Глава вторая. Русь и народы Прибалтики

Вторжение немецких крестоносцев в Восточную Прибалтику являлось лишь одним из этапов их пресловутого «натиска на Восток», т. е. захвата славянских земель немецкими светскими и духовными феодалами. В X—XII вв. немецкие феодалы организовали наступление на заэльбских славян, населявших южное побережье Балтийского моря между Эльбой (Лабой) и её притоком Салой, с одной стороны, и нижним течением Вислы и прилегающими островами — с другой. На юге земли заэльбских славян соприкасались с Чехией и Польшей.

Здесь жили сербы — лужичане (между рекой Салой и притоком Одера Бобром), ободриты и лютичи (севернее по Эльбе, а также между Эльбой и Одером) и поморяне (за Одером, до Вислы). Они знали хорошо развитое пашенное земледелие, разнообразное скотоводство, рыболовство, садоводство и виноделие. Немецкие церковные разведчики-миссионеры с восторгом писали о богатстве славянского края: «Вся страна, — сообщал один из них, — изобилует множеством дичи — оленей, диких быков и коней, медведей, вепрей, свиней и [иных] всяких зверей. [Там множество] масла от коров, молока от овец, жира от баранов и козлов, обилие мёда, пшеницы, конопли, всякого рода овощей... и фруктовых деревьев».

У моря при больших заливах и на морских островах были расположены крупные торговые славянские города, такие, как Волынь (Винета) на острове в устье Одера, Старград — у вагров, Микелин — у ободритов, Дымин и Велегош — у лютичей, Штеттин, Камина, Колобрег, Белград — в Поморье. Эти города вели значительную торговлю солью, хлебом, рыбой, невольниками. В Винету съезжались купцы из многих стран, в том числе из Руси и из Саксонии; колобрегская соль вывозилась на Русь и в Польшу. В городах были развиты ремёсла по обработке дерева, кож, металла. Русский автор «Повести временных лет» знал большинство западнославянских племён Прибалтики; он писал: «Словене же ови пришедше и седоша на Висле и прозвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозвашася Поляне Ляхове (т. е. центральная Польша), друзии Лютице (Лютичи), инии Мазовшане, а инии Поморяне». Автор подчёркивает родство западных славян с восточными: «тако же и те же словене пришедше седоша по Днепру».

Но прибалтийские славянские племена не были едины, феодализм у них только зарождался, господствующая верхушка различных племён ещё не сложилась в единую феодализирующуюся группу и не создала большой хорошо вооружённой дружины для охраны отнятых у народа богатств и для захвата земель соседних государств. Немецкие же императоры, задавшись целью завоевать богатую Прибалтику, бросали в поход против отдельных племён крупные отряды феодальных рыцарей и добивались перевеса; так как славяне храбро защищались и немецкие войска терпели неоднократно поражения, то немецкие правители, кроме оружия, использовали взаимные несогласия славянских князей, широко применяли подкуп и обман славянской знати. Завоевание славянских земель сопровождалось невиданными жестокостями, это были воины, «...ставившие своей целью полное истребление...»¹. Заливая кровью славянские земли, немецкие феодалы продвинулись к Висле, где столкнулись с Поморским польским княжеством.

В конце XII в. немецкие правители, не оставив своей цели овладеть землями между Вислой и Неманом, в то же время решили создать второй очаг наступления на Двине для захвата прибалтийских земель до р. Наровы и коренных русских земель к востоку от неё, а также и для подчинения земель к западу от неё — до Немана. Немецкие правители хорошо знали политическое и экономическое положение языческих земель Подвинья, так как немецкие купцы и католические миссионеры папской курии достаточно изучили этот край в течение XII в.

Юго-восточное побережье Балтийского моря от Нижней Вислы до Финского залива издавна было заселено литовскими (пруссы, жмудь и др.) и иными племенами (ливов, лэттов, эстов).

Земли восточнобалтийских народов были не менее богаты, чем земли западных поморских славян. Здесь тоже было развитое пашенное земледелие; основными орудиями труда были соха и лёгкий плуг, а также борона, серп, коса, топор; в качестве рабочего скота использовались конь и вол; здесь сеяли овёс, рожь, пшеницу, ячмень, горох. Имелось молочное скотоводство; куроны даже вывозили овец. Были развиты некоторые ремёсла, например кожевенное, а также производство ткани и пряжи нескольких сортов; например, у пруссов «женщины и мужщины имели обыкновение ткать одни полотняные, другие — шерстяные [ткани]».

Эти народы вели торговлю, особенно по морю; судостроение было у пруссов и семигаллов, но особенно внушительный флот был у эзельцев и куронов, которые выводили в море до трёхсот судов.

Уровень общественного развития этих народов не был одинаков, но все они уже вышли из первобытно-общинной организации общества, знали частную собственность на землю. Из среды общинников выделилась знать, которая хотя и имела земельные владения, но жила ещё в основном сбором дани с подвластного населения и добычей от войн с соседями. Для защиты своих богатств от ограбленного крестьянства и от внешних врагов знать образовывала военные дружины, которые группировались вокруг сильнейших князей. У отдельных князей, владевших сёлами, замками, стадами скота, запасами ценностей, дружины достигали тысячи воинов.

К началу XIII в. верховная власть формально продолжала числиться за народным собранием бывших племенных территорий, но фактически находилась в руках советов старейшин, т. е. знати. Отношения между отдельными князьями и этими советами местной знати не отличались прочностью; лишь общность религиозных языческих верований и наличие сильного и богатого жречества связывала их.

У ливов, лэттов, эстов ещё не сложились условия для насильственного объединения княжеских, дружинных и общинных земель под властью сильнейшего из князей. Но в Литве эти условия уже имелись: страной управляла группа князей во главе со «старейшими», более сильными. С нарастанием внешней крестоносной угрозы После продолжительных междоусобных войн в Литве установилось единовластие в форме раннефеодальной монархии с великим князем во главе.

Исторические судьбы Руси издавна связаны с судьбами народов Восточной Прибалтики и Литвы. Уже в договоре киевского князя Игоря с Византией (944) при перечислении представителей Киевского государства от его «внешних» владений (так называемые «обьчии сли») упомянуты наряду с другими Альфастов Либи (т. е. из области ливов), Пётр Яминдов (т. е. из области финнов — еми), а также ятвяг Гунарев (Ноунарев), т. е. киевский дружинник, наместник из области Нарева (приток Западного Буга близ впадения его в Вислу).

Автор Киевского летописного свода, так называемой «Повести временных лет» (начало XII в.), знал, что отношения Руси с прибалтийскими народами возникли давно и, видимо, продолжали существовать в его время. В «Повести временных лет» сказано: «А се суть инии языце, иже дань дают Руси: Чудь (т. е. эсты), ям (т. е. финны), литва (т. е. аукстоте), Зимегола (т. е. Семигаллия), Корсь (литовское племя на Нижнем Немане), Нерома (литовское племя жмудь), Либь (т. е. Ливы)». Что касается литовских земель, то бесспорно, что подчинение Руси ятвяжских племён было закреплено при Владимире I; археологи говорят о наличии существенных славянских элементов и на восточном берегу реки Неман, к северу до реки Невяжи (например, в раскопках Кривого города, предполагаемой столицы кривичей, в Вильно).

К сожалению, наши летописи сохранили лишь отрывочные известия о русско-литовских отношениях времён Киевского государства, что объясняется отчасти общей тенденцией летописания того времени, скудно освещавшего отношения Руси с «неправославным» Западом. Однако, что Киевское государство внимательно относилось к западным территориям, видно из уцелевших упоминаний о походах киевских князей: в Судавию (на ятвягов) — 983, 1038, 1112 гг., в собственно Литву — 1040, 1044, 1132 гг., в Семигаллию-1106 г. Былины помнят это время. Илья Муромец с гордостью говорит:

«Жил я во хороброй Литве,
По три году пору времени
Выхаживал выходы от князя Владимира».

За время от распада Киевского государства и до оформления Владимиро-Суздальской и Галицко-Волынской Руси граница русских владений отодвинулась с Немана к востоку на Двину. На землях между Неманом и Двиной стало заметно расширять свои границы раннефеодальное Литовское государство. Охватив земли по нижнему течению Немана, оно включило славянские территории, лежащие по его верховьям, и продвигалось далее на восток к Полоцку, Смоленску и Витебску.

Если во второй половине XII в. ещё встречались факты использования литовских войск полоцкими и смоленскими князьями в феодальных войнах на Руси, то ближе к XIII в. такие факты исчезают. «Слово о полку Игореве» отметило утрату русскими князьями былых позиций в Литве.

И Двина болотом течет оным грозным Полочаном
Под кликом поганых,
Един же Изяслав, сын Васильков, позвони своими
Острыми мечи о шеломы Литовьскыя,
Притрепа славу деду своему Всеславу,
И сам под чръвлеными щиты на кроваве траве
Притрепав Литовскыми меча.

XIII в., стал переломным в истории литовского народа. Именно в это время определилось место литовского народа в последующей истории, наметилась основная его территория, сплотились силы его — «приумножишася языка литовского». С начала века литовский народ вступил в борьбу с немецкими крестоносцами, грозившими ему порабощением. Победы, одержанные в XIII в. русскими войсками над феодальными захватчиками, сыграли решающую роль в борьбе великого княжества Литовского за независимость.

Несколько иначе сложились отношения Руси с другими народами восточной Прибалтики — эстами, ливами, лэттами. Киевские князья освоили эти земли прочнее, чем земли литовские. Летописи свидетельствуют, что киевские князья в прибалтийских владениях строили русские крепости, устраивали погосты, население облагали регулярной податью.

Отношения с эстами установились весьма давно. Из летописи мы узнаём, что эсты — чудь — признавали власть уже первых русских князей и в качестве подданных принимали участие в их военных мероприятиях, например, в походах Олега на Киев (882) и в Византию (907); имена эстских дружинников встречаются в перечне «общих послов» при заключении договора 944 г. Игоря с Византией («Искусеви» — дружинник княгини Ольги, «Куницар» из Переяслава). Чудь участвовала в походе Владимира I на Полоцк (980).

Князь Владимир, видимо, сумел использовать в своих интересах знатную верхушку чуди — эстов; в частности, сооружая в 991 г. укреплённую линию городов по рекам Десне, Суле, Стугне и др., князь для поселения на ней «нача нарубати мужи лутши», с подвластных Киеву земель, в том числе «и от Чюди». И позднее при киевских князьях служили дружинники — выходцы из Чуди. Таков был Микула Чудин, современник сыновей Ярослава Мудрого, при которых он жил в Киеве в своём «дворе», «держал» Вышгород и был участником съезда трёх Ярославичей, где составлялся древнерусский феодальный законодательный сборник «Правда Ярославичей». Брат Микулы — Тукы — был в составе дружины князя Изяслава в дни киевского восстания 1068 г., а позднее (в 1078 г.) погиб, сражаясь как дружинник князя Всеволода.

Власть над землёю эстов киевские князья поддерживали оружием. Летописи свидетельствуют о походах киевских и подвластных им князей «а землю эстов — чуди. В 1030 г. такой поход организовал князь Ярослав Мудрый, который тогда же основал город Юрьев (Дерпт, ныне Тарту) на месте эстонского укрепления, носившего имя бога Тора. Новый город стал главным центром господства киевских князей в земле эстов; там находился русский гарнизон и жили дружинники, имевшие «сёла о Юрьеве»; в 1060 г. Изяслав Ярославич подчинил эстонскую область Саккала («Сосолы»), наложил на неё определённую дань в 2 тысячи гривен, взял заложников и оставил русских данщиков. Попытка эстов оказать сопротивление, выразившаяся в нападении на Юрьев и Псков, была подавлена. В начале XII в. киевские князья совместно с новгородскими войсками провели ряд походов на отдельные чудские области. В 1117 г. русские войска заняли город эстов Оденпэ (Медвежья голова) «и погост бещисла взяша и возвратишася во свояси со многом полоном». В 1131 г. поход на Чудь организовал князь Всеволод Мстиславич; «и взяша и возложиша на не дань» — записано по этому поводу в киевской летописи, а в Новгородской уточнено: «самих изсече, а хоромы пожьже, а жены и дети приведе домов», в 1133 г. — тот же князь вернул занятый было эстами город Юрьев.

Георгиевский собор Юрьева монастыря в Новгороде, 1119 г.

В 30-х годах XII в., после разрыва новгородского боярского правительства с Киевом, отношения с землёй эстов перешли целиком в руки новгородского боярства. Последнее укрепило аппарат своей власти в земле эстов; кроме гарнизонов в городах и погостов, там имелись и другие атрибуты русской феодальной государственности, ибо туда ссылали политических деятелей, не угодных новгородскому боярству. Например, в 1141 г. новгородские власти «заточиша Якуна в Чудь с братомь, оковавше руце к шеи». В Новгороде появились значительные группы господствующего класса, заинтересованные в доходах с Чуди, о чём свидетельствует упоминаемая в летописи под 1176 г. Чудинцева улица в городе.

Развитие феодальной экономики в Новгородской республике приводило к усилению эксплоатации земли эстов, вызывая ответное сопротивление, порой довольно значительное. Так, в 1176 г. «Чюдска земля» напала на Псков, но была отбита. Но движение в земле эстов было, видимо, значительно шире этого эпизода, ибо новгородские бояре пригласили себе на помощь киевского князя Мстислава Ростиславича. Выступая на вече, князь признал, что «се обидять нас поганыа» (т. е. язычники). По данным киевской летописи, ему пришлось двинуть в поход 20-тысячное войско. В результате похода князь «пожьже всю землю их, а сами (эсты. — В.П.) отбегоша к морю, но и ту их досыта паде».

Ещё одно столкновение с поморскими эстами имело место в 1190 г. уже в связи с началом немецкого вторжения в восточную Прибалтику. В 1188 г. произошли какие-то осложнения в новгородской торговле с немецкими городами, что, быть может, связано с разорением карелами в 1187 г. шведского города Сигтуны и последующим нападением шведов, немцев и готландцев на русские владения в земле эстов. Из хроники Генриха мы узнаём, что в 1188 г. немецкие и шведские феодалы на судах «пристали в Виронии, эстонской области, и в течение трёх дней разоряли её».

В том же году немецкие и шведские власти арестовали новгородских купцов («рубоша», т. е. посадили в «поруб», в тюрьму) на Готланде, в Нючепинге («Новоторжец») и Горсхэлле («Хоружск»). Тогда, в ответ, новгородское правительство весной «не пустиша из Новгорода своих [купцов] ни одного мужа за море», а «варягов» «пустиша... без мира» и даже не дало им «съла» (т. е. посла для урегулирования конфликта). Таким образом, новгородские власти закрыли свою гавань для судов под чёрным вымпелом с белым крестом, закрыли они и сухопутную торговлю.

Немцы не замедлили предложить мирное урегулирование конфликта; так возник русско-немецкий предварительный договор 1189 г., повидимому, основанный на прежних русско-немецких договорах. Он содержит намёки на причину происшедшего конфликта: «Оже убьють таль (заложники) или поп новгороцкое или немецкъе Новегороде, то [платить] 20 гривен серебра за голову». В договоре есть ещё статья, подходящая к данному столкновению: «оже родится тяжа в Немцех новгородцю, либо немчину Новегороде, то рубежа не творити (т. е. не прерывать торговли), на другое лето жаловати». Но основным пунктом договора новгородцы выставили следующее: «Первое. Ходити новгородцю послу и всякому новгородцю в мир в Немечьску землю и на Гоцк берег (т. е. на о. Готланд); такоже ходити немечем и готянам в Новгород без пакости, не обидим никым же».

Начавшееся вторжение немецких захватчиков замедлило оформление этого договора, но торговая блокада, объявленная Новгородом, побудила немецких купцов ускорить возобновление торговых отношений, и в 1201 г. «на осень придоша варязи горою (т. е. сушей) на мир», и новгородцы «даша им мир на всей воли своей», вероятно, на основе предварительных условий 1189 г.

Можно думать, что, воспользовавшись именно этими событиями, «поморская Чудь» на 7 шнеках (судах) прошла в 1190 г. через пороги («оболочилися») во Псковское озеро, где была разбита псковичами. Однако и на этот раз движение эстов было, по-видимому, шире, чем о нём сообщают летописные данные, ибо зимой 1191 г. князь Ярослав Владимирович предпринял специальный поход на Чудь с новгородскими, псковскими войсками «и с оболостью своею», вернул занятый эстами город Юрьев «и пожьгоша землю их, и полона бещисла приведоша»; в следующем 1192 г. небольшое новгородское войско, княжеский «двор» и псковичи предприняли ещё один поход, во время которого вновь заняли и сожгли город Оденпэ.

Итак, земля эстов находилась под властью киевских князей, а позднее, с 30-х годов XII в., под властью новгородского боярства; в земле эстов имелись русские укрепления, были устроены погосты (эстонские «Vakk») и собиралась регулярная подать; наиболее прочно были включены под контроль новгородского боярства чудские земли между реками Невой и Нарвой. Попытки эстов выйти из подчинения русским властям подавлялись оружием. Однако русские власти не проводили насильственной христианизации эстов, они не организовали сколько-нибудь широкого отчуждения в свою пользу земель эстов, они не меняли в этой земле общественных отношений. В то же время экономические связи с феодально развитой Русью способствовали развитию элементов эстской культуры; русское влияние нашло своё отражение, например, в эстском словаре. Оно видно в таких словах, как turg (торг, рынок), vara (товар), määr (мера), sool (соль), put (пуд), rubl (рубль), teng (деньга) и др.

Вторжение немецких крестоносцев, захват ими лучших эстских земель, превращение эстонского крестьянства в феодально зависимое от немецких светских и духовных феодалов, массовое истребление населения во время следовавших один за другим походов — всё это привело, наконец, к повсеместному восстанию эстов, которые сами стали искать помощи у Руси. Героическая борьба с немецкими крестоносцами в XIII в. — тяжёлая, но славная страница в истории эстонского народа, который заставил немецких колонизаторов дорого заплатить за захват эстонской земли.

Отношения Руси с ливами и лэттами значительно слабее освещены в наших летописях, хотя они были не менее (если не более) тесными. Выше мы отмечали, что в договоре 944 г. упомянут киевский дружинник из «Либи», т. е. области ливов, а также, что киевский автор начала XII в. среди народов, платящих дань киевским князьям, упомянул и «Либь» (т. е. ливов). Эти упоминания, конечно, не случайны. Однако, поскольку эти земли находились в некоторой их части под управлением полоцких князей, а полоцкие летописи погибли, то скудость наших сведений о русско-ливских и русско-лэттских отношениях вполне объяснима.

Полоцкие князья явились преемниками власти князей киевских над землёй ливов. Об этом свидетельствует и хронист Арнольд Любекский: «Король Руссии из Полоцка, — писал он, — имел обыкновение время от времени собирать дань с этих ливов». Местные князья использовали ливские вооружённые силы во время феодальных войн. Киевская летопись под 1180 г. отмечает, что «Либь» участвовала в походе вместе с «полочаны». Этот факт не случаен, ибо через четыре года, в 1184 г., агент папской курии монах Мейнард именно у полоцкого князя Владимира, «которому ливы, ещё язычники, платили дань», испрашивал разрешение на ведение проповеди в их земле. Даже папская курия, и в частности папа Климент III, в своей булле (послании) от 1188 г. признавала, что епископство Икскюльское на Двине основано «в Руссии». Немецкая рифмованная хроника прямо утверждает, что земли ливов, лэттов и зелов принадлежали Руси. Это и понятно, ибо издавна бассейн Двины от семигалльской гавани — устья реки Семигалльской Аа — до увозов (место причала и выгрузки судов) в Полоцке и Витебске находился под контролем Руси.

Это обстоятельство должны были признать на первых порах и немецкие крестоносцы; так, одним из условий мирного договора 1210 г. Риги с полоцким князем было то, что «королю (полоцкому) ежегодно платилась должная дань ливами или за них епископом рижским».

Таким образом, разнообразные источники свидетельствуют о власти русских, вначале киевских, а затем полоцких князей, над землёй ливов, расположенной в низовьях Двины и к северу от неё, вдоль побережья до границ земли эстов. Немецкие феодалы своим вторжением прервали эти давние русско-ливские отношения, превратив землю ливов в ядро немецкой феодальной колонии.

Несколько иной оказалась судьба отношений Руси с лэттами. Киевский книжник начала XII в. упоминает в числе народов, платящих дань Руси, «Зимеголу», т. е. семигаллов. Земля семигаллов, составляя западную часть земли лэттов, лежала к западу от Двины, южнее земли ливов. Расположенная вдоль Двины, эта земля, конечно, находилась в определённых отношениях с Русью, но, кроме приведённого известия, источники сохранили об этих отношениях только один факт, а именно, что в 1106 г. «победиша Зимегола Всеславич и всю братию и дружины у них убиша 9 тысящ». Из этого факта можно сделать вывод, что охрана подвинского торгового пути от семигаллов была делом для русских князей нелёгким.

Гораздо больше известно нам об отношениях Руси с основной частью земли лэттов — с Лотыголой (Лэттигаллией), расположенной главным образом к северо-востоку от Двины, и граничившей на севере с землёй эстов, а на северо-востоке — с Русью. В южной Лэттигаллии к началу XIII в. находились две крупные русские крепости. Одна из них называлась — Куконос, т. е. «мыс (нос) Коконы» — реки на Двине.

Здесь в начале XIII в. княжил Вячеслав (Вячко), охранявший двинский путь и державший под своим влиянием часть земли лэттов и землю селонов, с которых он собирал дань. Значительно выше по Двине был расположен другой русский замок — Герцикэ; это был крупный город, в котором было несколько церквей. К городу прилегала обширная область, с ним был связан ряд замков — Дубен, Лепенэ, Гердинэ, Беберинэ и др. В Герцикэ княжил Всеволод.

Оба русских князя зависели от Полоцка. Из этих двух центров полоцкая власть осуществляла управление и сбор дани в южной Лэттигаллии.

Что касается северной части Лэттигаллии, области Толовы, лежавшей у границ земли эстов, то ею управляли и собирали ежегодную дань власти города Пскова. Часть северной Лэттигаллии в районе Адзеле (русская «Очела») находилась под управлением Новгорода. Власть Новгорода в Лэттигаллии поддерживалась военными походами; таков был поход из города Луки воеводы Нездила Пехчинича, предпринятый им в 1200 г., когда он с малой дружиной прибыл в Лотыгошу «и засташа я [их] в одринах (амбарах?) и убиша и 40 муж, а жены их и дети поимаша».

После вторжения в восточную Прибалтику крестоносцы стремились захватить и Лэттигаллию. Воспользовавшись изменой части псковского боярства, порвавшего с общерусской политикой владимиро-суздальских князей, немцы вступили с боярами в соглашение. Псковские бояре «подвели» под немецкую власть в 1228 г. земли эстов, лэттов и ливов. Разумеется, новгородское правительство не одобрило этой сделки. После Ледового побоища 1242 г. оно заставило немцев по договору 1243 г. признать, что Лотыголу немцы «зашли мечем», и принудило крестоносцев очистить её и возвратить, но, вероятно, уже не только псковским боярам, а и новгородским.

Церковь Иоанна Предтечи Ивановского монастыря в Пскове (постройки 1240 г.)

Новгород контролировал и Финский залив, ибо до начала XIII в. он занимал господствующее положение не только на территории эстов, но также и в землях еми и карелов.

Племя емь занимало основную часть территории нынешней Финляндии, побережье Финского залива от района нынешнего города Хельсинки до реки Кюммене и большую часть внутренней территории страны. Емь — это главное племя, то основное ядро, из которого образовался финский народ. Второе племя — карелы — населяло Карельский перешеек и земли, простиравшиеся далее на север и северо-восток. Лишь третье сравнительно небольшое племя сумь, занимавшее юго-западное побережье Финляндии от полуострова Ханко до р. Кумо, не было подчинено Новгороду.

Зависимость еми от Руси установилась ещё при первых киевских князьях: в договоре Игоря с Византией 944 г. с русской стороны упомянут Пётр Яминдов, т. е. дружинник, державший землю еми; в «Повести временных лет» начала XII в., среди народов, платящих дань Руси, также упомянута емь.

И позднее киевские князья поддерживали свою власть над ней; так, в 1042 г. князь Владимир Ярославич предпринял поход на емь «и победи я»; но дорога в страну еми была трудна, и киевляне потеряли много коней; в 1123 г. поход провёл с новгородцами Всеволод Мстиславич, он тоже «победи я», но и в этот раз летописец отметил, что «лют бяше путь» и, в частности, войску не хватало хлеба.

В половине XII в. управление землёй еми перешло к новгородскому боярству, которое поддерживало свою власть вооружённой рукой, используя сплошь и рядом для удержания еми в повиновении силы карел. Новгородское владычество над емью не сопровождалось ни постоянным занятием подвластной территории войсками, ни массовой колонизацией её русскими Переселенцами-феодалами, ни насильственной христианизацией местного населения. Новгородские данщики издавна собирали с еми «оброки и дани», что предполагает существование здесь известной администрации и погостов. Сбор дани, в частности «скорою» (т. е. мехом), ещё в первой половине XII в. носил регулярный характер. Новгородское боярство, видимо, и в финских землях, как и в прибалтийских, заменило «полюдье», т. е. поездки для сбора дани, правильным сбором дани («оброком») посредством доставки её в определённые для этого места («погосты»), где дань принимали представители новгородских властей. Не случайно финский язык усвоил из древнерусского языка слово «оброк» («aprakka»). Языковеды установили, что свыше 200 слов заимствовано финнами из древнерусского языка, причём слова, связанные с земледелием и бытом, например, «серп», «коса», а также «грамота», «сани», «ковш», «чарка» и др.

К началу XIII в. часть местной социальной верхушки, несомненно, владевшая пахотной землёй, была связана с новгородским боярством и, приняв православие, даже вошла в его состав.

Значительно прочнее были отношения Новгородской республики с землёй карел, особенно с наиболее развитой частью Карельского перешейка и северо-западным Приладожьем, которые входили в состав Новгородской республики. Там имелись значительные новгородские опорные пункты: Олонец, Карельский город (будущий Кексгольм) и др., где управление также проводилось через погосты, о чём свидетельствует Устав Святослава (1137). Карелы, как отмечалось, неоднократно участвовали в русских походах на емь.

Шведское правительство, имея целью овладеть землёй финских племён и заливом, проводило пиратские действия на воде и вторжения с суши. Так, в 1142 г. шведский князь и епископ на 60 судах (шнеках) напали на три новгородских торговых корабля: нападение было неудачно, новгородцы «отлучиша их 3 лодье» и «избиша их полутораста». Несколько позднее шведские феодалы начали вторжение в землю финнов. В 1157 г. с благословения папской курии король Эрик Едвардсон («святой») организовал свой «крестовый поход». Уже этот первый поход ясно обнаружил, что несли шведские «крестоносцы» покоряемой стране.

Переправившись через Ботнический залив, шведы высадились на берег в устье реки Аурапоки в земле народа сумь в районе нынешнего Або. Выйдя на берег, король предложил финнам креститься. Встретив отказ, закованные в железо шведские феодалы принялись истреблять беззащитное население. Вскоре шведы покорили всю землю суми, построили замки и укрепления, в которых поставили гарнизоны, в том числе крупный замок Або, ставший центром шведского владычества в Финской земле. Шведские духовные и светские феодалы захватывали лучшие земли, заставляя финнов их обрабатывать, кроме того, на финнов пали различные поборы и церковная десятина, ради которой проводилась насильственная христианизация. Финны отвечали восстаниями и уничтожали своих угнетателей; так, ими был в 1158 г. убит епископ Генрих, глава шведской церкви, родом англичанин; следующих двух епископов постигла та же участь, что даже дало повод папе Иннокентию III горько сострить, что епископы в страну финнов посылаются «не столько для почётной кафедры, сколько для мученического венца». Понятно, что шведские феодалы могли удерживать власть над сумью, только получая непрерывную помощь из Швеции через залив.

Одновременно шведские крестоносцы стремились расширить завоёванную территорию и, в частности, завладеть Ладогой, которая в то время являлась единственной русской крепостью, прикрывавшей с севера подступы к Новгороду, и одновременно служившей базой новгородского господства в Карельской и Ижорской землях. В 1164 г. шведы внезапно на 55 шнеках появились перед Ладогой и, высадившись, стали разорять ладожский посад. Считая по 50 человек на шнеку, их было около 2 750 человек.

Ладожане, во главе с посадником Нежатою, укрылись в крепости, а в Новгород отправили гонца. Шведы четыре дня безуспешно штурмовали крепость, а на пятый, понеся большие потери, отступили на реку Воронай. Подошедшее новгородское войско, предводимое князем Святославом Ростиславичем и посадником Захарием, 28 мая того же года разбило шведов наголову, уничтожив 43 шнеки. Остатки шведских войск бежали на 12 оставшихся судах.

В 1178 г. произошло большое нападение карел на шведскую колонию в юго-западной Финляндии. Шведское правительство воспользовалось этим и в 1185 г. при содействии папы Александра III организовало новый крестовый поход на земли эстов, финнов и карел. Тогда в 1187 г. состоялся ответный поход подчинённых Руси карел на Сигтуну — самый сильный и богатый город Швеции, «в котором одновременно правили 4 бургомистра и обойти который но валам можно было не менее чем в 6 часов». Русские и карелы хорошо знали путь в этот город; здесь находился русский торговый двор с каменной церковью.

Башня в Старой Ладоге

Карельские войска проникли до озера Мелар, и укреплённый город был ими занят и разрушен. Глава шведских католических церковников, архиепископ упсальский Иоанн, был убит, а его замок Альмарстен, стоявший вблизи города, разорён. Уничтожение Сигтуны было одним из крупнейших событий истории северной Европы в XII в. Победители с большими трофеями (включавшими, по-видимому, и знаменитые «Сигтунские врата») возвратились на родину. Сигтуна с той поры утратила былое значение. Позднее, в 1252 г., ярл (князь) Биргер, с целью загородить вход в озеро Мерлар, построил новый город Стокгольм, к которому и перешло значение Сигтуны.

Но и после этого печального урока шведские феодалы продолжали нарушать интересы новгородского правительства в земле финнов, следствием чего были русские походы на шведские феодальные колонии на территории суми. Например, в 1198 г. новгородское войско прошло огнём и мечом по шведским опорным пунктам в земле суми; оно осадило, заняло и сожгло замок Або, весь гарнизон вместе с епископом Фолквином был истреблён. Но русский отряд тогда не смог удержать столь отдалённую территорию и возвратился в Новгород; шведские же феодалы вновь завладели этой землёй.

В начале XIII в., пользуясь неустойчивым политическим положением в Новгороде, его занятостью в обороне западных владений, шведские феодалы развернули наступление на землю еми. Это не замедлило отозваться на новгородско-емьских отношениях, свидетельством чего является поход князя Ярослава Всеволодовича с новгородцами на емь в 1227 г., когда он «повоева всю землю, и полон приведе бещисла». Владимирская летопись по этому поводу говорит: «ведый множество полона, якож сущии с ним не возмогоша всего полона отнести, но овых сечаху, а иных множество пущахуть опять в свояси». В том же году, в противовес шведскому крестоносному движению (подобно тому, как это делалось в земле эстов и лэттов), Ярослав Всеволодович «послав, крести множество корел, мало не все люди».

Развалины шведского города Сигтуны, разрушенного карелами в 1187 г.

Таким образом, наши источники обнаруживают глубокую давность отношений Руси с народами восточной Прибалтики, в начале (до XII в.) с Киевским государством, а после его распада — с крупнейшими феодальными центрами северо-западной Руси — Новгородом, Псковом, Полоцком, Смоленском.

Характерным для русской власти в землях этих народов, несмотря на некоторые местные различия, было фактическое сохранение раннефеодальных форм их подчинения: повсеместно был установлен правильный сбор подати («оброк»), посредством доставки её («повоз») в определённые для этого места («погосты»). Здесь дань принимали местные власти и под контролем русских чиновников доставляли в основные центры русского управления, такие, как Юрьев, Куконос, Герцикэ, Олонец и др. Русское господство в Прибалтике не сопровождалось ни постоянным занятием подвластной территории войсками, ни массовой колонизацией её русскими переселенцами-феодалами, ни целенаправленным насильственным уничтожением местного язычества и заменой его феодальной христианской религией.

В то же время тесные связи с Русью способствовали распространению в этих землях феодальной культуры и ускоряли формирование новых социально-экономических отношений.

Таковы были отношения Руси с Литвой, эстами, ливами, лэттами, карелами и финнами на рубеже XIII в., когда территория восточной Прибалтики стала, объектом немецкой католической крестоносной агрессии.

Примечания

1. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. 1, стр. 444.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница