Глава девятая

Тот сборник, большую часть которого занимает Ермолинская летопись, принадлежал некогда Троице-Сергиеву монастырю. На принадлежность сборника Троице-Сергиеву монастырю указывает запись почерком XVI в. на л. 393: «Лѣт[о]писец Тро[и]цкои Сергиева манастыря», а на л. 393 об. почерком XVII в.: «Сия кн[и]га Тро[и]цкого Сергиева м[о]н[а]стыря ис книгохранител[ь]ные казны» (т. е. из книгохранилища).

Имеются и признаки в пользу мнения, что сборник и составлялся в Троице-Сергиевом монастыре в XVI в.

Сборник содержит «Хожение» Афанасия Никитина «за три моря». К этому списку или к его оригиналу восходит более поздний список Ундольского, который сокращает, а местами пересказывает общий текст¹. Кроме троицкого списка (в изучаемом сборнике) «Хожение» Афанасия Никитина имеется еще в летописном своде ГПБ, F.XVII.17. Этот свод также по происхождению своему был связан с Троице-Сергиевым монастырем². Надо предполагать, таким образом, что список или списки «Хожения» хранились в этом монастыре. Другая редакция «Хожения» сохранилась в составе Софийской II и Львовской летописей, из чего можно заключить, что был список, хранившийся в митрополичьем архиве. Подтверждается это и происхождением Воскресенского Новоиерусалимского сборника (№ 154а), содержащего Софийскую II летопись.

По слухам («а сказывают») «тетрати», писанные рукою А. Никитина (об этом отмечено в Софийской II летописи), были в руках у дьяка В. Мамырева³, похороненного в Троице-Сергиевом монастыре⁴.

Летописные записи, которые отдельно под 7014 и 7015 гг. имеются в сборнике с Ермолинской летописью, занесены, вероятно, еще до того, как Соломония была насильственно пострижена. Они начинаются подробным известием, что 4-го сентября, в четверг, Иван Васильевич всея Руси «женил сына своего великого князя Василия Ивановичя всея Руси, взял за него у боярина своего у Юрия Костянтиновича Сабурова дщерь» Соломонию, а «венчал великого князя Василья Ивановичя всея Русии и великую княгиню Соломонию преосвященны Симон митрополит всея Руси в зборнои великои церкви пречистыя Успениа святыа Богородици въ преименитом и славнѣ градѣ Москвѣ» (л. 299 об.). Обращает на себя внимание, что в этом фрагменте (под двумя годами) вписаны семь известий о разных событиях, в которых выступает митрополит Симон. Симон в 7019 г. был «отпущен» в Троице-Сергиев монастырь, где и умер⁵.

Мы знаем, что общий летописный источник Ермолинской летописи и Уваровской № 188 хранился в Троице-Сергиевом монастыре; Уваровский список № 188 писался в этом монастыре в 40-х годах XVI в., а в тексте до 1417 г. он близок к Ермолинской. Весьма возможно, таким образом, что вошедший в сборник список Ермолинской летописи принадлежал тоже Троице-Сергиевому монастырю.

Выше мы говорили, что, согласно обоснованному мнению А.А. Шахматова, Ермолинская летопись кончалась на 1472 (6980) Г., а далее были сделаны немногочисленные приписки, с 6981 по 6996 г.⁶ Этот вывод А.А. Шахматова подтвердился, когда я стал сравнивать Ермолинскую летопись с Сокращенным сводом начала 90-х годов XV в.

Ермолинская летопись была названа так потому, что в конце летописного свода 1472 г. имеются вставки, указывающие на связь летописи с В.Д. Ермолиным. Как видно из слов А.А. Шахматова, он полагал, что редакционная роль В.Д. Ермолина ограничивалась вставками, касающимися деятельности самого Ермолина в конце летописи⁷. Результаты нашей работы над составом Ермолинской летописи, действительно, подтверждают, что Ермолин имел копию уже готового свода (см. выше). Необходимо только уточнить, что результаты этой работы позволяют думать, что В.Д. Ермолиным было сделано несколько вставок не только в конце летописи. Так, под 6738 г. к известию о построении церкви св. Георгия в Юрьеве-Польском прибавлены слова «рѣзанымъ каменемъ» (ср. под 1471 г. «а рѣзаны на камени вси»); под 6662 г. — слова «еже есть Лукана (sic!) писма»; под 6903 г. — «юже бѣ писалъ Лука еуаггелистъ» и под 6668 г. — от слов «в ней же чюдную...» до слова «гривенокъ».

Было бы неправильно полагать, что В.Д. Ермолиным или для В.Д. Ермолина писалась статья 1463 г. о ярославских «чудотворцах». Известие это имеется в ряде сводов, преимущественно второй половины XV в., в которых нет следов вставок о деятельности В.Д. Ермолина, имеющихся в Ермолинской летописи (ср. так называемые Сокращенные своды 1495 и 1493 гг., летопись в сборнике Новоиерусалимского Воскресенского монастыря № 154 от л. 1310 и сл., Хронографический список Новгородской IV летописи). Словом, нет оснований полагать, что статья эта появилась в результате ермолинской «редакции».

Надо считать также недоразумением утверждение, что «веским аргументом» за возникновение списка «русских городов» в среде «гостей-сурожан является включение одной из ранних редакций в состав Ермолинской летописи в связи с именем крупного представителя московского купечества — В.Д. Ермолина»⁸. Ни Ермолинская летопись, ни сборник, заключающий в себе Ермолинскую летопись, не содержат списка «русских» городов. Такой список напечатан в ПСРЛ, т. XXIII, в «Приложениях» к Ермолинской летописи. Там указано, что он взят из Уваровской летописи № 188, а Уваровская, как явствует из «Предисловия» к т. XXIII, представляет собою другую летопись, иного состава, чем Ермолинская, и близка к Ермолинской только в части до 1417 г.

Копия летописного свода 1472 г. со вставками В.Д. Ермолина могла делаться или в Троице-Сергиевом монастыре или для Троице-Сергиева монастыря. Род Ермолиных был связан с Троице-Сергиевым монастырем: в нем были пострижены его отец, дядя и дед. В числе различных строительных заказов один исполнялся В.Д. Ермолиным для Троице-Сергиева монастыря. Будучи руководителем художественно-архитектурных работ или подрядчиком, он вместе с тем был и любителем письменности, и сохранилось его письмо к одному сановнику Польско-Литовского государства, из которого явствует, что В.Д. Ермолину были известны многие «доброписцы» (каллиграфы): своему адресату он предлагал нанять «доброписцев», чтобы скопировать нужные адресату рукописи⁹. По своему социальному положению В.Д. Ермолин принадлежал к большому московскому купечеству и к тому же был землевладельцем, породнился он с боярином Д.В. Бобром, выдав за него свою дочь¹⁰.

Таким образом, копия летописного свода 1472 г. со вставками В.Д. Ермолина могла делаться или в Троице-Сергиевом монастыре, или для Троице-Сергиева монастыря. Социальный состав той троицкой братии во второй половине XV в., которая играла в нем руководящую роль, определяет Львовская летопись под 1484 г.: «Бяху бо тамо бояре и князи постригшейся...». Их умонастроение противопоставляется взглядам Паисия, игумена из монахов Кирилло-Белозерского монастыря, учителя Нила Сорского, ратовавшего вместе с ним за реформу монастырского быта. Ему пришлось оставить игуменство, так как монахи из «бояр и князей», не желавшие соблюдать монастырский устав (пост, «воздержание» и т. п.), хотели, по словам Львовской летописи, убить его. С этими сведениями согласуется то, что рассказывает о пребывании в Троице-Сергиевом монастыре отца Василия Дмитриевича Ермолина источник XVII в., по словам которого Ермолин-отец говорил игумену Мартиниану (1447—1455 гг.): «что имамъ сотворити, яко хлѣба вашего и варѣния не могу ясти? А вѣдаешь самъ, яко возрастохомъ во своихъ домѣXъ, не таковыми снѣдми питающеся»¹¹.

Но самый свод 1472 г., который копировался, не содержит признаков составления его в Троице-Сергиевом монастыре; по крайней мере, в нем не видно характерных монастырских вставок, касающихся внутренней жизни монастыря.

* * *

Перейдем к вопросу о происхождении свода 1472 г., или основного источника Ермолинской летописи. Надо сказать, что и в этом вопросе легко допустить некоторые фактические погрешности (например, утверждать, что для Ермолинской летописи характерна ироническая критика военных действий московских воевод). Легко также пойти и в методическом отношении по неверному пути, увлекаясь особенно мыслью, что в Ермолинской летописи отразились настроения кругов, склонных к «вольнодумию» (термин современных исследователей) в смысле рационалистического направления мыслей, игнорируя или недооценивая показания самих источников. Неверный шаг в методическом отношении можно сделать, если мы будем отрывать анализ памятника со стороны «идеологической» от анализа формально-методического. В этом случае исследование может принять весьма субъективную окраску, особенно, если мы при этом забудем, что, определяя происхождение памятника, следует иметь в виду показания о составе памятника в целом. В противном случае объяснение частных наблюдений может оказаться произвольным, тем более, когда исследователь, увлеченный какой-либо своей исторической концепцией, видит в этих частных показаниях ее подтверждение.

О происхождении основного источника Ермолинской летописи существуют два различных мнения. Одно из них явилось в результате разысканий А.А. Шахматова. Другое было высказано сравнительно недавно.

Нам предстоит или присоединиться к одному из этих двух мнений (может быть, с какими-нибудь коррективами), или предложить новое. Во всяком случае, мы должны показать, о чем свидетельствуют данные, полученные нами в результате самостоятельной проработки летописных текстов.

А.А. Шахматов показал, что следует различать местные ростовские записи, ведшиеся «при ростовском владыке», и ростовские владычные своды, пользовавшиеся общерусским материалом из фонда митрополичьего общерусского летописания, которое, в свою очередь, привлекало местный владычный материал.

Кроме того, он указал на фрагмент ростовского владычного свода 1419 г., которым кончается Московско-Академическая летопись. В настоящее время этот вывод подкреплен и может быть усовершенствован с опубликованием новых летописных памятников. Для нас интересно, что Московско-Академическая летопись принадлежала Троице-Сергиеву монастырю. А синодальная рукопись¹², содержавшая аналогичный, но цельный текст, представляет собою также краткий свод: извлечения из ростовской владычной летописи, но дополненные митрополичьим московским материалом. Текст писан на бумаге, водяные знаки которой совпадают с водяными знаками Пандектов Никона Черногорца, написанных в Ростове в 1478 г. Принадлежала синодальная рукопись Кирилло-Белозерскому монастырю¹³.

А.А. Шахматов обнаружил следы разных редакций ростовского владычного свода: в Новгородской ІV летописи и Типографской; разновидности последней летописи обнаружены в новейшее время.

На основании изучения Ермолинской летописи в целом А.А. Шахматов пришел к выводу, что в Ермолинской летописи отразился ростовский владычный свод в редакции архиепископа Трифона (1462—1467), причем протограф Ермолинской летописи был доведен до 1472 г.¹⁴ А.А. Шахматов показал также, что ростовские «владычные» своды XV в. были, по сути дела, общерусскими сводами; при изучении Ермолинской летописи он привлекал Софийскую II, Львовскую, список Царского и ряд других. Этот вывод А.А. Шахматова и по сей день нужно считать научно обоснованной гипотезой, хотя в настоящее время он существенно уточнен и дополнен. Как мы видели, составитель основного источника Ермолинской летописи использовал текст того общерусского свода, который был положен в основание и Московского свода 1479 г. Доказано, что. более позднюю редакцию общерусского промитрополичьего свода имеем в Софийской II и Львовской. С другой стороны, нельзя считать доказанным, что ростовский владычный свод лежал в основании таких сводов, как список Царского, Новоиерусалимский Воскресенский «Отрывок», Хронографический список Новгородской IV летописи и Погодинский № 1409. Впрочем, мнение самого А.А. Шахматова об их происхождении не было устойчивым. Новоиерусалимский «Отрывок» является одним из списков или редакций владычного новгородского свода времен архиепископа Макария, как ясно видно при сравнении его со списком Дубровского Новгородской IV летописи. А Погодинский № 1409 вместе с другими близкими к нему списками не так давно опубликован, наряду с недавно открытым сводом 1495 г.¹⁵, и не обнаруживает признаков ростовского происхождения.

Из сказанного следует, что, выясняя происхождение основного источника Ермолинской летописи, не надо текст Ермолинской летописи подменять текстом перечисленных сводов. Вопрос о происхождении каждого из них требует особого изучения. И сомнения критиков А.А. Шахматова (по сути дела вполне законные), что иронические выпады в ряде известий по адресу московской военной администрации восходят к ростовскому владычному своду, никак не могут поколебать вывода А.А. Шахматова о том, что ростовский владычный свод отравился в тексте Ермолинской летописи. В Ермолинской летописи этих иронических выпадов по адресу московской военной администрации, кстати сказать, нет, в чем мы убедимся ниже.

Главное возражение А.А. Шахматову со стороны его критиков строится, таким образом, на недоразумении. «Я.С. Лурье, — пишет Д.С. Лихачев, — отмечает, что критика московского великого князя шла в Ермолинской летописи (и близких к ней Погодинской № 1409 и некоторых других) главным образом по военной линии и могла исходить из оппозиционно настроенных кругов в самой Москве. В связи с этим приобретает особенное значение одно наблюдение Я.С. Лурье: автор Ермолинской летописи (вернее ее протографа) высказывает особую привязанность к московскому воеводе Федору Басенку»¹⁶. Однако оказывается, что в Ермолинской летописи (которую надо отличать от Погодинской № 1409 и других) такая критика отсутствуют: так, под 6968 г. ирония и саркастическое отношение к неудаче московских воевод в Ермолинской летописи отсутствуют; под 6969 г. сатирических выпадов по поводу неосторожности воеводы Ивана Дмитриевича в Ермолинской летописи нет; под 6972 г. сатирическая выходка, направленная против алексинского воеводы, в Ермолинской летописи отсутствует. А выпады против московской администрации в Ермолинской летописи под 1463 г. никакого отношения к военным делам не имеют, и весь рассказ касается местных церковных дел в ростовской епархии и внутриполитических мероприятий великого князя на той же территории (ярославской), поражавших грубым нарушением прав местных вотчичей: ярославских князей и местных бояр.

Другой вопрос — сведения о Федоре Басенке. Сведения о его деятельности, как мы убедились, имели место и в московском великокняжеском своде 1471 г., и в Московском великокняжеском своде 1479 г., и в промитрополичьем общерусском своде в Софийской II и Львовской летописях. В Ермолинской летописи не весь материал этот есть и вместе с тем о Басенке имеется кое-что лишнее (подробнее об этом ниже). Едва ли не будет слишком смело по этому признаку определять происхождение основного источника Ермолинской летописи. Мы будем иметь случай говорить о деятельности отдельных лиц, которые оставляли значительно более сильные следы (в своих интересах или в интересах своего рода) во владычном новгородском летописании, пользуясь тем, что имели какое-либо касательство к составлению летописного свода; тем не менее памятник оставался владычным.

Нельзя не считаться, определяя происхождение памятника, прежде всего с результатами анализа памятника в целом. В данном случае доказано, что составитель оперировал общерусским, церковным по происхождению, материалом.

Возражая против шахматовского вывода, приводят такой аргумент: «поместить список ростовских владык в своей летописи и дополнить его мог не только ростовский летописец»¹⁷. Но вопрос о каталоге ростовских владык под 1396 годом в летописных сводах и его состав основательно изучен, и в работах А.А. Шахматова показано, что этот каталог попадал в летописные своды вместе с ростовскими летописными источниками разных редакций. Это положение, обоснованное А.А. Шахматовым в специальных исследованиях, никем не поколеблено.

Было высказано мнение, что «явно иронический и антивеликокняжеский рассказ Ермолинской летописи об обретении мощей ярославских чудотворцев¹⁸ вряд ли мог быть сделан в среде ростовских церковных деятелей»¹⁹. Но решение этого вопроса зависит прежде всего от того, как смотрели на «новых чудотворцев» в среде ростовских церковных деятелей при архиепископе Трифоне. На этот счет мы имеем ясные и определенные показания источников, отражавших позицию митрополичьей кафедры. Они не оставляют никакого сомнения относительно позиции ростовского владыки Трифона и ростовских церковных деятелей: «И возвѣстиша (о «новых чудотворениях». — А.Н.) епископу Трифону Ростовскому, иже въ его епископьи тои градъ: тои же невѣриемъ обдержимъ не имяше вѣры, мняше волшество быти». Дальнейший рассказ еще яснее обнаруживает мнения «в среде ростовских церковных деятелей». Три года спустя Трифон, который «не вѣрова чюдесемъ ихъ» (т. е. «новых чудотворцев». — А.Н.), посылает в Ярославль ростовского протопопа Константина, хорошо известного великому князю» для того, чтобы установить: «исцѣления отъ нихъ (т. е. от "мощей" Федора и его сыновей. — А.Н.) по правдѣ ли будетъ, зане бо и тои протопопъ не вѣроваше» (в «новых чудотворцев». А.Н.). Оказывается, что ростовский протопоп подозревал обман со стороны игумена Спасского Ярославского монастыря в корыстных целях: «мня с имъ чудотворениемъ игуменъ много богатество приобрѣте». В том же году Трифон должен был оставить ростовскую архиепископскую кафедру, о чем Ермолинская летопись сообщает глухо.

Протест со стороны составителя основного источника Ермолинской летописи против объявления «мощей» Федора и сыновей чудотворными вызывался не только мнением, что здесь не истинное чудо, а наваждение («волшество»), как объясняют Софийская II и Львовская, но и, судя по тексту Ермолинской летописи, связью этого события с событиями политическими. Дело происходило в период ликвидации Ярославского княжения. Ермолинская летопись подчеркивает: «при князи Александрѣ Феодоровиче Ярославьскомъ». Софийская II поясняет, что Александр Федорович был «правнукъ ихъ», т. е. сыновей Федора Ростиславича Смоленского и Ярославского²⁰, причем рассказ в ней ведется в традиционных литературных выражениях («и старѣшинѣ града возвѣстиша о том князю Олександру Ярославскому, он же повелѣ тако сему быти, и гробницю хотя устроити камену...» и т. д.).

Трифон мог считать, что прославление делалось из политических соображений, т. е. шли на обман из желания возвысить предков ярославского князя и его княжение. Если такая цель имелась в виду, ярославский князь ее не достиг; по данным Уваровской рукописи № 188, сам Александр Федорович был вынужден «продать» Ярославль («продалъ Ярославль»).

Одновременно составитель основной редакции Ермолинской летописи протестует против произвола великокняжеского дьяка Алексея Полуектовича и доверенного лица великого князя «Ивана Агафоновича Сущего»: «сии бо чюдотворци (т. е. Федор с сыновьями. — А.Н.) явишася не на добро всѣмъ княземъ ярославскимъ: простилися со всѣми своими отчинами навѣкь, подавали ихъ великому князю Ивану Васильевичю, а князь велики противъ ихъ отчины подавалъ имъ волости и села; а изъ старины печаловался о нихъ князю великому старому Алекси Полуектовичь, дьякъ великого князя, чтобы отчина та не за ними была. А послѣ того в томъ же градѣ Ярославли явися новыи чюдотворець Иоаннъ Огафоновичь Сущеи, созиратаи Ярославьскои земли: у кого село добро, инъ отнялъ, а у кого деревня добра, инъ отнялъ да отписалъ на великого князя ю, а кто будеть самъ добръ, боаринъ или сынъ боярьскои, инъ его самого записалъ; а иныхъ его чюдесъ множество не мощно исписати, ни исчести, понеже бо во плоти суще цьяшосъ» (т. е. «дьяволъ»; написано тайнописью по способу «простой литореи». — А.Н.).

Суть этого текста кратко передана в Хронографическом списке Новгородской IV летописи и в более подробной редакции в Новоиерусалимском списке владычного свода Макария, который сохранился в Воскресенском Новоиерусалимском митрополичьем сборнике²¹.

Весь текст носит характер иронического выпада, несколько замаскированного. Мы видели, что в Софийской II и Львовской летописях осуждалось несправедливое отношение Москвы к тверским вотчинам. Там упрек направлен в адрес самого великого князя. В Ермолинской летописи осуждаются дьяк Алексей Полуектович и «Иван Сущей». Аналогичный характер осуждения наместников и дьяков с помощью иронии, как литературного приема, встречаем в Псковской I летописи, в своде 1547 г. Так, в «Повести о псковском взятии» (1510 г.) автор подчеркивает лояльное поведение псковичей в отношении к великому князю московскому и в то же время не жалеет красок для характеристики московских наместников и дьяков: «И у намесников, и оу их тиоунов, и оу дьяков великого князя правда их, крестное целование взлетѣло на небо, и кривда начаша в них ходити, и быша немилостивы до пскович, а псковичи бѣдныя не вѣдаша правды московския», а дальнейшая тирада заканчивается словами: «...ано земля не раступитца, а оуверхъ не взлетѣть». В этом своде под 7036 г. читаем следующий иронический выпад против московских дьяков в сообщении о смерти Мисюря Мунехина: «и быша по Мисюри дьяки частые, милосердыи богъ милостив до своего созданиа, и быша дьяки мудры, а земля пуста, и нача казна великого князя множитися во Пскове, а сами ни один не сьѣхаше поздорову со Пскова к Москви, дроуг на друга воюя».

В отличие от псковского свода 1567 г., составитель которого не скрывает враждебного отношения к власти великого князя московского (Ивана Грозного), псковский свод 1547 г. сочетает похвалы великому князю, почти официальное отношение к московской великокняжеской власти с обличением московских наместников и дьяков. «С одной стороны, почтительное уважение к великому князю московскому и безусловное признание его власти, с другой стороны, ненависть к московским наместникам, стремление к обличению тех порядков, которые породили столько "плачущих и вопиющих день и ночь" — такое сочетание, как есть основание предполагать, находило почву в умонастроении известных групп местного общества. Налицо оно в посланиях старца Филофея, подвизавшегося в Пскове в годы правления вел. кн. Василия и, возможно, в начале правления Ивана Васильевича. В своих посланиях Филофей прежде всего обнаруживает уважение к великому князю московскому и не только безусловное признание, но и высокое представление о его власти. Москва является, по мысли автора, центром государственной жизни России, а московский государь — единый "во всей поднебесной Христианом царь"»²². Замечательно, что подобное же выражение применяет и аналогичное отношение обнаруживает к власти великого князя московского составитель основного источника Ермолинской летописи под 6970 г. Филофей хорошо известен как литературный деятель, разработавший теорию Москвы — третьего Рима. Но по какому-то недоразумению в нем склонны были видеть (Н.И. Серебрянский и др.) «москвича». С другой стороны, Филофей выступает обличителем московских наместников и новых порядков, бедственных для «псковичей», когда было от «менших и безродных оуничижение и безчестие». Из биографической заметки, сопровождавшей сохранившееся послание Филофея во Псков, видно, что псковичи молили его о заступничестве, зная, что он известен «великому князю и вельможам». Филофей не сразу решился, но «послѣди много показа дерзновения к государю», обличая наместников и т. п.

Близко стояли к великокняжескому престолу ростовские архиепископы — Трифон, который был духовником Василия II, и Вассиан Рыло, который был духовником Ивана III. Вассиан, называя Ивана III «во царех пресвѣтлѣишим, преславным государем», не стеснялся вместе с тем указывать ему в резкой форме на опасность, которая грозит ему, если он будет слушаться сребролюбивых советников, оказаться «бѣгуном» и «предателем хрестьянства» («Послание на Угру»). Не могла безучастно относиться ростовская кафедра и к большим внутренним событиям, происходившим в пределах ростовской епархии.

Анализируя текст Ермолинской летописи и выясняя происхождение ее основного источника, следует иметь в виду три следующих факта: 1) То, что сложный текст общерусского свода вошел в Ермолинскую летопись в сильно сокращенном виде. 2) Тот примечательный факт, что тексты ростовских владычных сводов, судя по Типографской летописи и по Московско-Академической (в последней в части с конца 30-х годов XIII в. до конца), содержали мало известий по истории самого города Ростова, что бросается в глаза при сравнении этих текстов с текстами новгородских владычных сводов. В этом нет ничего удивительного, поскольку положение ростовских архиепископов в Ростове было несколько иное, чем положение новгородских архиепископов в Новгороде. 3) Составителя текстов ростовских владычных сводов, судя по содержанию тех же летописей, интересовали события, относящиеся к городам и местам, лежавшим в пределах ростовской епархии (к Ярославлю, Угличу, Устюгу, Белоозеру и другой территории той же ростовской епархии)²³. Среди них есть такие, как приезд князя в Белоозеро, «въ свою отчину» (6759 г.), поездка на Устюг (6872 г.), поражение Дмитрия Заозерского (из ярославских князей), когда «много же людеи заозерянъ на томъ бою избьено бысть» (6943 г.), пожар в Устюге (6976 г.), пожар в Спасо-Каменном монастыре на Кубенском озере (6985 г.), пожар в Никольском селе «въ архиепископлѣ в Ростовѣ» (6988 г.) и др.

Мы имели случай в печатной работе перечислять местные записи Ермолинской летописи, относящиеся к событиям на территории ростовской епархии. При этом мы брали только те ростовские записи, которых нет или нет в аналогичных редакциях в летописных сводах, содержащих преимущественно великокняжеское летописание²⁴. Дальнейшее изучение Ермолинской летописи подтвердило, что эти местные записи — результат работы составителя основного источника Ермолинской летописи. Выделив из текста Ермолинской летописи (в части до 1425 г.) сложный по составу текст общерусского свода, мы получили некоторый остаток. В этом остатке оказались ростовские известия, выделенные нами ранее (под 6919 и 6920 гг.). В остатке оказалось и прибавление к каталогу ростовских владык: имена Ефрема, Феодосия, Трифона и Вассиана Рыло. Последующие разыскания показали, что таких ростовских записей в Ермолинской летописи значительно больше.

При анализе материала Ермолинской летописи за XV в., в части после 1425 г. обнаружилась интереснейшая картина. Выяснилось, что Ермолинская летопись в части этой содержит нить уникальных отступлений, которых нет не только в Московском своде 1479 г., но нет и в текстах митрополичьих сводов (Софийской II и Львовской), и в этих отступлениях речь идет о событиях на территории ростовской епархии.

Так, под 6943 г. в рассказе о движении Василия Юрьевича Косого есть часть, которой нет ни в Софийской II, ни в Львовской, ни в списке Царского, рассказывающая о событиях на ростовской территории. Читаем здесь следующее: Василий Косой идет (из Вологды) в Заозерье, т. е. в волость Ростовской епархии, там останавливается на устье, у монастыря св. Дмитрия. На него нападает князь Федор Дмитриевич Заозерский «со многыми людми» (Заозерское княжение было удельным Ярославским). Косой одерживает над ним победу, а затем двигается на Устюг, т. е. в один из главных центров ростовской епархии. В Устюге его хотят убить. Автору записи известно, что это предполагалось сделать «на поранин Велика дни, на заутрени», но Косой узнал об опасности и «единъ перебеже межи корь Сухону на Дымкову сторону», а тех «людей», которые за ним не поспели, побили устюжане; пленные же, захваченные Косым, великокняжеские бояре освобождены. Все эти сведения, с рядом деталей в описании, составитель свода получил, очевидно, с мест событий.

Отступления в тексте Ермолинской летописи под 6943 г. явились не случайно. Под следующим, 6944 г., составитель текста Ермолинской летописи, излагая материал, общий с Софийской II и списком Царского, прибавляет, однако, сообщение о том, что князь Василий Юрьевич Косой «владыку ростовьскаго, идучи, пограбилъ». Это дополнение ясно характеризует источник. Показательно также сравнение рассказа Ермолинской под 6943—6944 гг. с рассказом ростовского владычного источника, отразившегося в Новгородской IV и Софийской I летописях, под 6907 г. о владыке Григории Ростовском в Устюге и поведении «устюжан» во время столкновения Анфала с Яковом Прокофьевичем. А из дальнейшего текста Ермолинской летописи видна связь дополнений Ермолинской под этим годом с дополнениями под предыдущим. Под 6944 г. далее прибавлены (по сравнению с Софийской II и др.) не только подробности об убитых устюжанах («бояръ и гостей»), но и объяснение причин расправы с ними, что связывает этот рассказ с приведенным рассказом предыдущего года: «Поминая имъ ту злобу (т. е. вражду. — А.Н.), что хотѣли его самого изъимати, а людей у него много побили, а бояръ князя великого отполонили» (т. е. освободили из плена). Далее Ермолинская летопись дает подробности (которых нет в Софийской II и др.) при описании боя, происшедшего «в Ростовьскои же области», хотя в Ермолинской летописи не сказано, что столкновение имело место «у Покрова на Скорятинѣ». В Ермолинской сообщается, что Василий Косой прислал чернеца Русана «от Бориса и Глѣба», т. е. из Борисоглебской пустыни на р. Сухоне (он шел в направлении от Устюга на Вологду) к великому князю для переговоров. Несмотря на перемирие, Косой тем не менее двинулся от Болтина села, лежавшего к северу от Волги²⁵, на великого князя (Скорятино, где стоял великий князь, лежало на р. Черехе между Волгой и Большим селом)²⁶. Рассказ Ермолинской летописи описывает состояние великого князя, часть людей которого «разъѣхашася по кормы», его победу и отмечает, что воеводу Дятла повесили в Москве, а Семена Жадовского в Переяславле «чернь мужики ослопы²⁷ убили», о чем могли, конечно, узнать в Ростове.

Ростовские дополнения к тексту Софийской II, Львовской, Московскому своду нетрудно обнаружить в Ермолинской и под 6947 г. В ней сообщается, что великий князь, соединившись «с братьею» в Переяславле, посадил в Москве Дмитрия Меншего, а «самъ поживе въ Переславли и в Ростовѣ до зимы, бѣ бо посады пождьжены отъ татаръ, а люди посѣчены, и смрадъ великъ от нихъ»²⁸.

Остальной материал Ермолинской летописи, отсутствующий в митрополичьих и великокняжеских текстах, связан или с Ярославлем, или с Угличем. Так, ни в Софийской II, ни в Московском своде 1479 г. нет известия Ермолинской под 6958 г., что в Ярославле у Спаса был похоронен сраженный в бою, «удалый» Григорий Семенович Горсткин, новгородский боярин, «в черньцехъ и в скимѣ нареченныи инокъ Герма». Эпитет «удалый» в Ермолинской летописи перекликается с эпитетом «удалый воевода», который та же летопись употребляет по отношению к другому лицу — Федору Басенку под 6964 г., и с эпитетом «храброи человѣкъ», как называет Софийская II летопись под 6955 г. литвина Юшку Драницу, который был убит под Угличем²⁹. О событиях у гроба Федора Смоленского и Ярославского в 6971 г. было сообщено «епископу Трифону Ростовскому, иже въ его епископьи тои градъ» и, как мы видели, под этим годом в Ермолинской имеется уникальный текст, соответствующий отношению к этим событиям Трифона. Мы видели также, что в этом тексте церковные события сплетены с теми событиями политического характера, которые воспринимались, как проявление произвола и насилия со стороны великокняжеской администрации.

В том же направлении дает показания текст Ермолинской летописи под 6950—6951 гг. Великокняжеское летописание XV в. не сообщало о непродолжительном размирье великого князя с Шемякою в 6950 г. Не вполне ясные сведения дает Софийская II летопись, из которой узнаем, что Шемяка был в Угличе, и великий князь после разрыва пошел «на него къ Углечю». Однако Шемяка успел убежать к Бежицкому Верху, и великий князь вернулся. Далее та же летопись сообщает, что Кудара Пришельского (Ирешского) «кнутьемъ били», но не объясняет, за какую вину. А затем рассказано, что Шемяка с князем Александром Черторизским пошли на великого князя к Москве, но их помирил Зиновий, игумен Троицкий. А под следующим годом неизвестно в какой связи приведено известие об Иване Андреевиче (князе Можайском): он «поималъ» Андрея Дмитриева, а жену его Марью сжег в Можайске (как в той же летописи ниже, под 6988 г., объяснено: «за волшество»).

Разгадку этих сведений дает Ермолинская летопись. Великий князь уже захватил было в Угличе Шемяку, но последнему «подалъ... вѣсть» Кулодар (Кудар, по Софийской II), что стало известно великому князю («а Кулодаря князь великы доличився...»), и он велел его бить кнутьем «по станомъ водя, да и дьячьство отнялъ у него». Ясное дело, Ермолинская летопись не желает покрывать недостойное поведение великокняжеского дьяка, рассказав о причине постигшей его кары; из нее и узнаем, что Кулодар был дьяком. И, во-вторых, составитель проявляет особенный интерес к событиям в Угличе, что подтверждается последующим рассказом под тем же годом Ермолинской летописи. Ермолинская летопись рассказывает дальше, что в Угличе с Дмитрием Шемякою был «въ одиначьствѣ» князь Иван Можайский, но великому князю удалось отозвать («отъзвалъ») Ивана Андреевича, и ему был дан Суздаль, прежде бывший за Черторизским. Иван Андреевич владел не только Можайском, но, по-видимому, судя по договорным грамотам, и Белоозером, чем, вероятно, и объясняется его появление вместе с Шемякой в Угличе.

Некоторые лишние подробности, по сравнению с Софийской II, дает Ермолинская летопись и под 6951 г. по поводу поведения князя Ивана Можайского: о том, что захваченный им Андрей Дмитриев был его боярин, что с ним захвачены были и дети, а по поводу сожжения Марьи (за волшебство), Ермолинская летопись пишет: «безлепъ» (т.е. вопреки разуму, понапрасну). Напомним о «Слове», которое приписывалось Серапиону Владимирскому с обличением суеверных расправ (сожжения) с людьми, подозреваемыми в волшебстве³⁰.

Угличского происхождения те сведения, которыми в Ермолинской летописи дополнена статья 6955 г. В великокняжеских и митрополичьих текстах говорится о съезде в Угличе епископов, архимандритов и игуменов, созванном Шемякой. В текстах нет о роли Макария Желтоводского на собрании епископов и игуменов, но о нем рассказывает Ермолинская летопись: «и бысть туто же мужь святъ, именемъ Макарие, игуменъ Желтоводскии...» и далее от слов «наипаче же рекуще Макарие...» до слов «...и мы тебя простимъ».

В том же направлении свидетельствует и лишний, по сравнению с великокняжескими и митрополичьими текстами, материал Ермолинской летописи под 6970 г. Дело идет не только о подробностях события, но и о весьма показательном дополнении, которое следует после общего рассказа. В Угличе сидел в неволе князь Василий Ярославич, заточенный там великим князем еще в 6966 г., тогда жена и сын пострадавшего бежали в Литву. Через 4 года «дворяне» князя сговорились освободить Василия из заточения. Заговор был раскрыт, и заговорщики по приказу великого князя подверглись в Угличе крайне жестоким казням («на лубиѣ волочити по леду, привязавъ конемъ къ хвосту...»и т. п.). Софийская II вслед за тем непосредственно («послѣже того...») передает о болезни, постигшей великого князя, и его смерти, как будто предполагая, что эти беды были возмездием. В Ермолинской летописи нет признаков сочувствия заговору, но явно звучит протест против невиданной жестокости, которая, притом, была совершена публично и еще в великий пост: «Множество же народа, видяще сиа, отъ боляръ и отъ купець великихъ, и отъ священиковъ и отъ простых людеи, во мнозѣ быша ужасѣ и удивлении, и жалостно зрѣние, яко всѣхъ убо очеса бяху слезъ исполнени, яко николи же таковая ни слышаша, ниже видѣша в русскихъ князехъ бываемо, понеже бо и недостоино бяше православному великому осподарю, по всеи подсолнечнои сущю, и такими казньми казнити, и кровь проливати во святыи великии постъ».

Это уникальное рассуждение, написанное по всем признакам под влиянием рассказа очевидцев о происходившем в Угличе, судя по мотивам осуждения, вышло из среды церковных деятелей, притом воодушевленных высоким представлением о миссии и связанных с нею обязанностях великокняжеской власти. Выражение «православному великому осподарю, по всей подсолнечной сущю» соответствует известному выражению Филофея: «во всей поднебесной Христианом царь», и напоминает нам обращение ростовского архиепископа Вассиана в послании к Ивану III, в котором он резко наставляет и отличает его: «благовѣрному и христолюбивому, благородному и богомъ вѣнчанному, и богомъ утверженному и во благочестии всея вселенныя въ конци возсиявшему, наипаче же во царехъ пресвѣтлѣишему, преславному государю великому князю...». Цитированное выше рассуждение Ермолинской летописи под 6970 г. мог писать и Вассиан, и Трифон, и кто-либо из деятелей их окружения.

Менее ясно происхождение вставки в Ермолинской летописи под 6961 г. (в известии об отравлении Шемяки) от слов «людская молва говорять, что будетось со отравы умерлъ...» до слов «...в куряти». Эта вставка, сообщающая об участии в преступном деле дьяка Стефана Бородатого и Исаака Борецкого, могла быть вызвана неприязненным отношением того же составителя к великокняжеским дьякам. Однако две черты в этой записи позволяют предполагать и иное. Начинается она с не совсем обычной ссылки на «людскую молву», причем пишущий как будто ей не совсем доверяет («что будетось...»). Запись скорее походит на замечание читателя, чем на запись летописца об источнике его сведений (ср., например, подобную запись в Софийской II перед «Хожением» Афанасия Никитина в протографе нескольких списков). Во-вторых, вставка действительно передает слух, которому трудно верить. Новгородское правительство в борьбе Василия II с Шемякой держало сторону Шемяки, а после его смерти сын его пользовался там большим почетом³¹. Поэтому участие Исаака Борецкого в отравлении Шемяки представляется мало вероятным. Таким образом, возможно предположить, что вставка под 6961 г. представляет собою глоссу: заметку читавшего (может быть, В.Д. Ермолина?), сделанную на полях³², которую при переписке рукописи (она переписывалась тремя писцами) внесли в текст, как нередко случалось.

Легко убедиться, что обнаруженная выше нить оригинальных мест Ермолинской летописи или тех мест, которые отсутствуют в митрополичьем и великокняжеском летописании и касаются событий, происшедших на территории ростовской епархии, почти целиком отсутствует в списке Царского и в близких к нему: в Хронографическом списке Новгородской IV летописи и в Сокращенных сводах 1493 и 1495 гг.

Так, в списке Царского нет рассмотренного нами выше материала Ермолинской летописи ни под 6943, ни под 6944, ни под 6947, ни под 6950, ни под 6951 гг., ни под 6971 г.; под 6958 г. хотя и упомянуто о смерти Григория Горсткина, но нет ни имени его в иночестве, ни эпитета «удалый». Равным образом в Хронографическом списке (который расходится с Новгородской IV с 6955 г.) нет этого материала ни под 6955, ни под 6958, ни под 6970 г. Под 6971 г. только кратко передано известие, аналогичное Ермолинской. В Сокращенных сводах 1493 (в том числе и в Погодинском № 1409) и 1495 гг. нет рассмотренного материала ни под 6943, ни под 6944, ни под 6947, ни под 6950—6951, ни под 6955, ни под 6970 гг. Известие под 6958 г. — как в списке Царского, а известие под 6971/72 гг. — кратко, как в Хронографическом списке.

Из этих данных следует, что рассмотренный материал Ермолинской летописи, который, как оказывается, трактует о событиях, происходивших на территории ростовской епархии, характерен только для Ермолинской летописи, а не для перечисленной группы летописных сводов. Он не восходит к общему их источнику, текст которого, судя по этим данным, испытал только слабое влияние основного источника Ермолинской летописи, хотя между списком Царского и Ермолинской летописью видна связь через общерусский материал.

Что же касается того источника, который объединяет список Царского Софийской I летописи, Хронографический список Новгородской IV летописи, Сокращенные своды конца XV вв., а также списки новгородского владычного свода архиепископа Макария, то о нем мы уже кое-что знаем. На основании разнообразных наблюдений А.А. Шахматов показал, что одна из его редакций кончалась 1491 г.³³ Не подлежит сомнению также, что судьба этого источника была связана с судьбой новгородского владычного летописания. В Хронографическом списке источник этот является продолжением Новгородской IV летописи. Он присутствует в обоих списках или, вернее, редакциях владычного новгородского свода Макария 1539 г., из которых в основании одной лежала Новгородская IV, а другой — Софийская I летописи. В последнее время С.Н. Азбелев обнаружил, что тот же источник, доведенный до 1491 г., использован в Новгородской Уваровской летописи — ГИМ, Увар., № 568³⁴.

Свод 1491 г. или его разновидность в редакции 1493 г. раскрывается при погодном сравнении свода 1493 г. со списком Царского и Хронографическим списком Новгородской IV летописи. Мы начнем с 6955 г., откуда Хронографический список расходится с другими списками Новгородской IV летописи. Сразу же обнаруживается как бы живой, цельный остов источника трех разных летописных сводов: искомый остов редакции 1493 г. Весь текст Сокращенного летописного свода 1493 г. под 6955 г. соответствует всему тексту под этим годом списка Царского и всему тексту под этим годом Хронографического списка Новгородской IV летописи, с незначительными вариантами (с начала года Сокращенный свод от слов «Дмитреи Шемяка събравъ...» до конца, до слов «в пяток сырный»). Хотя о событиях рассказано здесь значительно короче, чем в Московском великокняжеском своде 1479 г., однако здесь имеются сведения, что игумен Трифон с братьею благословили великого князя, и приведено любопытное заверение кирилловского игумена Трифона («а ркучи такъ: тот грѣх на мнѣ...» и т. д.), о чем ничего не говорится в великокняжеском своде.

Весь небольшой текст под 6956 г. Сокращенного свода 1493 г. полностью соответствует тексту Хронографического списка под этим годом. Есть эти известия и в списке Царского, где под тем же годом кроме того сообщается о смерти Василия Юрьевича (л. 256).

Весь текст Сокращенного свода под 6957 г. почти точно соответствует всему тексту Хронографического списка под этим годом. В списке Царского имеются те же известия, но о поставлении на митрополичью кафедру Ионы Рязанского и о рождении Бориса дано в несколько иной редакции и, кроме того, есть известие о сражении с Шемякой, которое в Сокращенном своде — под следующим годом. В этих известиях в списке Царского подчеркнуты роль или значение Василия Васильевича (л. 256—256 об.).

Весь текст Сокращенного свода под 6958 г. имеется в той же редакции и в списке Царского, но в последнем вставлено на полях о том, что сражался Константин Александрович Беззубцов (л. 256 об.). Кроме того, имеются известия о деятельности митрополита Ионы, которых нет в Сокращенном своде 1493 г. В Хронографическом списке этого года нет.

Весь текст Сокращенного свода под 6959 г. полностью соответствует (с незначительными разночтениями) всему тексту под этим годом Хронографического списка и списка Царского (л. 257, где слово «пришедша» приписано на полях).

Весь текст Сокращенного свода под 6960 г. соответствует всему тексту под тем же годом Хронографического списка и списка Царского.

Весь текст Сокращенного свода под 6961 и 6962 гг. соответствует всему тексту списка Царского и Хронографического списка; в последнем нет только об отравлении Шемяки.

Таким образом, выясняется конкретный состав искомого свода — источника трех летописных памятников.

Текст Сокращенного свода под 6963 г. весь соответствует всему тексту под этим годом Хронографического списка. В списке Царского под 6963 г. кроме аналогичного источника привлечен и другой: по нему даны сведения о том, что «безвѣрнии» вогуличи воевали Пермь Великую, и об убиении Питирима Пермского в редакции, близкой к Софийской II летописи. По этому же источнику, близкому к Софийской II, вписано и о посылке рати великого князя за Оку; но позднее, по-видимому, зачеркнуто киноварью³⁵ (л. 257 об.).

Текст Сокращенного свода под 6964 и под 6966 гг. весь с незначительными вариантами соответствует всему тексту под этим годом Хронографического списка и списка Царского³⁶. То же следует сказать и о тексте под 6967, 6968 и 6969 гг.

Большой текст Сокращенного свода под 6970 г. также весь соответствует всему тексту под этим годом не только Хронографического списка, но и списка Царского. В списке Царского есть и последние слова («а всего того на осмьнатцать сох писменых»), только они зачеркнуты киноварью (л. 259). А в Хронографическом и в Царского нет слов «Скупомоу, Марьину въскормленикоу Голтяевы», относящихся к Борису Васильевичу, князю Волоцкому. Эти слова Сокращенного свода имеются в Софийской II летописи.

Под 6971 г. в Сокращенном своде в известии о явлениях у гроба Федора Ростиславича «з детми» передана в сокращенном виде запись владычной ростовской летописи. В Хронографическом списке (л. 710) имеются и слова «сии бо чюдотворци не на добро явишася», выпущенные при издании этого списка в Полном собрании русских летописей³⁷, а в списке Царского (л. 259) выброшена вся эта запись (от слов «а князем ярославскым прощение доспѣлося» до конца года).

Под 6972—6974 гг. в Сокращенном своде текст в общем соответствует тексту Хронографического списка и списка Царского; в Хронографическом списке нет о Трифоне Ростовском. Сомнительно, чтобы в общем источнике стояло известие о Семеновском море (в Новгороде и Пскове): его не только нет в Хронографическом списке, но нет и в списке Б Сокращенного свода 1493 г., а в Погодинском оно написано на полях.

Текст Сокращенного свода под 6976 г. полностью соответствует всему тексту под этим годом Хронографического списка и списка Царского. В последнем только зачеркнуто киноварью от слов «в тои день съдѣася...» до слова «...Карповичя» (л. 259 об.).

Под 6977 г. весь текст Сокращенного свода соответствует, в общем, всему тексту под этим годом Хронографического списка и списка Царского³⁸. В Сокращенном своде и в Хронографическом нет только слов «князь Иванъ Юрьевичь» (они есть в списке Царского, л. 259 об.)³⁹. А в Хронографическом нет двух фраз, которые в списке Царского имеются, но зачеркнуты киноварью, по-видимому, той же рукой (от слов «пожаловалъ их...» до слова «...именемъ» и ниже: «княжъ Семеновъ сынъ»).

Весь текст Сокращенного свода под 6978 г. соответствует всему тексту под этим годом Хронографического списка и списка Царского (где обозначение года зачеркнуто киноварью).

Весь текст под 6979 г. Сокращенного свода соответствует всему тексту под этим годом Хронографического списка. В последнем нет только известия о Михаиле Олельковиче. В списке Царского тот же текст обрывается на словах «воюючи и пленяючи», так как составитель обратился далее к другому источнику и написал «Словеса изб[р]анна от святых писании...» (лл. 260—277 об.), а после «Словес» вписал известие о том, что «вятчяне Сараи взяли» (л. 277 об.).

Весь текст под 6980 г. Сокращенного свода целиком соответствует тексту под этим годом Хронографического списка и списка Царского; в последнем вычеркнуты киноварью слова «и захотѣ у них еще шестаго рубля женѣ своей» (л. 278 об.). Краткого известия под 6983 (6982) г. о посылке Пскову в помощь Данилы Холмского нет в Хронографическом списке, а в списке Царского оно стоит под 6982 г. Неясно, восходит ли оно к протографу всех трех сводов.

Весь текст Сокращенного свода 1493 г. под 6982 Г. соответствует всему тексту списка Царского под этим годом. В Хронографическом списке текст кончается словами «сорока тысячь».

Под 6983 г. весь текст Сокращенного свода соответствует тексту Хронографического под 6982 г. и списка Царского. Известий списка Царского о возвращении Беклемишева и о рождении дочери великого князя Феодосии нет в Сокращенном своде и Хронографическом списке, но эти известия приписаны в списке Царского другим, более поздним почерком на полях⁴⁰.

Под 6984 г. текст Сокращенного свода в общем соответствует тексту списка Царского под этим годом. В Хронографическом текст сильно сокращен.

Текст Сокращенного свода 1493 г. под 6985 г. (год повторяется) и под 6986 г. находим в списке Царского, тогда как в Хронографическом списке общий протограф отразился слабо: под 6985 г. есть только известия о смерти Пафнутия Боровского, а под 6986 г. — о поставлении Геронтием Вассиана в Тверь.

На этом мы прервем нашу работу по восстановлению общерусского свода — источника трех дошедших до нас сводов (Сокращенного 1493 г., Хронографического списка Новгородской IV летописи и списка Царского) и вернемся к Ермолинской летописи, основной источник которой не переходил за 6980 (1472) г. Заметим только, что и в Сокращенном своде, и в Хронографическом списке опущен рассказ о конфликте между Геронтием и Вассианом из-за Кириллова монастыря, имеющийся в списке Царского, и что под 7000—7002 гг. (1491—1493 гг.) текст Сокращенного свода 1493 г. обнаруживается в списке Царского и в Хронографическом списке.

Мы получили достаточно ясную картину: перечисленные три свода чрезвычайно близки между собою в части, нами рассмотренной. Уже это наблюдение заставляет полагать, что основная редакция Ермолинской летописи представляла летопись особую, отличную от этих трех сводов. Мы развернули выше цепь уникальных отступлений Ермолинской летописи (в части после 1425 г.) от текстов Московского свода 1479 г. и от текстов сводов, содержащих митрополичью традицию. Мы убедились, что цепь эта отсутствует почти полностью и в трех рассмотренных только что сводах (в списке Царского, в Сокращенном своде 1493 г. и в Хронографическом списке). В этих отступлениях Ермолинской летописи речь идет о событиях на территории ростовской епархии — местная ростовская традиция оказала слабое влияние на общерусский источник этих сводов. Вместе с тем не подлежит сомнению, что в части по 1472 г. общерусская летописная основа Сокращенного свода имела общий протограф с Ермолинской летописью или, вернее, с общерусским источником ее основной части (по 1472 г.). Посмотрим теперь, что показывает погодное сравнение Ермолинской летописи с восстановленным текстом «Сокращенного» общерусского свода начала 90-х годов XV в.

Под 6955 г. в Ермолинской летописи и в «Сокращенном» своде (как мы будем условно называть выделенный общерусский источник трех сводов) об одних и тех же событиях рассказано по-разному. Хотя в Ермолинской рассказ более подробный, тем не менее в «Сокращенном» своде перечисляются воеводы и князья, пришедшие из Литвы к великому князю, и в том числе Федор Басенок. В Ермолинской летописи они не названы.

С другой стороны, в Ермолинской летописи читаем, например, дополнительные сведения о происходившем в Кирилло-Белозерском монастыре: упоминается «инъ старець святъ, именемъ Симанъ Карлсмазовъ». Соединение двух записей легко обнаруживается в тексте Ермолинской летописи: великий князь принимает благословение и идет «ко Тфери». А потом опять сообщается, что он принимает благословение и идет «ко Тферьскому рубежу». Напомним, что Кирилло-Белозерский монастырь был подведомствен ростовскому владыке.

Весьма краткий текст «Сокращенного» свода под 6956 г. полностью совпадает с Ермолинской.

Под 6957 г. текст «Сокращенного» свода близок к Ермолинской, но он не вполне совпадает. В «Сокращенном» своде указана точная дата поставлення Ионы, чего нет в Ермолинской. А в Ермолинской подробнее рассказано, чем в «Сокращенном» своде, о том, как князь Иван Андреевич перешел на сторону великого князя, причем упоминается о роли Михаила Андреевича, о чем нет в «Сокращенном» своде.

Под 6958 г. о борьбе великого князя с Дмитрием Шемякой в «Сокращенном» своде рассказано в несколько иной (сокращенной) редакции, чем в Ермолинской. О Григории Семеновиче Горсткине в Ермолинской отмечено: «и в скимѣ нареченныи инокъ Герма», чего нет в «Сокращенном» своде. Последние два известия Ермолинской (о Ховрине и о татарах) совпадают с «Сокращенным» сводом.

Под 6959 г. в «Сокращенном» своде в общем несколько сокращенное изложение того, что читаем в Ермолинской летописи.

Под 6960 г. текст «Сокращенного» свода близок к Ермолинской. Но в «Сокращенном» своде иной порядок известий и немного сокращено. Под 6961 г. текст «Сокращенного» свода весьма близок к Ермолинской, но в Ермолинской приведены известные нам (см. выше) подробности об отравлении Шемяки, которых нет в «Сокращенном». Нет также имени Беклемишева. Под 6962, 6963 и 6964 гг. в «Сокращенном» своде текст, близкий к Ермолинской. Но в Ермолинской читаем, что Ощера «не поспѣ» ударить на татар, а в «Сокращенном» — что он «ихъ упустилъ, не смѣлъ»; а в рассказе о походе на Новгород Ермолинская сообщает о новгородских «смердах» и о пленении Михаила Тучи, чего нет в «Сокращенном».

Под 6966 г. текст Ермолинской и «Сокращенного» весьма близок. Но в Ермолинской после слова «норовилъ» стоит «деи» и нет о том, что Перхушков «посулы поймал», о чем читаем в «Сокращенном» своде. Зато под следующим годом в Ермолинской сообщается, что князь великий «слышавъ», что Перхушков вятчанам «норовилъ», повелел его «изымати и вести в Муромъ и посадити в желѣза», этого нет в «Сокращенном» своде. Кроме того, в «Сокращенном» своде есть мелкие сокращения (нет слова «камену», слов «бьяся на всякъ день», слов «видяще себе побеждаемы всегда»).

Под 6968 г. в «Сокращенном» своде кратко, по сравнению с Ермолинской, рассказано о покушении на Ф. Басенка в Новгороде. Остальной текст передан также с сокращениями (нет от слов «три недѣли...» до слов «...одолѣваху ему»; нет от слов «а отъ гражан...» до слов «...ничего съпротивления»), а вместо слов «к Переяславьлю к Рязаньскому» написано «под Рязань». Под 6969 г. в «Сокращенном» нет от слов «на страснои неділи...» до слов «...на лѣвои странѣ» и нет фамилии, или прозвища Феодосия Ростовского («Бывалцева»).

Под 6970 г. в Ермолинской отсутствует прозвище Наума («Деревяга»), нет слов «в ызміні» и нет последней фразы «а всего того на осмьнатьцать сох писменых». А в «Сокращенном» своде нет (о Науме) от слов «ему же бѣаше...» до слов «...на деревяници»; не упоминается Парфен Бреин и Лука Посивьев и нет рассуждения, характерного для владычной ростовской летописи, от слов «Множество же народа...»; не упоминаются в составе удела Юрия «села и волости» великой княгини Софьи, а о Романове городке нет прибавления: «А прежде того былъ Ярославьское княжение» (Ермолинская летопись, л. 286 об.). Затем нет, конечно, двух вставок о строительстве Ермолина.

Под 6972 г. в «Сокращенном» своде не названа по имени дочь великого князя и нет вставки о деятельности Ермолина. А под 6975 г. не указан час смерти Марии Тверянки и к известию об обновлении церкви Воскресения в Москве нет добавления об участии в строительстве Ермолина.

Показательно соотношение текстов под следующим, 6976 г. Порядок известий одинаковый, и источник, общий с Ермолинской, просвечивает в тексте «Сокращенного» свода. Однако текст его значительно отличается. Так, вместо «по сеи сторонѣ Волги», как в Ермолинской, в «Сокращенном» читаем: «у Волги втаи». А далее вместо слов Ермолинской «и постоавше противу Казани и поидоша прочь, не учинивша ничтоже» в «Сокращенном» стоит следующее: «И татарове была на них вышли из судовъ, а наши хотѣли их заскочити от брега, и нѣкто юноша, именем Аидаръ, постелник великого князя, наполнився духа ратна, и не отпоустя их ни мало от судна, и кликну на них, они же устрашившеся и вміташася в суды, и побѣгоша на Волгу; в тои день съдѣяся спасение велико татаром здоровьем Аидаровым Григорьева сына Карповича». Всего этого позорного эпизода, с таким сарказмом переданного в «Сокращенном» своде, нет в Ермолинской.

Сравнительный анализ этих двух сообщений об эпизоде с участием Айдара мы отложим до окончания нашего обозрения, когда получим весь материал и привлечем аналогичные показания из Устюжского летописного свода, который пользовался сокращенным общерусским сводом, но, по-видимому, в другой редакции.

Наконец, последнее известие под 6976 г. «Сокращенного» свода — общего протографа трех рассмотренных сводов — о том, что великий князь был во Владимире и Переяславле, отсутствует в Ермолинской летописи.

Под 6977 г. тексты Ермолинской и «Сокращенного» свода отражают общий источник. Но в «Сокращенном» своде нет известий о работах Ермолина в Троице-Сергиевом монастыре и о его работах во Владимире. Известие о неудачной попытке взять Казань восходит к общему источнику, но передано по-разному. В Ермолинской ничего не говорится о роли Ивана Дмитриевича Руно. А в «Сокращенном» своде нет о том, что «ни почали» (вернее — «почали») трубить, но вставлено саркастическое замечание в адрес Руно: «и пожаловалъ их (т. е. татар) нашь воевода именем...». Рассказ о другом походе за Волгу в «Сокращенном» своде передан сокращенно (нет от слов «и уби лиходѣа...» до слов «...и казаньскихъ»; от слов «а чаяли...» до слов «...в судѣхъ»; от слов «а князя великого рать...» до слов «...Казани отбили» и от слов «князя Данила Васильевичя Ярославьского...» до слов «...устюжанъ много».

Текст под 6978 г. в Ермолинской и «Сокращенном» своде в общем совпадает; в «Сокращенном» нет фразы «и какъ надобѣ брату его, великому князю».

Равным образом и под 6979 г. оба текста близки между собой. В «Сокращенном» своде нет о судьбе церкви в Юрьеве-Польском, которую восстанавливал Ермолин. Кроме того, имеются небольшие сокращения: о том, что с новгородских посадников брали «окупъ»; о том, что их «кнутьемь» били; в Ермолинской читаем, что великий князь «разьярився за ихъ измѣну», а в «Сокращенном» — «разгневася». Известие о Михаиле Олельковиче Литовском отсутствует в Ермолинской⁴¹.

6980 год — последний год, текст которого в Ермолинской отражает архетип трех рассмотренных выше сводов⁴². И здесь мы видим, что их общий источник несколько сокращен по сравнению с Ермолинской: нет фразы от слов «со многою користию...» до слов «...на всей воли его»; нет фразы от слов «...и начата кликати» до слов «...великого князя»; нет слов «в Тарусѣ, з дворы своими», и фразы от слов «Татарове же удивльшеся...» до слов «...царю своему». Как и в предшествующих статьях, и здесь отсутствует дополнение Ермолинской об Ермолине: к известию о закладке Успенского собора в Москве нет добавления о том, кто были «предстателями», о чем сообщает Ермолинская летопись. И как в предшествующих статьях, несмотря на то, что «Сокращенный» свод сокращает, в нем имеются конкретные сведения, отсутствующие в Ермолинской; так, в Ермолинской нет о поставлении епископом Феофила в Новгород; нет о том, что Андрей Васильевич Большой стоял в Серпухове с Муртазой царевичем, сыном казанского царя.

Мы рассматриваем отрезок с 6955 г., откуда Хронографический список расходится с Новгородской IV летописью. Если же сравнить Ермолинскую летопись в части до 6955 г. с общим источником Сокращенного свода 1493 г. и списка Царского, то увидим еще более значительные расхождения. В Ермолинской нет, например, под 6938 г. интересного рассказа, имеющегося в списке Царского и в Сокращенном своде редакции 1493 г., о съезде у Витовта с участием «великого князя» Василия Васильевича, короля Ягайла Ольгердовича, «куньштера» немецкого, митрополита Фотия, кардинала римского, «великого князя» Бориса Тверского, воеводы «волошьского», короля чешского и др.; под 6940 г. нет о посажении Василия Васильевича на великое княжение Мансырь-уланом и о том, что великий князь обручился с Марией Ярославной. Под 6943 г. в списке Царского и Сокращенном своде отсутствует подробный рассказ о событиях в Заозерье и в Устюге, включенный в Ермолинскую летопись. А под 6944 г. отсутствует подробный рассказ о событиях в «Ростовской области». В Ермолинской значительно обширнее текст под 6946, 6947, 6949, 6950, 6951, 6952 гг., в частности, о событиях в Устюге, о чем мы упоминали выше.

Итак, основной источник Ермолинской летописи имел свои специфические особенности, а «Сокращенный» общерусский свод — свои. Круг интересов составителя основного источника Ермолинской летописи определялся кругом интересов ростовской владычной кафедры. Но это не была узкоместная летопись, а был свод с общерусским кругозором.

Анализ текстов Ермолинской летописи не будет достаточно основательным, если мы не привлечем тексты еще одного памятника, среди источников которого тоже была одна из редакций «Сокращенного» общерусского свода. К тому же памятник этот был составлен в городе, лежавшем на территории ростовской епархии. Город этот — Устюг. Устюжский свод, короче говоря, родствен основному источнику Ермолинской летописи как по составу, так и по месту происхождения. Оба они принадлежали к новому типу летописей, порожденных общественно-политическим развитием страны: к типу общерусских провинциальных сводов, т. е. одновременно и местных, по окраске, и общерусских по составу материала.

К началу XIII в. Устюг, стоящий при устье р. Юга на Сухоне, вырастает как крайний на Северо-Востоке форпост со стороны ростовских владений. Все данные говорят за древнюю связь Устюга именно с городом Ростовом. Когда в начале XIII в. Ростовское княжество выделилось как особое в составе Ростово-Суздальской земли, в пределы княжества вошел и Устюг; и когда в начале того столетия ростовская епархия разделилась на ростовскую и владимирскую, Устюг оказался в составе первой. Уже в те времена существовал с Устюга путь «на верхъ Камы», связывавший Устюг с Приуральем. В подражание Ростову в Устюге была воздвигнута Успенская церковь (в 1290 г.) и при ней был придел св. Леонтия, почитание которого тоже, конечно, перешло из Ростова⁴³. Под влиянием ростовской «владычной» среды, надо думать, при Успенском устюжском соборе начались местные записи. Местные устюжские известия начинаются в Устюжском своде с XIII в., однако трудно определить, когда при устюжском соборе начались систематические записи, так как устюжские известия проходят не систематично, а записи при Успенском соборе с точной датой обнаруживаются в известиях последней четверти XV в.

Работая над Устюжским сводом, составитель проявил интерес к истории ростовского Успенского собора (см. под 1154, 1187, 1224 гг.) и к политической истории Ростовского княжества (см. под 1286, 1287, 1288, 1290, 1295 гг. и т. д.). Из Ростова в Устюг могла попасть и редакция «Сокращенного» общерусского летописного свода.

Сначала устюжский Успенский собор зависел от ростовского владыки и ростовского князя. Позднее стал зависеть от великого князя и ростовского владыки. Но случилось это не сразу. Было время, когда и связи с Ростовом ослабели. Согласно летописной записи под 1399 г., когда представитель Новгорода вел переговоры с «устюжанами» (т. е., вероятно, с «лучшими людьми» г. Устюга), в Устюге были ростовский князь Юрий Андреевич и ростовский владыка Григорий. И в то же время с «устюжанами» действуют также их «князи» («съ своими князи»). Местные князья в Устюге появляются, судя по источникам, в период сильного давления татар на Ростов, когда центростремительные силы ослабели: впервые упоминаются устюжские «князи» в 20-х годах XIV в.

Со временем, особенно с конца XIV в., с изменением всей общественной ситуации, возрождается интерес великокняжеского стола к Двинскому северу, к Приуралью и Прикамью, на путях к которым лежал Устюг. В Устюге появляется «наместник» великого князя⁴⁴. В Новгороде на Устюг смотрят, как на город, принадлежащий к великокняжеским владениям⁴⁵.

В процессе образования централизованного государства, с полным переходом Ростова под власть Москвы (в 1474 г.) полностью прекратились и номинальные отношения зависимости Устюга от ростовских князей. С этого времени должен был измениться и характер зависимости устюжского Успенского собора, где велось летописание, от владычной ростовской кафедры. Именно в свете этих отношений, порожденных образованием Московского централизованного государства, надо рассматривать и известный в литературе факт: не позднее 1481 г. (между 1467 и 1481 гг.) великий князь по просьбе «устюжан» (точнее — «лучших», наиболее знатных) вмешивается в их отношения с ростовским архиепископом, ограждает владетельные права причта и освобождает соборный устюжский причт и их крестьян от суда архиепископских десятинников и посельских. Судит теперь их только сам великий князь или сам архиепископ⁴⁶.

В той же связи с новыми отношениями, сложившимися в период образования Московского централизованного государства, нужно объяснить и то, что в 1491 г., согласно известию Устюжского свода, причт Успенского устюжского собора обратился не к архиепископу ростовскому, а к великому князю Московскому с просьбой о восстановлении погоревшего церковного здания, и великий князь отдал распоряжение ростовскому архиепископу Тихону⁴⁷.

На эти годы, между 1474 и 1516, падает составление того первого устюжского свода, в составе которого был использован «Сокращенный» общерусский свод. Нетрудно заметить, сравнивая год за годом текст «Сокращенного» свода в редакции 90-х годов XV в. с Устюжским летописным сводом, что в последнем их общий источник не переходит за 1474 г.⁴⁸ Знакомство с дошедшей редакцией «Сокращенного» свода не разъясняет этого факта. И приходится предположить, что составитель Устюжского свода пользовался Сокращенным сводом в редакции 1474 г. После 1516 г. в оригинале Устюжского свода шли, как будто, краткие приписки с 1530 г. до конца.

В литературе отмечалось, что составитель Устюжского свода сочувствует объединительной политике великих князей московских, которые во второй половине XV в. были носителями идеи объединения Руси в централизованное государство; отмечалось, что в своде этом дается картина планомерного наступления Московского государства на Новгород и его Двинские земли, с одной стороны, и на народы Приуралья и Поволжья, — с другой⁴⁹.

Такое идейное направление не означало, однако, что Устюжский свод не имел своего лица, во всем следуя великокняжеской ориентации в оценке событий и в тематике, в подборе самих известий. Приведем примеры. Как известно, Иван III в 1502 г. наложил «опалу» на внука своего Дмитрия и на его мать Елену, запретив называть его «великим князем», и посадил их «за приставы». Дмитрий умер спустя три года после смерти Ивана III. Свод митрополичьей ориентации, называя все же Дмитрия «благодарным князем великим всея Руси», сообщал, что умер он «в нуждѣ и в турмѣ» (т. е. в тюрьме). Устюжский свод рассказывает о том, что предшествовало его смерти: после смерти Ивана III Дмитрий был посажен «в желѣза» своим дядей, старым конкурентом на великокняжеский стол Василием Ивановичем, «в полату тѣсну» (7015 г.). Еще более показательна попытка составителя Устюжского свода в возможно благоприятном свете выставить удельного Углицкого князя Андрея Васильевича, к которому Иван III относился с большой неприязнью; неприязнь эта главы Московского централизованного государства к Андрею предрешила трагическую судьбу последнего. Под 1480 г. упоминается о «неправде» великого князя к братьям Андрею и Борису Васильевичам. А бегство Ахмата объясняется тем, что тот узнал о примирении великого князя «з братьею», т. е. с Андреем и Борисом (под 6989 г.). Смерть Андрея освещена в Устюжском своде не так, как в великокняжеском, митрополичьем и в Сокращенных сводах (см. Симеоновскую, Уваровскую № 1366, Софийскую II, Сокращенные своды и др.), где «поимание» Андрея Васильевича объяснено как результат его «измѣны»: ему не только припомнили его сношения с Казимиром, но и обвиняли в том, что он «посылал грамоты к царю Ахмату Большие Орды, приводя его на великого князя, на Рускую землю ратию», а также отказался послать свое войско против татар. В Устюжском своде под 7000 г. ни об «измѣне», ни о какой-либо вине Андрея не упоминается, но описывается, как он был схвачен в комнате, называемой «западней»; приводятся слова Андрея в разговоре с Ряполовским, что великий князь его «неповинно... имает»; говорится, что он сидел в «западнѣ до вечерни», как он был закован («и желѣза возложиша сентября в 22 день»), как были захвачены в Угличе его приверженцы и как спустя два года он «преставися... в заточенье и в желѣзех».

Появление общерусских летописных сводов в Новгороде и в Твери (в 30—50-х годах XV в.) служило своеобразным показателем роста потребности к объединению, возникавшей в разных районах страны.

Во второй половине XV в. общерусское летописание получило широкое распространение на русской территории. Появляются «Сокращенные» общерусские своды, о которых мы можем сказать, что судьба их была в значительной мере связана с судьбой новгородского владычного летописания и летописания в пределах ростовской епархии. Общерусским был и ростовский владычный свод. В нем отражено высокое представление о великокняжеской власти, о ее назначении. Поведение Великого Новгорода по отношению к Москве (под 1471 г.) оценивается, как «измѣна и неисправление». Общерусским является и Устюжский летописный свод.

Борьба с татарами и объединение феодальной Руси нашло богатое отражение в общерусских летописных сводах. Но вместе с тем в них отражается и критическое отношение к некоторым сторонам жизни и к событиям. В Сокращенных сводах и в Устюжском находим новые известия (по сравнению с Софийской II) о событиях с критической их оценкой. Так, под 6976 г. — об Айдаре, постельнике великого князя, из-за которого будто бы провалилась операция против татар на берегу Волги, а под 6977 г. — о воеводе из «середних бояр» Иване Дмитриевиче Руно, который «поноровил» татарам, избавив их от разгрома под Казанью. Устюжский свод сообщает при этом детали, которых нет в тексте Сокращенного свода начала 90-х годов (например, топографическая деталь: «на Звеничѣ бору» под 6976 г.; сведения о «нелюбье» между воеводами судовой рати под 6977 г.). А это указывает на то, что Сокращенный свод, которым пользовался составитель Устюжского свода, был особой редакции. Иными словами, подтверждается вывод, который был сделан нами выше.

В Ермолинской летописи, повторяем, не только нет саркастических выпадов по адресу военачальников, но сами позорные эпизоды затушеваны, смягчены. Только о Перхушкове, который был наказан великим князем за то, что «норовил» вятчанам, сведения сообщаются (под 6966—6967 гг.). Но зато в Ермолинской летописи осуждаются жестокости, творившиеся именем великого князя (в Угличе), а также некоторые методы, с помощью которых великокняжеские доверенные лица пытались укрепить централизацию, действуя на ярославской территории.

Основной источник Ермолинской летописи, кончавшийся на 1472 г., составлялся тогда, когда Ростов еще полностью не отошел к Москве, т. е. до 1474 г. Этим объясняется разница в оценке событий между Ермолинской летописью и Типографской, сохранившей более позднюю редакцию ростовского владычного свода. Ростовский же владычный свод 1472 г., вошедший в состав Ермолинской летописи, завершен был при ростовском архиепископе Вассиане Рыло (около 1472 г.), а материал подготовлялся еще при архиепископе Трифоне⁵⁰. К В.Д. Ермолину же он попал или непосредственно из рук представителя высшей церковной иерархии, или был им получен в Троице-Сергиевом монастыре. Архиепископ ростовский Вассиан Рыло был не раз на протяжении примерно 11 лет игуменом Троице-Сергиева монастыря, и в бытность свою ростовским архиепископом, по всей вероятности, сохранял связь с этим монастырем.

Нам остается еще дать разъяснение на материале первоисточников, откуда могли попасть в Ермолинскую летопись, точнее, в ее основной текст некоторые новые сведения, связанные с Федором Басенком.

Прежде всего, надо точно установить, какие вообще сведения о Ф. Басенке внесены в Ермолинскую летопись и какие из них новые. Речь идет именно об Ермолинской летописи, ибо большинство сведений о Ф. Басенке, которые имеются в Ермолинской, отсутствуют в Сокращенном своде начала 90-х годов. Так, об участии Ф. Басенка в походе на Мустафу под 6951 г. в Сокращенном своде нет. Нет в нем под 6953 г. о бегстве Ф. Басенка в Литву «изъ желѣзъ» и о том, что, придя затем к Коломне «изгономъ», он пограбил села и посад; нет выражения «удалый воевода» под 6964 г.; и очень кратко, по сравнению с Ермолинской, сообщается под 6968 г. о покушении на Ф. Басенка в Новгороде шильников.

Оказывается, что составитель основного источника Ермолинской летописи не включил в текст ряд сведений о Ф. Басенке, которые свидетельствовали о его верности великому князю Василию Васильевичу и которые имелись в Московском своде 1479 г. и в митрополичьей редакции, сохранившейся в Софийской II летописи, где подчеркнуто, что Ф. Басенок «не восхотѣ» служити Шемяке: о том, что Шемяка повелел «възложити на него желѣза тяжкы», и о подробностях бегства. (Но Ермолинская почему-то подробнее сообщает об ограблении им окрестностей Коломны). Нет в ней о том, что Ф. Басенок получил в Литве Дебрянск. Под 6955 г. Ермолинская не сообщает, что Ф. Басенок с боярами «великого князя» хотел идти «искати великого князя». Нет в ней под 6957 г. о том, что великий князь послал Ф. Басенка с Иваном Стригой — «двор великого князя» — под Кострому, где находился Шемяка; нет под 6960 г. о том, что великий князь послал «двор свои», в том числе Семена Оболенского и Федора Басенка, к Устюгу, где стоял Шемяка.

Что же имеется в Ермолинской летописи нового, оригинального о Ф. Басенке? Весьма немного: выражение «удалый воевода»; слова об участии Ф. Басенка в походе на Мустафу («тогда же мужьствова Феодоръ Васильевичь Басенокъ») и подробности о покушении шильников. Объяснение этих деталей в ростовском владычном своде находим при анализе других владычных сводов, где включены в текст аналогичного характера упоминания о некоторых лицах. Но предварительно отведем одно умозрительное предположение. Можно было бы допустить, что немногие новые сведения о Ф. Басенке в ростовский владычный свод попали из кратких летописцев Кирилло-Белозерского монастыря, так как монастырь принадлежал к ростовской епархии, и доподлинно известно, что летописание там велось и туда в 6981 г. приехал жить Басенок, который еще в 6971 г. попал в опалу и был ослеплен через год и 5 месяцев после смерти великого князя Василия Васильевича. Но Басенок приехал жить в монастырь после того, как основной источник Ермолинской летописи был составлен, судя по тому, что он кончался 6980 г. А главное: в Кирилло-Белозерском кратком летописце Григория Тушина, из которого мы узнаем об ослеплении Басенка, нет ни одного известия о нем до его ослепления. С другой стороны, в Ермолинской летописи и других больших сводах ничего не говорится об его ослеплении и жизни в Кирилло-Белозерском монастыре. Ничего нет о Басенке и в кратком Кирилло-Белозерском летописце Погодинского собрания ГПБ № 1554 на лл. 13—17 и в кратком Кирилло-Белозерском летописце ГПБ, Погод. № 1554 на лл. 20—26 об. А в кратком Кирилло-Белозерском летописце той же рукописи на лл. 2—10 об. есть под 6963 г. известие о том, что «Иван Юриевич да Басенок многих татар побили на Коломне», о чем в Ермолинской летописи рассказано подробнее, но без упоминания об Иване Юрьевиче.

* * *

Теперь обратимся к новгородским владычным сводам, где имеются аналогичного характера вставки о некоторых лицах, но значительно более выразительные. Я разумею, во-первых, интерполяции, сделанные в интересах Квашниных, и, во-вторых, вставки о Тучковых. Они служат примером того, как в тексте владычной летописи могли получить отражение интересы феодала или его рода. Свод, к которому мы обратимся, отнюдь не представлял собою какую-либо острую неофициальную традицию и вышел не из военной среды, а принадлежал к числу новгородских владычных летописных сводов. Иными словами, памятник, принадлежавший к владычному летописанию, отразил интересы боярского рода, и, кроме того, не случайно выдвинул двух представителей другого рода.

В Государственной публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде хранится рукопись с летописным сводом, опубликованным во втором выпуске второго издания Новгородской IV летописи, в ПСРЛ, т. IV (1925 г.). Я имею в виду список Дубровского Новгородской IV летописи, о котором еще в начале нынешнего века появилось в печати текстологическое исследование А.А. Шахматова⁵¹. Не касаясь вопроса о составителе свода, А.А. Шахматов путем сличения списка Дубровского с летописью сборника Московского государственного архива министерства иностранных дел № 20/25 и другими установил состав летописного свода 1539 г. (список Дубровского): в основании его лежит Новгородская IV летопись с дополнениями, продолженная текстом московского и новгородского владычного свода; список Дубровского был составлен в 1542—1548 гг.

Свод 1539 г. содержит известия владычного новгородского летописания. Учитывая это, а также имея в виду удельный вес известий этих в тексте свода, сохранившегося в двух рукописях, и роль, которая отводится в изучаемом своде архиепископу Макарию, бывшему архиепископом Новгорода Великого с 1526 по 1542 г., необходимо думать, что летописный свод 1539 г. был составлен «по повелению» архиепископа Макария. Составлен он или в Новгороде, когда состоялось назначение Макария в Москву (на кафедру митрополита), или в Москве, куда могли перевезти новгородские летописные материалы (ср. Архивский сборник № 20/25 и Отрывок русской летописи в Воскресенском Новоиерусалимском сборнике, напечатанный в ПСРЛ, т. VI).

В своде 1539 г. текст, заимствованный из Новгородской IV летописи, дополнен новым материалом; в дополнениях можно проследить ряд известий, сделанных с определенной целью: возвеличения боярского рода Квашниных. Под 6840 г. читаем о том, что к Ивану Даниловичу Калите приходил «нѣкто отъ киевскихъ благоплеменитыхъ вельможь служити Родионъ Нестеровичь» с сыном Иваном, с княжатами и детьми боярскими и «двора его до тысячи и до семисотъ», что великий князь принял его «с радостию», дал ему «на Москвѣ боярство и устави ему надо всеми болшинство и дасть ему въ вотьчину полъ Волока Дамского, а другая бысть половина Новгородская»; далее — об отношениях Родиона Нестеровича к новгородскому посаднику Микуле; о том, что великий князь дал Родиону «село во область, кругъ реки Восходни на пятипатцати верстахъ»; о том, как боярин «Онкифъ» Гаврилович не захотел быть «подъ Родиономъ в меншихъ» и отбежал в Тверь и как одного из внуков последнего прозвали Михаилом Челядней. Под 6841 г. читаем о том, как наученный Акинфом тверской князь отнял у великого князя «волость Въюлки отъ Переяславского города»; под 6843 г. — о том, что великий князь посылал воевод своих Родиона Нестеровича и других в Литовскую землю; под 6845 г. — пространный рассказ о том, как Родион Нестерович освободил Ивана Даниловича, осажденного в Переяславле тверским войском, которое возглавлялось Акинфом, причем «самого Окинфа Родионъ рукама своима уби, и главу его отсѣкъ привезе, взотнувъ на копие, к великому князю и рекъ: се, господине, твоего измѣнника, а моего мѣстника глава», и великий князь, одарив его, сказал: «...Подобаетъ ти и всегда у меня начальникомъ быти...» Под 6888 г. сообщается о том, что в своем войске Дмитрий Донской имел «нѣкоего боярина своего и воеводу Ивана Родивоновича Квашню» и других; и ниже — о том, что раненого Донского «в дуброве» нашли бывшие «в полку у воеводы Ивана Родивоновича Феодоръ Сабуръ да Григорѣи Холопищевъ»; наконец, под 6897 г. — о том, что великий князь, составляя духовную, поручил жену и детей нескольким боярам — «вѣрнеиша паче всехъ», в числе которых летопись называет Ивана Родионовича и Ивана Федоровича Квашнина. В духовных Дмитрия Донского в числе послухов упоминаются Иван Родионович и Иван Федорович, но последний без прибавления «Квашнин»⁵². Что же касается Ивана Родионовича Квашнина, то он был родоначальником рода Квашниных.

Уже такие выражения, как «твоего измѣнника, а моего мѣстника» или «не восхотѣ быти подъ Родиономъ в меншихъ», заставляют предполагать вставку XVI в., сделанную в связи с местническими счетами. Имеются и точные данные. Акинф был родоначальником Бутурлиных. Сохранилась местническая челобитная Ждана Ивановича Квашнина на Л.А. Бутурлина 1575 г.⁵³ И в эту челобитную был включен тот текст о Родионе Нестеровиче (о его приезде к Ивану Калите и его отношении с Акинфом и о борьбе с ним, закончившейся торжеством Родиона), который мы читаем в списке Дубровского и в Архивском сборнике № 20/25, т. е. в своде 1539 г. Текст в летописи и в челобитной почти тождественный.

Так, в летописи не прибавлено прозвище (Квашня) к имени «Иван», нет о Бутурлиных в рассказе об Акинфе Гавриловиче, нет о том, что Акинфа дочь «была за Иваном Родионовичем», и о том, что «государевы дворяне и всякие ратные люди учали правиться с Окинфом под городом». А в челобитной нет (под 6840 г.) о княжатах и детях боярских и о количестве его «двора»; нет также о посаднике Микуле, о пожаловании Родиону половины Волока Дамского и о пожаловании ему земель «кругъ реки Восходни на пятинатцати верстахъ». Но без всякого сомнения, у летописных известий под 6840 и 6845 гг. и у челобитной 1575 г. был общий источник.

Производя вставку в летописный текст, составитель летописи имел в виду не только, по-видимому, местнические интересы, но и земельные интересы Квашниных.

Судьба подмосковной вотчины Квашниных на р. Всходне была изучена академиком С.Б. Веселовским, и, судя по известию 1390 г. Симеоновской летописи, Всходня в конце XIV В. уже принадлежала Ивану Родионовичу Квашне⁵⁴.

Летописный свод 1539 г. получил распространение в составе сборника, заключавшего в себе еще «летописчик вкратце», сказание о владимирских князьях, родословие великих князей литовских, родство князей русских, список с грамоты митрополита Алексея, ханские ярлыки, «литовскому роду починок» и повесть о Казарине. Об этом свидетельствуют два сборника, состав которых полностью не совпадает.

В обоих сборниках мы встречаем в тексте свода 1539 г. приведенные нами выше известия о Родионе Нестеровиче и другие вставки одного с ними происхождения. Это позволяет думать, что все эти сведения находились в своде 1539 г., т. е. были включены составителем «владычного» свода. Кто же из Квашниных мог иметь отношение к составлению летописного свода 1539 г. архиепископа Макария или соприкасаться с его составителями? Не служил ли у архиепископа Макария в Новгороде кто-нибудь из Квашниных?

В Родословной книге, изданной в т. X «Временника Московского общества истории и древностей российских», в разделе «Род Квашниных», читаем: «...а у Олександра у Рубцова дѣти, Ондрей да Иван, служат в Новѣгородѣ у владыки»⁵⁵. Об Александре известно, что в 1532 г. он получил часть квашнинской вотчины на Всходне⁵⁶. а позже, в 1548 г., его посылал царь из Владимира «по отца своего Макария митрополита»⁵⁷. Таким образом, Александр или Иван Квашнин могли близко стоять к составителям свода 1539 г. или получить сами «повеление» Макария в последнее время его архиепископства в Новгороде или после назначения его митрополитом в Москву работать по составлению летописного свода, быть в числе составителей. Знаем, что Макарий поручал светским людям литературную работу. Так, в 1537 г. Макарий «повелѣ писати повѣсть» о Михаиле Клопском, жившем «во области Великого Новаграда», приехавшему в Новгород боярину Василию Михайловичу Тучкову, причем передал ему необходимые материалы⁵⁸. Сведения о том, как Макарий поручил Тучкову писать житие Михаила Клопского, черпаем не только из самой «повести», составленной Тучковым в 1537 г., но, что всего интереснее, из изучаемого текста свода 1539 г. Об этом событии рассказано здесь под 1537 г. в особой редакции, хотя и заметно, что составителю знаком был и текст «повести». Оказывается, составитель летописи позаботился сообщить также, что в 1533 г. великий князь прибавил «к собѣ в думу к духовной грамоте» Михаила Васильевича Тучкова, отца Василия Михайловича, и что в числе бояр, которым великий князь Василий Иванович, умирая, поручил управление государством, был Михаил Васильевич Тучков. Рассказывая же под 1537 г. о Василии Михайловиче, составитель восхваляет его, давая применительно к боярину необычные для летописного текста эпитеты, и пишет о нем: «...сынъ боярскои храбръ воинъ» или «сеи храбрыи воинъ... Василѣи свѣтлое око, и всегда во царскыхъ домѣхъ живыи и мяккая нося и подружие законно имѣя» и «селика разума о[тъ] господа сподобися». Эти выражения также выделяются на общем фоне летописного рассказа, как и выражения Ермолинской летописи о Басенке: «...тогда же мужьствова Феодоръ Васильевичь Басенокъ» (6951 г.) или «Басенокъ удалый воевода» (6964 г.).

О Михаиле Васильевиче Тучкове и сыне его Василии Михайловиче мы читаем не только в списке Дубровского, но и в Архивском списке № 20/25, а о Василии Михайловиче также и в Отрывке летописи по Воскресенскому Новоиерусалимскому списку, в котором был тоже использован владычный свод 1539 г.; сведения о Василии Тучкове были, видимо, включены в текст свода 1539 г. его составителем или, во всяком случае, на начальной стадии литературной истории свода.

Судя по тому, что эпитет «удалый» применяется в ростовском материале не только к Басенку, но и к похороненному в Ярославле Горсткину, всего вероятнее, что выражение «удалый воевода» в рассказе о походе на Новгород 1456 г. принадлежит составителю ростовского владычного свода. Сам свод составлялся вскоре после похода на Новгород 1471 г., на который великий князь получил благословение от митрополита и «архиепископа Васияна Ростовскаго»⁵⁹; положение Новгорода, где обнаружилось тяготение к «латинскому кралю», сильно волновало в эти годы представителей высшей церковной иерархии. Желание же подчеркнуть роль Басенка в борьбе с Мустафой и притом в таких выражениях — «тогда же мужьствова Феодоръ Васильевичь Басенокъ» — опять-таки заставляет думать о составителе ростовского владычного свода. Напомним, что говорится в Типографской летописи под 6989 г. (в тексте ростовского владычного свода) о борьбе с татарами: «а добри и мужествении, слышавша сиа, притяжоуть бра[нь] къ брани и моужество к моужеству за православнуе (sic!) хрестьяньство противу бесерменствоу...»⁶⁰. Со слов Басенка могли записать и подробности о покушении на него шильников. Где он жил после опалы и ослепления в 1463 г., мы не знаем. Но возможно, что ему оказала покровительство ростовская архиепископская кафедра; только в 6981 (1473) г. он поселился, как мы говорили, в находящемся в пределах ростовской епархии Кирилло-Белозерском монастыре, у которого с ростовской епархиальной властью были постоянные сношения⁶¹; позднее монастырь стал в зависимое отношение к Москве⁶².

Изложенное объяснение представляется нам наиболее вероятным. Предполагать, что немногие добавления о Басенке были вставлены при переписке ростовского владычного свода в Троице-Сергиевом монастыре — оснований не имеем. Известен, например, летописный свод в рукописи, принадлежавшей в XVI в. Троице-Сергиеву монастырю, в котором к летописному своду тем же почерком (середины XVI в.) приписаны пространные известия, как видно из содержания, лицом, близким к Оболенским (или самим Оболенским); но есть указания, что Оболенские в XVI в. были связаны с Троице-Сергиевым монастырем⁶³. Легендарный рассказ о выезде «из Прусския земли» предка Воейковых к Дмитрию Донскому был включен в какую-то «записную летописную книгу», принадлежавшую в XVII в. Троице-Сергиеву монастырю⁶⁴. Но о связях Ф. Басенка с Троице-Сергиевым монастырем данных нет.

* * *

Все сказанное выше не свидетельствует об особом боярском или вообще частном летописании, как особой разновидности летописания. Еще в середине прошлого столетия И.Д. Беляев выделял «фамильные или частные» летописные своды в особый разряд летописных памятников как особый вид летописания⁶⁵. В настоящее время, когда публикация и разработка летописей значительно подвинулись вперед, говорить об особом боярском или вообще «частном» летописании как особой разновидности летописания едва ли возможно без существенных оговорок.

По своему составу такие «частные» своды оказываются обычно не самостоятельными, а представляют собой копии каких-либо известных летописных сводов, но лишь с небольшими вставками, сделанными в интересах данного «частного» лица — феодала или его рода.

Так, воевода Собакин распорядился переписать летописный свод, вышедший из Псково-Печерского монастыря, но с некоторыми добавлениям в интересах своего рода⁶⁶. Другой феодал — Федор Кириллович Нормантский — взял летопись типа Воскресенской, близкую к списку Карамзина, и распорядился воспроизвести ее с добавлениями в интересах рода Нормантских⁶⁷. Подобные вещи могли делаться и делались, как мы видели, в XVI в. Но летописные своды эти не носили самостоятельного характера, и не создавалась «родовая» традиция летописания.

В ином плане писал о «частном», неофициальном летописании исследователь прошлого столетия И.А. Тихомиров. Он разумел летописи, содержащие высказывания оппозиционного характера, которые могли «набросить тень» на правительство, и имел в виду тексты Софийской II летописи⁶⁸; но о них мы уже достаточно говорили выше.

Примечания

1. «Хождение за три моря Афанасия Никитина». М.—Л., 1948, стр. 133.

2. А.Н. Насонов. Материалы и исследования по истории русского летописания (далее — А.Н. Насонов. Материалы и исследования). — «Проблемы источниковедения», вып. VI. М., 1958, стр. 252.

3. ПСРЛ, VI. СПб., 1853, стр. 330: «...привезли гости къ Мамыреву Василью къ дьяку къ великаго князя на Москву».

4. Там же под 6998 г.

5. Софийская II под 7019 г.: Кирилло-Белозерская летопись 1533 Г. под 7019 г. — ПСРЛ, т. XXIII. СПб., 1910, стр. 199.

6. Среди приписок следует отметить одно известие под 6993 Г. о том, что великий князь «поималъ» своих бояр Василия и Ивана Тучковых; а другое, под 6995 г., — о том, что «поиманъ бысть» архимандрит чудовский Макарий и с ним Василий Ухтомский и их казнили «торговыми позоры». Последнее известие более полно приведено в Софийской II и Львовской, но там архимандрит не назван по имени.

7. А.А. Шахматов. Ермолинская летопись и Ростовский владычный свод. — ИОРЯС, т. IX, КН. 1. СПб., 1904, стр. 412.

8. А.В. Черепнин. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV вв. М., 1960, стр. 444.

9. А.Д. Седельников. «Послание от друга к другу» и западнорусская книжность XV века. — «Известия АН СССР», VII серия, отделение гуманитарных наук. Л., 1930, № 4, стр. 230 и др.

10. С.Б. Веселовский. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси (далее — С.Б. Веселовский. Феодальное землевладение), М.—Л., 1947, стр. 350.

11. «Древние жития преподобного Сергия Радонежского». М., 1892, стр. 158—161.

12. ГИМ, Синод., № 941.

13. «Летописный свод XV века» (по двум спискам). Подготовка текста и вводная статья А.Н. Насонова. — «Материалы по истории СССР», т. II. М., 1955.

14. Статья «Летописи» в Новом энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона. Заметим, что в Увар. № 188 список владык кончается Трифоном. В Ермолинской приписан еще Вассиан Рыло.

15. ПСРЛ, т. XXVII. М., 1962.

16. Д.С. Лихачев. Текстология. М.—Л., 1962, стр. 285.

17. Д.С. Лихачев. Указ. соч., стр. 285.

18. Рассказ напечатан в ПСРЛ, т. XXIII. СПб., 1910, стр. 157—158.

19. Д.С. Лихачев. Указ. соч., стр. 285.

20. Напомним, что в рукописи, содержащей Ермолинскую летопись, князья смоленские приведены рядом с ярославскими, а в рукописи, содержащей Уваровскую № 188, читаем после перечня смоленских князей: «От того же роду ярославстии князи...» и т. д.

21. Приведем этот текст, так как он не издан: «В лѣто 6971. Князем ярославским прощение доспѣлося со всѣми отчинами: отдавали их великому князю Ивану Васильевичю, а печалованиемъ из старины Алексеевым Полуѣхтовича дияка великого князя. Сии чюдотворцы на добро явишася. А после того у них Иван Сухой чюдеса творити почял по всей отчине ярославской» — ГИМ, Воскр., № 154б, л. 1313.

22. А.Н. Насонов. Из истории псковского летописания. — «Исторические записки», т. 18. М., 1946, стр. 269.

23. Московско-Академическая летопись под 6757, 6759, 6770, 6791, 6794, 6796, 6798, 6801, 6802, 6803, 6806, 6829, 6830, 6872 гг. Типографская летопись под 6943, 6944, 6970, 6972, 6975, 6976, 6977, 6978, 6979, 6985, 6986, 6988 гг.

24. А.Н. Насонов. Материалы и исследования, стр. 266.

25. «Ярославская губерния. Список населенных мест по сведениям 1859 года». СПб, 1865, № 7920.

26. Там же, № 8710.

27. Ослоп — дубина, палка.

28. Под этим же годом в Ермолинской летописи прибавлено о том, что великий князь «поймавь» Григорья Протасьевича, ему «очи вымалъ», о чем нет в Софийской II и др., но там под 6945 г. отмечена измена Григорья Протасьевича; об измене в Ермолинской опущено. Откликами на продолжение той же истории являются известия Ермолинской летописи под 6948 г., что «Федко Блудовъ Сука Василья убилъ да Ивана Григорьевича Протасьева утопилъ»; но самого Федьку в том же году «поимавъ» повесили в Коломне «на осокори». Это тоже уникальные сообщения.

29. Софийская II летопись. Юшка Драница был, вероятно, и похоронен в Угличе. Ермолинская летопись называет его «паном» (под 6953 и 6955 гг.).

30. «Вы еще поганского обычая держитесь, веруете волхвованию и, сожигая огнем людей невинных, наводите на весь мир и город убийство...» — Филарет (Гумилевский). Обзор русской духовной литературы. СПб., 1884, стр. 65.

31. Об отношении новгородского правительства к Шемяке — В.Н. Вернадский. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.—Л., 1961, стр. 253—254 И др.

32. Причем, возможно, довольно неразборчиво, так как писец слово «Борецкому» прочел: «Богородицкому» — ПСРЛ, т. XXIII. СПб., 1910, стр. 155, прим. Д.

33. А.А. Шахматов. О так называемой Ростовской летописи. — ЧОИДР, 1904, кн. 1, отд. I, стр. 65—66 и др.; А.Н. Насонов. Материалы и исследования, стр. 270—273; С.Н. Азбелев. Две редакции Новгородской летописи Дубровского. — «Новгородский исторический сборник», вып. 9. Новгород, 1959.

34. С.Н. Азбелев. Новгородские летописи XVII в. Новгород, 1960, стр. 12—19.

35. Ее цвет несколько отличается от цвета заглавных букв.

36. В Хронографическом списке нет слов «Иван от тверянкы».

37. ПСРЛ, т. IV, ч. 2, вып. 1. Пг., 1917, стр. 148—149. Пропуск — едва ли случайный. Признак «цензуры» этого иге древнего памятника со стороны издателя встречаем и ниже. Так, на л. 722 в рукописи читаем, что «тело» великого князя Александра Невского сгорело, фраза эта в издании пропущена.

38. Фраза в списке Царского от слов «А в передовом плъку...» до слова «...Давыдович», без оговорки внесенная в печатный текст, приписана позднее другим почерком и другими чернилами на нижнем поле.

39. В Хронографическом нет также слов «от ворот».

40. ГИМ, Увар., № 248, л. 279 об. Это не отмечено в издании ПСРЛ, т. VI. СПб., 1853.

41. Его нет и в Хронографическом списке, но в списке Царского и в Сокращенном своде 1493 г. оно есть.

42. С 6981 (1473) г. соотношение резко меняется: в Ермолинской изложение краткое по сравнению с «Сокращенным» сводом, а не наоборот.

43. В Устюге существовал «Леонтьевский конец» — Щекатов. Географический словарь Российского государства, ч. I. М., 1801, стр. 768.

44. Уставная Двинская грамота 1398 г. — ААЭ, т. I. СПб., 1836, № 13.

45. Новгородская I под 6901 г.

46. Д. Мейчик. Грамоты и другие акты XIV и XV вв. Московского архива министерства юстиции. М., 1884, стр. 100—101. Цит. по статье: К.Н. Сербина. Устюжский летописный свод. — «Исторические записки», т. 20, 1946, стр. 252, прим. 1.

47. «Устюжский летописный свод». М.—Л., 1950, под 6999 г. В 1500 г. архиепископ ростовский Кирилл дал протопопу Устюжской соборной церкви грамоту на право освящать церкви во всем Устюжском уезде. А в 1554 г. ростовский архиепископ Никандр «по царскому государеву великого князя слову» посылал в Устюг своего казначея и «мастеров» ставить в Устюге кирпичную соборную Успенскую церковь. — «Акты Холмогорской и Устюжской епархии», ч. I, — РИБ, т. XII, СПб., 1890, стр. 123—126.

48. Наблюдение это согласуется со следующим кратким замечанием А.А. Шахматова в статье «Летописи» Нового энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона: «Архангелогородская л[етопись] в дошедшей редакции восходит к началу XVII в., ибо доводит изложение до 1598 г., но основана она на более древнем своде, составленном в Великом Устюге и доведенном до 1516 г.; в части до 1473 г. одним из источников свода оказывается упомянутая выше л, использования списком Царского (Погодинский 1409 и др.)...».

49. К.Н. Сербина. Указ. соч., стр. 270.

50. Напомним, что в списке ростовских архиепископов в Ермолинской летописи последним назван Вассиан Рыло, а в аналогичном тексте Уваровской № 188 — Трифон.

51. А.А. Шахматов. О так называемой Ростовской летописи. — ЧОИДР, 1904, кн. 1, отд. I; он же. Статья «Летописи» в Новом энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона.

52. ДиДГ. М. — Л, 1950, стр. 25, 37.

53. Текст напечатан в кн.: Н.П. Лихачев. Разрядные дьяки XVI в. СПб., 1888, Приложение, стр. 7—12.

54. ПСРЛ, т. XVIII. СПб., 1913, под 6898 г.; С.Б. Веселовский. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси, стр. 193 и сл. На данные генеалогических преданий ссылался В.О. Ключевский и, говоря о ранней колонизации Московского края, указывал, что боярин Родион привел с собою из Киева двор в 1700 человек. — В.О. Ключевский. Курс русской истории, ч. II. Пг., 1918, стр. 9. Но данные эти писались в XVI в., и в них истина могла переплетаться с вымыслом. Напомним о записи в Бутурлинской разрядной книге о «затейках» (выдумках), включенных (интерполяции) в интересах квашнинского рода в текст Разрядной книги Фомой Ивановичем Квашниным: «А списана сия книга с Мелентьевой книги Клементьевича Квашнина, а Мелентьева книга Фоминская книга Ивановича Квашнина не зѣло справчива, много и затеек написано: писал затейки много Фома Иванович Квашнин, чего в государевых разрядах и не бывало, своими прилоги, для своего Квашниных роду». — ГИМ, Увар., № 593, 1°; Н.П. Лихачев. Разрядные дьяки XVI в., стр. 332).

55. «Родословная книга». — «Временник МОИДР», кн. X. М., 1851, стр. 92.

56. С.Б. Веселовский. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси, стр. 39.

57. П.Н. Милюков. Древнейшая разрядная книга официальной редакции (по 1565 Г.). — ЧОИДР, 1902, кн. 1, стр. 137.

58. П.М. Строев. Библиологический словарь и черновые к нему материалы. СПб, 1882, стр. 272—274; ГИМ, Синод., № 178.

59. ПСРЛ, т. VI. СПб., 1853, стр. 192.

60. ПСРЛ, т. XXIV. Пг., 1921, стр. 201.

61. Н.К. Никольский, Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство, т. I, вып. 1. СПб, 1897, стр. 23—24. О других данных см. ниже.

62. Там же, стр. 23.

63. ГИМ, Синод. № 645; М.Н. Тихомиров. Летописные памятники б. Синодального (Патриаршего) собрания. — «Исторические записки», т. 13. М, 1942, стр. 273—274; «Список погребенных в Троицкой Сергиевой лавре от основания оной до 1880 года». М., 1880, стр. 808—811.

64. Н.П. Лихачев. Разрядные дьяки XVI в, стр. 427.

65. И.Д. Беляев. О разных видах русских летописей. — «Временник МОИДР» кн. V. М., 1850, стр. 10 и сл.

66. «Псковские летописи», вып. I. М., 1941, введение; вып. II. М., 1955; А.Н. Насонов. Из истории псковского летописания.

67. А.А. Шахматов. Рецензия на труд Н.П. Лихачева «Палеографическое значение бумажных водяных знаков». — ИОРЯС, т. IV, кн. 4. СПб, 1899, стр. 1481. Недавно опубликованный «Пискаревский летописец» — романовской ориентации и составлен лицом, явно сочувствующим Шуйским. Происхождение летописца пока не выяснено. Издатель О.А. Яковлева, обнаружившая летописец, полагает, что одним из источников для составления летописца послужили записи москвича-современника. Следы соединения разных источников видны, между прочим, там, где составитель упоминает о неполноте, о пропусках, сделанных в его летописном источнике. Первая, неопубликованная часть летописного текста, кончающаяся 1431 г., представляет собою текст общерусского свода, содержащий в числе других нить новгородских известий; под 6843 г. помещено «Сказание о белом клобуке», что дает материал, помогающий хронологическому определению этого текста. Владевший в XVIII в. этим летописцем М. Полевский довольно грубо переделал в нескольких местах фамилию Палецкий на Полевский. — «Пискаревский летописец» (Подготовка текста, вводная статья, примечания и указатель О.А. Яковлевой). — «Материалы по истории СССР», т. II. М., 1955, стр. 12, 13 и др.

68. Я.А. Тихомиров. Обозрение состава московских летописных сводов — ЛЗАК, вып. X. СПб., 1895, стр. 82—83.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница