Глава двенадцатая

XVII век по сравнению с предыдущим столетием нам представляется веком переходным. Только XVIII в. составляет «новую» эпоху по сравнению а XVI. И в сфере социально-экономических отношений, и в области общественной мысли в XVII в. обнаруживаются явления, вполне определившиеся только в XVIII столетии.

В какой-то мере правы составители общих обзоров нашего времени, на страницах которых, при изложении событии XVII и XVIII вв., о летописании в собственном смысле слова не говорится ничего. Во-первых, до последнего времени о летописании этой поры очень мало было известно, а во-вторых, в истории летописания начинается перелом, упадок. Летописание в Пскове и Новгороде составляет все же исключение.

Однако новые данные позволяют внести существенную поправку в наши представления. Не только в XVII в., но и в начале XVIII в., в петровское время, были попытки составления официальных летописных сводов.

Справедливо указывали, что для самого правительства (в Москве, во всяком случае) летопись с конца XVI в. теряла значение в качестве хранилища государственных документов с развитием государственной документации, приказного делопроизводства и архивного дела. Но был и другой смысл поддерживать официальное летописание: оправдание правительственной деятельности, прославление государства и руководящих лиц. В этом смысле, особенно в XVI в., в летописных сводах идея провиденциализма приспособлялась к интересам государственной власти. В XVII в. значительное распространение имели хронографы.

В свете новых данных выясняется судьба Никоновской летописи в истории русского летописания XVII—XVIII вв. Ее клали в основу некоторых больших сводов, дополняя другим материалом, в частности, материалом новгородской владычной летописи¹.

От XVII в. сохранились и следы летописания патриаршего направления, и летописцев, вышедших из кругов, близких к светской власти.

До последнего времени «патриаршие» летописцы известны не были. Об их существовании высказывали только предположения, основанные на некоторых литературных указаниях и на анализе так называемой «рукописи Филарета» и «Нового летописца»². Обследование, произведенное нами, позволило ввести в научный оборот с этой точки зрения свежий материал.

В предыдущей главе мы рассматривали летописный свод, хранящийся в ГБЛ, Муз. № 2422, который начинается с «Летописца патриарха Никифора» и кончается рассказом об учреждении патриаршества. Мы пришли к выводу, что его появление было обязано этому событию. Находим подтверждение такому выводу и убеждаемся, что та же летописная традиция продолжалась.

Так, дошел до нас летописец, родственный летописному своду ГБЛ., Муз. № 2422, В котором текст не кончается рассказом об учреждении патриаршества, но продолжен далее и кончается восхвалением посаженного в «заточение» (в Москве) патриарха Гермогена и словами о кровопролитии, учиненном врагами в столице, ими захваченной.

Летописец этот находится в Уваровском собрании ГИМ на лл. 113—287 в составе сборника под шифром № 593 (1842). Сборник описан был Леонидом³ (довольно формально), но о содержании летописца почти ничего не сообщалось⁴.

Начинается он прямо с известия 6415 г. («Иде Олег на Греки, а Игоря остави в Киеве...» и т. д.). Родство летописца со сводом ГБЛ, Муз. № 2422 не подлежит сомнению. Приведем некоторые данные. В обоих находим, например, одинаковые выборки из Никоновской летописи: под 6807 г. — о Федоре Ярославском (Увар., л. 188 об.); под 6882 г. — рассказ о поставлении г. Серпухова и монастыря с помощью Сергия Радонежского (Увар., лл. 192 об. — 193); под 6934 г. в обоих сводах помещено только сообщение о смерти Андрея Владимировича Радонежского (Увар., л. 198); под 6935 г. — в обоих сводах только о смерти Кирилла Белозерского (Увар., л. 198); под 7019 г. в обоих сводах говорится только о смерти митрополита Симона и о поставлении Варлаама (там же); под 7027 г. в обоих сводах только о поставлении на Вологду и Пермь епископа Пимина, а также о построении города Тулы (Увар., л. 207); под 7029 г, в обоих сводах только об «обрѣтении» мощей Макария в Кашине в Калязинском монастыре (Увар., л. 207). В обоих сводах более или менее подробно рассказано о боярских мятежах 30—40-х годов XVI в. и т. п.

В отличие от Никоновской летописи, где под 7064 г. в приговорах о кормлениях читаем, что приговорил царь «з братиею и з боляры», в обоих изучаемых рукописных сводах написано «с митрополитом и з боляры» (Муз., л. 202; Увар., л. 218), что гармонирует со всем их содержанием и направлением.

Подобные совпадения Уваровского № 593 с Муз. № 2422 нетрудно заметить и в последующем тексте, относящемся к 50-м и началу 60-х годов XVI в. В частности, о Курбском под 7070 г. в обоих сводах читаем, что он «измѣнил» царю, а под 7073 г. — пространный рассказ об учреждении опричнины, совпадающий с приведенным выше рассказом Муз. № 2422, который не сопровождается отрицательной оценкой летописца. Близость обоих сводов видна и при сравнении дальнейшего текста, а под 7097 г. в Уваровском № 593 читаем такой же, как и в Муз. № 2422, рассказ об учреждении патриаршества и о поставлении митрополитов, архиепископов и епископов (Увар., лл. 224 об. —225).

Но в Уваровском № 593 общий летописный протограф продолжен, причем видно, что источник составителя Уваровского № 593 (общий летописный протограф) кончался известием об учреждении патриаршества; после этого рассказа идет сразу 7106 г.: о смерти царя Федора с хвалебным некрологом и об избрании на царство Бориса, затем краткий, сравнительно, рассказ о появлении Гришки Отрепьева, который кончается так: «Царь же Федоръ Борисовичь после отца своего царя Бориса на Московском государьстве царьствовал только два мѣсяца, и по наоученью того вора еретика Гришки и с материю его задушили ихъ в царскихъ их полатахъ» (л. 226 об.). С конца страницы (л. 226 об.) помещен «Плач о пленении, о конечном разорении... Московьского государьства, изложено в пользу и наказание», который представляет собой переработку, частью сокращенную, текста, напечатанного в первом выпуске т. XIII Русской исторической библиотеки (1925 г.), причем в конце, на л. 239—239 об. читаем о том, как венчался «царьским вѣнцем» князь Василий Шуйский, «иже бысть корени» Александра Невского, и как он «Маринку» и польских военачальников разослал по «замосковным» городам. Затем следуют текст грамоты царя Василия Шуйского «в Казань» и «Повѣсть» о «видѣнии», которую читали в октябре 7115 г. в Успенском соборе. В заключительной статье летописца противопоставляется поведение предателей (упоминается Салтыков и «Фетка Ондроников», в отношении которых автор не скупится на сильные эпитеты) поведению Гермогена («твердый же адамантъ...» и т. д.), который был «заточен», но «тайно» писал грамоты «на Резань и во многие грады».

На л. 287 текст написан в форме опрокинутой пирамиды, что делалось обычно в конце памятника, а следующая страница (л. 287 об.) оставлена чистой.

В тексте летописца нет признаков, обнаруживающих настроения более позднего романовского периода (обвинений Бориса в гонениях на Романовых и т. п.). Общая идейная направленность свода сближает его с «Плачем о пленении...»: ненависть к изменникам (Салтыкову и др.), восхваление Гермогена, забота об интересах церкви (в частности, в числе «бѣд», последовавших в результате прихода Отрепьева, на первом месте указано, что Гришка «святителеи, отцем начальствующих с престоловъ свергъ, многих пастыреи и наставниковъ отъ паствъ отлучилъ...» — л. 238). В целом, свод представляется составленным одним из лиц, близких к патриаршему двору, быть может, одним из тех «дияков или подьячих» патриаршего двора, которые перед тем были «пойманы» изменным московским правительством⁵, а может быть, за пределами Москвы, лицом, который не был сам свидетелем описанных событий. Кстати сказать, я не нашел показаний на использование в своде летописца Гермогена. Разыскать этот летописец, существование которого засвидетельствовано самим патриархом Гермогеном⁶, пока не удалось. Мне думается, что следы его надо искать в хронографе, в части до 7118 (1609) г. включительно. Здесь под февралем 7118 г. записано о «посрамлении враждотворцев», восставших против царя Василия Шуйского. О них он сообщает в грамоте к отъехавшим от царя Василия (в Тушино), прибавляя: «и то чуда в "лѣтописцѣхъ" записали мы»⁷. В хронографе читаем: «сия же слышавше мятежницы и вси посрамлени быша отъ царска лица и отъ народа всего. И сего ради вси бѣжаша въ супостатния полки за градъ на мѣсто глаголемое Тушино»⁸. Судя по тому, что ниже мы находим в том же хронографе резко отрицательную характеристику Гермогена⁹, а выше о Гермогене говорится дважды, но без тени недоброжелательства, можно допустить, что летописец Гермогена отразился в Хронографе 1617 г. в части до 1609 г. включительно.

С правлением патриарха Никона, «великого государя», как он называл себя по примеру патриарха Филарета, надо связывать появление свода 1652 г. Свод этот дошел до нас в ряде списков XVIII в., хранящихая в Москве и Ленинграде и, видимо, получил некоторое распространение. Претензии Никона направить свою власть и на светские дела не могли остановить, конечно, общего процесса постепенного подчинения церкви светской власти, одним из результатов которого было установление Монастырского приказа.

Правление Никона было кратковременным (фактически оно длилось около четырех лет). Но оно оставило по себе, как известно, значительный след.

Летописный свод 1652 г. составлялся, очевидно, в самом начале правления Никона. Начинается он от слов «В лѣто от сотворения свѣта 2244. по потопѣ во второе лѣто по благословению отца своего Ноя...» — довольно распространенным в XVII в. фантастическим рассказом о расселении народов — и представляет собою общерусский свод, осложненный вставками в духе того времени — рядом повестей, с довольно большим количеством известий церковного содержания; около половины свода занимают сведения из эпохи «смуты».

Свод 1652 г. кончался рассказом о перенесении мощей митрополита Филиппа из Соловков в Москву и поставлением «без жребия» на патриаршество Никона. Никон сам ездил за мощами Филиппа в Соловки и явно старался придать этому событию большое значение. Смысл события достаточно понятен. Время Ивана Грозного, когда был умерщвлен митрополит Филипп, было периодом, когда царь, по сути дела, стал деспотически относиться к окружающим высшим церковным властям. Почитание убитого Филиппа было выражением протеста, свидетельствовало о желании осудить попытки светской власти смотреть на главу церкви, как на орудие своих интересов. Этим надо объяснять, что в летописном оводе помещена или сохранена обширная статья о митрополите Филиппе, об опричнине и о походе Ивана Грозного на Новгород, который сопровождался обдуманными неслыханными зверствами, учиненными царем и его опричниками.

В статье даются биография Филиппа, его разногласия с Грозным и т. п.

Отражены в своде и династические интересы Романовых. С этой стороны показательна статья «О разорении Романовых» (ГИМ, Увар., № 543, лл. 108 об. — 109; БАН, 21. 6.6, лл. 129 об. — 130), которая начинается словами «Нѣкто же рабъ Александра Никитича Романовых Вторушка Бартеневъ и вниде в него бѣсъ...» и т. д. и содержит подробное описание преследования Романовых при Борисе Годунове. С той же точки зрения представляют интерес две дополнительные «статьи», как они именуются в рукописях, из которых во второй автор пытается установить родственную преемственность между династией Рюриковичей и династией Романовых¹⁰. Составитель свода 1652 г. мог воспользоваться более ранним сводом, составленным в начале 90-х годов XVI в. после смерти Ивана Грозного в Новгороде. О такой возможности говорит летописец, дошедший до нас в рукописи второй половины XVII в. (водяной знак — голова шута), хранящийся в ГИМ под шифром Муз. № 3058.

Свод № 3058 имеет заголовок на сильно почернелой, попорченной правой странице, по-видимому, близкий к своду 1652 г. Он также начинается словами «В лѣто от сотворения свѣта...», с рассказа о Скифе и «Изардане» и расселении народов, содержит ряд сказаний позднего происхождения; есть ссылки как на источник, на Степенную книгу (о Петре митрополите на л. 109; то же в своде 1652 г. по Увар. сп. на л. 36). Как и в своде 1652 г., помещены известия, свидетельствующие о неприязненном отношении к Ивану Грозному (о казни торговых людей и «гостей» и т. д.), и обширный текст о митрополите Филиппе, а также пространная повесть об осаде Пскова Стефаном Баторием и «О стране Сибирскои». В своде № 3058 общий текст со сводом 1652 г. кончается разделом «о знамении» и о смерти царя Ивана IV. По содержанию свод № 3058 хотя близок к своду 1652 г., но представляет другую редакцию. Находим в нем сведения, которых нет в своде 1652 г. (например, под 6912 г. о смерти Евфимия Суздальского из Печерского нижегородского монастыря, «собеседника Сергию Радонежскому» — л. 155; под 6915 г. о смерти Саввы Звенигородского «ученика преподобнаго Сергия Радонежъскаго» — л. 155 об.; под 6921 г. о том, что великий князь Василий Дмитриевич выдал дочь свою Анну за греческого царя Иоанна Палеолога, который имел от нее шесть сыновей, — л. 158 об., и т. п.). Есть известия в своде 1652 г., которые отсутствуют в летописце № 3058 (например, под 7092 г. о том, что пришел из Рима от папы посол «о вѣрѣ», и о ереси ростовского архиепископа Давыда).

Редактировался дошедший до нас текст летописца № 3058, по-видимому, в Новгороде. На лл. 16 об. —18 читаем вставку, указывающую на новгородского патриота, которой нет в своде 1652 г., по крайней мере нет в Увар. № 543, в ГБЛ, Муз. № 9476 и Муз. № 423. Вставка такая: «А инии лѣтописцы пишут сице: в лѣто 6463, по Игоре великомъ князе в Великомъ Новѣграде княжилъ Олгъ; и в то время в Великомъ Новѣградѣ бѣша три брата разбоиницы, имена же имъ: Кии, Щокъ, Хоривъ, имѣяху же и сестру, имянем Лыбед, и велику новгородцемъ пакость творяху»; далее рассказывается, что их осудили на казнь, но они умолили Олега отпустить их за пределы его «державы» в Киев и т. д. Есть также в летописце № 3058 известие о пожаре в Соловецком монастыре под 7046 г., которого нет в своде 1652 г., а также рассказ о том, как в «седмое лѣто царьства царя Феодора Ивановича» иноки Соловецкого монастыря просили тела Филиппа, и царь дал «грамоту» к тверскому епископу, и описание перенесения останков покойного в Соловецкий монастырь (лл. 290—291).

В конце летописного свода рукописи № 3058 находим материал о Сибири, который отсутствует в своде 1652 г., в частности, статья «О архиепископѣхъ»; в ней говорится о распространении христианства в Сибири и перечисляются сибирские архиепископы; в конце — о «первом митрополите Корнилии Тобольском и всеа Сибири». И, наконец, о сибирских городах, пригородах, реках и сибирских слободах.

Судя по предшествующим статьям свода, протограф его был составлен после 7100 (1592) г., после перенесения тела Филиппа в Соловки. Приложенные в конце материалы о Сибири являются позднейшей припиской, так как Корнилий был поставлен в 1665 г. Впрочем, о существовании свода конца XVI в. можно говорить только предположительно, так как рукопись № 3058 писана не ранее 60-х годов XVII в.

В некоторых списках свод 1652 г. был продолжен известиями о более поздних событиях. Мы не будем останавливаться на кратких разновидностях свода 1652 г. Следует только напомнить о сборнике, составленном в Троице-Сергиевом монастыре, хранящемся в ГБЛ под шифром Фунд. № 201. На лл. 261—293 об. он содержит (неполную, с 6496 г.) подобную краткую разновидность свода 1652 г. В сборнике отразились следы деятельности патриарха Никона: печатный текст, начинающийся словами «Ииконъ, божиею милостию...» и кончающийся датой — 24 июня 1656 г.; помянутый летописец кончается известием о том, что сел на патриаршество Никон, и на л. 294 — известие о Никоне, которым начинается ряд записей разного содержания.

Для изучения материалов, использованных в летописцах середины XVII в., представляют интерес извлечения из «святцев», доходящие, согласно наблюдению Леонида, до 1652 г.¹¹ Представляют интерес для истории летописания и местные троицкие записи XVI в. в сборнике, перемежающиеся с записями XVII в. внешнеполитического содержания и иного (о взятии «Сибирского царства» и др.; под 7078 г., например, читаем: «государь грабил Великии Новъград»).

В Троице-Сергиевом монастыре составлялся и летописец, озаглавленный «От лѣтописца вкратцѣ о Велицѣи Росии и о благочестивых государехъ тоя земли, откуда корень их изыде», находящийся в сборнике XVII в. — ГПБ, XVII, 17. Летописец этот содержит нить местных троицких записей о строительстве в монастыре: под 7048, 7055 (л. 434 об.), 7056 (л. 434 об.), 7064 (л. 443), 7065 (л. 444), 7067 (л. 445), 7077 (л. 446 об.) гг. Летописец начинается словами «По благословению праведнаго Ноя...» (л. 264), а в конце читаем под 7127 г. о «мирном поставлении» между русскими и поляками в «троицкои деревне» Деулине; о том, что «с товарищи, со всѣм воинством» пришли в Троице-Сергиев монастырь и что на Москве была радость, причем упоминаются Сергий и Никон; о том, что «повелѣнием же государя царя и великого князя и по обѣщанию троицкия власти» был построен в Деулине храм во имя Сергия и освящен в 7128 г. Кончается летописец известием о новой церковной пристройке «къ трапезѣ братцкои» (л. 473). Далее (вероятно, приписано было в оригинале) — «О взятии Азова» (лл. 473—475).

В тексте находим ссылки на некоторые источники: Степенную книгу (л. 421 об.), «Книгу осадного сидѣния» (может быть, Сказание Авраамия Палицына), на «греческий лѣтописец» (л. 449), на какой-то «большои лѣтописец» (л. 433).

Под 7032 г. на лл. 428 об. — 429 об. находим рассказ о Максиме Греке, о его деятельности и печальной судьбе, в связи с тем, очевидно, что под конец своей жизни Максим был переведен в Троице-Сергиев монастырь, там умер и похоронен¹².

Летописец был составлен не ранее 7131 г., так как есть ссылка в тексте под 7055 г. на событие 7131 г.

Ряд списков воспроизводит свод 1650 г., оканчивающийся известием 7158 (1650) г. о смерти царевича Дмитрия Алексеевича. Так, в ЦГАДА в ф. 181, под № 64 хранится летописец на 193 л., в 4°, XVII в., у которого недостает начальной части рассказа о расселении народов и «Скифии Великои» (л. 1). В части своей, посвященной раннефеодальному периоду, он более интересен для литературоведов, чем для историков, и представляет собою сочетание легенд с известиями, почерпнутыми из святцев, и с материалом родословным. Последующий рассказ местами сближается с Хронографом редакции 1617 г., с Новгородской II летописью, с «Новым летописцем».

Составитель сочувственно относится к Василию Шуйскому, хвалит патриарха Гермогена. Но любопытно, что в рассказе о приглашении на царство королевича Владислава вскрывает в неприкрытом, обнаженном виде классовые расчеты высших слоев населения: «лучши убо, — читаем на лл. 183 об. — 184, — государичю служити, нежели от холопеи своих побитымъ быти; еще же и заступления вси чаяху от поляковъ на воров, и положиша совѣтъ, еже быти царемъ Владиславу королевичю. Патриархъ же Ермогенъ паки начатъ плакатися пред всѣм народом, дабы не посылали с такимъ молениемъ к польскимъ людем, но молили господа бога, чтобы господь богъ воздвигнулъ царя; вси же людие о семъ посмѣяшася»¹³.

Дошли до нас и летописцы «романовского» направления. Известная династическая тенденция, стремление прославить династию пронизывает летописец, занимающий 248 листов в 8°, писанный почерком середины или первой половины XVII в., сохранившийся в ГБЛ, собр. Н.С. Тихонравова под № 557. Начинается он с известного сказания о Скифе, Словене, Русе и т. п., причем первых листов недостает. В изложении событий русской истории сказывается влияние или заимствование из Степенной книги. В описании событий 50-х годов XVI в. подробно рассказано о происшествиях, связанных с прибытием на Мурманское море и в устье Двины и в Холмогоры английских кораблей, о чем сообщает также Двинский летописец.

Защищая интересы династии и прославляя Филарета и Михаила, составитель «летописца» использовал, между прочим, материал Хронографа редакции 1617 г. Под 7106 г. он сообщает, как в Хронографе, что Федор Иванович определил престол своему родственнику Федору Никитичу Романову, но Годунов «кознию лукавою» устроил иначе (л. 211 об.)¹⁴. Ниже (л. 214 об.) читаем о том, как Борис «много безчестия и зла» нанес Федору Никитичу и его «братии» и четырех из них предал смерти, Федора «неволею» заточил в монастырь, и о том, как Федор — «иже и Филарет» — «по многих томлениихъ по умертвии Бориса возведен бысть на престол святительскии». А далее, опять в соответствии с Хронографом, сообщается о том, как Филарет «великии старец» и Михаил, сопутствуемые Иваном Никитичем, возвратились «от поморскихъ странъ» из «заточения», причем снова подчеркивается их родство с царем Федором (л. 223 об.)¹⁵. Наконец, под 7120 г. в рассказе об избрании Михаила снова повторяется та же мысль о его родстве с царем Федором (л. 243)¹⁶. Летописец кончается известием о мире в ноябре 7127 г.: «и поиде королевичь со всеми литовcкими людьми в Полшу» (л. 248 об.).

Думаю, что в годы правления Филарета был составлен небольшой летописец, занимающий лл. 262—338 об. сборника XVIII в. в 4° из собр. И.Д. Беляева — ГБЛ, Муз. № 1529. Летописец этот, представляющий, в сущности, лишь историко-литературный интерес, начинается так: «Лѣтописец о зачалѣ Россиискои земли, откуды поиде страна Россииская и откуды взята область царства. В лѣго 6305-м году приидоша словяне из Великаго Новаграда торговати за море» и т. д. (л. 262). В летописце можно обнаружить две составные части: первая представляет собою краткие летописные известия, продолженные до 7098 г.; она занимает всего 15 листов в четверку. Вторая часть начинается с 7106 г. (после 7098 г. следует сразу 7106 г.) и подробно излагает события после восшествия на царство Василия Шуйского, и кончается описанием чудес у «мощей» Димитрия. Вторая часть, занимающая лл. 313—338 об., представляет собою сочетание текста «Повести како восхити царскии престолъ Борис Годунов» (в редакции с прибавлением о князе Ив. Фед. Мстиславском) с текстом Сказания о Гришке Отрепьеве в редакции, напечатанной в т. XIII РИБ. Несмотря на такой компилятивный характер второй части, она производит на первый взгляд впечатление цельного и целеустремленного литературного произведения, направленного к прославлению Василия Шуйского (например, лл. 334, 337). Однако при Шуйском она составлена быть не могла, так как «Повесть како восхити» в указанной выше редакции написана, по обоснованному мнению Е.Н. Кушевой, позже, но «не позднее 20—30-х годов XVII в.»¹⁷. Именно в годы правления Филарета, как отмечалось в литературе, проявлялось стремление к прославлению Василия Шуйского¹⁸.

* * *

Время Петра I — последняя страница в истории русского летописания¹⁹. Как «последняя страница», она представляет несомненный интерес. Сейчас мы можем изучать ее по документам. Мнение, что «летопись в глазах Петра не имела официального значения», теперь оказывается более чем сомнительным. Благодаря главным образом найденным рукописным документам при обследовании хранилищ в связи с задачами изучения и публикации летописей дело представляется в несколько ином свете.

Хорошо известны желания Петра видеть историю победоносной «Свейской» войны, историю его царствования, и результаты работ такого рода. Но что мы знаем о результатах работ по составлению русской «истории» или русской «летописи»? Судя по разрозненным оведениям и сохранившимся документам, представление Петра о «полноте» такой «летописи» испытывало колебания, установилось не сразу.

10 декабря 1708 г. судья Монастырского приказа И.А. Мусин-Пушкин писал справщику Синодальной типографии Федору Поликарпову (бывшему учителю греко-латинской школы): «Историю указал государь писать, почав с царства великаго князя Василья Ивановича, даже и до днесь росиских дел. И естьли ты сие можешь делать, и ты делай с прилежанием; а будет тебе невозможно, и ты ко мне отпиши. А естьли зделаешь, приимешь милость». Так именно понял, очевидно, желание Петра И.А. Мусин-Пушкин. Если под Василием Ивановичем разуметь Василия III (сына Ивана III), которого хронографы XVII в. называют «царем и великим князем», то желание Петра иметь «историю» начиная с XVI в. можно объяснить особым интересом его к той эпохе²⁰.

Спустя 16 дней И.А. Мусин-Пушкин писал к тому же Ф. Поликарпову: «О летописании, каковым образом писать, аще повелит бог быть мне на Москве, общим советом учиним; но твоя милость ныне напиши лет пять пространно и сокращенно, и буде мы замешкаемся, пришли к нам. А естьли труды твои будут угодны в совершенстве, уповаю, не без добраго воздояния быти»²¹.

Как теперь выясняется, «истории» — летописи — была предпослана первоначально большая хронографическая часть, может быть, согласно «общему совету» Ф. Поликарпова с И.А. Мусиным-Пушкиным. Последний, надо предполагать, был знаком с библиотекой Синодальной типографии.

О первой попытке составить летописную «историю» свидетельствует рукопись, обнаруженная при обследовании рукописных собраний и хранящаяся в ЦГАДА, в ф. 181 под № 849. Она представляет собою том, писанный скорописью начала XVIII в., на 579 л., в 1°, причем часть листов в конце, размером в 4°, вшита. На л. 425 об. (898 об.) обрывается текст хронографа (II редакции по классификации А.Н. Попова) на словах «преставися Филипп митрополитъ и положиша его в церкви святыя Богородицы, еже сам заложи». А л. 426 (899) начинается известием («того же лѣта апрѣля въ 20 день») о смерти патриарха Питирима, затем идет 7182 г. («горѣло на Москвѣ за Москвою рекою»), 7183 г. и т. д. На корешке переплета читаем: «Библия, часть 2»; а лист первый по старой нумерации обозначен л. 467, и на середине первой страницы читаем заголовок: «Царство 30, в Римѣ Декиево и Валерианово...» Таким образом, начало хронографического текста имелось в первой части. А при переплетении второй части или ранее были утеряны конец хронографического текста и начало летописного. Судя по водяным знакам, которые проходят через всю дошедшую до нас рукопись, и почерку (почерк неровный, но, по-видимому, одно лицо писало и хронографический текст, и следующий за ним летописный), оба текста составляли один труд. Такой вывод подтверждается сведениями, что Петр в 1712 г. захотел, чтобы летописная история, которую писал Ф. Поликарпов, не была бы хронографического типа: «понеже его царское величество желает видеть Российского государства историю, и о сем первее трудится надобно, а не о начале света и других государствах, понеже о сем много писано»²². Если эти сведения правильны, то надо думать, что труд Ф. Поликарпова первоначально содержал хронографическую часть и был Петром забракован, а Ф. Поликарповым не закончен, только может быть впоследствии дополнен сырым материалом.

Знакомство с содержанием рукописи ЦГАДА, ф. 181, № 849 подтверждает, что она — результат работы, производившейся Ф. Поликарповым или под его наблюдением. На это указывают и крайняя хронологическая дата, и официальный характер летописи, и довольно подробные материалы о событиях, об изложении которых в летописной истории писал, как увидим ниже, Петр.

С л. 899 (426) идет (см. выше) сравнительно краткая летопись; под 7184 г. сообщается о смерти Алексея Михайловича; под 7185 г. — о том, что «турский салтан» присылал визиря своего и пашей и крымского хана с ордою под Чигирин; под 7186 г. — о взятии и разорении г. Чигирина; под 7187 г. — о нашествии «под Киев градъ». Но под 7189 г. — более или менее обширный рассказ о заключении мира с «турским салтаном» и крымским ханом, основанный, по-видимому, на официальном документе (статейном списке?); о смерти и рождении членов семьи царствующего дома. Под 7190 г. — о «междоусобной брани» в Москве: описывается приход стрельцов к Красному крыльцу («а по Бѣлому городу всѣ врата затворили и караулы крѣпкие поставили»), перечислены убитые бояре. Далее — описание пожара. Вообще, описание пожаров занимает значительное место в летописи, с подробными топографическими данными, представляющими интерес для историка Москвы. Под 7196 и 7197 гг. говорится о походах к Перекопу.

Характерно, что под 7203 г. рассказано о «потѣхах», устроенных согласно царскому указу, дан дневник этих маневров; отмечено, что «много было побито и поранено».

По официальным документам сообщается, довольно подробно, о событиях под Азовом («числа в 29 день пришла почта из-под Азова...» или: «Августа въ 9 день пришла почта ис-под Азова, а писано июля в 31 день, а в писмѣ написано...» и т. д.). Далее читаем о событиях в царской семье, о пожарах, а под 7204 г. — о взятии Азова.

Обращено в летописи внимание на заговоры и мятежи, как видно, с целью указать на опасность и оправдать решительные или жестокие меры правительства. Так, под 7205 г. рассказано о казни «воров и изменников, крестопреступников» Саковнина, Цыклера и других; о самом заговоре, видимо, по документам; приведены показания на пытках; о цели заговорщиков: «казакамъ было Москву разоряти с конца, а имъ стрел(ь)цам з другова конца» (лл. 440 об. — 443 об.); далее — о внешнеполитических событиях.

Особое место отведено «бунту» под Воскресенским монастырем (лл. 444 об. — 445), о ходе «бунта» и о казнях и других мерах наказания.

На л. 445 об. читаем о «еицких казаках», которые «чинили всякое воровство и разбой на Волге, торговых людей разбивали и взяли Гур(ь)ев городок...»; о том, что их «побили» астраханские служилые люди и как «завотчиков» казнили в Москве на Пожаре и на Болоте, а «иные по дорогам перевешаны».

На л. 446 составитель опять возвращается к бунту под Воскресенским монастырем, повествуя о новом «розыске» (лл. 446—448) по указу возвратившегося из-за границы Петра. Подробно описаны вины стрельцов и их намерения (объявить, что государя «за морем не стало», иноземцев всех порубить, бояр побить, призвать «в правительство» царевну Софью и царя к Москве не пустить). Разъясняется, что стрельцы «в роспросе и с пытокъ и с огня во всемъ винились» (л. 447—447 об.). А далее следует подробное описание казней.

Многочисленные описания пожаров с точными датами и подробными топографическими данными ясно показывают, что летописные записи в Москве велись.

С л. 451 помещены обширные материалы Емельяна Игнатьевича Украинцева (о переговорах в Константинополе и т. п.)²³, затем московские известия (в частности, о падении в пожар 1700 г. царь-колокола), а под 1706 г. — об Астраханском восстании, описывается осада и сдача города.

Далее после нескольких записей — рукописные и печатные документы, местами они перемежаются с погодными записями. Так, на л. 491 — о «баталии» 1706 г. под Калишем и (на л. 492) «реестр» о пленных, убитых и раненых; на лл. 494—496 об. — о «баталии» со шведами при деревне Лесной, на лл. 496 об. — 498— «Описание наших полков», а на лл. 500—504 об. — «Обстоятельная реляция о главной баталии» со шведами «неподалеку от Полтавы 27 июня 1709 г.» (лл. 500—504 об.); потом о пожарах в Москве, а затем печатные материалы («Изъявление торжественного входа...», «Изъявление фейерверка», «Реляция о взятии Выборка» и др.) и рукописные, относящиеся к русско-турецким отношениям 1711 г. Далее (на лл. 570—573) — ряд летописных известий²⁴, «вѣдомосте» о мире с «салтаном», опять о пожарах и, наконец, — печатная «реляция» о победе над шведами в Тонингеке (1713 г.) и запись об освобождении Шафирова, Шереметьева и других (1713 г.).

Таков далеко не полный перечень содержимого летописи. Летописные записи кончаются 1711 г. (л. 572 об). Наиболее поздняя дата документов — 21 августа 1714 г. (печатная реляция о «морской баталии»).

Вариант летописной «истории» с хронографической частью был Петром, по-видимому, отвергнут. Его требования изменились в том смысле, что он хотел теперь иметь «историю» не с Василия Ивановича, а «полную»²⁵, но все же без хронографической части. Так заставляет думать рукопись, на которую обратили внимание составители первого выпуска «Исторического очерка и обзора фондов Рукописного отдела Библиотеки Академии наук», вышедшего в свет в 1956 г. Ссылаясь на сведения И.И. Голикова о вознаграждении Ф. Поликарпова за сочиненную им «для образца часть российской истории и треязычный лексикон», автор предполагает, что сообщение это касается рукописи № 78, хранящейся в настоящее время в Отделе рукописной книги БАН СССР под шифром 32.6.30²⁶. Оставляя в стороне вопрос о том, насколько точны сведения И.И. Голикова, следует думать, что предположение автора «Обзора» вполне вероятно²⁷.

Эта рукописная «История» значительно отличается от летописной «истории» в рукописи ЦГАДА, ф. 181, № 849, рассмотренной нами выше, но в конце содержит тоже немало сырого материала, исключительно рукописного. Датировано окончание «истории» в рукописи № 78 16 мартом 1715 г.

Во исполнение желаний Петра I была составлена «История Российская» (ГБЛ, Муз. № 4698).

В некотором отношении она могла бы считаться хотя «краткой», но «полной». Начинается она не с княжения Василия Ивановича, а с решения проблемы «О словенскомъ народѣ и откуды изыде и како до Европии и Сармацы прииде, и о ихъ бранехъ, и како Александръ Македонскии писание имъ даде» (ГБЛ, Муз. № 4698, л. 8), затем следует о Кие, Рюрике и т. д.

Изложение ведется сначала по «княжениям», с перечислениями сыновей великих князей. Вначале излагается весьма кратко: на всю историю, включая Василия Ивановича, отведено всего 37 листов (см. Муз. № 4698) тогда как всего в «истории» 396 листов. Но всего интереснее, что подробное изложение событий начинается не с Василия, а с Ивана Васильевича IV (Грозного), описание царствования которого занимает лл. 38—93 (Муз. № 4698), причем изложение — погодное. Составитель проявляет такое внимание к эпохе Ивана Грозного, конечно, не случайно. Об этом свидетельствует некоторый летописный материал, о котором мы сообщали в 1955 г.²⁸, и особенно та оценка деятельности Грозного, которая дана в летописной «истории» петровского времени более позднего периода и которую следует связывать с работой Г. Скорнякова-Писарева. Иван IV был хотя и неудачным, но все же предшественником Петра в деле борьбы за выход к Балтийскому морю.

С л. 274 об. (Муз. № 4698) начинается раздел «История Российская. Самодержавство великого всероссийскаго монарха Петра... описующая». Здесь следует отметить некоторые материалы, полученные и включенные в текст составителем, с л. 316 об. — «Юрнал, или поденная роспись, что с мимошедшю осаду под крепостью Нотенбургомъ чинилось...», — следуют записи по дням за 1702 и 1703 гг. С л. 332 — «Юрнал, или поденная роспись, что под крепостью Нарвою чинилось 1704 году» и т. п. Кроме того, и в этой рукописи имеются также «Реляция взятия Выборка...» (л. 384 об.) и «Обстоятельная реляция о главной баталии...» (л. 373 об.).

Труд Ф. Поликарпова был показан Петру и им одобрен не был. 2 января 1716 г. И.А. Мусин-Пушкин писал Поликарпову, что его «история» и «лексикон» царю «не очень благоугодны были»²⁹. Этим, может быть, объясняется, что в 1722 г. составление летописца было поручено Г. Скорнякову-Писареву. В 1722 г. Петр «указал» ему «сочинить книгу летописец». Г. Скорняков-Писарев просил Синод дать «писца», в Синод., согласно указу от 16 февраля 1722 г., «из всех епархий и монастырей» следовало взять «летописцы, степенные, хронографы и прочие»³⁰.

Среди «летописей», которые я пересматривал, разыскивая летописец, составленный Г. Скорняковым-Писаревым или под его наблюдением, была изданная Н.Л. (Львовым) «Подробная летопись от начала России до Полтавской баталии» (ч. 1—4, СПб., 1798—1799). Так как было известно, как издал Н.А. Львов другую летопись³¹ (он «допустил в своем издании довольно значительное число отступлений от оригинала, то подновляя язык, то исключая некоторые известия, то заменяя текст рукописи заимствованиями из других источников»³²), необходимо было разыскать рукописный экземпляр изданного Н.А. Львовым свода. К тому же экземпляр, которым пользовался Н.А. Львов, был ветхим, и, как он сам замечает, потому опубликовать последнюю тетрадь не решился. Рукописный экземпляр был мной обнаружен в ЦГАДА, ф. 181, № 358. Позднее я узнал, что два списка того же свода имеются в Рукописном отделе БАН в Ленинграде.

Изучение рукописи № 358, а затем и других списков заставило меня составление летописца связывать с именем Г. Скорнякова-Писарева. Имею в виду и хронологические показания текста, и указания самого Петра на события, которые следует вносить в летописец, и официальный характер самого летописца.

Оставляя в стороне статьи, предшествовавшие летописцу³³, обратимся к самому своду. В нем преобладает сплошной, а не погодный рассказ, и он может быть назван скорее «историей», чем «летописцем». Начинается он статьей «О началѣ великого Словенска, еже есть имянуется Великии Новъградъ и о первыхъ новогородскихъ князѣхъ и ихъ потомкахъ. В лѣто отъ создания мира 2244...» В известный летописный текст вставлен материал, почерпнутый, видимо, из переведенной и изданной в 1722 г. в Петербурге книги Мавро Орбини (№ 358, л. 681). Следует заметить, что «реестр» о «Преславных действиях» Петра в печатном издании не переходит за 1722 г. Материал о всемирно-исторической роли славян указывает или на интересы составителя, или того, кто давал указания на составление летописца³⁴.

Думается, что в рассуждениях летописца о том, как Россия избавилась от грозивших ей бед после того, как племянник Василия Дмитрий был посажен в темницу, где и умер в 1506 г., и как «царь Василий Иоанновичь укрепился на российском престолѣ», отразились косвенно события петровского времени и судьба царевича Алексея (№ 358, л. 793—793 об.). Не случайно, конечно, страницы, посвященные характеристике Ивана Грозного, представляют собой интересную его апологию, как противника старого боярства, и там же подчеркивается, что Грозный жаловал «многих чюжестранных людей» («имели от него милость») и т. п. (лл. 1006—1007 об.). Немало внимания уделено борьбе Грозного за Прибалтику (лл. 948 об. — 997). Летописец вообще носит признаки официального, петровского летописания (см. о «знамениях» в ночь зачатия «императора», предсказания рождения Петра, рассказ о его обучении, о стрелецких мятежах, составленный на основании современных записей, трактовку роли Софьи, материалы об азовских походах и т. д.).

Имеются данные, свидетельствующие, что Петр I лично указывал на материалы, которые необходимо было включить в летописец. В одной из книг, хранящихся в «Кабинете Петра Великого», можно прочесть следующие записи, принадлежащие Петру³⁵: «Писать о юрналах и действах азовских, чтоб спросили у дьяков Байбакова и Андреяна Протопопова, ибо они тогда были в азовском походе.

О книге, что делал Ф. Поликарпов.

Выбрать из разрядных записок с царства царя Михаила Федоровича.

Спросить записок о азовских походах у А.Ш.

Кревтовы письма и протчия старыя со времени азовских походов беречь; из них что пристойно в историю выбрать; также и после того, что делалось во время заморских и архангелогороцких походов и о бунте под Воскресенским монастырем, все вносить в историю»³⁶.

Таким образом, Петр отмечает, что следует сделать выборки из «разрядных записок», что следует «выбрать также» «что пристойно в историю» из материалов по азовским походам, указывает внести «в историю», наряду с другими событиями, о бунте под Воскресенским монастырем. Очевидно, не случайно в летописце № 358 и «Подробной летописи» в тексте событий второй половины XVII в. обильно использованы материалы разрядов; в летописце № 358 весьма подробно изложено об азовских походах (лл. 1215—1248), причем записи расположены по дням с точными датами и сведениями о составе воинских частей (по «ротам»). Не случайно также в летописец вписан и интересный рассказ о бунте стрельцов, т. е. о «бунте под Воскресенским монастырем» (№ 358, лл. 1254—1255 об.).

Летописцы петровского времени, в сущности, составляют последнюю страницу истории русского летописания, С новым периодом в истории России, и, в частности, в истории общественной мысли, возникали новые задачи в осмыслении и построении «истории» страны и вместе с тем вырастала потребность в новых формах исторического изложения. Эти новые формы зарождались, как известно, еще в XVII в., но только в следующем столетии утвердились окончательно.

Примечания

1. А.Н. Насонов. Летописные памятники хранилищ Москвы (новые материалы) (далее — А.Н. Насонов. Летописные памятники...). — «Проблемы источниковедения», вып. IV. М., 1955, стр. 260—265.

2. С.Ф. Платонов. Древнерусские сказания и повести о смутном времени XVII в. как исторический источник, изд. 2 (далее — С.Ф. Платонов. Древнерусские сказания и повести). СПб., 1913, стр. 340 и др. Последнее исследование о «Новом летописце» принадлежит Л.В. Черепнину. — Л.В. Черепнин. «Смута» и историография XVII в. (Из истории древнерусского летописания). — «Исторические записки», т. 14. 1945.

3. Арх. Леонид. Систематическое описание славяно-российских рукописей собрания графа А.С. Уварова, ч. IV. М., 1894, стр. 168.

4. Предварительное сообщение о содержании летописца. — А.Н. Насонов. Летописные памятники, стр. 267.

5. С.Ф. Платонов. Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI—XVII вв. СПб., 1910, стр. 459—460 и прим. 204. Тогда же двор патриарха был разграблен.

6. ААЭ, т. II, № 169, стр. 290—291.

7. Там же, стр. 290.

8. А.Н. Попов. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции (далее — А.Н. Попов. Изборник). М., 1869, стр. 199.

9. Там же, стр. 201.

10. «А блаженный памяти царю и великому князю Иоанну Васильевичу всеа России государь царь и великии князь Михаилъ Феодоровичь всеа России по родству внукъ, а сыну его... Феодору Иоанновичу... племянникъ» и т. д. (Увар. 543, л. 177).

11. Арх. Леонид. Славянские рукописи, хранящиеся в ризнице Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. — ЧОИДР, 1880, кн. 4, № 29 (201); там же сравнение этого материала с «черновым» в сборнике № 17 (203), данным в 1665 г. в Сергиев монастырь Симоном Азарьиным. Подобного рода материал использован, например, в летописце 1650 г, хранящемся в ЦГАДА, ф. 181, № 64.

12. Здесь прочтем, что «от нѣкоих оклеветан бысть инокъ Максимъ великому князю и еретиком его назваша, и повелѣнием великаго князя неповинныи осужден в заточение, бысть в заточении в Твери 22 лѣта и от преосвященнаго епископа тверскаго Акакия ослабъ улучи по благословению преосвященнаго Асафа митрополита. Инии глаголют, око в Иосифовѣ монастырѣ преже Твери бысть в темнице и ту святому Параклиту канонъ написа углем по стѣнам; та же по сих благословением преосвященнаго Макария митрополита нача к церкви ходити и пречистых таинъ причастатися...» «Послѣди» великим князем Иваном Васильевичем «а умолениемъ троицкого Сергиева монастыря игумена Артемия изведенъ бысть изо Твери и повелѣно ему жити в Троицком Сергиевѣ монастырѣ» (л. 428). Ниже объясняется закулисная причина его несчастий: его и «прочих» оболгали, боясь, что он будет обличать «великему князю Василию», когда устраивали второй брак Василия и заточение жены. Тогда же Васьяна сослали в Иосифов монастырь, Саву — в Зосимин, Селивана — в Соловки, а «доброписца» Михаила Медоварцова — в Коломну, «иже данъ бысть Максиму писати книги, какъ переводилъ книгы. Прочее же о них писано в Словѣ старца Паисѣи Ферапонтова монастыря» (л. 429 об.).

13. И далее: «Патриарх же велиимъ гласом возопи пред всѣми: "помните, о православнии христиане, что кароль в велицѣмъ Римѣ содѣя"; и вси, заткнувше уши, чювственныя и разумныи и разыдошася. И вскорѣ с поляки совѣтъ сотвориша, еже быти царемъ Владиславу королевичю» (л. 184—184 об.).

14. Ср. А.Н. Попов. Изборник, стр. 188.

15. Ср. там же, стр. 194.

16. Ср. там же, стр. 203.

17. Е.Н. Кушева. Из истории публицистики Смутного времени. — «Ученые записки Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского», т. V (XIV), вып. 2. Саратов, 1926.

18. С.Ф. Платонов. Древнерусские сказания и повести, стр. 347 и др.

19. Отдельные летописцы, которые составлялись позднее, в XVIII—XIX вв. (например, в Новгороде), носили случайный характер и не имели общего значения.

20. «Письма и бумаги императора Петра Великого», т. VIII, вып. 2. М., 1951, стр. 938.

21. Там же, стр. 938.

22. П.П. Пекарский. Наука и литература в России при Петре Великом (далее — П.П. Пекарский. Наука и литература...), т. I. СПб., 1862, стр. 317 (по данным И.И. Голикова).

23. На л. 471 об.: «А подлинная де о всемъ о томъ записка явится в статеиномъ ихъ списку». На лл. 472—484 — «Список с договорного писма, каково дано в Константинополе...», 1700 г.

24. Систематические летописные записи доходят как будто до 7 апреля 1700 г. (л. 490).

25. Л.Н. Майков. Рассказы Нартова о Петре Великом. — СОРЯС, т. LII. СПб., 1891, стр. 34.

26. «Исторический очерк и обзор фондов Рукописного отдела Библиотеки Академии наук», вып. 1. М.—Л., 1956 г., стр. 99.

27. Такого же мнения придерживается и С.Л. Пештич в недавно изданной книге «Русская историография XVIII в.». Л., 1961, стр. 110—111. Им отмечен другой список той же «Истории», хранящийся в ГБЛ, Муз. № 4698.

28. А.Н. Насонов. Летописные памятники..., стр. 278—279 и др.

29. Н.С. Тихонравов. Московские вольнодумцы начала XVIII века и Стефан Яворский. — «Сочинения Н.С. Тихонравова», т. II. М., 1898, прим. 129 к стр. 193.

30. П.П. Пекарский. Наука и литература..., стр. 318—319.

31. «Лѣтописец рускои от пришествия Рурика до кончины царя Иоанна Васильевича», ч. 1—5. СПб., 1792.

32. ПСРЛ, т. XX, ч. 1, СПб., 1910, предисловие.

33. «Лествица от Августа кесаря...», родословные материалы я «Рукописание Магнуша короля свейского». — В.Ф. Покровская, А.И. Копанев, М.В. Кукушкина, М.Н. Мурзанова. Описание Рукописного отдела Библиотеки Академии наук СССР, т. III, вып. 1 (далее — «Описание...»), М.—Л., 1959, стр. 399 и рукопись ЦГАДА, ф. 181, № 358, лл. 654—656 об.

34. Летописец № 358 и Строгановский список. О других источниках — «Описание...», стр. 400.

35. Ссылаюсь на авторитет знатока писем и бумаг Петра Великого Е.П. Подъяпольской, любезно указавшей мне на цитируемые строки рукописи. Записи, с которыми я ознакомился, сделаны на отдельном листе; бумага петровского времени (водяной знак — герб г. Амстердама), на оборотной стороне написано: «Черновые мемории № 13». Записи сделаны не рукою Петра, но или под диктовку Петра, или это копия с его записей. Даты нет, в томе листок помещен между 1721 и 1722 гг., это не может служить достоверным показанием, что записи относятся примерно к 1721—1722 гг., хотя последнее и возможно.

36. ЦГАДА, Кабинет Петра Великого, отд. 1, кн, № 30, л 112.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница