3. Церковные кафедры в политических конфликтах
Традиционной для высших деятелей церковной организации была деятельность их в качестве послов, парламентеров, представителей князя или города. Такая их роль определялась, во-первых, их духовным статусом, средневековым представлением о том, что духовенство, особенно высшее, имеет особую поддержку со стороны божества и поэтому меньше подвержено опасности в земных конфликтах, и, во-вторых, их большей отстраненностью от этих конфликтов, чем княжеские мужи или городская аристократия, принимавшие непосредственное участие в них. Однако сама функция митрополитов и епископов как послов или парламентеров ограничивалась только технической деятельностью по представлению интересов борющихся сторон, не более того.
Об этом говорят свидетельства о деятельности митрополитов в XI—XII вв., представлявших интересы их князей. Так, по сообщению Титмара, «архиепископ этого города» (Киева) с почетом встречал короля Болеслава в 1018 г. в Софийском соборе («монастыре святой Софии»), а затем Болеслав посылал «упомянутого архиепископа» к Ярославу для переговоров об обмене захваченными членами княжеской семьи1. В 1097 г. после ослепления Василька Ростиславича киевляне послали митрополита Николая вместе с княгиней-вдовой Всеволода к Владимиру Мономаху (ее пасынку) со словами: «Молимся, княже, тебе и братома твоима...» — и они «молистася ему и поведаста молбу кыян»2, т. е. передали просьбы и требования тех, кто их послал. В 1140 г., когда Всеволод Ольгович пришел с полками на Киев, занимавший Столицу Вячеслав «выела к нему митрополита», который должен был передать предложение князя решить спор за Киев без боя уступкой его Всеволоду3. В 1136 г., когда во время конфликта Ярополка и Всеволода Ольговиче из-за Чернигова «слаша межи собою слы (послы. — Я.Щ.) и не могоша уладити», был послан митрополит Михаил, который носил от одного присутствовавшего князя к другому крест для целования — принесения клятвы в принятии условий мирного соглашения об отказе Ярополка от Чернигова4. В 1154 г. епископ каневский Демьян во время отсутствия в Киеве митрополита был послан киевлянами к Изяславу Черниговскому с приглашением на киевское княжение5. Использование митрополитов и епископов в качестве послов встречается в политической жизни русских княжеств неоднократно6.
Особое положение древнерусского духовенства и его религиозно-политические функции позволяли ему использовать свои возможности для решения конфликтов между князьями, князьями и городами и другими средствами, которыми располагало оно одно. Так, когда в 1101 г. князь Ярослав Ярополчич в нарушение решений Витичевского съезда князей овладел Берестьем, а великий князь киевский Святополк Изяславич его арестовал и привез в Киев, митрополит Николай вместе с игуменами киевских монастырей упросил Святополка его отпустить, взяв клятву у гроба Бориса и Глеба не вести больше политической деятельности. Однако Ярослав нарушил клятву, вновь был схвачен обманом и умер в заточении. Нет сведений, чтобы киевское духовенство и на этот раз участвовало в решении его судьбы7. Как только что было показано, отсутствие митрополита в Киеве не прекращало этой деятельности духовенства и без него — крестоцелование князя Мстислава Владимировича было снято собором киевских попов, созванным по инициативе игумена Андреевского монастыря Григория, что позволило сохранить в распределении княжеских столов статус-кво и избежать новой военной усобицы с участием половцев8. Здесь городская церковная организация действует в совпадающих интересах населения столицы и киевского князя о целях предотвращения новых конфликтов и вторжения кочевников9.
Вопрос об участии епископов в феодальных представительных учреждениях
Требует специального рассмотрения и вопрос об участии деятелей церкви в феодальных представительных учреждениях, решавших государственные вопросы, как княжеских съездов, так и собраний, имевших более широкий состав. В тех княжеских съездах, которые, как мы знаем, собирались для решения политических, правовых, военных дел в XI—XII вв., участвовали только князья и иногда их представители, но не деятели церкви.
Мнение о том, что в княжеском съезде, принявшем законодательный кодекс — Правду Ярославичей, участвовали деятели церкви, собравшиеся в Вышгороде 20 мая 1072 г., не подтверждается исследованием.
Кажется, впервые предложил связать принятие Правды Ярославичей с княжеским торжеством, связанным с перенесением мощей Бориса и Глеба, П.В. Голубовский. Он писал: «Просматривая летопись, мы не находим со времени смерти Ярослава (1054 г.) ни одного более подходящего для мирной законодательной работы момента, как 1072 г., когда братья съехались в Вышгород для перенесения мощей св. Бориса и Глеба в новую церковь. Вернее всего предположить, как мне кажется, что братья именно в 1072 г. довершили торжество перенесения мощей своих дядей-мучеников отменой того языческого института, который, может быть, был причиной их мученической кончины. Как бы то ни было, но отмена кровавой (так вместо "кровной". — Я.Щ.) мести именно в Вышгороде нам кажется вполне вероятной»10.
Это мнение поддержал и развил М.Н. Тихомиров, который считал, что «церковное торжество могло быть связано с разрешением чисто политических вопросов»11. Он видит в Правде Ярославичей специальное постановление или запись, вызванную событиями 1068 г. «Объединение Ярославичей диктовалось общей борьбой против Всеслава и поддерживавшей его простой чади»12, высокие виры за убийство княжеских людей, по мнению исследователя, должны были оградить последних от повторения разгромов 1068—1071 гг. Вместе с тем это законодательство должно было несколько ограничить произвол самих княжеских людей и даже ввести разрешение на безнаказанное убийство «огнищанина, грабящего чужое имущество, отнимающего коня, корову или быка»13. Мнение Голубовского, поддержанное Тихомировым, получило признание у ряда исследователей Русской Правды.
Однако такое приурочивание принятия Правды Ярославичей к церковному торжеству 1072 г. в Вышгороде наталкивается на ряд противоречий, которые не позволяют считать, что Правда была принята на этом собрании князей и церковных деятелей. По сообщению Сказания о перенесении мощей Бориса и Глеба в Успенском сборнике, в Вышгороде «совокупившеся вься братия: Изяслав, Святослав, Всеволод, митрополит Георгий Кыевьскый, другый Неофит Черниговьскый и епископ Петр Переяславьскый, Никита Белгородьскый и Михаил Гургевьскый и игумени Феодосий Печерьскый, и Софроний святааго Михаила, и Герман святааго Спаса; и прочии вси игумени»14. Повесть временных лет повторяет этот перечень, пропуская Неофита и Никиту, но добавляя Николу, игумена переяславского, и указывая в конце сообщения на тех должностных лиц, при которых происходило это торжество: «И бе тогда держа Вышегород Чюдин, а церковь Лазорь»15. Таким образом, активными участниками встречи в Вышгороде были не только князья, но и высшие церковные деятели — киевский и черниговский митрополиты, епископы трех других южных городов, также съехавшиеся специально для этого случая, и игумены монастырей.
Вместе с тем в составлении кодекса, судя по заглавию его, ни один церковный деятель не участвовал — его принимали только князья и бояре. Вместе с тем о сотрудничестве князей с церковными иерархами в других случаях — при создании новых юридических норм, при кодификации права — известно. По Повести временных лет, Владимир Святославич вырабатывал новые христианские нормы уголовного права вместе с епископами и «старцами»16. Устав о церковных судах был составлен Ярославом Владимировичем вместе с митрополитом Иларионом, о чем свидетельствуют его текст («А се аз, князь великыи Ярослав, сын Володимеров, по данию отца своего сгодал есмь с митрополитом киевскым и всея Руси Иларионом...»17) и его содержание. Содержание Правды Ярославичей, ее светский характер также подтверждают неучастие представителей церкви в принятии кодекса на съезде. В составе Правды нет норм, которые можно было бы связать с влиянием интересов церковной организации. Лишь в ст. 41 говорится об отчислении доли судебных пошлин церкви в форме десятины, что является принятой нормой, установленной еще грамотой князя Владимира при учреждении Десятинной церкви, о чем сообщает Повесть временных лет18. Эта грамота легла в основу Устава Владимира о десятинах. Кроме того, ст. 41 многими исследователями (М.Н. Тихомиров, С.В. Юшков, Л.В. Черепнин и др.) не включается в состав Правды Ярославичей, а считается позднейшей записью существовавших в практике норм. Таким образом, Правда Ярославичей — светский кодекс, участие церковных деятелей в создании которого исключено.
Одним из важных решений, принятых князьями на съезде, происшедшем после смерти Ярослава, была отмена кровной мести и полная замена ее денежной вирой. Относить эту окончательную отмену к съезду 1072 г. в Вышгороде можно было бы в том случае, если бы существовала связь этой реформы с религиозным культом. Так, например, если бы решение князей не только самим воздерживаться от покушения на человеческую жизнь, по тогдашним представлениям дарованную богом, но и воспретить делать это в Русской земле вообще было принято у гроба князей, убитых их братом. Однако ничего подобного в источниках нет: ни состав участников решения об отмене кровной мести, ни содержание ст. 2 Пространной Правды, перенесенное из Краткой Правды, не дают никаких оснований предполагать какую-либо связь освящения культа Бориса и Глеба с отменой кровной мести.
Что же связывает принятие Правды Ярославичей с Вышгородом и 1072 годом, кроме имен трех князей? Прежде всего это упоминание Чудина, одного из участников утверждения кодекса, в качестве посадника в Вышгороде в 1072 г. Но Чудин — киевский боярин, тесно связанный с киевскими князьями. В Повести временных лет под 945 годом вставлено упоминание о том, что княжеский двор в Киеве середины X в. был там, «идеже есть ныне двор Воротиславль и Чудинь»; упомянут Чудин как брат киевского боярина Тукы, приближенного князя Изяслава, также под 1068 и 1078 годами19. Киевский боярин мог принимать участие в кодификации не только тогда, когда князья поехали в Вышгород, но и не выезжая из Киева, до церковного торжества.
Было высказано также мнение, что упомянутый в Сказании о чудесах Бориса и Глеба в Успенском сборнике «старейшина огородьником» в Вышгороде, имевший мирское имя Ждан, а христианское Никола, также тождествен с «Чюдином Микулой» заглавия Правды Ярославичей20. Однако это отождествление тоже далеко не безупречно. «Старейшиной огородников» вряд ли можно считать посадника города. Он является старшим, т. е. главой, в группе городских чиновников, именуемых огородниками. Этот термин может быть понят как «городник», известный по ст. 96 Пространной Правды, — руководитель строительства городских укреплений, который, вероятно, вместе с отроком, как вирник и мостник, организовывал эти работы в форме повинности горожан и окрестных жителей. Городники были объединены в корпорацию, возглавляемую старостой — «старейшиной».
Считать боярина «Чюдина Микулу» и старосту вышгородских городников Ждана-Николу одним лицом можно только очень предположительно, видеть в вышгородском посаднике Чюдине и старосте вышгородских строителей Ждане-Николе вновь одно лицо оснований еще меньше. Тем более мало оснований класть это отождествление в основу отнесения акта утверждения кодекса к Вышгороду, с которым связана деятельность этого старшего строителя.
В.Т. Пашуто выделяет в качестве одной из форм сословного собрания собор с участием князя, представителей города, епископов и церкви, «своего рода расширенный совет, созванный для обсуждения сравнительно второстепенного законодательного Вопроса»21. Но какова роль в этом совете церкви и какова компетенция ее представителей?
Еще в 1164 г. в Чернигове епископ-грек участвовал в совете с княгиней и мужами покойного Святослава Ольговича, рассматривавшем вопрос о передаче княжеского стола его сыну Олегу, поддерживая это решение, хотя сам тайно пригласил на вакантное место князя Святослава Всеволодовича из Новгорода Северского22.
Собор 1187 г. в Галиче был созван Ярославом Осмомыслом с целью получить согласие на нарушение этим князем права передачи власти мимо законного сына Владимира сыну от любовницы Настасьи Олегу «Настасьчичу», как называет его летописец. Он созвал перед смертью «мужи своя и всю Галичкую землю, позва же и съборы вся и монастыри, и нищая, и силная, и хитрыя». Он «плакашеся по три дни передо всеми съборы и передо всеми людии»23. «Соборы» здесь — клирошанские организации Галича, один из институтов феодальной структуры города, который вместе с городскими монастырями мог снять с князя грех за нарушение им христианских этических и юридических норм в отсутствие епископа. Трехдневное плакание князя не привело к результатам — несмотря на крестоцелование, после его смерти галичане вызвали к себе из Перемышля Владимира, который занял отцовский престол.
То же повторилось и в другой части Руси, во Владимире Суздальском в 1211 г., где Всеволод Большое гнездо также в нарушение принятых норм права наследования княжеского стола старшему сыну, для того чтобы его желание передать владимирский стол младшему Юрию было проведено в жизнь, также прибег к церкви. Он «созва всех бояр своих с городов и с волостей епископа Иоана, и игумены, и попы, и купце, и дворяны и вси люди», заставив их целовать крест в этом24. В отличие от прежних случаев это решение оказалось действенным, и соотношение княжеских столов во Владимиро-Суздальской земле поддерживалось определенное время.
Таким образом, епископы, попы, городские организации белого и черного духовенства принимают участие в широком соборе в том случае, когда обсуждаются такие вопросы, как передача княжеского стола в обход существующих традиций, в нарушение евангельских принципов или норм права. Здесь поддержка представителем церкви решения вопроса о престолонаследии должна была сделать желание князя как бы утвержденным небесной властью, хотя, как видно, эти решения часто не осуществлялись. Представляет интерес, что участие духовенства в спорных случаях передачи княжеских столов совпадает по времени с включением в церковную юрисдикцию наследственных гражданских дел, что характерно для XII в. и получило выражение в княжеских уставах.
К церковной поддержке прибегали при назначении наследника княжеской власти при живом князе и в другой форме — объявлением княжеского завещания в кафедральном соборе, перед лицом епископа, бояр и городских жителей. Так, бездетный Владимиро-Волынский князь Владимир Василькович передал перед смертью по договору Владимирское княжество своему двоюродному брату Мстиславу именно таким образом, и епископ благословил Мстислава на владимирское княжение25.
Земельная собственность церкви как предмет конфликтов
Политическое усиление древнерусских земель в XI—XIII вв. шло параллельно с превращением епископских кафедр и монастырей в земельных собственников, самостоятельные хозяйственные организмы, потенциально автономные также в своей деятельности. Так, при создании Смоленской епископии в 1136 г. в ее уставе, составленном в канцелярии Ростислава Мстиславича Смоленского, определены размеры централизованной десятины по каждой из платящих дань волостей Смоленской земли26. Это позволяло вести сбор десятины на месте и самим епископским чиновникам, а не получать ее в Смоленске.
Особенно важное и определяющее для нового положения церкви нововведение XII в. представляла собой ее земельная собственность, которая ставила церковные организации на свои ноги, приближая их в экономическом отношении к другим феодалам — боярству и самим князьям. Это приводило к тому, что интересы церковных организаций, с одной стороны, теснее переплетались с жизнью столиц феодальных княжеств, а с другой — могли расходиться с интересами княжеской власти в неконфессиональной сфере. Следы таких конфликтов есть в источниках. Например, после смерти Андрея Боголюбского (1136) князья Ростиславичи конфисковали имения владимирской церкви Богородицы, данные ей Андреем, как говорит летописец, «слушая бояр, а бояре учили их на многое имение», но после изгнания Ростиславичей Михалком Юрьевичем имения были возвращены27. Здесь, в боярской Суздальской земле, экономический конфликт был, следовательно, между богатым городским собором, собственником сел и ценностей, с одной стороны, и не менее богатым местным боярством — с другой, и выразителями интересов последнего выступили молодые князья. О конфликте между князьями и церковью в Ростовской земле вновь на экономической почве известно по делу бывшего епископа Кирила в 1228 г., который, как выражается летописец, был «богат зело кунами, и селы, и всем товаром, и книгами, и просто рещи так бе богат всем, яко ни един епископ быв в Суждальской области»28. На княжеском суде, без участия церкви, бывший епископ был лишен своих имений, которые вернулись, вероятно, к княжеской власти29.
Но эти конфликты на почве церковных имений были характерны не только для Северо-Восточной Руси — местное летописание сохранило некоторые из многочисленных фактов. Подобное столкновение известно и в Смоленске, летописание которого до нас почти не дошло, по внелетописному источнику — Житию Авраамия Смоленского. Смоленский епископ Лазарь, находившийся на кафедре в первой четверти XIII в., должен был оставить ее после конфликта, возникшего из-за какого-то ущерба, который княжеская власть, вероятно, нанесла церкви, как это можно заключить по словам агиографа: «Сей бо (Лазарь. — Я.Щ.) деяше ради бога оставил епископью свою и за многия обидения святых церквеи, иже обидят властели, отъимающе чюжая без правды»30.
Митрополиты и епископы в конфликтах с князьями
Ко второй половине XII в. относятся сведения об активности епископов, приводившей к конфликтам с князьями: в Северо-Восточной Руси епископы Леон и Феодор оставили по себе память как деятели, вышедшие из-под контроля и князя, и города. В Суздале в 1159 г. горожане выгнали поставленного год назад епископа Леона, обвинив его в обогащении. Обвинение в летописи звучит так: «зане (потому что. — Я.Щ.) умножил бяше церковь, грабяй попы», т. е. как-то стремясь обогатиться за счет городских церквей31. Это загадочное дело наиболее правдоподобно объяснено Н.Н. Ворониным: епископ в нарушение традиции обложил церковной податью в пользу епископии (десятиной) не только сами церкви, но и все приделы в них, тем самым увеличив в несколько раз число церквей в городе и размер доходов епископа32. Его объяснение возможно, если признавать существование в середине XII в. такой формы церковных поборов, неизвестной по другим источникам.
Через 10 лет, в 1169 г., при том же князе Андрее Боголюбском, желавшем основать во Владимире вторую митрополию, когда международные условия не позволили это сделать, возник внутренний конфликт между неудачным кандидатом в митрополиты Феодором, с одной стороны, и князем и городом — с другой. Отвергнутый князем «лжии (ложный. — Я.Щ.) владыка Феодорец», как называет его летописец, наложил на Владимир интердикт, приказав запереть все церкви в городе и забрав ключи от них. Но он не ограничился конфронтацией с членами церковной организации и перенес ее и на светское население города, лишив каким-то образом одних владимирцев (вероятно, феодалов) сел, оружия и коней, а других превратил в холопов, подвергнул заключению и лишению имущества33.
Изменения, которые произошли в древнерусском обществе за сто лет, с середины XI в. до середины XII в., и в частности эволюция в положении церковной организации за это время, получили выражение в церковно-политической конфликте, связанном с поставлением великим князем Изяславом Мстиславичем в Киеве нового митрополита Климента Смолятича в 1147 г. На место уехавшего в Константинополь за два года до этого митрополита-грека Михаила, наложившего практически первый известный на Руси интердикт на кафедральный собор — он запретил служить без него в св. Софии, — князем был выдвинут выдающийся местный деятель, который, по отзыву летописца, «бысть книжник и философ, тако, яко же в Руской земли не бяшеть»34. Однако поставивший его князь Изяслав нарушил тот единственный важный принцип в церковных взаимоотношениях Константинополя и Киева, который ограничивал права древнерусской церковной организации — утверждение кандидата в митрополиты патриархом, и это было прекрасным предлогом для перенесения внутрикняжеской политической борьбы между Изяславом и его соперниками на сферу церковно-политическую. Против прав великого князя на поставление главы русской церкви выступили новгородский и смоленский епископы35, но решающей была позиция смоленского князя Ростислава и владимирского Юрия Долгорукого; последний не позволил суздальскому епископу Нестору принять участие в поставлении митрополита. Исследователи видят в этом отношение к великокняжеской инициативе городов с наиболее развитыми вечевыми порядками36, т. е. демонстрацию успехов городов в достижении независимости от Киева.
Примечания
1. Die Chronik des Bischofs Thietmar von Merseburg und ihre Korveier Überarbeitung / Hrsg. von R. Holtzmann // MGH SS NS. B., 1955. T. 9. Liber VIII. S. 32—33; Рапов О.М., Ткаченко Н.Г. Русские известия Титмара Мерзебургского // Вестн. МГУ. Сер. 8. 1980. № 3. С. 65—66.
2. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 237—238; Т. 1. Стб. 263—264.
3. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 302—303.
4. «И створи (Ярополк. — Я.Щ.) с ними (Ольговичами. — Я.Щ.) мир в 12 генваря и целовавше хрест межю собою, ходяче ме(жи) ими честному Михаилу митрополиту со крестом» (Там же. Стб. 299).
5. Там же. Стб. 476; Т. 1. Стб. 344.
6. Например, митрополиты в 1210, 1230 гг. (Там же. Т. 2. Стб. 435, 455), епископ в 1154 г. (НПЛ. С. 29), епископ и игумен монастыря в 1206 г. (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 425), попы в 1185 и 1229 гг. (Там же. Стб. 606) [см.: Соколова Е.В. Церковь как феодальная организация на Руси во второй половине XII — первой трети XIII в. С. 109—111 (дипломная работа, написанная под моим руководством в 1983 г.)].
7. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 250, 251; Т. 1. Стб. 274—275.
8. Там же. Т. 2. Стб. 291—292; Татищев В.Н. История российская. М., 1963. Т. 2. С. 139; Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1959. Кн. 1. С. 412—413.
9. Спор между Олегом Святославичем, который завершил заложенную его отцом церковь Бориса и Глеба в Вышгороде, и Владимиром Мономахом, который заказал специальную сень, о том, где поставить раки с мощами святых в этой церкви — в закомаре, где предполагал Святослав, или посередине церкви, как настаивал Владимир, был решен по предложению церковников жребием: «...и рече митрополит и епископе "верзите жребии"» (ПСРЛ. Т. 2. Стб, 281. 1115 г.).
10. Голубовский П.В. Критико-библиографический обзор трудов по древнейшему периоду русской истории. III // Университетские известия. Киев, 1907, № 8. С. 63—64.
11. Тихомиров М.Н. Исследование о Русской Правде. М.; Л., 1941. С. 64.
12. Там же. С. 66.
13. Там же.
14. Успенский сборник. С. 62.
15. ПВЛ. М., 1950. Ч. 1. С. 121.
16. Там же. С. 86.
17. ДКУ. М., 1976. С. 86.
18. ПВЛ. Ч. 1. С. 85.
19. ПВЛ. Ч. 1. С. 40, 114, 132.
20. Тихомиров М.Н. Указ. соч. С. 64.
21. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 14.
22. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 522—523.
23. Там же. Стб. 656—657.
24. Там же. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 108; СПб., 1885. Т. 10. Стб. 63—64; Соловьев С.М. Указ. соч. Кн. 1. С. 604—607.
25. Мстислав «приеха Володимерь, еха во пископью ко свите Богородици и созва бояры володимерьскыя брата своего и местиче русци и немце, и повеле передо всими чести грамоту братну о даньи земле, и всех городов, и столного города Володимеря, и слышаша вси от мала и до велика» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 902, 1287 г.).
26. Например: «А во Врочницех 200 гривен, то ти ис того взяти епископу 20 гривен. А в Торопчи дани четыриста гривен, а епископу с того взяти 40 гривен» и т. п. (ДКУ. С. 141).
27. ПСРЛ. Т. 1, вып. 1. Стб. 375, 377.
28. Там же. Стб. 452; Голубинский Е.Е. Указ. соч Т. 1, 1-я пол. С. 553—554.
29. Библиотека ростовского епископа Кирила, реквизированная в 1228 г., явилась объектом поисков и исследования археографов. Сохранились книги, переписанные в 1219—1220 гг. в ростовской книжной мастерской, близкие по формату (некоторые очень большого размера), почеркам, языку, оформлению. См.: Соболевский А.И. Остатки библиотеки XIII в. // Библиограф. 1889. № 6/7. С. 144—145; Он оке. Материалы и исследования в области славянской филологии и археологии. СПб., 1910. С. 206—207; Голышенко В.С. К гипотезе о ростовской библиотеке XIII в. // Исследования по лингвистическому источниковедению. М., 1963. С. 45—64; Князевская О.А. О ростовских рукописях начала XIII в. // Проблемы истории и диалектологии славянских языков. М., 1970. С. 145—152; Она оке. Об одной рукописи ростовской книгописной мастерской XIII в. // АЕ за 1973 г. М., 1974. С. 183—187.
30. Православный собеседник. 1858. Ч. 3. С. 376.
31. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 349. В Академическом списке здесь добавление: «церковь пустых грабя», что представляется неудачным осмыслением XV в. этого сообщения.
32. Воронин Н.Н. Андрей Боголюбский и Лука Хризоверг // ВВ. М., 1962. Т. 21. С. 34—35. П.П. Соколов объяснял эти слова так, что епископ обложил попов дополнительными поборами для постройки новых церквей. См.: Соколов П.П. Указ. соч. С. 96.
33. «...Сь же не токмо не всхоте поставленья от митрополита, но и церкви все в Володимери повеле затворити и ключе церковные взя и не бысть ни звоненья ни пенья по всему граду и в сборной церкви...». «Много бо пострадаша человеци от него в держаньи его и сел изнебывши и оружья и конь, друзии же и роботы добыта, заточенья же и грабленья» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 355—356).
34. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 340.
35. Там же. Стб. 340—341.
36. Литаврин Г.Г., Янин В.Л. Указ. соч. С. 46.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |