специальных»⁹, т. е. временных и прецедентных.

Оставляя в стороне обзор мнений ученых, высказанных по поводу Любечских постановлений, в основном согласных между собой, а также чисто политических обстоятельств и следствий Любечского съезда, попытаемся выяснить, какие новые моменты в отношении князей внесли его постановления, другими словами, какой была система властвования на Руси, создавшаяся в 1097 г.? Главный вопрос, который будет нас при этом занимать, — юридические принципы нового режима.

Текст постановлений Любечского съезда (по крайней мере в передаче «Повести временных лет») достаточно лаконичен: «Сняшася (князья. — Авт.) Любячи на устроенье мира, и глаголаша к собѣ, рекуще: «Почто губим Русьскую землю, сами на ся котору дѣюще? А половци землю нашю несуть розно и ради суть, оже межи нами рати. Да нонѣ отселѣ имеемся въ ѣдино сердце, и блюдем Рускыѣ земли; кождо да держить отчину свою: Святополкѣ Кыевъ Изяславлю, Володимерь Всеволожю, Давыдъ и Олегъ и Ярославь Святославлю, а им же роздаяль Всеволодь городы: Давыду Володимерь, Ростиславичема — Перемышьль Володареви, Теребовль Василкови». И на том цѣловаша крьст: «Да аше кто отсель на кого будет, то на того будем вси и крьст честный»¹⁰.

Таков оказался «поряд о Русской земле», достигнутый в 1097 г. Итак, отныне единая дотоле отчина потомков Ярослава Мудрого официально распадалась на три обособленных отчины трех старших линий: Изяславичей, Святославичей, Всеволодовичей¹¹. Эти отчины, надо думать, получали тот же статус, что и отчина полоцких князей, образовавшаяся почти веком ранее: выделенного из общеродового имущества владения, право на которое ограничивается исключительно пределами одной ветви княжеского рода. Таким образом, решения Любечского съезда действительно носили династическую окраску, как предполагали некоторые исследователи, поскольку, исключая полоцкую линию¹², заботились судьбой даже не всех князей Руси. Но тем не менее нет оснований отказывать в государственном значении¹³, так как речь в конечном счете шла о Киеве.

Комментируя летописный текст решений съезда, А.Е. Пресняков отметил в них «прежде всего отсутствие двух представлений: о единстве владения князей Ярославова потомства и о старейшинстве над ними киевского князя¹⁴. Эти наблюдения, совершенно справедливые в первой части, требуют уточнения во второй.

Киев достался Святополку, конечно, не на основании старейшинства в том понимании, которое было так популярно еще четверть века назад. О родовом старейшинстве Святополка (хотя он таковое и имел) летописный текст действительно не проронил ни слова. Но означает ли это, что никакого старейшинства (другими словами, власти) над остальными князьями Святополк не получил вообще? Уже дальнейшие политические события показали, что это не так. Что же в таком случае делало киевского князя сюзереном? Полагаем, что причиной тому был Киев, независимо от того, как он ему достался.

Дело в том, что к концу XI в. сформировалось убеждение в самостоятельном политическом значении Киева как столицы государства. На протяжении долгих лет он был принцепским (великокняжеским) уделом, главенствующим над всеми остальными землями Руси. И если в X в. Святослав Игоревич был верховным сюзереном вне зависимости от того, княжит он в Киеве или Переяславле на Дунае, то в конце XI в. князь уже не мог стать «старейшим» (сюзереном), не обладая Киевом. При подготовке Любечского съезда Святополк и Мстислав предлагали Олегу Святославичу собраться в Киеве, аргументируя тем, что Киев «столъ отець наших и дѣдъ наших, яко то есть старѣйшей град в земли во всей, Кыевъ»¹⁵: Сознание главенства Киева приводило Святополка и Мономаха к мысли, что только здесь возможно решать дела государственного значения: «ту достойно снятися и порядъ положити»¹⁶.

Обычно главным итогом и наиболее важным моментом Любечского съезда считают тот факт, что он юридически обосновал утвердившиеся ранее отчины трех ветвей Ярославичей. Принципиальное значение съезда, по нашему мнению, было не в этом. Гораздо более важной была констатация разрушения родового сюзеренитета и возникновения нового типа земельного держания — бенефиция, отличного от «отчины», корнями еще уходящей в родовой сюзеренитет. Давыд Игоревич, получивший Владимир, и Ростиславичи, получившие Перемышль и Требовль, сопровождены ремаркой: «А им же роздаялъ Всеволодъ городы»¹⁷. Эти владения, полученные еще при предыдущем великом князе, были утверждены за их владельцами, но непосредственная зависимость таких держаний от Киева сохранилась. Неслучайно вассальная покорность этих князей (например, Василька) особо подчеркивается летописью: «Не помнить тебе (Давыд — Святополку о Васильке. — Авт.), ходя в твоею руку»¹⁸. То же говорил и сам Давыд: «Неволя ми было пристати в свѣтъ, ходяче в руку (Святополка. — Авт.)»¹⁹. «Над владениями Давыда Игоревича и Ростиславичей... нависла некоторая прекарность»²⁰. Перед нами начальные этапы формирования государственной системы землевладения, с течением времени все больше вытесняющей родовой сюзеренитет из княжеских отношений.

Но для собственно политической системы последующего времени еще более важным было признание за Святополком отчинных прав на Киев. В самом летописном тексте, правда, ничего не сказано о сроке действия этого решения. Речь идет только о настоящем времени. Но употребление самого термина «отчина» имеет прецедентный смысл и свидетельствует, что и в дальнейшем предполагалось закрепление киевского старейшинства за Изяславичами. Верховная власть, положение принцепса, таким образом, отныне должно было принадлежать только одной линии разросшегося рода Рюриковичей. Вместе с Киевом, следовательно, за Изяславичами закреплялось и политическое верховенство на Руси, становящееся их наследственной прерогативой²¹.

Как видим, это принципиальный момент для политического развития Руси, не знавшей прежде подобного феномена. Если бы этот принцип был проведен вполне, то наследование киевского стола ограничивалось бы только представителями династии Изяславичей, а право перехода князей со стола на стол — лишь пределами их отчин.

Тем самым по системе принципата-старейшинства, предполагавшей великокняжеский стол достоянием всех Рюриковичей, был нанесен серьезный удар — в наследовании и преемстве киевского стола отменен общеродовой сеньорат (старейшинство), а тем самым изменен статут Киева как принцепского (великокняжеского) удела. Положение столицы государства, в политическом отношении еще преимущественное, во всех остальных моментах (юридических) приобретало тенденцию к уравнению с другими землями Руси. Это в дальнейшем неминуемо должно было привести и к падению политической традиции Киева как главного стола. Постановление Любечского съезда уже одним этим знаменовало изменение (упадок?) принципата как общегосударственной формы власти.

Княжение Святополка Изяславича, длившееся двадцать лет, при всех неблагоприятных коллизиях политической борьбы демонстрирует неукоснительное следование принципам 1097 г.²² Умер великии князь 26 апреля 1113 г. «Смерть Святополка поставила вопрос о киевском столе», — считал М.С. Грушевский²³. Это не совсем верно. Вопрос о преемстве киевского старейшинства не связывался со смертью великого князя. Юридически здесь все было ясно: Святополку должен был наследовать его старший сын Ярослав. Вопрос же о великокняжеском столе поставило киевское восстание, вспыхнувшее после смерти непопулярного у горожан Святополка. Результатом восстания оказалась смена княжеской династии: в Киев был приглашен из Переяславля Мономах.

Линия Изяславичей с этого момента навсегда была оттеснена от Киева, и вскоре отдельные ее ветви заглохли, другие измельчали²⁴. Но означала ли смена династии возврат к старейшинству 1054 г.?²⁵ Для подобного вывода нет никаких оснований. Мономах как представитель переяславльских Всеволодовичей с точки зрения родового старшинства не был претендентом на Киев. В его приглашении в Киев сказалась чисто политическая конъюнктура: он зарекомендовал себя как наиболее энергичный князь, инициатор борьбы с половцами и т. д. и тем был более симпатичен киевским верхам, нежели кто-либо иной. Вокняжение Мономаха и правление его преемников — сыновей Мстислава и Ярополка — не было отрицанием решений Любечского съезда. Здесь во главу угла была поставлена та же идея, но только новая княжеская линия, уже правом силы и явочным порядком утверждающая Киев как отчину своего рода. В 1113 г. поменялись лишь фигуры, основополагающие принципы остались прежними. Да и само вокняжение Владимира Всеволодовича было закамуфлировано в одежды «отчинного старейшинства». «Поиди, княже, на столъ отенъ и дѣденъ», — призывали киевляне переяславльского князя²⁶. Киевляне и Мономах молчаливо делали вид, что ничего, собственно, не произошло: решение Любечского съезда об утверждении отчинных прав на политическое старейшинство за одной династией осталось в силе, только династия отныне другая — Всеволодовичи.

Всю систему княжеских отношений на Руси — подавление Ярослава Святополковича, нейтрализация черниговских и полоцких князей, концентрация земель в руках своего рода — Мономах строил, исходя из этого сознания²⁷.

В 1117 г. Мономах переводит старшего сына Мстислава из Новгорода в близкий к Киеву Белгород, с тем, несомненно, чтобы облегчить передачу ему киевского стола²⁸. Абсолютная гегемония Владимира Всеволодовича в Руси действительно сделала это после его смерти (1125) совершенно безболезненным. «Так восстановил Мономах, — точнее, впервые осуществил на деле идею старейшинства в земле Русской: Мстиславу лишь оставалось достроить начатое отцом здание», — резюмирует А.Е. Пресняков деятельность Владимира Всеволодовича²⁹. Мономах под идею династического старейшинства, утверждаемую и развиваемую им, пытался подвести новую династию, сам принцип оставляя в силе. Ввиду этого мы не считаем, подобно А.Е. Преснякову, деятельность Мономаха чем-то совершенно новым в формировании политических отношений на Руси. Владимир продолжал традиции княжения Святополка. Некоторые исследователи полагают, что Мономах сделал предсмертное завещание — ряд — относительно будущих судеб Киева³⁰, простирающийся (в отличие от ряда 1054 и 1097 г.) даже до второго поколения (его внуков).

Это завещание Мономаха (вернее, какая-то его часть) изложено под 1132 г. в итоговой записи Лаврентьевской летописи о семилетием правлении в Киеве Мстислава Владимировича, в точности следовавшего политике отца: «Преставися Мстиславъ... И сѣде по немь брат его Ярополкъ, княжа Кыевѣ... В то же лѣто Ярополкъ приведе Всеволода Мстиславича из Новагорода и да ему Переяславль по хрестьному цѣлованью, якоже ся бяше урядил с братом своимъ Мстиславомь по отню (т. е. Мономаха. — Авт.) повелѣнию, акоже бяше има далъ Переяславль съ Мстиславом»³¹.

Хотя в завещании формально ничего не говорилось о киевском столе и порядке его наследования, первые шаги к его осуществлению были расценены младшими сыновьями Владимира — Вячеславом, Андреем, Юрием — как попытка устранить их от отцовского Киева. Перевод Всеволода Мстиславича в Переяславль был истолкован однозначно: он получал такое же значение, как и перевод дедом его отца Мстислава в Белгород в 1117 г.³² Юрий и Андрей поняли это отчетливо: «се Яропълкъ, брат наю, по смерти своей хощеть дати Кыевъ Всеволоду, братану своему»³³.

Общими усилиями Всеволод был изгнан из Переяславля, туда посажен его брат Изяслав Мстиславич, но и он не удержался долго, очевидно, по тем же мотивам, что и Всеволод. В конечном итоге, Переяславль достался сыну Мономаха Вячеславу, возможно, как признание за ним прав на Киев, достигнутое под давлением Юрия и Андрея.

Эти события ясно и недвусмысленно свидетельствуют о разработанной Мономахом, проводимой Мстиславом и врученной ими Ярополку политике. Мономах в развитие идей Любечского съезда утверждал старейшинство только за своей династией. Мстислав еще больше ограничил число претендентов, передав Киев Ярополку, не имевшему детей, с тем чтобы после его смерти Киев достался Мстиславичам и оставался затем в их линии. Никаких новых начал владения и наследования Киева, как иногда полагают, предложено не было, «ничто не указывает на то, чтобы в их (князей. — Авт.) планах играла роль идея майората, чтобы она приходила им в голову»³⁴. Ярополк, на чьи плечи была возложена эта задача, оказался недостоин ее. Более энергичные младшие братья не допустили передачи Киева в линию Мстиславичей, восстановив status quo. Но несмотря на неудачи режим Любечского съезда при жизни Ярополка сохранялся. Скажем словами А.Е. Преснякова: «Дело шло об утверждении за одной из линий Мономахова потомства — как исключительных прав на владение Киевом и Новгородом, так и связанного с киевским столом старейшинства в земле русской, руководящей роли во всей системе русских земель — княжений»³⁵.

Годы княжении Ярополка — время ослабления гегемонии Мономаховичей в Руси и их исключительного сюзеренитета над Киевом. Не в последнюю очередь отрицательную роль в этом сыграли раздоры внутри самой династии, не сумевшей преодолеть противоречия между младшими сыновьями и старшими внуками Владимира Всеволодовича, рассматривавшими свои наследственные права как предпочтительные.

Ослабление Мономаховичей привело к тому, что после смерти Святополка в 1139 г. они потеряли Киев. Ярополк не сделал, очевидно, распоряжений, но, вероятно, Мономаховичи преемником великого князя числили Вячеслава³⁶. Он и занял на короткий срок киевский стол (любопытна формулировка в Лаврентьевской летописи: «И посадиша (киевляне. — Авт.) и на столѣ прадѣда своего Ярослава»³⁷). Но вокняжение Вячеслава, совершенно не подготовленное и рассчитанное только на успехи предшественников, было прервано энергичным представителем младшей ветви черниговских князей Всеволодом Ольговичем.

Вокняжение Всеволода, отстранившее от Киева Мономаховичей, казалось бы, разрушало режим Любечского съезда, подрывая отстаиваемый предыдущей династией принцип отчинности Киева, а значит, несменяемости в нем династии. Но произошло наоборот. Утвердившись на золотом столе, Всеволод из подрывателя устоев удивительным образом превратился в их защитника. В третий раз после 1097 г. в Киеве менялась династия и в третий же раз новая династия принимала сам принцип: настаивая на своей линии, пыталась перехватить отчинные права на Киев у своей предшественницы.

Уже первые шаги Всеволода в качестве великого князя свидетельствовали, что он, по выражению А.Е. Преснякова, вступил на путь Мономаха³⁸. Начал Всеволод с широкой программы оттеснения Мономаховичей от Киева: «И нача замышляти на Володимеричь и на Мьстиславичь, надѣся силѣ своеи, и хотѣ сам всю землю держати с своею братьею, искаше подъ Ростиславом Смолиньска и подъ Изяславом Володимеря»³⁹. А.Е. Пресняков был совершенно прав, полагая, что деятельность Всеволода Ольговича свидетельствует о его желании и попытке создать систему междукняжеских отношений, аналогичную Мономаховой⁴⁰. Но сравнительно с Мономахом и Мстиславом у Всеволода Ольговича не было такого преимущества, как солидарность своей династии: Ольговичи и Давыдовичи, долгие годы находясь «в воле» Мономаховичей, больше интересовались собственной отчиной — Черниговом и Новгородом-Северским — и желали сделать великого князя орудием своих достаточно эгоистических устремлений. Не найдя поддержки у собственных братьев, Всеволод рядом искусных дипломатических ходов добился союза Мономаховичей, пока более благодатных, чем родня, но, однако, не оставляющих планов добиться завещанного им дедом Киева. Основной недостаток Всеволодовой дипломатии, таким образом, заключался в том, что, строя династическую политику в духе Мономаха (предполагавшую возвышение Ольговичей), он опирался на представителей соперничавшей династии, имея в тылу враждебных черниговских князей.

Подобно Мономаху Всеволод пытался закрепить старейшинство своей династии передачей Киева в наследство брату Игорю, «повторяя Мономаха, но в пользу семьи Ольговичей»⁴¹. Еще в 1144 г., тайно он «обрек» свой стол Игорю Ольговичу⁴². Желая подкрепить этот акт реальными шагами, Всеволод созвал в Киеве княжеский съезд с участием старшего Давыдовича — Владимира и старшего Мстиславича — Изяслава. Обращение великого князя к союзникам и раскрывает идею династической политики Всеволода — традиция Мономаха и Мстислава Владимировича: «Володимирь посадилъ Мьстислава, сына своего, по собѣ в Киевѣ, а Мьстислав Ярополка, брата своего, а се я мольвлю: оже мя Богъ поиметь, то азъ по собѣ даю брату своему Игореви Киевъ»⁴³. Беспокоясь за судьбу своего стола, Всеволод еще раз проверил крепость крестного целования: «Всеволодь же еще сы в животѣ своемь, посла къ Изяславу Мьстиславичю Володислава, затя своего, а къ Давыдовицема Мирослава Андрѣевича, река: «Стоите ли въ хрестьномъ цѣлованьи у брата своего у Игоря?» И рѣша: «Стоимы»⁴⁴ Ответ князей был лживым, Изяслав Мстиславич и ранее знал, что нарушит присягу, как только сможет («Много замышлявшу Изяславу Мьстиславичю, нужна бысть цѣловати кресть»⁴⁵), признавая старейшинство Всеволода («Всеволода есми имѣлъ въ првду брата старишаго, занеже ми братъ и зять, старѣи мене, яко отец»⁴⁶) только как временную уступку. Такими же лживыми оказались и заверения Всеволоду киевлян.

После смерти Всеволода киевский стол действительно на короткое время перешел к Игорю Ольговичу. Но ему не удалось продолжить политику брата, он даже не смог удержать Киев.

На этом заканчиваются попытки создания системы княжеских отношений в духе Любецкого съезда. До 1146 г. три династии стремились закрепить за собой исключительное право на старейшинство и связанный с ним сюзеренитет над Киевом — Изяславичи, Мономаховичу Ольговичи.

Режим Любекского съезда, сохранившего принципат (великое княжение), но сделавшего его собственностью одной княжеской линии на основе отчинных прав, можно (не претендуя на точность термина) назвать отчинным, или династическим, принципатом. Подобная модификация системы принципата не есть нечто необычное, наоборот, скорее это закономерный этап его эволюции. Несколько позже, в конце XII в. подобную метаморфозу претерпевает принципат в Польше. Казимир II на Ленчицком княжеском съезде сделал первый шаг в закреплении исключительных наследственных прав на Краков (бывший принцепским уделом) за одной линией Пястов. Лешек Белый в начале XIII в. завершил этот процесс.

И на Руси, и в Польше изъятие принцепского (великокняжеского) удела из общеродового владения, закрепление за ним статуса отчины знаменовали упадок принципата как общегосударственной формы власти. Великокняжеский удел, обладавший дотоле особым статусом, в перспективе неминуемо должен был сравняться со всеми остальными землями. Его политическая гегемония не могла удерживаться долго, подкрепленная отныне только традицией Князья других земель начинали смотреть на столичную землю как землю рядовой княжеской линии. В Польше подоб ные мероприятия свидетельствовали о практически полной деградации общегосударственного строя власти, торжество политической раздробленности. Результаты «династического старейшинства», таким образом, оказывались парадоксально противоположны первоначальной его идее укрепления и упорядочения государственной власти.

В отличие от Польши на Руси не удалось до конца последовательно провести решения Любечского съезда. Старания трех династий (не в последнюю очередь благодаря частой их смене) оказались напрасными. Со смещением Игоря Ольговича вновь восторжествовала идея отсутствия отчинных прав на Киев у какой-либо династии⁴⁷. Режим Любечского съезда остался как идеальная желаемая схема в среде Мономаховичей (точнее, у Мстиславичей), которые и впредь не будут оставлять надежд возродить политическое наследие деда. Их усилия останутся безуспешными, поскольку остальные князья будут придерживаться противоположного мнения о Киеве как общединастическом достоянии.

Попытки распространения отчины на Киев подорвали авторитет центральной власти, но незавершенность этого процесса предопределила следующее: слабея и теряя контроль над Русью, Киев еще долгие годы будет оставаться столицей, средоточием всех политических программ и устремлений русских князей⁴⁸.

1097—1146 гг. действительно особый этап в развитии политической системы Руси, который характеризуется несколькими моментами. Как указывалось выше, классическая форма принципата-старейшинства основывалась на родовом сюзеренитете княжеской династии. До конца XI в. это тождество было полным и подкреплялось идеологией. Со второй половины века наряду с родовым сюзеренитетом стали развиваться основанные на земельном пожаловании сюзерена типично вассальные связи. «Причастье» стало уступать место «наделению». Начался разрыв юридических форм и идеологических воззрений с фактической эволюцией форм феодальной собственности на землю.

Системе принципата отвечала идеология «старейшинства» в том ее виде, в котором находим ее в памятниках XI в. В период «династического старейшинства» на передний план выдвигается понятие «отчины», которая должна была объединить норму и практику. Не случайно ссылок на «старейшинство» в летописных текстах не находим (или они очень редки) вплоть до второй половины 40-х годов XII в., т. е. до окончательного крушения системы Любечского съезда. В это время систему «старейшинства» вновь попытаются возродить такие князья, как Юрий и Вячеслав Владимировичи, Изяслав Мстиславич — для занятия великокняжеского стола. А это свидетельствовало о возврате политической системы архаических времен, принципату на основе сеньората (родового старшинства), но уже на другом уровне. Но и эта реставрация не будет полной, так как родовой сюзеренитет, на котором она должна была бы строиться, остался только в области идеального — доктринах общности княжеского рода, братства князей и т. д.⁴⁹ Дальнейшее политическое развитие Руси в XII—XIII вв. не будет характеризоваться сколько-нибудь чистыми формами — это будет соперничество и равновесие (в зависимости от конъюнктуры военных и политических сил) двух рассмотренных выше систем: старейшинства и династического старейшинства. Первый будут отстаивать Ольговичи, второй — Мономаховича Компромиссы приведут к появлению знаменитых киевских дуумвиратов XII в.

Примечания

1. «Святополкъ... посла к Володимеру, да ты помоглъ ему. Володимеръ же собра вои свои и посла по Ростислава, брата своего, Переяславлю». «И поиде Святополкъ, и Володимеръ, и Ростиславъ къ Треполю». «Святополкъ же, и Володимеръ и Ростиславъ созваша дружину свою на свътъ». Подобные летописные клише удивительно напоминают аналогичные выражения, употреблявшиеся по отношению к триумвирату сыновей Ярослава.

2. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 143.

3. Там же.

4. «Володимеръ же створи миръ съ Олгомъ, и иде из града на столъ отень Переяславлю; а Олегъ вниде в град отца своего (Чернигов. — Авт.)» (Там же. — С. 148).

5. Олег—Изяславу: «Иди в волость отца своего Ростову, а то (Муром. — Авт.) есть волость отца моего» (Там же. — С. 168).

6. Там же. — С. 168.

7. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 150.

8. Там же. — С. 170—171. На съезд собралось меньше князей, чем число тех, кого он касался: «Приидоша Святополкъ и Володимеръ, и Давыдъ Игоревичь, и Василко Ростиславичь, и Давыд Святославичь, и брат его Олегъ, и сняшася Лябячи на устроенье мира». Здесь не упомянуты Ярослав Святославич и Володарь Ростиславич. Порядок перечисления князей, видимо, совершенно случаен.

9. Грушевський М.С. Вказ. праця. — С. 90—91; Соловьев С.М. Указ. соч. — С. 383; Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 57; Греков Б.Д. Указ соч. — С. 485.

10. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 170—171.

11. Любопытно, что в самом тексте «правильный» порядок старшинства линий нарушен: Всеволодович Владимир следует перед Святославичами. Это может свидетельствовать лишь об одном: устранении или отсутствии в это время генеалогического старейшинства (сеньората) как основания к занятию столов.

12. Это вполне объяснимо. Задача съезда — узаконить возникшее и окрепшее понятие отчины в пределах наследства Ярослава и среди его потомков. Отсутствие полоцких князей поэтому вполне понятно: оно означало автоматическое признание за ними отчинных прав на Полоцк уже одним тем, что этот вопрос даже не ставился (в противоположность, например, владениям Володаря Ростиславича, чье отсутствие не помешало рассмотреть о них вопрос). Это, в свою очередь, еще раз расшифровывает основной юридический смысл отчины — это не прямой порядок наследования сыном от отца (майорат), а ограничение владельческих прав на какую-то территорию кру́гом потомков одного предка.

13. Так поступал М.С. Грушевский: Грушевський М.С. Вказ. праця. — С. 91.

14. Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 57.

15. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 150.

16. Там же. Любопытно, что М.С. Грушевский считал, что съезд происходил не в знаменитом Любече на Днепре, а в «урочище с этим названием под Киевом», аргументируя свое предположение обычной практикой современных княжеских съездов, собиравшихся под Киевом, и некоторыми данными топонимики. См.: Грушевський М.С. Вказ. праця. — С. 90.

17. ПВЛ. — Ч. 1. — С. 171.

18. Там же.

19. Там же. — С. 177.

20. Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 58.

21. А.Е. Пресняков полагал, что это произошло только при Мономахе, причисляя время правления Святополка к предыдущему этапу. См.: Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 70.

22. В период правления Святополка также заметно стремление сохранить некое подобие триумвирата Русской земли. Летопись подчеркивает согласованные действия Святополка, Владимира и Святославичей.

23. Грушевський М.С. Вказ. праця. — С. 108.

24. После изгнания в 1117 г. княжившего во Владимире Ярослава Святополковича и последовавшей его смерти сыновья князя держали мелкие волости (Вячеслав и Юрий). Младшие же братья Ярослава умерли в молодости, не оставив наследников (Пресняков Е.А. Указ. соч. — С. 73).

25. Так думал С.М. Соловьев. См.: Соловьев С.М. Указ. соч.

26. ПСРЛ. — Т. 2. — Стб. 275. Полагаем, что и само колебание Мономаха, длившееся несколько дней, объясняется «уважением» легитимных прав Изяславичей. Текст, в том виде, в котором он дошел до нас, весьма напоминает позднейшую летописную комбинацию, призванную обосновать законность смены династии в Киеве Вместе с тем подобная апелляция к факту княжения в Киеве отца (Мономаха (сама по себе законная, но в совершенно иной системе юридических отношений (1054))была прецедентом для искажения ясного дотоле понятия отчины, приведшей к тому, что в XII в. каждый князь отчиной стал считать просто тот стол, который рапсе принадлежал его отцу. Юридический смысл понятия стал выхолащиваться.

27. Подробнее см.: Грушевський М.І. Вказ. праця. — С. 110—114, 118—121; Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 70—79.

28. Этот перевод вызвал недовольство Ярослава Святополковича, все еще рассматривавшего себя, несмотря на все неудачи, законным наследником Киева. Во вспыхнувшей войне Ярослав был изгнан из Владимира и убит. (Грушевський М.С. Вказ. праця. — С. 111—112, 120; Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 78—79).

29. Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 77.

30. Там же. — С. 78.

31. ПСРЛ. — Т. 1. — Стб. 301.

32. Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 80.

33. НПЛ. — С. 22.

34. Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 81.

35. Там же. — С. 81.

36. В пользу такого предположения может свидетельствовать передача Вячеславу Переяславля, рассматривавшаяся (аналогично передаче Всеволоду Мстиславичу) как аванс передачи Киева. Кроме того, на Вячеслава делали ставку братья Юрий и Андрей Владимировичи, добивавшиеся строгого сеньората внутри Мономаховичей. Наконец, молчаливое согласие основных претендентов — Юрия и Изяслава — на приезд Вячеслава в Киев после смерти Ярополка говорит о том же.

37. ПСРЛ. — Т. 1. — Стб. 306. Любопытная апелляция к Ярославу. Не намек ли это на то, что усилия младших сыновей Мономаха имели целью ослабление оттесняющей их от Киева системы отца, что в глазах современников создавало угрозу возврата к отношениям образца Ярославова ряда 1054 г.?

38. Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 86.

39. ПСРЛ. — Т. 1. — С. 307. Подробнее см.: Грушевський М.С. Вказ. праця. — С. 138—146.

40. Пресняков А.Е. Указ. соч. — С. 82—92.

41. Там же. — С. 88.

42. Этот замысел Всеволода, как видно из летописи, — плод многолетних размышлений. Он раскрывается летописью при описании похода 1144 г. на галицкого князя Володимирка Володаревича. Пытаясь расколоть враждебную коалицию «русских» князей, Владимир начал сепаративные переговоры с Игорем Ольговичем, обещая помочь ему сесть в Киеве в случае смерти Всеволода (видимо, это не составляло особой тайны для современников). Игорь обратился к брату и в ответ на отказ мириться с Владимиром произнес: «Не хощеши ми добра. Про ми еси обреклъ еси Киевъ, а приятьльи мы не даси приимати?» (ПСРЛ. — Т. 2. — С. 316). Для Всеволода вопрос передачи стола Игорю был весьма важен и под давлением такого аргумента он в тот же день «створи миръ к вечеру» (Там же. — С. 316).

43. ПСРЛ. — Т. 2. — С. 317—318.

44. Там же. — С. 321.

45. Там же. — С. 318.

46. Там же. — С. 323.

47. Не разделяем мнения М.С. Грушевского, что «только киевская революция 1113 г. произвела в этом (отчинном статусе Киева — Авт.) вылом, превратив Киевщину, а дальнейшим следствием и Переяславщину, в bonum nullius, доступное для всех линий» (Грушевський М.С. Вказ. праця. — Львів, 1900. — Т. 3. — С. 246). Такой статус Киев приобрел впервые много ранее, а возобновил позже 1113 г.

48. М.С. Грушевский едва ли не единственный в старой историографии со всей определенностью высказал эту мысль, развивая ее, правда, только в плане «киевской исторической традиции»: «Моральное первенство Киева было причиной, что Киевская земля не могла пойти дорогой иных, не могла отделиться и стать отдельным, замкнутым политическим телом под владением какой-то определенной династии» (Грушевський М.С. Вказ. праця. — Т. 2. — С. 127).

49. Там же. — С. 48; Т. 3. — С. 140—152.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница