Историческая память об Александре Невском при Петре I и его преемниках

Реформаторская деятельность первого русского императора коренным образом изменила традиционный уклад русской жизни. Причем, важно отметить, что это утверждение справедливо не только для вопросов сугубо материального свойства, но и для духовной сферы, которую Петр Великий также стремился по возможности всецело подчинить нуждам столь заботливо и тщательно создаваемого им «регулярного государства». Хорошо известно, что царь достаточно бесцеремонно вторгался в дела церковного управления, свидетельством чего, в первую очередь, служит Духовный регламент, практически поставивший православное духовенство на одну доску с деятелями государственного аппарата. При этом не были забыты и другие, не связанные напрямую с Церковью, сферы духовной жизни, такие как искусство или гуманитарные науки. В частности, это в полной мере касалось организации исторической работы, которая хотя и находилась в первые два с половиной десятилетия XVIII в. лишь на начальном уровне развития, но, тем не менее, по справедливому выражению С.Л. Пештича, все же «изменилась настолько, насколько, скажем, отличается ремесленная мастерская от мануфактурного производства»¹. В этом плане представляется особенно интересным проследить взаимосвязь явлений, которые, с одной стороны, усилиями Петра и его неутомимых «птенцов» оказались вписаны в государственную идеологию, а с другой — одновременно имели для общественного восприятия значение традиционных символов. Сказанное в полной мере относится к Александру Невскому, который к исходу XVII в. обладал статусом почитаемого святого и занимал весьма весомое место в исторической памяти русского социума². Важно подчеркнуть, что придание этому культу, изначально имевшему религиозный характер, ярко выраженных секулярных черт обрело долговременное значение и не прекратилось вплоть до падения монархии.

Приступая к рассмотрению этой проблемы, стоит сделать акцент на том, что Петр имел достаточное представление об историческом прошлом страны, которой ему довелось управлять. Этому способствовали рассказы Н.М. Зотова, «в увеселение» повествовавшего 5—6-летнему царевичу о прежних русских правителях и в том числе об Александре Невском. Петр был знаком с летописями, в его библиотеке имелись русские и иностранные рукописи исторического содержания, он живо интересовался старинными артефактами (печатями, пушками), думал об организации тиражирования летописного и актового наследия посредством переписывания и последующей публикации³.

Об изначальном значении феномена Александра для Петра свидетельствует то, что один из его сыновей, рожденный в первом браке, получил имя в честь этого святого. В историографии по какой-то причине не уделяется должного внимания этому факту. Более того, можно сказать, что в этом вопросе возникла некоторая путаница. Так, Ф.Б. Шенк, автор фундаментальной монографии, посвященной исторической памяти об Александре Невском, усомнился в том, что сын государя был крещен в честь именно этого святого⁴. Однако об этом прямо говорят документы: «В нынешнем в [7]200 [1691] году октября в 3 день [...] царица и великая княгиня Евдокия Феодоровна родила нам сына, благовернаго царевича и великаго князя Александра Петровича [...]; а тезоименитство его ноября в 23 день (курсив наш. — Авт.)»⁵. Очевидным недоразумением вызвано и высказанное М.И. Хитровым, одним из дореволюционных биографов князя, суждение, согласно которому этот младенец был первенцем будущего императора⁶. Это неверно уже потому, что более старший и намного более известный царевич Алексей появился на свет в 1690 г.

К сказанному можно добавить еще несколько фактов, отмеченных, в частности, Т.Д. Стецюрой. Так, например, в 1692 г. во время пребывания на Переяславском озере Петр получил от иконописцев Оружейной палаты иконы, среди которых был и образ Александра Невского, а в 1695 г. в Рождественский монастырь г. Владимира им был сделан богатый вклад — деревянная рака, украшенная серебряными и медными с позолотой чеканными пластинами⁷.

Разумеется, что продолжительная Северная война, соперником в которой выступала Швеция, в сознании государя порождала параллели с борьбой, которую в XIII в. Александр вел с тем же противником и фактически на той же (хотя и гораздо более ограниченной) территории Приневья. Вообще, для Петра подкрепление собственных устремлений посредством истории, «призванной обосновать и исторически подкрепить всю петровскую политику», имело весьма существенное значение⁸. Это значение должно было еще более усилиться, если речь шла не только о крупном деятеле русского средневековья, но и о святом, которого можно было рассматривать как предшественника самого государя. Само собой, почитание такого святого имело все шансы выйти на новый, государственный уровень, что неминуемо должно было отразиться и на особенностях восприятия его в общественной исторической памяти.

Видные церковные иерархи времен Петра в своих проповедях не однажды подчеркивали историческую значимость деятельности Александра Невского. Среди прочих в этом плане особенно выделяется фигура Феофана Прокоповича⁹, который, как справедливо отмечала И.О. Сурмина, всегда делал особенный акцент «на тех сторонах деятельности Александра Невского, которые перекликались с современностью»¹⁰. Вполне правомерным представляется утверждение, согласно которому Феофан как талантливый проповедник серьезно повлиял на трактовку образа этого святого «в духовных сочинениях и церковном красноречии»¹¹.

Александр практически сразу становится покровителем основанного в дельте Невы Санкт-Петербурга, со временем получившего статус имперской столицы. Уже в 1704 г., на следующий год после начала строительства нового города, было решено устроить в честь этого святого монастырь, который должен был не только получить статус городского духовного центра, но и быть своего рода символом военных побед русских над шведами — Александра Невского и самого Петра I. Кроме того, монастырь приобретет в будущем еще одно предназначение, имеющее в какой-то степени и культурно-просветительскую значимость, — в нем был устроен пантеон, где находили упокоение крупные государственные сановники. Первым здесь был похоронен князь-кесарь Ф.Ю. Ромодановский (1718 г.). Что же касается погребения фельдмаршала Б.П. Шереметева, состоявшегося годом позже, то оно было осуществлено по прямому указанию царя, причем это противоречило последней воле покойного, определенно просившего государя предать его тело земле в Киево-Печерском монастыре¹². Однако, не приняв во внимание эту просьбу, Петр распорядился со всеми возможными почестями доставить усопшего из Москвы не в Киев, а в Петербург¹³.

Впрочем, изначально воплощение планов по устройству монастыря несколько затянулось, поскольку постоянного внимания требовали военные действия, складывавшиеся на первом этапе не в пользу России¹⁴. Только после блестящей Полтавской победы, в 1710 г. на том месте, где, как считалась, в 1240 г. произошла Невская битва, наконец началось возведение Свято-Троицкого Александро-Невского монастыря. С освящением в нем в 1713 г. первой церкви монастырь стал считаться действующим, и, вероятно, уже тогда на повестку дня был поставлен вопрос о переносе из Владимира мощей князя.

С окончанием Северной войны этот вопрос приобрел еще большую актуальность. В этом, безусловно, был заинтересован архиепископ Феодосий (Яновский), управлявший Александро-Невским монастырем, по всей видимости, задумывавшийся о таком перенесении мощей. Именно этим объясняется его визит во Владимир в феврале 1722 г. В ходе посещения древней великокняжеской столицы он совместно с архимандритом Сергием специально осмотрел мощи¹⁵. 29 мая 1723 г. последовало издание императорского указа уже непосредственно об их перемещении в Санкт-Петербург. При этом для Петра было важно подчеркнуть каноничность этого мероприятия, поскольку в противном случае религиозный флер этого акта оказался бы сильно «потревоженным».

Для выполнения этой задачи в конце июня того же года Синод принял соответствующее распоряжение, в котором имелась отсылка к схожему историческому примеру: перенесению в Москву мощей митрополита Филиппа из Соловецкого монастыря (1652 г.). Таким образом, был сделан акцент на том, что перенесение мощей, по факту долженствующее послужить на благо идеологии вновь созданной империи, тем не менее, осуществляется строго в рамках православной традиции.

Первоначально предполагалось перевезти мощи на лектике (род носилок), к которой надлежало «определить опробованных в несвирепости лошадей потребное число»¹⁶, но после получения «ведения» из Сената Синод 10 июля 1723 г. изменил свое решение: мощи теперь нужно было нести на руках в специально сделанном ковчеге, для чего разрешено было брать людей во всех городах, селах, деревнях из посадских, ямщиков и крестьян, «чьего б оные ведения ни были». Сооружение ковчега и «болдехина», который следовало установить над ковчегом, поручалось супер-интенданту Зарудневу. Сопровождать торжественную процессию должны были архимандрит Владимиро-Рождественского монастыря Сергий и окольничий Михаил Васильевич Собакин. Для караула и посылок выделялись обер- и унтер-офицеры из состава Московского гарнизона, а также — 20 драгун, выдавались подводы из Ямского приказа и прогонные деньги из Штатс-конторы. Имелся приказ фиксировать во время пути все происходившее в специальный «Юрнал», благодаря чему до нас дошли все перипетии этого путешествия¹⁷.

Очень важно то, что мощи надлежало доставить на берега Невы не позже 20 августа (в крайнем случае, 25 августа). Конечно, Петр с самого начала хотел, чтобы встреча останков князя совпала с празднованием заключения 30 августа 1721 г. мира в Ништадте. Совпадение этой памятной даты с переносом мощей святого придало бы сугубо государственному празднику характер религиозного торжества, а значит, и память о крупнейшем внешнеполитическом успехе, который император вполне справедливо записывал себе в актив, оказалась бы намного прочнее, и даже более того, приобрела бы определенный сакральный характер.

Не привыкший откладывать дело в долгий ящик, государь желал совершить задуманное перенесение мощей в тот же (1723) год. Однако сделать это оказалось непросто. М.В. Собакин прибыл во Владимир лишь 3 августа. 6 августа был доставлен ковчег и балдахин, но «не в сущей готовности». Приведением их в надлежащий вид занимался до 10 августа Заруднев. И лишь 11-го числа мощи были вынесены из города. Начался долгий и весьма нелегкий путь. В городах останавливаться на ночлег, из-за опасности возможных пожаров, было запрещено, ночевали под открытым небом. Наибольшие трудности возникали при преодолении водных преград. Так, 16 августа при переправе через р. Шолову мост оказался слишком ветхим и обломился, одновременно повредились помочи, на которых несли ковчег, «и ношатые люди на силу с мощми из реки назад возвратились и, изыскав через ту реку, шли в брод глубиною в аршин и больши с великою нуждою». А переправа через р. Звегину стала и вовсе печальной по своим последствиям: «...ношатые люди восмь человек переломали себе ноги, — понеже прилунились мосты узкие». Недостаточно широкими были и городские улицы; так, в Клину «чрез реку переходили мостом с великою трудностию и шли люди в воде по колени и выше, и в улицах за теснотою прилавки ломали»¹⁸.

Во всех городах и селениях мощи Александра Невского с почестями встречали светские власти, духовенство и простые жители. Особенно торжественной была встреча в Москве, до которой добрались лишь 18 августа. 26-го достигли Твери, для прохода через которую пришлось даже ломать хоромы. Спустя два дня подошли к Торжку, а на следующий день возникли новые трудности: разбежались «ношатые» люди (80 человек), и пришлось их вновь набирать из подвернувшихся прохожих. Но движение продолжалось, и 3 сентября ковчег подошел к Валдаю, а с 7 сентября от селения Бронницы путь продолжился уже по воде. 9-го числа у Юрьева монастыря процессия сошла на берег, ковчег под колокольный звон был внесен в Новгород, из которого на следующий день по Волхову направились к Ладоге, которой достигли 13 сентября. Оттуда через двое суток вновь сухим путем двинулись к Шлиссельбургу, в который вступили лишь 19 сентября¹⁹.

Итак, перенесение задержалось, как минимум, на три недели. Сроки, установленные Петром, не были соблюдены, но принципиально менять своего решения он все же не пожелал и распорядился оставить мощи в Шлиссельбурге еще на год, до следующей годовщины Ништадтского мира. Впрочем, ввиду невозможности внести ковчег в двери любого из храмов, Канцелярия Синода позже дала указание поместить в церковь только раку с мощами, а ковчег и балдахин надлежало спрятать, что и было выполнено²⁰. На все мероприятия казна израсходовала 2166 руб., 3 алтына, 2 деньги. Еще 100 руб. получил архимандрит Сергий «на неприминуемые при пренесении оных святых мощей дорожные расходы, с будущими при нем духовными персонами и светскими служителями»²¹.

Позже были сделаны некоторые дополнительные распоряжения Синода относительно украшения ковчега к будущему торжеству²², в преддверии которого 15 июня 1724 г. последовал указ, имевший огромную значимость: впредь было запрещено изображать Александра Невского на иконах как схимника. Вместо этого надлежало представлять его образ в великокняжеских одеждах²³, что, само собой, подчеркивало бы его покровительство и имперской столице, и императорской династии.

Не стремясь оспорить этот, в общем-то, очевидный тезис, стоит заметить, что в данном случае можно указать на то, что к тому времени имелись и некоторые объективные предпосылки к подобной трансформации иконописного канона. Свидетельством этого может служить то, что в монументальной живописи и миниатюрах «княжеская» иконография Александра разрабатывалась начиная с XVI в. (наиболее известные примеры — роспись Архангельского собора и Житие из Лицевого свода)²⁴. В образе великого князя Ярославич представал на клеймах житийных икон, изображавших события его земной жизни. В этом плане можно указать на клейма 3—10 иконы начала XVII в. «Александр Невский с деянием» из Входоиерусалимского придела храма Покрова-на-Рву (Василия Блаженного)²⁵. Акцент на воинской составляющей деятельности Александра был сделан в некоторых иконописных подлинниках, содержащих указание на схожесть изображения деталей одежды русского князя и Георгия Победоносца: «Преподобный Александръ Невский. Аки Георгии: риза киноварь, исподь лазорь»²⁶.

Ю.К. Бегунов справедливо писал о существовании в XVI—XVII вв. двух традиций изображения Александра Невского: общерусской иконографической (акцент делался на святости и монашеском подвиге) и традиции изображения Ярославича в облике воина и в великокняжеских одеждах. Следование каждой из них определялось целью, которую имел перед собой художник: подчеркнуть роль Александра как предшественника ныне здравствующего государя и защитника Руси или сделать упор на его посмертных чудесах и статусе святого-схимника²⁷.

Как своего рода «переходный» от одной традиции (иноческой) к другой (княжеской) может рассматриваться образ Александра Невского на фреске Софийского собора в Вологде²⁸. Собор был расписан в 1686—1688 гг. артелью под руководством Д.Г. Плеханова²⁹. Впоследствии роспись серьезно пострадала от пожара и позднейших «подавлений», да входе реставрационных работ, начавшихся в 1963 г., фресковую живопись удалось восстановить. Образ Александра Невского, написанный на северо-восточном столбе, интересен тем, что в изображении его одежд сочетаются иноческий клобук и почти красный княжеский плащ. В этой связи очень важно замечание Н.В. Перцева о степени аутентичности воссозданных фресок на столбах храма: «Удаление позднейших записей открыло первоначальную живопись с подлинным цветом (курсив наш. — Авт.), характерными живописными приемами и орнаментальными украшениями одежд»³⁰. Из вышеизложенного следует, что новый иконописный канон имел шансы со временем войти в обиход и без государственного давления, хотя времени на это понадобилось бы намного больше.

Неслучайно установленный Синодом новый тип иконописного изображения князя не только утвердился, но и остается преобладающим вплоть до нашего времени³¹. Отметим, что установленная при Петре практика написания образа Александра в светских облачениях не была единственно возможной на протяжении существования Российской империи. В этом плане имеет смысл указать на икону «Воскресение — Сошествие во ад, с праздниками и годовой минеей» (XIX в.) из собрания Владимиро-Суздальского музея-заповедника (экспонируется в Спасо-Евфимиевом монастыре). На ней представлены святые по месяцам, причем Александр Невский изображен дважды: под 30 августа как воин (князь находится во втором ряду, видна лишь его глава, но светскость образа подчеркнута четко прорисованным шлемом) и под 23 ноября как инок (ясно видна одежда схимника). При этом можно говорить о портретном сходстве в первом и во втором случаях.

Вернемся к переносу мощей Александра, которые зиму 1723/1724 гг., а также последовавшими за ней весной и летом находились в Шлиссельбурге. Подошла очередная годовщина заключения мира, победоносно завершившего Северную войну, и 30 августа 1724 г., наконец, состоялось приуроченное к этому перенесение мощей. Судно, их перевозившее, встречал сам император. Источником, в котором достаточно подробно изложены обстоятельства этого торжества, является дневник присутствовавшего на нем Ф.-В. Берхгольца. В его тексте, действительно, без труда можно найти подтверждение словам Ф.Б. Шенка о том, что государь «стремился объединить память об Александре Невском с памятью о себе»³². Стоит подчеркнуть, что в этом мероприятии был задействован флот: мощи доставили к монастырю на галере, которую встречали пушечным салютом военные корабли; был здесь и ботик, положивший начало военно-морской мощи державы³³. За четыре года до этого один из виднейших иерархов той эпохи Феофан Прокопович в своей проповеди, текст которой даже был издан, сравнивал значение ботика для России — ни много, ни мало — с Ноевым ковчегом³⁴. Едва ли будет ошибочным предположение о желании Петра освятить покровительством Александра Невского, традиционно почитаемого святого, одно из важнейших собственных начинаний — создание мощного флота.

В тот же день последовало распоряжение государя, подтвержденное чуть позже Синодом, об изменении дня празднования памяти Александра Невского на 30 августа. Это не было актом волюнтаризма Петра, поскольку день перенесения мощей святого в православной традиции действительно может быть днем празднования его памяти. Церковные мероприятия сопровождались светскими банкетами. Один из них состоялся в монастыре, а другой (31 августа), на широкую ногу, во дворце А.Д. Меншикова, первым в империи отметившим собственные именины в соответствии с только что установленным изменением в церковном календаре³⁵.

Помимо прочего, Петр распорядился составить Александру Невскому новую службу. Эта работа была поручена архимандриту Троице-Сергиева монастыря Гавриилу Бужинскому³⁶. Иерарх был хорошо знаком царю и как человек, способный к литературному труду, превозносивший победы русского воинства в своих проповедях³⁷, и как деятель, связанный с военно-морскими делами: именно он занимал пост обер-иеромонаха флота³⁸.

Служба была составлена в январе следующего 1725 г.³⁹ Можно с полным правом сказать, что ожидания Петра были полностью удовлетворены. В ее тексте содержались указание на победу князя над шведами (ей уделялось намного больше места, чем не менее известной битве на Чудском озере) и благодарность за победу Петра в Северной войне. Можно было найти в ней и еще одну важную деталь — благодарение за победу над врагами внутренними: «злоковарными мятежниками»⁴⁰. В общем, текст был признан удачным, его приказали напечатать и разослать по всем храмам⁴¹.

Ничего не изменила во вновь установленной по воле государственной власти практике церковного празднования памяти святого князя и последовавшая вскоре смерть Петра: при Екатерине I был учрежден задуманный еще ее покойным супругом орден Александра Невского, а его гробница стала одной из самых почитаемых святынь Санкт-Петербурга. В 1726 г. для Александро-Невского монастыря была составлена программа торжеств на 30 августа, которая повторялась (с небольшими изменениями) в течение всего XVIII столетия⁴². Разумеется, это было прямым продолжением начинания Петра, поскольку нет никаких сомнений в том, что он, если бы не внезапная кончина, учредил бы и орден, и позаботился бы о регламентации вновь установленного праздника.

Отметим, что совершенно несправедливо указание Ф.Б. Шенка, согласно которому уже в правление этой государыни произошло некое «возмущение консерваторов», имевшее следствием возвращение к прежней дате празднования памяти св. Александра⁴³. Вероятно, ученый в данном случае ошибочно воспроизвел опечатку, имевшуюся в статье Ю.К. Бегунова⁴⁴. На самом деле, временный отказ от вновь установленной даты (30 августа) и от составленной Гавриилом Бужинским службы приходится уже на следующее царствование — Петра II. Причины для этого были очевидными. Во-первых, среди упомянутых в новой Службе святому «мятежников» без труда можно было разглядеть трагически погибшего отца юного монарха. Во-вторых, в сознании императора образ Александра оказывался связанным с А.Д. Меншиковым, от настойчивой опеки которого государь не без труда освободился. «Полудержавный властелин» какое-то время был даже признан Синодом особенным покровителем Александро-Невского монастыря⁴⁵. Именно поэтому и именно по инициативе Петра II прежняя дата церковного празднования памяти святого (23 ноября) была восстановлена, а составленную Гавриилом Бужинским Службу из церквей предписывалось изъять, заодно с еще одним важнейшим документом петровской эпохи — «Правдой воли монаршей»⁴⁶.

Впрочем, достаточно скоро прежнее положение было восстановлено. Вызвано это было, разумеется, ранней кончиной императора. Его преемница — Анна Иоанновна — через Синод вернула утвержденную по воле Петра дату⁴⁷, но при этом Службу Гавриила Бужинского вновь рассылать по церквям не стали: «Праздненство... Александру Невскому августа в 30-м числе повсягодно отправлять по Месячной Минеи, а по новопечатанным службам того праздненства без указу отправлять и тех служб в те места, откуда взяты, рассылать не дерзать»⁴⁸. Вероятно, содержащиеся в тексте о. Гавриила практически прямые параллели с деятельностью первого русского императора и восхваления его свершений были уже не столь актуальны.

Как бы то ни было, но к началу 1730-х гг. культ Александра Невского приобрел новые черты, обусловленные высокой степенью его включенности в государственную идеологию Российской империи. Случившийся было «откат» времени Петра II был достаточно быстро снивелирован его преемницей. Тогда же появилась в печати и первая научная биография русского князя, вышедшая из-под пера Г.-Ф. Миллера⁴⁹. Впрочем, существенного влияния на восприятие образа князя этот ученый труд, к тому же опубликованный на немецком языке, не оказал.

Свой вклад в прославление св. князя внесла и «дщерь Петрова» — Елизавета. Именно при ней стал традицией в установленный на 30 августа праздник ежегодный крестный ход от Адмиралтейства до лавры, в котором принимали участие кавалеры ордена Александра Невского (с 1743 г.)⁵⁰; в ее царствование в 1746—1753 гг. была изготовлена уникальная серебряная рака для мощей Александра Невского, в оформлении которой были использованы строфы М.В. Ломоносова. Важно учитывать, что именно на правление этой императрицы пришелся пик творческой и научной деятельности выдающегося русского ученого-энциклопедиста (ниже будет подробно рассмотрена связь его исторических, литературных и художественных работ с феноменом Александра Невского).

Подводя итог вышеизложенному, следует отметить, что вновь введенная в эпоху правления Петра Великого практика церковного почитания Александра Невского получила ярко выраженные черты обусловленности требованиями государственной идеологии. При этом император и его окружение постарались максимально учесть канонические моменты. На этот факт обращали внимание иностранцы, среди которых даже имелось убеждение в том, что перенесение мощей святого на берега Невы должно подчеркнуть приверженность государя православной традиции⁵¹. Следует отметить, что даже утверждение нового иконописного канона изображения Александра имело некоторые объективные предпосылки в религиозном восприятии современников. Включение церковного культа Невского героя в систему имперских идеологических символов происходило при непосредственном участии талантливейших людей того времени: церковных иерархов (Феофан Прокопович, Гавриил Бужинский, Феодосий Яновский), государственных деятелей (А.Д. Меншиков и сам Петр Великий), ученых и деятелей искусства (М.В. Ломоносов). Именно этими обстоятельствами и объясняется то, что установленная в первой половине XVIII столетия традиция церковного почитания Александра Невского и, как следствие, восприятия его в исторической памяти общества, просуществовала столь долгое время, вплоть до 1917 г.

Примечания

1. Пештич С.Л. Русская историография XVIII в. Ч. I. Л., 1961. С. 68.

2. См., напр.: Isoaho M. The Image of Aleksandr Nevskiy in Medieval Russia. P. 429.

3. Пештич С.Л. Русская историография XVIII в. Ч. 1. С. 74—77.

4. Шенк Ф.Б. Александр Невский в русской культурной памяти. Святой, правитель, национальный герой. (1263—2000) / Авторизованный пер. с нем. Е. Земсковой и М. Лавринович. М., 2007. С. 162, прим. 5.

5. Полное собрание законов Российской Империи с 1649 г. (далее — ПСЗ). Т. III. 1689—1699. СПб., 1830. С. 116.

6. См.: Хитров М. Святой благоверный великий князь Александр Невский [(подробное жизнеописание)]. Л., 1992. С. 246—247.

7. Стецюра Т.Д. Святой благоверный князь Александр Невский // Александр Невский: государь, дипломат, воин. М., 2010. С. 232.

8. Рубинштейн Н.Л. Русская историография. СПб., 2008. С. 64.

9. См.: Феофан (Прокопович). Сочинения / Под ред. И.П. Еремина. М.; Л., 1961. С. 99—100.

10. Сурмина И.О. Александр Невский в русской дореволюционной историографии // Историографический сборник: Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 20. Саратов, 2002. С. 4.

11. Стецюра Т.Д. Святой благоверный князь Александр Невский. С. 235.

12. Духовное завещание генерал-фельдмаршала графа Б.П. Шереметева // Русский архив. 1875. № 1. С. 87.

13. Павленко Н.И. Петр Великий. М., 1994. С. 535.

14. Пушкарев И. Описание Санкт-Петербурга и уездных городов Санкт-Петербургской губернии. СПб., 1839. С. 130; Рункевич Г.С. Александро-Невская лавра. 1713—1913. СПб., 1913. С. 7—8.

15. Рункевич Г.С. Александро-Невская лавра. С. 255.

16. Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания Российской империи (далее — ПСП). Т. III. 1723. СПб., 1875. С. 101—103.

17. ПСП. Т. III. С. 108—110.

18. Подробно см: Юрнал Владимирского Рождественного монастыря архимандрита Сергия (с 14 июля по 1 октября 1723 г.) // Описание документов и дел, хранящихся в архивах Святейшего Синода. Т. III (1723 г.). СПб., 1878. Стб. CXXXI—CLII.

19. Там же.

20. Юрнал Владимирского Рождественного монастыря архимандрита Сергия (с 14июля по 1 октября 1723 г.) // Описание документов и дел, хранящихся в архивах Святейшего Синода. Т. III (1723 г.). Стб. CL—CLII.

21. Там же. Стб. CXCV.

22. ПСП. Т. III. С. 217; ПСП. Т. IV. 1724—1725 января 28. СПб., 1876. С. 176.

23. ПСП. Т. IV. С. 148.

24. Квливидзе Н.В. Иконография Александра Невского // Александр Невский: государь, дипломат, воин. С. 275—279.

25. Бегунов Ю.В. Образ Александра Невского в станковой живописи XVII в. С. 317—319.

26. Иконописный подлинник новгородской редакции по Софийскому списку конца XVI в. с вариантом из списков Забелина и Филимонова. М., 1873. С. 46, прим. 2.

27. Бегунов Ю.В. Образ Александра Невского в станковой живописи XVII в. С. 313—314.

28. Об этой фреске в одной из работ вскользь упомянул А.И. Рогов, почему-то отметив, что Александр «изображен на этой фреске как мудрый князь с мечом в руках (? — Авт.)» (Рогов А.И. Александр Невский и борьба русского народа с немецкой феодальной агрессией в древнерусской письменности и искусстве // «Дранг нах Остен» и историческое развитие стран Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы / Отв. ред. В.К. Волков. М.; Л., 1966. С. 54). На самом деле, меча в руках святого нет, а его более тесную связь с ипостасью светского правителя подчеркивает только цвет плаща, о чем будет сказано чуть ниже.

29. О Д.Г. Плеханове см., напр.: Никитина Т.Л. Традиционное и индивидуальное в монументальных росписях Дмитрия Григорьева Плеханова // X научные чтения памяти И.П. Болотцевой: Сб. статей. Ярославль, 2006. С. 33—40.

30. Перцев Н.В. Древние фрески Вологды // Баниге В.С., Перцев Н.В. Вологда. М., 1970. С. 49.

31. Регинская Н.В., Цветков С.В. Благоверный князь православной Руси — святой воин Александр Невский. СПб., 2010. С. 247.

32. Шенк Ф.Б. Александр Невский в русской культурной памяти... С. 136.

33. Берхгольц Ф.-В. Дневник камер-юнкера Фридриха-Вильгельма Берхгольца (1721—1725) (Окончание) // Юность державы. М., 2000. С. 246—249.

34. Феофан (Прокопович). Сочинения. С. 106.

35. Берхгольц Ф.-В. Дневник... С. 247—249.

36. ПСП. Т. IV. С. 188.

37. См., напр.: Бужинский Г. Проповеди Гавриила Бужинского (1717—1722). Историко-литературный материал из эпохи преобразований. Юрьев, 1901. С. 505, 512—527.

38. О Гаврииле Бужинском подробно см.: Бландов А.А. К биографии епископа Гавриила Бужинского // Христианское чтение. 2013. № 1. С. 1—17.

39. О составлении Службы см.: Бландов А.А. Проблема авторства благодарственной службы на воспоминание Ништадтского мира и перенесения мощей святого благоверного князя Александра Невского в Санкт-Петербург // Александр Невский и Ледовое побоище. Материалы научной конференции. С. 150—154.

40. См.: Месяца аугуста 30 дня. Служба благодарственная Богу в Троице Святей славимому на воспоминание заключенного мира между Империею Российскою и короною Свейскою. В той же день празднуется и перенесение мощей святого благоверного великого князя Александра Невского: [текст]. СПб., 1725.

41. ПСП. Т. IV. С. 248.

42. Стецюра Т.Д. Святой благоверный князь Александр Невский. С. 240—241.

43. См.: Шенк Ф.Б. Александр Невский в русской культурной памяти...

44. См.: Бегунов Ю.К. Древнерусские традиции в произведениях первой четверти XVIII в. об Александре Невском // ТОДРЛ. Т. XXVI. Л., 1971. С. 76.

45. ПСП. Т. VI. С 8 мая 1727 г. по 16 января 1730 г. СПб., 1889. С. 80.

46. Смирнов В.Г. Феофан Прокопович. М., 1994. С. С. 89—90, 93.

47. См.: ПСП. Т. VII. С 19 января 1730 г. по 23 декабря 1732. СПб., 1890. С. 152—153; ПСЗ. Т. VIII. 1728—1732. СПб., 1830. С. 324—325.

48. ПСП. Т. VII. С. 180.

49. Müller G.F. Leben des heiligen Alexandri Newsky. Aus russischen ungedruckten Nachrichten zusammengetragen und mit Zeugnissen auswärtiger Geschichtsschreiber bestätigt. Mit einer geschichtlichen Tafel des hl. Alexander Newsky//Sammlung russischer Geschichte. 1732. Bd. 1. S. 281—314. Разбор данной статьи был осуществлен Ф.Б. Шенком (Шенк Ф.Б. Александр Невский в русской культурной памяти... С. 149—152).

50. О ежегодных крестных ходах в столице империи см.: Стецюра Т.Д. Святой благоверный князь Александр Невский. С. 241—242. В 2013 г. традиция крестного хода на память св. Александра Невского в Санкт-Петербурге была возрождена.

51. См.: Бассевич Г.-Ф. Записки графа Бассевича, служащие к пояснению некоторых событий из времен царствования Петра Великого // Юность державы. С. 424.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница