Политический строй

Главой государства, в котором оказались западные и южнорусские земли, был великий князь¹. Дабы упрочить свою власть над этими землями, литовские князья по русскому образцу присвоили себе еще один титул — «отчич и дедич»² и даже титул «самодержца», который постоянно употребляли великие киевские князья³. Древнерусским был и термин «господарь», или «осподарь», восходящий к «осподо» (полный хозяин, непосредственный господин).

Парадокс развития великокняжеской власти в Великом княжестве Литовском заключается в том, что литовский князь, носивший титул «господарь», никогда не имел той власти, которую подразумевал этот титул. Его полномочия постоянно были ограничены в большей степени, чем на северо-востоке, «радой», или боярским советом, в состав которой в отдельные периоды, в частности во время феодальной войны 30-х годов XV в., входило большое число русских князей и бояр⁴. Власть великокняжеских наместников на местах также была ограничена в тех районах, которые вошли в Великое княжество Литовское на основе «ряда».

В течение XIII и даже XIV—XV вв. во главе отдельных земель стояли князья, имена некоторых из них известны (кн. Олелько Владимирович, его сыновья Семен и Михаил и др.).

С потерей землями самостоятельности власть лишь частично сохранилась у князей, частично перешла в руки наместников. О положении князей XIV в. в литературе была полемика. Некоторые историки отрицали у них право самостоятельного управления землями, в особенности ссылаясь на многочисленные случаи перемещения сыновей с удела на удел, общую нестабильность их положения (так, Кориатовичи не унаследовали своего удела). Другие настаивали на том, что литовские князья были полными преемниками князей времени независимости и феодальной раздробленности. Более обоснованным представляется мнение П.Г. Клепатского, который указал на такие признаки самостоятельности киевских князей, как чеканка монет Владимиром Ольгердовичем, право не только раздачи земель, но и их передачи. Характерно, что Казимир, оставляя за собой верховные права «господаря» в Киевской земле (так, он предоставил некоему Ивану Юршину село под Киевом), называл кн. Олелька Владимировича своим «братом», подчеркивая равенство с ним на иерархической лестнице⁵. Сходны были и права Любарта Гедиминовича на Волыни⁶.

Наследниками удельных князей выступили великокняжеские наместники, управлявшие землей или городом от имени великого князя и пользовавшиеся правом суда по уголовным делам⁷. Они творили суд и расправу по делам о поджоге, разбое на проезжей дороге, насилии над женщинами⁸. Некоторые наместники носили название воевод.

Наместники располагали значительным аппаратом помощников. Главным из них был тиун, преемник древнерусского тиуна, сидевший в наместничьем дворе или в центре волости⁹. Он наблюдал за великокняжеским хозяйством, сбором дани, участвовал в суде над сельским населением¹⁰. Тиуны, в Литовском княжестве, в особенности в частных владениях, в отличие от Северо-Восточной Руси назначались не из холопов¹¹, а по преимуществу из лично свободных людей — лучших («лепших») крестьян, дворян и бояр¹². В крупных городах Северо-Восточной Руси также были тиуны из детей боярских. Эта должность и ее название восходят ко временам Русской Правды, которой был известен тиун «огнищный»¹³. Эта должность (тивунщина), подобно наместничеству в Северо-Восточной Руси¹⁴, на Волыни давалась на год¹⁵.

Положение и доход наместников, определявшиеся уставными грамотами, различались. Как правило, это был «корм» («полюдье» и «въезд» либо в натуральной форме, либо в денежной)¹⁶ и судебные доходы (в кормленых грамотах на Северо-Востоке это называлось «правдой», в уставных — городов Великого княжества Литовского — «вины большие и малые», иногда «тивунщина большая и малая»)¹⁷. В Великом княжестве Литовском наместники, как правило, лишены были права сбора мыта, с 80-х годов XV в. отдававшегося в аренду. На Северо-Востоке Руси существовала и передача мыта наместнику, и сдача его в аренду¹⁸.

Вплоть до начала XVI в. наместники и тиуны были привычным обозначением местной власти. В привилее Александра православному духовенству от 30 марта 1499 г. говорилось: «Некоторые князи, панове, воеводы, старосты, наместники и тивунове наши, державцы городов, мест и волостей наших церкви божьей и митрополиту и епископом кривду чинивали, в доходы их церковные и суды духовные вступывалися»¹⁹.

Наряду с тиунами великокняжеским хозяйством (продовольственными запасами погребов, кладовых, ледников)²⁰ на местах ведали ключники и подключники. Эти должности также сохранились со времен Киевской Руси. Обычно ключники не совмещались в одном лице с другими представителями великокняжеской администрации. Право назначения их предоставлялось иногда наместнику. Так, Иван Львович Глинский при Александре держал Киев, а при Жигимонте получил Новгородок «с ключом и городничим»²¹.

Специальные посланцы господаря и наместника — детские — выполняли их отдельные «поручения». Эта должность соответствует «отрокам» и «децким» Русской Правды. За «децкованье» слуги получали мзду в зависимости от расстояния²².

В Киеве вплоть до конца XV в. существовала должность осмника, осменника, известная еще по Русской Правде, а в Новгороде — знакомая по уставу Ярослава о мостах, который В.Л. Янин датирует 1265—1267 гг. Судя по последнему документу, осменники получали деньги на мощение основных магистралей, ведущих к новгородскому торгу²³. Осменники взимали пошлину с действительного оборота, как явствует из договора тверского князя Бориса Александровича с Василием Темным 1466 г., «побережную татьбу» (на Днепре и вдоль него на расстоянии брошенной палицы) и судили некоторые дела согласно уставной грамоты киевским мещанам 1499 г.²⁴ Они взимали плату с новых торговцев-«перекупников», торгующих хлебом и зерном, судили купцов, казаков и мещан за «непочестные речи», за мелкие кражи и ссоры «жонок». Они же устанавливали размеры мыта с улова рыбы, обычно десятую часть.

Не только структура местного управления земель и волостей Литовского княжества повторяла древнерусскую и соответствовала русской в других областях Древнерусского государства, но и содержание власти каждого из представителей этой власти было сходным с общерусским. Впрочем, не совсем полно порядки, установленные в Полоцке и Витебске, приближались к новгородским и псковским, киевским и московским. Историография XVII—XVIII вв. строго разделяла формы правления в Полоцке и Киеве. Если в первом, по мнению позднейших летописцев, существовало «республиканское управление», то в Киеве была «монархия або единовластие». «Самоуправление» независимого Полоцка, в котором участвовали город и волость, мещане и бояре, в историографии XVII—XVIII вв. идеализировалось и изображалось близким к новгородскому, псковскому, античному полису и венецианской синьории²⁵.

Полоцкая и Витебская земли, вошедшие в Великое княжество Литовское на условиях «ряда» боярства этих земель с князьями²⁶, сохранили некоторые права. Уставные грамоты Витовта, Свидригайлы, Казимира, Александра подтверждали право жителей этих земель иметь наместника или воеводу «по их воли». Уставная грамота Полоцку предусматривала смену наместника: «А который будеть воевода наш нелюб им, ино нам им воеводу иншого дати по их воли»²⁷. Великий литовский князь подобно князьям Полоцка, Витебска, средневекового Новгорода времен их независимости не имел права «посуживати» «старые суды». Великий князь обязывался обеспечить местному населению (имелось в виду привилегированное население) право «жити... добровольно»²⁸. Литовский князь не имел права «вывода», т. е. насильственного переселения жителей Полоцка и Витебска. Вспомним, какое значение придавали этому требованию новгородцы на последнем этапе существования Новгородской республики²⁹ и какое значение имели «выводы» из вновь присоединяемых к Московскому княжеству и Русскому государству земель в формировании единого Русского государства³⁰. Пожалуй, в отсутствии этого права и заключалось одно из существенных отличий власти государя в Русском государстве и господаря в Великом княжестве Литовском. Отсутствие у литовского великого князя права «вывода» способствовало сохранению обособленности входивших в него земель, сохранению старых прав, обычаев и порядков в каждой из них³¹.

Власть наместника, как, впрочем и в Киеве, была ограниченна. На наместничьем суде в Полоцке присутствовали старшие бояре и мещане³². Киевский воевода, «седши с князи и бояры», судил князей, панов и бояр «о грабежи безправные». Доход от суда («пересуда») делился наместниками пополам с князьями и боярами³³. Присутствие представителей местных феодалов на суде наместника или воеводы можно рассматривать как наследие древнерусского боярского совета при князе. Крупное боярство в Галицко-Волынской Руси уже в XIII в. ограничивало княжескую власть³⁴. Традиции эти сохранились и позднее. Члены боярского совета участвовали в выдаче жалованных грамот. Так, грамота Любарта Гедиминовича соборной церкви Иоанна Богослова в Луцке была дана «при советах Князев и бояр нашых»³⁵. Жалованная княгини Анастасии Васильевны Киевской, жены Александра Владимировича и двоюродной сестры Василия II, Троице-Сергиеву монастырю обсуждалась большим кругом лиц. «...Подумавши есмо с нашими детми, с князем Семеном Александровичем и с князем Михаилом Александровичем и с нашим отцем анхимандритом печерьским Николою и с нашею верною радою, со князми и с паны», — писала княгиня о своем решении³⁶.

В ведении судопроизводства и местного управления в Полоцке и Витебске можно действительно усматривать некоторое сходство с республиканскими порядками в феодальном Новгороде, где власть князя была ограничена сходными условиями («А без посадника ти, княже, суда не судити, ни волостей раздавати, ни грамот давати»), и в Пскове, где князья целовали крест «на вече к Пскову на суду и на пошлинных грамотах и на всех старинах псковских»³⁷. Впрочем, в западнорусских городах республиканские порядки приобрели более стертые черты, чем в Древнерусском государстве. Хотя в Полоцке даже во второй половине XV в. собиралось вече, на котором решались вопросы, касавшиеся внутреннего управления городом, и «всему поспольству» принадлежало право внешних сношений города с Ригой и другими городами, орган, который осуществлял их, был очень аморфным. Речь шла то о боярах, то о боярах и мещанах, то о старших боярах и старших мещанах, то еще более неопределенно обо всем «поспольстве», собиравшемся на «суйм». Даже в первой трети XVI в. по-прежнему существовало понятие «все бояре земли Полоцкое». Ф.И. Леонтович подчеркивал, что в Великом княжестве Литовском подобные «сеймы» имели «шляхетский» сословный характер и потому были чужды древнерусскому быту. Думается, в этом отношении Ф.И. Леонтович ошибается. Он сам указывает, что в них долгое время участвовали мещане. Однако в будущих белорусских и украинских землях лишь боярам принадлежало право управления («держания») волостями. Такую же систему встречаем и в Новгороде. В 1442 г. новгородский посадник Иван Васильевич «держал русское посадничество» в г. Русса. Обращает на себя внимание общий термин «держать», несомненно показывающий давнее происхождение такого порядка³⁸.

На будущих украинских и белорусских землях XIV — начала XVI в. роль церковных властей существенно отличалась от их роли в Древнерусском государстве. С потерей отдельными землями самостоятельности значение епископов и даже архиепископов резко упало. Можно предполагать, что в управлении городом-землей даже в тех случаях, если они сохраняли свои особенности, крупные церковные иерархи не участвовали. В Полоцке место епископа с начала XV в. занял архиепископ. Это, несомненно, было связано с далеко идущими внешнеполитическими планами Витовта, стремившегося, возвысив часть епископий до архиепископий, добиться установления собственной митрополии. Выполнение этого плана, для подготовки которого должен был служить собор 1415 г., было облегчено обстановкой агрессии Литовского княжества на русские северо-западные земли, с одной стороны, и установлением брачных связей литовского и московского великокняжеских домов — с другой. Тем не менее полоцкий архиепископ не участвовал ни во внутриполитической жизни, ни во внешних сношениях города. Некоторое повышение роли полоцкого владыки отмечается лишь в середине XV в., когда к управлению городом на некоторое время пришли мещане.

Церковная организация в Литовском княжестве, по справедливому наблюдению Я.Н. Щапова, повторяла киевскую. Деление на архиепископии и епископии было таким же, как в организации древнерусской церкви. Подчиненное положение православной церкви в Великом княжестве Литовском не способствовало развитию церковной структуры, расширению церковной юрисдикции, участию церковных иерархов в политической жизни³⁹.

Древнерусские традиции прослеживаются и в порядках местного управления. Независимо от того, кем именно осуществлялось местное представительство при наместнике или воеводе (по-видимому, в Великом княжестве Литовском в нем участвовали и горожане, и крестьяне), важно подчеркнуть самый факт такого представительства, более полномочного в Литовском княжестве, нежели в Северо-Восточной Руси. Остатки той же традиции можно усмотреть в постановлении Судебника 1497 г. относительно провинциальных судов: «...а на суде у них (бояр и детей боярских. — А.Х.) быти дворьскому и старосте и лутчимь людемь», — и в некоторых уставных грамотах (белозерской 1488 г., переяславским рыболовам 1506 г., бобровникам, Каменского стана 1509 г.), которые предусматривали присутствие сотского и «добрых» людей, старосты и «лучших» людей, дворского и «лучших» людей на суде наместника, волостеля, ловчего и их тиунов⁴⁰. Две последние уставные грамоты, однако, можно сопоставить не с уставными грамотами западным и юго-западным русским землям, а с уставными грамотами отдельным волостям, по которым деятельность крестьянской самоуправляющейся организации может быть изучена в различных аспектах. Вплоть до начала XVI в. поднепровские и подвинские волости сохранили право самостоятельной раскладки дани. В 1511 г. данники Кричевской, Пропойской, Чичерской, Горвольской, Речицкой, Свислочской, Любошанской, Усвятской и Озершцской волостей потребовали возвращения старых обычаев времен Витовта, согласно которой они сами доставляли свои дани в казну («скарб»), а мед — ключнику великого князя. Жигимонт подтвердил их права. Великокняжеские тиуны отныне не должны были больше въезжать в эти волости. В несколько отличном положении находились тиуны в общинах волошского права в Галицкой земле⁴¹.

Большая часть волостей не имела наместников. Могилевская, Свислочская волости управлялись «старцами». Могилевская имела двух — «медового» и «серебряного», которым и адресовались великокняжеские послания⁴². Представителями волости были «старцы» и в других волостях⁴³. Руководители общины — «старцы» — избирались, как и во времена Русской Правды, общинным вече. Однако за право выбирать «старца» волость должна была платить (плата за «старченье» зависела от размеров волости)⁴⁴.

Некоторые волости наряду со «старцами» имели и наместника. Однако общины продолжали вести борьбу за самоуправление. Бчицкая волость в 1509 г. потребовала, чтобы мозырский наместник впредь не держал своего наместника, и добилась этого: только сам мозырский наместник мог раз в год приезжать в волость на полюдье, волощане обязывались его кормить и дарить⁴⁵.

В остальное же время волость управлялась собственными старцами⁴⁶, что свидетельствует о широких правах самоуправления. Волости — общине, принадлежало и право суда по делам о нарушениях границ и владении бортными деревьями: «А хто деи выкинется о дерево бортное и о бчолы, мають ся они сами межу собою судити; а хто деи винен останет, ино вина старая десять грошей на замок, а им пересуду три гроши; а о межу деи потому ж суд»⁴⁷. В церковных имениях, где «старцы», например крылошане собора св. Софьи в Полоцке, участвовали в волостном суде, штраф шел в пользу феодала — в данном случае коллективного: «...а судити мают их (жителей волости. — А.Х.) крылошане и старцы тых волостей, а вина на крылошан же маеть быти подавъному»⁴⁸. «Старец» судил даже в некоторых частновладельческих имениях⁴⁹.

Особой формой пожалования земли было хлебокормление, известное еще во времена Киевской Руси⁵⁰. В памятниках Северо-Западной Руси этот термин обозначал источники существования приезжавших из Литовского княжества служебных кпязей. Так, в 1413 г. при выезде из Новгорода Семен (Лугвень) Ольгердович объявил: «...держале мя есте хлебокормьлением». По приезде из Москвы в Новгород в 1455 г. его сына Юрия Лугвеньевича «новгородци даша ему кормление, по волости хлеб, а пригородов не даша»⁵¹. Л.В. Черепнин определяет корм как «хлебное довольствие, поставляемое крестьянами слугам феодала, его хозяйственным и судебным агентам и пр., а также обязанность кормить их коней»⁵². В Великом княжестве Литовском этот термин впервые стал применяться в восточных районах. В 70-е годы Казимир дал кн. Дмитрию Всеволодовичу («отчину» которого составляли Мещеск и Колковичи) Демены на р. Демены, притоке р. Угры, и Иное⁵³. В конце века феодалы, терявшие свои земли в ходе воссоединительных войн Русского государства, получали новые «в хлебокормление» «до очищенья отчин»⁵⁴. Семен Шемячич и его сын Василий Шемячич получили волость Обольцы в «хлебокормление»⁵⁵, т. е. во временное держание. В начале XVI в. термин приобрел более широкое значение. Староста городенский Александр Гольшанский в 1503 г. вместо двора Побоева Волковыйского повета, данного ему «в хлебокормление», получил на тех же условиях другой — Дубну в Городенском повете⁵⁶. Таким образом, этот термин, обозначавший в Древней Руси условия передачи феодалу той или иной земли, в Великом княжестве Литовском не исчез вплоть до начала XVI в.

Местное боярство имело исключительное право «держания», т. е. управления и суда в волостях. Киевская уставная грамота предусматривала: «...а волости киевские кияпом держати, а иному никому». Полоцкие бояре держали «по годом» волости Себежскую и Дрисецкую. Возможно, местного происхождения были лица, названные только по именам и получившие речицкое, велижское и зарецкое наместничества в 1481 г. — Квач, Ходор и Гриша⁵⁷. Из местных бояр назначались городской тиун и ключник (например, Сенька Полоз в Киеве⁵⁸), городничий⁵⁹, бобровничий, мостовничий и др.⁶⁰

Наряду с боярством в управлении отдельными землями принимали участие мещане. Так было в Полоцке и Витебске, в особенности в середине XV в. По-видимому, во время феодальной войны, когда мещанство получило подтверждение своих старых прав, его позиции в политической жизни страны укрепились⁶¹. Традиция активного участия в политической жизни горожан, сохранившаяся и на Северо-Западе Руси, несомненно, восходит к Древнерусскому государству. Это не позволяет согласиться с мнением М. Чубатого, что мещанство в XIV в. не играло никакой роли в социальной и политической жизни южнорусских земель. Возвышение мещанства особенно заметно при Свидригайле. Его договор с Немецким орденом от 15 мая 1432 г. наряду с князьями и панами подписывали и мещане киевские, черниговские, владимирские, витебские, новгородские, полоцкие, браславские, брестские, дорогицкие⁶². Мещанство еще не выделилось полностью из так называемой «городской общины»⁶³. В Полоцке последней в лице представителей бояр и мещан — «старших бояр» и «старших мещан» — принадлежало право ведать городскими финансами. Несмотря на распоряжение Казимира о передаче прав на городскую казну наряду с боярами и мещанами дворянству и черным людям, и после 1486 г. казной ведали лишь первые две группы городского населения. Об этом ясно свидетельствует факт поруки Тихона Колчижинича перед боярином Юрием Зиновьевичем за всех мещан в начале 1499 г. В Новгороде наряду с общегородской казной существовали и кончанские казны. В 1342 г. новгородцы отправились в поход только после того, как опечатали «объчины вси»⁶⁴. Одновременно с упрочением положения мещан на время произошло и возвышение полоцкого владыки, получившего доступ к политической деятельности.

Результатом феодальной войны в Великом княжестве Литовском стало временное усиление роли местных феодалов и мещанства в управлении отдельными землями, временное возрождение власти церковного главы города — земли. То же произошло в конце XV — начале XVI в. на Волыни. Луцкий владыка Кирилл упоминается в челобитье этой земли на первом месте перед «всими князьями и панами и земянами». По просьбе владыки и местного боярства земля получила освобождение от воловщины на такой же срок, как и в первый раз (в 1491 г.) — на 12 лет⁶⁵.

Временное возвышение полоцкого и луцкого епископов связано с укреплением экономических позиций феодалов и мещан той или иной земли, а вместе с тем и с возрождением идей феодального сепаратизма. Роль епископов этих земель в краткие моменты их участия в политической жизни несколько напоминает роль новгородского владыки, главы феодальной республики. В целом, однако, православная церковь в Великом княжестве Литовском не участвовала ни в местном, ни в центральном управлении. В течение XIV—XV вв. произошло выпадение целых звеньев церковной организации, значительно сузилась церковная юрисдикция, о чем убедительно свидетельствует сокращение числа дел, подлежащих церковному суду. Несмотря на ясное осознание православной церковью Великого княжества Литовского своей преемственности от древнерусских времен, на стремление к возрождению традиций, на внимание к уставам Владимира и Ярослава, особенно заметно в конце XV в., ей не удалось восстановить своих позиций в условиях бурного натиска католицизма⁶⁶, поддерживаемого великокняжеской властью.

Принадлежность светских феодалов к православию ограничивала их политические возможности⁶⁷, в особенности, как это показал О.П. Бакус, в конце XV — самых первых годах XVI в. Исключением явилась первая треть XVI в., когда в попытках противопоставить Русскому государству объединенную мощь Литовского княжества великие князья вынуждены были привлекать православных князей и бояр к управлению государством.

Примечания

1. Пашуто В.Т. Образование..., с. 7. Великий князь не был единственным в стране. Этот же титул носил Любарт Гедиминович (Supplementum ad historiae Russiae monumenta. Petropoli, 1948, t. 1, p. 128—129) и Андрей Ольгердович Полоцкий в конце княжения (ПГ, вып. 1, № 6—7, с. 43—45). Использование этого титула могло выражать и стремление к независимости и даже стремление к власти во всем княжестве (там же, вып. 3, с. 145).

2. Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси, с. 139.

3. Эти же титулы употребляли и Владислав, и Казимир Великий, коль скоро под их властью оказывались русские земли (Грамоты XIV ст., № 17, с. 36, 25 июля 1361 г.; № 28, с. 59, 1378 г.).

4. Малиновский И. Рада Великого княжества Литовского в связи с боярской думой древней России. Томск, 1903, ч. 1, вып. 1, с. 198.

5. Клепатский П.Г. Очерки по истории Киевской земли, т. 1, с. 73—74; ср.: Грушевський М. До питання про правно-державне становище київських князів XV в. Дві грамоти в. кн. Казимира з часів київського князя Олелька. — ЗНТШ, Львов, 1899, т. 31—32, разд. III, № 5, с. 1—4, 1453 г.

6. Любавский М.К. О распределении владений и об отношениях между великими и другими князьями Гедиминова рода в XIV—XV вв. М., 1901, с. 13.

7. Любавский М.К. Областное деление..., с. 133. В некоторых районах в качестве наместников выступали представители местного боярства. Так, в Минске Ивана Юрьевича Жеславского сменил Иван Васильевич Красный из друцких князей, при Александре там был Миколай Иванович Ильинича (там же, с. 102).

8. Даже после введения магдебургского права в компетенции наместника оставался суд по делам с поличным и приблудным (БА, т. 3, № 8, с. 7, 21 июня 1501 г.).

9. В Полоцке существовал городской тиун (БА, т. 2. с. 12, 14, 132. 291 и др.). В Мозыри существовали два тиуна — великий и малый (РИБ, т. 27, стб. 315, 1488—1489 гг.).

10. Тиунам не подчинялось привилегированное боярское население. В 1503 г. от тиуттского суда были освобождены киевские мещане — «тиуну не надобе... судити их и рядити» (АЗР, т. 1, № 207, с. 355).

11. Колычева Е.И. Холопы и крепостничество..., с. 57; Зимин А.А. Холопы на Руси..., с. 83—84. Впрочем, такую возможность Первый литовский статут предусматривал (Ст. ВКЛ, 1529 г., разд. XI, арт. 3/2, с. 114).

12. Любавский М.К. Областное деление..., с. 420—422. Должность тиуна, ведавшего местами хранения хлеба и хозяйственными строениями, дожила до XIX в. (Никифоровский Н.Я. Очерки Витебской Белоруссии, ч. 4, с. 58).

13. Греков Б.Д. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века. 2-е изд. М., 1952. с. 288, 523; Яковлев А.И. Холопство и холопы в Московском государстве XVII в. М.; Л., 1943, с. 38—39. О тиунах в Галицко-Волынском княжестве см.: ПСРЛ. т. 2, стб. 838.

14. Зимин А.А. Из истории центрального и местного управления в первой половине XVI в. — Ист. арх., 1960, № 3, с. 143. Тиун как представитель княжеской власти на местах в Новгороде наиболее характерен для XIII в., в XIV в. упоминания о нем почти исчезают. В договорные грамоты Новгорода с князьями (начиная с 1274 г.) и в договор Казимира с Новгородом 1471 г. по традиции включается статья о совместном управлении Торжком и Волоком новгородским и княжеским тиунами (ГВНП, № 9, с. 20; № 77, с. 32; Щапов Я.Н. Княжеские уставы..., с. 41).

15. РИБ, т. 27, стб. 315, 1488—1489 гг.

16. Грушевский А.С. Господарские уставы о доходах наместников-державцев, с. 6—7; Натуральные доходы были настолько велики, что, по словам киевских послов, князья, паны и земяне, державшие по одному году 14 волостей Путивля, «отцы и деды наши ездили и себе теплые куньи шубы раздобывали, всегда одеты были, мы сами и слуги наши» (Каманин И. Сообщения послов, с. 9, около 1520 г.).

17. Грушевский А.С. Господарские уставы о доходах наместников-державцев, с. 99; БА, т. 3, № 7, с. 6, 17 июня 1499 г.; «...о суды межа, головщина, о сокольее гнезда, о бобры, зеремя, а то суживали на городе наместники твои...» (АЗР, т. 1, № 23, с. 17, после 1444 г.).

18. Сведения об аренде мыт см.: Бершадский С.А. Документы и регесты к истории литовских евреев из актовых книг. СПб., 1882, т. 1. Откупной может быть названа и грамота, вошедшая в литературу под названием таможенной белозерской от 21 мая 1497 г. (ПРП, вып. 2, с. 175—178).

19. АЗР, т. 2, № 75, с. 100, 2 октября 1511 г.; т. 1, № 106, с. 124, конец 1492 г.

20. Никифоровский Н.Я. Очерки Витебской Белоруссии, ч. 4, с. 59.

21. См. данные о ключниках острынском, житомирском, турицком, берестейском, киевском: РИБ, т. 20, № 198, с. 263, 1516 г.; т. 27, стб. 167, б. д.; 113, 1441—1456 гг.; АЛРГ, № 26, с. 60, 2 апреля 1495 г., с. 59, 1494—1495 гг.; АЗР, т. 2, с. 5—6, январь 1507 г. В обязанности городничего входила организация строительных работ общегородского характера, в первую очередь оборонительных сооружений. Стены, как указывалось, сооружались волостными людьми, отдельные городни — боярами, за родом каждого из которых была закреплена определенная городня (РИБ, т. 20, стб. 1530, б. д.).

22. Памятники русского права. М., 1952, вып. 1, с. 117, 119; ПСРЛ, т. 2, стб. 233, 1097 г.; стб. 341, 1147 г. и др.; РИБ, т. 20, стб. 2, 27 апреля 1516 г.; № 218, с. 291—292, 1516 г.; АЗР, т. 1, № 203, с. 351, 26 мая 1503 г. В Могилеве плата была по грошу за милю (АЗР, т. 2, № 86, с. ИЗ, 7 апреля 1514 г.; АЛРГ, № 152, с. 173, 4 января 1521 г.).

23. Памятники русского права, вып. 1, с. 80, 118; Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения, с. 116, 108.

24. ДДГ, № 59, с. 188, 191, 1456 г.; см. также: Семенов А.И. Осменники «Устава о мостех». — Новгород. ист. сб., вып. 10; АЗР, т. 1, № 120, 170, с. 145, 26 мая 1494 г.; с. 194, 14 мая 1499 г.; РИБ, т. 27, стб. 547—548, 1499 г.

25. ПСРЛ, т. 32, с. 23, 20—21, 1263 г.

26. О «ряде» в Древней Руси см.: Пашуто В.Т. Черты политического строя Древней Руси. — В кн.: Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965, с. 34—51.

27. АЗР, т. 1, № 204, 1503 г.; ПГ., вып. 3, № 323, с. 90, 1511 г.

28. Такое же требование выдвигали удельные князья по отношению к великому московскому князю в середине XV в. (ДДГ, с. 165, 167, 1 июля 1450 г. и др.).

29. Вернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.; Л., 1961, с. 291—352.

30. Тихомиров М.Н. Россия в XVI столетии. М., 1962; Зимин А.А. Россия на пороге нового времени. М., 1972, с. 120 и др.

31. Ясинский М. Уставные земские грамоты Литовско-Русского государства, с. 74; Беляев И.Д. История Полоцка, или Северо-Западной Руси, от древнейших времен до Люблинской унии. М., 1872, с. 295—296.

32. Любавский М.К. Литовско-русский сейм, с. 160. Особо оговаривалось ограничение права наместника судить мещан: «А воеводе нашему полоцкому мешчан одному не судити, судити ему с бояры и мещчаны» (ПГ, вып. 3, № 323, с. 90, 1511 г.). То же наблюдается и в Витебске даже по делам о волостных людях. В конце 90-х годов XV в. в решении дела озерищских и усвятских «старцев» судья «почал доводити князьми и бояры витебскими» (РИБ, т. 27, стб. 669—670). Разбирательство дела витебских мещан с кожемяками относительно подводной повинности витебский наместник Иван Юрьевич вел не один: «...не сам судил, але с бояры витебскими» (РИБ, т. 27, стб. 590, 31 марта 1495 г.).

33. АЗР, т. 2, № 30, с. 35, 1507 г.; РИБ, т. 20, стб. 619; ср. также: стб. 244, 328, 437—439 и др., 1516 г.; См. подробнее: Любавский М.К. Литовско-русский сейм, с. 158, примеч. 347.

34. Пашуто В.Т. Черты политического строя Древней Руси, с. 14—20; Он оке. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси, с. 142 и след.

35. АрхЮЗР, ч. 1, т. 6, № 1, с. 1.

36. АСЭИ, т. 1, № 279, с. 200, 1458—1459 гг.; ср. с грамотой Льва Даниловича: «згадавшися есмо с нашими бояри». См.: Зубрицкий Д. Критико-историческая повесть..., Прилож. Б, В, Г, с. 2—4. Даже в 1507 г. киевские мещане выступали свидетелями пожалования земли Николо-Пустынскому монастырю (АрхЮЗР, ч. 1, т. 6, № 5, с. И, 1 сентября 1507 г.). В связи с этим нельзя не отметить заблуждения М. Чубатого, который ни боярству, ни мещанству не отводил в XIV в. никакой политической роли. (Чубатый М. Державно-правне становище українських земель Литовської держави під кінець XIV в. — ЗНТШ, Львів, 1926, т. 144/145, с. 23).

37. ГВНП, № 19, с. 35, 1435 г.; ПЛ, вып. 2, с. 192, 1473 г.

38. ПГ, вып. 2, № 195, с. 111, 1 августа 1486 г.; АЛРГ, № 191, с. 215, февраль 1529 г.; по-видимому, термин «сейм» вытеснил древнерусское «вече»; Леонтович Ф.И. Сословный тип территориально-административного состава Литовского государства и его причины. СПб., 1895, с. 25—26; НПЛ, с. 432, 1442 г.

39. Щапов Я.Н. Княжеские уставы..., с. 226—233.

40. Судебники XV—XVI веков, ст. 38, с. 24; Памятники русского права. М., 1955, т. 3, с. 170—174; Яковлев А. Наместничьи, губные и земские уставные грамоты Московского государства. М., 1909: см. подробнее: Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV—XV вв. М., 1951, ч. 2, с. 377.

41. АЗР, т. 2, № 75, с. 99; Инкин В.Ф. Дворище и сельская община в селах волошского права Галицкого подгорья XVI—XVIII вв. по материалам Самборской экономии. — ЕАИВЕ, 1960 год. Таллин, 1971, с. 120—121.

42. АЛГР, № 164, с. 186, б. д., № 175, с. 198, 6 февраля 1525 г.; М.В. Довнар-Запольский полагал, что могилевские «старцы» — это особые должностные лица, «бирчие» волостные. Старшим из них был «серебряный старец». См.: Довнар-Запольский М.В. Очерки... с. 62. Можно думать, что один из них ведал сбором медовой дани, а другой — денежных поборов.

43. Известны данные о деятельности «старцев» Горвольской (АЛРГ, № 183, с. 206, 28 мая 1528 г.), Мозырской (там же, № 184, с. 206, 7 июля 1528 г.), Усвятской и Озерищской (Довнар-Запольский М.В. Очерки... Прилож., № 23, с. 52) волостей. Сохранились данные о выборах «старца» в двух последних волостях.

44. О разнице в плате за старченье в Могилеве, Речице см.: РИБ, т. 27, стб. 328—329, 30 ноября 1481 г.

45. Любавский М.К. Областное деление... Прилож. № 17, с. XV, 1509 г.

46. Довнар-Запольский М.В. Очерки..., с. 35.

47. АЗР, т. 2, № 203, с. 368. Штраф с великокняжеских крестьян, как и повсюду, шел в пользу князя — на его «замок».

48. ПГ, вып. 2, № 229, с. 161, 5 июня 1499 г. В связи с этим неправ был Ф.И. Леонтович, утверждавший, будто община потеряла право суда, которое полностью перешло к землевладельцам (Леонтович Ф.И. Крестьяне Юго-Западной России по литовскому праву XV—XVI столетий. — Унив. изв., Киев, 1863, № 10, с. 41—45).

49. АрхЮЗР, Киев, 1900, ч. 6, т. 1, с. 29.

50. Пашуто В.Т. Черты..., с. 51—52; Тихомиров М.П. Условное феодальное держание на Руси XII в. — Академику Борису Дмитриевичу Грекову ко дню семидесятилетия. М., 1952, с. 100—104.

51. НПЛ, с. 404, 424.

52. Черепнин Л.В. Новгородские берестяные грамоты..., с. 233; см. также с. 205, 253.

53. РИБ, т. 27, стб. 40—41, 1441—1456 гг.

54. Любавский М.К. Областное деление..., с. 593—594.

55. АрхЮЗР, т. 1, с. 236; «кормлю» псковских памятников Ю.Г. Алексеев считает то условным владением, то «правом на получение доходов с имуществом без права распоряжения самим этим имуществом» (Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота..., с. 102, 123).

56. АЗР, т. 1, № 202, с. 350—351, 3 апреля 1503 г.

57. АЗР, т. 2, № 30, с. 34, 8 декабря 1507 г.; т. 1. № 175: РИБ, т. 27, стб. 328—329, 30 ноября 1481 г.: см. подробнее: Любавский М.К. Областное деление..., с. 248.

58. АЛРГ, № 26, с. 59, 1494—1495 гг.

59. Несколько поколений боярского рода Корсаков держали городничее в Полоцке.

60. Любавский М.К. Областное деление..., с. 255, 798—799. 809, 850, 865, 866.

61. Грушевский А.С. Города Великого княжества Литовского в XIV—XVI вв., их старина и борьба за старину. Киев, 1918; Чубатый М. Державне-правне становище українських земель Литовської держави під кінець XIV в., с. 13. Подробнее критику его концепции см.: Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси, с. 12.

62. Русско-литовские акты, собранные К.Э. Напьерским. СПб., 1868, № 232, с. 192—193, 1432 г. См. подробнее: Любавский М.К. Литовско-русский сейм, с. 68.

63. Последний, впрочем, очень неопределенный термин вводит Ю.Г. Алексеев (Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота..., с. 216—217 и др.).

64. Хорошкевич А.Л. Печати полоцких грамот XIV—XV вв. — ВИД, Л., 1972. т. 4. с. 141; ПГ, вып. 2, № 195, с. 111, 1 августа 1486 г.; № 230, с. 164, 12 июля 1499 г.; НПЛ, с. 354, 1342 г.

65. АЗР, т. 1, № 201, с. 350, 13 марта 1501 г.

66. Данные об этом см.: Theiner A. Vetera monumenta Poloniae et Lithuaniae gentiumque finitimarum historiam illustrantia. Romae, 1860—1864. T. 1—2; Dokumenta pontificum Romanorum historiam Ucrainae illustrantia (1075—1953) / Coll. P. Athanasius, G. Welykyj. Romae, 1953, vol. 1, p. 55—222; Беднов В.А. Провославная церковь в Польше и Литве (по Volumina legum). Екатеринослав, 1908, с. 1—60.

67. Любавский М.К. К вопросу об ограничении политических прав православных князей, панов и шляхты в Великом княжестве Литовском до Люблинской унии. — В кн.: Сборник статей, посвященных В.О. Ключевскому. М., 1909, с. 1—17; Backus O.P. Motives of West Russian nobles in deserting Lithuania for Moscow 1377—1515. Lawrence; Kansas, 1957; Chodynicki K. Kosciól prawoslawny a Rzeczpospolita Polska. Zarys historyczny, 1370—1632. W-wa, 1934; Czermak W. Sprawa równoupranienia schyzmałyków i katolików na Litwie. 1432—1563. — RAU, Krakow, 1903, t. 44, s. 348—405.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница