§ 3. Житие Авраамия Смоленского как источник по социальной и духовной жизни смолян на рубеже XII—XIII веков
Картину народных волнений, вызванных религиозно-идеологическими и бытовыми мотивами, запечатлело «Житие Авраамия Смоленского», написанное монахом Ефремом, учеником святого старца, приблизительно около середины XIII в.1 Подлинник «Жития» не сохранился. Оно представлено в списках и переделках XVI—XVII вв. Позднейшие писцы заметно испортили произведение своими описками, пропусками, сокращениями и прибавками2. Тем не менее, и в этом виде «Житие» является ценным историческим источником, содержащим интереснейшие сведения из жизни Смоленска конца XII — начала XIII вв., когда совершал свой подвиг преподобный Авраамий. «Простой и правдивый рассказ о благочестивом и образованном иноке», — так характеризовал «Житие» Ф.И. Буслаев3. По словам Ключевского, «Житие Авраамия Смоленского» принадлежит к числу «самых любопытных как по заключающимся в нем данным для истории, так и по своей литературной форме»4. Сходная оценка у Голубовского: «Это житие представляет одно из замечательных литературных произведений. Отличаясь простотою изложения, оно богато бытовыми данными, чисто историческими указаниями, чем отличается от всех других древнерусских повестей и сказаний»5. Тихомиров с чувством удовлетворения писал: «К счастью, мы обладаем таким источником, который вводит в гущу жизни в Смоленске конца XII — начала XIII вв.; это — известное и все еще мало изученное житие Авраамия Смоленского»6.
Таким образом, по общему признанию историков, «Житие Авраамия Смоленского» может служить достоверным источником по истории Смоленска на рубеже XII—XIII столетий. Мы полагаем, что при пользовании им необходимо обращение к различным житийным спискам, поскольку там обнаруживаются разночтения, пренебрегать которыми исследователь не имеет права. Было бы ошибочно считать, будто любое отклонение от основного Уваровского списка «Жития», которым обычно оперируют ученые, есть искажение и порча древнего текста. Эти отклонения, или разночтения, в отдельных случаях могут более соответствовать протографу памятника, чем записи основного списка. С другой стороны, некоторые разночтения появились в качестве новаций поздних переписчиков, стремившихся осмыслить копируемое произведение. Все это дает нам дополнительный материал для размышлений об истинной сути отраженных «Житием» событий.
Ключевский подметил любопытную черту «Жития Авраамия Смоленского», а именно то, что существенную часть сочинения Ефрема, «преобладающую над всем остальным его содержанием, составляет рассказ об интриге, веденной против Авраамия местным духовенством: здесь автор особенно разговорчив, тщательно раскрывает пружины "крамолы", подробно следит за ее развитием, ясно указывает в городском населении стороны за и против оклеветанного Авраамия, не забывает поименовать его защитников, оставивших добрую память в городе, наконец, собирает и выписывает подобные случаи из церковных преданий, чтобы показать страшные следствия гонений на праведных. Все остальное в жизни Авраамия, что не имело прямой связи с этой крамолой, обращает на себя внимание автора гораздо в меньшей степени; даже деятельность его в монастыре св. Игнатия, всего более известная Ефрему, изображена им слишком кратко для очевидца»7. В чем причина такой сосредоточенности составителя «Жития»? По-видимому, эпизод с гонениями на Авраамия был центральным в биографии преподобного, вследствие чего Ефрем задержался на нем. Однако сам собою напрашивается другой вопрос: почему этот эпизод имел столь большое значение в жизни святого? И вот тут перед нами встает загадка, которая усложняется тем, что автор «Жития», уделяя преимущественное внимание крамоле на Авраамия, не раскрывает, вопреки утверждению Ключевского, с достаточной отчетливостью ее пружины. Прав Тихомиров, когда пишет о «Житии», что «произведение это написано замысловатым и вычурным языком, старательно скрывающим за хитросплетением словес настоящие причины возмущения против Авраамия»8. В них и предстоит нам разобраться. Но сперва по порядку.
У благочестивых Семиона и Марии родился мальчик, которого нарекли Афанасием9. С рождения «благодать Божиа бе с ним и Дух Божии измлада в онь вселиси». Отрок рос «во страсе Божии, на пустотные бо игры и на позорища отнюдь не внимаше, но на церковное пение притекаше и божественному писанию поучашеся день и нощь, яко о сем родителема его радоватися»10. Когда Афанасий «пришел в болшии възраст», родители задумали женить его, но он «не въсхоте», ибо возненавидел «житейскую сию славу, прелесть мира сего» и хотел «въсприяти мнишескыи чин»11. После смерти отца и матери Афанасий мог распорядиться сам своей судьбой: раздал вдовицам, сиротам и монахам оставленное ими богатство, «изменися светлых риз и в худыя ся облече и хожааше яко един от нищих и на уродство ся преложь». Стало быть, святой начал с юродства12. Вскоре он ушел в монастырь Пресвятой Богородицы, находившийся в пяти «поприщь» от Смоленска, где постригся под именем Авраамия. «И бысть оттоле по благодати Христове болии на подвиг и на вся труды подвизался». Игумен Богородицкого монастыря, убедившись в том, что Авраамий «во всем повинуется ему и послушаеть», принудил его «прияти священический сан: и поставлену ему бывшу дьяконом и потом иереем, при княженьи великого и христолюбивого князя Мьстислава Смоленьскаго и всея Рускыа»13. Приняв священный сан, Авраамий еще большее «смирение приат». Но с тех пор начались для него тяжкие испытания: «Нищету же и наготу и укоренил же от диавола и тугу и искушения от игумена и от всее братьи и от раб». Преподобный сам рассказывал Ефрему: «Бых 5 лет искушения терьпя, поносим, бесчаствуем, яко злодеи»14. Это повествование о бедах, претерпенных Авраамием, возникает в «Житии» неожиданно, без должной мотивации. Создается впечатление, будто автор «Жития» чего-то не договаривает. Замечательно, что среди досаждавших «блаженному» упоминаются и рабы — знак, свидетельствующий о существовании рабовладения в монастыре.
Авраамий безропотно и терпеливо сносил «тугу и искушения». К нему потекли люди ради покаяния и духовного насыщения. Авраамий стал учительствовать, выходя в город. Своим «учением» он увлек едва ли не весь Смоленск. Некоторые иереи и черноризцы беспрестанно «воздвигали крамолы нань». Не стерпел и сам игумен, «многыя к нему видя притекающая, и не хотя того, его отлучи и глаголаше: "аз за тя отвещаю у Бога, ты же престани уча", и много озлобления нань возложи»15. Изгнанный из Богородицкой обители16, подвижник «вниде въ град и пребысть въ едином монастыри у Честьнаго Креста. И ту начаша боле приходити и учение его множаишее быти». Ему дана была «благодать Божиа не токмо почитати, но и протолковати» божественные книги. К нему шли все: малые и великие, рабы, свободные и «рукодельные»17, т.е. ремесленники18 Моления Авраамия сопровождались «коленным покланянием», плачем, «биением в перси и кричанием»19. На окружающих преподобный воздействовал не только поучениями, молитвенным экстазом, но и средствами изобразительного искусства, написав две иконы, на одной из которых изобразил Страшный суд, а на другой — воздушные мытарства, или загробную жизнь усопших20. Но враги Авраамия делали свое дело. «И начата овии клеветати епископу, инии же хулити и досаждати, овии еретика нарицати, а инии глаголаху нань — глубинные книгы почитаеть, инии же к женам прикладающе, попове же знающе и глаголюще: "уже наши дети вся обратил есть", друзии же пророком нарицающе и ина многа нань вещания глаголюще»21. В списке «Жития», находящегося в Четьи-Минеях Дмитрия Ростовского, говорится, что недруги Авраамия «нарицаху бо его еретика и волхва, читателя бесовских книг и пророка лжива»22. Следовательно, помимо еретичества и лжепророчества, нашего героя обвиняли еще в волховании — колдовстве23. И тут случилось невероятное, по крайней мере, никак не согласующееся с предшествующим повествованием: город, «прельщенный» Авраамием, вдруг весь восстал на него в диком озлоблении. В «Житии» читаем: «Събраша же ся вси от мала до велика весь град нань, инии глаголють заточити, а инии к стене ту пригвоздити и зажещи, а друзии потопити и, проведше въсквозе град»24. Сожжение и утопление — способы казни, применявшиеся в Древней Руси к еретикам и колдунам. Обращает внимание фраза «проведше въсквозе град», оставляемая обычно исследователями в стороне. Она очень важна, ибо указывает на то, что Авраамия обвиняли в преступлении против общества, т.е. смоленской общины. Что же повлияло на перемену отношения «смолнян» к своему недавнему кумиру?
В одном из поздних списков «Жития» в качестве причины гонений на Авраамия названы интриги «градских попов», снедаемых завистью к славе преподобного: «И начаша попы завидети ему и глаголати: "се вся дети наши духовныи оболстил есть лестец он и обратил к себе". Также день отъ дне злобе в попах умножающеися, начаша поучатися, како бы озлобити и изгнати от града неповиннаго раба Христова. И первее начаша наущати нань народ, ложные клеветы аки плевелы разсевающе и зол слух о нем творяще»25. Этот незамысловатый мотив о зависти был подхвачен потом учеными26. Звучит он в исторических трудах и поныне27. Но завистью можно объяснить лишь поведение духовенства, хотя и данное объяснение нельзя считать исчерпывающим. А как быть с массой горожан, охваченным раздражением и яростью? Ответ бывает слишком прост и сводится к легковерию, переменчивости, а то и к глупости народа. Буслаев, например, в жителях Смоленска, призывающих к расправе над угодником, видел «глупую толпу», всегда «охочую до всякого позору» и «подущаемою громкою клеветою». Недалеко ушел от подобной трактовки и Голубовский: «Граждане Смоленска в высшей степени увлечены проповедями священника Богородицкого монастыря Авраамия; они толпами сходятся к нему послушать его поучения, чтения божественных книг и искусного, для всех вразумительного их толкования. Но когда проповеди Преподобного Авраамия возбуждают против него духовенство, когда оно начинает распускать о нем слухи, как об еретике, читающем "голубиныя книги", народ возбуждается... При такой отзывчивости и изменчивости в своих взглядах население Смоленска, являвшееся решителем вопросов внутренней жизни земли, могло легко изменить сделанные ранее постановления веча, изменить под влиянием каких-нибудь обстоятельств»28. По Голубовскому, следовательно, граждане Смоленска «возбуждаются» под воздействием слухов о еретичестве преподобного, распускаемых клириками. Но вряд ли «смолняне» были так по-детски доверчивы и столь нетерпимы к нарушению канонов официальной церкви, приходя в «возбуждение» от одной лишь мысли о еретичестве Авраамия. Голубовский прав, говоря о том, что народ проявлял «сильный интерес к исходу суда над ним». Надо только добавить: население Смоленска выражало большую заинтересованность в деле Авраамия вообще и принимало непосредственное участие в суде над ним. Прислушаемся к житийному рассказу:
«Всем же собравшимся на двор владычень, игуменом же и попом и черньцем, князем и боляром, диакони и вси церьковници, внегда послаша по блаженаго, уже всем собравшимся», — сообщает «Житие»29. Как видим, представители духовенства фигурируют в этом сообщении дважды: в начале и в конце текста. Причем их перечень искусственно прерывается упоминанием о князьях и боярах. Складывается впечатление, что здесь поработала рука позднейшего писца-редактора. Обращает внимание и то, что в цитированном предложении нарушен синтаксический строй, в результате чего для обозначения одних и тех же лиц используются разные падежи: дательный самостоятельный («игуменом же и попом и черньцем») и именительный («диакони и вси церковници»). По всей видимости, тут мы имеем дело с искажением и поновлением первоначального текста. Органичнее с точки зрения синтаксической выглядит соответствующая запись, содержащаяся в сокращенном проложном «Житии Авраамия Смоленского»: «Вси же приидоша на двор къ епископу, игумени и попы и чрънци, князи и боляре и вси людие, и послаша привести блаженнаго»30. Нет сомнений, что последний текстовой вариант более адекватно отражает синтаксическую структуру древнерусского языка. Ему, вероятно, и следует отдать предпочтение как наиболее близкому (если не тождественному) ефремовской редакции «Жития Авраамия». Это принципиальное решение, в корне меняющее принятые в исторической литературе представления о событиях в Смоленске, главным героем которых привелось стать преподобному Авраамию. Из проложного «Жития» следует, что на епископском дворе собралась вся смоленская община31. Автор «Жития» называет собрание снемом, подчеркивая публичный характер схода. Цель снема — суд над Авраамием, о чем в «Житии» сказано с полной определенностью32. Но то был суд не княжеский, как полагал Тихомиров33, а суд общинный34. Местом судебного разбирательства двор епископа избран не случайно, поскольку обвиняемый принадлежал к числу духовных лиц, а деяние его воспринималось как еретичество и колдовство, относящееся к сфере церковной юрисдикции35. Как казалось бы, епископу и судить Авраамия. Но в качестве судий, помимо епископа, выступили не только князь и бояре, но и «вси людие», т.е. рядовые граждане Смоленска. О чем это говорит? Прежде всего о том, что дело Авраамия затрагивало насущные интересы всех жителей Смоленска. Именно этим объясняется их поведение, когда «блаженного» вели на суд. Его «яко злодея влачяху, овии ругахуся ему, инии же насмихаахуся ему и бесчинная словеса кыдающе, и весь град и по торгу и по улицам — везде полна народа, и мужи же, глаголю, и жены и дети, и бе позор тяжек видети»36. Перед нами разворачивается настоящее действо, исполненное особого смысла, определяющего высокую степень общественной значимости вины, вменяемой Авраамию. Несчастного не ведут, а волокут по улицам и торгу, осыпая проклятиями, угрозами и бранью. Возможно, следование по «всему граду и торжищу» осуществлялось в известном порядке, предусмотренном древним обычаем, сохранившимся от языческих времен. Во всяком случае, сцена с хождением и волочением Авраамия живо напоминает то, что мы наблюдали в Киеве середины XII в., когда кияне подвергли аналогичной процедуре князя Игоря Ольговича37. Это, собственно, начало казни. Но Авраамию, в отличие от Игоря, повезло. Он был оправдан из-за отсутствия улик и свидетелей38. Князь, «велможи» и «вси людие» заявили о невиновности Авраамия «единеми усты»39. Вопрос вроде был закрыт. Но епископ повелел «крепко стрещи и блюсти» преподобного. Аутром следующего дня собрались «игумени и ереи, и вины, яже преже глаголааху, укоривше, озлобивше, възложиша нань»40. По приговору теперь уже церковного суда Авраамия удалили в монастырь, где он «преже остриглся». Ему запретили служить в церкви («бысть лишен божественная литургиа»). Кроме того, «бе и сему их запрещение, яко и никому же не приходити к нему, мнози же мечници на всех путех стрежааху, а неции разграблени быша»41.
Слово «разграбление» в древнерусском языке, будучи более емким по содержанию, чем ограбление42, нередко обозначало публичное действие, направленное против каждого, кто наносил тот или иной вред общине и ее членам, т.е. кару за содеянное в ущерб обществу и индивиду. С подобным разграблением мы сталкивались уже не раз, рассматривая социальную и политическую борьбу в других землях Древней Руси43.
Таким образом, есть основания говорить о наказании Авраамия, состоявшем в строгом надзоре, изоляции от внешнего мира и церковных Таинств, а также о преследовании его приверженцев, подвергшихся «разграблению», т.е. конфискации имущества44, весьма привычной на Руси изучаемого времени. К счастью, «Житие» повествует о полной реабилитации святого, возвращении к нему былой славы и почитания.
«Бывшу же, — узнаем из «Жития», — бездождью велику въ граде, яко иссыхати земли и садом и нивам и всему плоду земленому, яко не за колко бысть время всем тужащим и молящим Бога, и сам епископ, блаженыи Игнатии, с честным крилосом и с богобоязнивыми игумены и ереи и дьяконы и черноризци и съ всем градом, мужи и женами и весь младыи възраст, вкупе весь град, окрест ходяще с честным крестом и съ иконою дръжащею Господа и с честными святых мощьми и с великим умилением и съ слезами помиловати люди своя и послати милость свою на землю и отвратити гнев свои: "пусти, Господи, дождь, одожди лице земли, молимся, святыи". И кончавшим пост, крестом и святых мощьми воду освятивше, и отъидоша каждо въ свояси. И не бысть дождя на землю. И быша в печали велице»45. Тогда некий иерей напомнил епископу о напрасном наказании Авраамия: «Кая вина така, яже на преподобного Авраамия, яко лишен божественныя литургиа?». Игнатий послал за Авраамием и просил у него прощения за то, что послушал «лживых клеветник и оглагольник». Святитель также говорил святому: «И ты преже о нас помолися, о своем ти благопорученем избранием святем стаде словесных овець». Возвращаясь в монастырь, Авраамий возносил Богу жаркую молитву: «Услыши, Боже, и спаси, Владыко вседръжителю, молитвами твоего святителя и всех иереи твоих и всех людии твоих, и отврати гнев твои от раб твоих и помилуи град сьи и вся люди твоя и приими милостиве всех въздыхание и съ слезами молящих ти ся и пусти и одожди, напои лице земли, человекы и скоты възвесели. Господи, услыши и помилуй!»46. Авраамий не успел еще дойти до своей кельи, как «одожди Бог на землю дождь». Была в городе тогда большая радость. «И оттоле начаша притекати в граде и вси глаголати, яко "помилова Бог, избави ны от всех бед твоими, господи отче, молитвами". И отселе боле просветися по благодати Христове»47.
Этот рассказ о чудесном избавлении Смоленской земли от засухи молитвами Авраамия композиционно связан, на наш взгляд, с описанием волнений в Смоленске и суда на епископском дворе. Сцену суда можно рассматривать как кульминацию житийного повествования, а эпизод с дождем и конечным прославлением преподобного — как разрядку. В первоначальном варианте «Жития» они, вероятно, следовали один за другим, но позднее были разъединены вставками и благочестивыми рассуждениями досужих писцов, в результате чего оказалось разрушенным их смысловое единство. Признав это, можем высказать догадку о том, что чудо Авраамия, вызвавшего своей молитвой ожидаемый всеми дождь, сопоставимо в общем плане с обвинениями, которые были предъявлены Авраамию во время суда над ним. Разница лишь в знаках: положительном и отрицательном. Главная коллизия «Жития» разрешается посредством замены отрицательного знака на положительный. Не исключено, что это — художественный прием составителя «Жития», усиливающий эффект контраста между святостью Авраамия и ложностью возведенных на него обвинений.
Итак, гнев «смолнян» на Авраамия был, вероятно, следствием подозрений в пагубном его влиянии на погоду, грозящем бедствиями смоленской общине. Отсюда и представление о нем как волхве-колдуне. Для наших заключений есть, хотя и косвенные, но достаточно серьезные основания. Рыбаков, исходя из упоминаний исторических лиц в «Житии», отнес суд над Авраамием к 1213—1225 гг. И тут обнаруживается любопытная вещь: «Данные дендрохронологических анализов определяют время сильной общеевропейской засухи в 1217—1222 гг. По новгородским материалам, наиболее близким к Смоленску, время наибольшей засухи можно отнести к 1218—1220 гг.»48. По мнению Рыбакова, составленного по указаниям автора «Жития», в момент суда над Авраамием «начиналась, а после суда особенно усилилась необычайная засуха»49. Нет ничего невероятного в том, что в этих условиях необычные проповеди и поведение Авраамия могли быть истолкованы самым неблагоприятным для него образом, посеять подозрения в колдовстве и вызвать волнения в городе. Так, на материалах «Жития» Авраамия вырисовывается картина внутрицерковных распрей и народных волнений, охвативших Смоленск в конце XII — начале XIII вв. Выступление «смолнян» перекликается с движениями (во многом языческими по своей сути), наблюдаемыми в других крупнейших городских центрах Руси.
В «Житии» Авраамия находим беглое свидетельство о столкновениях светской и духовной властей на почве распоряжения церковным имуществом. Речь идет о епископе Лазаре, занимавшем смоленскую кафедру в первой четверти XIII в. Лазарь «оставил епискупью свою и за многое обидение святых церквей, иже обидять и властели, отъимающе чюжая без правды»50. Щапов полагает, что святитель должен был оставить кафедру «после конфликта, возникшего из-за какого-то ущерба, который княжеская власть, вероятно, нанесла церкви»51. Однако «Житие» говорит не о княжеской власти, а о «властелях» вообще, подразумевая различных носителей властных функций. Поэтому ближе к истине Голубовский, который сообщение об уходе Лазаря с кафедры рассматривал с точки зрения взаимоотношений вечевой общины и церкви. Он замечал, что «церковные имущества в земле Смоленской не раз подвергались нападкам, что случались попытки урезать их или сократить церковные привилегии, что один из епископов Смоленска, Лазарь, не в состоянии был выдержать всех этих волнений, возбуждаемых по поводу церковных привилегий или имуществ, и удалился с кафедры. Народ, чутко относившийся ко всем явлениям текущей жизни, является на вече или защитником церкви против князей и бояр, или сам мог восставать под влиянием требований минуты, по поводу того или иного частного случая, против неприкосновенности имущественных прав церкви».
Лазарь оставил «епискупью», не стерпев «многого обидения святых церквей», т.е. систематических, постоянных покушений «властелей» на церковные имения. Не проглядывает ли здесь практика распоряжения церковным имуществом как общественным достоянием? Утвердительный ответ не покажется надуманным, поскольку сам взгляд на имущество церкви как на общественную собственность, страховой фонд общины был распространен на Руси повсеместно, включая, разумеется, и Смоленск52. Церковным сановникам это не нравилось. Но сила обычая была такова, что приходилось уступать, а то и вовсе, подобно Лазарю, уходить с должности.
На этом мы заканчиваем обзор сведений о социальной и политической борьбе в Смоленской земле XII — начала XIII вв. Среди этих сведений нет тех, что касаются конфликтов главного города с пригородами. По-видимому, это не случайно, т.к. процесс выделения пригородов в самостоятельные волости выражен в смоленском городе-государстве весьма слабо53. В долитовский период откололся от «митрополии», пожалуй, один только Торопец54. В Смоленской земле, по словам Голубовского, «не было того недуга, которым так страдали другие русские области: князь города Смоленска, вече города Смоленска были князем и вечем всей Смоленской земли»55. Иное зрелище являет Полоцк.
Примечания
1. Розанов С.П. Жития преподобного Авраамия Смоленского и службы ему. СПб., 1912. С. 1; Голубовский П.В. История Смоленской земли... С. 250.
2. Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1988. С. 57, 58.
3. Буслаев Ф. Древнерусская народная литература и искусство. СПб., 1861. С. 116.
4. Ключевский В.О. Древнерусские жития святых... С. 52.
5. Голубовский П.В. История Смоленской земли... С. 248.
6. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 222.
7. Ключевский В.О. Древнерусские жития святых... С. 54.
8. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 223.
9. Розанов С.П. Жития... С. 65, 66.
10. Там же. С. 31. Словом «позорища» древнерусские книжники обычно обозначали языческие действа и увеселения. Если в «Житии» мы имеем то же, открывается интересный бытовой штрих из жизни Смоленска второй половины XII в.
11. Розанов С.П. Жития... С. 4.
12. См.: Макарий, митр. История Русской Церкви. СПб., 1888. ТЛИ. С. 65; Голубинский Е. История Русской Церкви Т. 1. Период первый, киевский или домонгольский. Пер. пол. тома. М., 1880. С. 640—641.
13. Розанов С.П. Жития... С. 6.
14. Там же.
15. Там же. С. 7.
16. Там же. С. 55.
17. Там же. С. 7.
18. См.: Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 223.
19. Розанов С.П. Жития... С. 7.
20. Там же. С. 8.
21. Там же. С. 10.
22. Там же. С. 107.
23. См.: Буслаев Ф. Древнерусская народная литература... С. 117.
24. Розанов С.П. Жития... С. 10.
25. Там же. С. 107.
26. См.: Макарий, митр. История русской церкви. Т. III. С. 65; Буслаев Ф. Древнерусская литература... С. 117.
27. См., напр.: Алексеев Л.В. Смоленская земля... С. 243; Буланин Д.М. Комментарий к «Житию Авраамия Смоленского» // Памятники литературы Древней Руси: XIII в. 1981. № 1. С. 534.
28. Голубовский П.В. История Смоленской земли... С. 217—218.
29. Розанов С.П. Жития... С. 10.
30. Там же. С. 27. Показательно, что есть примеры соединения двух упомянутых редакций: «Всем же собравшимся на двор владычен, игуменом и попом и черньцем и князем и болярем и диаком и вси церковници и мирстии человецы» (Там же. С. 59).
31. «Събраша же ея нань на двор к епископу, от мала их и до велика», — читаем в одном из списков Жития XVI в. См.: Там же. С. 41.
32. Там же.
33. Тихомировым. Крестьянские и городские восстания... С. 223.
34. Рыбаков говорит о «всенародном суде» над Авраамием. См.: Рыбаков Б.А. Киевская Русь... С. 526.
35. См.: Щапов Я.Н. 1) Церковь в системе государственной власти древней Руси // Новосельцев А.П. (и др.) Древнерусское государство и его международное значение. М., 1968. С. 340; 2) Государство и церковь Древней Руси X—XIII вв. М., 1989. С. 100.
36. Розанов С.П. Жития... С. 10.
37. См. с. 242—243 настоящей книги.
38. Розанов С.П. Жития... С. 108.
39. Там же. С. 11, 61.
40. Там же. С. 11.
41. Там же. С. 12.
42. Показательно, что в некоторых списках «Жития» мотив о разграблении вовсе отсутствует. (См.: Розанов С.П. Жития... С. 28, 32). Есть записи, где охрана путей и разграбление подаются как различные меры пресечения: «Вы убо на всех путех стражие постависте, чтобы никто не приходил к нему, он же вся сия терпяше, благодаря Бога, неции же и разграблени быша от вас его ради». См. там же. С. 43. См. также: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. ТЛИ. Стб. 31—32.
43. См. с. 286 настоящей книги.
44. См.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. III. Стб. 31.
45. Розанов С.П. Жития... С. 14—15.
46. Там же. С. 15—16.
47. Там же. С. 16.
48. Рыбаков Б.А. Русские датированные надписи XI—XIV вв. М., 1964. С. 36.
49. Там же. См. также: Алексеев Л.В. Смоленская земля... С. 224.
50. Розанов С.П. Жития... С. 11.
51. Щапов Я.Н. Государство и церковь... С. 186.
52. См.: Греков Б.Д. Новгородский дом святой Софии // Избр. труды. М., 1960. Т. IV. С. 152; Дворниченко А.Ю. Эволюция городской общины и генезис феодализма на Руси // Вопросы истории. 1988. № 1. С. 61. Этот порядок сохранялся долгое время. См.: Дворниченко А.Ю. Русские земли Великого княжества Литовского (до начала XVI в.). СПб., 1993. С. 45—46, 196—197.
53. Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. С. 219—220.
54. Там же. С. 220.
55. Голубовский П.В. История Смоленской земли... С. 277—278.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |