Глава 8. Последние годы
Все эти процессы шли без непосредственного влияния Александра Ярославича, но под его общим контролем. Система работала сама. С текущими делами управлялся сын Василий Александрович. Александр держал руку на пульсе более сложных процессов, чем столкновение лоб в лоб с немецкими рыцарями. Этим он успешно занимался в молодости. Теперь пришлось решать вопросы более сложные. В разгаре был конфликт брата Андрея с Ордой, повлекший за собой тяжелые последствия — в частности Наврюеву рать. Александру нужно было одновременно следить и за многими участниками этого процесса.
Произошел конфликт с младшим братом Ярославом Ярославичем. В момент бунта Андрея против ханской власти Ярослав оказался на его стороне. Само по себе выступление на стороне Андрея не делало Ярослава врагом Александра, но судьба его и без того сложилась трагически. Инициатором конфликта с татарами был Андрей, но пострадал больше всего именно Ярослав. Андрей успел вывести и обезопасить и свою жену, и детей. А вот Ярославу (совсем юному на тот момент князю) опыта для этого не хватило. Никоновская летопись сообщает, что «царевич Неврюй» взял штурмом Переславль, жену Ярослава убил, а детей — частью убил, частью забрал в полон1. Что было делать несчастному князю? Искать поддержки у Александра он не мог: старший брат не был сторонником выступания против татар. Но и Андрей ему тоже помочь не мог. Ярослав остался без поддержки.
Однако в сложившейся ситуации рук он не сложил. Убежал в Псков, где был принят в качестве князя. Очевидно, первый успех обнадежил его, и дал силы для поступка более решительного. Ярослав изгоняет с новгородского престола племянника Василия и завладевает новгородским столом. Василий убежал недалеко — в Торжок. Послал за отцом и стал его там дожидаться. Его, юного князя, выгнать было нетрудно. А вот с его грозным родителем дело иметь было существенно сложнее.
Такого безобразия Александр Ярославич уже, конечно, терпеть не мог. Налаженная система дала сбой — требовалась «починка». Александр собирает «многие полки» и движется к Новгороду. Собственно, большего и не требуется. Уже на подходе к городу Александра встречает некий Ратишка, который докладывает, что Ярослав убежал. Однако было понятно, что город вышел из должного повиновения. Новгородцы не должны были принимать Ярослава, а они приняли. Необходимо было произвести «глубокую отладку». Поэтому Александр никуда не уходит, а требует у новгородцев выдать ему его врагов.
Присутствие князя и его высказанные требования породили смятение в городе. Новгородцы изготовились к обороне. «И поставиша новгородци полкъ за Рожествомь христовомь в конци; а что пешца, а ти сташа от святого Ильи противу Городища», — то есть, собрали полки, и расположили их в городе. Однако бурление и обсуждение сложившейся ситуации продолжалось. Летопись изображает дело так, что водораздел между точками зрения на последующие действия пролегал по горизонтальной линии социальной стратификации: «меньшие» люди, собравшись у церкви святого Николы, и порешили «стати всумъ, любо животь, любо смерть за правду Новгородьскую, за свою отчину»2. То есть, были полны решимости отстоять новгородскую независимость во что бы то ни стало. Позиция «вятших» была более гибкой. Они, как видно, не разделяли решимости меньших, поскольку понимали, что эдак все просто не будет. Князь не отступит, и нужно не упираться слишком рьяно, а постараться уступками выторговать себе максимальную выгоду: «князя въвести на своеи воли».
Своеобразная заваруха происходила и между двумя претендентами на посадничий престол. Силой народного восстания на вершину власти в Новгородской общине был вознесен Онанья Феофилатович, ставший на сторону Ярослава. Его конкурент — Михалка Степанович, сторонник князя Александра, вынужден был бежать. В момент бунта новгородские низы мало думали о последствиях. Или не думали о них вовсе. Князь Александр стоял у стен города. Возможность спастись от его гнева была минимальной. Однако они продолжали с упоением преследовать его ставленников внутри городских стен. И не миновать бы Михаилу народной расправы, если бы за него не вступился сам Онанья: «если убить его хотите — убейте прежде меня!». Это тоже весьма типичная черта новгородского социального и политического быта. Низы бунтуют, не зная рамок и преград, а знать действует с оглядкой. И чем выше положение политической фигуры, тем больше приходится «оглядываться». Так или иначе, гуманность Онаньи оказалась мудрой стратегией. Изначально требование князя Александра было весьма жестким. Восставшие должны были выдать Онанью под угрозой военного вторжения: «выдаите ми Онанью посадника; или не выдадите, язь вамъ не князь, иду на городъ ратью».
Понятно, что ничего хорошего Онанью как вождя мятежников в княжьем лагере не ждало. Скорее всего, самая меньшая из неприятностей, которая его там могла ожидать — смерть. Однако новгородцы не выдавали посадника, а сам посадник, как было сказано, проявил гуманность по отношению к сопернику. Александр смягчил требование: «аже Онанья лишится посадничьства, язь вамъ гнева отдамь». Старый посадник мог остаться в городе. Просто должен перестать быть посадником. Сработала древняя как мир техника о которой писал американский социолог Роберт Чалдини: люди склонны легче соглашаться на непривлекательное предложение, если оно выглядит как уступка после предложения еще менее привлекательного.
Новгородцы воспаряли. «И лишися посадничьства Онанья, и Взяша миръ на всеи воли новгородскои», — то есть, парадоксальным образом, несмотря на то, что Онанья лишился посадничества, летописец пишет, что мир был заключен на новгородских условиях. Очевидно, такой ход мысли был необходим для сохранения коллективного самоуважения жителей вольнолюбивого города.
Вошедшего в город князя честь по чести встречало духовенство во главе с епископом Далматом «со всемъ иереискымь чиномь, съ кресты, у Прикуповичь двора». Летописец отмечает всеобщую радость среди горожан (которые еще совсем недавно категорически не собирались принимать у себя Александра). Более того, свершившееся восстановление status quo летописец трактует как торжество божественного добра над дьявольским злом, ни больше ни меньше: «и вси радости исполнишася, а злодеи омрачишася: зане христьяномъ радость, а дьяволу пагуба, яко не бысть христьяномъ кровопролития велика».
Князь Александр Ярославич в очередной раз утвердился на новгородском столе, а в качестве посадника был «избран» Михалка Степанович. Порядок был наведен. Причем, Александр в ходе этой операции действует экономно и не гневливо. Там, где можно просто припугнуть, он пугает. За годы знакомства с ним новгородцы вполне усвоили, что, если будут такая необходимость, князь вполне способен на жёсткие меры (и они еще будут применяться). Но если в вопрос можно решить «малой кровью», он именно так и решается.
1256 год принес новые события, которые описаны в Новгородской летописи так: «Придоша Свеи, и Емь, и Сумь, и Дидманъ съ своею волостью и множьство и начаша чинити городъ на Нарове. Тогда же не бяше князя в Новегороде, и послаша новгородци в Низъ къ князю по полкы, а сами по своеи волости рослаша. Они же оканьнии, услышавше, побегоша за море»3. В этом сообщении есть несколько интересных моментов. Следует обратить внимание на то, что шведы, емь, сумь и некий Дидман, в котором видят местного немецкого феодала Дитриха фон Кивеля, не вторглись на территорию Руси, а лишь пытались прочнее закрепиться на её границах: создать плацдарм. При этом они быстро убежали, как только узнали, что новгородцы намерены пригласить на помощь Александра Невского. Из этого можно заключить, что они не ожидали такого поворота событий, и надеялись достроить крепостицу без помех. Почему они могли питать такую надежду? Очевидно, они рассчитывали на то, что Александр не сможет оказать Новгороду поддержки по той причине, что занят более неотложными делами. Тем более что речь не шла о прямом вторжении, а лишь о попытке прочнее закрепиться на границе. Действительно, если бы Александр был занят чем-то очень трудным вроде отражения татарских набегов, он бы, пожалуй, не стал отвлекаться на такую мелочь. Но он занят не был.
Откуда шведы могли почерпнуть неверные сведения о событиях, происходивших на Руси? Во-первых, конечно, они питались сведениями, которые доставляло общение приграничных жителей. Но можно предполагать второй, более важный источник. В Швеции в тот момент находился подавшийся в бега князь Андрей Ярославич. Очевидно, он должен был как-то объяснить оказавшим ему гостеприимство шведам, что заставило его бросить родной дом и княжение и бежать за море. Понятно, что для объяснения такого поступка описание бедствий, творящихся на Руси, должно было быть весьма ярким. Иначе такое бегство было бы непонятно. И уж он, видимо, нарассказывал им. Вот шведы и решили воспользоваться моментом. Но не удалось. Интересно, что Швецией в этот момент руководил в сане регента ярл Биргер. Если считать вместе с Невской битвой — это была его вторая неудача.
Гнать шведов и немцев не пришлось, но Александр все-таки пришел в Новгород совместно с митрополитом. Летописец отмечает, что князь не ставил горожан в известность о своих планах. Это вызвало пересуды. Некоторое говорили, что князь собрался в поход на чудь. Однако, в конце концов, выяснилось, что Александр решил предпринять поход на емь. Выбор цели был обусловлен тем, что с начала XII в. емь была главной целью шведских крестовых походов и, очевидно, к тому времени была ими в значительной степени покорена. То тесть, удар по еми был, фактически, ударом по зоне шведского владычества.
В поход князь взял новгородский полк. Путь был трудным: «бысть золь путь, акыже не видали ни дни, ни ночи; и многымъ шестникомъ бысть пагуба». Однако для новгородцев кончилось все хорошо. Они «здорови» вернулись домой. Летопись не сообщает о конкретном результате похода. Но, как минимум, демонстрация военной силы и серьезности намерений была произведена. После чего «князь Поиде в Низ», то есть, вернулся в стольный Владимир.
Александру предстояла серьезная эпопея по наложению на Новгород татарской дани. Жителей Северо-Восточной Руси убеждать и уговаривать выплачивать дань монголам необходимости не было. Они на себе испытали силу татарских полков, видели разорения и смерти. Новгородцам же до конца 50-х гг. удавалось жить в блаженном неведении. Однако дошла очередь и до них.
Но прежде самих татар до Новгорода дошла «весть». Распространение информации в средневековую эпоху может стать предметом особого исследования. Понятно, что до новгородцев доходили истории о разорении, постигшем остальные русские земли. Однако, как было сказано, новгородцы умудрялись даже к опасности, стоящей у дверей относиться весьма легкомысленно. Нежелание платить дань базировалось на шапкозакидательском настроении, которое в Новгородской земле было, судя по летописным данным, весьма распространённым социально-психологическим явлением. При этом, конечно, среди новгородцев были и здравомыслящие люди, которые понимали, что шутки с татарами могут кончиться плохо. Разноголосица мнений по горячему вопросу привела к тому, что «святошася люди чересъ все лето».
Понятно, что с морально-этической точки зрения, нежелание сдаваться без боя и выплачивать дань выглядела более предпочтительно. Гордое желание оказать отпор врагу захватило даже сына Александра — молодого князя Василия. Василий примкнул к партии, намеренной отстаивать свободу Новгорода. Впрочем, Василий, как и большая часть его подданных, непосредственно дела с татарами не имел, в Орду не ездил, и юные свои годы прожил за спиной мудрого отца. Его юношеский порыв у родителя сочувствия не нашел. Очевидно, Александр прибыл в северную столицу в столь решительном настроении, что Василий предпочел убежать из Новгорода в Псков. Александр приехал с татарскими послами. И ему, разумеется, скандал в собственном семействе был ни к чему — на повестке дня стояли серьезные вопросы, и перспектива расхлебывать «шалости» первенца его совершенно не радовали.
Вот тут-то новгородцы узрели княжеский гнев. Понятно, что главная досада князя была на сына — Василий должен был решать возникающие проблемы так, как сделал бы на его месте сам Александр, а не усугублять их. В реальности же сын не облегчил отцу дело, а лишь навесил на плечи еще одну проблему к уже имевшимся. Но сын есть сын. Чтобы он не совершил, отцовская любовь всегда найдет повод для снисхождения. Александр ограничился лишь тем, что выгнал Василия из Пскова и отправил «в Низ». Но гнев требовал выхода. Князь нашел на ком его сорвать. Раз он не мог возложить полноту ответственности на сына, он возложил её на его окружение: «дружину его казни: овому носа урезаша, а иному очи выимаша, кто Василья на зло Повель; всякъ бо злыи зле да погыбнеть». «Всякъ бо злыи зле да погыбнеть», — резюмирует это «воспитательное мероприятие» летописец. Напомню, что «злое дело» в данном случае — попытка организовать сопротивление татарским властям.
Поступок его выглядит неприглядно: не поддержал вспышку патриотического подъема. Но его мировоззренческий горизонт был несоизмеримо шире, понимание ситуации глубже. Благодаря князю, Новгород оказался не затронут масштабными татарскими ратями. Это было сложное «уравнение». Александр решил его как мог.
Отрезав носы и выколов глаза, князь успокоился, из Новгорода уехал во Владимир. Однако проблема решена не была. Так или иначе необходимо было убедить новгородцев платить дань. Этот момент также часто дает повод осуждать князя Александра за сотрудничество с врагом. Однако необходимо понимать, что произошло бы с Новгородом, не прикладывай князь стараний к тому, чтобы убедить новгородцев подчиниться миром. Могли ордынские власти передумать накладывать дань на Новгород, раз горожане не желают её платить? Предполагать такое смешно. Монголы, еще далеко не растратили боевого духа, не потеряли вкуса к разорительным походам, не изнежились в оседлой жизни. Хан Берке был все еще тем самым Берке, который вместе с Батыем покорил полмира. Вряд ли бы он лишил себя удовольствия размяться походом на легкомысленный в своей строптивости город. Южная Русь к тому времени была покорена. Походы составляли основу жизни степных воинов. В случае, если бы миссия Александра была провалена, ничто не спасло бы Новгород от тотального разорения.
Александр подверг город «психологической атаке». Зимой 1259 года в Новгород явился княжеский боярин Михайло Пинещинич и объявил, что татарские рати уже в Низовской земле (т.е. в Северо-Восточной Руси) и готовятся напасть на Новгород. Тут уже и у самых храбрых новгородцев сдали нервы, и согласие на выплату дани было получено.
В Новгород прибыли «оканьнии Татарове сыроядци Беркаи и Касачикъ с женами своими, и инехъ много». Новгородцы устроили бунт. Учинили «много зла». Впрочем, бунт был весьма своеобразный. Например, бунтующие новгородцы учинили много зла «по волости», т. е. на сельских территориях, принадлежавших Новгороду, где никаких татар, собственно, не было.
Однако татарские чиновники, видя расходившихся горожан, в самом деле, несколько испугались. Не до такой степени, конечно, чтобы покинуть город, но вполне достаточной, чтобы попросить князя об усилении охраны. Князь просьбу уважил: повелел сыну посадничему и детям боярским стеречь резиденцию ханских чиновников по ночам. Меж тем, амплитуда народных волнений продолжала увеличиваться. Городская чернь призывала умереть честно «за святую Софью и за домы ангельскыя». На вече возник спор: «вятшии велятся яти меншимъ ло числу». В общем, новгородцы едва не подрались. Однако, в конечном итоге, после бурного выяснения отношений, Бог их от кровопролития уберег. Новгородский летописец описывает и яростный гнев горожан, и трепет ордынских чиновников. Его можно понять: ситуация была тяжелой, нужно было хоть как-то показать, что решение о сдаче было выстрадано людьми. Однако сухой итог заключался в том, что новгородцам пришлось подчиниться. И ханские чиновники покинули город не раньше, чем получили то, за чем приехали. Причем, книжник возлагал ответственность за подчинение не на всех горожан, а на знать: «И бысть заутра, съеха князь с Городища, и оканьнии Татарове с нимь; и злыхъ светомь яшася по число: творяху бо бояре собе легко, а меншимъ зло».
Надо сказать, ханские чиновники приезжали не за самой данью, а именно за «числом» — они должны были провести перепись населения для выяснения итоговой суммы. Одновременно это был символический акт, показывающий власть считающих над считаемыми. Летописец изображает его как настоящую трагедию: «И почаша ездити оканьнии по улицамъ, пишюче домы христьяньскыя: зане навелъ богъ за грехы наша ис пустыня звери дивияя ясти силныхь плъти и пити кровь боярьскую; и отъехаша оканьнии, вземше число»4.
Дело было сделано. Александр покинул Новгород, посадив вместо проштрафившегося Василия другого своего сына — Дмитрия. Дмитрий освоился довольно быстро. И уже через год возглавил большой поход на город Юрьев. Поход завершился удачно. Молодой князь справился «на отлично».
Князь Александр, оставив ратные подвиги новому поколению, взял на себя тяжелую работу по урегулированию отношений с Ордой: «Того же лета Поиде князь Олександръ в Татары, и удержа и Берка, не пустя в Русь; и зимова в Татарехъ, и разболеся».
Смерть Александр принял, защищая Русь от очередной напасти, исходившей из Орды. По всей империи Чингизидов шла активная борьба за власть. Для борьбы нужно было не только золото, но и воины, которых монгольские власти требовали, в том числе и от Руси: «Бе же тогда нужда велика от иноплеменникъ, и гоняхут христианъ, веляще с собою воиньствовати. Князь же Великый Александръ поиде к цареви, дабы отмолити людии от беды тоя».
Примечания
1. ПСРЛ. Т. X. С. 139.
2. ПСРЛ. Т. III. С. 81.
3. ПСРЛ. Т. III. С. 81.
4. ПСРЛ. Т. III. С. 82—83.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |