Георгий Николаевич Караев. Комплексная экспедиция по уточнению места Ледового побоища 1242 г.

Продолжением начатых Э.К. Пакларом и М.Н. Тихомировым полевых изысканий стало осуществление научно-исследовательского мероприятия, которое в советской исторической науке, пожалуй, не имело прецедентов. Речь идет о Комплексной экспедиции по уточнению места Ледового побоища 1242 г., организованной во многом по инициативе того же Г.Н. Караева и возглавляемой им Военно-исторической секции Дома ученых, выступившей с соответствующей инициативой. Научные результаты экспедиции были опубликованы в специально изданном сборнике, который также сопровождался подборкой научных статей, содержащих исчерпывающую историографию вопроса и анализ источников¹. Значение сделанных тогда выводов, несмотря на частые попытки поколебать их, сохраняет актуальность до настоящего времени, поскольку контраргументы оппонентов Г.Н. Караева основаны не на сопоставимых по масштабности и технической оснащенности изысканиях, а на «логичных» утверждениях, которые можно легко принять, но и также просто опровергнуть. Хотя еще более легким многим представляется возможность выдвинуть новую, такую же «легкую» версию.

Однако прежде, чем приступить к рассмотрению истории ставшей эпохальной экспедиции, следует чуть подробнее остановится на биографии ее организатора и его трудах в других областях исторического знания. Изучение данных вопросов позволит не только лучше представить личные качества Г.Н. Караева, но и поможет полнее понять специфику его научных интересов и причины обращения к тематике победы Александра Невского на Чудском озере.

Конечно, имя генерала Г.Н. Караева в историографии известно, прежде всего, как исследователя Ледового побоища 1242 г., но следует учитывать, что он был также автором ряда научных, военно-научных и научно-популярных работ по истории Первой мировой, Гражданской, Советско-финляндской и Великой Отечественной войн². Нельзя сказать, что его научное творчество вовсе оказалось невостребованным, но полное и систематическое представление о его наследии в отечественной историографии отсутствует.

Генерал-майор Георгий Николаевич Караев (1891—1984) — человек с богатой, а порою и загадочной на события судьбой. Он родился в Петергофе в семье выходца из Северной Осетии, героя сербско-турецкой и русско-турецкой войн, Георгиевского кавалера Дудура (Николая) Караева (f 1919) и дворянки Ольги Николаевны Гуляевой. Окончил с золотой медалью гимназию в Санкт-Петербурге (1910 г.), Павловское военное училище (1912 г.), откуда был выпущен подпоручиком. С 1914 г. находился на фронте Первой мировой войны, был тяжело контужен, по некоторым данным — дважды³. В 1918 г. вступил в Красную Армию⁴. В годы Гражданской войны Георгий Николаевич занимал различные должности: заведовал оружейным складом полка, был начальником полковой школы, командиром батальона, начальником оперативного штаба 12-й и 13-й армий Южного и Кавказского фронтов.

Начало его научно-литературной деятельности связано со встречей с М.В. Фрунзе, когда в 1924—1925 гг. он стал слушателем Высших офицерских курсов «Выстрел». Вот как сам Г.Н. Караев описывает эту знаменательную для него встречу. «"Вы хорошо справились с задачей, — сказал М.В. Фрунзе. — Даже, можно сказать, отлично (речь идет о специальной статье для военного журнала, заказанной ему Фрунзе. — Авт.). Мой Вам совет — учитесь всему, что Вам преподадут на 'Выстреле', — это для Вас необходимо. Вместе с тем, пишите. У Вас безусловные к тому задатки. Если надо будет, помогу". В том же 1924 г. статья ("Методика строевой подготовки". — Авт.) Георгия Николаевича была напечатана в "Военном вестнике" — она послужила своеобразной путевкой в его последующую публицистическую, а затем и литературную деятельность. И вручил ему эту путевку Михаил Васильевич Фрунзе»⁵.

После окончания курсов, с учетом его базового образования, а также прекрасного владения не только оружием, но и ораторским искусством, Г.Н. Караев был направлен начальником батальона Высшей политической школы ПВО им. Ф. Энгельса с совмещением преподавательской работы. С 1931 по 1932 гг. он — начальник штаба школы, а в последующее время успешно ведет преподавательскую работу в различных военных учебных заведениях.

Гражданской войне Г.Н. Караев, пожалуй, посвятил большинство своих работ. Они были чрезвычайно разноплановые: от туристическо-экскурсионной направленности до книг и статей «оперативно-тактического» содержания. В начале 1930-х гг. им были опубликованы популярные работы, посвященные в основном военно-туристическому делу, которому тогда уделялось большое внимание со стороны государства: «По пятам Юденича. Военно-туристические маршруты по окрестностям Ленинграда» (Л., 1931); «По следам Гражданской войны на Севере и Северо-Западе» (Л.; М., 1932. 104 с.). Работа «По пятам Юденича» включала «Краткий очерк событий», «Планы проведения экскурсий» и базировалась как на опубликованных источниках, так и на имевшейся уже в то время литературе, список которой был аннотирован.

Книга «По следам Гражданской войны на Севере и Северо-Западе» была уже более расширенного содержания и включала в себя следующие очерки: «Разгром армии Юденича в 1919 г.», «Северная интервенция в 1918—1919 гг.», «Белофинская авантюра в Карелии зимой 1921—1922 гг.». В свою очередь, каждый из них содержал в себе исторический очерк («Краткий очерк событий») и «Маршруты по местам боев». Такие структура и исследовательско-практический аспект, конечно, были политически актуальными и одобрялись современниками, и один из них — В.В. Беспамятнов — писал в предисловии: «Книжка тов. Караева "По следам Гражданской войны" представит безусловный интерес для пролетарского туриста. Изучить героическую борьбу не только по документам, но и путем личного посещения всех мест, где разыгрывались основные действия этой борьбы, посмотреть, как меняется лицо страны, как и сейчас побеждает пролетариат, наново ее переделывающий, оказать содействие быстрейшему выполнению этой задачи, использовав свое посещение для обмена опытом с местными организациями, — вот что рекомендует тов. Караев в своей книжке читателю — пролетарскому туристу». Заканчивается предисловие такими словами: «Первое издание этой интересной и полезной книги разошлось буквально в течение нескольких дней. Это говорит о том, что книга с большим удовлетворением встречена массой пролетарских туристов и читателей-трудящихся, интересующихся недавней историей Гражданской войны на Севере и Северо-Западе»⁶.

В те же годы последовала целая серия брошюр обобщающего теоретико-практического характера, выходивших в издательстве «Физкультура и туризм»: «Военизированные путешествия» (М.; Л., 1932. 56 с.); «Турист — военный разведчик» (М., 1932. 142 с.); «Турист — военный топограф» (М., 1933. 181 с.); «Турист — снайпер» (М., 1933. 200 с.).

В свою очередь, главной для творчества Г.Н. Караева оставалась тема обороны Петрограда в 1919 г. В конце 1930-х гг. им публикуются книги: «Борьба за Красный Петроград (1919 г.)» (М., 1938. 88 с.) и «Разгром Юденича в 1919 г.» (М., 1940. 236 с.). В аннотации к первой книге (вышедшей в Воениздате в серии «Военно-историческая библиотека») написано, что «книга представляет собой военно-политический очерк, рисующий героическую оборону Красного Питера в 1919 г. Книга рассчитана на широкие круги командного и начальствующего состава РККА»⁷.

Окончательное осмысление и обобщение этой темы пришлось уже на послевоенный период. Это книга «В боях за Петроград. Разгром Юденича в 1919 г.» (М., 1951. 239 с.), подведшая итог занятий Г.Н. Караева данной темой, и, наконец, в виде сжатого переработанного очерка она появляется в соавторской (с Ю.Н. Яблочкиным и Т.И. Воробьевым) книге «По местам боевой славы: Ленинград и Ленинградская область» (Л., 1962. 467 с.), где Г.Н. Караеву принадлежат очерки «Боевое крещение» и «Оборона Красного Петрограда».

В предвоенные годы Г.Н. Караев попробовал свои силы и собственно на литературном поприще. Написанный им совместно с известным писателем и знаменитым знатоком истории Санкт-Петербурга—Петрограда — Ленинграда Л.В. Успенским роман «Пулковский меридиан» (М.; Л., 1939. 436 с.) тоже был посвящен событиям Гражданской войны, истории защиты Красного Петрограда и его окрестностей от белогвардейцев. В нем много вымышленных действующих лиц, но есть и реальные исторические персонажи. Например, роман начинается с секретного совещания 7 апреля 1919 г. в Гельсингфорсе, в котором участвуют генерал Маннергейм, командующий войсками «дружественной» Эстонии генерал Лайдонер и генерал Юденич.

Чрезвычайно любопытны и обширные приложения, в предисловии к которым написано: «В этой книге выдумано мало. О больших событиях, описанных в ней, авторы старались рассказать именно так, как они протекали на деле... Может быть, многим читателям захочется узнать: что же в этой книге исторически достоверно? В этом приложении авторы решили сделать к некоторым главам книги ряд наиболее важных дополнений, которые они сочли полезными и интересными для читателей»⁸. Многие дополнения являются откликами на внутрипартийную борьбу, отсюда указания на выдающуюся роль в тех или иных событиях Ленина и Сталина со ссылками на «Краткий курс ВКП(б)», как и, наоборот, отрицание каких-либо положительных действий со стороны председателя Петросовета Зиновьева⁹.

Много лет спустя Г.Н. Караев вновь обратится к событиям революции и Гражданской войны, но уже в форме воспоминаний и художественно-публицистического изложения. В изданном Домом ленинградских ученых «Сборнике докладов военно-исторической секции» (№ 2) за 1959 г. будут опубликованы «Из моих воспоминаний (1917—1919 гг.)», а в 1989 г. выйдет его книга «Становление», в которой тоже найдется место для описания этих эпохальных событий.

Творящаяся на его глазах история сама предлагала Г.Н. Караеву темы для новых работ. Тематика Финляндии, ранее присутствовавшая на страницах «По следам Гражданской войны на Севере и Северо-Западе» и «Пулковского меридиана», стала как никогда актуальной в конце 1930-х гг. И ученый откликнулся на нее, уже в 1941 г. выпустив книгу «Разгром белофинского плацдарма. 30 ноября 1939 г. — 13 марта 1940 г.» (Л., 1941. 160 с.). Она стала одной из первых работ (если не самой первой), посвященных событиям только что прошедшей Советско-финляндской войны. Издана она была в Лениздате, следовательно, предназначалась для широкого круга читателей.

В годы Великой Отечественной войны Г.Н. Караев был в рядах защитников Ленинграда. После войны, будучи уже генералом (звание генерал-майора ему присвоят в 1949 г.), он работал начальником кафедры истории военного искусства Военно-транспортной академии¹⁰. С 1955 г. находился в отставке. На протяжении своей службы был награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, медалями «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией» и другими. Г.Н. Караев был, как видно, человеком могучего творческого темперамента, и даже уйдя в 64-летнем возрасте в отставку, он и не подумал «уходить на пенсию»¹¹.

В послевоенное время Г.Н. Караев обращается уже к теме Великой Отечественной войны. Он пишет ряд научно-популярных книг для детгизовской серии «В помощь школьнику»: «Битва под Москвой. Разгром немецко-фашистских войск зимой 1941/1942 гг.» (М.; Л., 1951. 124 с.), «Оборона Севастополя (Военно-исторический очерк)» (Л., 1956. 152 с.).

Отдельная тема — блокада Ленинграда. В 1960 г. у Г.Н. Караева выходит Военно-исторический очерк «Героическая оборона Ленинграда», а ранее (1955 г.) издается написанный вновь с Л.В. Успенским объемистый роман «60-я параллель» (Л., 1955. 728 с.; серия «Библиотека приключений и научной фантастики»). Основная тематика — Великая Отечественная война на подступах к Ленинграду и сам осажденный город. Роман написан со знанием множества исторических, географических и топографических деталей, столь характерных для всего творчества Г.Н. Караева. Действия лета 1941 — весны 1942 гг. происходят не только в Ленинграде (Петроградская сторона, Новая деревня, Удельная, Кронштадт и др.), но и под Лугой, и за Вырицей, в Павловске и Дудергофе, на Ладожском озере («Дорога жизни»), упоминается и Гдовское шоссе. Зримой чередой проходят советские пионеры и комсомольцы, ученые, хозяйственные и партийные работники, партизаны, военнослужащие, но также и враги — предатели, немецкие шпионы и диверсанты. «Многие герои "Пулковского меридиана" перешли в "Шестидесятую параллель", но рядом с ними действуют и другие, новые герои... События "Шестидесятой параллели" развертываются... там же, где 22 года тому назад развертывались события "Пулковского меридиана"»¹². Таким образом, можно сказать, что роман «60-я параллель» — крупное художественное полотно трагического военного времени, посвященное мужеству и стойкости ленинградцев.

И уже после смерти Г.Н. Караева была опубликована книга — роман-хроника «Становление» (Орджоникидзе, 1989)¹³, в которой он художественно, но следуя фактической канве событий, описывает первую войну, в которой ему довелось участвовать, — Первую мировую. Этой книгой и замыкается творческий путь Г.Н. Караева, создавшего, по сути, эпопею войн России в XX в.

Заинтересованность военной тематикой привела Г.Н. Караева в Ленинградский Дом ученых, где в начале 1950-х гг. работала секция коллекционеров, при которой осуществляла свою деятельность военно-историческая группа. Состояла она преимущественно из военных лиц, либо уже оставивших действительную службу, либо продолжавших ее. В июне 1954 г. руководством Дома ученых был поставлен вопрос о преобразовании этой группы в полноправную секцию, что ее участники заслужили своей научной и организационно-просветительской работой¹⁴. В течение лета было сформировано бюро новой секции и избран ее председатель¹⁵. Им и стал генерал-майор Г.Н. Караев¹⁶. Ранее он иногда посещал заседания группы, выступая по разным вопросам, но с его приходом секция стала работать более организованно и упорядоченно.

Среди прочих многочисленных тем еще в 1953 г. на одном из заседаний группы возникла и тема Ледового побоища. Согласно постоянно заполнявшемуся листку «Краткие сведения о проведенном мероприятии», 13 декабря 1953 г. с сообщением «Ледовое побоище (новая реконструкция)» выступил М.В. Люшковский. На заседании группы присутствовало 11 человек, из них членов Дома ученых — 3 человека. В обязательном отзыве о проведенном мероприятии ответственный дежурный (Б.А. Вилинбахов) записал, что «реконструкция отличалась от прежней большим количеством фигурок и созданием рельефа местности»¹⁷.

Почти через год, на заседании бюро военно-исторической секции 8 октября 1954 г., при утверждении плана работы на ноябрь и декабрь, на 1 ноября было поставлено сообщение В.Б. Вилинбахова «К вопросу о Ледовом побоище в I томе "Очерков истории СССР" АН СССР. М., 1953»¹⁸. Сохранился протокол заседания секции (№ 8 от 1 ноября 1954 г.). Сообщение вызвало большой интерес, о чем свидетельствует количество присутствовавших-51 человек. Председательствовал Л.Н. Пунин, секретарем был Б.А. Вилинбахов. В повестке дня вторым пунктом значилось выступление В.Б. Вилинбахова в такой формулировке — «К вопросу о трактовке Ледового побоища в I томе "Очерков истории СССР" изд. АН СССР. М., 1953»¹⁹. Он делает сообщение, «иллюстрируя его схемой и диапозитивами»²⁰.

После доклада были заданы вопросы: «Были ли попытки археологическим путем определить место Ледового побоища?» (А.А. Ксенофонтов); «Какова была численность участвовавших в побоище русских?» (Матвеев); «Приводит ли т. Пашуто ссылки на летописные источники?» (Г.Б. Карамзин).

«Археологических исследований не производилось, — отвечал на первый вопрос В.Б. Вилинбахов. — Мысль о производстве таковых была у Артиллерийского Исторического музея в 1941 г. и через некоторое время после Отечественной войны, но практического осуществления не получила»²¹. На второй и третий вопросы ответы были следующие: «По летописным источникам численность русских войск неизвестна. В последних исторических работах обычно указывается цифра 25—30 тыс. чел., но она недостоверна. На летописные источники тов. Пашуто ссылается только один раз (на Первую Новгородскую летопись)».²²

После ответов на вопросы перешли к прениям. Состоявшееся обсуждение показало серьезную заинтересованность присутствовавших в обсуждаемом вопросе. Ученые в основном поддержали критику В.Б. Вилинбаховым положений В.Т. Пашуто. Иногда реакция участников дискуссии была даже слишком резкой. Так, выступивший первым П.П. Юревич сказал: «Нужно, прежде всего, отметить, что летописями для выводов и обобщений по Ледовому побоищу пользоваться нельзя, так как в них об этом сражении имеется буквально несколько строк. В своей работе тов. Пашуто исходил из собственных умозаключений, в которые сам уверовал и принял за аксиому. И это, конечно, выглядит неприглядно»²³.

Несколько смягчить такую критику и даже защитить В.Т. Пашуто попытался присутствовавший на заседании И.П. Шаскольский — заметная фигура советской исторической науки того времени. Заметив, что ему «хорошо знаком характер этой работы и люди, ее составлявшие», он продолжил: «Автор критикуемого Вами раздела тов. Пашуто является одним из наиболее крупных современных советских историков. Прослушанное нами сообщение весьма наглядно и рельефно показывает очень распространенную беду наших гражданских историков — незнание специфики военной истории. Вполне ясно, что тов. Пашуто, работая над описанием Ледового побоища, многих положений не знал и со многими не счел нужным считаться. Гражданские историки стремятся придерживаться правильного изображения социально-политического значения того или иного события, не уделяя внимания отдельным частностям вопроса...²⁴ Что касается данной работы, то... автор... разрешил себе ряд предположений, в ряде случаев выдавая их за аксиому»²⁵. Завершая свое выступление в прениях, И.П. Шаскольский отметил: «Вопрос о месте Ледового побоища может быть все же разрешен. Сейчас историки в основном склоняются к точке зрения эстонского историка Паклара, который установил, что по р. Эмбах, Чудскому озеру и р. Желча проходил путь из Дерпта в Новгород²⁶. Это заставляет думать, что сражение происходило именно на этом пути, вероятнее всего, около устья р. Желча»²⁷.

В полемику с И.П. Шаскольским вступил Л.Н. Пунин: «Я должен сказать, что в вопросе о Ледовом побоище военные историки путают не меньше гражданских. Все послевоенные военно-исторические работы дают самые различные толкования и места боя, и путей движения противников, и их боевого порядка... И в некоторых кругах существуют странные точки зрения по этому вопросу. Так, например, на одном из заседаний военно-исторической секции Дома офицеров один из генералов мне заявил, что, мол, какое дело коммунистическому обществу до того, где произошло Ледовое побоище?»²⁸

В заключительном слове В.Б. Вилинбахов остановился, в частности, на проблеме места битвы 1242 г. «О месте Ледового побоища могут быть различные предположения, — сказал он. — О них я докладывал. Ни одно из них нельзя принять за аксиому. Я лично считаю, что правильнее всех определение академика Тихомирова. Все приводимые им доказательства звучат весьма убедительно»²⁹.

По результатам слушаний было принято единогласное решение:

«1. Одобрить заслушанное сообщение и присоединиться к мнению докладчика. 2. Рекомендовать докладчику переработать сообщение в статью и послать в один из исторических журналов. 3. Протокол данного обсуждения послать в Институт истории АН СССР»³⁰.

Чуть позже, 26 января 1955 г., когда на заседании бюро секции слушали сообщение «о выделении докладов, из числа прочитанных на заседаниях секции, для помещения в Сборнике Ленинградского Дома ученых», в списке «намеченных» и представленных «на утверждение членов секции на ближайшем заседании» стоял и доклад В.Б. Вилинбахова³¹.

Сообщение В.Б. Вилинбахова и последующее обсуждение, видимо, имели определенное влияние на дальнейшую работу секции в этом направлении. Так, в протоколе от 24 декабря 1954 г. мы находим такую запись: «9. Слушали: О мероприятиях по установке мест Ледового побоища (1242 г.) и Раковорской битвы (1268 г.). 9. Постановили: Для проведения необходимых подготовительных мероприятий выделить комиссию в составе: Г.Н. Караева, Н.С. Харламповича и В.Б. Вилинбахова. Комиссии результаты своей работы доложить бюро секции не позднее 15 февраля 1955 г.»³².

В положенные сроки проделать намеченную работу не удалось, но, видимо, появились новые идеи и возможности их продвижения. Во всяком случае, протокол от 25 февраля 1955 г. свидетельствует о предполагаемом отъезде Г.Н. Караева в конце первой декады марта на две недели в Москву³³, где он хотел встретиться с человеком, у которого рассчитывал найти понимание. Этим человеком был М.Н. Тихомиров.

А 25 марта члены бюро секции уже слушали «сообщение Г.Н. Караева о выполнении поручения секции в Москве»³⁴. «В Москве, — отчитывался он, — я вел переговоры с академиком Тихомировым об исследовании места Ледового побоища... Академик Тихомиров дал согласие принять участие в экспедиции и приехать на обсуждение этого вопроса, помочь продвинуть этот вопрос в Президиум АН, перед которым надо возбудить ходатайство. Длительность работы экспедиции — 2—3 недели».

Как мы видим, первоначально планировавшиеся сроки экспедиции были очень скромными — менее месяца. Однако уже из состоявшегося тогда обсуждения практических вопросов следует, что Г.Н. Караев явно рассчитывал на бо́льшую продолжительность. Именно поэтому в ходе беседы он говорил М.Н. Тихомирову: «Надо просить об освобождении служащих, принимающих участие в экспедиции, на это время от служебных обязанностей, о выделении машины повышенной проходимости, лимитов горючего на 3 машины, катера или мотолодки, 1 водолаза, 2 человек обслуживающего состава, не считая шоферов»³⁵.

В постановлении заседания бюро секции было отмечено, что необходимо «приветствовать согласие академика Тихомирова и пригласить его на обсуждение. Письмо в АН СССР и доклад возложить на редакционную комиссию секции». Кроме того, решили «благодарить Г.Н. Караева за проведенную работу»³⁶.

Удостоверение, данное Г.Н. Караеву Институтом истории материальной культуры

8 апреля в бюро секции обсуждается проект письма о содействии изысканиям места Ледового побоища. После чтения Н.С. Харламповичем текста были заданы вопросы. Так, А.И. Любимов поинтересовался: «Изыскания связаны с подводными работами. Будет ли возможность во Пскове пригласить водолазную партию?» Ответ Г.Н. Караева носил обобщающий характер: «Мы обращаемся в Президиум Академии наук, чтобы он ходатайствовал. Где возьмут денежные и технические средства — дело Президиума». Н.Н. Пунин спросил: «Упомянут ли Тихомиров в письме?» «Да, — ответил Н.С. Харлампович, — в письме просим освободить его от основной работы на время экспедиции». Ряд вопросов имел организационно-бюрократический характер³⁷.

Работа все более и более приобретала практическую направленность. Это подтверждают и отдельные записи постоянно ведущихся протоколов заседаний. Так, при обсуждении в мае 1955 г. «перспективного плана работы на 1955—1956 гг.» Н.С. Харлампович предлагал «включить доклад о результатах раскопок на Чудском озере»³⁸. А 30 марта 1956 г. профессор Горшков «изъявил желание помочь секции в определении места Ледового побоища»³⁹.

Баталии в секции разворачивались и на теоретическом фронте. 24 и 31 октября, 27 декабря 1955 г. прошли дискуссии, начало которым положило выступление Д.Е. Скородумова «О методике использования источников при военно-историческом исследовании». В нем были затронуты и вопросы, связанные с изучением Ледового побоища, по сути, продолжившие проблемы, поднятые год назад В.Б. Вилинбаховым⁴⁰. Причем, особый интерес у участников состоявшейся затем дискуссии вызвала тема рыцарского построения «свиньей». В выступлениях в прениях В.М. Выдрина, Судакова, П.П. Юревича, А.И. Любимова и особенно А.А. Энгельке был произведен тщательный Военно-исторический разбор тактики и стратегии битвы на Чудском озере⁴¹.

Нет сомнений, что и эта дискуссия способствовала осуществлению плана нового полевого изучения обстоятельств Ледовой битвы, и хотя добиться немедленной организации полноценной экспедиции под эгидой АН СССР сразу не удалось, летом 1956 г, состоялась первая поездка Г.Н. Караева на место предполагаемых экспедиционных работ, проходившая в рамках деятельности военно-исторической секции ЛДУ⁴².

Поездка началась 13 июля 1956 г. Для того чтобы получить необходимую помощь на месте, Г.Н. Караев имел с собой ряд официальных бумаг рекомендательного характера. Одной из них было удостоверение, подписанное и. о. заведующего Ленинградским отделением Института истории материальной культуры АН СССР В.Ф. Гайдукевичем. В нем перечислялись имена членов группы, совершавшей под руководством Г.Н. Караева «полевой выезд в район Псковского и Чудского озер для производства разведки в целях уточнения места Ледового побоища в 1242 г.» (Н.С. Харлампович, О.Г. Караев и А.Н. Кирпичников⁴³), и содержалась «просьба к местным советским организациям оказать тов. Караеву Г.Н. содействие в успешном завершении предпринятой им поездки»⁴⁴. Помимо этого, у руководителя экспедиции имелись два письма В.Ф. Гайдукевича, датированные тем же днем, что и удостоверение, и имевшие идентичный с ним исходящий номер (от 27 июня 1956 г., № 308-6). Адресатом одного из них был председатель Псковского областного исполнительного комитета⁴⁵, другое предназначалось директору Псковского краеведческого музея⁴⁶. В обоих документах содержалась та же просьба: помочь участникам поездки.

Вышеизложенное позволяет утверждать, что именно энтузиазм людей, сплотившихся вокруг Военно-исторической секции ЛДУ, стал отправной точкой для организации в будущем крупной экспедиции. Следовательно, не имеют под собой оснований те версии, согласно которым здесь имелись какие-то иные, скрытые мотивы. Так, например, высказывались даже предположения, что особый масштаб мероприятиям, развернутым АН СССР, был придан благодаря инициативе спецслужб, стремившихся противопоставить вновь обнаруженные научные факты сомнениям, которые якобы высказывались в западной печати (называется П. Рорбах) по поводу реальности Ледовой битвы⁴⁷.

К скептицизму П. Рорбаха мы еще вернемся, сейчас же отметим, что этому предположению противоречат приведенные выше документы, которые хотя и имеют вид официальных, но, очевидно, были составлены благодаря личным научным связям Г.Н. Караева и носили сугубо рекомендательный характер, содержа в себе просьбу помочь. О том же свидетельствует и дневник поездки 1956 г. в район Ледового побоища, который вел Г.Н. Караев. Средством передвижения для ее участников первоначально стал личный автомобиль Н.С. Харламповича, а затем, когда машина сломалась, передвигаться пришлось без нее: из Тарту до Мехикормы Г.Н. и О.Г. Караевы добирались по Чудскому озеру регулярным рейсом теплохода (Н.С. Харлампович, починив автомобиль, вернулся в Ленинград).

Энтузиазм исследователей был неиссякаем, но не меньшими энтузиастами были и многие другие окружавшие их люди, небезразличные к прошлому нашей страны, ее истории и культуре, а потому стремившиеся оказать всемерную помощь. Например, еще в Пскове местная просвещенная общественность оказывала необходимое содействие в виде консультаций. Для нового плавания по Чудскому озеру отец и сын Караевы получили в Мехикорме от председателя сельсовета рыбачью лодку с мотором, на которой они и переправились на восточный берег⁴⁸. Причина этого кажется очевидной: образ Александра Невского по-прежнему был частью общественной культурно-исторической памяти. Об этом свидетельствовали и собранные в ходе экспедиции легенды о якобы имевших место захоронениях его павших в сражении воинов в Самолве и Чудской Руднице⁴⁹, и т. д.

Сама поездка 1956 г. носила ознакомительный характер. Г.Н. Караев опросил местных жителей, уточнил данные по поводу проведенных исследований, узнав у вдовы Э.К. Паклара, жившей в Тарту, об обстоятельствах написания статьи ученого о Ледовом побоище и расспросив сотрудников Псковского музея (И.Н. Ларионова, Л.А. Творогова и др.) о достоверности информации, приведенной М.Н. Тихомировым⁵⁰. Среди прочего, он выяснил, что, несмотря на имевшиеся сообщения в печати, ЭПРОН (Экспедиция подводных работ особого назначения) перед войной так и не приступила к поискам следов Ледового побоища на Чудском озере, поскольку несовершенство применяемых технологий делало эти поиски заведомо неудачными⁵¹.

Вернувшись в Ленинград, Г.Н. Караев обобщил результаты поездки и изложил их в нескольких докладах. Один из них был сделан в октябре 1956 г. на заседании Военно-исторической секции ЛДУ⁵², — интерес ее участников к победе Александра Невского на Чудском озере к тому времени приобрел уже вполне устойчивый характер. Что касается содержания его выступления, то автор в общих чертах проинформировал присутствующих о своей поездке и сообщил, что не подтвердились некоторые сведения, содержащиеся в статье М.Н. Тихомирова. Аналогичный материал был представлен Г.Н. Караевым на заседании историко-географической комиссии Всесоюзного географического общества, состоявшемся в феврале 1957 г.⁵³, куда он также получил приглашение выступить. Помимо этого, Г. Н, Караев опубликовал свои предварительные выводы в одном из авторитетнейших научных изданий — «Трудах отдела древнерусской литературы» при Пушкинском Доме⁵⁴.

Итак, были серьезные основания надеяться, что уже в 1957 г. к берегам Чудского озера отправится должным образом снаряженная экспедиция, имеющая возможность опереться на авторитет Академии наук. Однако выполнить задуманное тогда не удалось. Тем не менее, большой «паузы» не возникло. Г.Н. Караев позаботился о продолжении сбора материала (об этом чуть ниже); помимо этого, в 1957 г. ему довелось поучаствовать в еще одном очень важном мероприятии по увековечиванию памяти о другой победе Александра Невского — на невских берегах в 1240 г.

Примечательно, что 1950-х гг., когда значение деятельности Александра Невского для отечественной истории в СССР никем не ставилось под сомнение и образ князя был важной составляющей исторической памяти соотечественников, места этих двух битв — Невской битвы и Ледового побоища — по сути, полей ратной славы России, не были отмечены сколько-нибудь значительными мемориалами. Особенно бросалось в глаза неблагоустроенность территорий, прилегавших к устью Ижоры и территориально входивших в состав крупнейшего мегаполиса, второго по значимости города СССР — Ленинграда. Расположенная здесь церковь святого благоверного и великого князя Александра Невского лежала в руинах: ее закрыли еще в начале 1930-х гг., а в 1941 г. была взорвана колокольня, которую фашисты могли использовать в качестве ориентира для огня артиллерии⁵⁵.

В начале 1960-х гг. В.Г. Козенюк (будущий знаменитый скульптор, автор известных шедевров отечественной культуры, а в то время студент Мухинского училища) случайно, совершая лыжную прогулку, побывал в Усть-Ижоре. Он знал о Невской битве, знал, что судьбоносное сражение произошло именно в этих местах, где волей случая ему довелось оказаться. И тем большее впечатление на молодого человека должны были произвести развалины храма со взорванной колокольней, возведенного когда-то во имя национального героя нашей страны⁵⁶. По словам А.М. Сушко, с которым В.Г. Козенюк поделился воспоминаниями об охвативших его тогда впечатлениях, «несоответствие значимости исторического события не совмещалось в его сознании с той убогой реальностью, что предстала перед его глазами». С тех пор тема Александра Невского стала одной из основных в творчестве скульптора⁵⁷, результатом чего стало создание нескольких скульптурных портретов князя, установленных, в том числе, в Усть-Ижоре и на Кобыльем городище.

Справедливости ради необходимо отметить, что ко времени лыжной прогулки будущего скульптора на месте Невской битвы имелся один весьма скромный монумент, установленный к 250-летию основания Ленинграда, от имени военной общественности города. На протяжении нескольких десятилетий этот памятный знак оставался единственным напоминанием о победе русских войск в 1240 г., если не считать, разумеется, разрушенной церкви. В 1990—2000-х гг. ситуация разительно изменилась: был восстановлен храм, к 300-летнему юбилею города благоустроен берег, появился памятник Александру Невскому, музей — и Усть-Ижора стала притягательным местом для туристов. Установленная же в 1950-х гг. стела даже несколько затерялась среди других монументальных сооружений. Однако нельзя забывать, что именно ее возведение положило начало нынешнему великолепию — созданию ныне существующего мемориального комплекса.

Документы и фотографии, сохранившиеся в архиве Дома ученых им. М. Горького РАН, позволяют показать, каким образом группе энтузиастов, неравнодушных к прошлому своей страны людей, удалось «продавить» установку этого памятного знака в 1957 г.

Непосредственно идея возникла опять-таки среди членов Военно-исторической секции, глава которой за заботами по организации экспедиции на место Ледовой битвы не забыл и об увековечивании памяти о другой великой битве князя Александра — Невской, в том числе в рамках сохранения историко-культурного наследия.

Для этого был выдвинут план установки на ее месте мемориальной доски, что, впрочем, подразумевало под собой и сооружение стелы, ибо без этого доску было бы просто негде закрепить, или, говоря более точно, некуда повесить, поскольку ни одно из близлежащих зданий для этого совершенно не подходило. О реализации данного плана в одной из статей рассказал сам Г.Н. Караев, отметивший, что начинание нашло поддержку Секции военных наук Ленинградского отделения Общества по распространению политических и научных знаний и Академии тыла и транспорта, начальник которой оказал существенную помощь.

Любопытно, что и в этой статье, и в архивных документах речь идет лишь о мемориальной доске, а также о постаменте для нее, хотя сооружение в целом выглядит более масштабно и напоминает скорее памятник, может быть, даже стелу. Представляется, что в данном случае опытный в преодолении бюрократических рогаток Г.Н. Караев сознательно прибегнул к некоторому «приуменьшению» посредством терминологической эквилибристики: «постамент» выглядел в канцелярских бумагах более скромно, а значит, соизволивший наложить на документ положительную визу чиновник брал на себя меньшую ответственность, потому и разрешение на установку можно было «выбить» с меньшими трудностями.

Весной 1957 г. место для доски (и, соответственно, стелы) было согласовано с представителями Архитектурно-планового управления Ленинградского горисполкома, а Усть-Ижорский поселковый совет организовал подготовку площадки посредством проведения некоторых работ по озеленению (были высажены молодые тополя и цветы). Отметим, что местность здесь тогда была весьма открытая и позволяла видеть памятник издалека. Наконец, 20 июля того же года после выполнения необходимых работ доска была установлена⁵⁸.

В упомянутой выше статье Г.Н. Караева дается подробное описание организованных по этому поводу в Усть-Ижоре мероприятий, ставших, по сути, праздником для всего поселка. Предполагалось, что в дальнейшем здесь будет устроен бульвар, поставлены скамейки, а набережная реки станет местом культурного отдыха усть-ижорцев. Отметим, что дата установки стелы была, с одной стороны, приурочена к очередной годовщине Невской битвы (15 июля), а с другой, выбрана так, чтобы этот день приходился на субботу, что позволяло привлечь к торжествам большее количество жителей Усть-Ижоры и учеников местной 404-й школы, которые стали активными участниками открытия памятника. На проходившем в тот день митинге выступили директор этой школы, секретарь ее партийной организации и одна из учениц. Здесь также выступил не названный в статье по имени «представитель Военно-исторической секции».

Едва ли мы ошибемся, предположив, что это был сам Г.Н. Караев, Это подтверждает сохранившийся в архиве Дома ученых протокол заседания Военно-исторической секции от 14 октября 1957 г., на котором ее председатель сообщил о проведенной в Усть-Ижоре работе. На том же заседании было отмечено, что выполнить задуманное удалось «только благодаря настойчивости военной общественности» и, «по существу, без затраты государственных средств». Что касается роли во всех этих мероприятиях Г.Н. Караева, то один из выступавших подчеркнул, что он буквально «вынес на своих плечах» «всю тяжесть [организационной] работы». Помимо этого, большой вклад в продвижение всего проекта внес и И.С. Харлампович. В результате, секция постановила объявить им обоим благодарность.

Благодарность была объявлена также О.Г. Караеву — сыну Георгия Николаевича, снимавшему на фотоаппарат установку доски. Данное указание документа позволяет совершенно точно определить автора соответствующих снимков, сохранившихся в фотоархиве Дома ученых. Им, вне всяких сомнений, был О.Г. Караев, позже участвовавший в начальном этапе организации экспедиции по уточнению места Ледового побоища и безвременно ушедший из жизни.

Вернемся к заседанию Военно-исторической секции. Его участники сразу же наметили дальнейший весьма амбициозный план действий. Предполагалось продолжить начатое, с тем, чтобы «добиться решения правительственных органов об установлении памятника Невской битве, достойного этого в истории нашего народа события», а также выступить с ходатайством перед городскими властями об устройстве в пустующем здании храма филиала Музея истории города.

К сожалению, эти начинания, как и менее крупные проекты (например, написание труда по истории Колпинского района), в то время так и не удалось воплотить в жизнь, а памятный знак со временем просто затерялся среди разросшихся деревьев и общего беспорядка. Такое положение сохранялось длительное время, вплоть до второй половины 1980-х гг., когда в жизни страны и в общественном сознании вновь стали происходить коренные перемены. Но это уже совершенно другая история...

Пауза в подготовке экспедиции под эгидой АН СССР, возникшая в 1957 г., была «заполнена» еще одной инициативой, реализация которой в тех условиях оказалась невозможной. Как следует из недавно введенных в оборот сотрудником «Санкт-Петербургских ведомостей» С.Е. Глезеровым документов, в тот же год Г.Н. Караев и директор Дома ученых С.А. Корольков выступили с инициативой возвращения городу Петрокрепость истинно «петровского» имени — Шлиссельбург. В своем датированном 31 декабря 1957 г. письме, отправленном председателю Ленинградского облисполкома и в областной комитет КПСС, они просили вернуть городу историческое название, измененное в 1944 г. на более «русское». Авторы ссылались на статью, опубликованную 4 июня 1957 г. «Ленинградской правдой» о неправомерности осуществленного в годы войны переименования под красноречивым заголовком «Это сделано непродуманно», и заявляли о собственном желании как военных историков и участников Великой Отечественной войны «присоединить свой голос к голосу общественности»⁵⁹. Эта инициатива была реализована лишь спустя несколько десятилетий — в 1992 г.

Однако за решением этих вопросов Г.Н. Караев не забывал о главном — плане по организации исследовательских работ в районе, который мог быть обозначен как место Ледового побоища. По сути, на основе его собственной частной инициативы в апреле 1957 г, была сделана аэрофотосъемка Чудского озера⁶⁰ (по сообщению Т.Ю. Тюлиной, сделать это удалось благодаря личной дружбе Г.Н. Караева с командующим Ленинградским военным округом). Тогда же он обратился за помощью к администрации Ленинградского гидрометеорологического института, где произошло его знакомство с Т.Ю. Тюлиной, не только выполнившей в дальнейшем значительный объем работ по гидрологическим изысканиям, но и ставшей одной из организаторов исследований, иногда даже замещавшей Г.Н. Караева во время его отлучек. Именно с ее помощью к участию в экспедиции был привлечен учитель одной из московских школ А.С. Потресов, под руководством которого были выполнены несколько переходов на байдарках с целью установления направления древних водных путей. Во время этих путешествий А.С. Потресов письмами извещал Г.Н. Караева о проведенных наблюдениях и вел дневник⁶¹. Позже собранный им материал был обобщен и опубликован⁶².

Итак, Г.Н. Караев стремился «пробить» проведение экспедиции, буквально рекламируя ее в научных учреждениях. Параллельно он выступал перед разными аудиториями, излагая цели будущих исследований, многих заражая своим энтузиазмом. (И.К. Лабутина вспоминает, что еще до начала экспедиции Г.Н. Караев выступал в областной библиотеке и музее Пскова.) Однако добиться желаемого — заручиться поддержкой АН СССР — никак не удавалось. Тогда он прибегнул к весьма хитрому приему. Для реализации задуманного Г.Н. Караев пошел на явную мистификацию, сообщив, что в германской печати выступил со статьей П. Рорбах, будто бы отрицавший сам факт Ледового побоища: «Известно, что с легкой руки германского публициста Пауля Рорбаха фашистская историография не только замалчивала Ледовое побоище и понесенное в нем немецкими рыцарями тяжелое поражение, но нагло утверждала, что этой битвы вообще не было, и что русский летописец внес в летопись ее описание лишь в угоду своему князю. В качестве доказательства указывалось на то обстоятельство, что советские историки так и не могут определить место, на котором произошла битва»⁶³. При этом руководитель Военно-исторической секции не указывал, что труды немецкого публициста по данному вопросу почти забыты⁶⁴ и уж, во всяком случае, никак не могли «взорвать» послевоенную историографию⁶⁵. Более того, обращение к первоисточнику, т. е. к самой статье П. Рорбаха, показывает, что ее автор вовсе не сомневался в реальности произошедшей в 1242 г. битвы. В его работе содержится анализ причин поражения рыцарей и общие рассуждения о том, что противостояние с Новгородом вообще было ошибкой, поскольку развитие событий по иному сценарию могло бы привести к созданию центра государственности на Севере Руси, способного устоять против московской централизации, или даже к возникновению более крупного образования — «Ostseestaat» — под эгидой католического Запада⁶⁶.

Г.Н. Караев «выжал» из текстов П. Рорбаха максимум: ссылался на них как на образчик отрицания (чего на самом деле не было) самого события — Ледовой сечи. С помощью этого аргумента и уже имевшихся в его распоряжении результатов предварительных изысканий, ему, наконец, удалось добиться в мае 1958 г. решения об организации экспедиции Президиума АН СССР, — и в тот же год уже под ее патронажем начались работы на местности. Их организацией и проведением должна была руководить комиссия под председательством академика М.Н. Тихомирова, его заместителем стал Г.Н. Караев⁶⁷ (хотя на самом деле М. Н, Тихомиров выезжал непосредственно на место исследований только один раз — в 1958 г.). Тем не менее, историк принимал деятельное участие в организации экспедиции. Именно он хлопотал о выделении вертолета, горючего и специалистов, извещая об этом Г.Н. Караева телеграфом⁶⁸. Стоит отметить, что последний позднее выражал искреннюю благодарность ученому за оказанную поддержку и помощь⁶⁹.

Подробности прибытия академика на Псковское поозерье в 1958 г. мы узнаем из двух телеграмм. Телеграмма Г.Н. Караеву от М.Н. Тихомирова в Самолву от «21-го 13ч. 10 м.»: «Вертолет выделен двадцатого копия послана облисполком Демочки фонды бензин выделены Псков письмом лимит соляр. Телеграммой распоряжение главнефтесбыта нр. 283810 18 июня отсутствии соляра Пскове будет выделен Ленинграде. Головко обещал помочь специалистами оборудованием прошу телеграфно сообщить ходе работ приеду предположительно 29—30 июня. Академик Тихомиров»⁷⁰.

Другая телеграмма от «27-го 18 ч. 35 м.» совсем лаконична: «Приезжаю Псков 30 июня понедельник. Тихомиров»⁷¹.

В поездке ученым велся рукописный дневник. Дневниковые записи находятся в академическом фонде самого М.Н. Тихомирова и были впервые (с существенными купюрами) опубликованы в 1975 г. в приложениях к его посмертному сборнику статей «Древняя Русь»⁷². Текст М.Н. Тихомирова возможно соотнести с аналогичными записями экспедиционного дневника Г.Н. Караева, хранящегося в Древлехранилище Псковского музея-заповедника.

М.Н. Тихомиров 2 июля был на месте⁷³. «В Самолве, — отмечает он в дневнике, — нас встречал настоящий (курсив наш. — Авт.) руководитель экспедиции ген.[ерал] Георгий Николаевич] Караев. На газике доставил нас в село, где была уже снята для меня комната у Якова Ивановича и Евгении Тимофеевны Калининых»⁷⁴.

Г.Н. Караев, находившийся полностью в работе, в своем дневнике записал совсем кратко: «2-е июля. Приехал М.Н. Тихомиров». Далее сразу пошли экспедиционные дела, и М.Н. Тихомиров принимал в них непосредственное и весьма активное участие. В частности, уже на следующий день Г.Н. Караев и он летали на Городищенскую гору около Гдова⁷⁵. М.Н. Тихомиров отметил это следующим образом: «3 июля. Раньше Гдова спускалась у Городища. Возможно, там и было городище, но выражено это слабо, к тому же стоит оно одиноко, вдалеке от озера и реки. Есть большой лужок заболоченный и остатки какого-то протока, остальное дополняется воображением. Георгий Николаевич] (Г. Н.) ищет здесь волок от названия "Волош(и)я", и я не спорю. Думаю, впрочем, что волока не было»⁷⁶.

А вот на следующий день, 4 июля, произошли события, отмеченные академиком, но не изложенные генералом. «В Пнево, — записал М.Н. Тихомиров, — внезапно произошла мимолетная, но неприятная ссора с генералом, почему-то ревниво оберегавшим свой вариант, что надо искать место побоища у о. Вороньего. Я давно уже заметил какую-то его особую нервность, в явной связи с тем, что весь наш флот и аквалангисты пока ничего не нашли. Удивляться этому нечего, так как объем работ громадный, но плохо то, что генерал несколько упрощенно думает об истории»⁷⁷. Впрочем, продолжает М.Н. Тихомиров свою запись, «вечером состоялся мой доклад в клубе. Собралось много народу, дважды хлопали. Доклад, видимо, понравился. Генерал показывал мне рог (зубра или тура), наиболее толстая часть которого была отпилена. Рог выловили рыбаки, но где, неизвестно»⁷⁸.

Видимо, на Г.Н. Караева произошедший инцидент произвел большее впечатление, либо, наоборот, он не обратил на него внимание. Во всяком случае, только 5 июля он отметил в дневнике: «Вчера не записал о том, что вечером М.Н. Тихомиров сделал доклад в клубе д. Самолвы. Собралось много народа, и в том числе весь состав экспедиции. Доклад был интересен, так как осветил ряд малоизвестных вопросов»⁷⁹.

Впрочем, несмотря ни на что, работа продолжалась⁸⁰. Если не ладилось одно мероприятие, тотчас же начиналась работа на другом участке. Немало хлопот было с техникой, которой было привлечено довольно много. 7 июля М.Н. Тихомиров записал: «Пасмурный холодный день, вертолет не прилетел. В час дня поехали на озеро с Г.Н. на т. н. ГК (на катере. — Авт..), приспособленном для водолазов. Остановились в воротах между островами, у Вороньего острова. Водолаз Горун, молодой коренастый человек южного типа (он украинец, но дед его был турком). Горун трижды был в воде. В воротах под водой лежит большой камень, метров в 11 длиной, в 4—5 шириной, видимо, взорванный, потому что, по словам водолаза, он покрыт обломками и даже заметны остатки шурфов. Поверхность его скрыта под водой, примерно на 2 м: Горун стоял на камне с лопатой в согбенной руке, и лопата высовывалась наполовину. Высота камня от дна 4—5 м (более точно в материалах). Это, возможно, и есть Вороний камень на путях из Пскова к Гдову и Кобыльему городищу, а в другую сторону к Дерпту (Тарту). К камню подводой примыкает стена, вернее, подходит стена, метров в 7 шириной (длина и высота ее пока точно не выяснены). Горун достал из-под воды камень из стены, это бурый известняк, с одной стороны он явно обработан. Вернулись раньше обычного, к 7 часам вечера»⁸¹. Все же удалось облететь территорию и на вертолете: «9 июля, среда. Утром прилетели 2 вертолета... В 11 ч. вылетели на вертолете. Летели через озеро к Эмайыге... потом обратно и сели на Перисари».⁸²

Любопытно, что академиком и генералом совместно решались и бытовые проблемы. 8 июля «приходил учитель (директор) школы в Самолве — Ив.[ан] Андреевич] Карасев с жалобой на моряков, будто бы что-то напортивших в школе. Обещал зайти... 9 июля. Заходил с Г.Н. в школу. Динамик велел убрать от здания, остальные жалобы Карасева оказались вздорными. Видите ли, моряки начертили на стене: "Леня", "Нина". Уборщица, однако, сказала, что это сделали до моряков десятиклассники. Моряки не моют полов, но полы вымыты, и морячок сказал: "Мою каждый день". Печка будто бы испорчена моряками, но ее не чинили года два, и т. д. Скверный пример человека, желающего свалить на других свою нераспорядительность, а главное, он хочет 12-го уехать в отпуск, свалив ремонт на другого. Я и генерал сказали ему приятные слова»⁸³.

Были и другие заботы. Среди них особняком стояли проводимые тогда же киностудией «Леннаучфильм» съемки для создания кинофильма об экспедиции. Режиссер этой ленты В.В. Мельников в своих воспоминаниях кратко и с юмором (лучше даже сказать, несколько ерничая) и нарочито меняя фамилию Г.Н. Караева, рассказывал об этом: «Однажды генерал Бара-Бараев — внук знаменитого генерала Бараева, который штурмовал Шипку, предложил мне поучаствовать в поисках следов Ледового побоища на Чудском озере. В маленькую деревушку Самолву прилетели два вертолета со снаряжением, пригнали катера с аквалангистами, и мы долго что-то искали в мутной воде. Прилетел академик Тихомиров и по секрету сообщил нам, что Ледовое побоище — плод фантазии Эйзенштейна. На этом месте произошла какая-то мелкая стычка, но не более.

— Кто ищет, тот всегда найдет, — категорически заявил генерал Бараев и строго посмотрел на военных аквалангистов.

Аквалангисты запаслись грифельными досками и нырнули в Чудское озеро. Вынырнули они подозрительно быстро с корявым изображением каких-то квадратиков.

— Древняя каменная кладка! — доложили они.

— Ну, вот! Оборонительное сооружение новгородцев! Давно бы так, — похвалил их генерал.

Позже он написал про это длинную статью в каком-то военно-историческом журнале»⁸⁴.

Отметим, что и участники экспедиции не смогли обойтись без колкостей, высказанных ими в личных записях и воспоминаниях, в адрес «киношников».

В частности, вот что по поводу съемок сообщает М.Н. Тихомиров, которого В.В. Мельников противопоставил Г.Н. Караеву: «10 июля, четверг. Утром киношники снимали меня и генерала вкупе с другими. Процесс этот проделывался глуповато и араписто. Никакого плана, взамен сценария, что [они сами] не составили, а сценарий Бориса Вениаминовича Юдина забраковали. Впрочем, браковать-то было собственно нечего: сценарий представлял собой выдумку и вздор. Сам Борис Вениаминович был у меня с Г.Н. на дому. Сей был благодушный и тароватый на слова человек, склонный забросать вас словами без всякого содержания, но произнесенными с большой энергией. Но и плохой сценарий все-таки план, а без плана совсем плохо. Увы, 30 лет тому назад я работал с киношниками, а все осталось на старом месте: суточные, квартирные, проездные и их оформление в виде серых фильмов с обычным типажем.

11 июля, пятница. Утром киношники увлекли меня с Г.Н. в путь, снимали зачем-то в лесной деревушке за Козловым и, наконец, доставили в Колу, где хотели сделать снимок с креста с соответствующим кадром, но пошел сильный дождь. Скрылся у некоего десятиклассника Валерки, который принес крест к аппарату»⁸⁵.

К этому отрывку из записей М.Н. Тихомирова остается только добавить, что он, вероятно, в силу своего едкого сарказма, исключавшего прохождение цензуры, был целиком выброшен при публикации в 1975 г.

Не без иронии вспоминает о постановочных сценах, в которой ей приходилось участвовать, и И.К. Лабутина. Любопытно также сообщение Т.Ю. Тюлиной, утверждавшей, что, благодаря визиту съемочной группы, Г.Н. Караев сумел получить деньги на покрытие текущих расходов экспедиции, — и хотя эти средства изначально предназначались именно для съемок, их все-таки удалось потратить «нецелевым» образом: на тех, кто вел изыскания.

Экспедиционный дневник Г.Н. Караева освещает и другие аспекты участия М.Н. Тихомирова в текущих делах. Об этом говорится, в частности, в записи от 10 июля: «Около этого места (восточный берег Узмени. — Авт.) найден обломанный кирпич. По форме он значительно тоньше современных и шире. М.Н. Тихомиров приурочил его к XIV в. В связи с этим, у меня явилась мысль о производстве настоящих археологических раскопок силами водолазов и аквалангистов»⁸⁶. И далее: «Старик д. Самолвы Ив. Ив. Колосов в беседе с М.Н. Тихомировым рассказывал, что:

— Вороний камень в данной округе один, — это тот, что находится под водой в Больших воротах;

— Слабый лед ("сиговица") бывает у Больших и Малых ворот и на "Тине" (т. е. именно там, где указала аэрофотосъемка весной 1957 г.);

— В прежнее время всегда существовал перевоз через Теплое озеро от Старой Узмени к Чудской Руднице;

— Неподалеку от Самолвы есть место, именуемое "Богатырек", — там были древние могилы, но только теперь они распаханы»⁸⁷.

Академик М.Н. Тихомиров пользовался большим авторитетом и уважением у местных жителей. Об этом свидетельствует письмо председателя Самолвовского сельсовета М.Н. Тихомирову с благодарностью за деятельность по установлению места Ледового побоища от 26 июля 1958 г. В этом же документе выражалась надежда на то, что в скором будущем «в районе дер. Самолвы будет установлен памятник, который достойно увековечит сказочный подвиг нашего народа, совершенный им при защите священных границ нашей Родины»⁸⁸. Вероятно, подписывая этот документ, председатель и секретарь местного сельсовета (соответственно, П.К. Песчаный и З.М. Бушина) предполагали, что М.Н. Тихомиров может использовать свой авторитет для продвижения установки такого памятника. Однако, как известно, в то время эта задача так и не была решена.

М.Н. Тихомиров выехал из района поиска места Ледового побоища 12 июля, а между тем, «караевская» экспедиция продолжалась до 29 июля. Об этом сообщал Г.Н. Караев в письме М.Н. Тихомирову от 8 августа 1958 г. из латвийского курортного местечка Кемери. В тексте этого послания содержится краткий отчет обо всех проведенных в ходе сезона работах, а также дается весьма высокая оценка помощи самого М.Н. Тихомирова. Учитывая это, приведем его текст полностью:

«Глубокоуважаемый Михаил Николаевич!

Пишу Вам из Кемери, куда я уехал, чтобы немного отдохнуть и подлечить свои стариковские недуги.

После Вашего отъезда мы подробно обследовали обнаруженное при Вас укрепление у о-ва Вороний. В плане оно образует прямоугольник, стороны которого 240×162 метров. Стены представляют собой валы с каменной основой — камень частью складывался, частью наваливался и затем засыпался землей и песком. К настоящему времени земля водой вымыта и осталась лишь каменная основа, имеющая 5—7 м в ширину у основания и 2—2,5 м в высоту. Аквалангисты работали, как львы и не только обследовали это укрепление, но даже сумели зарисовать под водой отдельные его участки.

После этого мы перенесли центр тяжести наших изысканий на участок "Тины" и к югу от него. Металлоискатели показали большое количество сигналов разной силы и продолжительности примерно по линии Тарапалу — Остров и даже немного южнее ее, отчетливо показывая то место, где была битва и велось преследование немецких рыцарей. Это совпадает с тем средним вариантом, о котором мы с Вами говорили как о наиболее вероятном.

К сожалению, сведения, сообщенные местными жителями, подтвердились — при глубине в 6—7 м на дне обнаружен толстый слой ила порядка 2—2,5 м. Водолаз погружается в этот ил, как в вату и не только ничего не видит, но и не может разобрать. Мы исследовали дно в разных местах и всюду обнаруживаем одно и то же.

29 июля я закончил работы экспедиции. Киноработники продолжали еще видовые съемки дня два и тоже покинули Псков, переведя нам все следующие с них суммы. В финансовом отношении удалось полностью свести концы с концами. В этом большая заслуга П.А. Пестунова, оказавшегося исключительно ценным работником. Ваших денег тоже израсходовали менее 2 тыс. руб.

В мою бытность в Пскове я не застал там тов. Канунникова (первый секретарь Псковского обкома КПСС. — Авт.), — он в отпуску. Пришлось беседовать с секретарем по пропаганде Гордеевым. Он подробно записал результаты экспедиции. Тут же снесся с заведующим Отделом промышленности облисполкома т. Коневым и распорядился забронировать нам земснаряд на июль 1959 г. Это надо будет, конечно, еще уточнить. Обещал также, что будет оказана помощь средствами. Передал ему, что Вы составите справку о памятнике, — он это тоже записал для т. Канунникова.

Перед отъездом я выступил с докладом об итогах экспедиции в Самолве и в Пскове.

Таковы, в основном, итоги наших работ после Вашего отъезда. Как только я вернусь в Ленинград, я приступлю к обработке и оформлению полученных материалов. Полагаю, что мне было бы необходимо встретиться с Вами в Москве примерно в середине или второй половине октября, для предварительного согласования ряда вопросов, вытекающих из итогов экспедиции и ее продления на лето 1959 г.

Пользуюсь случаем, чтобы послать Вам несколько фотографий: у вертолета, 2 — на Городищенской горе у Гдова, 3—4 — кресты из д. Кола и 5 — вид с вертолета на место Ледового побоища и на островок у мыса Сиговец, на котором предполагается установка памятника.

Прошу принять мои самые лучшие пожелания.

Мой адрес в августе: Кемери, Латв. ССР. Санаторий № 1. Г.Н. Караеву.

Побывал я также в упр[авле]нии речного флота Облисполкома и в рыбкомбинате — отказа в судах на будущий год не будет. Таким образом, благодаря Вашему приезду, мы теперь довольно тесно связались с областными организациями»⁸⁹.

Окончательные итоги комплексной экспедиции сезона 1958 г. — как окажется, самой крупной и масштабной из всех проведенных в период 1956—1962 гг. — были подведены на заседании Ученого совета ИИМК АН СССР от 12 февраля 1959 г., о чем свидетельствует выписка из протокола его заседания за № 3, сохранившаяся в архиве Г.Н. Караева. В повестке дня, причем первым пунктом, значился «доклад зам. председателя комиссии по организации комплексной экспедиции для уточнения места Ледового побоища 1242 г. генерал-майора Г.Н. КАРАЕВА об итогах работы экспедиции на Чудском озере в 1958 г.

СЛУШАЛИ: Г.Н. Караева — "Об итогах работы экспедиции на Чудском озере в 1958 г."

(Тезисы прилагаются)

ПОСТАНОВИЛИ: 1. Одобрить работу экспедиции на Чудском озере в 1958 г. Выразить благодарность председателю Комиссии по организации комплексной экспедиции АН СССР для уточнения места Ледового побоища 1242 г. академику М.Н. Тихомирову за научную консультацию экспедиции.

Выразить благодарность зам. председателя Комиссии генерал-майору Г.Н. Караеву за большую энергию и инициативу, проявленную непосредственно в организации, техническом оснащении и успешном проведении экспедиции, преодолевшей большие трудности, связанные с условиями подводных работ и непогодой.

2. Считать необходимым продолжить успешно начатые работы по уточнению места Ледового побоища 1242 г. С этой целью организовать экспедицию на Чудское озеро в 1959 г., включив в состав экспедиции от ИИМК АН СССР П.А. Раппопорта и Я.В. Станкевич»⁹⁰.

Действительно, экспедиция будет продолжена; последний выезд Г.Н. Караева состоится в 1962 г. М.Н. Тихомиров больше не приедет на место битвы. К сожалению, нам неизвестны дальнейшие отношения академика и генерала, во всяком случае, их переписка или какая-либо другая документация пока не найдены.

Об общих итогах экспедиции Г.Н. Караев писал в 1966 г. в «Трудах»: «Полученные данные позволяют в настоящее время со значительно большей полнотой и достоверностью, чем прежде, восстановить общую картину Ледового побоища 1242 г., а следовательно, определить место, где оно произошло. Достигнуть этого оказалось возможным благодаря широкому содействию экспедиции со стороны псковских партийных, советских и общественных организаций и той помощи, которую оказало в ходе работ экспедиции местное население, в первую очередь, колхозники колхоза им. Александра Невского, с гордостью называющие себя потомками тех, кто одержал славную победу в Ледовом побоище. Успешное завершение работ экспедиции, продолжавшихся более пяти лет, было достигнуто, кроме того, в результате дружной работы всего экспедиционного коллектива, объединенного патриотическим желанием исследовать остававшийся до этого недостаточно изученным ратный подвиг наших предков, свершенный ими при защите священных рубежей Родины»⁹¹.

Интерес к экспедиции Г.Н. Караева не утихает и в наши дни, спустя более чем полвека после проведенных ее участниками изысканий. Значимость полученных результатов и уровень их признания в науке приводят к тому, что сторонники любой иной трактовки места или значимости Ледовой битвы считают своим долгом вступить в заочную полемику именно с авторами сборника «Труды экспедиции по уточнению места Ледового побоища 1242 г.», не брезгуя подчас обвинениями в прямой подтасовке сделанных в нем выводов или якобы имевшем место «давлении» Г.Н. Караева на коллектив. Последнее утверждение полностью опровергается воспоминаниями тех, кто работал в составе экспедиции.

Обратим внимание и на тот факт, что, как вспоминают участники экспедиции, большинство работ проводилось на общественных началах: во время отпусков, каникул; кто-то был прикомандирован от своих организаций, не получая за это дополнительной оплаты. В частности, на это указывала во время личной беседы И.К. Лабутина: «Я не помню, чтобы я в экспедиции получала какие-то деньги. Нет, я была просто сотрудником музея, зарплата мне здесь не шла». Т.Ю. Тюлина начинала свои гидрологические исследования в бассейне Чудского озера в 1958 г., отрабатывая студенческую практику. Ей удалось сформировать отряд из коллег-студентов, получавших в качестве суточных 32 коп. в день. В последующие сезоны она и ее товарищи продолжали работу уже полностью за свой счет в период каникул и отпусков⁹². Аналогичные данные сообщил и В.А. Потресов, а в своих печатных работах он прямо говорил по этому поводу: «Ту экспедицию, которую на общественных началах возглавил и успешно провел Г.Н. Караев, сейчас организовать было бы просто невозможно»⁹³.

Это безусловное свидетельство высокого градуса общественного энтузиазма в отношении истории своей страны, существовавшего в ту эпоху, и объективный показатель восприятия социумом исторической памяти об Александре Невском. С другой стороны, проведение экспедиции было крайне важным актом и с точки зрения идеологии. Это хорошо осознавал Г.Н. Караев, который, как и в случае с П. Рорбахом, использовал эти соображения для того, чтобы добиться максимально благоприятных условий в проведении исследований. Играя на этом, он иногда вставлял соответствующие пассажи в свои просьбы о предоставлении дополнительного оборудования. Так, в письме референту главного ученого секретаря Президиума АН СССР А.В. Зайцевой просьба выделить вертолет, металлоискатель, рекомпенсационную камеру, насос, горючее, а также прислать врача-физиолога и минно-торпедного специалиста, была им мотивирована тем, что «интерес к результатам экспедиции непрерывно растет», «в том числе и на Западе». Поэтому «найти кое-что на дне необходимо для престижа советской науки» (в тексте последнее предложение подчеркнуто)⁹⁴. Разумеется, такие призывы без ответа остаться не могли. Но это не означает какой-то особой «ангажированности» самого Г.Н. Караева, вовсе не требовавшего от специалистов тенденциозных или недостоверных результатов проводимых ими изысканий. Именно так и вспоминает о нюансах его сотрудничества с коллегами И.К. Лабутина: «Караев не давил ни на кого...».

Значение экспедиции Г.Н. Караева во многом определяется (но не ограничивается!) тем, что в ходе ее проведения посредством привлечения данных как гуманитарных, так и естественных наук (например, геологии), а также технических средств той эпохи (аэрофотосъемка, водолазные работы) Вороний камень — основной ориентир для определения места битвы — был предварительно обнаружен в виде останца (т. е. сохранившихся под водой озера остатков породы, из которой и состоял камень), находящегося под водой. Однако дальнейшие исследования, вот уже на протяжении более 50 лет, не проводились.

Примечания

1. См.: Труды комплексной экспедиции по уточнению места Ледового побоища.

2. Всего им было опубликовано более 200 книг, научных статей и брошюр.

3. См.: Караев Г.Н. Становление. Роман-хроника. Орджоникидзе, 1989. С. 156.

4. Существуют две версии этого решения. Первая, официальная, представлена в послесловии к его последней повести: «Октябрьскую революцию он принял восторженно и без колебаний вступил в ряды Красной Армии. Используя его боевой опыт и оперативное мастерство, командование перебрасывало Караева с фронта на фронт, направляло на самые трудные участки» ([Осипов Ю.] Дороги славной судьбы // Караев Г.Н. На перекрестках столетий. М., 1981. С. 1981. С. 189). Вторая, неофициальная, была изложена в личной беседе самого Г.Н. Караева и В.А. Потресова: «В восьмидесятых я прямо спросил у Георгия Николаевича: что побудило его примкнуть к большевикам? Караев честно ответил: "Видишь ли, тогда все наши подались на Дон, к Краснову. А куда мне после контузии? Но ведь я тогда ничего не умел, кроме как воевать. И тут как раз объявили набор в Красную Армию..."» (Потресов В.А. Ледовая битва продолжается // Чудеса и приключения. 2004. № 7. С. 8). В любом случае, на это решение должны были повлиять злоупотребления в среде офицерского состава царской армии, свидетелем которых был Г.Н. Караев, а также отсутствие возможности более тесного сближения с «блестящей» частью офицерства, представители которой обладали состоянием (Потресов В.А. «Тако в нас написано в летописцех...». Псковский край: Очерки, портреты, дневники. Великие Луки, 2012. С. 163—165).

5. Караев Г.Н. Становление. Роман-хроника. С. 262—263.

6. Караев Г.Н. По следам Гражданской войны на Севере и Северо-Западе. Л.; М., 1932. С. 5—6.

7. Караев Г.Н. Борьба за Красный Петроград (1919 г.). М., 1938. С. 2.

8. Караев Г.Н., Успенский Л.В. Пулковский меридиан. М.; Л., 1939. С. 416.

9. Там же. С. 420 и др.

10. Видимо, с этой работой связано написание им книги «Возникновение службы военных сообщений на железных дорогах России (1851—1878)» (М., 1949. 193 с.).

11. В 1955—1962 гг. им были проведены масштабные научные экспедиции по поиску места Ледового побоища. По результатам экспедиций опубликованы многочисленные научные и научно-популярные статьи, а также книги. Не прекратилась и научно-литературная деятельность, см.: Караев Г.Н. 1) Военное искусство древнего Китая. М., 1959. 216 с.; 2) Грюнвальдская битва 1410 г. М., 1960. 52 с. Г.Н. Караев никогда не замыкался в узком кругу своих интересов. В его поле зрения находились и древняя, и средневековая история, и история современности. В этом отношении он был нетипичным для того времени историком. Но, видимо, потому он и стал руководителем крупнейшей историко-научной экспедиции.

12. Караев Г.К., Успенский Л.В. 60-я параллель. Л., 1955. С. 4.

13. Рукопись книги Г.Н. Караева была подготовлена к печати и опубликована благодаря подвижнической деятельности В.А. Потресова.

14. Архив Ленинградского дома ученых им. М. Горького (далее — Архив ЛДУ). Т. 1. Л. 181—184 об.

15. Архив ЛДУ. Т. 2. Л. 22. В обязанности председателя стало входить «общее руководство работой секции, представительство секции в Совете ДУ и связь с московскими военно-историческими организациями» (Там же. Л. 23). См. также: Там же. Т. 2. Л. 43—43 об.

16. Там же. Т. 1. Л. 24.

17. Архив ЛДУ. Т. 1. Л. 34. Остается не совсем понятной запись «отличалась от прежней»: что здесь имелось в виду — какая-то из прошлых реконструкций вообще или уже имевшая место ранее реконструкция Ледового побоища? М.В. Люшковский, будучи офицером и активным членом ЛДУ, выступал в основном с реконструкциями сражений, причем не только отечественной, но и мировой истории.

18. Там же. Т. 2. Л. 46 об.

19. Там же. Т. 4. Л. 186. Автором статьи в «Очерках» был В.Т. Пашуто.

20. Там же. К сожалению, сам текст выступления В.Б. Вилинбахова нами не обнаружен.

21. Выступавший в прениях П.П. Юревич сказал об этом более подробно: «О раскопках хочу добавить, что они предполагались неоднократно, и до революции, и в советское время. В 90-х гг. прошлого [XIX] столетия рыбаки нашли на дне Чудского озера ладью, груженную каменными ядрами, из которых четыре ядра были вытащены и сейчас находятся в Артиллерийском Историческом музее. Возникла тогда мысль об организации экспедиции для извлечения этой ладьи и попутно обследовать предполагаемое место Ледового побоища. Но она не осуществилась. Года четыре тому назад Артиллерийский Исторический музей предложил Морскому Историческому музею организовать совместно такую экспедицию, но дело не состоялось» (Там же. Л. 186 об.).

22. Там же. Л. 186—186 об.

23. Там же. Л. 186 об.

24. Против этого тезиса И.П. Шаскольского в прениях выступили Михайлов, Л.Н. Пунин, Б.А. Вилинбахов (Архив ЛДУ. Т. 4. Л. 187 об.).

25. Там же. Л. 186 об. — 187.

26. О Э.К. Пакларе см.: Кривошеев Ю.В., Соколов Р.А. Эстонский историк Э.К. Паклар как исследователь Ледового побоища 1242 г. С. 116—126, а также выше в наст. издании.

27. Архив ЛДУ. Т. 4. Л. 187.

28. Архив ЛДУ. Т. 4. Л. 187 об.

29. Там же. Л. 188—188 об.

30. Там же. Л. 188 об.

31. Там же. Л. 30 об.

32. Там же. Л. 58.

33. Там же. Л. 37 об.

34. Там же. Л. 44.

35. Там же. Л. 44.

36. Там же.

37. Архив ЛДУ. Т. 4. Л. 47.

38. Там же. Л. 49 об.

39. Там же. Л. 89.

40. Там же. Т. 6. Л. 52, 58—59, 88—90 и др.

41. Там же. Л. 103—108; Т. 7. Л. 18—19, 33—38, 48.

42. См.: ПГОИАХМЗ. Ф. 317. КП 11953 (2). Дневник поездки в район Ледового побоища 1242 г. летом 1956 г.

43. О.Г. Караев — сын Г.Н. Караева. А.Н. Кирпичников в действительности не принимал участия в поездке. Возможно, его фамилия появилась в документе в результате того, что никто из ее участников официального отношения к Ленинградскому отделению Института истории материальной культуры не имел.

44. ПГОИАХМЗ.Ф. 317. КП 11953 (22). Удостоверение. 1956.Л. 1.

45. Там же. КП 11953 (23). Письмо профессора В.Ф. Гайдукевича из Института истории материальной культуры г. Ленинграда председателю Псковского областного исполнительного комитета. 1955. Л. 1.

46. Там же. КП 11953 (24). Письмо профессора В.Ф. Гайдукевича из Института истории материальной культуры г. Ленинграда директору Псковского краеведческого музея. 1955. Л. 1.

47. См. об этом: Потресов В.А. Ледовая битва продолжается! С. 8.

48. ПГОИАХМЗ. Ф. 317. КП 11953 (2). Л. 3—13, 22, 25.

49. Там же. Л. 35—36.

50. ПГОИАХМЗ. Ф. 317. КП 11953 (2). Л. 12, 15—16.

51. Между тем, работы ЭПРОНа в 1939 г. были анонсированы в главной газете страны. По сообщению «Правды», с такой инициативой выступил Артиллерийский музей Ленинграда, и руководство ЭПРОНа дало свое согласие на ее осуществление ([Б. а.] Экспедиция ЭПРОНа на месте Ледового побоища // Правда. 1939. 29 января).

52. ПГОИАХМЗ. Ф. 317. КП 11953 (5). Доклад на заседании военно-исторической секции Ленинградского Дома Ученых «О месте Ледового побоища 1242 г.». 1956.

53. Там же. КП 11953 (6). Доклад на заседании историко-географической комиссии Всесоюзного географического общества «О месте Ледового побоища 1242 г.». 1956.

54. Караев Г.Н. Новые данные, разъясняющие указания летописи о месте Ледового побоища // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. XIV. М.; Л., 1958. С. 154—158.

55. Сушко А.М. Путеводитель. Усть-Ижора // Кривошеев Ю.В., Соколов Р.А. Александр Невский: эпоха и память. С. 223.

56. Надругательство над церковным почитанием Александра Ярославича выражалось не только в разрушении храмов, воздвигнутых в его честь. Иногда подобное кощунство приобретало и другие формы. Например, чего только стоит поэма П.Г. Антокольского «Мощи Александра Невского», созданная отнюдь не в годы послереволюционного «штурма небес», а именно на рубеже вполне благополучных послевоенных 60—70-х гг. (см.: Антокольский П. Г. Мощи Александра Невского // Александр Невский. Проблемы истории России. Тезисы научно-практической конференции. Усть-Ижора, 2002. С. 98—105).

57. Сушко А.М. Наметки к биографии // Кривошеев Ю.В., Соколов Р.А. Александр Невский: эпоха и память. С. 231.

58. Караев Г.Н. Установление мемориальной доски на месте Невской битвы 1240 г. // Сборник докладов военно-исторической секции [Ленинградского Дома ученых]. № 2. М.; Л., 1959. С. 177—183.

59. См. подробно: Глезеров С. Как вернули Шлиссельбург // Санкт-Петербургские ведомости. 2017. 24 марта.

60. См.: Тюлина Т.Ю. К вопросу о природных условиях в XIII в. в северной части Теплого озера // Труды комплексной экспедиции по уточнению места Ледового побоища. С. 108, рис. 5.

61. Сохранившиеся дневники исследований А.С. Потресова за 1959—1960, 1962 гг. были изданы В.А. Потресовым: [Потресов А.С.] Дневники экспедиций // Потресов В.А. «Тако в нас написано в летописцех...». Псковский край: Очерки, портреты, дневники. Великие Луки, 2012. С. 202—293.

62. Потресов А.С., Шолохова Е.В. Древние волоковые пути новгородцев // Труды комплексной экспедиции по уточнению места Ледового побоища. С. 202—292.

63. Караев Г.Н. Введение // Там же. С. 4.

64. Rohrbach P. 1) Die Schlacht aut Eise: Eine deutsch-russische Entscheidung im Jahre 1242 // Preußische Jahrbücher. 1892. Bd. 50. S. 221—228; 2) Der Kampf um Livland. Deutsch-russisches Ringen durch sieben Jahrhunderte. München, 1917.

65. Потресов В.А. Ледовое побоище — новый взгляд на события войны 1240—1242 гг. как задачу исследования операций // Александр Невский и Ледовое побоище. Материалы научной конференции, посвященной 770-летию Ледового побоища. С. 110—11, прим. 28.

66. См.: Rohrbach P. Die Schlacht auf Eise: Eine deutsch-russische Entscheidung im Jahre 1242. Перевод данной статьи был выполнен Д.И. Вебером, любезно предоставившим результаты своей работы.

67. ПГОИАХМЗ. Ф. 317. КП 11953 (263). К итогам работ комплексной экспедиции АН СССР по уточнению места Ледового побоища 1242 г. летом 1958 г. (Тезисы доклада на заседании Ученого совета Института истории материальной культуры АН СССР 12 февраля 1959 г.). Л. 1.

68. ПГОИАХМЗ. Ф. 317. КП 18481 (95). Телеграмма Караеву от Тихомирова. Л. 1.

69. Там же. КП 18481 (10). Письмо Караева Михаилу Николаевичу. Л. 1—3.

70. Там же. КП 18481 (95). Л. 1.

71. Там же. КП 18481 (92). Телеграмма Караеву от Тихомирова. Л. 1.

72. См. также полную публикацию «Дневника»: Дневник поездки на Чудское Озеров 1958 г. С. 387—406 // Тихомировы. Н. Древняя Русь. М., 1975.

73. О том, насколько это было технически непросто, см.: Там же. С. 392—393.

74. Там же. С. 393.

75. ПГОИАХМЗ. Ф. 317. КП 11953 (262). Дневник работ комплексной экспедиции АН СССР по уточнению места Ледового побоища 1242 г. (Лето 1958 г.). Л. 16.

76. [Тихомиров М.Н] Дневник поездки на Чудское озеро в 1958 г. С. 393.

77. Там же. С. 394—395. В публикации «Дневника» 1975 г. эта запись отсутствует.

78. Там же. С. 395.

79. ПГОИАХМЗ. Ф. 317. КП 11953 (262). Дневник работ комплексной экспедиции АН СССР по уточнению места Ледового побоища 1242 г. (Лето 1958 г.). Л. 20.

80. «Как правило, вечером, после возвращения с изысканий, руководителем экспедиции проводилось совещание, посвященное итогам рабочего дня и ближайшим задачам на следующие один-два дня. В этих совещаниях, кроме научного персонала, принимали участие командиры водолазных станций, старший группы аквалангистов, капитаны катеров, командир звена вертолетов, старшие групп студентов и учеников-старшеклассников. Такое совместное обсуждение того, что сделано и предстоит осуществить на следующий день, способствовало уяснению роли, которую каждый выполнял в системе работ экспедиции в целом. Оно способствовало, вместе с тем, полноте общения между участниками экспедиции и живому между ними обмену мнениями и предложениями» (Караев Г.Н. К вопросу о месте Ледового побоища 1242 г. С. 28).

81. [Тихомиров М.Н.] Дневник поездки на Чудское озеро в 1958 г. С. 396—397.

82. Там же. С. 398.

83. Там же. С. 397—398.

84. Мельников В.В. Жизнь. Кино. СПб., 2012. С. 79.

85. [Тихомиров М.Н.] Дневник поездки на Чудское озеро в 1958 г. С. 400.

86. См.: ПГОИАХМЗ. Ф. 317. КП 11953 (262). Дневник работ комплексной экспедиции АН СССР по уточнению места Ледового побоища 1242 г. (Лето 1958 г.). Л. 27.

87. Там же. Л. 27—28.

88. Академия наук СССР. Архив. Ф. 693. Оп. 3. Д. 69. Л. 1.

89. ПГОИАХМЗ. Ф. 317. КП 18481 (10). Письмо Караева Михаилу Николаевичу [Тихомирову]. 3 л. Скоропись. Л. 2—3 об.

90. Там же. КП 18481 (319). Выписка из протокола № 3 заседания Ученого совета ИИМК АН СССР от 12 февраля 1959 г. 2 л. Машинопись.

91. Караев Г.Н. Введение... С. 5.

92. Результаты гидрологических исследований были позже обобщены Т.Ю. Тюлиной в печатной работе. См.: Тюлина Т.Ю. К вопросу о природных условиях в XIII в. в северной части Теплого озера. С. 104—121.

93. Потресов В.А. «Тако в нас написано в летописцех...». С. 70.

94. Архив РАН. Ф. 693. Оп. 3. Д. 68.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница