Битва

В одиннадцатом часу утра, построившись из походного в боевой порядок, русское войско внезапно ударило на врага из приречного леса. Вступление полков в сражение не было хаотичным наскоком. В деталях зная дислокацию шведского лагеря, Александр разработал четкий план сражения. Его главная идея состояла в сочетании главного удара по находившейся на берегу рыцарской части шведского войска с отсечением остальных сил, оставшихся на кораблях.

Следуя этому плану, главные силы русских — дружинная конница — ударили в центр шведского лагеря, туда, где располагалось его командование и лучшая часть крестоносного рыцарства.

Скоро новгородский князь оказался в самой сердцевине битвы, недалеко от златоверхого шатра, в котором почивали этой ночью ярл и королевич. Здесь, окруженные несколькими плотными кольцами телохранителей, они отступали, отбиваясь от новгородцев, к королевскому кораблю.

Разглядев королевича, Александр с ближней дружиной врезался в закрытый крепкими щитами, щерившийся копьями и длинными мечами клубок. Биться здесь было намного тяжелее и опаснее: предводителя окружали самые опытные и прекрасно вооруженные рыцари.

Но новгородская удаль стала одолевать. Одно за другим разрывались кольца окружавшей королевича стражи. Скрежет битвы, ее яростный накал и стон целиком захватили Александра. Вот уж совсем близко пробился он к королевичу, тесня боевым конем пеших телохранителей. Королевич отмахивался мечом от наседавших дружинников, а увидев Александра, сразу обернулся в его сторону, учуяв здесь главную опасность. Что-то крикнул своим — и в пространство между ними сразу же кинулся десяток шведов, отгораживая предводителя от грозного натиска.

Расстояние между двумя предводителями, только-только сократившееся до того, чтоб можно было схватиться врукопашную, вновь увеличилось. В руках у Александра было в этот момент длинное копье, каким обычно сражаются всадники. Изловчившись, он поверх голов и щитов, меж сверкающих мечей и колышущихся копий, сделал длинный выпад в сторону королевича. И достал его! Острое лезвие копья чиркнуло королевича по лицу, и оно, искаженное гримасой боли, обагрилось горячей кровью.

«Самому королеве възложи печать на лице острым своим копием», — засвидетельствовал позднее летописец со слов одного из участников сражения.

Александр видел лишь этот момент. Его оттерли от королевича десятки шведов, подоспевших на выручку своему предводителю. Возглавлял их шведский воевода, зычные команды которого слышались даже сквозь скрежет, звон и крик сражения.

Что было с королевичем дальше, Александр узнал лишь после битвы из рассказов своих дружинников. Оказывается, раненого, находившегося в полуобморочном состоянии предводителя (им, по преданию, был зять шведского короля Биргер, впоследствии ставший полновластным правителем Швеции) подхватили под руки и понесли к берегу, где стоял королевский корабль. По деревянным сходням его потащили наверх. Сам он почти не мог идти. На носу и корме уже стояли, уперев весла, словно шесты, гребцы, готовые по первой команде оттолкнуться от берега.

Это увидел сражавшийся неподалеку молодой новгородский боярин Гаврила Олексич. Развернув коня, он пришпорил его и устремился за королевичем. Он доскакал до корабля в тот момент, когда шведского предводителя уже втащили на самый верх сходней. Не раздумывая, Гаврила Олексич еще крепче всадил шпоры в конские бока, и послушный боевой конь вознес его вверх по дощатым сходням.

Топот копыт услыхали несшие предводителя телохранители. Да и с корабля кричали им об опасности. Шведы торопливо, словно мешок зерна, сбросили в шнеку раненого и развернулись навстречу въезжавшему по сходням Гавриле Олексичу. Один или два угрожающе размахивали копьями перед конем, а третий поддел сходни крепким древком копья и свернул их в сторону. И едва-едва не въехавший в шнеку русский всадник вместе с массивными сходнями всей тяжестью рухнул в реку, подняв фонтаны брызг.

Об этом в летописи мы находим едва ли не самый живописный рассказ. Гаврила Олексич, «наскочив на шнеку и виде королевича мчаща под руку. И изъеха на коне по доске до самого корабля. И свергоша его с конем с доски в море. Божею волею от тех изыде неврежден...».

Шведы тут же крикнули гребцам — те уперлись в длинные весла, что было сил, и шнека стала медленно отваливать от берега. С нее хорошо было видно, как выбирается из воды русский всадник.

Тяжелое падение обошлось для Гаврилы Олексина благополучно, он остался цел и невредим, только вымок до нитки. Но даже меча из рук не выпустил, не утопил! Поэтому, когда конь вскочил на ноги в неглубокой воде, Гаврила Олексич уже был готов к продолжению схватки. Но до шнеки, быстро отходившей от берега, было уже, разумеется, не достать, а плыть за ней бессмысленно: легко стать добычей шведских копий. Одно из них и так просвистело рядом, чиркнуло по камню на берегу и упало, задребезжав.

И Гаврила Олексич развернул коня в сторону круто подымавшегося берега, где по-прежнему кипели очаги больших и малых схваток. Самый большой клубок битвы ворочался возле златоверхого шатра. Боярин увидел, как там мелькнул на мгновение плащ Александра, и ринулся в гущу сражения.

У шатра противостоял русским отборный отряд, возглавляемый опытным шведским воеводой, летопись именует его Спиридоном. Именно он, верно оценив обстановку, вовремя поспел на помощь королевичу и сумел, остановив русских, спасти его, хотя и не уберег от раны.

Гаврила Олексич атаковал шведов со стороны берега. К нему быстро примкнули несколько десятков сражавшихся здесь же бойцов. Теперь в ядро сбившегося в паническую кучу шведского войска врезались два мощных клина. На острие одного бился Александр, а на острие другого Гаврила Олексич.

Летописный рассказ о Невской битве записан со слов ее участников, что специально отметил составлявший летопись инок: «Си же вся слышах от господина своего Александра и от иных, иже в то время обретошася в той сечи». Схватки, возникавшие в ходе сражения, носили яростный характер, и даже сквозь предельно скупые рассказы о них проступает напряжение битвы, упорство и воинское умение, бесстрашие и удаль.

Рядом с Александром сражался, не отступая от любимого князя, верный слуга Яков Полочанин. Он служил у князя ловчим и был опытнейшим охотником, изъездившим многие русские края. Не раз один на один сходился и с диким вепрем, и с могучим зубром, и с мощным медведем. И воин был отменный, поэтому князь всегда держал его рядом с собой. Вот и теперь меч Якова молнией сверкал то справа, то слева от князя, оберегая его от коварных нападений со спины. Когда возникла в битве минутная передышка, князь похвалил Якова за воинское умение. Летописец специально отметил эту высокую для воина честь: «...мужествовал много — и похвалил его князь».

Недалеко от Александра бился и новгородец Сбыслав Якунович. Его сила и храбрость многих в Новгороде дивили. И в этой битве показал он себя бесстрашным бойцом. Ни копья, ни меча у Сбыслава не было. В крепкой руке его сверкал мощный боевой топор, им и рубился он направо-налево, круша наседавших врагов. Трещали и разламывались щиты от мощных ударов, раскалывались боевые шлемы, падали на землю выбитые из рук мечи...

Сквозь скупую летописную строку проступает яркий характер этого воина: «Си такоже наехав многажды, бияшеся единым топором, не имея страха в сердце. И паде неколико от руки его, и подивишася силы его и храбрости».

Этот краткий рассказ о Сбыславе, сыне новгородского тысяцкого Якуна, обнаруживает еще одну важную деталь примененной Александром тактики. Для того чтобы измотать противника постоянным давлением, в бой непрерывно вступали новые отряды русских воинов, а уставшие отходили в тыл сражения на краткий отдых. Об этом ясно свидетельствует летописная фраза о Сбыславе — «си такоже наехав многажды», говорящая о том, что он неоднократно вступал в сражение, «наезжал» в гущу битвы после коротких передышек.

Столь же яростно сражался и княжеский боевой слуга Ратмир. Он бился пешим, многих врагов поразил его острый меч. Но и сам Ратмир не уберегся, получил несколько ран. В стремнине битвы его отнесло от головной княжеской группы. Окруженный врагами, уже истекая кровью, Ратмир сражался до последнего — пока роковой удар шведского меча не свалил его замертво.

И об этом герое сохранился и дошел до нас скупой летописный рассказ: «Сии бился пеш, и оступиша его мнози. И одному же пакы от многих ран падшю, и тако скончался».

«Четвертый же новогородец именем Миша. Сии пеш с дружиною своею наскочи, погуби три корабли...»

О Мише-новгородце, родоначальнике одной из могущественных посадничьих династий — Мишиничей, в летописи сказано короче всего. Но то, что было осуществлено пешей дружиной под его командованием, составляло вторую важнейшую часть задуманного Александром плана битвы. От ее успешного осуществления в решающей степени зависел общий исход сражения. Ударив со своим отрядом вдоль берега, Миша-новгородец сумел воспрепятствовать тому, чтобы в сражение включилась та часть шведов, что находилась на судах. Этот отсекающий удар во многом предопределил исход сражения. Войско шведов не только не смогло построиться хотя бы в подобие боевого порядка, но даже просто собраться в круг для обороны. Битва, продолжавшаяся несколько часов, распалась на ряд больших и малых схваток. Часть кораблей, видимо, сумела отчалить, то есть бежать с поля боя, и в бессилии наблюдать с реки за ходом сражения. Три корабля были погублены дружинниками Миши тут же у берега. Многие рыцари оказались сброшенными в воду — и в полноводную Неву, и в маленькую Ижору. Те, кто сумел перебраться на другой берег Ижоры, в безопасности не оказались, так как в прибрежном лесу действовал небольшой, но активный и сильный отряд ижоры, посланный туда Пелгусием.

Битва продолжалась.

Положение шведов становилось критическим. Раненый королевич покинул войско, его шнека уже была далеко на Неве. Шведская армия была расчленена внезапным нападением на несколько больших и малых частей, которые новгородцы крушили, прижимая к берегу поодиночке.

Паника охватывала шведов. А тут еще рухнул вдруг златоверхий шатер ярла! Это молодой новгородец Сава, разметав шведов, ворвался в него и в несколько ударов подрубил шатерный столп. Падение шведского шатра все войско новгородское приветствовало победным кличем.

Об этом в летописи отдельный, хоть и краткий рассказ:

«Пятый из молодых его, именем Сава. Сии наехав шатер великий и златоверхий, подсече столп шатерный. И полки Александрове вищеша падение шатра и възрадовашася».

Это действительно был один из кульминационных моментов битвы. Златоверхий шатер ярла торчал на берегу, словно символ начавшегося крестоносного захвата. Падение его, встреченное победным кличем новгородцев, тоже стало символом, но уже совсем другим — символом одоления вторгшихся на Русь зловещих сил.

А в глазах захватчиков падение шатра выглядело как знак поражения. Многие шведы видели, как отошла королевская шнека, поняли, что предводитель их бежал. Вся надежда оставалась теперь на воеводу Спиридона, рядом с которым трясся в страхе католический епископ. Он следовал с огромной и сильной армией шведов по поручению римского папы, чтобы обратить русских язычников в истинную католическую веру, поставить их, коленопреклоненных, перед папским престолом. Не раз уже бывал он в победоносных походах — и вдруг такой неожиданный трагический поворот! Неужто бог отвернулся от папского слуги?

Опытные рыцари изо всех сил пробивались к штандарту воеводы Спиридона, понимая, что только отчаянное сопротивление, кое-как организованное им в центре, может спасти положение, остановить русских, дать возможность отойти к шнекам, отступить и остаться живыми.

Но скоро штандарт воеводы исчез в шквале разбушевавшейся битвы. Воевода Спиридон пал в одном из ожесточенных соступов. Тут же кончил свои земные дни и перепуганный епископ.

В этих схватках вновь отличился Гаврила Олексич, именно с ним связывает летописный рассказ разгром последнего командного центра в шведском войске.

«...И опять наехал, — сообщает летопись, — и бился крепко с самим воеводою. И тут убиен бысть воевода их Спиридон, и бискуп их тут же убиен».

Это стало одним из ключевых моментов сражения. Был достигнут один из важных результатов, на которые рассчитывал Александр, — значительная часть командования шведского войска уже выведена из строя, и оно, по всей видимости, окончательно потеряло управление.

После этого сколь-нибудь организованного сопротивления уже практически не было. Большие и малые кучки где окруженных, а где прижатых к берегу шведов думали лишь об одном как добраться до своих шнек, как унести ноги.

Нескольким группам шведов удалось достичь кораблей. Сбрасывая сходни в море, не обращая внимания на взывавших о помощи раненых, они отталкивались от берега Ижоры, устремлялись на середину этой небольшой речки, а затем на широкую гладь Невы.

Но к шнекам сумели пробиться далеко не все. Отставшие одиночки, а их было немало, бросались в реку, переплывали ее и устремлялись в лес, надеясь там укрыться. Но удалось это немногим. На левом берегу Ижоры, куда не прошел полк Александра, действовали отряды ижорских воинов, довершившие разгром войска захватчиков.

Сражение продолжалось несколько часов. Ошеломленное внезапным ударом войско шведов понесло колоссальные потери. «Здесь же обретошася многое множество избиенных», — сообщает летопись. К вечеру русские по сигналу отошли с поля боя, перестав теснить остатки рыцарского войска.

Уже к ночи шведы собрали и погрузили на корабли тела знатных воинов и пустили корабли вниз по течению. Их вынесло в море, где они, по преданию, затонули под волнами и ветром. Остальные погибшие были наспех похоронены в общей могиле.

Потери шведов были огромны. Много было и раненых. А те, кто живым вышел из сражения, были потрясены и, конечно, полностью не способны к новому сражению.

Ночью, взвесив все обстоятельства, уцелевшие шведские военачальники поняли, что проигранное сражение означает не что иное, как поражение во всей широко задуманной кампании, крушение едва начатого крестоносного похода.

Выход теперь был один — поспешно отступать, что и было сделано. «А останок их побеже», — констатировал летописец.

Простых ратников, павших в битве, уцелевшие шведы похоронили в наскоро выкопанных ямах. Тела знатных рыцарей решено было везти в Швецию и предать земле там. «Трупья же мертвых болших своих муж накладши корабля 3», — сообщает летопись, еще раз подтверждая нам, что потери шведов были очень велики.

Проделав эту нелегкую работу, завоеватели поднялись на корабли и устремились вниз по течению Невы к Балтике, в сторону далекой (три-четыре недели пути под парусом) Швеции. Однако доставить печальный груз к родным берегам не удалось: все три судна «потопишася в море».

Это сообщение летописи, единодушно принимаемое всеми учеными, выглядит не вполне ясным. Летописец, по его признанию, записал свой рассказ со слов тех, кто участвовал в битве. Но как могли ее участники, отошедшие от поля сражения, проследить путь и судьбу груженных мертвыми телами шнек и узнать о их гибели в пучине балтийских вод?

Что же скрыто за летописной фразой? Откуда сведения о потоплении кораблей могли попасть в летопись, если русские, как раз тогда, когда шведские шнеки несло к морю невское течение, шли «вси здрави въ своя сы», то есть восвояси? Тот или те, кто мог сообщить об этом Александру, кажется, могут быть угаданы. Они уже упоминались в рассказе о битве. Это — Ижорская «стража морская». Жившие по берегам Невы и залива ижорские рыбаки наблюдали отход вражеского войска до устья Невы, а быть может, и далее вдоль берегов залива. Они же, видимо, и сообщили, что три шнеки потерпели в заливе крушение и «потопишася». Возможно, все это произошло во время непогоды и шнеки были выброшены на берег — только поэтому и стало известно о крушениях. Ибо усмотреть в дали залива крушение малых кораблей — дело практически невозможное. А может, тела некоторых рыцарей были выброшены на берег, где их нашли местные жители.

Крушения же произошли, видимо, из-за того, что груженные ранеными и убитыми корабли из-за недостатка команды (многие гребцы, участвовавшие в битве, тоже были «язвены», то есть ранены) стали легкой добычей балтийской непогоды.

Сведения, добытые на побережье «морской стражей», дошли до Новгорода и попали через цепочку рассказчиков в летопись. Они отразили реальность, главным непреложным фактом которой было бегство завоевателей.

Потери новгородского полка были невелики. Летопись сообщает, что в битве пали двадцать дружинников. Такой относительно небольшой урон дает иногда повод говорить, что Невская битва была невелика по размаху, явилась заурядным столкновением, значение которого сильно преувеличено.

Однако подобные критики упорно не хотят видеть нескольких важных обстоятельств. Во-первых, потери русских оказались невелики благодаря блестящей, до мельчайших деталей выверенной тактике Александра. Он не только имел четкий военный план, но и сумел точно осуществить его, что, кстати, бывает во время военных действий весьма и весьма редко: неучтенные обстоятельства или непредвиденные действия противника, как правило, вносят в первоначальные замыслы самые разные коррективы, а подчас разрушают их до основания.

А в Невской битве удалось осуществить все задуманное! Была достигнута ошеломительная внезапность нападения. Были продуманы и осуществлены удары с разных направлений. Из скупой летописной записи явственно проглядывается не только удар основных сил под командой Александра в центр рыцарских сил, но и удар Мишиной пешей дружины вдоль берега, у которого стояли корабли. Таким образом, часть шведского войска фактически не вступила в бой, что также способствовало снижению боевых потерь новгородцев. И второе, быть может, главное, соображение. Измерять значение исторического военного деяния числом павших — это с научной точки зрения дело не строгое, отдающее привкусом той недавней традиции, согласно которой все великое требует великих жертв.

Истинное значение исторических событий выявляется тогда, когда мы умеем правильно поставить их в ряд длинных исторических следствий, когда удается взглянуть на итоги, к которым они привели, когда попытаемся понять и представить себе, что произошло бы при осуществлении каких-то других вариантов исторического развития. При таком взгляде Невская битва предстает как великое событие.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница