Очерк второй. Хозяйственные занятия населения Древней Руси в советской историографии

Характер производственных занятий восточных славян и населения Киевской Руси — проблема, волновавшая многие поколения русских историков. Еще в дореволюционной историографии она порождала споры. Широкую известность и признание приобрели построения В.О. Ключевского, который обнаружил одно парадоксальное явление в экономике средневековой Руси. Он писал: «История нашего общества изменилась существенно, если бы в продолжение восьми-девяти столетий народное хозяйство не было историческим противоречием природе страны. В XI в. масса русского населения сосредоточивалась в черноземном среднем Подненровье, а к половине XV в. передвинулась в область верхнего Поволжья. Казалось бы, в первом краю основанием народного хозяйства должно было стать земледелие, а во втором должны были получить преобладание внешняя торговля, лесные и другие промыслы. Но внешние обстоятельства сложились так, что пока Русь сидела на днепровском черноземе, она преимущественно торговала продуктами лесных и других промыслов и принялась усиленно пахать, когда пересела на верхневолжский суглинок».¹

Надо сказать, что не все ученые разделяли точку зрения В.О. Ключевского. Среди них встречались и те, кто главную отрасль хозяйства Киевской Руси видел в земледелии, а не в охоте и бортничестве. К этим ученым относился М.С. Грушевский, в трудах которого собраны многочисленные факты, подтверждающие главенство земледелия в экономической жизни древнерусского общества.²

В советскую историографию данный вопрос вошел в традиционной постановке, выработанной уже в дореволюционное время. Иными словами, перед советскими историками возникла проблема, над которой упорно бились старые исследователи: место земледелия, скотоводство, охоты и промыслов в экономике восточного славянства и Древней Руси.

В «Русской истории» М.Н. Покровского, стоявшего у истоков советской исторической науки, говорится, что славяне «были земледельцами уже до разделения».³ Что касается восточных славян, то и они являются народом земледельческим, хотя и стоящим «на очень невысокой ступени культуры».⁴ Земледелие восточных славян — примитивное мотыжное земледелие, предполагающее бродячий образ жизни, обусловливаемый быстрым истощением почвы и вытекающей отсюда потребностью в сравнительно большой площади земли.⁵ Однако, несмотря на глубокую древность славянского земледелия, «русские славяне» выступают в изображении М.Н. Покровского как народ лесной, живущий в первую очередь за счет бортничества. После бортничества М.Н. Покровский называет свиноводство и только потом — «кочевое земледелие». Охоту в качестве промысла он поставил на последнее место.⁶

Впрочем, в другой своей книге «Очерк истории русской культуры» М.Н. Покровский сместил акценты. Здесь, как и в «Русской истории», славяне рисуются земледельцами издревле. Но тут же указывается, что они «главным образом при помощи земледелия добывали себе пищу».⁷ Занимались славяне и звероловством, хотя «серьезного экономического значения в древнейшую эпоху охота не имела». Лишь в X столетии она приобретает существенное значение.⁸ Далее М.Н. Покровский подчеркивает, что «охотой славяне систематически стали заниматься под влиянием торговли». Обращаясь к скотоводству, автор констатирует слабое его развитие даже во времена Русской Правды.⁹ В заключение он пишет: «Итак, основой древнеславянского хозяйства было земледелие, — сначала, вероятно, ручное — позже с помощью рабочего скота, вола или лошади, причем и первого и вторую славяне заимствовали у соседей. Охота и рыболовство, а еще раньше пчеловодство играли роль подсобных промыслов. Скотоводство было развито слабо».¹⁰

Несколько иную картину разворачивает Н.А. Рожков. На Руси с VI до середины X в. основной отраслью производства «была добывающая промышленность в разных ее видах. Важнейшим из этих видов добывающей промышленности является охота или звероловство».¹¹ Н.А. Рожков не отрицает наличия земледелия у восточных славян VI—VIII вв. «Но существование земледелия и его господство — не одно и то же», — добавляет он. А затем утверждает, что «земледелие в древнейшей Руси не господствовало, не было даже очень важной отраслью хозяйства».¹²

Переходя к Руси X—XII вв., Н.А. Рожков указывает на важную роль добывающей промышленности в русском народном хозяйстве. Он суммирует факты, относящиеся к охоте, пчеловодству, рыболовству, солеварению, обращает внимание на рост в XI и XII вв. скотоводства.¹³ «Всего замечательнее, однако, то, — говорит Н.А. Рожков, — что огромные успехи обнаружила другая отрасль сельского хозяйства — земледелие». В конце XI—XII вв. земледельческое производство, по его мнению, становится «одним из обычных и важных занятий народа».¹⁴

Сходные со взглядами Н.А. Рожкова положения о роли земледелия в экономике восточных славян и древнерусского населения развивал И.М. Кулишер.¹⁵ Правда, по поводу скотоводства он придерживался точки зрения, более близкой М.Н. Покровскому, чем Н.А. Рожкову, отмечая некоторую отсталость этой отрасли сельского хозяйства.¹⁶ Иначе думал П.И. Лященко, согласно которому «земледелие вообще, и в частности хлебопашество, было не только хорошо известно, но, по-видимому, и широко распространено у славян еще до их расселения».¹⁷ Рядом с земледелием П.И. Лященко ставил скотоводство, а затем шли охота и бортничество. Земледелие и скотоводство преобладали в хозяйстве славян.¹⁸ Обращаясь к хозяйственной жизни X—XII вв., П.И. Лященко указывал, что основой производства той поры, особенно в южных районах Руси, стало земледелие. Наряду с ним видное место занимали охота, звероловство, рыболовство и бортничество. Важную роль они играли в экономике более северных лесных областей.¹⁹

Приведенные высказывания о сельском хозяйстве и промыслах восточных славян и Древней Руси свидетельствуют, что в первое время после Октябрьской революции эта проблема решалась на том же самом уровне, с помощью тех же средств, как и в дореволюционной историографии. Основную задачу исследователи усматривали в том, чтобы установить значение земледелия и других форм хозяйственной деятельности в экономике восточных славян, и добивались ее решения, оперируя преимущественно письменными источниками и данными лингвистики (археологические материалы привлекались крайне эпизодически). Причина тому — отсутствие надежного и массового археологического материала.

К концу 20-х годов археологическая наука добилась заметных успехов. Одним из первых ученых-историков, обратившихся к археологическим сведениям, был Ю.В. Готье. Анализируя соответствующие археологические памятники, он пришел к заключению, что земледелие и скотоводство у восточных славян «было в полном ходу».²⁰

Важную роль в историографии сыграла работа П.Н. Третьякова, посвященная подсечному земледелию в Восточной Европе. Тщательно изучив сведения о подсечном земледелии данного региона, относящиеся главным образом к XIX в., и применив ретроспективный метод, П.Н. Третьяков сделал ряд выводов, оказавших заметное влияние на последующих историков. Подсечное земледелие он связал с «определенным этапом в историй общественного производства», а именно с первобытно-коммунистическим хозяйством.²¹ Эта форма земледелия характерна для патриархальной семейной общины — «общественной организации, корни которой непосредственно уходят в доклассовое общество».²² Рассматривая отношения собственности «при наличии подсечного земледелия»р П.Н. Третьяков говорит о коллективной собственности на землю, на лесные невозделанные участки.²³ Автор считает, что «подсечное земледелие, как правило, связано с особым видом хозяйствования, где большое значение имеют охота, рыбная ловля и лесные промыслы».²⁴ Итак, «подсечное земледелие возможно лишь как коллективное первобытно-коммунистическое производство».²⁵

Введение сохи знаменовало новый этап в экономическом и социальном развитии общества. «Вся ее история, вплоть до наших дней, определяет ее как элемент не коммунистического, а, наоборот, индивидуального производства; соха — в основном орудие феодальной деревни, вместе с ней выросшее и вместе с ней дожившее почти до наших дней, благодаря сохранявшимся долгое время в русской деревне пережиткам крепостнических отношений».²⁶

Существенная веха в исследовании производственных занятий людей Древней Руси — труды Б.Д. Грекова. В известном докладе «Рабство и феодализм в Древней Руси», прочитанном Б.Д. Грековым в стенах ГАИМК, важное место отведено проблеме сельского хозяйства в Киевской Руси. Сопоставив факты, извлеченные из письменных источников, с археологическими материалами, добытыми В.Б. Антоновичем, С.С. Гамченко, А.Н. Лявданским, Л.А. Мацулевичем, В.И. Равдоникасом, Б.А. Рыбаковым, Д.Я. Самоквасовым и др., Б.Д. Греков пришел к мысли, что перед ним общество, «производственная база которого основана прежде всего на земледелии»,²⁷ Если предшественники докладчика, в частности П.И. Лященко, отмечали неодинаковую роль земледелия для разных географических районов (юга и севера), то Б.Д. Греков не придавал значения этому обстоятельству. Более того, он не видел здесь каких-либо существенных различий. «Недавние раскопки

В.И. Равдоникаса, — замечал Б.Д. Греков, — на границе новгородских плетений о Карелией говорят о той же роли земледелия даже для северного района».²⁸ Отличие заключается лишь в способе перехода к пашенному земледелию: «...лесной север переходит к полевому хозяйству от подсеки через особого рода своеобразный перелог, степь начинает с подлинного перелога и идет к тому же пашенному земледелию. Орудия производства при этом разные, и история их не одинакова. На севере появляется трехзубая соха, разрыхляющая и бороздящая выжженное из-под леса поле. Дальнейшая история сохи заключается в уменьшении количества зубьев и в появлении лемеха... На юге история пашенного орудия проделывает свою собственную эволюцию. Мотыга — рало — плуг». И письменные и вещественные памятники свидетельствуют, по мнению Б.Д. Грекова, о победе с IX—X вв. пашенного земледелия.²⁹

Б.Д. Греков привлек опыт М.Н. Покровского и А.В. Арциховского, осуществивших попытку связать эволюцию общественных отношений с изменениями в технике земледелия.³⁰ Важную услугу оказала ему и работа П.Н. Третьякова «Подсечное земледелие в Восточной Европе», основные положения которой казались Б.Д. Грекову весьма продуктивными. В полном согласии с П.Н. Третьяковым он писал: «Подсечное земледелие в том виде, как его рисуют материалы, связано с переходным этапом в истории классового общества — патриархальной семейной общиной. Соха и борона, орудия нового этапа в истории сельскохозяйственного производства, вырастая в условиях подсечного земледелия, окончательно сложившись, в свою очередь, в соответствии с общим ходом развития производительных сил, дают начало новой форме земледелия, разрушая подсечную систему».³¹ Поскольку же в IX—X вв., согласно Б.Д. Грекову, на Руси повсеместно утвердилось пашенное земледелие, то о родовом строе рассуждать не приходится, — он отошел в прошлое.

По-иному, чем Б.Д. Греков, изображал производственные занятия древнерусского населения С.В. Бахрушин. До XI в., заявлял он, сельскохозяйственная отрасль на Руси стояла на втором плане. Только «в XI в. происходит большой сдвиг в хозяйстве Приднепровья. Господствующее положение в нем занимает теперь сельское хозяйство».³²

Заявление С.В. Бахрушина было непосредственно адресовано Б.Д. Грекову, поскольку содержалось в рецензии на его книгу «Феодальные отношения в Киевском государстве». Однако Б.Д. Греков не нашел убедительными доводы рецензента и продолжал развивать идеи, высказанные в ранних своих трудах. При этом он совершенствует систему доказательств, привлекая новые археологические находки. «Историк русского народного хозяйства, — писал Б.Д. Греков, — не может в настоящее время игнорировать блестящие открытия археологов. Имею в виду прежде всего успехи в изучении так называемой трипольской культуры. Это культура Поднестровья и Поднепровья, датируемая III—II тысячелетием до н. э., т. е. доскифская культура. Это та самая территория, которая позднее стала центром Руси. У нас нет оснований сомневаться в том, что не известные нам по имени племена, населявшие эту территорию, генетически связаны с Русью». Следовательно, трипольцы, скифы, русь — звенья одной цепи.³³ Но поскольку и трипольцы, и скифы обладали развитыми земледельческими навыками, то отсюда Б.Д. Греков заключал, что эти навыки не были забыты, перейдя, как по эстафете, к восточным славянам и в конечном счете — к населению Древней Руси.³⁴ Так Б.Д. Греков архаизировал земледельческие традиции восточных славян, отодвинув их в глубокую древность. Надо, впрочем, заметить, что здесь он шел уже по проложенной колее, ибо еще С.В. Юшков в своей книге «Очерки по истории феодализма в Киевской Руси» поставил в прямую связь сельскохозяйственную культуру славян Приднепровья с сельским хозяйством скифов-пахарей, о которых писал Геродот.³⁵ С.В. Юшков считал земледелие основной отраслью производства восточного славянства IX—X вв. Кроме того, он отмечал, что «вопрос о господстве а Киевской Руси IX—X вв. пашенного земледелия должен быть решен в утвердительном смысле».³⁶

К исходу 30-х годов с крупными работами, посвященными Древней Руси, выступил В.В. Мавродин. В них автор изучал и сельское хозяйство. Говоря о хозяйственной деятельности восточных славян и населения Киевской Руси, он отметил, что основным занятием в обоих обществах являлось земледелие.³⁷ Издавна и до IX в, оно было подсечным. Приверженность восточных славян подсечному земледелию объяснялось его высокой урожайностью. Поэтому, например, «население пристепной полосы VII—IX вв. предпочитало селиться у рек, дававших возможность заниматься рыбной ловлей, на сравнительно хорошо укрепленных естественным путем высоких, покрытых лесом, берегах, где развиваются подсечное земледелие и охота. Выходить в степь было не только опасно, но и в то же время нецелесообразно»³⁸ Земледелие не стояло на месте — оно эволюционировало. Характерным для его эволюции являлось следующее: «1) переход от подсеки через стадию перелога к пашенному земледелию в лесной полосе..., 2) длительное бытование сперва перелога, а затем пашенного земледелия с двупольной и позже трехпольной системой на юге — в степной полосе и 3) сочетание этих двух форм земледелия в их эволюции — в лесостепной полосе».³⁹

В книге «Образование Древнерусского государства», обобщая археологические данные, полученные при раскопках городищ «роменского типа» VIII—IX вв., В.В. Мавродин писал: «Земледелие, хотя и играло большую роль в экономике населения городищ "роменского типа", но не успело стать решающей отраслью хозяйственной жизни. Примитивность земледелия приводила к тому, что скотоводство, охота, рыбная ловля и лесной промысел — бортничество, собирание ягод и грибов — имели весьма существенное значение и были серьезным подспорьем в жизни славян. В некоторых районах древней Руси эти второстепенные отрасли хозяйственной деятельности... играли еще большую, быть может, даже решающую, роль». При этом В.В. Мавродин обратил внимание на большое значение в те времена скотоводства.⁴⁰

Следя за переменами в хозяйственной жизни восточных славян VII—IX вв., автор заметил усиливающуюся в ту пору у северных славянских племен тенденцию «к повышению удельного веса земледелия». В результате — появление новых орудий труда, рост земледельческой техники: «Вместо старого втульчатого топора, имевшего форму долотца с лезвием 5—6 сантиметров, появляется проушной топор современной формы, серп с большим изгибом сменяет старый примитивный слабо изогнутый серп, напоминающий искривленный нож, широко распространяются многозубые сохи; выросшие из сохи — «суковатки», представляющие собой стволы ели с очищенными от мелких ветвей сучьями, обрубленными наполовину их длины... Появляются рало и плуг на юге и соха на севере. Десятым веком датируются первые находки железных сошников на русском севере».⁴¹ В конечном счете подсечное земледелие уступает место пашенному, способствующему возникновению «индивидуальных форм земледелия», доступных малым семьям. В этом — экономическая причина упадка и разложения родоплеменного строя.

В исследованиях В.В. Мавродина привлекает стремление нарисовать конкретную картину древнерусского сельского хозяйства.⁴² В этом нельзя не видеть отражения развития нашей исторической науки, состоявшего прежде всего в том, что старые, как правило общие, характеристики сельскохозяйственного производства (в первую очередь земледелия), практиковавшегося у «русских племен» Восточной Европы, уступают место всестороннему изображению реального состояния этой отрасли производства во всех ее конкретных проявлениях и изменениях, наблюдавшихся на протяжении веков. Возможности исторической науки, следовательно, заметно расширились. Произошло это главным образом за счет новых достижений археологии.

Наглядное выражение это нашло также и в трудах П.Н. Третьякова — археолога по специальности, обобщившего в своих исследованиях обширный материал археологической науки. В монографии о восточнославянских племенах П.Н. Третьяков выделил раздел, назвав его «Развитие производительных сил».⁴³ В нем автор обрисовал состояние сельского хозяйства и промыслов у восточных славян второй половины первого тысячелетия н. э. Но особенно обстоятельно он описывает сельское хозяйство и промыслы на Руси в специальной главе, подготовленной для первого тома «Истории культуры Древней Руси», увидевшего свет в 1948 г.⁴⁴ По словам П.Н. Третьякова, «восточнославянские племена до образования Киевского государства имели весьма сложное хозяйство, в котором наряду с земледелием большую роль играло и скотоводство. Охота, рыбная ловля и другие промыслы имели меньшее значение, но все же являлись серьезным подспорьем к основным отраслям экономики». На основании археологических данных ученый приходит к выводу о том, что «хозяйство восточнославянских племен не было всюду одинаковым. На юге оно имело один характер, на севере — несколько иной».⁴⁵ В чем же заключались различия? На юге уже во времена антов наши предки, по убеждению П.Н. Третьякова, занимались пашенным земледелием и скотоводством.⁴⁶ Охота и рыболовство также хорошо были известны им. Но это были земледельческо-скотоводческие племена. Несколько иначе выглядело «хозяйство северных восточнославянских племен, обитавших в верховьях Днепра, на Верхней Волге и Верхней Оке». Хотя основой их жизни также было земледелие и скотоводство, способы ведения ими хозяйства существенно отличались. Особенно резко это сказывалось в земледелии, которое благодаря естественным особенностям северных областей имело специфический «лесной» характер, т. е. было подсечным.⁴⁷ Источником мясной пищи у северных восточнославянских племен служило скотоводство и охота. Важное значение в хозяйстве имело рыболовство.

Называя промыслы (сбор дикорастущих плодов и ягод, сбор грибов, добыча дегтя и смолы, сбор меда), практиковавшиеся у восточнославянских племен, южных и северных, П.Н. Третьяков указывает на немаловажную их роль в хозяйстве.⁴⁸

В эпоху образования Киевского государства «в хозяйственной жизни восточнославянских племен произошли заметные изменения. Наиболее значительными они были на севере, где в течение VIII—X вв. на смену подсечному земледелию приходит пашенное земледелие. Произошли известные перемены также и в скотоводстве».⁴⁹ П.Н. Третьяков описал орудия земледельческого производства,⁵⁰ состав культурных растений.⁵¹ По мнению П.Н. Третьякова, «в IX—X вв. земледельческая техника и состав культурных растений, за малым исключением, приобрели... характер свойственный и более позднему времени XI—XIII вв. Нельзя сказать того же о скотоводстве. Все виды домашнего скота были знакомы славянским племенам еще с глубокой древности, и в этом отношении Киевская Русь не принесла ничего нового».⁵² Основная перемена в сфере животноводства заключалась в превращении лошади из «мясного» и отчасти верхового животного в рабочий скот. «При исследовании памятников XII—XIII вв., — говорит П.Н. Третьяков, — кости лошади встречаются (среди кухонных отбросов. — И.Ф.) лишь как исключение. На севере при подсечном земледелии рабочий скот был не нужен, и лошадь являлась преимущественно "мясным" животным. С появлением пашенного земледелия лошадь понадобилась как тягловая сила и утратила свою прежнюю функцию».⁵³

П.Н. Третьяков заметил, что в раскопанных селищах II—XIII вв. кости домашних животных в кухонных отбросах повсюду составляли подавляющее большинство. «Роль охоты как источника мясной пищи упала очень низко; это, однако, вовсе не означает, что охота потеряла в этот период всякое экономическое значение: и в это время в экономике Руси охота занимала очень важное место; она лишь приобрела иной характер, превратясь из "мясной" охоты в охоту преимущественно "пушную"».⁵⁴ Рыболовство и бортничество на Руси XI—XIII вв. также были широко распространены. П.Н. Третьяков показал приемы и средства ведения этих промыслов.⁵⁵

Таким образом, по сравнению с работами 30-х годов, исследования 40-х годов отличались более детальным и конкретным изображением производственных занятий древнерусского населения. Это — результат значительно возросших археологических знаний. Нельзя, впрочем, думать, что в изучении данной темы не было недочетов. Наиболее существенным недостатком следует признать крен, взятый в сторону исследования земледелия. Советские ученые сосредоточили внимание на том, чтобы доказать примат земледелия в экономике восточных славян и Древней Руси.⁵⁶ Это привело к тому, что земледельческая отрасль производства оказалась в центре их внимания, несколько оттеснив и заслонив другие отрасли хозяйства. Отсюда — большие достижения в изучении древнерусского земледелия и явное отставание в исследовании скотоводства и особенно промыслов.⁵⁷ Не случайно в главе «Сельское хозяйство и промыслы», написанной П.Н. Третьяковым для двухтомной «Истории культуры Древней Руси», преобладает земледельческий сюжет, тогда как скотоводству и промыслам уделены лишь отдельные страницы. Но ярче всего такого рода диспропорция выступает в вышеупомянутых трудах Б.Д. Грекова. Преодоление этого недостатка стало неотложной задачей советской исторической науки. Книга «Очерки по истории русской деревни X—XIII вв.» явилась заметным шагом в данном направлении

В этой книге есть глава о сельском хозяйстве, написанная В.П. Левашовой. Кроме сюжетов, относящихся к земледелию (орудия обработки почвы и технология сельскохозяйственного производства, орудия уборки урожая, состав культурных растений и др.),⁵⁸ в главе имеется специальный раздел, посвященный скотоводству.⁵⁹ Сравнительно подробно В.П. Левашова рассматривает состав домашних животных на Руси X—XIII вв. С особым тщанием она изучает данные, относящиеся к коневодству.⁶⁰ Привлекло ее внимание и птицеводство.⁶¹ Итог у В.П. Левашовой следующий: «Скотоводство развивалось в непосредственной связи с земледелием. Переход к пашенному паровому земледелию послужил стимулом к дальнейшему развитию скотоводства, причем особенно возросло значение лошади как тяглового животного. На основании археологических материалов и данных письменных источников установлено стойловое содержание скота с обеспечением его фуражом на зимнее время. Изучение костного материала говорит о преобладающей мелкопородности скота и о наличии разных пород лошадей и крупного рогатого скота».⁶²

Несомненную ценность представляла и глава книги о промыслах древнерусской деревни, принадлежащая В.А. Мальм. Охота, рыболовство, бортничество — вот круг вопросов, исследованных в этой главе.

В.А. Мальм пишет о повсеместном распространении охоты я широком ее развитии в Киевской Руси. Правда, автор полагает, что охота «имела главным образом промысловый характер: велась для добычи пушнины и отчасти мяса». В.А. Мальм подробно, вплоть до деталей, описывает способы и орудия охоты в Древней Руси. «Самым распространенным и наиболее древним оружием охоты, — говорит В.А. Мальм, — был, несомненно, лук со стрелами».⁶³ Люди охотились также с помощью копий, топоров, рогатин и т. д. Для зверей устраивали ямы-ловушки. Птиц ловили силками, тенетами, перевесами.⁶⁴

По поводу рыболовства В.А. Мальм замечает, что «население Древней Руси было знакомо с разнообразными рыболовными орудиями и различными приемами рыбной ловли», что этот промысел был повсюду распространен.⁶⁵ В рационе древнерусского человека рыбная пища занимала далеко не последнее место: «Мясо рыбы, богатое белками, являлось важным продуктом питания наших предков. Известно, что еще в конце XIX в. количество рыбы, потребляемой населением европейской части России, составляло по весу почти половину потребляемого мяса крупного рогатого скота, а по содержанию белков — 43 процента от общего количества белков мясной пищи».⁶⁶ В.А. Мальм подробнейшим образом характеризует орудия к способы рыбной ловли на Руси.⁶⁷

Рассматривая бортничество, В.А. Мальм констатирует повсеместное его распространение.⁶⁸ Этот промысел составлял «одно из древнейших занятий населения Руси».⁶⁹ В.А. Мальм определяет несколько этапов в развитии бортничества: 1) примитивное бортничество, когда люди искали в лесу дуплистые деревья с пчелами; 2) приспособление естественных дупел для бортей, а потом и сооружение искусственных бортей; 3) устройство ульев-колод, подвешиваемых на лесных деревьях. В.А. Мальм допускает наличие на Руси X—XIII вв. пасечного пчеловодства. Однако «широкого распространения в домонгольский период оно не получило», ибо «преобладающей формой добычи меда являлось бортничество, то есть получение меда от диких пчел».⁷⁰ Как и в примере с охотой и рыболовством, В.А. Мальм характеризует способы ведения бортного промысла.⁷¹

Подводя итог проделанной работе, В.А. Мальм заключает: «Охота, рыболовство и бортничество, являясь побочными занятиями населения деревни, играли важную роль в экономике Руси. Продукты промыслов шли не только для собственного потребления внутри страны, но и поступали на внешний рынок. Самыми важными статьями русского вывоза в домонгольский период являлись меха, воск и мед».⁷²

После выхода в свет «Очерков по истории русской деревни» интерес исследователей к древнерусскому скотоводству и промыслам возрастал. Ведущая роль в изучении этих отраслей экономики принадлежала археологам. Именно их трудами был собран новый, весьма значительный материал, что позволило двинуть вперед изучение хозяйственной деятельности древнерусского населения. Особенно наглядно это проявилось в области скотоводства. И здесь необходимо назвать В.И. Цалкина, стараниями которого была создана обстоятельная история животноводства на территории Восточной Европы с древнейших времен до эпохи Киевской Руси включительно. Заслуга В.И. Цалкина состояла еще и в том, что он указал на важное значение охоты не только как средства добычи меха, но и как источника пищевых ресурсов.⁷³ Аналогичные суждения о роли охоты в Древней Руси высказал В.В. Мавродин. Еще большее значение в пищевом балансе древнерусского населения имела, по его мнению, рыбная ловля.⁷⁴ О древнерусском рыболовстве, выделившимся в специальную хозяйственную отрасль, писал А.В. Куза.⁷⁵

Активное исследование истории животноводства и промыслов в Древней Руси не заслонило проблем, относящихся к земледелию. Продолжая исследования в этой сфере, советские ученые создали труды, посвященные как отдельным регионам Древней Руси, так и всей стране в целом.⁷⁶ Историков интересовала не только сугубо экономическая сторона дела, но и социальные последствия развития производительных сил в земледелии.⁷⁷

Более углубленное изучение сельского хозяйства и промыслов позволило показать выразительную картину хозяйственной жизни восточных славян и населения Киевской Руси. Появляется целая серия монографий, где сельскому хозяйству и промыслам отведено заметное место. Часть этих исследований посвящена истории отдельных областей и земель Руси. Это — книги Л.В. Алексеева, А.Л. Монгайта, Т.Н. Никольской, И.А. Рафаловича, В.В. Седова, Б.А. Тимощука, Г.Б. Федорова, Г.В. Штыхова и др.

Знакомясь с культурой вятичей, колонизовавших в X столетии район среднего течения Оки, А.Л. Монгайт находит у них пашенное земледелие — основу хозяйства. И позднее, в XI—XIII вв., пашенное земледелие в Рязанской земле «играло важную роль в экономике».⁷⁸ Сохраняло известное значение здесь и подсечное земледелие⁷⁹ А.Л. Монгайт считает возможным говорить о наличии в Рязанской земле паровой зерновой системы в форме трехполья. «Пашенное земледелие, трехпольная система при довольно плодородных — в целом — землях, — пишет ученый, — давали возможность русскому населению Рязанской земли не только в изобилии получать хлеб для собственного прокормления, но и для вывоза в Новгородскую землю».⁸⁰ Кроме полеводства, важным сельскохозяйственным занятием рязанцев являлось скотоводство. Судя по находкам костей животных на рязанских городищах, в стаде преобладал крупный рогатый скот, за которым шла свинья, а затем — лошадь. Сады, вишневые и яблоневые, вероятно, были заурядным явлением пейзажа Рязанской земли. Огородничество там также процветало.⁸¹ Широко практиковалось бортничество, доставлявшее рязанцам воск, сладости и пития.⁸² Хорошо прослеживается в рязанских древностях и охота. «Основное значение в охоте имел лось, во множестве водившийся в лесах по Оке и широко использовавшийся в пищу. Охота, игравшая значительную роль в хозяйстве, поскольку она доставляла пушнину, имела очень второстепенное значение как источник питания. Основным источником мяса были домашние животные».⁸³ Заметное распространение получило рыболовство, служившее в X—XII вв. «важным вспомогательным промыслом, доступным для каждого хозяйства».⁸⁴

А.Л. Монгайт пришел к выводу, что «не только деревня, но и город были связаны с земледелием. В Старой Рязани, Пронске, Ижеславле находки орудий сельскохозяйственного труда и больших зерновых ям свидетельствуют о том, что средневековые русские города еще носили сельскохозяйственный характер. Они не только были ремесленными центрами, но и торговыми и административными центрами большого сельскохозяйственного района. Жители городов, наряду с занятиями ремеслом и торговлей, сеяли хлеб и разводили скот».⁸⁵

Следующий шаг в исследовании материальной культуры вятичей был сделан Т.Н. Никольской. Многие наблюдения А.Л. Монгайта нашли подтверждение в труде Т.Н. Никольской. В частности, была подтверждена установленная А.Л. Монгайтом тесная связь жителей города с сельским хозяйством: «Несмотря на то, что социально-экономической основой городов Древней Руси, и в том числе городов Земли вятичей, были ремесло и торговля, население их не порывало окончательно связи с сельским хозяйством, продукты которого служили важным подспорьем в жизни горожан. Об этом можно судить хотя бы на основании того, какое большое место среди всех орудий труда занимает здесь сельскохозяйственный инвентарь: сошники, плужные лемехи, чересла, серпы, косы... Если сравнить количество найденных орудий сельского хозяйства и промыслов в некоторых городах Земли вятичей с количеством инструментов ремесленников, служивших для обработки металла, дерева, кожи и т. д., то можно видеть, что их доли почти равны, однако, первые составляют все же 58%, а вторые — 42% от общего количества вещей этих двух категорий»,⁸⁶ Т.Н. Никольская, подобно А.Л. Монгайту, отмечает развитие пашенного земледелия в Рязани и в Рязанской земле, дававшее «возможность получать в изобилии хлеб не только для собственных нужд, но и для вывоза в Новгородскую землю. Ведущими культурами здесь были рожь, пшеница и просо».⁸⁷ Автор характеризует скотоводство и различные промыслы: бортничество, рыболовство, охотничьи занятия.⁸⁸ По сравнению с рыболовством охота «играла меньшую роль в хозяйстве населения Земли вятичей». Однако охота все еще оставалась источником мясной пищи местных жителей, тогда как на большей часта Руси она превратилась в пушную по преимуществу.⁸⁹

Сельское хозяйство и промыслы в Смоленской земле рассматривал В.В. Седов. Проделал он это на примере «феодальных усадеб» — городищ Воищина и Бородинское. Земледелие, как явствует из археологических находок орудий сельскохозяйственного производства и зерен злаков, было главной отраслью хозяйства жителей городищ, причем то было в основном пашенное земледелие, поскольку подсека к XII—XIII вв. утратила существенное значение.⁹⁰ Потребность в хлебе удовлетворялась сполна. Имелся даже некоторый излишек сельскохозяйственной продукции. Так, обитатели Бородинского городища не только получали от земледелия все необходимые продукты, но и торговали хлебом, вывозя его на рынок.⁹¹ Наряду с земледелием население городищ занималось разведением животных, прежде всего крупного рогатого скота, а также свиней, овец и коз.⁹² Правда, для роста животноводства на Воищинском городище не было благоприятных условий: «Положение населения среди болотистой низины не способствовало широкому развитию здесь скотоводства, требующего более или менее обширных пастбищ. Небольшая возвышенность (площадью около 4 га), примыкавшая к городищу, вероятно, была занята под пашню. На небольшой, плотно застроенной площадке городища не было места для содержания большого количества скота. Таким образом, возможности скотоводства были весьма ограничены».⁹³ В.В. Седов останавливается и на охоте, отводя ей немалую роль в хозяйстве воищенцев и бородинцев. Однако автор не избежал некоторых противоречий в определении хозяйственной ориентации охоты. Говоря, например, об охоте жителей Воищины, он заявляет, что там, как, впрочем, и на всей Смоленщине, «широкое распространение получила охота на животных, добываемых не ради мяса, а для получения пушнины». Но затем обнаруживается, что значительное развитие охотничьего промысла на городище объяснялось отсутствием тут «условий для широкого развития скотоводства, в связи с чем потребность в мясной пище необходимо было удовлетворять за счет охоты».⁹⁴ Последнее наблюдение В.В. Седова ближе, видимо, к действительности, поскольку он констатирует широкое распространение охоты на лося, обеспечивавшей людей прежде всего мясом.⁹⁵ Недаром в таблице, составленной В.В. Седовым по остеологическим данным, лось после бобра стоит на втором месте. К тому же надо учесть, что охота на бобра давала не только ценные и красивые шкурки, но и мясо.⁹⁶

Кроме В.В. Седова, занятия сельского населения Смоленской земли изучал Л.В. Алексеев. Он указывает на то, что «в X—XI вв. почти везде в лесной полосе жители перешли от подсеки к пашне», но «подсеку было можно встретить в глухих местах и в XIX в.». Л.В. Алексеев отмечает замену в XI в. проса рожью.⁹⁷ Охоте ученый отводит видную роль. Более всего охотились на бобра, лося и лисицу. «Особым спросом пользовались шкуры медведя, охота на которого была распространена вплоть до XIX в.». Широкое развитие получили рыболовство и бортничество⁹⁸

Л.В. Алексееву принадлежит книга «Полоцкая земля», где рассматриваются аналогичные вопросы. В Полоцкой земле пашенное земледелие было главной формой производства «еще до времени появления здесь славян. Однако пережитки подсеки, воспринятые, очевидно, от аборигенного населения в момент ассимиляции, существовали в Северной Белоруссии еще в XVI в., а в соседней Ливонии и в XIX в.».⁹⁹ Жители Полотчины выращивали все известные нам теперь злаковые культуры.¹⁰⁰ Вторым по значению в хозяйстве являлось скотоводство. Есть факты, которые позволяют говорить о стойловом содержании скота в городах Полоцкой земли.¹⁰¹ Обращаясь к охоте, Л.В. Алексеев отмечает, что в основном она велась на лося, кабана, бобра и зубра. В окрестностях Гродно главным образом охотились на благородного оленя. Но в целом лось, благодаря рогам, которые использовались для разных поделок, прочной шкуре и обилию мяса, представлял большую ценность, чем благородный олень.¹⁰²

Полоцкая земля, покрытая множеством ледниковых озер, была богата рыбой. Внутренне противоречивой выглядит оценка, данная Л.В. Алексеевым рыболовству: «Нет сомнения, что большого значения в раннефеодальное время рыболовство не имело, но все же оно было большим подспорьем, особенно в голодные годы». За рыболовством автор называет бортничество и пчеловодство. Но далее речь у него идет лишь о бортничестве.¹⁰³

Города и городское хозяйство Полоцкой земли исследовал Г.В. Штыхов. Как показывают археологические материалы, горожане Полоцкой земли вместе с различными ремеслами занимались и сельским хозяйством. Они пахали и сеяли хлеб, разводили скот. Их земледелие было пашенным с двупольным, а может быть, и трехпольным севооборотом.¹⁰⁴ Среди домашних животных преобладал крупный рогатый скот и свиньи, причем крупного рогатого скота было больше.¹⁰⁵ В напластованиях Верхнего замка в Полоцке обнаружено значительное скопление костей лошади. Отсюда Г.В. Штыхов сделал вывод о весьма видном месте коневодства в хозяйстве полочан, особенно в ранний период истории Полоцка.¹⁰⁶ Лошадь использовалась в производственных целях как тягловая сила и для военных нужд в качестве верхового животного. В голодные же годы она употреблялась в пищу.¹⁰⁷ Охоту Г.В. Штыхов считает вспомогательной отраслью хозяйства горожан и развлечением для «феодалов». Во время археологических раскопок «в Полоцке, Витебске, Лукомле, Минске найдены кости зубра, лося, благородного оленя, косули, кабана, медведя, волка, лисицы, барсука, куницы, выдры, бобра, зайца. Охота — источник получения шкур и мехов, на которые существовал постоянный спрос в других странах. Мясо многих животных употреблялось в пищу. Основным видом животных, на которых охотились полочане на протяжении всего средневековья, был лось. В Полоцке сравнительно много костей волков и бобров. Его жители в одинаковой мере охотились как на мясного, так и на пушного зверя. Наибольший интерес к охоте проявляли обитатели Лукомльского замка. Они часто охотились, употребляли в пищу мясо животных (лось, кабан, зубр), которыми изобиловали окружающие леса». Уделяет Г.В. Штыхов внимание и рыболовству. Но, в отличие от Л.В. Алексеева, он придает ему более важное значение. По мнению исследователя, археологические материалы свидетельствуют о специализации рыболовства, о выделении в городах рыбаков-профессионалов, связанных с торгом.¹⁰⁸ Г.В. Штыхов упоминает также бортевое пчеловодство и собирательство, практиковавшиеся горожанами Полоцкой земли.¹⁰⁹

Сельскохозяйственные занятия славянского населения Прутско-Днестровского междуречья VI—IX вв. изучались Г.Б. Федоровым и И.А. Рафаловичем.

Г.Б. Федоров характеризует славянское хозяйство VI—IX вв. названного региона как земледельческо-скотоводческое при ведущем значении земледелия, которое было главным образом пашенным.¹¹⁰ Автор наблюдает здесь переложную систему землепользования.¹¹¹ Достаточно развитым являлось и скотоводство. Бык, мелкий рогатый скот, лошадь, свинья — домашние животные, представленные в костных остатках. Имело место и птицеводство.¹¹² Археологические материалы позволяют заключить о существовании охоты и рыболовства. Но «по сравнению с земледелием и скотоводством эти отрасли хозяйства играли небольшую роль».¹¹³ Высоко оценивая уровень сельского хозяйства славян VI—IX вв., живших в Прутско-Днестровском междуречье, Г.Б. Федоров утверждает, что этот уровень «у всех народов связан с последними этапами существования первобытнообщинного строя и формированием классового общества».¹¹⁴

В другой своей работе Г.Б. Федоров рассматривает производственные занятия древнерусского населения Поднестровья X—XII вв. Основу хозяйственной деятельности здесь составляли развитое пашенное земледелие и скотоводство. Применялась паровая система. Как и раньше, в стаде «преобладал крупный рогатый скот, кроме того были свиньи, мелкий рогатый скот и лошади. По-прежнему люди охотились и ловили рыбу». Г.Б. Федоров указывает также на «примитивное пчеловодство» — бортничество.¹¹⁵

Что же касается И.А. Рафаловича, то он приводит ряд доказательств, основанных на письменных и археологических данных, которые свидетельствуют о распространении у славян северной и центральной части Днестровско-Прутского междуречья подсечного земледелия.¹¹⁶ Вместе с тем он прослеживает и возникновение пашенного земледелия, хотя не говорит об этом определенно, рассуждая лишь о «довольно развитом земледелии с применением наиболее совершенных для своего времени орудий труда», о «довольно высоком уровне земледелия у славян VI—VIII вв.»¹¹⁷ Рассматривая развитие скотоводства, И.А. Рафалович отмечает, что «стада крупного рогатого скота, как и пашни, составляли основное богатство славянской общины».¹¹⁸ Помимо крупного рогатого скота, славяне разводили свиней, лошадей, коз, овец и научились использовать лошадь для верховой езды. Повсеместно встречались охота и рыболовство, которые, впрочем, «не имели решающего значения в экономике славянских поселений».¹¹⁹

По словам Б.А. Тимощука, написавшего книгу по истории славян Северной Буковины V—IX вв., «в хозяйстве населения Прикарпатья, где мало пахотных земель и много пастбищ, бо́льшую роль, чем в Среднем Подненровье, играло скотоводство». Однако и здесь земледелию принадлежала «значна питома вага».¹²⁰ Б.А. Тимощук выделяет два периода в развитии экономики местного славянского общества. Первый из них он датирует VI—VII вв. По сравнению с предшествующим временем это был период экономического упадка, вызванного миграцией славянских племен на территорию Византийской империи и опустошительными набегами гуннов и аваров на славянские земли. Вот почему в VI—VII столетиях возрастает значение в хозяйстве подсечно-огневого земледелия. В меньшей мере упадок затронул скотоводство. Славяне ухаживали за крупным и мелким рогатым скотом, лошадьми, разводили свиней и птицу.¹²¹ В VIII—IX вв. хозяйственная ситуация меняется: на смену подсечному земледелию пришло пашенное земледелие, увеличилась продуктивность скота, расширяются «орні землі», укрупняются поселения, где возникают индивидуальные хозяйства — носители частновладельческих отношений.¹²² Изменения в сельском хозяйстве подготовили перемены в социальной организации славянского общества. Б.А. Тимощук наблюдает, как родовая семейная община с ее первобытным коллективизмом уходит в прошлое и формируется новая социальная ячейка — территориальная (соседская) община, в которой «индивидуальная собственность малой семьи на жилища, орудия труда, продукты производства сочетается с коллективной собственностью на землю».¹²³

На протяжении последних десятилетий, помимо монографических исследований, посвященных отдельным регионам восточнославянского мира и землям Руси X—XIII вв., вышли в свет труды общего характера, где поднимаются важнейшие вопросы, относящиеся к истории сельского хозяйства и промыслов у восточных славян и в Киевской Руси. К их числу принадлежит большой раздел, подготовленный Б.А. Рыбаковым для академических «Очерков истории СССР». Автор старается выявить предпосылки образования Древнерусского государства, проследить, как «изменялись производительные силы, в какой исторический момент доросли они до того, что смогли выдержать на своих плечах тяжесть феодального государства с его богатыми городами, расточительным боярством и пышностью княжеских дворов, когда это государство стало исторической необходимостью и должно было заменить внешне сходные с ним органы племенного управления».¹²⁴

В сфере земледельческого производства наши предки начинали с примитивного подсечного земледелия. Ему соответствовала небольшая (50—60 человек) родовая община, выступавшая производственной единицей. Природные особенности лесного севера обусловили длительное существование подсечного земледелия, которое в свою очередь консервировало общественные отношения, в частности родовую общину. Б.А. Рыбаков не различает родовую и большесемейную общины, именуя и ту и другую вервью. Эта вервь (родовая, большесемейная община) аналогична южнославянской задруге.

Появление более совершенных орудий труда (железных лесорубных топоров, плужных лемехов или сошников) вызвало отпочкование семей от верви-задруги, что нарушало монолитность родового строя. Земледелие все больше и больше выдвигается в славянском хозяйстве на первое место. «Это происходило, — пишет Б.А. Рыбаков, — в двух направлениях, — во-первых, земледелие оттесняло на второй план такие разделы хозяйства, как рыболовство и мясную охоту, а, во-вторых, зона земледельческого хозяйства расширялась как там, где оно давно было известно, так и далеко на севере, где оно было достаточно сильным». Земледелие прогрессировало, восходя на высшую ступень «плужной вспашки (с конем или волами) и двупольного или трехпольного севооборота с озимыми и яровыми посевами». В южных лесостепных, богатых черноземными землями, районах переход к пашенному земледелию начался, по Б.А. Рыбакову, еще во II—V столетиях, а в северных лесных областях с их суглинистыми почвами он затянулся до IX—XI вв. и даже (в некоторых местах) — до XV—XVI вв. В целом же плужное земледелие в VI—IX вв. получило довольно широкое распространение. То было «высокоразвитое земледелие, техника которого осталась почти неизменной на протяжении всего последующего тысячелетия феодального строя».

Наряду с земледелием у восточных славян существовало скотоводство, охота, рыболовство и бортничество. Но главенствующую роль играло все же земледелие. К IX—X вв. на территории восточного славянства «образовался значительный фонд расчищенных старопахотных земель, явившийся материальным обеспечением новой социально-экономической формации». Таковы соображения Б.А. Рыбакова относительно сельского хозяйства и промыслов у восточных славян в преддверии возникновения Древнерусского государства.¹²⁵

Огромную работу по собиранию, систематизации и обобщению археологических данных, касающихся производственных занятий восточных славян, проделал И.И. Ляпушкин. Он полностью и всесторонне исследовал городище Новотроицкое, представляющее собой типичный образец восточнославянских поселений эпохи сложения Киевского государства,¹²⁶ а также другие памятники славяно-русской культуры днепровского лесостепного Левобережья в эпоху железа.¹²⁷ Эти исследования — важные вехи на пути создания капитального труда о славянах Восточной Европы в канун образования Древнерусского государства, где И.И. Ляпушкин, с присущей ему тщательностью, изучает наряду с другими проблемами сельское хозяйство и промыслы. На основе многочисленных археологических и письменных источников он убедительно показывает первенствующее значение сельского хозяйства в общественном производстве восточных славян.¹²⁸ Из всех отраслей сельского хозяйства самым важным являлось земледелие. Оно было пашенным. Одновременно «с полевым пашенным земледелием славяне вели и мотыжную обработку земли... Такая обработка велась, очевидно, на огородных участках, где могли возделываться различные овощи и корнеплоды». Эволюция земледелия у восточных славян VIII—IX вв. выражалась в смене перелога паровой системой.

Открытые археологами славянские поселения VIII—IX вв. содержат немало свидетельств о том, что «наряду с земледелием большое место в хозяйственной деятельности населения занимала и другая отрасль сельского хозяйства — животноводство». Анализ костных остатков, обнаруженных на этих поселениях, доказывает, что в стаде превалировал крупный рогатый скот. Недостаток мясной пищи восполнялся за счет охоты, которая занимала довольно заметное место в восточнославянском хозяйстве. Аналогичную роль играло и рыболовство.¹²⁹ По мнению И.И. Ляпушкина, с сельским хозяйством тесно связаны и такие виды хозяйственной деятельности, как прядение, ткачество, обработка дерева. Практиковалось и бортничество, хотя среди археологических материалов его следы выступают весьма слабо.¹³⁰

Таким образом, экономика славян накануне образования Древнерусского государства была, согласно И.И. Ляпушкину, достаточно разветвленной.¹³¹

Если И.И. Ляпушкин сосредоточил свое внимание на VIII—IX вв. восточнославянской истории, то И.П. Русанова обратилась к славянским древностям VI—VII вв. Рассматривая археологические памятники славян, обитавших в пределах Северо-Западной Украины, она приходит к заключению о земледельческом характере их хозяйства при развитом скотоводстве. Земледелие в ту пору было подсечным.¹³² Это сказывалось в сфере социальной жизни: трудоемкое подсечное земледелие соединяло людей в патриархальные семейные общины, жившие в небольших поселках, которые располагались группами вблизи друг от друга.¹³³ VIII столетие — время хозяйственных и общественных перемен. В это время появляются первые пахотные орудия с железными наральниками и череслами, более совершенные серпы. Подсечное земледелие, следовательно, сменяется пашенным. «Распространяющееся пашенное земледелие, — пишет И.П. Русанова, — уже не требовало совместного труда целых коллективов, поэтому основной хозяйственной единицей становится индивидуальная семья. Не нужно стало осваивать большие новые земли, и в связи с этим поселения могли долго существовать на одном месте, а размеры их могли значительно увеличиваться. Такому уровню развития земледелия и соответствуют большие поселения VIII—IX вв., имеющие мощный культурный слой и состоящие из индивидуальных усадеб».¹³⁴

В книге В.В. Мавродина «Образование Древнерусского государства и формирование древнерусской народности» речь идет о развитии производительных сил в сельском хозяйстве, преимущественно в земледелии, так как оно было «основой экономики древнерусских племен». В.В. Мавродин отмечал, что «южные области восточнославянского мира обгоняли в своем развитии северные. Плодородные земли южной лесостепной полосы обусловливали развитие пашенного земледелия с давних времен. Огромную роль сыграли древние земледельческие традиции, уходящие к плужному, пашенному земледелию скифской и еще более ранней поры, к эпохе бронзы».¹³⁵

На протяжении VII—X вв. в сельском хозяйстве восточных славян происходят большие перемены, нашедшие выражение прежде всего в эволюции орудий земледельческого труда. В лесной полосе Восточной Европы старый узколезвийный втульчатый топор, похожий на долото, вытесняется широколезвийным топором современной формы, примитивный слабоизогнутый серп сменяется серпом с большим изгибом. Появилась коса-горбуша, предназначенная для заготовок сена, необходимого при стойловом содержании скота. Однако самые важные перемены затронули орудия обработки почвы: место древнейшего рала заступает соха.¹³⁶ Все эти изменения знаменовали собой переход от подсечного земледелия к пашенному.¹³⁷

В лесостепной зоне главным орудием обработки почвы являлось рало. Для VII—VIII вв. характерным было рало с полозом и узколопастное без полоза, а для X—XI вв. — широколопастное, подошвенное рало с полозом. Получил распространение и плуг с лемехом, череслом, отвальной доской с колесом. Рало и плуг сосуществовали и сочетались друг с другом.¹³⁸

Если земледелие прогрессировало, то в охоте, рыболовстве и бортничестве не приходится наблюдать «сколько-нибудь заметного прогресса». В.В. Мавродин подчеркивает большое значение охоты, которая снабжала наших предков мясом, мехом и шкурой для одежды, сырьем для изготовления меховых денег и пр.¹³⁹

В.В. Мавродин ставит вопрос: «Можно ли установить какую-либо связь между эволюцией земледелия и изменением общественных отношений?» И отвечает: «Связь эта, безусловно, существует, хотя не всегда непосредственная».¹⁴⁰ Возросшая производительность труда в земледелии сделала ненужным существование крупных родственных объединений. Отсюда возникновение малых семей, индивидуальных хозяйств, — «дымов» и «дворов» древней летописи. Эти малые семьи, или парцеллы, стали составной частью территориальной общины. Парцеллярное производство вытеснило первобытный коллективизм, создав благоприятные условия для классообразования.¹⁴¹ Нельзя, разумеется, упрощать этот процесс. «Прямой дороги от сохи и плуга к феодализму нет», — говорит В.В. Мавродин.¹⁴²

Интересные и ценные соображения о развитии земледелия в домонгольской Руси высказал А.Л. Шапиро. Его исследование отличается постановкой дискуссионных вопросов, собственным решением проблем, по которым в литературе ведутся давние дебаты. А.Л. Шапиро считает, что пашенное земледелие с применением упряжных почвообрабатывающих орудий было известно славянам до их разделения на южную, западную и восточную группы. Поэтому, когда восточные славяне «стали колонизовать среднее и верхнее Поднепровье, междуречье Оки и Волги, Приильменье и Приладожье, они принесли с собой культуру пашенного земледелия».¹⁴³ К общеславянскому периоду относится и возникновение огневого земледелия.¹⁴⁴ По мнению А.Л. Шапиро, «нет оснований считать, что проживавшие в лесной зоне восточнославянские племена перешли от ручного подсечного земледелия к пашенному с применением тяговой силы животных лишь в конце I тысячелетия н. э., тогда как проживающие в лесостепной зоне восточнославянские племена усвоили культуру пашенного земледелия от скифских и даже доскифских времен».¹⁴⁵ Ученый приходит к выводу о том, что лесостепная и лесная полосы не исключали ни пашенного, ни подсечного земледелия. Больше того, огневая система не должна была занимать в лесной зоне монопольное положение.¹⁴⁶ Таким образом, А.Л. Шапиро по-новому освещает историю земледелия эпохи восточных славян и Киевской Руси.

Он коснулся и некоторых социальных явлений, связанных с развитием земледелия, в частности семейных структур. По словам А.Л. Шапиро, «в период славянской колонизации лесной зоны Восточной Европы и техника и система земледелия были уже таковы, что из них вряд ли можно выводить большесемейную организацию».¹⁴⁷

О развитии земледелия у восточных славян как факторе, обусловившем социальную эволюцию, писал также А.П. Пьянков. Превращение земледелия в главное занятие славян автор относит к раннему железному веку. С ростом возможностей земледельческого производства часть продуктов полеводства «можно было использовать для откорма скота, что, разумеется, благоприятно отражалось на положении этой отрасли хозяйства. Увеличение продуктивности полеводства и скотоводства значительно поднимало общий жизненный уровень населения племен лесной полосы. Вместе с гем другие отрасли хозяйства — охота, рыбная ловля, бортничество — все более отходили на задний план».¹⁴⁸ На смену подсечному земледелию шло пашенное, вызвавшее распад родового строя и появление сельской общины. Дальнейший прогресс земледелия, выразившийся в становлении паровой системы, создавал условия для перехода к раннерабовладельческим, а потом и к феодальным отношениям, утвердившимся на Руси в IX в.¹⁴⁹

В 1980 г. была опубликована монография В.И. Буганова, А.А. Преображенского и Ю.А. Тихонова «Эволюция феодализма в России», в которой нашли обобщение результаты исследований советских ученых в области истории русского феодализма в пределах тысячелетия: с IX по XVIII в. включительно. В этой монографии имеется глава «Эволюция землевладения и аграрного строя», написанная Ю.А. Тихоновым. Развитие сельского хозяйства автор связывает с другими отраслями экономики, с внутренними и внешнеполитическими событиями отечественной истории. В экономической и социальной жизни Древней Руси чрезвычайно важную роль играло земледелие: «В общем развитии производительных сил, обусловившем процессы разложения общинно-родового строя, формирования частной земельной собственности, феодальных отношений и объединения восточного славянства в раннефеодальном Древнерусском государстве, складывание устойчивого продуктивного земледелия явилось одной из решающих предпосылок. Восточные славяне накануне образования Древнерусского государства с центром в Киеве занимались преимущественно земледелием. Это была основа их хозяйства, и прослеживается она с глубокой древности».¹⁵⁰ С давних времен земледелие стало пашенным, а к VIII в. оно «в форме двуполья распространилось по всем областям, заселенным славянами». В Киевской Руси практиковались паровая и переложная системы, дополняющие одна другую в лесостепной полосе.¹⁵¹ Ю.А. Тихонов говорит о заметном расширении земледелия, обусловленном ростом городов, жители которых нуждались в сельскохозяйственных продуктах. Повысился и качественный уровень земледельческого производства: «Ведущей тенденцией XII—XIII вв. являлось распространение и совершенствование паровой системы земледелия. Однако нет оснований переоценивать результаты этих сдвигов и придавать им всеобщий характер. В лесной полосе преобладали подсека, лесной и луговой перелог».¹⁵²

Ю.А. Тихонов сосредоточился на полеводстве и прошел мимо животноводства, а также промыслов, что вряд ли правильно, поскольку эти виды хозяйственной деятельности имели важное экономическое значение. К тому же они оказали серьезное влияние на формирование частного землевладения князей и бояр, особенно на ранней стадии его развития.¹⁵³

Следует, наконец, упомянуть еще две крупные обобщающие работы, вышедшие в серии «Археология СССР», издаваемой Институтом археологии АН СССР. Это — книга В.В. Седова «Восточные славяне в VI—XIII вв.» и коллективная монография «Древняя Русь. Город, замок, село», хронологически дополняющие друг друга.

В.В. Седов рассматривает хозяйственную деятельность восточных славян в VI—IX вв. Данные языкознания, археологии и этнографии убедили его в том, что «начало земледелия у славян восходит к глубокой древности». К обозреваемому же автором времени славяне, жившие в плодородных лесостепных областях Восточной Европы, «достигли значительных успехов в развитии земледелия», причем «южные территории восточнославянского мира несколько обгоняли северные в сельскохозяйственной деятельности. Этому способствовали не только природные условия, но и древние традиции, восходящие к плужному, пашенному возделыванию земли того периода, когда среднеднепровские области находились в орбите провинциально-римской культуры». В хозяйстве славянских племен, обитавших в лесной зоне Восточной Европы, В.В. Седов отводит заметное место подсечному земледелию. Но при этом он отмечает, что роль подсечного земледелия у славян лесной полосы в литературе явно преувеличена. Материалы, добытые археологами, свидетельствуют «о возделывании славянами в лесной зоне как злаковых и зернобобовых культур, так и волокнистых растений, что возможно лишь при наличии полевого пашенного земледелия». По мнению исследователя, «подсека применялась в основном при расширении пахотных полей, для освоения новых участков земли под пашню. Господствовала же переложная система земледелия». А на юге, в лесостепных районах, где имелись свободные от лесных массивов участки, наряду с перелогом существовала «система севооборота — двуполье или трехполье». Однако, полагает В.В. Седов, «и в лесной полосе в последних веках I тысячелетия н. э. на старопахотных землях выработалась такая же система севооборота».¹⁵⁴

Земледелие восточных славян второй половины I тысячелетия н. э. характеризовалось широким ассортиментом возделываемых культур, куда входили полба, мягкая пшеница, просо, рожь, овес, ячмень, бобы, горох, вика, конопля и пр.

Коснувшись животноводства, В.В. Седов указал на важное его значение в хозяйстве восточных славян. Подобно своим предшественникам, первое место он отдает крупному рогатому скоту, стада которого «были важнейшим богатством славянской общины».¹⁵⁵ Подсобную и вместе с тем заметную роль играли такие промысловые занятия, как охота, рыболовство и бортничество. С сельским хозяйством тесно были связаны прядение, ткачество, деревообработка, изготовление изделий из кости, обеспечивавшие еще с глубокой древности потребности в одежде, в жилище и бытовых вещах.¹⁵⁶

Успехи в сфере земледелия В.В. Седов рассматривает как один из факторов, ведущих «к переходу от первобытнообщинного к раннефеодальному строю».¹⁵⁷

Если В.В. Седов проследил за развитием сельского хозяйства и промыслов у восточных славян до IX столетия, то авторы соответствующей главы коллективной монографии (А.В. Чернецов, А.В. Куза, Н.А. Кирьянова) вошли в пределы X—XV вв., сосредоточив свое внимание преимущественно на древнерусском, домонгольском периоде. Ценной стороной их исследования является стремление показать процесс прогрессивных изменений в земледельческом производстве Древней Руси. В качестве важного показателя этого процесса им служат перемены в соотношении возделываемых злаковых культур. И вот оказалось, что наиболее «сильным изменениям подверглась роль ржи. Действительно, в I тысячелетии н. э. она выступает в виде второстепенной культуры. В X—XIII вв. она выходит на первое место среди зерновых культур, однако уступает трем яровым культурам (пшенице, ячменю и просу) вместе взятым. Наконец, в XIII—XV вв. количество ржи превышает общее количество яровых культур. Одновременно с увеличением роли ржи падает значение других культур, особенно резко — проса». Выход ржи на первое место есть верный знак произошедших перемен в системах земледелия: «Постепенное увеличение в находках количества зерен ржи, культуры, которая, кроме сороочистительной способности, менее яровых культур (за исключением овса) требовательна к наличию питательных веществ и поэтому более приспособлена к произрастанию на окультуренных почвах, указывает на постепенное увеличение количества полей длительного использования. На таких землях для яровых культур складывались условия, менее благоприятные, чем на подсеке и перелоге».¹⁵⁸ Но эволюция систем земледелия протекала медленно, и «в земледелии длительное время сосуществовали различные системы и их сочетания». Уже в I тысячелетии н. э. подсека вряд ли была единственной и даже господствующей формой земледельческого производства в лесной полосе Восточной Европы, ибо здесь имеются находки цельнодеревянных пахотных орудий, для классической подсеки нехарактерных, которые относятся к раннему железному веку.

Указав на существующее у ряда исследователей представление о том, что в IX—X вв. в Восточной Европе происходит переход от подсечного земледелия к постоянному использованию полей и трехполью, авторы замечают: «Однако наиболее важные в этом отношении данные — состав находок зерна и сопутствующих им сорняков — не дают основания для однозначных выводов». Они вынуждены признать, что «характер земледелия домонгольской Руси ясен не во всех деталях». И все же прогресс земледелия, обозначившийся на заре истории Древней Руси, им кажется несомненным.¹⁵⁹

В рассматриваемой главе не остались без внимания такие важные отрасли сельского хозяйства, как скотоводство и птицеводство, являвшиеся важным источником питания древнерусских людей.¹⁶⁰ Сведения об этих отраслях мало что добавляют к уже имеющимся в литературе данным. То же самое надо сказать относительно охоты и бортничества.¹⁶¹ Более основательной выглядит часть главы, где речь идет о рыболовстве: здесь довольно детально описаны орудия рыбной ловли, определен ассортимент вылавливаемой рыбы (29 видов), намечена эволюция рыбного промысла. «Главным результатом наблюдений над развитием рыболовства в Древней Руси с X по XV в. является вывод о превращении рыбного промысла сначала (рубеж XII—XIII вв.) в самостоятельную отрасль городского, а затем (XIV в.) и общенародного хозяйства. Этот процесс хорошо согласуется с основными этапами развития древнерусской экономики в целом. Вслед за ремеслом от земледелия (и от ремесленного производства) отделяются промыслы».¹⁶²

Оглядываясь на путь, пройденный советскими учеными, изучавшими сельское хозяйство и промыслы в Древней Руси, мы можем смело утверждать, что это был путь творческих исканий. Вначале исследователей занимал вопрос о месте земледелия в экономике восточнославянского и древнерусского общества. И они решали его с помощью тех же приемов и на том же уровне, что и дореволюционные историки. Так было, во всяком случае, в 20-е годы. Позднее, на протяжении 30-х годов, благодаря быстрому росту археологических знаний, удалось окончательно доказать, что земледелие являлось главнейшей отраслью хозяйства восточных славян и населения Киевской Руси. Этому доказательству советская историческая наука во многом обязана трудам Б.Д. Грекова. Затем к исходу 40-х — началу 50-х годов в результате успехов все той же археологии появилась возможность восстановить с достаточной конкретностью (насколько, разумеется, позволяли источники) состояние сельского хозяйства и промыслов в Древней Руси. На эта возможность была реализована лишь частично: по отношению только к сельскому хозяйству, преимущественно — к земледелию. В итоге возникло несколько искаженное изображение соотношения структурных элементов древнерусской экономики. Дальнейшее накопление археологических материалов способствовало преодолению данного недостатка, созданию картины сельского хозяйства и промыслов, более соответствующей реальному положению в древнерусской экономике.

Нельзя, конечно, думать, что все вопросы нашли одинаково убедительное решение. Некоторые из них все еще остаются спорными, дискуссионными. Вызывает, скажем, разногласия вопрос о времени появления пашенного земледелия в лесной зоне Восточной Европы, заселенной славянами, о соотношении здесь огневой и пашенной систем, о различиях земледельческого хозяйства в лесной и лесостепной полосах. Ведутся споры о происхождении сохи и ее эволюции, о том, когда появилось на Руси паровое земледелие.

Особенно сложны проблемы, связанные с интерпретацией, влияния земледельческого хозяйства на ход социальной истории. Тут, к сожалению, встречаются упрощения, прямолинейность. Высказывается, например, мнение о преобразующей социальной роли паровой системы земледелия, которая препятствовала «дальнейшему» развитию «первичных форм рабства», способствовала возникновению «феодальной кабалы», заметно изменяла «положение крестьянина-общинника и вместе с тем преобразовала поземельные отношения внутри сельской общины».¹⁶³ На основе сведений, относящихся к технике и системам земледелия, складываются порой представления о характере семейной организации у восточных славян.¹⁶⁴ Такая жесткая и непосредственная зависимость социальных явлений от сдвигов в земледельческом производстве едва ли когда-нибудь существовала.

Правда, можно утверждать, что прогресс в полеводстве содействовал (разумеется, не сразу, а по прошествии определенного времени) распаду рода. С большой же семьей все обстояло значительно сложнее. Несмотря на широкую практику пашенного земледелия, в Киевской Руси доминирующей формой семьи являлась большая семья.¹⁶⁵ Значит, возросший уровень производительных сил в земледелии не имел автоматическим следствием всеобщий распад и разложение большой семьи. В России она продержалась до XIX столетия, продемонстрировав не только свою бытовую стойкость, но и экономическую целесообразность. Кооперация труда в производстве более эффективна, чем его распыление в виде малых индивидуальных семей. Не случайно, что еще в XIX в. преимущества большой семьи как производственного коллектива обращали на себя внимание современников.¹⁶⁶

В.И. Ленин в своем труде «Аграрный вопрос в России к концу XIX века», тщательно проанализировав подворные исследования земской статистики, писал: «Мы видим, что с повышением хозяйственной состоятельности дворов безусловно правильно повышается размер семьи. Ясно, что многосемейность является одним из факторов крестьянского благосостояния. Это бесспорно».¹⁶⁷

Мы не должны забывать и социально-политических моментов, способствовавших сохранности в Киевской Руси больших семей. При неразвитости государственной, публичной власти и вытекающей отсюда ее слабости защиту интересов индивида перед внешним миром осуществлял коллектив, членом которого он являлся. Таким коллективом наряду с общиной и была большая семья. Именно большая семья являлась прежде всего гарантом безопасности сородичей. Инструментом обеспечения безопасности была кровная месть, существование которой в Киевской Руси, думается, не вызывает сомнений.¹⁶⁸

Распад большой семьи и утверждение малой в глобальном, так сказать, масштабе наблюдаются позднее, в московский период русской истории. В основе этих перемен лежал, разумеется, экономический фактор: высокий уровень пашенного земледелия с паровой системой, позволявший успешно хозяйствовать индивидуальной семье. |Но он возымел действие не сам по себе, а в сочетании с другими факторами, среди которых наиболее существенными были, по крайней мере, три. Первый из них заключался в быстром росте феодализма, принимавшего зачастую форму закладничества и патроната, скрепляемых нередко иммунитетным дипломом, выданным землевладельцу великим князем. Под покровом феодальной зависимости земледелец приобретал известную безопасность от возможных покушений со стороны на его жизнь и личные права. Иными словами, функция защиты индивида перед внешним миром, присущая ранее большим родственным коллективам, теперь как бы переходила к сильным мира сего — крупным феодалам: князю, боярину, церкви, монастырю. Это, конечно, не могло не воздействовать ослабляющим образом на большесемейные узы. Второй фактор состоял в значительном усилении публичной власти, что давало ей возможность с большей эффективностью осуществлять меры по достижению внутреннего мира. Данное обстоятельство также ослабляло большесемейные связи, делая в значительной мере ненужной большую семью в качестве коллективного защитника своих членов. Наконец, третий фактор видится в глубоких демографических сдвигах, вызванных нашествием татар на Русь. Под его ударами и в результате возобновляющихся татарских походов на русские земли (достаточно сказать, что с 1273 по 1297 г. татары 15 раз нападали на Северо-Восточную Русь) население пришло в движение и стало сниматься с насиженных мест, устремляясь на север и северо-запад Восточной Европы. Это была массовая миграция, а нередко — паническое бегство от лютых кочевников, несущих смерть и опустошения. Размещение населения претерпело значительные изменения.¹⁶⁹ В ходе этих переселений рвались прежние общинные связи, расшатывались старые семейные основы, что подрывало жизнеспособность большой семьи. В создавшихся новых условиях и возобладала экономическая необходимость, упрочившая в конечном счете малую семью.¹⁷⁰ К исходу XV в. малая семья в русском обществе заняла господствующее положение.¹⁷¹ Однако большая семья вплоть до XIX в. так или иначе сохранялась, регенерируя по традиционной модели, генетически восходящей к древней семейной организации. Да и над малой семьей долго довлели правовые нормы большой семьи, выражавшиеся в праве преимущественной покупки родичами земель, являвшихся наследственным достоянием, а также в праве родового выкупа земли, отошедшей на сторону, в чужие руки.¹⁷²

Кроме сельского хозяйства и промыслов, в советской историографии обстоятельно изучались ремесла Древней Руси. М.Н. Покровский не сомневался в том, что «выделение ремесленников началось уже в Киевской Руси, притом очень рано. Первые упоминания о ремесле относятся к концу X или началу XI в.» Историк склонялся к мысли о разных темпах роста отдельных ремесел. Быстрее всего, по его мнению, «развиваются и раньше всего достигают экономически совершенной формы не ремесла, обслуживающие обыденные потребности, а производство предметов роскоши». Говоря о плотничестве в Киевской Руси, автор подчеркивает его недостаточную развитость, утверждая, что оно «едва ли было окончательно выделившимся ремеслом», ибо «стояло еще на предыдущей ступени ремесла племенного».¹⁷³ М.Н. Покровский не называет все известные ему виды ремесла в Киевской Руси, указывая лишь на «перехожий» его характер, причем он рассматривает «перехожее ремесло» как наиболее раннюю форму выделившегося ремесла вообще.¹⁷⁴

Весьма немногословен в описании древнерусского ремесла Н.А. Рожков, которое представлялось ему слаборазвитым. «Вопреки мнению многих археологов, — утверждал он, — обрабатывающая промышленность X—XII вв. была ничтожна» Тем не менее в археологических материалах Н.А. Рожков находил данные, указывающие «на существование гончарного дела и ковки металлов, а также на производство шерстяных и льняных изделий. Однако «наряду со всем этим есть несомненные признаки слабости обрабатывающей промышленности». Но все же Н.А. Рожков замечает некоторые успехи в развитии «обрабатывающей промышленности» в XII в., впрочем не особенна значительные.¹⁷⁵

Примерно те же идеи о древнерусском ремесле развивал И.М. Кулишер. В Киевской Руси он обнаружил лишь зачатки ремесленной деятельности, ибо ремесло, будучи кочевым по своему характеру, находилось в тесной связи с хозяйством потребителя-заказчика и еще не отделилось «вполне от сельского хозяйства и иных, производимых для собственных нужд, работ».¹⁷⁶ Раньше всего, по И.М. Кулишеру, возник кузнечный промысел, который выступает у автора преимущественно в плане производства оружия и различной домашней утвари. Кузнечное дело автор принимает за «промысел пришлый, иноземный, но постепенно распространяющийся и среди местного населения».¹⁷⁷ Сквозь призму внешнего влияния рассматривал: И.М. Кулишер и те ремесла, которые были связаны с производством дорогих украшений и церковной утвари.¹⁷⁸ Очень сжато речь у него идет о плотничестве, каменном строительстве, кожевенном деле, ткачестве и портняжничестве.

Другой исследователь П.И. Лященко относил возникновение обработки продуктов сельского хозяйства к древнейшим временам, именуя ее при этом первобытным ремеслом.¹⁷⁹ Но «промысловые занятия, возникающие в недрах первобытного натурального хозяйства, еще долгое время не выделяются из него на основе общественного разделения труда в специально городские промышленные профессии». К числу важнейших промыслов первобытного хозяйства П.И. Лященко отнес плотничество, отметив, что «плотничество как ремесло, и притом преимущественно городское, выделилось, по-видимому, наиболее рано, во всяком случае с тех пор, как стали заметно развиваться города». Кирпичное дело возникает позднее, чем плотничье.¹⁸⁰ Касаясь гончарного ремесла, П.И. Лященко подчеркивает слабое его развитие и полагает, что оно было занесено на Русь иностранными мастерами. Обращаясь к занятиям по обработке металлов, он говорит об особом экономическом значении «горнозаводского промысла». Затем П.И. Лященко упоминает различные ремесленные профессии, существовавшие в Древней Руси: кожевников, седельников, коробейщиков, лучников, медников, гончаров, древоделов, скорняков, швецов, сапожников, Шапошников, портных, рыбников, калачников, жерновиков. Автор считал, что «с XII в. ремесленники как особый промышленный класс намечаются в составе тогдашнего общества». Однако «экономическое значение и удельный вес ремесла, при господстве все же натурального вотчинно-хозяйственного строя, не могло быть особенно велико. И такое положение ремесло сохраняет по крайней мере до XIV в., получая уже более значительное развитие не в Киевской, а в Новгородской или впоследствии в Московской Руси».¹⁸¹

Специальную работу по истории ремесленного труда в древней Руси X—XV вв. написал В.Ю. Гессен, поставивший перед собой задачу не только рассмотреть «разнообразные ремесла древней Руси», но и ремесленные организации, существовавшие тогда.¹⁸² Под этим углом зрения он рассмотрел такие ремесла, как плотничье дело, кузнечное, ювелирное и др.¹⁸³ Нарисованная им картина отличалась большей полнотой, чем у названных выше историков. В этом — одно из достоинств исследования В.Ю. Гессена. Другое достоинство состояло в широте охвата источников. Правда, то были письменные источники. Археология тогда еще не могла снабдить ученых необходимыми материалами. Между тем именно археологические данные позволили бы ученым по-настоящему изучить древнерусское ремесло. Пока же отсутствие археологических источников не только обедняло создаваемую учеными историю ремесла в Киевской Руси, но приводило к явно ошибочным положениям. Так, с точки зрения современных археологических знаний совершенно неприемлемым выглядит утверждение П.И. Лященко о том, будто бы гончарное дело — промысел, который на Руси «был сравнительно слабо развит, и только много позже, с XIV—XV вв., вместе с стекольным был занесен иностранными мастерами».¹⁸⁴

Недостаток археологических сведений ощущался и в 30-е годы. Не случайно Б.Д. Греков, всегда с пристальным вниманием относившийся к экономическим проблемам истории Руси, в первых своих работах на древнерусскую тему почти не касался сюжетов, связанных с ремеслом. В известной его книге «Феодальные отношения в Киевском государстве» содержится лишь небольшой раздел, посвященный наемному труду в Древней Руси, где вскользь говорится и о ремесле.¹⁸⁵ В третьем издании этой книги, вышедшей под названием «Киевская Русь», мы находим уже раздел о ремесленном и наемном труде.¹⁸⁶ Однако здесь описание древнерусского ремесла дано весьма сжато. Разбираясь в инвентаре славянских городищ среднего Приднепровья, автор пришел к заключению, что «местные обитатели, т. е. прежде всего поляне, хорошо знали различные отрасли производства» и у них «даже в период городищ было свое ремесло». Перечислив затем находки из Киева и Белгорода, добытые еще в дореволюционное время, Б.Д. Греков писал: «Все эти случайные данные говорят нам о наличии довольно развитого ремесла и опытных ремесленников в городах прежде всего».¹⁸⁷ Этим, собственно, и исчерпываются у Б.Д. Грекова суждения о древнерусском ремесле.

Скупо говорил о ремесле и С.В. Юшков. Он остановился на нем больше для того, чтобы показать, как на основе его отделения от земледелия, повышения производительности труда ремесленников и улучшения качества их продукции, начинается процесс разложения сельской общины.¹⁸⁸

Стремительное развитие археологии внесло глубокие изменения в состояние вопроса о ремесле в исторической науке. Уже на рубеже 40—50-х годов выходят из печати исследования, где лается глубокая характеристика восточнославянского ремесла.¹⁸⁹ Б.А. Рыбаковым была подготовлена для первого тома «Истории культуры Древней Руси» обстоятельная глава о древнерусском ремесле.¹⁹⁰ Ему же принадлежит фундаментальное исследование «Ремесло Древней Руси».¹⁹¹ Истоки отечественного ремесленного производства Б.А. Рыбаков прослеживает с IV в. н. э.¹⁹² Он подробно анализирует данные, относящиеся к истории гончарного дела и обработки металла в VI—IX вв.¹⁹³ Появление гончарного круга обусловило превращение гончарного дела из домашнего производства в ремесло, что произошло в IX—X вв. К VI—VII вв. автор приурочил «выделение специалистов-ремесленников, занимавшихся художественным литьем из бронзы и серебра». Б.А. Рыбаков допускает и существование «в среднем Приднепровье в VI—VIII вв. специалистов-ремесленников, занимавшихся обработкой металла», т. е. кузнецов.¹⁹⁴ Развитие ремесленного производства привело к возникновению ремесленных поселков, в конечном счете — городов, появление которых, в свою очередь, оказало влияние на развитие раннего русского ремесла.¹⁹⁵

Б.А. Рыбаков исследовал и древнерусское ремесло XI—XIII вв. Сначала он рассматривает деревенское ремесло в многочисленных его проявлениях: кузнечное дело, ювелирное дело, гончарное, обработку дерева и кожи, ткачество и т. п.¹⁹⁶ Еще более обстоятельно он описывает городское ремесло, расцвет которого приходится на середину XII в. и продолжается «вплоть до самого татарского нашествия». Ремесленное производство русских княжеств XII—XIII вв., бывшее неотъемлемой и важнейшей частью древнерусской культуры, выступает высокоразвитым, блещущим изобретательской мыслью и быстро совершенствующим свою технику.¹⁹⁷ Древнерусское ремесло не только не уступало западноевропейским образцам, находясь, по современному выражению, на уровне мировых стандартов, но в отдельных случаях шло впереди. Так, «в отношении сложной техники перегородчатой эмали русские мастера стояли значительно выше своих западноевропейских современников. Изобретение техники эмалевого пастилажа на керамике, а также способа нанесения золотой амальгамы на медь, давшего великолепные образцы своеобразной золотой графики, свидетельствует о том, что творческая мысль русских мастеров второй половины XII — начала XIII вв. опережала развитие техники передовых стран Западной Европы, не знакомых с этими приемами».¹⁹⁸

Книга Б.А. Рыбакова явилась важной вехой в изучении истории древнерусского ремесла. Не случайно М.Н. Тихомиров — автор монографии «Древнерусские города» — писал: «При изучении ремесла Древней Руси мы стоим на твердой почве благодаря капитальным исследованиям Б.А. Рыбакова. Основанные на глубоком изучении вещественных памятников, его труды воссоздают яркую картину ремесленного производства на Руси IX—XV вв.»¹⁹⁹ Что касается самого М.Н. Тихомирова, то он в своей книге рассмотрел вопросы, относящиеся к ремеслу и ремесленным специальностям, ремесленному населению городов и ремесленным объединениям.²⁰⁰ В его изображении древнерусское ремесло предстает развитым и во многих отношениях совершенным. При этом М.Н. Тихомиров отмечает, что «хозяйство горожан было еще сильно связано с земледелием и животноводством. Нивы и огороды, пригодные луга по долинам рек и низинам играли большую роль в городском хозяйстве... Натуральное хозяйство еще довлело над городом».²⁰¹

Имея в виду достижения Б.А. Рыбакова в области изучения истории древнерусского ремесла, М.Н. Тихомиров говорил: «Однако и после выхода трудов Б.А. Рыбакова целый ряд важных вопросов в истории городского ремесла X—XIII вв. потребует дальнейшего изучения».²⁰² Это был верный прогноз. Ученые продолжали работу, обращаясь не только к городскому ремеслу, но и к деревенскому, а также к домашнему производству. Появляются работы, посвященные отдельным видам ремесленного и домашнего производства: ткачеству,²⁰³ обработке животного сырья, дерева,²⁰⁴ гончарному делу.²⁰⁵ Важные результаты были получены в исследовании древнерусской металлургии.²⁰⁶ Пристальнее изучалось ремесло отдельных городов и земель: Киева,²⁰⁷ Новгорода,²⁰⁸ Рязанской, Полоцкой, Смоленской земель.²⁰⁹ Все новые и новые археологические памятники вовлекались в научный оборот. Благодаря бурному развитию славяно-русской археологии стало возможным воссоздать более точно облик восточнославянского и древнерусского ремесла.

По наблюдениям И.И. Ляпушкина, уже в VIII—IX вв. у восточных славян возникают производства, имевшие ремесленный характер: железоделательное производство, кузнечное дело и обработка цветных металлов. Существенное место в хозяйственной деятельности восточнославянского населения занимало изготовление керамических изделий, которое, по предположению И.И. Ляпушкина, «перестало быть делом каждой семьи, концентрируясь в руках отдельных мастеров». Однако он подчеркивал: «Существующее в литературе мнение о широком развитии гончарного круга у славян Восточной Европы уже в VIII в. не имеет обоснований».²¹⁰

К подобному заключению пришел также И.А. Рафалович, изучавший ремесло славян VI—IX вв. на территории Днестровско-Прутского междуречья. Славянские мастера стали использовать здесь гончарный круг где-то на рубеже VII—VIII столетий. Но широкого применения он в это время еще не получил, и керамика была представлена главным образом лепной посудой.²¹¹

Элементы выделения производства глиняной посуды в ремесло И.А. Рафалович наблюдает уже в VI—VII вв., когда лепная керамика являлась господствующей. В дальнейшем, по мере распространения гончарного круга, керамическое производство превращается в ремесло. Аналогичную эволюцию претерпели выплавка железа, кузнечное и ювелирное дело. А.И. Рафалович подчеркивает, что «появление ремесленников, металлургов и кузнецов отнюдь не противоречило существованию большесемейных общин, хотя сыграло не последнюю роль в постепенном формировании новых общественных отношений. Выделение кузнечного ремесла было как бы провозвестником второго великого общественного разделения труда — отделения ремесел от сельского хозяйства».²¹²

Согласно И.А. Рафаловичу, процесс выделения ремесла длился на протяжении VI—IX вв., и только в конце этого периода «можно с уверенностью говорить об окончательно сложившемся ремесле и его отдельных отраслях. На первых этапах можно проследить лишь его отдельные элементы, существующие внутри патриархальных родовых общин. Мастера-специалисты вначале обслуживали свою общину, удовлетворяя ее нужды, и лишь по мере дальнейшего развития производительных сил стали работать на рынок, превращаясь в ремесленников». Отделение ремесла от земледелия шло одновременно с разложением первобытнообщинного строя и формированием классовых отношений в славянском обществе VI—IX вв.²¹³

Сходную картину у славян Среднего Поднестровья и Прикарпатья V—IX вв. наблюдает Б.А. Тимощук. На начальном этапе, в VI—VII вв., ремесло у славян было слаборазвитым, и каждая семья сама удовлетворяла свои потребности в одежде, предметах быта, орудиях труда и т. п. К числу наиболее распространенных домашних ремесел относились изготовление тканей, обработка шкур, производство глиняной посуды, разнообразных изделий из дерева, кости и камня.²¹⁴ Но даже в условиях натурального хозяйства славяне не могли обойтись одним только домашним производством. Так, выплавка железа и его обработка требовали особых знаний и технических навыков. Это побуждало каждую общину иметь своего специалиста-кузнеца, который работал на ее нужды. Возникло общинное ремесло, существовавшее наряду с домашним.²¹⁵

Важные сдвиги в ремесле происходят в VIII—IX вв. В это время зарождается «товарное ремесло». Ярким свидетельством перерастания общинного ремесла в товарное было, по Б.А. Тимощуку, появление ремесленных центров, где концентрировались ремесленники, порвавшие с сельским хозяйством.²¹⁶ Строительство ремесленных поселений автор рассматривает как показатель перелома в развитии хозяйственной деятельности славянского населения, выделения ремесла в отдельную отрасль производства и отделения его от сельского хозяйства.

Б.А. Тимощук полагает, что славянские ремесленные центры являлись «эмбрионом древнерусских городов», они подготовили почву для возникновения древнейших русских городов. Развитие ремесла и торговли — основа формирования городских поселений. Ученый предложил следующую схему образования древнерусских городов: племенные центры (грады) — ремесленные поселения — города. Древнерусские города появляются там, где ремесло обособляется от аристократического центра (детинца), где создаются торгово-ремесленные посады.²¹⁷

Советские исследователи не только констатировали факт выделения ремесла в самостоятельную отрасль хозяйства, но и проделали огромную работу по изучению отдельных видов ремесленного производства в Киевской Руси.

Древнерусское оружие — предмет изысканий А.Н. Кирпичникова.²¹⁸ Помимо военного дела, систематизации и классификации оружия, он затрагивает некоторые существенные проблемы изготовления оружия на Руси. Выводы А.Н. Кирпичникова относительно характера оружейных ремесел весьма примечательны. Ученый наблюдает в XII столетии значительное углубление специализации в производстве оружия. Появляются специализированные мастерские по изготовлению мечей, луков, шлемов, кольчуг, щитов и прочего вооружения. Специализация коснулась и производства снаряжения конников.²¹⁹ Седла, удила, шпоры стали массовой продукцией.²²⁰

Внедряется постепенно унификация и стандартизация оружия, возникает «серийное» военное производство. «Под напором массовой продукции все больше стираются различия в изготовлении "аристократического" и "плебейского", парадного и народного оружия. Возросший спрос на дешевые изделия приводит к ограниченному производству уникальных образцов и расширению выпуска массовых изделий».²²¹

Эти выводы А.Н. Кирпичникова имеют большое значение для понимания военной организации на Руси XI—XII вв., указывая на демократическую ее основу.²²²

Историей производства стекла в Киевской Руси занималась Ю.Л. Щапова. Древнейшие стеклянные вещи, найденные археологами на Руси, датируются серединой X в. Но то были привозные вещи. Признаки же собственного изготовления стекла обнаруживаются лишь в начале XI в.²²³ Стеклоделие на Руси развивалось быстро. С первой четверти XI в. в стране уже производятся такие изделия, как посуда, оконное стекло, бусы, перстни, всякого рода мелкие поделки. Ю.Л. Щапова предполагает, что в древнерусском стеклоделии определились «две специализации: одни ремесленники изготовляли украшения, а другие делали посуду и оконное стекло, причем в производстве украшений существуют параллельно две "школы", если можно так говорить. Следовательно, специализация в русском стеклоделии оказывается весьма дробной: одно деление идет по линии химии и технологии изготовления стеклянной массы (два сорта стекла — свинцово-кремнеземное и калиево-свинцово-кремнеземное), другие — по линии овладения определенными техническими приемами обработки стеклянной массы: дутье, или вытягивание, и накручивание».²²⁴ Сперва мастерские по изготовлению стекла были сосредоточены в Киеве. Но к середине XII в. они появляются в Новгороде, Смоленске, Полоцке, Рязани и других городах.²²⁵ К этому времени древнерусские ремесленники в совершенстве овладели всеми приемами производства стеклянных вещей. Их продукция стала массовой, рассчитанной на широкого покупателя.²²⁶

На протяжении 70-х годов было опубликовано несколько обобщающих работ, затрагивающих историю древнерусского ремесла. Это — работы В.В. Мавродина, Д.А. Авдусина, А.Л. Шапиро, А.А. Преображенского.

Внимание В.В. Мавродина обращено прежде всего на социальные последствия выделения ремесла. Он пишет: «Выделение ремесла в результате постепенного улучшения техники производства и появления новых орудий ремесленного труда, отделение его от сельскохозяйственной деятельности, обособление ремесленника от земледельца — все это явилось величайшим стимулом распада первобытнообщинных отношений. Археологи накопили огромный материал, свидетельствующий о развитии ремесла и отделении его от сельского хозяйства». Раньше всех отраслей ремесленного производства выделились обработка металла (в первую очередь кузнечное дело) и гончарство.²²⁷ «Гораздо труднее, — говорит В.В. Мавродин, — проследить отделение ремесла от сельского хозяйства в других отраслях промышленной деятельности, как, например, в ткачестве, прядении, обработке дерева и т. п.» Но процесс этот шел, несомненно, успешно. В заключение автор еще раз подчеркивает, что «выделение ремесла способствует разложению соседской общины и имущественной поляризации ее членов. Развитие ремесла является весьма важным, решающим фактором, способствующим разложению первобытнообщинных отношений».²²⁸

«Материальная культура Древней Руси», — название статьи Д.А. Авдусина, опубликованной журналом «Вопросы истории». В ней автор отмечает подъем «металлургии железа и улучшение техники металлообработки» еще во времена родоплеменного строя. В дальнейшем ремесло концентрируется в городах. Именно существование в городе ремесленного производства является важнейшим его признаком.²²⁹ Д.А. Авдусин пишет о широком развитии в древнерусских городах производства железа и связанного с ним кузнечного дела, о достижениях ремесленников в обработке цветных и благородных металлов. Успешно развивалось в Древней Руси и стеклоделие. Изготовление простого и цветного стекла «было важным техническим достижением домонгольской Руси, не получившем дальнейшего развития из-за глубокого упадка ремесла, вызванного монголо-татарским нашествием».²³⁰ Заметное «место среди ремесел занимало гончарное производство. Гончары изготовляли разнообразные по форме глиняные изделия: горшки, миски, сковородки, светильники и многое другое. Все это делалось на гончарном круге с середины X в.». Большого мастерства достигли древнерусские гончары в такой специализированной отрасли, как кирпичное дело. Они производили также «яркие поливные плитки, которыми украшались полы некоторых зданий, и черепицу для крыш, и художественные изделия из глины». Были среди городских ремесленников также кожевники, плотники, токари по дереву и др.²³¹

В монографии А.Л. Шапиро, трактующей вопросы социально-экономической истории Руси XIV—XVI вв., есть раздел, где речь идет о ремесле и мелком товарном производстве в домонгольский период. Вслед за Б.А. Рыбаковым А.Л. Шапиро полагает, что кузнечным, литейным, гончарным и, быть может, бондарным делом «ограничивались в Древней Руси отрасли деревенского производства, выделившиеся в самостоятельные ремесла». Дальнейшие успехи ремесла в Древней Руси он связывает с появлением и развитием городских поселений. Ремесленное производство, как явствует из рассуждений автора, есть важнейший критерий определения понятия «город».²³² Подъем древнерусского ремесла нашел выражение «в постепенном, хотя и неравномерном совершенствовании технологии, в улучшении качества изделий и в увеличении их ассортимента». Сопоставив данные о численности ремесленных специальностей в Киевской Руси, содержащиеся в трудах советских ученых, А.Л. Шапиро считает возможным говорить о десятках специальностей. «Прогресс в развитии ремесла в X—XIII вв., — подчеркивает ученый, — будет особенно заметен, если вспомнить, что в VIII—IX вв. выделилось всего несколько ремесленных специальностей».²³³ Опираясь на исследования М.К. Картера, А.Н. Кирпичникова, Б.А. Колчина, Н.Н. Стосковой, Л.С. Хомутовой и Ю.Л. Щаповой, историк приходит к следующей мысли: XII в., и особенно его конец, а также первые десятилетия XIII в. знаменательны тем, что в это время «был сделан серьезный шаг на пути перерастания ремесла в мелкое товарное производство»,²³⁴ о чем свидетельствует как значительная дифференциация ремесла, так и массовое, «серийное», изготовление ремесленной продукции, сопровождавшееся упрощением технологических процессов.²³⁵

В разделе «Промышленность Древней Руси IX—XII вв.» коллективной монографии «Эволюция феодализма в России» А.А. Преображенский констатирует для данного периода «поступательное развитие промышленности древнерусского государства, образование центров ремесла, расширение ассортимента ремесленной продукции. Ремесло развивалось в основном на местной сырьевой базе. И ремесленники были местные... Не исключено также, что среди русских людей, которые долгое время находились в Византии, появлялись мастера, обучившиеся там какому-либо ремеслу». Древнерусские кузнецы, строители, гончары, серебряных и золотых дел умельцы, эмальеры, иконописцы и многие другие «специалисты работали в основном на заказ. Вместе с тем обнаруживается тенденция к производству ремесленных изделий на рынок. Некоторые предметы имели широкое распространение в пределах Киевской Руси и даже в других странах».²³⁶ А.А. Преображенский, подобно А.Л. Шапиро, признает перерастание некоторых ремесленных отраслей в товарное производство.²³⁷ По мнению А.А. Преображенского, «вступление Киевской Руси в стадию феодальной раздробленности имело прямое отношение к развитию производительных сил в области промышленности. Политическое обособление отдельных княжеств означало углубление феодализации древнерусского общества, одним из показателей которого являлся рост ремесленного производства и прежде всего в городах».²³⁸

Заканчивая обзор советской историографии, посвященной восточнославянскому и древнерусскому ремеслу, следует упомянуть еще два капитальных исследования, изданных в последнее десятилетие. В книге В.В. Седова, помимо прочего, речь идет о хозяйственной деятельности восточных славян VI—IX вв., в частности, о ремесленном производстве. Особое внимание он уделяет железообрабатывающему ремеслу, намечая основные этапы его развития. Для VI—VII вв., по словам В.В. Седова, «характерны еще сравнительно узкий ассортимент изделий и простые технологические приемы». Но уже в VII—VIII вв. происходит значительный подъем железообработки, и кузнецы овладевают целым рядом сложных технологических операций, например, приемами сварки железа со сталью.²³⁹ В результате занятия железообрабатывающим ремеслом превращаются в специализированную отрасль производства, сосредоточенную в руках мастеров-профессионалов. Возникают ремесленные поселки — центры по изготовлению железного сырья. Наличие подобных центров «служит показателем растущего разделения труда, появления целых поселенческих коллективов с профессиональными навыками и расширения рынков сбыта. Продукция железодобычи из таких центров поставлялась, очевидно, в широких масштабах на значительные территории». Заметное развитие в хозяйстве восточных славян получила обработка цветных металлов. Правда, она была менее распространенной, чем железоделательное ремесло. Следы проживания ювелиров обнаружены на относительно немногих восточнославянских поселениях. Эти ювелиры обслуживали «своими изделиями сельскохозяйственную округу».²⁴⁰ Отсутствие местного сырья ограничивало возможности славянских ювелиров.

«Наиболее широко на славянских поселениях и в могильниках представлена керамика». В VI—VII вв. господствует лепная посуда. Она бытует до X в. включительно, а на окраинах и в XI в. Однако с VIII в. ее начинает вытеснять керамика, сделанная на гончарном круге местными ремесленниками. Производство глиняной посуды перестает быть занятием каждой семьи, домашним ремеслом, и становится уделом «мастеров-ремесленников, снабжавших своей продукцией население целой округи».²⁴¹ Прядение, ткачество, деревообработку, изготовление изделий из кости В.В. Седов рассматривает в тесной связи с сельским хозяйством.²⁴²

В коллективной монографии «Древняя Русь. Город, замок, село» отдельная глава отведена ремеслу. Автором ее является Б.А. Колчин, который как бы продолжает исследование В.В. Седова в области отечественного ремесла, но в других хронологических пределах — на протяжении X—XIV столетий. Б.А. Колчин устанавливает два этапа в развитии древнерусского ремесленного производства. Первый из них «длился более двух столетий, до 20—30-х годов XII в. Он характерен достаточно совершенной и высокой техникой ремесленного производства в понятиях средневековья. Количество продукции довольно ограниченно, изделия ремесленников еще дороги. Это период вотчинного ремесла с работой на заказ. Рынок свободного сбыта еще сильно ограничен. В это время были созданы все основные виды ремесленного инструментария и заложены новые технологические основы древнерусского производства». Второй этап начинается в конце первой трети XII в. Ему присуще «резкое расширение ассортимента продукции и в то же время значительная рационализация производства — упрощение технологических операций». Особенность данного этапа — ярко выраженная серийность производства, по мере утверждения которой «создаются стандарты изделий», прежде всего в металлообрабатывающем, текстильном, деревообрабатывающем, сапожном, ювелирном ремеслах. Углубляется специализация внутри отдельных отраслей ремесленной деятельности. «Количество специальностей в конце XII в. в некоторых древнерусских городах значительно превышало 100. Второй период — это время резкого развития в Древней Руси мелкотоварного производства. Продукция рассчитана на широкий сбыт не только в городе, но и в деревне».²⁴³

Наряду со свободными ремесленниками на Руси XII—XIV вв. продолжали существовать и вотчинные. Изучение различных источников позволяет говорить о значительном имущественном неравенстве среди ремесленного люда.²⁴⁴

Помимо общей характеристики развития ремесла в Древней Руси, Б.А. Колчин дает развернутое, доходящее нередко до деталей описание ремесленного инструментария, машин и механизмов, а также технологии ремесленного производства в различных его отраслях: металлургии и металлообработке, прядении и ткачестве гончарном и стекольном деле, обработке цветных металлов, дерева, кожи, кости.²⁴⁵ В этом прежде всего состоит ценное качество работы Б.А. Колчина.

С проблемой ремесла тесно связан вопрос о торговле, внутренней и внешней. Изучение древнерусской торговли имеет давние традиции. В дореволюционной исторической науке довольно популярной стала теория В.О. Ключевского о торговом происхождении Руси. Некоторые последователи прославленного историка довели ее до крайности, придав ей гипертрофические формы. К этим исследователям относился В.В. Святловский, создавший концепцию примитивно-торгового государства. Он доказывал, что в «домонгольской Киевской Руси совершался цикл определенного экономического характера. Основною же пружиною, влиявшею на этот цикл, была степень связи древней Руси с мировым рынком. Мировой рынок был для Киевской Руси всем. Ему она обязана тем, что не затерялась среди бесчисленных, давно сошедших со сцены, народцев тогдашней эпохи, что развила у себя торговлю и промышленность, начатки духовной гражданской культуры. Раннее дыхание мирового рынка на территорию, где слагалась древняя Русь, и последующая связь ее с этим рынком создали благоприятные условия для быстрой экономической эволюции. В течение нескольких столетий развился тот особый тип первобытно-торгового государства, которым можно характеризовать древнюю дофеодальную Русь. Утрата связи с мировым рынком, преграждение торговых путей — заставили культурные процессы постепенно замереть. Эволюция сменилась регрессом».²⁴⁶

Перед советскими учеными стояла задача выявить подлинное значение торговли в жизни древнерусского общества. Справиться с этой задачей им удалось не сразу. В 20-е годы они еще испытывали известное влияние представителей буржуазной историографии, в частности В.О. Ключевского.

В трудах М.Н. Покровского, Н.А. Рожкова, П.И. Лященко, И.М. Кулишера повествуется о торговле Руси с Востоком, Византией, странами Западной Европы.²⁴⁷ Обращались эти исследователи и к внутреннему торговому обороту, высказывая порой разные суждения. Так, Н.А. Рожков и И.М. Кулишер утверждали, что товарообмен осуществлялся на местных рынках, обслуживавших незначительный ближайший район²⁴⁸ Оценивая значение для Киевской Руси торговли в целом (как внешней, так и внутренней), они отмечали поверхностный ее характер, не затрагивающий глубин народного хозяйства, которое было натуральным²⁴⁹ Иначе думал П.И. Лященко. Не отрицая «натурально-хозяйственный производственный строй» Руси, он, однако, говорил о том, что «обособление ремесленных занятий в городе имело большое экономическое значение. Оно полагало основу развития внутреннего рынка, а этот рынок получал для дальнейшей дифференциации хозяйства даже гораздо большее значение, чем развитие внешнего рынка. Последний всегда имел для натурального хозяйства именно "внешнее" значение, так как снимал с этого хозяйства лишь небольшую часть определенных продуктов, мало затрагивая его производственные основы, тогда как близость внутреннего и местного рынка всегда производила изменение в условиях существования натурального хозяйства».²⁵⁰ Внутренняя торговля, по словам П.И. Лященко, выступала не только как «базарная торговля», но и как ярмарочная. Ярмарки же «часто развивали очень широкую деятельность, имея своих специальных приказчиков, "купчину", и охватывая своими оборотами самые разнообразные части страны».²⁵¹

Помимо общих трудов, где речь шла, кроме всего прочего, и о древнерусской торговле, были опубликованы специальные исследования на данную тему, написанные вскоре после Октябрьской революции. Большинство из них посвящено изучению торговых путей, связывавших Русь с зарубежными странами. Это — статьи Н.Л. Рубинштейна,²⁵² С.В. Рождественского,²⁵³ В.А. Брима.²⁵⁴

Существенный интерес представляет работа П.Г. Любомирова о восточной торговле Руси. Цель, которую поставил перед собой автор, состояла в том, чтобы с помощью нумизматического материала «подойти к основе построения Ключевского, попробовать проверить его положения о значительности торговых связей Руси с Востоком, уяснить себе пути этих сношений — не возможные географически, а использованные реально, — определить широту и глубину захвата Руси восточной торговлей, установить порядок и хронологию вхождения отдельных районов в эту торговлю и дать ответ на вопрос, все ли племена славянские и ближайшие к ним неславянские были втянуты в эти связи с Востоком и, если втянуты, то в какой мере».²⁵⁵ П.Г. Любомиров достаточно полно нарисовал картину оживленных связей Руси с Востоком, установившихся задолго до «призвания варягов». На X в. падает, по П.Г. Любомирову, расцвет восточной торговли Древней Руси. Но к исходу того же столетия замечается ее упадок.²⁵⁶ Эта мысль П.Г. Любомирова важна в историографическом плане, поскольку позднее она будет фигурировать в произведениях других советских историков.

П.Г. Любомиров, как и упомянутые выше ученые, писал о том, что внешняя торговля (в данном случае — восточная) задевала лишь верхушку древнерусского общества, при этом только «торговые центры на главных речных путях, поселения по рекам, в них входящим, и на переволоках — вот кто видел диргемы и восточные товары и владел ими, причем сельчане обычно в очень малых размерах. Верст 50—100, а часто и гораздо менее, в сторону, и мы в лесной глуши среди жителей, не знающих связей с внешним миром при посредстве купца».²⁵⁷

Идея о поверхностном характере внешней торговли, не задевавшем массу населения в Киевской Руси, впоследствии тоже станет распространенной среди наших ученых.

Таким образом, интерес к проблеме торговых связей на Руси в киевский период ее истории не ослабевал у историков, работавших в 20-е годы. Позднее, в 30-е годы, обстановка несколько изменилась и наметился спад исследований в данной области. Это объяснялось, по-видимому, тем, что основное внимание ученых было тогда сосредоточено на проблемах социально-экономических отношений в Киевской Руси. Имел значение и другой факт: дальнейшее изучение торговли в Древнерусском государстве все более и более зависело от археологии. Поэтому необходимо было время, чтобы археологическая наука накопила соответствующий материал. И только на исходе 40-х годов состоялись крупные исследования, в которых эта тема нашла свое раскрытие. Среди авторов этих работ следует в первую очередь назвать Б.А. Рыбакова.

В книге Б.А. Рыбакова «Ремесло Древней Руси» есть разделы, где рассматривается сбыт изделий городского и деревенского ремесла. Кроме городских ремесленников, работавших на заказ, были и такие, которые, как показывает Б.А. Рыбаков, отправляли свою продукцию на рынок: «Их изделия расходились по деревням. Особо выделяется киевское производство выемчатых эмалей и стеклянных браслетов. Район сбыта достигал протяжения в 1400 км». С XI столетия в селениях близ Овруча прослеживается деревенский кустарный промысел по производству шиферных пряслиц, находивших спрос не только по всей Руси, но также в Болгарии, Херсонесе, Польше.²⁵⁸ Заслуга Б.А. Рыбакова заключалась прежде всего в том, что он на обильном археологическом материале выявил торговые связи на Руси во всей их конкретности, доступной взору ученого. Распространенному мнению о составе экспортных товаров, включавших «челядь, мед и воск», Б.А. Рыбаков противопоставил обоснованный тезис о разнообразии вывозимых Русью товаров, таких как упомянутые уже пряслица, ювелирные изделия, замки и пр. Важным шагом вперед явилось изучение торговли Руси собственными изделиями со странами Западной Европы: раньше историки чаще рассуждали о транзитном характере русской торговли.²⁵⁹

Перу Б.А. Рыбакова принадлежит раздел «Торговля и торговые пути», написанный им для первого тома «Истории культуры Древней Руси». В этом разделе весьма обстоятельно исследуются аналогичные вопросы.²⁶⁰

Труды Б.А. Рыбакова — результат успешного развития исследовательской мысли в сфере истории древнерусской торговли.

После яркой картины торговых связей в Киевской Руси, созданной Б.А. Рыбаковым, несколько упрощенным представляется параграф о торговле Руси (автор М.Г. Рабинович), помещенный в академических «Очерках истории СССР». М.Г. Рабинович исходил из мысли, что «в стране господствовало натуральное хозяйство, что сельскохозяйственные продукты, поступавшие на рынок, представляли собой в большинстве случаев оброк, собираемый феодалами со смердов, и что привозимые на Русь предметы роскоши распространялись лишь в сравнительно узком кругу феодальной верхушки общества». Перечень товаров, «пущенных в торг», у М.Г. Рабиновича значительно беднее, чем у Б.А. Рыбакова.²⁶¹ На неудовлетворительное изображение автором древнерусской торговли обратил в свое время внимание М.Н. Тихомиров.²⁶²

М.Н. Тихомиров показал важную роль в городской жизни Древней Руси рынка, именуемого в источниках торгом. Население древнерусских городов было тесно связано с торгом, находилось в полной зависимости от конъюнктуры, складывавшейся на нем.²⁶³ М.Н. Тихомиров обращался к изучению и торговых купеческих объединений на Руси.²⁶⁴

Несмотря на заметные сдвиги в исследовании истории древнерусской торговли, выразившиеся в углублении и конкретизации сведений об этом предмете, многое еще оставалось неясным, спорным. В первую очередь ощущался явный недостаток знаний о торговых связях древнерусской деревни. Поэтому исследования М.В. Фехнер в данной области имели важное значение.

Анализируя топографию находок бус местного производства и привезенных с Востока, М.В. Фехнер пришла к существенным выводам: «Огромное количество бус в погребениях свидетельствует о значительном участии населения деревни домонгольского периода во внутренней торговле страны, причем в товарном обращении принимало участие деревенское население, обитавшее не только вдоль основных торговых путей, но и в стороне от них... Большое распространение импортных продуктов (доказанное на примере бус) не позволяет согласиться с господствующим в литературе утверждением, что деревенская продукция сельского хозяйства и промыслов, поступавшая на внутренний и внешний рынок, отчуждались у сельского населения исключительно в порядке феодального права».²⁶⁵ Рассматривая бусы из двухслойного стекла с металлической прокладкой, найденные археологами в рядовых погребениях I—XII вв., М.В. Фехнер заключает, что большинство этих бус представляло продукт импорта из стран Передней Азии, шедший, вероятно, через Волжскую Болгарию, распространявшийся по всей территории Древней Руси и достигавший простых сельских жителей.²⁶⁶ Изучение бус убедило автора в широком охвате Руси восточной торговлей в X—XII вв., что свидетельствует об ошибочности давнего мнения, будто «импортные изделия имели на Руси узкий рынок сбыта среди верхушки феодального общества».²⁶⁷ В XII в. приток бус на Русь прекращается. Отсюда М.В. Фехнер делает вывод о некотором спаде в этот период торговли русских с Востоком.

Однако Ю.А. Лимонов прослеживает оживленные торговые отношения с Востоком Владимиро-Суздальской земли, а через нее и с иными русскими землями.²⁶⁸ Волжско-каспийский путь был той магистралью, по которой шла торговля Владимиро-Суздальской Руси с Востоком, откуда ввозились шелковые ткани, пряности, драгоценные камни, жемчуг, золото и серебро в слитках, ювелирные изделия. Русские, в свою очередь, поставляли меха (соболь, лисица, горностай, рысь), изделия из меха, рыбий клей, моржовые клыки, ремесленные изделия, лен и пр. Ю.А. Лимонов отмечает, что основная доля вывоза падает на сырье.²⁶⁹ На вопрос, кто доставлял русские товары в далекие страны Азии, — древнерусские ли купцы или их посредники: арабские, еврейские и среднеазиатские торговцы, — Ю.А. Лимонов за недостатком необходимых сведений сказать не решается. Он показывает, как Владимиро-Суздальская земля вела значительную восточную торговлю, выступая посредником еще и в торговых связях Востока с другими землями Руси.²⁷⁰

О значении Волжского пути и восточной торговли в экономике славяно-русского мира писал А.Л. Монгайт. Вопреки господствующему мнению о ведущем значении пути «из варяг в греки», А.Л. Монгайт считает Волжский путь наиболее древним и значительным. Что же касается пути «из варят в греки», то он стал играть первостепенную роль позже, чем Волжский. Это — принципиальное положение, поскольку из него с неизбежностью следует, что славяно-руссы сперва были связаны торговлей с восточными государствами и только потом наладили торговые отношения с Западом. Использование Волжского пути началась, по предположению А.Л. Монгайта, очень давно, в VIII в. до н. э., во времена ананьинской культуры. В период распространения дирхема в Восточной Европе, т. е. в VIII—X вв. нашей эры, Волжский путь являлся окским путем. Таким образом, «важнейшими воротами, через которые шла торговля с Востоком, был Булгар на Волге, а важнейшей торговой магистралью — Ока... Окский путь связывал Булгар с Киевом, по этому же пути, а частично по Клязьме, Нерли, Верхней Волге, дирхемы попадали на территорию кривичей, новгородских славян и в Западную Европу».²⁷¹ Не обезлюдел Волжский путь и в дальнейшем, когда сложилась Рязанская земля, поддерживавшая торговлю, кроме Востока, с Византией и прибалтийскими странами. Суммируя имеющиеся сведения о рязанской торговле по Оке, А.Л. Монгайт подчеркивает ее большое значение для всех русских земель.²⁷²

Касаясь вопроса о торговых связях с волжскими болгарами, А.Л. Монгайт говорит, что они оставили очень немногочисленные следы.²⁷³ Эту мысль оспорил А.П. Смирнов, для которого тесные культурные связи (в том числе и торговые) между Русью и Волжской Болгарией — факт очевидный.²⁷⁴

Вслед за А.Л. Монгайтом о первостепенной роли Волжского торгового пути говорил и В.Б. Вилинбахов.²⁷⁵ Он также возражал против бытующего в науке представления о возникновении Ладоги на пути «из варяг в греки». Ладога, согласно его убеждению, славянский город, выросла на Балтийско-Волжском пути.²⁷⁶ Свое внимание В.Б. Вилинбахов сосредоточил главным образом да прибалтийских славянах, которые сносились с Востоком по Волге. Направляясь к берегам Каспийского моря, они, разумеется, не могли не входить в тесный контакт с новгородцами. Между балтийскими славянами и новгородцами издревле существовали экономические, политические и культурные связи.²⁷⁷

В книге Л.В. Алексеева «Полоцкая земля» торговле отведено соответствующее место. По его мнению, торговля способствовала как раннему возникновению Полоцкой земли, так и интенсивному ее развитию.²⁷⁸ В IX—XI вв. здесь, как и в остальной Руси, «господствовали внешние торговые связи, уступившие с развитием собственных производительных сил в XII—XIII вв. место внутренним». В IX—XI вв. Полоцкая земля преимущественно торговала с Востоком. И только в XI столетии, когда половцы перекрыли пути в арабский халифат, Полоцк начинает увеличивать торговлю с Западной Европой.²⁷⁹ Среди водных путей, существовавших в древности, наибольшее значение для Полоцкой земли имел путь «из варяг в греки». При этом маршрут с Днепра на Западную Двину, а не по Ловати на Новгород, был более предпочтительным для международных торговцев.²⁸⁰ Следовательно, «полоцкая земля была основным звеном, соединяющим Прибалтику с землями южной Руси, Византией и странами халифата».²⁸¹ В составе экспорта Полотчины значились прежде всего меха, мед и воск.²⁸²

Со временем был открыт новый археологический материал, подтверждающий наличие торговых связей Руси XII—XIII вв. со странами Востока: ближневосточные стеклянные изделия, обнаруженные в древних городах Белоруссии (Новогрудке, Турове, Слониме и др.).²⁸³

Восточные товары, транспортировавшиеся Волжским путем в ранний период истории славяно-руссов, проходили через хазарский Итиль, бывший крупным транзитным центром, находившимся в начале этого пути. Не без участия Хазарского каганата дирхемы расходились по Восточной Европе — так думало большинство историков. Но В.Л. Янин усомнился в их правоте, полагая, что «на протяжении всего периода восточной торговли с конца VIII в. до начала XI в. единственными воротами, через которые шла торговля Руси с Востоком, фактически был Булгар».²⁸⁴ В.В. Кропоткин, напротив, доказывал, что в пределах Восточной Европы «значительная часть кладов и единичных находок сасанидских, куфических и византийских монет VII—X вв. территориально увязывается с Хазарским каганатом или с областями, которые находились в политической зависимости от хазар».²⁸⁵

В.В. Кропоткин тщательно обследовал клады византийских монет, найденных в нашей стране. По его наблюдениям, в VIII—IX вв. экономические связи Византии с Восточной Европой и Закавказьем почти не улавливаются, и византийские солиды попадаются главным образом на территории Хазарского каганата. Подавляющая часть византийских монет из восточноевропейских кладов относится только к X—XII вв. Они сосредоточены на Нижнем и Среднем Днепре с притоками, свидетельствуя «о крупной международной торговле Киева, об интенсивных экономических связях Византии и Древней Руси».²⁸⁶ Замечательно, что севернее Пинска, Смоленска, Чернигова и Курска золотые византийские монеты не встречаются, — факт, подкрепляющий вывод В.Л. Янина о возникновении в Древнерусском государстве середины X в. двух местных денежных систем: северной и южной. В.В. Кропоткину удалось заметить в высшей степени любопытное явление: в Хазарии «существование развитой транзитной торговли в VIII—X вв. почти не сопровождалось зарытием монетных кладов на собственно хазарской территории».²⁸⁷ Значит, количество кладов само по себе еще не показатель уровня торговых связей, а между числом находок и степенью интенсивности торговых связей нет прямой зависимости.

«Экономические связи Восточной Европы в I тысячелетии нашей эры» — еще одна монография В.В. Кропоткина. В ней автор выделяет четыре основных периода в истории экономических связей Восточной Европы: 1) I в. до н. э. — II в. н. э.; 2) III—IV вв. н. э.; 3) V—VIII вв. н. э.; 4) IX—X вв. н. э.²⁸⁸ К сожалению, последний период с IX по X в., который для нас имеет наибольший интерес, в книге собственно не представлен. Приходится сожалеть и о том, что экономические связи Восточной Европы изображены несколько односторонне, в сущности, по двум направлениям — римскому и византийскому, а торговые отношения восточного славянства с мусульманским миром опущены. Поэтому наименование книги не вполне соответствует ее содержанию. Но в целом исследование В.В. Кропоткина заключает в себе ряд неоспоримых достоинств, отличаясь смелостью суждений, стремлением выйти за рамки общепринятых схем.

В VI—VIII вв. в Восточную Европу, к славянам, иноземная монета почти не проникает. Иногда, впрочем, встречаются византийские монеты V—VII вв., но они попали сюда «не путем торговли, а в результате военных предприятий кочевых племен».²⁸⁹ И только в конце VIII в. нашей эры восточные скандинавские купцы «начинают активную деятельность на торговых магистралях Восточной Европы, соединяющих славянские земли с соседними странами».²⁹⁰ Любопытно, что экономические связи славянских земель с Византией не прослеживаются вплоть до середины IX в.²⁹¹ Картографирование восточных кладов и отдельных находок продемонстрировало совсем не повсеместное распространение дирхема в начальный период его обращения у восточных славян. Отсюда В.В. Кропоткин делает вывод, что к концу VIII века экономика восточнославянского общества не испытывала острой нужды в металлических знаках обращения. «Товарное производство и развитое денежное обращение, — утверждает исследователь, — складываются у славян и у других племен Восточной Европы не ранее IX—X вв. н. э...»²⁹²

С X в. Древняя Русь стала усиленно торговать с Западной Европой. О специфических чертах товарооборота Руси с западноевропейскими странами, о развитии торговли между Восточной и Западной Европой написано в 60-е годы немало исследований, среди которых находим как большие статьи,²⁹³ так и крупные монографические труды.²⁹⁴

Среди последних наиболее ценной нам представляется монография В.М. Потина «Древняя Русь и европейские государства в X—XIII вв.» В основе исследования В.М. Потина лежит нумизматический материал — недаром книга имеет подзаголовок «Историко-нумизматический очерк». Однако автор сочетает анализ нумизматических данных с использованием письменных и археологических источников, расширяя и укрепляя тем самым свою источниковую базу.

Прилив западного серебра на Русь, начавшийся с последней четверти X в., В.М. Потин толкует не только в смысле следствия внешних связей Древнерусского государства с Западной Европой, но и в качестве показателя внутренней экономической активности древнерусского общества в сфере ремесла и денежного обращения.²⁹⁵ «В основе получения серебра Русью как с Востока, так и с Запада, — пишет В.М. Потин, — было передвижение значительных масс товаров, а одним из обязательных условий — активный торговый баланс».²⁹⁶ Главными экспортерами монетного серебра во второй половине I—XI вв. являлись Германия и Англия, отчасти Венгрия, Чехия и Дания.²⁹⁷ В те времена функционировали два основных пути ввоза монетного серебра на Русь: 1) южное побережье Балтийского моря — Готланд — Русь; 2) Скандинавский полуостров — Готланд — Русь.²⁹⁸ Распределялись западноевропейские монеты на территории Древней Руси неравномерно: на севере их встречают несравненно чаще, чем на юге. В.М. Потин объясняет эту особенность отдаленностью Киевской Руси от путей передвижения серебра с мест его добычи к местам потребления²⁹⁹

В книге В.М. Потина есть специальные главы, где идет речь об экономических связях Руси с Англией,³⁰⁰ скандинавскими странами,³⁰¹ Германией,³⁰² западнославянскими государствами,³⁰³ Францией, Италией и Испанией,³⁰⁴ Венгрией и странами юго-восточной Европы³⁰⁵

В 1967 г. журналом «История СССР» была опубликована статья А.П. Новосельцева и В.Т. Пашуто «Внешняя торговля Древней Руси (до середины XIII в.)». Ее появление диктовалось необходимостью обобщить данные о внешней торговле, накопленные советской наукой. Авторы преследовали цель изучить внешнюю торговлю Руси методом комплексного анализа письменных источников, а также наблюдений археологов и нумизматов, чтобы ответить на три главных вопроса: 1) с кем торговала Русь; 2) что составляло предмет ее торговли и 3) какова была ее торговая политика.³⁰⁶

Первый раздел статьи, озаглавленный «Торговля Руси со странами Европы», принадлежит В.Т. Пашуто. «Господствующий класс Руси и его государство, — говорит он, — придавали первостепенное значение зарубежному сбыту излишков собираемой дани, сырьевых продуктов и ремесленных изделий натурального хозяйства и, наконец, рабов (челяди); с другой стороны, они были заинтересованы в притоке золота, серебра и в получении тех продуктов для своего потребления, которые не производились на Руси».³⁰⁷ В.Т. Пашуто воспроизводит оживленную торговлю Руси с Византией, Венгрией, Польшей, Поморьем, Германией, Францией, Англией, Скандинавией.³⁰⁸

«Торговля Руси со странами Азии» — второй раздел статьи, написанный А.П. Новосельцевым. Восточные славяне «издревле имели торговые связи с народами Кавказа, Закавказья, Средней Азии, Ирана и других стран Передней Азии. Истоки этих связей уходят во тьму веков, но археологические и прежде всего монетные находки показывают, что уже с появлением на страницах истории восточные славяне вместе с другими народами Восточной Европы торговали с Сасанидским Ираном и с Арабским халифатом, и с государственными образованиями, возникшими на его развалинах. Эти связи не уменьшились и в пору Древнерусского государства. Русские купцы продавали меха, мед, воск и довольно ходкий товар на восточных рынках — рабов. В свою очередь они покупали ткани, украшения и прочие ремесленные изделия, оружие и серебряные монеты.³⁰⁹

А.П. Новосельцев описал торговые пути, связывавшие Русь со странами Азии.³¹⁰

Подводя итог своему исследованию, авторы отмечают, что «наряду с русско-арабской торговлей (на дирхемы) с Багдадским халифатом и государствами, возникшими после его распада, развивается все более тесное торговое сближение Руси с другими державами Европы; оно отмечено активным торговым балансом и притоком иностранной валюты — денариев, брактеатов и, наконец, серебряных слитков-марок (гривен). Ареал, состав и размах этой торговли позволяют говорить об ее большом влиянии на тогдашнюю международную экономику».³¹¹

Позднее появляются новые исследования о внутренней и внешней торговле Руси. Продолжается изучение торговых путей, связывавших Древнюю Русь с зарубежными странами.³¹² Рассматриваются отдельные направления торговли Руси, в частности русско-скандинавские торговые отношения.³¹³ Много внимания уделяли наши ученые рыночным связям различных городов и земель: Киева,³¹⁴ Смоленска и Смоленской земли,³¹⁵ Новгорода,³¹⁶ Земли вятичей,³¹⁷ Полоцка и других городов Полоцкой земли,³¹⁸ Новогрудка³¹⁹ и пр. Была дана характеристика и торговле на Руси в целом.³²⁰

Таким образом, советские исследователи проделали огромную работу по изучению ремесла и торговли в Киевской Руси. Значение этой работы трудно переоценить.

Ныне мы располагаем наиболее полными, чем когда бы то ни было, знаниями о ремесленных занятиях древнерусских людей. Главную роль в их накоплении сыграла археология. Теперь можно утверждать, что ремесло в Киевской Руси представляло (разумеется, для своего времени) высокоразвитую и совершенную отрасль экономики. Изделия древнерусских ремесленников не уступали продукции иноземных мастеров, а в некоторых случаях были лучшего качества. Недаром немецкий монах Теофил восторженно говорил о том новом, что «изобрела Русь в искусстве изготовления эмалей и в разнообразии черни». Высокие достижения ремесленного производства на Руси X—XII вв. бесспорны. Это твердо установлено современной наукой.

Существенные результаты получены в области исследования внутренней и внешней торговли в Киевской Руси. Как и в примере с ремеслом, сведения по истории торговых связей поставляла в первую очередь и преимущественно археология. Многочисленные археологические данные, собранные и обработанные советскими учеными, говорят об оживленной торговле, которую вели между собой городские и сельские жители. Они также свидетельствуют о значительном взаимном товарообороте различных городов и земель Древней Руси. Весьма разветвленными предстают в трудах историков и археологов внешнеторговые связи Руси. Благодаря этим трудам яснее выявилась ведущая роль торговли с Востоком в ранний период русской истории, было развеяно ошибочное представление о свертывании торговых операций Киевской Руси с восточными странами в XI в. В современных исследованиях всесторонне рассмотрена торговли Руси с Византией, а также с Западной Европой в I—XIII вв. Есть основания полагать, что внешняя торговля затрагивала не только верхушку древнерусского общества, но и рядовое население.

Итак, достижения советской науки в изучении сельского хозяйства и промыслов, ремесла и торговли в Киевской Руси весьма внушительны, они впечатляют.

Остаются, конечно, и спорные проблемы. Это — закономерно. В заключение хотелось бы задержаться на двух таких проблемах, связанных с историко-социологической интерпретацией развития ремесла и торговли.

Одна из них заключается в том, какое влияние оказывало выделившееся ремесло на социальную структуру восточного славянства и Древней Руси. Мы видели, что у восточных славян отдельные отрасли ремесленного производства обособились от сельского хозяйства, превратившись в самостоятельные ремесла. Среди историков бытует мнение, согласно которому выделение ремесла стало мощным орудием разрушения первобытнообщинного строя на Руси. Действительно, отделение ремесла от земледелия, являясь вторым крупным, по терминологии Ф. Энгельса, разделением труда, способствовало переходу от варварства к цивилизации, от доклассового общества к классовому.³²¹ Но действие этого фактора не было единовременным, прямолинейным и однозначным. Прежде чем стать разлагающим ферментом доклассовых отношений, выделившееся ремесло проходит стадию так называемого общинного ремесла, когда оно удовлетворяет нужды внутри общины.³²² Яркой иллюстрацией здесь может служить индийская община, внутри которой происходил взаимный обмен услугами между земледельцами и ремесленниками.³²³ На этой стадии общинного ремесла появляются мастера-профессионалы, обслуживавшие «всех членов общины в силу своей принадлежности к ней».³²⁴ Общинные ремесленники органически вписывались в традиционную социальную структуру и даже в определенной мере консервировали общинную организацию. Надо сказать, что подобные социальные организмы обладали исключительной живучестью. К. Маркс писал: «Простота производственного механизма этих самодовлеющих общин, которые постоянно воспроизводят себя в одной и той же форме и, будучи разрушены, возникают снова в том же самом месте, под тем же самым именем... объясняет тайну неизменности азиатских обществ, находящейся в столь резком контрасте с постоянным разрушением и новообразованием азиатских государств и быстрой сменой их династий. Структура основных экономических элементов этого общества не затрагивается бурями, происходящими в облачной сфере политики».³²⁵

Нам кажется, что восточнославянское ремесло VIII—IX вв. следует характеризовать как общинное. К сожалению, вопрос об общинном ремесле у восточных славян как этапе развития ремесленного производства со всеми присущими ему особенностями разработан в историографии крайне неудовлетворительно. Это, конечно, обедняет наши знания о восточнославянском ремесле. Славяно-русская археология, между тем, располагает необходимыми данными для решения этого вопроса в положительном аспекте. На поселениях восточных славян VIII—IX вв., которые мы относим к родовым поселкам,³²⁶ археологи находят ремесленные мастерские. Обнаружены также целые поселения ремесленников, занятых металлургией. Некоторые исследователи видят в этом признак перерастания общинного ремесла в товарное.³²⁷ Однако и ремесленные мастерские на территории поселений и поселки ремесленников соответствуют стадии общинного ремесла.³²⁸

Появление мастеров-профессионалов, олицетворявших выделение отдельных видов ремесла в самостоятельную отрасль хозяйства, оказалось возможным, разумеется, благодаря наличию прибавочного продукта, обусловленного прогрессом полеводства, нашедшем выражение в утверждении пашенного земледелия взамен подсечной системы. Выделившееся ремесло, в свою очередь, благотворно влияло на развитие земледелия. Но не профессионализация ремесла, а успехи земледельческого производства прежде всего послужили причиной разрушения родовой общины. Рост производительности труда в земледелии сделал ненужным существование родовой общины как хозяйственной единицы. В конце концов род распался на большие семьи (большесемейные общины), ставшие производственными ячейками древнерусского общества.

На исходе X — начале XI вв. на Руси завершается в основном разложение родоплеменного строя. Общественную жизнь охватывают территориальные связи, вытесняя родственные. Если раньше ремесленник, будучи членом рода, не мог покинуть его, то после гибели родовой общины он получил свободу действий, и ремесленники устремились к городам, которые предоставляли им удобства и как пункты обмена, и как убежища на случай опасности.³²⁹ Начался быстрый рост ремесленного населения в городах, интенсивное развитие посада. Древнерусское ремесло вступило в новую фазу своей эволюции, превращаясь в более специализированное и, следовательно, более совершенное. Какое-то время оно, судя по всему, еще ориентировалось на заказ. Но постепенно древнерусское ремесло приобретает черты мелкотоварного производства, стимулируя внутренний обмен, апогей которого падает на XII столетие. Воздействие ремесленной промышленности на развитие социальных отношений неизмеримо возрастает. Города делаются центрами ремесла и торговли. Они получают ведущую экономическую, социальную и политическую роль. Расцвет ремесла, освобожденного от пут родовой общины, подъем внутренней и внешней торговли — все это разъедало общество, создавая богатство на одном полюсе и бедность на другом. Возникали предпосылки классового общества, начинался процесс классообразования.

Другая проблема, на которой необходимо остановиться, упирается в толкование города как изначального центра ремесла и торговли. Предшествующий обзор мнений ученых о развитии ремесла и торговли у восточных славян и в Киевской Руси показывает, что многие исследователи воспринимают эти отрасли хозяйственной деятельности как важнейшие признаки города с момента его зарождения. Такой взгляд нам представляется сомнительным, несмотря на его общепризнанность.

Заметим, кстати, что историки древних обществ уже приступили к пересмотру укоренившихся взглядов о городе — неизменном центре ремесла и торговли. Так, В.И. Гуляев, изучавший города-государства майя, имея ввиду упомянутые взгляды, говорит: «Мне представляется, что в данном случае роль ремесла и торговли в возникновении и развитии древнейших городов, будь то на Ближнем Востоке или в Мезоамерике и Перу, несколько преувеличена. Видимо, вначале, когда города образовались на базе еще сравнительно слабо развитой техники и экономики раннеклассовых обществ эпохи неолита и бронзового века, основным конституирующим элементом их населения в большинстве случаев были, вероятно, концентрировавшиеся в них представители слагавшихся господствующих классов и государственной власти, жившие за счет эксплуатации зависимого земледельческого населения... Ремесло и обмен начинают играть все большую роль в этих древнейших городах лишь на последующих, более поздних этапах развития. Главными же функциями раннего города были политико-административная и культовая». Не отрицая того факта, что древнейший город являлся хозяйственным центром округи, В.И. Гуляев подчеркивает: «Но главное и определяющее состоит в другом. Крупные города первичных очагов цивилизации и Мезоамерике и Ближнем Востоке в значительной мере обязаны своим процветанием размещению в них правительственных резиденций. Город был средоточием господствующего класса, центром, в который стекались богатства общества. Здесь же находился обычно храм верховного божества».³³⁰ В.И. Гуляев еще раз обращает внимание на то, что «древнейшие города Ближнего Востока (Двуречье, Египет), возникшие в конце IV—III тысячелетия до н. э., были первоначально лишь политико-административными и религиозными центрами сельских общин. В дальнейшем, по мере развития обмена и ремесла, древневосточный город становится местом концентрации торговцев и ремесленников, в значительной мере обслуживавших нужды правителей, культа и знати».³³¹

М.Я. Сюзюмов, изучавший происхождение средневековых городов Западной Европы, к числу наиболее ранних городских поселений отнес военные и религиозные центры.³³²

Довольно примечательны и высказывания П.П. Толочко относительно истории древнейших восточнославянских городов. Он полагает, что ранние древнерусские города «не были по преимуществу центрами ремесла и торговли». Их ведущими функциями являлись политическая и военная. Важной изначальной функцией ранних городов была и культовая.³³³

Существенное значение для понимания вопроса имеют указания К. Маркса о возникновении и роли древнейших городов в работе «Формы, предшествующие капиталистическому производству». Размышляя о зарождении городского строя на Востоке, он отмечал: «Города в собственном смысле слова образуются... только там, где место особенно благоприятно для внешней торговли, или там, где глава государства и его сатрапы, выменивая свой доход (прибавочный продукт) на труд, расходуют этот доход как рабочий фонд».³³⁴ К. Маркс, следовательно, в образовании городов на Востоке усматривает внешнеторговую и политическую основу. Еще определеннее о политической функции древневосточного города он говорит в другом месте, полагая, что «подлинно крупные города могут рассматриваться здесь просто как государевы станы, как нарост на экономическом строе в собственном смысле...»³³⁵ Наконец, анализируя античную форму собственности, К. Маркс характеризует древнегреческий полис в качестве военной организации, предназначенной для завоевания и охраны завоеванного: «Война является той важной общей задачей, той большой совместной работой, которая требуется для того, чтобы захватить объективные условия существования, либо для того, чтобы захват этот защитить и увековечить. Вот почему состоящая из ряда семей община организована прежде всего по-военному, как военная и войсковая организация, и такая организация является одним из условий ее существования в качестве собственницы. Концентрация жилищ в городе — основа этой военной организации».³³⁶

Таким образом, К. Маркс считал вполне реальным образование древних городов как политических и военных центров. Эти соображения К. Маркса, подтвержденные современной исторической наукой, позволяют по-новому взглянуть на начальную историю древнерусского города.

Города на Руси, как, вероятно, и в других странах, возникают, судя по всему, в определенной социальной и демографической ситуации, когда организация общества становится настолько сложной, что дальнейшая его жизнедеятельность без координирующих центров оказывается невозможной. Именно в насыщенной социальными связями среде происходит кристаллизация городов, являющихся сгустками этих связей. Такой момент наступает на позднем этапе родоплеменного строя, когда образуются крупные племенные и межплеменные объединения, называемые в летописи полянами, древлянами, северянами, словенами, кривичами, полочанами и пр.³³⁷ Возникновение подобных племенных союзов неизбежно предполагало появление организации центров, обеспечивающих их существование. Ими и были города. В них пребывали племенные власти: вожди (князья), старейшины (старцы градские). Там собиралось вече — верховный орган племенного союза. Здесь же формировалось общее войско, если в этом имелась потребность. В городах были сосредоточены религиозные святыни объединившихся племен, а поблизости располагались кладбища, где покоился прах соплеменников.

Все это означает, что город возникал как жизненно необходимый орган, координирующий и направляющий деятельность образующихся на закате родоплеменного строя общественных союзов. Стало быть, функциональный подход к определению социальной сути города представляется нам наиболее конструктивным. Что касается таких показателей, как плотность населения и застройки, наличие оборонительных сооружений, топографические особенности, то все они являлись производными от функций, которые усваивал город.³³⁸

Как явствует из вышесказанного, на раннем этапе города выступали преимущественно в качестве военно-политических, административных и культурных (религиозных) средоточий. В известном смысле их можно рассматривать и как хозяйственные центры, если учесть, что деревня в те времена была своеобразным продолжением города.³³⁹ Следует также допустить, что города могли выступать тогда в качестве торговых пунктов, где главным образом осуществлялась внешняя торговля. Вероятно, здесь имела место некоторая концентрация ремесла, обслуживавшего потребности родоплеменной знати в оружии, военном снаряжении и ювелирных изделиях. Однако она имела весьма ограниченное социально-экономическое значение, и масштабы ее не были столь значительны, чтобы можно было говорить о ранних городах — центрах ремесленного производства. Отсюда слабость (если не полное отсутствие) внутреннего обмена, а, точнее, внутренней торговли. Это и понятно, ибо ремесло у восточных славян VIII—IX вв., как мы знаем, переживало стадию общинного ремесла, которое прочно связывало ремесленников с родовыми общинами. И только позднее, когда родоплеменной строй пал, разрушилось и общинное ремесло; ремесленники же, оседая, как уже отмечалось, вокруг городов, резко увеличили ремесленное население, благодаря чему города приобретают свойство центров ремесла и торговли.

Итак, город, подобно любому социальному явлению, эволюционировал. Но его сущность центра общественных связей (различных по своему характеру в разное время), организующего и обеспечивающего жизнедеятельность тех или иных социумов, сложившихся в определенной сложности систему, оставалась постоянной. Менялось лишь существо и набор этих связей.

Наконец, последний сюжет, на котором хотелось бы несколько задержаться: социальная классификация ремесла. По мнению Б.А. Рыбакова, древнерусские ремесленники состояли из нескольких групп. Это — «общинные деревенские ремесленники, ремесленники-холопы на княжеском дворе и свободные городские ремесленники на посадах». Данные «категории ремесленников, а также и развитие их исторических судеб, совершенно аналогичны судьбам ремесленников в западных странах классического феодализма. Киев, Чернигов, Галич, Владимир, Смоленск, Новгород, Псков и целый ряд других городов жили в XI—XIII вв. той же жизнью, что и вся Европа и связанные с нею страны Ближнего Востока. Русские ремесленники в своем развитии шли теми же путями, что и их английские, французские, итальянские, византийские и арабские собратья».³⁴⁰ Мысль Б.А. Рыбакова о наличии в Древней Руси трех основных групп ремесленников поддержал Я.Н. Щапов.³⁴¹ Исследователь Киева П.П. Толочко подразделяет местное ремесло на вотчинное, монастырское и свободное.³⁴² А другой специалист в области истории ремесленного производства на Руси Б.А. Колчин полагает, что до 20—30-х годов XII столетия древнерусское ремесло функционировало как вотчинное, а затем — как свободное мелкотоварное, развивающееся наряду с вотчинным.³⁴³

Прежде всего нам представляется лишенным должного историзма утверждение о том, что «развитие судеб» ремесленников в Киевской Руси было якобы совершенно аналогично процессам, наблюдаемым «в западных странах классического феодализма». Вообще надо заметить, что среди наших ученых стало признаком «хорошего тона» подгонять древнерусскую историю под историю стран Западной Европы, а прогрессивные тенденции в древнерусском обществе измерять степенью их соответствия западным образцам, отклонение от которых воспринимается нередко как проявление отсталости. Один из типичных примеров, относящихся к рассматриваемой нами сейчас тематике, — суждения М.Н. Тихомирова о городском ремесле и торговле в Древней Руси. По его словам, на Руси, как в Западной Европе, «городская торговля способствовала развитию городских вольностей».³⁴⁴ В древнерусских городах он находит ремесленные объединения, аналогичные цеховым организациям в западноевропейских городах. При этом, обращаясь к вопросу о ремесленных корпорациях на Руси, М.Н. Тихомиров заранее оговаривается, что в этом вопросе он будет «исходить не из общих положений, а из чисто конкретных данных». Но тут же автор констатирует отсутствие прямых указаний в источниках на объединения ремесленников в домонгольской Руси. Поэтому ему приходится теоретически предполагать их существование, опираясь на общие представления о «структуре феодального общества».³⁴⁵ Для обоснования такого приема М.Н. Тихомиров ссылается на «Немецкую идеологию» К. Маркса и Ф. Энгельса, в частности, на следующий текст этого труда: «В городах, которые средневековье не получило в готовом виде из прошлой истории, а которые заново были образованы освободившимися крепостными, — в этих городах единственной собственностью каждого индивида, если не считать принесенного им с собой небольшого капитала, который весь почти заключался в самых необходимых ремесленных инструментах, был особый вид труда данного индивида. Конкуренция постоянно прибывавших в город беглых крепостных; непрерывная война деревни против, города, а следовательно, и необходимость организации городской военной силы; узы общей собственности на определенную специальность; необходимость в общих зданиях для продажи своих товаров — ремесленники были в ту пору одновременно и торговцами — и связанное с этим недопущение в эти здания посторонних; противоположность интересов отдельных ремесел между собой; необходимость охраны с таким трудом усвоенного ремесла; феодальная организация всей страны — таковы были причины объединения работников каждого отдельного ремесла в цехи».³⁴⁶ Приведя далее высказывание К. Маркса и Ф. Энгельса о том, что «феодальной структуре землевладения соответствовала в городах корпоративная собственность, феодальная организация ремесла», М.Н. Тихомиров говорит: «Как видим, феодальная организация ремесла в городе вытекает из природы феодализма. Город без этого является каким-то иным, не феодальным городом».³⁴⁷ Под этим углом зрения автор, убежденный в господстве феодальных отношений в Древней Руси, и рассматривает сравнительно немногочисленные косвенные факты, которые, как ему кажется, свидетельствуют о зачатках ремесленных организаций XI—XIII вв., однотипных по своей природе цеховым объединениям.

По К. Марксу и Ф. Энгельсу, феодальная структура и организация всей страны — вот коренная причина возникновения цехов. Между тем Киевская Русь еще не стала феодальной. Примерно до второй половины X в. в ней превалировали родоплеменные институты, а с конца X — начала XI столетий она вступила в переходный период от доклассового строя к классовому, который продолжался до Батыева нашествия. Это было время зарождения классов, начала складывания феодального общества. Исследователь наблюдает лишь первые, слабовыраженные ростки феодализма.³⁴⁸ Этим и объясняется отсутствие прямых указаний источников на ремесленные организации типа цехов западного средневековья. Таких организаций на Руси XI—XII вв. попросту не было.

С учетом общественного развития Древней Руси и должна проводиться социальная классификация ремесла. Когда у восточных славян отдельные виды ремесленной деятельности отпочковались в самостоятельные занятия, ремесло стало общинным и сохраняло это качество до распада родоплеменного строя. Довольно рано появляется владельческое, господское ремесло. Ведь в ходе многочисленных войн в плен могли попадать ремесленники, которые обращались в рабство и делались собственностью восточнославянских князей и дружинников. Вероятно, ориентация общинного ремесла и господского была разной: первое удовлетворяло хозяйственные потребности, а второе — бытовые и, возможно, военные (изготовление оружия и боевого снаряжения).

По мере разложения родоплеменных отношений, общинное ремесло переходит в индивидуальное свободное ремесло, городское и сельское, дополнявшие друг друга. Появление вотчины, сперва княжеской, а потом боярской и церковно-монастырской (X—XI вв.), означало превращение господского ремесла в вотчинное. Это вотчинное ремесло было нацелено на удовлетворение не только бытовых, но и хозяйственных нужд древнерусской знати, поскольку сама вотчина являлась хозяйственным заведением. Вотчинные ремесленники — по преимуществу рабы.

На Руси XI—XII вв. мы наблюдаем существование как свободного ремесла (городского и сельского), так и вотчинного. Необходимо подчеркнуть, что свободное ремесло играло в экономике Древней Руси несравненно более важную роль, чем вотчинное.

Примечания

1. Ключевский В.О. Боярская дума Древней Руси. Пг., 1919. С. 11.

2. См.: Грушевский М.С. Істория України-Русі: В 10 т. Киев, 1913. Т. 1.

3. Покровский М.Н. Избр. произведения. Кн. 1. М., 1966. С. 85.

4. Там же. С. 87—88.

5. Там же. С. 87—89.

6. Там же. С. 89—90.

7. Покровский М.Н. Очерк истории русской культуры. Ч. 1. М.; Л., 1925. С. 32.

8. Там же. С. 33.

9. Там же. С. 34.

10. Там же. С. 35.

11. Рожков Н.А. Русская история в сравнительно-историческом освещении: В 12 т. Пг., 1919. Т. 1. С. 76.

12. Там же. С. 77, 78.

13. Там же. С. 147—149.

14. Там же. С. 150, 151.

15. Кулишер И.М. 1) Очерк истории русской промышленности. Пг., 1922. С. 6—7; 2) История русского народного хозяйства: В 2 т. М., 1925. Т. 1. С. 12—13, 54.

16. Кулишер И.М. История русского народного хозяйства. Т. 1. С. 57.

17. Лященко П.И. История русского народного хозяйства. М.; Л., 1927. С. 29.

18. Там же. С. 29, 31.

19. Там же. С. 66.

20. Готье Ю. Железный век в Восточной Европе. М.; Л., 1930. С. 243.

21. Третьяков П.Н. Подсечное земледелие в Восточной Европе // Изв. ГАИМК. Т. XIV. Вып. 1. С. 1, 33.

22. Там же. С. 4, 5.

23. Там же. С. 8—9.

24. Там же. С. 4.

25. Там же. С. 20.

26. Там же. С. 26.

27. Греков Б.Д. Рабство и феодализм в Древней Руси // Изв. ГАИМК. Вып. 86. 1934. С. 15.

28. Там же. С. 14.

29. Там же. С. 25, 28.

30. См.: Покровский М.Н. Очерк истории русской культуры. Ч. 1. С. 50—52; Арциховский А.В. Социологическое значение эволюции земледельческих орудий // Труды социологической секции РАНИОН. I. 1927.

31. Греков Б.Д. Рабство и феодализм... С. 21.

32. Бахрушин С.В. Некоторые вопросы истории Киевской Руси // Историк-марксист. № 3. 1937. С. 166.

33. Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1949. С. 33, 34.

34. Там же. С. 34—35; см. также: Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 36—37. — В академических «Очерках истории СССР» Б.Д. Греков снова рассматривает производственные занятия восточных славян и древнерусского населения. Здесь он акцентирует внимание на социальных последствиях изменений в технике земледелия. «Древнее подсечное хозяйство, — утверждает он, — соответствовало первобытнообщинному строю, земледелие пашенное положило основание частной собственности на землю и делению общества на классы». Победа пашенного земледелия изменила и облик восточнославянских поселений: «К VII—VIII вв. вместо старого типа родовых поселков появляются неукрепленные сельские поселения с земледельческим и ремесленным населением, а также центры ремесла и торговли, представлявшие собой обычно крепости-города». В XI — начале XII в. Б.Д. Греков наблюдает дальнейшее развитие сельскохозяйственного производства. Переложная, или залежная система являлась основной. Охота была ориентирована главным образом на добычу пушнины. Большое значение имела рыбная ловля. Продолжало существовать и бортничество Но если в сельском хозяйстве был заметен значительный прогресс, то охота, рыболовство и бортничество сохраняли архаические черты. (Очерки истории СССР: Период феодализма IX—XV вв. / Под ред. Б.Д. Грекова. Ч. 1. М., 1953. С. 59, 114—117)

35. Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л., 1939. С. 7.

36. Там же. С. 6, 8.

37. Мавродин В.В. Очерки истории Левобережной Украины. Л., 1940. С. 78.

38. Там же. С. 80—81.

39. Там же. С. 82.

40. Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 116.

41. Там же. С. 125.

42. См. также: Мавродин В.В. Очерки истории СССР: Древнерусское государство. М., 1956. С. 39—47.

43. Третьяков П.Н. Восточнославянские племена. М., 1953. С. 266—272.

44. История культуры Древней Руси: В 2 т. / Под ред. Н.Н. Воронина и др. М.; Л., 1948. Т. 1. С. 47—77.

45. Там же. С. 49.

46. Там же. С. 49—50.

47. Там же. С. 51—52.

48. Там же. С. 54—56.

49. Там же.

50. Там же. С. 56—58, 64—65.

51. Там же. С. 63—64.

52. Там же. С. 71.

53. Там же. С. 58.

54. Там же. С. 72.

55. Там же. С. 75—77.

56. Имели место, разумеется, и исключения Так, С.Г. Струмилин пытался обосновать тезис об отсталости земледелия у славян, которое, по его мнению, не могло даже обеспечить население необходимыми для жизни продуктами. (Струмилин С.Г. 1) К истории земледельческого труда в России // ВЭ. 1949. № 2; 2) Очерки экономической истории России. М., 1960. С. 135.) Возражения С.Г. Струмилину см.: Корнеев А. К история земледелия в России // ВЭ. 1949. № 7.

57. В этой связи следует отметить как весьма ценный труд М.Е. Лобашева по истории русского животноводства, в том числе и по истории животноводства в Киевской Руси. М.Е. Лобашев пришел к выводу о довольно высоком уровне развития животноводства в Древней Руси (Лобашев М.Е. Очерки по истории русского животноводства. М.; Л., 1954).

58. Очерки по истории русской деревни X—XIII вв. / Под ред. Б.А. Рыбакова. М., 1956. С. 20—75.

59. Там же. С. 76—93.

60. Там же. С. 82—86.

61. Там же. С. 92—93.

62. Там же. С. 105.

63. Там же. С. 107, 109.

64. Там же. С. 110—112.

65. Там же. С. 126.

66. Там же. С. 117.

67. Там же. С. 117—125.

68. Там же. С. 131.

69. Там же. С. 129.

70. Там же. С. 131—132.

71. Там же. С. 132—136.

72. Там же. С. 138.

73. Цалкин В.И. 1) Палефауна Старой Рязани // КСИИМК. XXI. 1947; 2) Домашние и дикие животные Старой Рязани // МИА. № 49. 1955; 3) Фауна из раскопок в Гродно // МИА. № 41. 1954; 4) Материалы для истории животноводства и охоты в Древней Руси // МИА. № 53. М. 1956—5) Основные задачи изучения костей животных из раскопок памятников материальной культуры // КСИИМК. 58. 1958; 6) Животноводство и охота в лесной полосе Восточной Европы в раннем железном веке // МИА. № 107. 1962; 7) Древнее животноводство племен Восточной Европы и Средней Азии // МИА. № 135. 1966; 8) Фауна из раскопок боршевских и роменских городищ // СА. 1969. № 4; 9) Древнейшие домашние животные Восточной Европы. М., 1970.

74. Мавродин В.В. 1) Охота на редких животных в Древней Руси // Охота и охотничье хозяйство. 1965. № 5; 2) Охота в Киевской Руси // Охотничьи просторы. Т. 18. М. 1962; 3) Во времена Киевской Руси // Охота и охотничье хозяйство. 1970. № 12.

75. Куза А.В. Рост общественного разделения труда в Древней Руси // Ленинские идеи в изучении первобытного общества, рабовладения и феодализма / Под ред. П.И. Засурцева и др. М., 1970.

76. См.: Кирьянов А.В. 1) К вопросу о земледелии в Новгородской земле в XI—XII вв. // КСИИМК. 47. 1952; 2) История земледелия Новгородской земли / МИА. № 65. 1959; Довженок В.И. 1) Об уровне развития земледелия в Киевской Руси // ИСССР. 1960. № 5; 2) Землеробство древньої Русі до середины XIII ст. Київ, 1961; Петров В.П. Подсечное земледелие. Киев, 1968; Краснов Ю.А. 1) К истории раннего земледелия в лесной полосе восточно-европейской части СССР // СА. 1965. № 2; 2) О возникновении пашенного земледелия в лесной полосе Восточной Европы // СА. 1968. № 2; Слободин В.М. 1) К вопросу о развитии и смене систем земледелия // Материалы по истории земледелия / Под ред. Б.Д. Грекова. Сб. I. М., 1952; 2) О возникновении и развитии паровой системы земледелия на территории России в период феодализма // ЕАИ за 1963 г. Вильнюс, 1964; Кирьянов А.В. Земледелие восточного славянства // Возникновение и развитие земледелия / Под ред. В.Д. Блаватского, А.В. Никитина. М., 1967; Рафалович И.А. Земледелие у ранних славян Молдавии VI—IX вв. // Далекое прошлое Молдавии / Под ред. Л.П. Полевого. Кишинев, 1969.

77. Мавродин В.В. К вопросу о развитии производительных сил в земледелии восточных славян и о связи этого процесса с разложением первобытнообщинных отношений // Проблемы отечественной и всеобщей истории / Под ред. В.Г. Ревуненкова. Л., 1969.

78. Монгайт А.Л. Рязанская земля. М., 1961. С. 258.

79. Там же. С. 260.

80. Там же. С. 262.

81. Там же. С. 264, 265.

82. Там же. С. 266.

83. Там же. С. 267.

84. Там же. С. 267—268.

85. Там же. С. 262: см. также: Монгайт А.Л. Старая Рязань. М., 1955. С. 164—168.

86. Никольская Т.Н. Земля вятичей. М., 1981. С. 239.

87. Там же.

88. Там же. С. 244—247.

89. Там же. С. 248.

90. Седов В.В. Сельские поселения центральных районов Смоленской земли (VII—XV вв.). М., 1960. С. 73—74, 103—108.

91. Там же. С. 103.

92. Там же. С. 75—76.

93. Там же. С. 74—75.

94. Там же. С. 76—77.

95. Там же. С. 77—78.

96. Там же. С. 77.

97. Алексеев Л.В. Смоленская земля в IX—XIII вв. М., 1980. С. 118.

98. Там же. С. 119—120.

99. Алексеев Л.В. Полоцкая земля в IX—XIII вв. М., 1966. С. 111.

100. Там же. С. 112, 114—115.

101. Там же. С. 115, 118.

102. Там же. С. 119—120.

103. Там же. С. 120—121.

104. Штыхов Г.В. 1) Древний Полоцк IX—XIII вв. Минск, 1975. С. 98—99; 2) Города Полоцкой земли (IX—XIII вв.). Минск, 1978. С. 118—120.

105. Штыхов Г.В. 1) Древний Полоцк.. С. 99—100; 2) Города Полоцкой земли... С. 120—121.

106. Штыхов Г.В. Древний Полоцк... С. 100.

107. Штыхов Г.В. Города Полоцкой земли... С. 121.

108. Там же.

109. Штыхов Г.В. 1) Древний Полоцк... С. 100; 2) Города Полоцкой земли... С. 121.

110. Федоров Г.В. Население Прутско-Днестровского междуречья а I тысячелетии н. э. М., 1960. С. 203—204.

111. Там же. С. 205.

112. Там же. С. 204.

113. Там же.

114. Там же. С. 205.

115. Федоров Г.Б. Древнерусская культура Поднестровья X—XII вв. // Древняя культура Молдавии / Под ред. В.С. Зеленчука. Кишинев. 1974. С. 114—116.

116. Рафалович И.А. Славяне VI—IX веков в Молдавии. Кишинев, 1972. С. 102—107.

117. Там же. С. 111, 114.

118. Там же. С. 119.

119. Там же. С. 124; см. также: Рафалович И.А. Культура славян Молдавии VI—IX вв. // Древняя культура Молдавии. С. 90—91.

120. Тимощук Б.О. Слов'яни Північної Буковини V—IX ст. Київ, 1976. С. 101.

121. Там же. С. 102—103.

122. Там же. С. 103, 194. 119, 144.

123. Там же.

124. Рыбаков Б.А. Предпосылки образования древнерусского государства // Очерки истории СССР: Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР III—IX вв. // Под ред. Б.А. Рыбакова. М., 1958. С. 831.

125. Там же. С. 832—835; см. также: Рыбаков Б.А. Предпосылки образования Русского государства // История СССР с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции: В 6 т. / Под ред. С.А. Плетневой, Б.А. Рыбакова. М., 1966. Т. 1. С. 354—356.

126. Ляпушкин И.И. Городище Новотроицкое. М.; Л., 1958.

127. Ляпушкин И.И. Днепровское лесостепное Левобережье в эпоху железа. М.; Л., 1961.

128. Ляпушкин И.И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства. Л., 1968. С. 134—136.

129. Там же. С. 134—140.

130. Там же. С. 140—141.

131. См. также: Ляпушкин И.И. 1) Городище Новотроицкое. Л., 1958; 2) Днепровское лесостепное левобережье в эпоху железа. Л., 1961.

132. Русанова И.П. Славянские древности VI—VII вв. М., 1976. С. 50.

133. Там же. С. 49.

134. Там же. С. 50—51.

135. Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства и формирование древнерусской народности. М., 1971. С. 16, 17.

136. Там же. С. 22, 23.

137. Там же. С. 23—24.

138. Там же. С. 24.

139. Там же. С. 30.

140. Там же. С. 25.

141. Там же. С. 27—28, 31—32.

142. Там же. С. 30.

143. Шапиро А.Л. Проблемы социально-экономической истории Руси XIV—XVI вв. Л., 1977. С. 19, 78.

144. Там же. С. 41, 78.

145. Там же. С. 78.

146. Там же. С. 16.

147. Там же. С. 78.

148. Пьянков А.П. Происхождение общественного и государственного строя Древней Руси. Минск, 1980. С. 56—57.

149. Там же. С. 62—130.

150. Эволюция феодализма в России/В. И. Буганов, А.А. Преображенский, Ю.А. Тихонов. М., 1980. С. 19.

151. Там же. С. 27.

152. 2 Там же. С. 20, 28.

153. См.: Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974. С. 45—73.

154. Седов В.В. Восточные славяне в VI—XIII вв. М., 1982. С. 236.

155. Там же. С. 238.

156. Там же. С. 239.

157. Там же. С. 247.

158. Древняя Русь. Город, замок, село / Под ред. Б.А. Колчина. М., 1985. С. 219, 221.

159. Там же. С. 221.

160. Там же. С. 225—226.

161. Там же. С. 231—233.

162. Там же. С. 231.

163. См.: Пьянков А.П. Происхождение общественного и государственного строя Древней Руси. С. 104—105, 112—113.

164. См., напр.: Шапиро А.Л. Проблемы социально-экономической истории Руси XIV—XVI вв. С. 78.

165. Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. С. 26—43.

166. См.: Мавродин В.В., Фроянов И.Я. В.И. Ленин и некоторые проблемы истории Киевской Руси // Вестн. Ленингр. ун-та. Сер. История, язык, литература. 1970. № 8. С. 89.

167. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 17. С. 83.

168. См.: Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. С. 33—42.

169. См.: Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси: Феодальная Русь и кочевники. М., 1967. С. 193, 201.

170. Перед нами, следовательно, длительный и сложный процесс перехода от рода к большесемейному союзу, а затем — к малой семье.

171. См.: Александров В.А. Типология русской крестьянской семьи в эпоху феодализма // ИСССР. 1981. № 3.

172. Раскин Д.И., Фроянов И.Я., Шапиро А.Л. О формах черного крестьянского землевладения XIV—XVII вв. // Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России // Под ред. Н.Е. Носова. Л., 1972. С. 9—14.

173. Покровский М.Н. Очерк истории русской культуры. Ч. 1. С. 53, 59.

174. Там же. С. 59.

175. Рожков Н.А. Русская история... Т. 1. С. 151, 152.

176. Кулишер И.М. 1) Очерк истории русской промышленности С. 13; 2) История русского народного хозяйства. Т. 1. С. 116.

177. Кулишер И.М. 1) Очерк... С. 19—21; 2) История... С. 122—123.

178. Кулишер И.М. 1) Очерк... С. 15—16; 2) История... С. 118.

179. Лященко П.И. История русского народного хозяйства. С. 33.

180. Там же. С. 102, 103.

181. Там же. С. 104—107.

182. Гессен В.Ю. К истории ремесленного труда в Древней Руси (10—15 вв.) // Архив истории труда в России. Кн. 4. 1922. С. 48.

183. Там же. С. 48—56; Кн. 5. 1922. С. 89—96.

184. Лященко П.И. История русского народного хозяйства. С. 104.

185. См.: Греков Б.Д. Феодальные отношения в Киевском государстве. М.; Л., 1936. С. 124—126: М.; Л., 1937. С. 153—156.

186. Греков Б.Д. Киевская Русь. М.; Л., 1939. С. 151—155.

187. Там же. С. 151, 153.

188. Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. С. 12—14.

189. См. напр. Третьяков П.Н. Восточнославянские племена. М.; Л., 1948. М., 1953.

190. См.: История культуры Древней Руси. Т. 1. С. 68—181.

191. Рыбаков Б.А. Ремесло Древней Руси. М., 1948.

192. Там же. С. 35—71.

193. Там же. С. 71—99.

194. Там же. С. 73, 76—77, 85.

195. Там же. С. 97—99.

196. Там же. С. 120—202.

197. Там же. С. 432.

198. Там же. С. 433.

199. Тихомиров М.Н. Древнерусские города. М., 1956. С. 69.

200. Там же. С. 69—92, 127—137, 141—147.

201. Там же. С. 92.

202. Там же. С. 70.

203. Левинсон-Нечаева М.Н. Ткачество // Очерки по истории русской деревни X—XIII вв. / Под ред. Б.А. Рыбакова. М., 1959.

204. Левашова В.П. 1) Обработка кожи, меха и других видов животного сырья // Там же; 2) Изделия из дерева, луба и бересты // Там же.

205. Мальм В.А. Производство глиняных изделий // Там же.

206. См.: Колчин Б.А. Черная металлургия и металлообработка в Древней Руси (Домонгольский период) // МИА. № 32. 1953; Успенская А.В. Металлургическое производство по материалам древнерусских селищ // Очерки по истории русской деревни X—XIII вв.

207. Каргер М.К. Древний Киев: В 2 т. М.; Л., 1958. Т. 1; см. также: Толочко П.П. 1) Киев и Киевская земля в эпоху феодальной раздробленности XII—XIII веков. Киев, 1980; 2) Древний Киев. Киев, 1983.

208. Засурцев П.И. Новгород, открытый археологами. М., 1967.

209. Монгайт А.Л. Рязанская земля; Никольская Т.Н. Земля вятичей...; Алексеев Л.В. 1) Полоцкая земля в IX—XIII вв.; 2) Смоленская земля в IX—XIII вв.; Штыхов Г.В. 1) Древний Полоцк II—XIII вв.; 2) Города Полоцкой земли IX—XIII в.

210. Ляпушкин И.И. Славяне Восточной Европы... С. 142, 144—148.

211. Рафалович И.А. Славяне VI—IX веков в Молдавии. С. 132, 133.

212. Там же. С. 179.

213. Там же. С. 125.

214. Тимощук Б.О. Слов'яни Північної Буковини V—IX ст. С. 105—106.

215. Там же. С. 106, 107.

216. Там же. С. 109.

217. Там же. С. 115—118.

218. Кирпичников А.Н. 1) Древнерусское оружие. Вып. 1, 2. Л., 1966; Вып. 3. Л., 1971; 2) Военное дело на Руси IX—XV вв.: Автореф. ... док. дис. М., 1975.

219. Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси IX—XV вв. С. 13.

220. Кирпичников А.Н. Снаряжение всадника и верхового коня на Руси IX—XIII вв. Л., 1973. С. 16, 57, 70.

221. Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие. Вып. 2. С. 67; Вып. 3. С. 73.

222. См.: Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 197.

223. Щапова Ю.Л. Стекло Киевской Руси. М., 1972. С. 25.

224. Там же. С. 188, 189.

225. Там же. С. 78, 172, 191—192.

226. Там же. С. 82, 190.

227. Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства и формирование древнерусской народности. С. 33.

228. Там же. С. 35—37.

229. Авдусин Д.А. Материальная культура Древней Руси // ВИ. 1972. № 7. С. 105—106.

230. Там же. С. 109—110.

231. Там же. С. 110, 111.

232. Шапиро А.Л. Проблемы... С. 86—87.

233. Там же. С. 89—90.

234. Там же. С. 93.

235. Там же. С. 92.

236. Преображенский А.А. Промышленность Древней Руси II—XIII вв. // Эволюция феодализма в России. С. 58—60.

237. Там же. С. 58 — Вопрос о товарном производстве в Древней Руси имеет свою историю. Советские ученые под влиянием критики, направленной против теории торгового капитализма, недооценивали значение товарного производства в России до XVI в. В 1954 г. Л.В. Данилова и В.Т. Пашуто выступили со статьей на эту тему, где говорили о важной роли товарного производства в домонгольской Руси (Данилова Л.В., Пашуто В.Т. Товарное производство на Руси до XVII в. // ВИ. 1954. № 1.) Однако их наблюдения тогда сочли ошибочными. (Тихомиров М.Н. Древнерусские города. С. 93) Теперь мы можем сказать, что Л.В. Данилова и В.Т. Пашуто были на верном пути.

238. Там же. С. 58—59.

239. Седов В.В. Восточные славяне в VI—XIII вв. С. 241.

240. Там же. С. 240—241.

241. Там же. С. 242.

242. Там же. С. 239—240.

243. Древняя Русь Город, замок, село. С. 243—244.

244. Там же. С. 244.

245. Там же. С. 244—274.

246. Святловский В.В. Примитивно-торговое государство как форма быта СПб., 1914. С. 7—8.

247. Покровский М.Н. Избр. произведения. Кн. 1. С. 132—146; Рожков Н А. Русская история... Т. 1. С. 153—158; Лященко П.И. История русского народного хозяйства С. 115—122; Кулишер И.М. История русского народного хозяйства. Т. 1. С. 127—147; и др.

248. Рожков Н.А. Русская история. С. 155; Кулишер И.М. История. С. 129.

249. Рожков Н.А. Русская история. С. 154; Кулишер И.М. История. С. 143.

250. Лященко П.И. История. С. 109.

251. Там же. С. 112.

252. Рубинштейн Н.Л. Западные пути торговли Украины — Руси // Вісник Одеської комісії краєзнавства. Ч. 2—3. Одесса. 1925.

253. Рождественский С.В. Невско-Ладожский бассейн в истории военно-торговых путей до XVIII в. // Труды Ленинградского об-ва изучения местного края. Т. 1. 1927.

254. Брим В.А. Путь из варяг в греки // Изв. АН СССР. Сер. Обществ, науки. 1931. № 2.

255. Любомиров П.Г. Торговые связи Руси с Востоком в VIII—IX вв. // Учен. зап. Саратовск. ун-та. 1923. Т. 1. Вып. 3. С. 6.

256. Там же. С. 14.

257. Там же. С. 36.

258. Рыбаков Б.А. Ремесло Древней Руси. М., 1948. С. 481.

259. Там же. С. 469—481.

260. История культуры Древней Руси. Т. 1. С. 315—369; см. также: Рыбаков Б.А. Сбыт продукции русских ремесленников в X—XIII вв. // Учен. зап. Моск. ун-та. 1946. Кн. 1. Вып. 93.

261. Очерки истории СССР. С. 143—147.

262. Тихомиров М.Н. Древнерусские города. С. 95—96.

263. Там же. С. 95—104.

264. Там же. С. 114—127; см. также: Тихомиров М.Н. О купеческих и ремесленных объединениях в Древней Руси (XI—XV века) // ВИ. 1945. № 1.

265. Фехнер М.В. К вопросу об экономических связях древнерусской деревни // Очерки по истории русской деревни X—XIII вв. С. 173.

266. Фехнер М.В. Некоторые сведения археологии по истории русско-восточных экономических связей до середины XIII в. // Международные связи России до XVIII в. / Под ред. А.А. Зимина, В.Т. Пашуто. М., 1961. С. 49, 51.

267. Там же. С. 52—54.

268. Лимонов Ю.А. Из истории восточной торговли Владимиро-Суздальского княжества // Там же. С. 60.

269. Там же. С. 55, 56.

270. Там же. С. 59, 63.

271. Монгайт А.Л. Рязанская земля. С. 87, 88, 90.

272. Там же. С. 318, 324, 326, 329.

273. Там же. С. 327.

274. Смирнов А.П. Древняя Русь и Волжская Болгария // Славяне и Русь / Под ред. Е.И. Крупнова. М., 1968. С. 167—172.

275. Вилинбахов В.Б. Балтийско-Волжский путь // СА. 1963. № 3. С. 126.

276. Там же. С. 130; см. также: Вилинбахов В.Б. Балтийские славяне и Русь // Slavia occidentalis. Т. 22. Poznan, 1962. S. 273—274.

277. Вилинбахов В.Б. 1) Балтийские славяне и Русь; 2) Балтийско-Волжский путь; 3) Несколько замечаний о легендах Великого Новгорода и древнейших межславянских связях // Вестн. Ленингр. ун-та. Сер. История, язык, литература. 1963. № 14; 4) Древнейшее русское известие о походе новгородцев «за море» // ВИ. 1963. № 1.

278. Алексеев Л.В. Полоцкая земля в IX—XIII вв. М., 1966. С. 83.

279. Там же. С. 106, 107.

280. Там же. С. 83, 84.

281. Там же. С. 108.

282. Там же. С. 109.

283. Гуревич Ф.Д. Ближневосточные изделия в древнерусских городах Белоруссии // Славяне и Русь. С. 34, 35; Гуревич Ф.Д., Джанполдян Р.М., Малевская М.В. Восточное стекло в Древней Руси. Л., 1968.

284. Янин В.Л. Денежно-весовые системы русского средневековья Домонгольский период. М., 1956. С. 105.

285. Кропоткин В.В. Новые материалы по истории денежного обращения в Восточной Европе в конце VIII — первой половине IX в. // Славяне и Русь. С. 76.

286. Кропоткин В.В. Клады византийских монет на территории СССР. М., 1962. С. 11, 14—15.

287. Там же. С. 15, 17, 18.

288. Кропоткин В.В. Экономические связи Восточной Европы в I тысячелетии нашей эры. М., 1967. С. 4.

289. Там же. С. 44, 47.

290. Там же. С. 44—45.

291. Там же. С. 117. — В.В. Кропоткин считает, что экономические связи Восточной Европы с Византией прекращаются почти целиком в конце IV в. н э, оживляясь лишь «у племен Юго-Восточной Европы в связи с образованием Хазарского каганата в VII в. н. э.». (Там же)

292. Там же. С. 119, 126.

293. См.: Потин В.М. 1) Особенности притока западноевропейских динариев X—XI вв. и их распространение на территории Древней Руси // Записки Одесского Археологического общества. Т. 1 (34). Одесса, 1960; 2) Некоторые вопросы торговли Древней Руси по нумизматическим данным // Вестн. истории мировой культуры. 1964. № 4; 3) Причины прекращения притока западноевропейских монет на Русь в XII в. // Международные связи России до XVII в.; 4) Находки западноевропейских монет на территории Древней Руси и древнерусские поселения // Нумизматика и эпиграфика / Под ред. Д.Б. Шелова. М., 1962. Т. 3; Усачев Н.Н. К оценке западных внешнеторговых связей Смоленска в XII—XIV вв. // Международные связи России до XVII в; Фехнер М.В. Некоторые данные археологии по торговле Руси со странами Северной Европы в X—XI вв. // Новое о прошлом нашей Родины / Под ред. В.А. Александрова и др. М., 1967; Чернышев Н.А. О технике и происхождении «франкских» мечей, найденных на Днепрострое в 1928 году // Скандинавский сборник. Вып. IV. Таллин. 1963.

294. Даркевич В.П. Произведения западного художественного ремесла в Восточной Европе (в X—XIV вв.). М., 1966; Мугуревич Э.С. Латвия и соседние земли в X—XIII вв. Рига, 1965; Потин В.М. Древняя Русь и европейские государства в X—XIII вв. Л., 1968.

295. Потин В.М. Древняя Русь и европейские государства в X—XIII вв. С. 23, 30, 46.

296. Там же. С. 46.

297. Там же. С. 41.

298. Там же. С. 58—69.

299. Там же. С. 47—48, 52.

300. Там же. С. 101—125.

301. Там же. С. 128—150.

302. Там же. С. 155—171.

303. Там же. С. 172—195.

304. Там же. С. 201—213.

305. Там же. С. 218—231.

306. Новосельцев А.П., Пашуто В.Т. Внешняя торговля Древней Руси (до середины XIII в.) // ИСССР. 1967. № 3. С. 81, 82.

307. Там же. С. 82.

308. Там же. С. 82—104.

309. Там же. С. 104, 105.

310. Там же. С. 105—108.

311. Там же. С. 108.

312. Павулан В.В. Хозяйственное и политическое значение даугавского торгового пути в XIII—XVII вв. // Экономические связи Прибалтики с Россией, Рига, 1968; Кропоткин В.В. 1) Новые материалы денежного обращения в Восточной Европе в конце VIII — первой половине IX в. // Славяне и Древняя Русь; 2) О топографии кладов куфических монет IX в в Восточной Европе // Древняя Русь и славяне / Под ред. Т.В. Николаевой. М., 1978; Рыбаков Б.А. Путь из Булгара в Киев // Древности Восточной Европы / Под ред. Л.А. Евтюховой. М., 1969; Свердлов М.Б. Транзитные пути в Восточной Европе IX—XI вв. // Изв. Всесоюзн. географич. об-ва. 1969. Т. 101. Вып. 6; Носов Е.Н. Нумизматические данные о северной части балтийско-волжского пути конца VIII—X в. // Вспомогательные исторические дисциплины / Под ред. С.Н. Валка, Н.Е. Носова. Т. VIII. Л., 1976; Жучкевич В.А. Дороги и водные пути Белоруссии Историко-географические очерки Минск, 1977; см также: Берштейн-Коган С.В. Путь «из варяг в греки» // Вопросы географии. М., 1950. Сб. 20; Шаскольский И.П. Маршрут торгового пути из Невы в Балтийское море в IX—XIII вв. // Географический сборник, III. М., 1954.

313. Шаскольский И.П. Экономические связи России с Данией и Норвегией в IX—XVII // Исторические связи Скандинавии и России II—XX вв. / Под ред. Н.Е. Носова, И.П. Шаскольского Л., 1970; Кирпичников А.Н., Лебедев Г. С, и др Русско-скандинавские связи в эпоху образования Древнерусского государства IX—XII вв. // Scando-Slavica 1978. Т. 24.

314. Фехнер М.В. Некоторые данные о внешних связях Киева в XII в. // Культура средневековой Руси / Под ред. А.Н. Кирпичникова, П.А. Раппопорта Л., 1974; см. также: Толочко П.П. Древний Киев. С. 160—180.

315. Алексеев Л.В. Смоленская земля в IX—XIII вв.; Усачев Н.Н. О внешней торговле Смоленска в IX—XIV вв. // Материалы по истории Смоленской области / Под ред. Д.И. Будаева, А.Е. Минкина и др Вып. VII. Смоленск, 1970.

316. Янин Л.В. Я послал тебе бересту. М., 1975. С. 197—206; Рыбина Е.А. Археологические очерки истории новгородской торговли. М., 1978; см. также: Вихров В.Е., Колчин Б.А. Из истории торговли Древнего Новгорода // СА. XXIV. 1955.

317. Никольская Т.Н. Земля вятичей.

318. Штыхов Г.В. 1) Древний Полоцк; 2) Города Полоцкой земли...

319. Гуревич Ф.Д. Древний Новогрудок. Л., 1981.

320. См.: Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства и формирование древнерусской народности. С. 37—45; Даркевич В.П. К истории торговых связей Древней Руси: (По археологическим данным) // КСИА. Вып. 138. 1974; Булкин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Археологические памятники Древней Руси IX—XI веков Л., 1978. С. 143—145; Эволюция феодализма в России. С. 71—72, 76—79; Древняя Русь. Город, замок, село. С. 387—399.

321. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 163—164.

322. См.: Кропоткин В.В. К вопросу о развитии товарного производства и денежных отношений у племен Черняховской культуры в III—IV вв. н. э. // Ленинские идеи в изучении первобытного общества, рабовладения и феодализма. С. 153—154; Массон В.М. 1) Ремесленное производство в эпоху первобытного строя // ВИ. 1972. № 3. С. 110; 2) Экономика и социальный строй древних обществ. Л., 1976. С. 63. — В.М. Массон не считает возможным говорить об отделении ремесла от земледелия в данный период по причине слабости обмена. Однако он пишет также о развитии внутриобщинного обмена, хотя и в натуральной форме, проявляя тем самым известную непоследовательность (Массон В.М. Ремесленное производство... С. 117.) Наличие регулярного обмена внутри общины не вызовет сомнений, поскольку налицо разделение труда между земледельцами и ремесленниками. Правда, этот обмен осуществлялся в натуральной форме. Однако характер обмена, будь он натуральным или опосредованным торговлей, не меняет сути дела. Главное в том, насколько профессиональным выступает ремесло. Если им заняты мастера-профессионалы, живущие преимущественно за счет ремесленного труда, есть все основания утверждать, что выделение ремесла состоялось. Именно этот производственный критерий является, по нашему убеждению, решающим. Он и позволяет рассматривать общинное ремесло как отделившееся от земледелия.

323. См.: Кудрявцев М.К. Община и каста в Хиндустане. М., 1971; Зак С.Д. Методологические проблемы развития сельской поземельной общины // Социальная организация народов Африки / Под ред. Д.А. Ольдерогге и др. М., 1975. С. 260—261; Массон В.М. 1) Ремесленное производство... С. 111; 2) Экономика... С. 64—65; Алаев Л.Б. Сельская община в Северной Индии. М., 1981. С. 67—70.

324. Массон В.М. Ремесленное производство... С. 110.

325. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 371.

326. Мавродин В.В., Фроянов И.Я. Об общественном строе восточных славян VIII—IX вв. в свете археологических данных // Проблемы археологии / Под ред. А.Д. Столяра. Вып. II. Л., 1978. С. 131.

327. См., напр.: Тимощук Б.О. Слов'яни Північної Буковини.. С. 109.

328. См.: Кропоткин В.В. К вопросу о развитии товарного производства... С. 154; Массон В.М. 1) Ремесленное производство... С. 110—111, 117; 2) Экономика... С. 63.

329. См.: Мавродин В.В., Фроянов И.Я.Ф. Энгельс об основных этапах разложения родового строя и вопрос о возникновении городов на Руси // Вестн. Ленингр. ун-та Сер. История, язык, литература. 1970. № 20. С. 7—15. — Основные положения этой статьи вызвали у В.В. Карлова удивление по той причине, что авторы якобы искусственно отделяют распад «родовых отношений от формирования феодальных. Не ясно, как можно проводить четкую хронологическую грань между первым и вторым, ведь формирование раннеклассовых, раннефеодальных отношений и было следствием и результатом распада родовых отношений». Кроме того, как полагает В.В. Карлов, авторы «приписывают» М.Н. Тихомирову мысль, что русские города появляются «уже в условиях сложившегося феодализма. Но такого мнения сам М.Н. Тихомиров никогда не высказывал, он отмечал лишь, что рост городов происходил одновременно с развитием феодальных отношений» (Карлов В.В. О факторах экономического и политического развития русского города в эпоху средневековья // Русский город: Историко-методологический сборник / Под ред. В.Л. Янина. М., 1976. С. 34). Если бы В.В. Карлов допускал, что разложение родовых отношений ведет к возникновению не феодального общества, а переходного от доклассового к классовому («дофеодального», по терминологии А.И. Неусыхина), то удивляться он, вероятно, не стал. Далее, никто М.Н. Тихомирову не приписывал сверх того, о чем он говорил. При внимательном чтении статьи В.В. Карлов непременно прочитал бы «Надо иметь в виду, что выход на историческую арену феодализма и городов он (Тихомиров) изображал не последовательно, а параллельно» (Мавродин В.В., Фроянов И.Я. Энгельс об основных этапах разложения родового строя. С. 9).

330. Гуляев В.И. Города-государства майя. М., 1979. С. 16—17.

331. Там же. С. 18.

332. Сюзюмов М.Я. Проблемы возникновения средневекового города в Западной Европе // СВ. 1968. Вып. 31. С. 79.

333. Толочко П.П. Происхождение древнейших восточнославянских городов // Земли Южной Руси в IX—XIV вв. / Под ред. П.П. Толочко Киев, 1985. С. 18.

334. Маркс К. Экономические рукописи 1857—1861 гг. (первоначальный вариант «Капитала»). Ч. 1. М., 1980. С. 470.

335. Там же. С. 475.

336. Там же. С. 470—471.

337. Напомним, что Ф. Энгельс писал о городе — средоточии «племени или союза племен» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 163).

338. Ср.: Гуляев В.И. Города-государства майя. С. 18.

339. См.: Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 232.

340. История культуры Древней Руси... Т. 1. С. 180.

341. Щапов Я.Н. О социально-экономических укладах в Древней Руси XI — первой половины XII в. // Актуальные проблемы истории России эпохи феодализма / Под ред. Л.В. Черепнина. М., 1970. С. 108—109.

342. Толочко П.П. Древний Киев. С. 159.

343. Древняя Русь. Город, замок, село. С. 243—244.

344. Тихомиров М.Н. Древнерусские города. С. 186.

345. Там же. С. 127, 128.

346. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 50—51.

347. Тихомиров М.Н. Древнерусские города. С. 129.

348. См.: Фроянов И.Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница