Введение
Обращение ученых к изучению биографии и политической деятельности великого русского исторического деятеля Александра Невского началось буквально со времени зарождения отечественной исторической науки. Начало ей (как и многому другому) было положено в эпоху Петра Великого и его преемников, в правление которых корабль русской государственности продолжал свой путь по заранее указанному и закрепленному первым русским императором маршруту. Однако, на наш взгляд, было бы неправильным совершенно оставить в стороне предшествующий период, поскольку в таком случае останется не совсем понятным, как был сформирован образ князя, существовавший в допетровской Руси, а это не позволит создать целостного представления о тех трансформациях, которые он претерпел в имперскую эпоху, и, соответственно, в связи с чем ученые разных периодов уделяли ему столь большое внимание. Этим и обусловлено то, что в данном случае логично предпринять небольшой экскурс в прошлое и кратко осветить процесс «вхождения» Ярославича в структуру церковной и государственной идеологии.
Александр Ярославич скончался в 1263 г. в Городце, и через несколько дней он был погребен в Рождественском храме Рождественского монастыря г. Владимира. Это было событием, выходящим из общего ряда: предшественники Александра на великом княжении были погребаемы в другом соборе Владимира — Успенском, а его преемники — в своих «отчинных» городах. Причиной тому могла быть последняя воля почившего, определить которую мог предсмертный постриг1. Как бы то ни было, это (и постриг, и погребение в монастыре) должно было еще в большей степени укрепить тесную связь Александра с Русской Церковью, установившуюся благодаря его сотрудничеству с митрополитом Кириллом2.
Сам обряд погребения Александра Невского фактически послужил начальным шагом для его последующей общерусской канонизации. На это указывает изложенное в составленном вскоре после смерти князя Житии чудо с «душевной» грамотой, которую покойный якобы сам принял из рук митрополита, а также сам факт составления Жития вскоре после его кончины.
Однако это был не одномоментный процесс, и для него необходим ряд условий, из которых наиболее важными являлись чудеса, совершаемые угодником при жизни или же происходившие у его мощей после смерти3. Акту общерусского прославления должно было предшествовать местное почитание. Е.Е. Голубинский следующим образом классифицировал существовавшие на Руси «ступени» святости: «В отношении к обширности территории чествования причитавшиеся клику святых подвижники разделялись на три класса: на местных в теснейшем смысле слова, на местных в обширнейшем смысле слова и на общих, или общецерковных, т. е. на таких, которым назначалось празднование только в самом месте их погребения — в монастыре или у приходского храма... на таких, которым назначалось празднование в одной своей епархии, и на таких, которым назначалось празднование во всей Русской Церкви»4.
В случае с Ярославичем возможно проследить все эти три этапа. Его имя уже при жизни «обрастало легендами, а его деятельность — полководца и дипломата, выдающейся государственной личности Древней Руси — после его смерти привлекала внимание потомков, рождая в их сердцах возвышенные чувства»5. Это, вероятно, и была местная канонизация «в теснейшем смысле слова». Основания для нее имелись: Житие было составлено вскоре после 1263 г., и в нем зафиксировано первое чудо с духовной грамотой, о котором уже было сказано выше. Однако в продолжение более чем ста лет мощи князя оставались под спудом.
Следующий этап связан с судьбоносным для нашей страны событием — Куликовской битвой 1380 г. Сражение это потребовало крайнего напряжения всех сил, а исход его заранее предугадать было невозможно, потому нет ничего удивительного в том, что одержанную победу народ связал с заступничеством вышних сил.
Легенда, вошедшая в последующие редакции Жития, описывает это следующим образом. Пономарь Рождественского собора, в котором покоилось тело Александра, накануне Куликовской битвы во время сна на церковной паперти вдруг был чем-то разбужен. Он увидел, что в соборе сами собой зажглись свечи, из алтаря вышли два старца (это были святые Борис и Глеб) и, приблизившись к месту погребения Ярославича, стали звать его на помощь великому князю Дмитрию. Тогда-то и было принято решение о вскрытии гробницы Александра. Мощи были обнаружены нетленными, митрополит Киприан в марте 1381 г. совершил над ними службу, и последовало местное прославление на уровне епархии. У открытых мощей стали происходить все новые и новые чудеса, связанные, прежде всего, с исцелениями больных6. В 1491 г. в древнем Владимире случилось страшное бедствие — пожар. Пострадали и мощи Александра Невского: «...Згоре град Володимерь весь и с посады, и церковь Пречистые Рожество в монастыре внутри града выгоре, и тело великого князя Александра Невского згоре»7. Но почитание князя не прекратилось, уцелевшие святые останки были бережно собраны и специально для них изготовлена рака8.
Почитание князя со временем только усиливалось. Русские государи связывали собственные победы с его заступничеством. Но особенно важна для формирования исторической памяти об Александре Невском эпоха Ивана Грозного — период, когда Русское централизованное государство трансформировалось в многонациональную страну. Этот процесс сопровождался созданием государственной идеологии, обосновывавшей такие устремления, и здесь пришло время для «третьего» уровня канонизации — общерусской. В 1547 г. Иван Грозный, осуществлявший в этот период комплекс мер, основной целью которых было укрепление авторитета Руси и ее правителя, стал инициатором (наряду с митрополитом Макарием) общерусской канонизации большой группы святых. Среди них был и Александр Невский. Незадолго до этого государь принял царский венец и теперь постарался укрепить статус своей страны как православной державы — «Третьего Рима»9.
В этом комплексе мероприятий не последнее место сыграло придание особого статуса поминанию прежде почивших предков царя. В таком ракурсе необходимо рассматривать меры по увековечиванию имен прежних великих князей и княгинь внесением их в синодики. Именно такого рода синодик был использован в качестве аргумента перед восточными патриархами для принятия Иваном Васильевичем царского титула. Составлению поминальных списков предшествовала разработка описаний мест захоронения предков государя и тех, кто к таковым мог быть отнесен (князья — представители боковых ветвей)10. Материалы этих описей были подробно рассмотрены А.В. Сиреновым, отмечавшим, что гробницу Александра Невского фиксируют все без исключения описи Рождественского собора во Владимире11.
Отметим, что рассмотрение описаний захоронений княгинь в Успенском Княгинином монастыре позволило исследователю решить один из важных вопросов, относящихся к личной жизни князя, а именно проблему количества браков Александра Невского. В летописи имеется указание лишь на один брак, заключенный в 1239 г. с не названной по имени дочерью полоцкого князя Брячислава12. Но уже в Степенной книге, составление которой относится к середине XVI в. (не позже 1563 г.), есть указание на двух жен Ярославича: Александры и Василисы (Вассы)13. В XVIII в. В.Н. Татищев привел имя женщины, с которой в 1239 г. был заключен брачный союз, — Прасковья14, при этом совершенно не ясно, чем могло быть аргументировано такое утверждение, а потому едва ли оно может быть признано достоверным. О двух женах Александра писал Н.М. Карамзин, но при этом он основывался на содержании текста надписей на захоронениях: «Там стоят три гроба: первый (как означено в надписях) великия княгини Александры, супруги благовернаго князя Александра Невскаго; вторый дщери его княжны Евдокеи; а третий (на левой стороне) благоверный княгини Вассы, вторыя супруги Александра Невскаго»15. Далее, во многом благодаря широкой известности трудов историографа, сведения о двух супругах Ярославича попали в литературу, в том числе и современную. Однако наблюдения, сделанные А.В. Сиреновым над описаниями XVI в. захоронений великих княгинь и над составленными тогда же синодиками, позволяют однозначно утверждать, что в ту эпоху считалось, что Александр был женат лишь один раз, и лишь в XVII в. еще одно, неизвестное захоронение было атрибутировано как принадлежавшее его второй жене. Таким образом, согласно выводам А.В. Сиренова, источники позволяют считать реальным лишь один брак князя, заключенный в 1239 г.16
К этому следует также добавить, что внимание, проявленное в XVI—XVII вв. к этому в общем-то достаточно частному вопросу, свидетельствует еще об одном: в ту эпоху считалось чрезвычайно важным постараться реконструировать детали, касающиеся нюансов родословной государя, и, в частности, Александра.
Почитание святых предков князя должно было закрепить и посредством иконописи. Представляется, что с этим следует связать икону «Богоматерь Тихвинская с протоевангельским циклом и святыми» из собрания Константина Воронина. Создание этого образа организаторами выставки «Искусство Великого Новгорода эпохи святителя Макария» (Государственный Русский музей, 27 апреля — 14 августа 2017 г.) связывалось с паломничеством юного Ивана IV в Тихвин в 1546/1547 г. Существует и несколько иной взгляд на датировку памятника, согласно которому он стилистически связан с периодом первой трети XVI в., но в любом случае создан не ранее рождения наследника у Василия III17. Следует подчеркнуть, что вторая точка зрения вовсе не противоречит первой, поскольку стилистическая связь могла сохраниться и быть воспринята иконописцем и спустя полтора десятилетия. Для нас важно другое. В этом уникальном памятнике в нижнем клейме представлено 99 изображений святых, идентификация которых затруднена утратой надписей и отчасти плохой сохранностью образов. Е.М. Саенкова постаралась восполнить этот пробел и по иконографическим признакам определила принадлежность некоторых из них. Подчеркнем, что здесь были представлены русские святые (Борис и Глеб, равноапостольные Владимир и Ольга, предположительно митрополиты Петр и Алексей)18. На наш взгляд, этот перечень следует дополнить именем Александра Невского. Его образ Е.М. Саенкова определила как «преподобного в куколе»19. Однако схожесть с более поздними изображениями князя (например, с дробницы из собрания Государственного Владимиро-Суздальского музея-заповедника, инв. № В-1766/1; Ц-207/1), как представляется, может дать основания для более четкой атрибуции.
Как раз в год принятия Иваном IV царского титула (1547 г.) в Москве произошел пожар, в результате которого, помимо прочего, пострадали росписи Архангельского собора — усыпальницы московских правителей, вскоре после этого расписанного вновь. Имелись там и изображения князей, дошедшие до нас в виде воссозданных образов XVII в. Отметим, что среди них изображение Александра также было представлено20.
Большое значение в плане укрепления идеологии царства имело составление Степенной книги. В ее тексте «всегда есть главный герой, вокруг которого разворачивается действие»21. Александру Невскому была посвящена восьмая степень. Таким образом, повествование этого памятника было связано и с укреплением исторической памяти об Александре Невском.
Обращение к историческому опыту Ярославича со стороны государственной власти оставалось актуальным всю вторую половину XVI в., вплоть до его исхода. Об этом, в частности, свидетельствует воспроизведение сведений об Александре Невском в последующих редакциях той же Степенной книги, оказавшейся вновь востребованной для обоснования принятия патриаршего статуса главой Русской Церкви. «Мелкие вставки», указывающие на интерес к личности князя, буквально «рассыпаны» по их тексту22, что указывает на особенное внимание редакторов к личности Александра Невского.
Действительно, около 1589 г. первый русский патриарх Иов получил новый вариант этого произведения, в котором князю отводилась большая роль. Помимо прочего, в ней был иначе изложен рассказ о пожаре во Владимире 1491 г., согласно которому мощи Александра Ярославича от огня совершенно не пострадали; схожий текст был внесен и в Синодальный список Воскресенской летописи23. Примерно в то же время, в 1591 г. Иона Думин — в ту пору еп. Вологодский и Великопермский, прежде занимавший должность настоятеля Рождественского монастыря, — составил самую пространную редакцию Жития князя, использовав текст, входивший в Степенную книгу, владимирскую редакцию Жития князя, Хронограф 1512 г. и Воскресенскую летопись24. М. Исоха полагает, что данная редакция была создана в качестве отклика на успехи русского воинства в борьбе со шведами25, однако более логичным и корректным выглядит предположение, что она стала своего рода откликом на столетие со дня пожара во Владимире и как бы доказывала, что мощи князя в нем не сгорели. В качестве довода в пользу именно такой трактовки говорит и то, что в Житии, составленном в 1591 г., князь представлен прежде всего преподобным монахом, а не воином26.
Поясним, что все это не было частной инициативой, поскольку тогда же наблюдалась активизация культа Александра Невского. Во имя этого святого возводятся храмы (в Москве и Владимире), устраиваются приделы в церквях (Казань), создаются иконы. Одна из них, житийная, относящаяся к началу XVII в., хранится ныне в соборе Василия Блаженного. Она была написана на основании произведения еп. Ионы (Думина), вероятно, для одного из кремлевских храмов Александра Невского27.
Популярность князя у русских книжников в XVI в. доказывает и то, что из 15 редакций его Жития, созданных до петровских преобразований, 7 (с 4-й по 10-ю) пришлось именно на это столетие28.
После Смутного времени и воцарения новой династии историческая традиция почитания князя не прерывалась. Свидетельством тому служит то, что в 1640 г. по указу Михаила Романова были изготовлены покровы на гробницы брата и матери Александра29. Около 1630 г. по распоряжению патриарха Филарета над Тайницкими воротами Кремля был устроен храм во имя Александра Невского, а в день его памяти (23 ноября) ежегодно устраивались крестные ходы30. Портрет князя и повествование о нем вошло в «Титулярник» созданный в 1672 г., а также в «Василилогион» — сборник биографий правителей библейской, античной, всеобщей и русской истории. Имя Ярославича присутствует наряду с именами Владимира Мономаха, Дмитрия Донского, Ивана Грозного, Федора Ивановича, Михаила и Алексея Романовых, хотя автор — Николай Спафарий — сделал в описании его жизни несколько фактических ошибок31. В XVII в., в дополнение к 10 уже существовавшим, появились 5 новых редакций Жития Александра32.
В XVII в. Рождественский собор вновь пострадал от пожаров. Мощи князя хранились «за правым столпом, возле стены и в темном месте». В 1697 г. они были перенесены в новую «сребровызолоченную» раку, которая находилась возле южных дверей. Там был сооружен катафалк в три ступени, а сами двери наполовину заложили кирпичом, вставив в оставшийся проем окно33. Эта рака была устроена патриаршим ризохранителем Боголепом Яковлевым, его стараниями патриарх Адриан делал вклады в Рождественский монастырь и адресовал его настоятелю послание поучительного содержания34.
Таким образом, можно сделать общий вывод, что к началу XVIII в., когда в почитании Александра Невского произошли весьма серьезные перемены, культ князя был уже достаточно развит. Однако, несмотря на использование его образа в мероприятиях государственной идеологии, его культ имел ярко выраженный церковный характер, причем не только по форме, но и по содержанию. Как будет показано ниже, именно в период правления первого русского императора в этом плане произошли значительные перемены, благодаря которым светская составляющая исторической памяти об Александре Невском станет намного ярче выраженной; со временем она будет приобретать все более определяющее значение в образе князя, и достигнет своего пика в середине XX в.
Примечания
1. См. подробно: Кривошеев Ю.В., Соколов Р.А. Александр Невский: эпоха и память. Исторические очерки. СПб., 2009. С. 175.
2. Об отношениях Александра Невского с русскими первоиерархами см.: Соколов Р.А. Александр Невский и высшие иерархи Русской Церкви // Исторические ориентиры Российской государственности: Александр Невский. Материалы Общественно-научной конференции (4—5 декабря 2007 г. в МГИМО (У) МВД России). М., 2008. С. 112—131.
3. См. подробно: Голубинский Е.Е. История канонизации святых в Русской Церкви. М., 1998. С. 40—42.
4. Там же. С. 41.
5. Хорошев А.С. Политическая история русской канонизации (XI—XVI вв.). М., 1986. С. 79.
6. Мансикка В. Житие Александра Невского: Разбор редакций и тексты. СПб., 1913. С. 27идр.
7. ПСРЛ. Т. 8. Летопись по Воскресенскому списку. СПб., 1859. С. 221, левый столбец.
8. См. подробно: Бегунов Ю.К., Сапунов Б.В. История мощей и рак святого благоверного великого князя Александра Невского // Князь Александр Невский. Материалы научно-практических конференций 1989 и 1994 гг. / Отв. ред. Ю.К. Бегунов и А.Н. Кирпичников. СПб., 1995. С. 86—87.
9. Голубинский Е.Е. История канонизации святых в Русской Церкви. С. 93.
10. Сиренов А.В. Степенная книга и русская историческая мысль XVI—XVIII в. СПб.; М., 2010. С. 53, 60, 66—67.
11. Там же. С. 61.
12. Новгородская Первая летопись Старшего и Младшего изводов (далее — НПЛ) / Под ред. А.Н. Насонова. М.; Л., 1950. С. 77, 289.
13. Степенная книга царского родословия по древнейшим спискам. Т. 1—2 / Под ред. Н.Н. Покровского и Г.Д. Ленхофф. Т. 1. М., 2007. Л. 267 об.
14. Татищев В.Н. Собр. соч. Т. V—VI. История Российская. Ч. 3. М.; Л., 1996. С. 25.
15. Карамзин Н.М. История государства Российского. В 12 т. Т. IV. М., 1992. С. 55, 215, прим. 110. Курсив в приведенной цитате принадлежит Н.М. Карамзину. Вероятно, он обозначает собственно текст надписей на надгробии.
16. Сиренов А.В. Источники XVI в. о браках Александра Невского // Александр Невский и Ледовое побоище. Материалы научной конференции, посвященной 770-летию Ледового побоища / Отв. ред. Ю.В. Кривошеев, Р.А. Соколов. СПб., 2014. С. 44—52.
17. Саенкова Е.М. Икона «Богоматерь Тихвинская с протоевангельским циклом и святыми» второй четверти XVI в. из собрания Константина Воронина // Собрание Константина Воронина. Иконы. Художественный металл XIII—XVI вв. М., 2017. С. 65.
18. Там же. С. 61.
19. Там же. С. 62. По Е.М. Саенковой, это клеймо 15, средний ряд, святой 44.
20. Сиренов А.В. Степенная книга и русская историческая мысль XVI—XVIII вв. С. 53—54.
21. Там же. С. 6.
22. Там же. С. 167—168.
23. ПСРЛ. Т. 8. С. 221—222, правый столбец.
24. Подробно о работе еп. Ионы (Думина) и его внимании к Александру Невскому см.: Сиренов А.В. Степенная книга и русская историческая мысль XVI—XVIII вв. С. 171—186 и др.
25. Isoaho M. The Image of Aleksandr Nevskiy in Medieval Russia. Warrior and Saint. Leiden; Boston, 2006. P. 356—357.
26. Сиренов А.В. Степенная книга и русская историческая мысль XVI—XVIII вв. С. 187.
27. Там же. С. 186—188.О данной иконе подробно см.: Бегунов Ю.В. Образ Александра Невского в станковой живописи XVII в. // Труды Отдела древнерусской литературы (далее — ТОДРЛ). T. XXII. М.; Л., 1966. С. 311—326.
28. См.: Бегунов Ю.К. Житие Александра Невского в русской литературе XIII—XVIII вв. С. 164.
29. Сиренов А.В. Степенная книга и русская историческая мысль XVI—XVIII вв. С. 263.
30. Бегунов Ю.К. Житие Александра Невского в русской литературе XIII—XVIII вв. С. 164.
31. Сиренов А.В. Степенная книга и русская историческая мысль XVI—XVIII вв. С. 300.
32. См.: Бегунов Ю.К. Житие Александра Невского в русской литературе XIII—XVIII вв. С. 164.
33. Тихонравов К.Н. Богородице-Рождественский монастырь во Владимире. Владимир, 2002. С. 41.
34. Сиренов А.В. Патриарший ризохранитель Боголеп и два памятника монастырской книжности конца XVII в. // Очерки феодальной России. Вып. 7. М., 2003. С. 238—255.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |