3.1. Святой князь и местное почитание во Владимире

Рождественский монастырь во Владимире, где 23 ноября 1263 г. был похоронен Александр Ярославич, стал центром ранней памяти о князе вскоре после его смерти. Из этой «первичной ячейки» культ святого переместился в XV в. с местного на региональный уровень, и в XVI в. утвердился на всей территории влияния Русской православной церкви. Уже в конце XIII в. Александр почитался святым в месте своего захоронения¹. По представлениям православной церкви, святые — это люди, в жизни и деяниях которых особенным образом проявилась Божья благодать. Так же как во Христе воплотился Божественный Логос, Святой Дух как третья божественная ипостась проявляется в «обожествленных личностях» («vergöttlichte Personen»)². Святые, таким образом, становятся живым доказательством присутствия Бога на земле. Согласно православному миропониманию, святые составляют связующее звено между церковью земной и небесной, двумя частями единого communio sanctorum (Тела Христова). Они присутствуют на иконах, в пространстве храма, а также в памяти верующих. Земная община просит у своих святых заступничества перед Богом и надеется, что они защитят ее интересы, охранят ее от опасности и бедствий. «Знать о святом защитнике и просителе на небесах — важнейшее желание средневекового благочестия»³. Монастырь или город, где захоронен святой, становится, таким образом, святым местом. Церковь или земля, причисляющие к своим какого-либо святого, становятся благодаря этому наполненными Божьей благодатью. Тем самым часть излучаемой им святости возвращается потомкам, канонизировавшим святого. Святость, получаемая общиной, и наличие заступника перед Богом — два важнейших аспекта, объясняющие христианское поклонение святым.

Православная церковь знает различные группы святых⁴. Она видела и видит присутствие Святого Духа не только в мучениках, аскетах, юродивых и страстотерпцах. Отдельный тип составляют «святые князья», к которым следует причислить св. Александра. Сам факт, что церковь признала святым светского властителя, в конце XIII в. не был нововведением. В Русской православной церкви к тому времени уже почитались святыми Ольга и Владимир («Новый Константин»), а также мученики князья Борис и Глеб⁵. Католическая церковь также знает эту категорию святых, из наиболее известных можно назвать святых Вацлава, Людовика, Генриха II и Кунигунду⁶. Первообразы идеальных христианских властителей встречаются в ветхозаветных преданиях и античности — в личностях Давида, Соломона или Константина.

Вопрос о том, за что был канонизирован князь Александр Ярославич, стал одной из важнейших тем истории памяти о нем. С чисто формальной точки зрения, для того чтобы Русская православная церковь смогла канонизировать кого-либо, должны быть выполнены три предварительных условия, которые можно считать признаками воплощения Святого Духа. Во-первых, подвиг, заслуги в земной жизни⁷. Во-вторых, засвидетельствованные чудотворения, «чудеса, которые означают, что святой имеет свободный доступ к Богу»⁸, и, в-третьих, нетленность останков⁹. О подвигах, чудесах и иногда о сохранности тела, как правило, сообщается в житии святого. Житие как письменное свидетельство являлось последним условием для признания святости какой-либо личности. В житии рассказывается, как Бог действовал через святого, который, следовательно, заслуживает почитания. Полные версии таких легенд предназначены для чтения на вечерних службах и трапезах в монастырях или наставительного чтения для более широких слоев населения. Жития святых со временем собирались в Четьи Минеи и в сокращенном варианте прочитывались в дни памяти святых на утренней службе в конце евхаристического канона¹⁰.

Житие Александра

Первая версия (редакция) Жития Александра, «Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Олександра», была написана, вероятно, в 80-е гг. XIII в.¹¹. Автором текста считается монах Рождественского монастыря во Владимире, где находилась гробница князя¹². Скорее всего, существенно повлиял на форму и содержание Жития митрополит Киевский и всея Руси, друг Александра, Кирилл II (1250—1281)¹³. Повесть можно рассматривать как «пратекст» истории памяти об Александре Невском. С течением времени она много раз перерабатывалась и зачастую использовалась как аутентичный исторический источник¹⁴. Поэтому «Повесть» заслуживает особенного рассмотрения.

Из-за тесной связи мирских (биографических) и духовных (агиографических¹⁵) элементов в «Повести» исследователи долгое время предполагали, что самая древняя версия текста исконно являлась не житием, а результатом «присвоения» и переработки церковью ранее чисто мирской биографии¹⁶. Эта версия считается в современной научной литературе несостоятельной¹⁷. Связь фактического и идеально-типического сегодня даже считается важной характеристикой русских повестей о святых вообще и в особенности княжеских житий¹⁸.

В научной литературе, кажется, есть согласие в том, что некоторые пассажи «Повести» сообщают о реальных исторических событиях. Житие называет многочисленные вехи биографии Александра Ярославича, начиная от его рождения и до погребения во Владимире. Агиограф помещает факты биографии князя во внеисторическое время. Не указывая года, когда произошло то или иное событие, он упорядочивает все описанные факты по отношению к церковным праздникам. Упоминается борьба Александра со Швецией, Тевтонским орденом и Литвой, причем Невская битва описана самым детальным образом. Эта победа становится в «Повести» отправной точкой, от которой автор отсчитывает время последующих событий. Кроме того, повествуется, как «некто силен от Западныя страны, иже нарицаются слуги Божия, от тех прииде»¹⁹, о триумфальном въезде Новгородского князя во Псков после битвы на Чудском озере, о приеме папской делегации из Рима, о первой и последней поездках Александра к хану Золотой Орды. У читателя Жития создается впечатление, что Батый сделал Александра великим князем уже в его первую поездку. В «Повести» не упоминаются ни захват русских земель монголами, ни сотрудничество Александра с оккупантами. Связи Александра с Сараем, с точки зрения агиографа, служили предотвращению еще больших тягот для русских княжеств²⁰. Столь же мало освещены и разногласия Александра с братом Андреем и его возможное участие в свержении брата. Разрыв князя с Новгородом и участие во включении города в данническую систему монголов также не упоминаются в повести. В общем, возникает «неполная, гармонизированная картина политики Александра, рисующая его правление блистательным и успешным»²¹.

Изображение и интерпретация военных столкновений Александра с внешними врагами развертываются — соответственно главной теме древнерусской литературы — на фоне космической борьбы между божественной ратью и силами тьмы²². Деяния Александра оказываются героическими, поскольку он смог отразить переход через границу чуждых сил, в телеологическом смысле воспринимаемый как несправедливость, и поэтому вел bellum iustum, справедливую войну. Это выражалось, например, в молитвах Александра в храме Святой Софии перед Невской битвой и сражением на льду Чудского озера. Перед битвой со шведами Александр просил Всевышнего о заступничестве, поскольку тот отвел народам границы и «повеле жити, не преступая в чужую часть»²³. Переход границы врагом представлялся нарушением божественного порядка. Подобным образом Александр «размышляет» в молитве перед боем с Тевтонским орденом, называя врага «высокомерным» и «языком велеречным»²⁴. Победы Александра, таким образом, оказывались триумфом смирения над гордыней и могли быть оправданы теологически²⁵.

В соответствии с жанровой спецификой жития, представляющего не «уникально историческое», а «общетипическое» святого, на передний план выходит не биографическое, а сакральное измерение текста²⁶. В «Повести» жизнь Александра называется святой, честной и славной²⁷, его правление установленным от Бога²⁸, а смертные останки «святым телом»²⁹. Сам зачин и заключительный пассаж «Повести», формулы смирения автора в начале³⁰ и формулировки в конце текста³¹ типичны для повести о святом, как и многочисленные цитаты и интертекстуальные отсылки к Ветхому Завету, другим житиям русских князей, а также прочим религиозным текстам, например «Пчеле»³². С точки зрения агиографа, в Александре воплотился идеал христианского властителя:

Князь благ в странах — тих, уветлив, кроток, съмерен, — по образу Божию есть, не внимая богатьства и не презря кров праведничю, сироте и вдовици в правду судяй, милостилюбец, а не златолюбец, благ домочадцем своим и вънешним от стран приходящим кормитель. На таковыя Бог призирает на мир щедротами: Бог бо мира не аггелом любит, но человеком си щедря ущедряет, учит и показает на мир милость свою³³.

Жизнь монахов и книжников, писавших жития, определялась миром текстов Священного Писания, догмата и литургии. Этот запас текстов определил не только лексику их произведений, он был постоянным источником вполне определенных первообразов, служивших в то же время фоном для восприятия действительности. Поэтому описание личностей в житии скорее следует интерпретировать как «иконоподобную репрезентацию типичного величия»³⁴, чем как изображение индивидуальных черт святого. В целом понимание истории православным средневековьем определялось схемой «префигурация и воплощение». Исторические события при ретроспективном взгляде теряли свое индивидуальное значение, поскольку мыслились как исполнение или повторение событий, предсказанных в Ветхом Завете, и встраивались в контекст священной истории. При таком типологическом объяснении истории все события оказывались отражением или частями божественного плана, помимо которого не могут существовать действующие в истории силы³⁵. Такое мышление по схеме «первообраз — отображение», которое обнаруживается и в теологии иконы или древнерусской традиции именования столицы, является центральным для понимания средневековой православной культуры³⁶. Также и автор «Повести» часто описывает различные эпизоды из жизни Александра, используя образы Ветхого Завета или других сакральных текстов. Такой подход можно интерпретировать как стремление воспринимать написанное не в его исторической уникальности, а скорее встроить его в «сверхисторическое», в неизменные во времени рамки возвращающихся первообразов. Этот принцип «первообраза — отображения» появляется в «Повести», например, в описании внешности Александра:

Но и възраст его бе паче инех человек, и глас его — аки труба в народе, лице же его — акы лице Иосифа иже бе поставил его египетьский царь и втораго царяя в Египте. Сила же бе его — часть от силы Самсона. И дал бе ему Бог премудрость Соломоню, храборьство же его — акы царя римскаго Еуспасиана, иже бе пленил всю землю Иудейскую³⁷.

В молитве перед битвой на Чудском озере Александр сам себя включает в один традиционный ряд с «прадедом Ярославом», который выступил против «окаянного Святополка», и становится, таким образом, «отображением» предка³⁸. Посещение цосла «из западныя страны», который хотел «видети дивный възраст его, яко же древле царица Ужская приходила к Соломону, хотящи слышати премудрость его», описано также, как воплощение префигурации, предсказанной в Ветхом Завете³⁹. Образ великого князя оказывается мозаикой из элементов известных первообразов, а его жизнь — последовательностью сформированных в Ветхом Завете и хранящихся в культурной памяти событий. Александр тем самым ставится на одну ступень с великими ветхозаветными царями, правителями древности и римскими императорами. Будучи копией этих образцов княжеской власти, Александр сам становился фигурой, которой уготована функция создания и интеграции сообщества.

Вопрос о том, за какие религиозные заслуги, за какой подвиг Александру была открыта дверь в чин святых, уже давно занимает историков. Эта проблема может рассматриваться и как важная переменная долгой истории памяти о нем. Агиограф сообщает о благочестии Александра, о почтении, с которым он относился к православному духовенству, о его участии в закладке храмов и объясняет принятие Александром монашества на смертном одре величайшим желанием «его паче меры ангельскаго образа»⁴⁰. Однако ни об аскетизме, ни о готовности умереть мучеником в «Повести» речи нет. Засвидетельствованные боевые заслуги Александра не были связаны с мессианской войной, которая могла бы сделать полководца святым⁴¹. Вернер Филипп полагает, что автор «Повести» создал новый тип святого⁴². По мнению исследователя, в Житии Александра не говорится ни о страданиях от насилия, ни о мученической смерти за христианскую веру или аскетическом бегстве от мира, как в житиях других святых русских князей (например, Бориса и Глеба или Михаила Черниговского): «...здесь канонизированы само богоподобное правление князя и, таким образом, решение мирских вопросов под благочестивую ответственность»⁴³. Александр становился отцом-основателем особого типа православных святых князей, заслуживших свое положение прежде всего светскими деяниями на благо сообщества («общественными служениями») и теперь вставших в один ряд с равноапостольными князьями, князьями-монахами и князьями-страстотерпцами и мучениками⁴⁴. Согласно другой типологии, выдвигающей на передний план военные заслуги Александра, этот святой причисляется к группе правителей, боровшихся за «Русскую землю»⁴⁵. Независимо от того, выделяются ли в Житии Александра Невского сильнее его заслуги как правителя или его подвиг («борьба»), можно говорить о повышенном значении в «Повести» светских деяний князя⁴⁶. Филипп увидел в фигуре св. Александра явное взаимопроникновение сакрального и политического, т.е. слияние двух основных параметров жизни высших социальных слоев средневековой Руси: создаваемой церковью святости и княжеской власти. Образ святого правителя, нашедший выражение в Житии, по мнению Филиппа, чрезвычайно важен для понимания эпохи, «когда невозможно установить признаки наличия политической теории»⁴⁷. «Однако возникновение нового типа отношений между светскими действиями и благочестием не получило дальнейшего развития»⁴⁸. Напротив, духовные и мирские черты синтетического образа Александра в дальнейшем вновь распались на составные части: образы святого монаха и князя.

Число чудес, приписываемых Александру, особенно существенно возросло в XIV в., но и в первой редакции Жития можно обнаружить три события, которые рассматривались и рассматриваются как знаки особой харизматической отмеченности. Два из них ясно и прямо названы «чудо дивно»⁴⁹. «Ижорское чудо», о котором вновь и вновь писали агиографы и историки жизни Александра, связано с Невской битвой 1240 г. Во время сражения, говорится в Житии, Новгородскому князю поспешили на помощь «аггела Божия» и поразили «многое множество» врагов⁵⁰. Небесную помощь, согласно Житию, оказали Александру и святые князья Борис и Глеб, поспешившие к «сроднику своему Олександру», после того как явились ночью одному человеку, «старейшине в земли Ижерстей», по имени Пелгусий (Филипп)⁵¹. Поддержка Александра и его дружины «полком Божиим»⁵² повторилась и в битве на льду Чудского озера, хотя в Житии это событие не названо «чудом». Третье событие, прямо обозначенное как чудо, связано с погребением Александра во Владимире. Житие сообщает, что умерший сам открыл ладонь, «акы жив сущи», чтобы взять у митрополита духовную грамоту⁵³. «Это чудо стало достаточным подтверждением святости Александра»⁵⁴.

Религиозная община и политическое сообщество в Житии Александра

Житие Александра Невского — это не только документ, изображающий князя как копию первообраза святого правителя. «Повесть» можно прочесть и как источник сведений о том, в какой системе координат мыслилась в конце XIII в. «община» («Gemeinschaft») во Владимире. Автор «Повести» концептуализирует мы-группу, во-первых, как сообщество, объединенное политической лояльностью князю, и, во-вторых, как религиозную общину. Правитель и религия — две силы, описанные в Житии, которые создают и объединяют сообщество. Когда после смерти Александра титул великого князя утратил часть своего политического веса, территория мы-группы стала описываться не как «Русская земля», а как «земля Суздальская». Отношение подданных к правителю агиограф описывает как лояльность членов княжеской дружины. Воины Александровой дружины готовы бороться и умереть за своего господина и предводителя: «О, княже нашь честный! Ныне приспе время нам положити главы своя за тя»⁵⁵. Одновременно воюющие войска называются «полку Олександрове», а территория мы-группы «землей Олександровой»⁵⁶. При этом агиограф не имеет больше в виду «Русскую землю», но только лишь Суздальскую. Так, митрополит Кирилл у смертного одра Александра сетует: «Чада моя, разумейте, яко уже заиде солнце Суждольской!»⁵⁷

Эта цитата, с одной стороны, указывает на местное святопочитание Александра, с другой — показывает, что в духовном мире автора идея единой земли Руси уступала место более узкому представлению о Суздальской земле⁵⁸. В такой трактовке Житие оказывается документом ностальгического суздальского «удельного патриотизма»⁵⁹ и выражением ностальгической «контрапрезентной» [противопоставляющей героическое прошлое ущербному настоящему; термин Я. Ассмана. — Примеч. ред.] памяти⁶⁰. Агиограф с печалью вкладывает в уста митрополита у одра князя такие слова: «Уже бо не обрящется таковый князь ни един в земли Суждальстей!»⁶¹

После смерти Александра все быстрее падало политическое значение Владимирского княжества. Сам город Владимир утратил статус резиденции великого князя, в пользу столиц других вотчин действующих великих князей. От того периода полной «государственной» дезинтеграции не сохранилось свидетельств «идеи и надежды, охватывающих целиком всю нацию и ее далекое будущее»⁶². Житие Александра Невского также не является исключением. Оно отражает расхождение идеала одного правителя «Русской земли» с реальностью и одновременно — отсутствие надежды, что этот идеал сможет стать реальностью в будущем.

Как и концепция «Русской земли», идея сообщества Суздальской земли была, с одной стороны, ориентирована на фигуру властителя или династии, с другой — на религию, православие. Мы-группа, сконструированная в «Повести», изображается — в частности, в контексте описания битв — как сакральное сообщество. На помощь князю и его дружине в битвах приходит небесное воинство. Александр вел «избранный Богом народ» против сил тьмы⁶³. Сакральный характер мы-группы автор подчеркивает, описывая ее врагов как противников православной церкви. Другой «становится врагом уже потому, что приписываемые ему стремления понимаются и отвергаются как угроза одновременно осознаваемому Своему»⁶⁴. Этим «своим» в контексте «Повести» оказывается православная вера. Отмежевываясь от «иноплеменников»-монголов, автор называет подданных Александра «христианами». Одновременно сообщество православных христиан отграничивается от римско-католических врагов. Шведский государь выступает перед читателем «Повести» как «король части Римьскыя... от полунощныя страны»⁶⁵. При этом отмежевание от врагов с Запада выражено сильнее, чем от язычников-монголов⁶⁶. Следует, однако, признать, что самоописание мы-группы как сакрального сообщества в «Повести» не проведено последовательно и находит полное выражение только в церковно-сакральном дискурсе XVI в.⁶⁷. «Другие», враги, обозначены в «Повести» и посредством указания на их иное географическое происхождение⁶⁸. Рыцари Тевтонского ордена пришли из «западной страны», которая также называется «землей немецкой», населенной «иноязычниками»⁶⁹. Литовцев, притесняющих области Александрова правления, автор называет «языком литовским»⁷⁰. Монголы, названные «моавитьскими» или «иноплеменниками», подчиняются «царю на восточной стране»⁷¹.

Житие Александра следует рассматривать в первую очередь в контексте местного культа святого во Владимире. Монахи Рождественского монастыря, где был погребен Александр, почитали князя и надеялись на его заступничество и защиту в нужде и опасности. Описание чуда с духовной грамотой, которое, согласно Житию, произошло во Владимире, подчеркивает также и святость места, где расположена могила Александра. Наконец, во Владимире Александра вспоминали ежегодно не в день смерти, как обыкновенно принято, а 23 ноября, в день его погребения, когда произошло то самое чудо. Эта дата, уже отделенная от биографии Александра, наряду со святостью его личности также подчеркивает святость места, где он нашел последний покой. Заступничество и перенесение части святости на саму общину были двумя важными функциями и раннего святопочитания Александра.

О функции раннего культа Александра Невского за пределами владимирского монастыря известно мало. Выраженные в Житии слава и величие князя бросали отблеск и на его преемника, Владимирского князя Дмитрия Александровича⁷². Художественная стилизация великого князя Александра шла на пользу престижа «князя Суздальской земли, его величия и силы, защищавшей, как считалось, и Псковские земли»⁷³. Канонизация Александра легитимировала и политику его преемника. Наследовавшие ему правители имели возможность оправдывать собственные политические решения отсылкой к примеру великого предшественника. Это касалось прежде всего татарской политики русских князей. Положительное изображение «иноплеменных» и их «царя на восточной стране» можно трактовать и как попытку «оправдать великокняжескую политику борьбы с популярнейшим (антимонгольским) течением»⁷⁴. Золотоордынский хан, которому «бе Бог покорил языки многы, от въстока даже и до запада»⁷⁵, уже не выглядит в «Повести» столь ужасным и устрашающим, как степные народы в русских текстах XII—XIII вв., где говорится, что Господь сотворил их в наказание грешным христианам⁷⁶. В соответствии с политическими реалиями времени возникновения «Повести», Александр мог функционировать только как антизападный символ в контексте мирной монгольской политики. Поскольку за дружественной татарам политикой русских князей стояла и церковь — Орда гарантировала ей свободу от дани и свободу вероисповедания, — можно предположить, что автор «Повести» разделял точку зрения, легитимирующую политику сотрудничества, которой преемники Александра следовали в отношениях с монголами.

Примечания

1. Почитание местных святых соответствует православной традиции. Общецерковная канонизация была лишь формальным актом утверждения распространенной веры. См.: Špidlik Т. L'idée Russe. Une autre vision de l'homme. Troyes, 1994. P. 137. И на Западе средневековый культ святых также ограничивался сначала в основном местом погребения. См.: Angenendt A. Der Heilige: auf Erden — im Himmel // Politik und Heiligenverehrung im Hochmittelalter / Hg. J. Petersohn. Sigmaringen, 1994. S. 49. Шляпкин полагает, что святопочитание Александра ограничивалось до XVI в. Рождественским монастырем во Владимире (Шляпкин. Иконография... С. 84 и далее).

2. См.: Felmy K. Ch. Die Heiligen der Russischen Orthodoxen Kirche und ihre Ikonen // Tausend Jahre orthodoxe Kirche in der Rus'. 988—1988. Russische Heilige in Ikonen / Hg. F. Ullrich. Recklinghausen, 1988. S. 7; Почитание святых в православной церкви. М., 1997.

3. Angenendt. Der Heilige. S. 36.

4. См.: Федотов Т.П. Святые Древней Руси. М., 1990; Onasch К. Liturgie und Kunst der Ostkirche in Stichworten unter Berücksichtigung der Alten Kirche. Leipzig, 1981. S. 154—155.

5. О почитании Владимира, Бориса и Глеба см., в частности: Poppe А. Politik und Heiligenverehrung in der Kiever Rus'. Der apostelgleiche Herrscher und seine Märtyrersöhne // Politik und Heiligenverehrung im Hochmittelalter / Hg. Petersohn. S. 403—422.

6. О сравнении Александра Невского и св. Вацлава см. гл. 13 и Schenk F.B. Der Heilige und die Nation. Aleksandr Nevskij und der Heilige Wenzel im russischen bzw. tschechischen kulturellen Gedächtnis // Bohemia 2004. Bd. 45. S. 315—352. Компаративное рассмотрение Людовика (ум. 1270, канонизирован в 1297 г.) и Невского кажется весьма многообещающим. Заметны не только хронологические параллели, но имеют нечто общее и тип, подвиг и история почитания. О св. Людовике см.: Le Goff J. La saintete de Saint Louis. Sa place dans la typologie et revolution chronologique des rois saints // Les fonctions des saints dans le monde occidental (IIIe — XIIIe Sièle). Rome, 1991. S. 285—293; Le Goff J. Ludwig der Heilige. Stuttgart, 2000. Например, орден Святого Людовика послужил образцом для ордена Александра Невского (1725) (см. гл. 5.2).

7. Фери Лилиенфельд считает, что термин «подвиг» соответствует греческому äthlon, обозначающему духовную борьбу аскетов, борьбу веры и те образы, которые связаны с новозаветными представлениями о militia christi. См.: Lilienfeld F. Der Himmel im Herzen. Altrussische Heiligenlegenden. Freiburg u.a, 1990. S. 22.

8. Spidlik. L'idee Russe. P. 137.

9. Бегунов. Человек и миф. С. 54; Bushkovitch P. Religion and Society in Russia The Sixteenth and Seventeenth Centuries. New York, 1992. P. 78. О нетленности останков святых и о культе мощей см.: Angenendt. Der Heilige. S. 38ff. О почитании мощей и о вере в чудотворные нетленные мощи в православной церкви см.: О нетлении и почитании святых мощей. М., 1996. Эту триаду (подвиг, чудо, нетленность останков) можно назвать только идеально типической. Во многих случаях возможны и отступления от нее. Конрад Онаш называет четыре критерия, которые формально должны быть выполнены для канонизации: местное почитание, существование жития, подтвержденное чудо у гробницы и формальное ходатайство «постулатора». См.: Liturgie und Kunst der Ostkirche in Stichworten unter Berücksichtigung der Alten Kirche / Hg. KOnasch. Leipzig, 1981. S. 156.

10. См.: Altrussische Heiligenleben / Hg. K. Onasch. Berlin, 1977. S. 14.

11. Повесть о житии и храбрости благоверного и великого князя Олександра // Князь Александр Невский и его эпоха. С. 90—195. Перевод на современный русский язык Г.А. Шмаринова опубликован: Там же. С. 196—203. Заглавие «первой редакции» Жития до конца не прояснено. См.: Охотникова В.И. Повесть о житии Александра Невского. С. 355. Цитированная версия Жития была реконструирована Ю.К. Бегуновым из тринадцати различных версий текста, впервые опубликована в его книге: Бегунов Ю.К. Памятник русской литературы XIII века «Слово о погибели русской земли». М., 1965. С. 255—265.

12. См.: Охотникова. Повесть... С. 356—357.

13. Тем не менее митрополит Киевский и всея Руси перенес свою резиденцию во Владимир только в 1299 г. Между 1250 и 1274 гг. Кирилл II, с 1243 г. епископ Холмский и Галицкий, жил, однако, в Рождественском монастыре. Д.С. Лихачев посвятил статью проблеме влияния галицко-волынской традиции на «первую редакцию» Жития (Лихачев Д.С. Галицкая литературная традиция в Житии Александра Невского // ТОДРЛ. Л., 1947. Т. 5 С. 36—56). Кроме Кирилла на текст Жития мог повлиять и сын Александра Дмитрий. См.: Охотникова. Повесть... С. 357.

14. Житие Александра Невского вплоть до XVIII в. многократно переписывалось, сокращалось или дополнялось и возникало в многочисленных летописях, а также компиляциях старых рукописей. В этом многообразии переработок исследователи смогли выделить от 15 до 20 «редакций», из которых не все еще изданы. Большинство «редакций» собрано в: Мансикка. Житие Александра Невского. См. о различных редакциях: Бегунов. К вопросу... С. 348—349.

15. «Агиографией» обычно называется вся литература о святых. В нашем контексте мы будем различать «агиографическое» и «историческое» для описания сакральных или типологических элементов в житии.

16. Эту теорию представляет Н. Серебрянский, который пытается доказать, что «Слово о погибели русской земли» является введением к этой пропавшей светской биографии. См.: Серебрянский. Древнерусские княжеские жития // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских. СПб., 1915. Т. 245, кн. 3. С. 151 и далее. См. об этом: Philipp W. Über das Verhältnis des «Slovo о pogibeli russkoj zemli» zum «Zhitie Aleksandra Nevskogo» // Forschungen zur Osteuropäischen Geschichte. 1957. Bd. 5. S. 20.

17. См.: Охотникова. Повесть... С. 354—355. Филипп опровергает теорию Серебрянского (Philipp. Verhältnis. S. 10ff.). Для него «Повесть» представляет собой новый литературный и историографический тип, отличный от жития и военной повести. Он рассматривает и «Слово о погибели русской земли» как самостоятельное произведение (Ibid. S. 26, 33; Idem. Heiligkeit und Herrschaft. S. 55ff.). Исследование тематической и композиционной структуры «Повести» приводит и Црнковича к выводу о том, что ее следует понимать как текстуальное единство одного жития (Crnković. Life of Aleksandr Nevskij).

18. См.: Lilienfeld F. Das Herz zum Verstand neigen. Altrussische Heilige des Beginns. Freiburg, 1989. S. 9; Begunov. Die Vita des Fürsten Aleksandr Nevskij in der Novgoroder Literatur. S. 93. Там же освещаются дискуссии по вопросу о жанре (S. 94—95).

19. Повесть. С. 191. Имеется в виду, вероятно, посол ордена меченосцев, возможно, его вице-ландмейстер, Андреас фон Велвен.

20. В «Повести» сообщается, что, когда Александр по приказанию Батыя впервые прибыл в Орду, монгольские женщины пугали детей словами о том, что «Олександро князь едет» (С. 194). Во время второй поездки Александр смог уберечь «христиан» от преследований войск «иноплеменников» (Повесть. С. 195).

21. Philipp. Heiligkeit und Herrschaft. S. 65.

22. См.: Лихачев Д.С. Слово об Александре Невском // Князь Александр Невский и его эпоха. С. 13—14.

23. Повесть. С. 191.

24. Повесть. С. 193. Гордыня считается самым тяжким из семи смертных грехов.

25. Похожую аргументацию приводят польские хроники после битвы при Грюнвальде (Танненберге) 1410 г. против Тевтонского ордена. См.: Ekdahl S. Tannenberg/Grunwald. Ein politisches Symbol in Deutschland und Polen // Journal of Baltic Studies. 1991. Vol. 22. P. 271—324.

26. См.: Benz. Heiligenlegenden. S. 11ff. Дискуссия вокруг удельного веса биографических и агиографических элементов в Житии Александра Невского проходит красной нитью через советские и российские исследования. За неимением достаточного количества иных источников, Житие часто рассматривается как биографическое свидетельство. Доказательством историчности описания фигуры и жизни Александра часто становятся названные в тексте очевидцы и спутники жизни; высказывается предположение, что само Житие написано современником князя, близость которого «к материалу» гарантирует высокую степень аутентичности. Ключевский постоянно цитируется сторонниками этой версии как главный авторитет. Он считал, что в Житии «соединены именно такия черты, которыя рисуют не историческую деятельность знаменитого князя со всех сторон, а его личность и глубокое впечатление, произведенное им на современников» (Ключевский В. Древнерусские жития святых. М., 1871. С. 68—69). Ключевский рассматривает жития святых русского средневековья как исторические источники, аутентичное зерно которых лишь покрыто слоем церковной риторики. См. об этом также: Mayer G. Hagiographie und Geschichte // Mayer G. Morphologie der Viten. Zur Struktur ost— und südslavischer Mönchs— und Hierarchenviten. Bochum, 1971. S. 111—129. Только в 60-х гг. XX в. Бегунов, Клейненберг и Шаскольский стали критически рассматривать практику использования Жития как исторического источника. По их мнению, главнейшей для текста была сакральная задача. Это демонстрируют и многочисленные интертекстуальные отсылки к другим религиозным текстам. Таким образом, «Повесть» может быть использована как исторический источник лишь с серьезными оговорками. Однако сведения, совпадающие с добавлениями в Новгородскую, Псковскую и Суздальскую летописи, следует читать как указания на действительные исторические события (Бегунов, Клейненберг, Шаскольский. Письменные источники о Ледовом побоище. С. 184 и далее).

27. «...святое и честное и славное житие его» (Повесть. С. 190).

28. «Тако глаголеть Господь: "Князи аз учиняю, священни бо суть, и аз вожю я"» (Повесть. С. 190).

29. Повесть. С. 195.

30. «О Господе нашем Исусе Христе, Сыне Божии. Аз худый и многогрешный, мало съмысля, покушаюся писати житие святого князя Олександра» (Повесть. С. 190).

31. «И тако прослави Бог угодника своего. Богу же нашему слава, прославльшему святая своя в веки веком. Аминь» (Повесть. С. 195).

32. Собрание библейских, древнефилософских и церковных мудростей. См.: Lilienfeld. Bild des heiligen Herrschers. S. 149. К текстам-предшественникам причисляются также «Иудейская война» Иосифа Флавия, Житие святых Бориса и Глеба, а также летописи Южной Руси. См.: Benz. Heiligenlegenden. S. 254; Бегунов, Клейненберг, Шаскольский. Письменные источники о Ледовом побоище. С. 184. Влияние древнерусских воинских повестей на «Повесть» рассматривает Охотникова (Повесть... С. 345 и далее).

33. Повесть. С. 194. В «Повести» этот пассаж представлен как высказывание пророка Исаии. Фон Лилиенфельд, однако, отмечает, что эта цитата отсутствует в Книге пророка Исаии, как и во всем Священном Писании. См.: Erzählung vom Leben und der großen Tapferkeit des rechtgläubigen Fürsten Aleksandr Nevskij // Hg. Hauptmann, Stricker. Die orthodoxe Kirche in Rußland. S. 147. Тем не менее этот пассаж в некоторых местах напоминает библейский текст. См., например: Исайя 1:17; 32:1.

34. Philipp. Heiligkeit und Herrschaft. S. 66.

35. См.: Schmidt W. Die historiographischen Gattungen und die Geschichtsauffassung // Schmidt W. Gattungstheoretische Untersuchungen zur altrussischen Kriegserzählung. Berlin, 1975. S. 20—21.

36. См.: Philipp W. Ansätze zum geschichtlichen und politischen Denken im Kiewer Rußland // Forschungen zur Osteuropäischen Geschichte. 1983. Bd. 33. S. 159ff; Soldat. Urbüd und Abbüd.

37. Повесть. С. 190. Александр описывается по образцу ветхозаветного архетипа, воплощенного в Соломоне, Батый уподобляется персидскому правителю Киру. См.: Onasch. Heiligenleben. S. 332. Черты Александра (мощь голоса, красота, сила и мудрость) заимствованы из формульного арсенала известного в Южной Руси «Хронографа». См.: Philipp. Heiligkeit und Herrschaft. S. 61. Отсылки отдельных элементов к библейским цитатам указаны в: Erzählung vom Leben und der großen Tapferkeit des rechtgläubigen Fürsten Aleksandr Nevskij. S. 140.

38. Повесть. С. 193. Имеется в виду Ярослав Мудрый (1019—1054) и его победа над Святополком (Окаянным) в 1019 г. Святополк считается убийцей святых князей Бориса и Глеба.

39. Повесть. С. 191.

40. Там же. С. 195.

41. Иначе трактовали этот вопрос в более поздний период истории памяти об Александре Невском, например в XIX и XX вв., авторы, считавшие нападения шведов и Тевтонского ордена частью одного изощренного военного плана папской курии по подчинению и конверсии православной Руси. Указывая на описание приема папских легатов и отказ Александра принять от них католическую веру и выступить вместе с католиками в войне против монголов (см.: Повесть. С. 194), Данилевский подчеркивает, что упорство Александра в православной вере могло стать для духовенства и населения важной причиной его культа как «благоверного князя» (Данилевский. Александр Невский: Русь и Орда. С. 220 и далее, особ. С. 226).

42. См.: Philipp. Heiligkeit und Herrschaft. S. 66.

43. Ibid. S. 67. Подчеркиванием обращенности Александра к мирской жизни задается модель, которая противопоставляется распространенному тогда отшельничеству и отказу от мира.

44. Типология приводится по: Федотов. Святые. С. 91. Другие представители этой группы: Довмонт Тимофей (ум. 1299), Всеволод Мстиславович (Гавриил) (ум. 1138) и Мстислав Ростиславович Новгородский (ум. 1179)). Житие Александра — самое старшее в этой группе. См.: Там же. С. 99.

45. Типология по Серебрянскому, см.: Philipp. Heiligkeit und Herrschaft. S. 66. Онаш подразделяет группы святых князей на: а) страстотерпцы, например Борис и Глеб; б) веротерпцы, например Михаил Черниговский, в) благоверные, например Александр Невский (Onasch. Liturgie und Kunst. S. 155).

46. Означающие (правление и борьба), которые можно обнаружить в «Повести», имеют эквиваленты на Западе, с одной стороны, в представлении католической церкви о святом правлении, как оно, например, выражалось в личности Генриха II (о его культе см.: Länge. Bild. S. ii и далее), и, с другой стороны, в идее рыцарского «воинства Христова» — militia Christi (^например, крестоносцы в борьбе с сарацинами). Бенц, напротив, считает оба эти мотива специфическими чертами почитания святых на Руси (Benz. Heiligenlegenden. S. 24).

47. Philipp. Heiligkeit und Herrschaft. S. 60; Philipp. Ansätze. S. 197.

48. Philipp. Heiligkeit und Herrschaft. S. 70.

49. Повесть. С. 192, 195.

50. Там же. С. 192. Это событие в Житии представлено по схеме «префигурация и воплощение» — как повторение битвы царя Езекии против ассирийского царя Сеннахериба из Книги Царств (2 Цар. 19:35 и далее). По ветхозаветному преданию, царю Езекии пришли на помощь ангелы, убившие 185 тысяч ассирийцев. Райнхард Фретшнер указывает, что в «Повести» впервые (в древнерусской литературе) возникает представление о возможности непосредственного божественного вмешательства в пользу одной из сторон. См.: Frötschner R. Das Bild des Krieges im Moskauer Reich im 16. Jahrhundert // Frötschner R., Osterrieder M. Das Bild des Krieges im Moskauer Reich und Polen-Litauen im 16. Jahrhundert. Mitteilungen des Osteuropa-Instituts. München, 1995. № 8. S. 26.

51. См.: Повесть. С. 191—192.

52. Там же. С. 193.

53. Там же. С. 195. Об этом событии напоминают ранние иконописные изображения Александра, представляющие его монахом со свитком в руке.

54. Philipp. Heiligkeit und Herrschaft. S. 55.

55. Повесть. С. 193.

56. Там же. С. 191—192.

57. Там же. С. 195.

58. См.: Philipp. Verhältnis. S. 26. Гальперин также подчеркивает: «Примерно в течение века после монгольского завоевания Северо-Восточная Русь не использовала миф о Русской земле для выражения своей идентичности». Об этом свидетельствует не только Житие Александра Невского, но и Житие св. митрополита Петра (1320-е гг.). См.: Halperin. The Concept of the Russian Land. S. 35.

59. Повествование об Александре Невском и в суздальских летописях этого времени имеет региональный характер. Лаврентьевская летопись, например, усиливает значение участия брата Александра, Андрея, в битве на льду Чудского озера. Присутствие новгородцев, однако, не упомянуто здесь вовсе. См.: Тихомиров М.Н. О месте Ледового побоища // Известия АН СССР. Серия философии. 1950. Т. 7. № 1. С. 88—91.

60. См.: Ассман. Культурная память. С. 83.

61. Повесть. С. 195. В идеализации правления Александра «Повесть» сближается с двумя памятниками, где описание плачевного состояния политического устройства в эту эпоху строится на контрасте с идеализированной историей «Русской земли» — «Словом о полку Игореве», созданным в 80-е гг. XII в., и «Словом о погибели земли русской» (между 1212 и 1238 гг.). В этих текстах выражены «скорбь об утрате единого государственного правления из-за неверной политики дробления наследства» (Zernack. Polen und Rußland. S. 91) и преломление исторического сознания по отношению к Ярославу Мудрому и Владимиру Мономаху. См. также: Stökl. Russische Geschichte. S. 121. По мнению Филиппа, «Слово о погибели земли русской» «еще находится во власти киевской традиции». В нем прославления и жалобы (в отличие от Жития св. Александра) относятся «не к одной из русских земель, а ко всей Руси как единому государству» (Philipp. Verhältnis. S. 36).

62. Philipp. Heiligkeit und Herrschaft. S. 62.

63. Понимание мы-группы в «Повести» как святого или избранного народа отмечается и в: Soldat. Urbild und Abbild. S. 169ff.

64. Hoffmann L. Die Konstitution des Volkes durch seine Feinde // Jahrbuch für Antisemitismusforschung. 1993. Bd. 2. S. 22.

65. Повесть. С. 191. Под «частью римскыя», вероятно, имеется в виду область юрисдикции папы или «Запад».

66. Однозначно негативное изображение римско-католической веры в православном дискурсе, намеченное в этом тексте, Василиос Макридес и др. возводят к разрушению в 1204 г. Константинополя крестоносцами (Makrides V. Antiokzidentalismus und Antieuropäismus in den orthodoxen Kulturen Ost- und Südosteuropas in vergleichender Perspektive. Erfurt, 2001. Рукопись. S. 11).

67. Филипп, напротив, интерпретирует изображение побед Александра над шведами и Тевтонским орденом как элемент религиозного повествования об общей защите страны и православия (Philipp. Heiligkeit und Herrschaft. S. 64).

68. Неизвестно, какая группа народов, на которую распространялись захватнические планы Тевтонского ордена, имеется в виду под этнонимом «словеньский язык» (Повесть. С. 193). Лилиенфелд считает, что это название может относиться как к одному из восточнославянских племен на новгородской территории, так и ко всем жителям прибалтийских территорий Западной Руси (Lilienfeld. Erzählung. S. 144).

69. Повесть. С. 191, 192, 193, 195.

70. Там же. С. 194.

71. Там же. С. 194, 195. Разнообразие в древнерусских текстах самоназваний и номинаций для чужих народов (земля, язык, религия) отмечается Данилевским (Данилевский. Древнерусская государственность. С. 162 и далее).

72. Дмитрий Александрович (Переяславский), великий князь Владимирский (1277—1281 и 1283—1293). В 1281—1283 и 1293—1304 гг. великим князем был его брат Андрей (Городецкий). Оба придерживались начатой их отцами политики сотрудничества с татарами, с помощью которых они могли поддерживать собственную власть.

73. Philipp. Verhältnis. S. 26.

74. Philipp. Heiligkeit und Herrschaft. S. 63. Однако нет ни одного источника того времени сходной направленности. Филипп говорит о высоком потенциале сопротивления населения протатарской линии поведения князей, что выразилось в многочисленных восстаниях против чуждого господства.

75. Повесть. С. 194.

76. См.: Philipp. Ansätze. S. 185ff.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница