Невская битва

Итак, весной 1240 г. в прибрежных районах Швеции царило оживление. Из многих даже отдаленных мест и местечек, заселенных «мурманами» (норвежцами), приходили сюда суровые люди с оружием. Шел набор нового ополчения («ледунга») для похода в далекие заморские земли.

Королевские посланники громогласно объявляли на тингах (народных собраниях) об опасности, исходящей от иноверцев-славян и их союзников: они мешали проникновению шведов на территорию Финляндии; они беспрепятственно выходили в море, вели успешную торговлю, что укрепляло их экономическую мощь. Да и военную тоже!

Надо было показать этому слишком самостоятельному и независимому Холмгарду (Новгороду), что Шведское государство вновь стало сильным и готово с честью продолжить дела норманнов, военная слава которых в свое время гремела по всей Европе. Момент казался благоприятным и потому, что в северные страны докатились слухи о страшной силе, покорившей многие русские земли и лишь чудом не дошедшей до Волховской столицы. Словом, настало время нанести решающий удар и закрепиться в Приневье, Ладоге, а может быть, и в самом Холмгарде...

Пока корабельные люди готовили суда к отплытию, решался вопрос о руководителе столь ответственного похода. Многие шведские мужи претендовали на эту роль. Среди них — могущественный Биргер, рвавшийся к вершинам власти и надеявшийся победой в русских землях упрочить свой авторитет. Предпочтение на этот раз, скорее всего, было отдано его двоюродному брату ярлу Ульфу Фаси, названному в русских источниках того времени «князем» и даже «королем». Вместе с ним отправились и церковнослужители — католические «пискупы» (епископы), жаждавшие зажечь «свет истинной веры» в этом крае.

В начале июля «свеи в силе велице, и мурмане, и сумь, и емь в кораблих множьство много зело» из Финского залива по рукавам, обрамлявшим почти пустынные острова дельты, вошли в Неву. Вскоре близ устья одной из впадавших в нее речек, Ижоры, был разбит походный лагерь. В центре установили «шатер великий златоверхий», ставший резиденцией ярла.

Путь по Неве для судовой рати был сравнительно безопасным: ширина реки гарантировала для кораблей безопасность от обстрела с берегов почти на всем протяжении (исключением были только Ивановские пороги и сужения русла, которые на пути от устья до впадения Ижоры отсутствуют). Однако при этом продвижение по Неве могло быть легко отслежено посредством разведки, поскольку путь вверх по реке занимал 3—4 дня, и все это время имелась возможность установить скрытный визуальный контроль с берега за действиями судов противника¹. Именно так и произошло в 1240 г.

Шведам, очевидно, было невдомек, что по невскому берегу за ними уже давно — с самого устья по «обою пути», т. е. по Большой и Малой Неве, — следила новгородская «стража нощная морская», набранная из дружественного племени ижора, которую возглавлял сам Пелгусий, старейшина в этой земле. Когда же стали более или менее ясными намерения непрошеных гостей, в Новгород в спешном порядке был направлен посыльный. И через день-другой «приде бо весть в Новгород, яко Свеи идуть к Ладозе».

Пелгусий, «старейшина в земли Ижерстей», в это время в душе уже едва ли сомневался в благоприятном для Руси исходе всех этих событий. Дело в том, что он исповедовал православие (в крещении его имя — Филипп), соблюдал предписанные Церковью еженедельные посты, и, конечно, ему было хорошо известно о первых русских святых — Борисе и Глебе. И вот, в тот самый день, когда шведский флот вошел в Неву, Пелгусий, продолжая следить за устьем Невы, находился на морском берегу — и вдруг увидел «насад», в котором стояли эти двое святых. Борис при этом промолвил: «Брате Глебе, вели грести, да поможем сроднику своему Олександру». Словно зачарованный смотрел вслед уходящей лодке Пелгусий, и только когда она совершенно скрылась из виду, пришел в себя. Привиделось ли это ижорянину или было на самом деле, ответ на этот вопрос, наверное, каждый, в зависимости от собственных убеждений, может дать сам. Только сам Пелгусий не сомневался в реальности всего увиденного, и сообщить об этом он решился только самому князю, но тот запретил до исхода битвы сообщать о видении кому-либо.

Об этом и последующих событиях июля 1240 г. мы узнаем из русских источников: НПЛ и Жития Александра Невского. Шведские письменные памятники о том походе, понятное дело, молчат. Ибо что вспоминать? Бесславный разгром? К тому же в Швеции до составления в 1320-х гг. «Хроники Эрика» отсутствовала традиция погодной записи произошедших событий, аналогичная летописной русской². Поэтому отсутствие сведений о Невской битве в шведских «анналах», безусловно, не дает оснований преуменьшать значение победы новгородцев и ладожан, как это делают некоторые историки, особенно западные. Сообщения летописи наиболее ценны, поскольку записывались в ближайшие недели после возвращения новгородцев, еще не остывших от всех перипетий славной сечи.

Итак, юному Новгородскому князю Александру становится известно, что шведский флот «сташа в Неве устье Ижоры». Куда он направится дальше? Об этом в тех условиях оставалось только гадать. Впрочем, заметим, что конечные цели шведов и сейчас остаются совершенно неопределенными, а потому ученым вновь приходится строить гипотезы на этот счет. И.П. Шаскольский полагал, что планировался захват побережья Невы, а в случае полного успеха — и всех земель Новгорода³. Это согласуется с летописью: НПЛ говорит, что шведы ставили себе задачей захват Ладоги и Новгорода «со всей его землей»⁴. Думается, здесь все же имеет место некоторое преувеличение.

А.В. Шишов видит целью экспедиции Ладогу, напоминая о попытке шведов овладеть этой крепостью в 1164 г.⁵ В.А. Кучкин считает, что на этот раз «свеи» лишь хотели построить опорный пункт в устье Ижоры. Не случайно, замечает он, Пелгусий указал на «станы и Обрытья»⁶. Согласна с В.А. Кучкиным Е.Л. Назарова⁷. Такое же мнение и у П.Е. Сорокина: он считает, что строительство укрепленных поселений в покоренных землях — основа стратегии шведов в то время⁸. Расположенная ниже Ивановских порогов крепость сохраняла бы надежное сообщение с Балтикой (один-два дня пути), имелись здесь места для стоянки и ремонта кораблей, а также перегрузки товаров с морских судов на речные, что было особенно актуально перед прохождением порогов. Удобное положение, по мнению П.Е. Сорокина, могло обеспечить возможность подхода подкреплений из Швеции, поскольку захватчики вообще не спешили продолжать движение вглубь новгородских земель и даже не стремились использовать фактор внезапности, возможно, рассчитывая на начало вторжения немцев со стороны Прибалтики⁹, которое действительно произошло в том же 1240 г.

В полемику по данному вопросу вступил А.Н. Кирпичников. Шведы, говорит он, в тот период еще не строили крепостей на захваченных русских землях (первый такой случай имел место в 1256 г.). В 1240 г. целью агрессии были русские укрепления, например, город Ладога. «Обрытья», считает ученый, означает окружение себя рвом, т. е. временное окапывание¹⁰. «Шведский поход на Северо-Западную Русь был задуман с далеко идущими захватническими целями», — пишет А.Н. Кирпичников в другой работе¹¹.

Заметим, что указанный им пример якобы первой попытки построить крепость в подконтрольных Новгороду землях в 1256 г. по хронологии незначительно отстоит от событий 1240 г. Соответственно, весьма вероятным будет выглядеть предположение, что, используя благоприятную обстановку, шведы как раз и попытались применить новую стратегию — строительство долговременных укрепленных пунктов. В случае успеха этот план привел бы к отторжению от Новгорода всего среднего и нижнего течения Невы (включая выход к Балтике) с перспективой дальнейшего продвижения шведского влияния и власти вверх по Неве, Ладоге и Волхову. Вторая подобная попытка была сделана, как справедливо указал А.Н. Кирпичников, в 1256 г. (об этом см. ниже), а третья — в 1300—1301 гг.: она была связана со строительством Ландскроны и была близка к успеху, но и в этот раз шведы потерпели фиаско¹².

Строительству укреплений в землях, которые Новгород считал своими, способствовала и разность в понимании сути колонизационного процесса и, если угодно, разница в политическом менталитете. Для шведов, как и для расширяющих «жизненное пространство» на Востоке европейцев вообще, подчинение территорий (в частности, в Прибалтике) означало строительство сети укрепленных пунктов, опираясь на которые захватчики эксплуатировали местное население и проводили его христианизацию. Новгородцы же не стремились возводить крепостей на подчиненных землях, населенных другими народами. Они понимали свою власть, в первую очередь, как право на сбор даней, гарантировавшийся организацией периодических военных походов, которые могли иметь или характер военных экспедиций (в случае нежелания давать дань), или характер экспедиции с целью доставки полученных материальных ценностей. Находившиеся в зависимости народы при этом сохраняли и собственное традиционное управление, и свои религиозные верования¹³, что, как мы видели, вызывало особенные нарекания у европейских крестоносцев. Именно этим обусловлено то, что до конца XIII в. Ладога оставалась самым северным пригородом Новгорода, а возведение на рубеже XIII—XIV вв. крепости Корела было вызвано вовсе не стремлением удержать в повиновении местное население, а необходимостью противостоять непрекращающейся шведской экспансии.

На наш взгляд, неверно трактовать отсутствие укреплений в Приневье тем, что ими могла воспользоваться «местная оппозиция центру»¹⁴. Действительно, у Новгорода зачастую возникали противоречия с пригородами (Торжком и особенно Псковом). Однако подобные конфликты не происходили с северными городами, и та же Ладога не заявляла притязаний на независимость, подобно Пскову или даже Торжку. Вероятно, это объясняется тем, что ладожане не ощущали такой самодостаточности, как псковичи, и потому не стремились обособиться. Весьма вероятно, что главной причиной этого являлось осознание невозможности удержать Приневье и Приладожье без Новгорода.

Как бы то ни было, летом 1240 г. Александр Ярославич о дальнейших конкретных планах противника осведомлен не был, а потому мог ожидать самого худшего: путь на Ладогу фактически не имел прикрытия. О том, что могло быть дальше, и вовсе не хотелось думать. Но что же противопоставить вторжению? У князя появился смелый план, — он решил не давать шведам возможности продвигаться вверх по Неве и хозяйничать до самого Ладожского озера. Для этого необходимо было неожиданно напасть на захватчиков, разгромить их на первоначальной стоянке и заставить уйти вон из пределов Руси.

Был в этом плане риск. При неудаче в битве, противостоять шведам будет уже трудно. Воинственно настроенные скандинавы могут оказаться и в Ладоге, и в Новгороде. На западе к границам Новгородчины уже вплотную подошли ливонские рыцари, а с востока не ушла угроза нападения алчных кочевников — монголо-татар. Русь окажется разорванной на куски, фактически перестанет существовать...

Так в начале июля 1240 г. мучительно, но по необходимости срочно решался вопрос о судьбе Руси. Времени на обдумывание деталей предстоящей операции просто не было. Понятно, что о судьбоносном — на века — характере ближайших событий не предполагали ни сам Александр, ни его соратники, но все же объективно их размышления и действия привели к отражению одной из самых больших опасностей того, очень тяжелого для Руси, времени.

Между тем, была еще одна сила, без сомнения, повлиявшая и на решение о походе, и на исход сражения. Это — сами новгородцы, горожане и селяне. В научной литературе исходят обычно из версии «Жития». Согласно ей, считают, что с Александром к Неве выступила лишь его дружина, дополненная малой частью новгородцев, случайно оказавшихся под рукой.

Заметим, что «Житие» преследовало вполне определенную цель — прославление князя Александра. «Худый и многогрешный» монах, писавший его, всячески старался подчеркнуть непогрешимость своего героя, его исключительность среди современников, его безусловную непобедимость: «Александр — побежая, а не победим».

И чтобы отчетливее выделить роль Александра в сражении на Неве, значение его личной храбрости, отваги и решительности, автор «Жития» приводит его на поле брани лишь «в мале дружине», как и в дальнейшем повествуется лишь о ближайшем окружении князя. В решающий момент битвы «явишася 6 муж храбрых и с ним ис [из] полку его». Трое оказываются знатными новгородцами, боярами с Прусской улицы, это Гаврило Олексич, Сбыслав Якунович (впоследствии посадник) и Миша (возможно, родоначальник посадской династии Мишиничей-Онцифоровичей). Трое других — княжеские дружинники: ловчий Яков, слуга Ратмир и «от молодых... именем Сава». Понятно, что в бою участвовали дружинники Александра. Что же касается новгородских бояр, то они-то и должны были возглавить части ополченцев («воев»).

Однако в действительности в новгородской летописи, в рассказе, составленном непосредственно по следам события, недвусмысленно говорится о народном ополчении. Во-первых, прямо указывается, что «князь же Олександр не умедли ни мало с Новгородци и Ладожаны приде на ня» (на них, т. е. на шведов). Во-вторых, сообщаются имена павших ополченцев: «Костянин Луготиниц, Гюрята Пинещинич, Намест, Дрочило Нездылов сын кожевника».

Новгородский синодик середины XVI в. наряду с княжескими воеводами также упоминает и новгородских военачальников, возглавивших народное ополчение 1240 г.: «Покои, Господи, избиенных на Неве от немец при велицем князе Александре Ярославичи, и княжих воевод и новгородцьких воевод и всех избиенных братии нашей...». Всего, по свидетельству летописи, погибло «20 мужь с Ладожаны, или менши»¹⁵.

Таким образом, войско, с которым молодой Новгородский князь Александр смело и дерзко выступил в поход против «свеев», состояло, как это и было принято в Древней Руси, из княжеской дружины — ударной силы, но немногочисленной, и народного ополчения — «воев», собранных «не умедли», а впрочем, всегда готовых встать «под ружье». Однако это были лишь те, кто жил непосредственно в Новгороде или оказался по каким-либо делам в Волховской столице; времени на мобилизацию ополчения во всей Новгородской земле просто не было, к тому же сколько-нибудь длительный сбор войска поставил бы крест на внезапности отпора, а именно на этом во многом основывался план Ярославича.

Историки по-разному реконструируют марш войск Александра Ярославича к месту Невской битвы, хотя все точки зрения, в конечном счете, сводятся к двум возможным вариантам. Остановимся на них чуть подробнее.

Большая часть ученых считает, что русский отряд двигался по Волхову к Ладоге, где получил подкрепления, а затем пошел далее к месту битвы¹⁶. А.В. Шишов отмечает при этом, что Александр был готов сразиться с неприятелем и на воде: на Неве, на Ладоге или еще на Волхове, в случае продолжения продвижения шведов вглубь Новгородских земель¹⁷.

По-иному представляет марш русского соединения А.Н. Кирпичников. Для достижения более высокой скорости, по его мнению, был предпочтительнее сухопутный путь от Новгорода к Неве по дороге через Тесово. Его длина составляла ок. 150 км, т. е. 2 дня форсированного марша. А отряд ладожан, считает ученый, мог присоединиться к новгородцам и по пути¹⁸. Версию А.Н. Кирпичникова оспорил В.А. Кучкин, замечая, что сухопутный путь напрямик сильно затруднял связь с Ладогой. Еще одним аргументом «против» может быть то, что полной уверенности в действиях шведов быть не могло: они вполне могли продолжить путь и выйти в Ладожское озеро. В таком случае, русское воинство разминулось бы с врагом, а город Ладога рисковал и вовсе остаться без прикрытия¹⁹. К тому же, как показали события 1164 г., базу для будущей войны шведы могли выбрать произвольно: скажем, они могли сделать повторную попытку укрепиться в бассейне р. Воронеги с тем, чтобы создать постоянную угрозу расположенным поблизости территориям.

В противоположность версии В.А. Кучкина, П.Е. Сорокин предложил собственный вариант сухопутного движения воинов Александра. По его мнению, оно могло осуществляться по маршруту, который в более поздних источниках известен как Ореховецкая дорога²⁰, проходившая на удалении до 50 км к западу от Волхова параллельно его течению. От Шапецкого яма (Шапки, 85 верст от Новгорода, известного по шведским картам XVII в.) от этой трассы уже в XIII в., как считает П.Е. Сорокин, могло иметься ответвление, которое через Ярвосольский погост (район Лезье) выходило к устью Тосны (ок. 30 км), откуда до р. Ижоры оставался совсем незначительный участок — 10 км. Впрочем, по мнению исследователя, заключительный отрезок пути, скорее всего, проходил по глинту (берег древнего Литоринового моря, сохранившийся в рельефе южного Приневья и Приладожья в виде возвышенности-уступа) от места его пересечения с Ореховецкой дорогой XVI в. к среднему течению Ижоры (далее к ее устью). В настоящее время, отмечает историк, с остатками этого пути можно соотнести старую лесную дорогу, которая проходит по песчаным возвышенностям в лесном массиве междуречья Мги и Тосны (район г. Никольское), не связывая между собой населенных пунктов²¹.

На наш взгляд, предложенный П.Е. Сорокиным вариант также не лишен недостатков. Среди них можно выделить следующие: локализация маршрута предпринята ученым на основе поздних источников XVI в., и далеко не факт, что трасса действительно существовала за 300 лет до этого. К тому же состояние Ореховецкого тракта в том же XVI столетии было плачевным²², что уж говорить о периоде XIII в., когда ни Орешек, ни Корела, к которым вел этот путь во времена более поздние, вообще не были основаны. Но самое главное — движение этим маршрутом не могло дать полной гарантии от того, что, продолжив наступление, шведы сумеют избежать встречи с ратниками Александра.

Потому, как представляется, целесообразно вернуться к версии, предложенной Г.Н. Караевым и ставшей к настоящему времени почти общепринятой²³. Согласно его реконструкции, русское пешее войско двигалось на судах по Волхову. Дойдя до его низовьев, отряд усилился, получив подкрепление от ладожан. После этого рать продолжила поход по Ладожскому озеру и Неве, вплоть до устья Тосны. Можно предположить, что конница перемещалась вдоль берегов, по путям, которые в XVI в. известны как Ладожская дорога (вдоль левого берега Волхова) и дорога из Ладоги в Орешек²⁴. (В пользу того, что, по крайней мере, первый из этих сухопутных маршрутов мог существовать в XIII в., свидетельствует то, что между Ладогой и Новгородом, этими крупными городскими центрами Северо-Запада Руси, должно было иметься сообщение не только по воде, но и по суше.) Далее, от Тосны из-за опасности обнаружить себя путь по воде становился нежелательным. Во всяком случае, удар, нанесенный по шведскому лагерю со стороны Невы, точно не мог оказаться внезапным, поскольку ее течение от устья Ижоры в сторону Ивановских порогов прекрасно просматривается на многие километры, что перечеркивало шансы на скрытный подход судов. По этой причине было принято решение подняться вверх по Тосне, — с тем, чтобы оттуда выйти к среднему течению Ижоры. Только такой маршрут полностью исключал возможность разминуться со шведами, поскольку, даже удаляясь от Невы по Тосне, Александр сохранял возможность настигнуть врага, в случае, если бы именно в этот момент он начал бы движение вверх по Неве. Ведь у шведов впереди было серьезное препятствие — пороги, проход через которые вверх по течению был особенно труден и требовал времени, а значит, Ярославич и в этом случае сумел бы нагнать противника.

Уточнить направление перехода дружины Александра от р. Тосны до р. Ижоры позволяют наблюдения Н.А. Натальина, который, в отличие от Г.Н. Караева, посчитавшего для решения этого вопроса определяющим фактором максимальное сближение двух рек, обратил внимание на особенности физической географии местности и на этой основе скорректировал выводы последнего. Дело в том, что указанное Г.Н. Караевым направление (начальная точка в 5 км от устья Тосны) проходит по болотистой местности, преодолеть которую было бы крайне затруднительно. С другой стороны, еще выше по реке ее течение пересекает упомянутый ранее глинт, обусловивший наличие порогов, расположенных выше современного г. Никольское. В этих же местах имеются броды, удобные для переправы конного войска. Именно по глинту (возвышенному месту), минуя болота, русские воины, как отмечает Н.А. Натальин, и вышли к Ижоре, опять-таки около порогов, пересекавших эту реку в XIII в. в районе современного пос. Ям-Ижора²⁵.

Напомним, что примерно в этом микрорегионе, согласно новейшим археологическим данным, может быть локализован ареал проживания союзной Новгороду ижоры (удаленная от Невы местность, прикрытая лесами и болотами, прилегающая к среднему течению Мги и Тосны). Находившаяся здесь ижора должна была оказать содействие новгородцам, максимально скрытно продвигавшимся к вражескому стану.

В 2010 г. в память об этих событиях (принимая во внимание, в том числе, изложенные выше обстоятельства) на берегу Тосны, приблизительно там, где в XIII в. ее русло перекрывали пороги, был открыт памятный знак, положивший начало созданию историко-культурного объекта «Место молитвы князя Александра перед Невской битвой»²⁶.

Впрочем, не будем удаляться от темы. Весь поход русского воинства был проделан так искусно и осторожно, что уютно расположившиеся шведы не чувствовали угрозы до самого момента нападения. Было воскресенье, 15 июля 1240 г., около 11 часов утра...

Однако здесь мы должны остановиться на одном чрезвычайно важном моменте. Несколько слов необходимо сказать и о том, на каком именно берегу Ижоры разбили свой лагерь шведы и, соответственно, где именно разыгралось знаменитое сражение. Но даже и на этот вопрос невозможно дать ответ со стопроцентной уверенностью. Каковы же аргументы в этом споре? Традиционно, в этой связи, называют правый берег реки.

Однако И.П. Шаскольский считал, что сражение было на левом берегу реки, так как правый неудобен для разбивки лагеря из-за своего неровного рельефа. «Авторы (считающие правый берег местом битвы. — Авт.) явно никогда не видели места исторического сражения», — категорично заявлял историк²⁷. А.Я. Дегтярев заметил на это, что за 750лет ландшафт берегов Ижоры должен был претерпеть некоторые изменения под воздействием антропогенных факторов. Но, в целом, ученый поддержал мнение И.П. Шаскольского и привел в его пользу несколько дополнительных аргументов. Шведы должны были использовать р. Ижору для прикрытия от наиболее вероятного удара с востока. Этим, по мысли А.Я. Дегтярева, объясняется и внезапность атаки русских воинов: шведы просто не выставили должного охранения, надеясь на водную преграду. Кроме того, стоянка на левом берегу была обоснована психологически: за спиной шведов оставался «уже известный, пройденный без каких-либо осложнений маршрут»²⁸. Перейти же с правого берега Ижоры на левый русские могли в ее верховьях, — там, где реку пересекают глинт и созданные им пороги²⁹.

Эти доводы показались недостаточно убедительными П.Е. Сорокину, одному из ведущих специалистов в области древней истории Приневья (кстати говоря, жителю Усть-Ижоры, которого невозможно заподозрить в том, что он не видел места сражения). Ученый, в противоположность А.Я. Дегтяреву и И.П. Шаскольскому, считает, что, напротив, мыс на правом берегу был более удобен для создания лагеря. Именно на этой возвышенности в XVIII в. при Петре I во время Северной войны (1700—1721 гг.) была сооружена земляная фортеция, построенная для защиты от внезапного шведского нападения³⁰ (ее план, относящийся к 1760 г., опубликован П.Е. Сорокиным)³¹. Кроме того, важно учитывать тот факт, что шведы, обустраивая лагерь, вовсе не готовились к битве, которая, напротив, стала для них полной неожиданностью. Поэтому выбирали они не поле для будущего сражения, где удобно было бы маневрировать, а, как минимум, место для продолжительной стоянки, которое нужно было надлежащим образом укрепить. Правый берег, имеющий возвышенности, использованные в XVIII в. для возведения небольшой крепости, как раз очень подходил для этой цели. Потому, скорее всего, здесь и были разбиты вражеские «станы и Обрытья».

Сообщения «Жития» и летописи о самой битве настолько кратки, что представляется более правильным не пересказывать их, а привести полностью, чтобы читатели могли непосредственно познакомиться с материалами, которые содержатся в источниках. Предоставим слово сначала автору «Жития»:

«Се же слышавъ король части Римьскыя от полунощныя страны таковое мужество князя Олександра, и помысли в собе: "Пойду и пленю землю Олександрову". И събра силу велию, и наполни корабля многы полковъ своих, подвижеся в силе тяжце, пыхая духомъ ратным. И прииде в Неву, шатаяся безумиемъ, и посла слы своя, загордевся, в Новьгород, къ князю Олександру, глаголя: "Аще можеши противитися мне, то сем есмь уже зде, пленяя землю твою".

Олександр же, слышав словеса сии, разгореся сердцемъ, и вниде в церковь Святыя Софьи, и, пад на колену предъ олътаремъ, нача молитися съ слезами: "Боже, хвальный, праведный, Боже Великый, крепкый, Боже превечный, сотворивый небо и землю и поставивый пределы языком, повеле жити, не преступая в чюжую часть". Въсприимъ же псаломьскую песнь, рече: "Суди, Господи, обидящим мя и возбрани борющимся со мною, приими оружие и щитъ, стани в помощь мне". И, скончавъ молитву, въставъ, поклонися архиепископу. Архиепископъ же Спиридонъ благослови его и отпусти. Он же, изшед ис церкви, утерь слезы, нача крепити дружину свою, глаголя: "Не в силе Богъ, но въ правде. Помянемъ Песнотворца, иже рече: 'Сии въ оружии, а сии на конех, мы же во имя Господа Бога нашего призовемь, тии спяти быша и падоша, мы же въстахом и прости быхом'". И си рек, пойде на ны в мале дружине, не съждався съ многою силою своею, но уповая на Святую Троицу.

Жалостно же бе слышати, яко отець его, честный Ярославъ Великый, не бе ведал таковаго въстания на сына своего милаго Олександра, ни оному бысть когда покати весть къ отцю: уже бо ратнии приближишася. Тем же и мнози новгородци не совокупилися бяху, понеже ускори князь пойти.

И поиде на ня въ день въскресениа, нуля въ 15, на память святыхъ отець 600 и 30 бывшаго собора въ Халкидоне и святою мученику Кирика и Улиты, имеяше же веру велику къ святыма мученикома Бориса и Глеба.

И бе некто мужь старейшина в земли Ижорстей, именемъ Пелгусий. Поручена же бысть ему стража морьская. Въсприят же святое крещение и живяше посреди рода своего, погана суща. Наречено же бысть имя его въ святемъ кръщении Филипъ. И живяше богоугодно, в среду и в пяток пребываше въ алчбе. Тем же сподоби его Бог видети видение страшно в тъй день. Скажемъ вкратце.

Уведавъ силу ратных, вде противу князя Олександра, да скажеть ему станы и Обрытья ихъ. Стоящю же ему при край моря, стрегущю обою пути, и пребысть всю нощь въ бдении. И яко же нача въсходити солнце, слыша шюмъ страшенъ по морю и виде насадъ единъ гребущь, посреди же насада стояста святая мученика Бориса и Глеба, въ одеждах чръвленых, и беста руце держаста на раму. Гребци же седяху, акы мглою одени. Рече Борись: "Брате Глебе, вели грести, да поможемь сроднику своему Олександру". Видев же таковое видение и слышавъ таковый глас отъ мученику, стояше трепетенъ, дондеже насадъ отъиде от очию его.

Потомъ скоро поеха князь Олександръ. Он же, видевъ князя Олександра радостныма очима, исповеда ему единому видение. Князь же рече ему: "Сего не рцы никому же".

Оттоле потщався наеха на нь въ 6 час дне. И бысть сеча велика над Римляны, и изби их множество бесчислено от них, и самому королю възложи печать на лице острымь своим копиемь.

Зде же явишася въ полку Олександрове 6 мужь храбрыхъ, иже мужьствоваша с нимъ крепко.

Единъ — именемъ Гаврило Олексичь. Съй наеха на шнекъ и, видев королевича мча подъ руку, възеха по доске, по ней же въсхожаху, и до самого корабля. И втекоша пред ним в корабль, и пакы обратившеся, свергоша его з доски съ конемъ в Неву. Божиею Милостию изыде оттоле неврежденъ, и пакы наеха, и бися с самемъ воеводою посреде полку их.

Другий — новгородецъ, именем Збыславъ Якунович, наеха многажды на полкъ ихъ и бьяшется единем топоромъ, не имея страха в сердцы своем. И паде неколико от рукы его; и подивишася силе его и храбръству.

Третий — Ияковъ, полочанинъ, ловчий бе у князя. Съй наехавъ на полкъ с мечемъ и мужьствова, и похвали его князь.

Четвертый — новгородецъ, именем Миша. Съй пешь съ дружиною своею натече на корабли и погуби три корабли Римлянъ.

Пятый — от молодыхъ людей, именем Сава. Съй наехавъ на шатеръ великий, златоверхий и посече столпъ шатерный. Полцы же Олександрови, видевше падение шатерное, возрадовашася.

Шестый — от слугъ его, именем Ратмиръ. Съй бися пешъ, и обступиша его мнози. Он же от многых ранъ пад, скончася.

Си вся слышахомъ от господина своего Олександра и от инехъ, иже в то время обретошася в той сечи.

Бысть же в то время чюдо дивно, яко же въ древняа дни при Езекеи цари, егда прииде Сенахирим, царь асурийскъ, на Иерусалимъ, хотя пленити святы град, и внезаапу изыде аггелъ Господень и изби от полка асурийска сто восемьдесят пять тысящь. И въставше утро, обретоша вся трупия ихъ мертва. Тако же бысть и при победе Олександрови, егда победи короля обонъ полъ рекы Ижеры, иде же бе непроходно полку Олександрову. Зде же обретоша многое множество избьеныхъ отъ аггела Божия. Останокъ же их побеже, и трупиа мертвых своих наметаша корабля и потопиша в мори. Князь же Олександръ возвратися с победою, хваля и славя имя своего Творца»³².

Сохранились некоторые данные о битве и в тексте НПЛ:

«В лето 6748 (1240 г. — Авт.). Придоша Свеи в силе велице, и Мурмане, и Сумь, и Емь в кораблихъ множьстжо много зеле; Свеи съ княземь и съ пискупы своими; и сташа в Неве устье Ижеры, хотяче восприяти Ладогу, просто же реку и Новъгородъ и всю область Новгородьскую. Но еще преблагый, премилостивый человеколюбець Богь ублюде ны и защити от иноплеменьникь, яко всуе трудишася без Божия повеления: приде бо весть в Новъгородъ, яко Свеи идутъ къ Ладозе. Князь же Олександръ не умедли нимало с новгородци и с Ладожаны приде на ня, и победи я силою Святыя Софья и молитвами Владычица нашея Богородица и приснодевица Мария, месяца июля въ 15, на память святого Кюрика и Улиты, в неделю на Сборъ святыхь отець 630, иже в Халкидоне; и ту бысть велика сеча Свеемъ. И ту убиенъ бысть воевода ихъ, именемъ Спиридонъ; а инии творяху, яко и пискупъ убьенъ бысть ту же; и множество много ихъ паде; и накладше корабля два вятшихъ мужь, преже себе пустиша и к морю; а прокъ ихъ, ископавше яму, вметаше в ню бещисла; а инии мнози язвьни быша; и в ту нощь, не дождавше света понедельника, посрамлени отъидоша. Новгородецъ же ту паде: Костянтинъ Луготиницъ, Гюрята Пинещиничь, Наместъ, Дрочило Нездыловъ, сынъ кожевника, а всехъ 20 мужь с Ладожаны, или мне, Богь весть. Князь же Олександръ съ новгородци и с Ладожаны придоша вси здрави въ своя си, схранени Богомъ и Святою Софьею и молитвами всехъ святыхь»³³.

Что ж, как видим, информации действительно немного. Потому не удивительно, что исследователи по-разному восстанавливают ход сражения на Неве. Безусловно, «целостная реконструкция хода Невской битвы невозможна»³⁴. Тем не менее, данная проблема привлекает внимание ученых. Назовем некоторые, наиболее интересные моменты научных изысканий на эту тему.

А.Н. Кирпичников полагает, что схватка шла, «во многом, по тактическим правилам боя, принятым в Средневековье». Русское войско подразделялось не менее чем на пять тактических единиц. Деление на отряды было и у шведов³⁵. Это мнение о членении войск поддержал И.П. Шаскольский³⁶. Мысль о Невской битве как о правильном средневековом сражении вызвала скепсис у В.А. Кучкина. А.В. Шишов большое значение придает ранению Александром Ульфа Фаси — этим шведы были оставлены без предводителя³⁷.

Ученые допускают участие в битве (и на подготовительных ее этапах) племени ижора³⁸. Д.С. Лихачев отмечает, что воины Александра Невского защищали не только Русь, но и Ижору³⁹. Разведку ижорянина Пелгусия А.Н. Кирпичников справедливо считает одной из причин победы русских ратников⁴⁰. А Д.Л. Спивак даже увидел в образе Пелгусия, «в некотором смысле», двойника Александра⁴¹. А.И. Левинтов полагает невозможным участие ижорского ополчения в битве, так как воевать без разрешения Новгорода это племя не могло (если только на их земли не было прямой агрессии), поэтому ижорские воины лишь охраняли ладьи русских, снабжали провиантом и вели разведку. В битве же имели возможность принять участие только отдельные добровольцы⁴². Думается, это мнение не совсем верно. Во-первых, шведы высадились в землях ижоры, значит, агрессия уже имела место. Во-вторых, не ясно, почему бы Новгород не дал разрешение союзному племени на отражение нападения, сократив, тем самым, свои и без того не очень большие силы.

И.Н. Данилевский считает именно представителей местных племен «реальными победителями в Невском сражении», а дружина Новгородского князя стала для них, как думает историк, «лишь подспорьем»⁴³. На наш взгляд, такой подход без достаточных оснований сильно преувеличивает роль ижоры в битве.

Противоположны взгляды Я.С. Лурье, который вообще не склонен доверять сведениям «Жития», так как оно хоть и «посвящено светскому лицу — не летописная повесть, а житийный памятник»⁴⁴. А превращение историками видения Пелгусия в разведку вызвано, по мнению ученого, «мнимореалистическим» толкованием источников⁴⁵. Заметим, что о разведке Пелгусия источник говорит достаточно четко: «Уведавъ силу ратных, иде противу князя Олександра, да скажеть ему станы и Обрытья ихъ». Как мы видим, никакие «превращения» здесь не нужны. А объяснение видения Пелгусия, в первую очередь, зависит от материалистических или метафизических воззрений того или иного историка.

Только лишь на основании разрозненных косвенных данных можем мы судить о количестве воинов, скрестивших мечи в тот памятный день. Так какой же была численность противоборствующих сторон?

А.В. Шишов, опираясь на исследования В.Т. Пашуто, приходит к выводу, что шведов было всего ок. 5 тыс. человек⁴⁶. В.А. Кучкин насчитывает несколько тысяч участников сражения⁴⁷. Однако в современной науке утвердился взгляд на Невскую битву как на небольшое по количеству бойцов сражение. А.Н. Кирпичников говорит о «сотнях воинов» с обеих сторон⁴⁸. П.Е. Сорокин полагает, что количество шведов было примерно то же, что в 1164 г. при нападении на Ладогу и в 1300 г. при попытке строительства Ландскроны, т. е. 1050—1100 человек⁴⁹. В новейшей работе ученый уточнил собственные расчеты и пришел к выводу, что на судах из Швеции могло прийти 1500—2000 человек, количество же русских воинов было, вероятно, таким же⁵⁰. (Г.С. Лебедев приводит иное число участников похода на Ладогу в 1164 г. — 5500 человек⁵¹.)

Подчеркнем, что к настоящему времени в распоряжении историков имеются две реальные археологические находки, которые по хронологии могут быть остатками снаряжения, утраченного в ходе развернувшегося в 1240 г. на берегах Ижоры и Невы боя. Это наконечник стрелы и фрагмент скребницы (предмет для ухода за лошадьми)⁵². Их датировка соотносится с XIII в., но, разумеется, связь этих вещей с конкретным событием — битвой — может быть признана лишь гипотетически. Следует подчеркнуть, что малочисленность находок на средневековых полях брани — дело обычное. Их мало на Куликовом поле, вовсе нет на месте Ледовой битвы. Поэтому можно сказать, что в данном случае, учитывая высокую плотность застройки в Усть-Ижоре, историкам даже в какой-то степени повезло.

Отечественные ученые в своем большинстве, говоря о малочисленности сражавшихся на Невском берегу в 1240 г., не склонны преуменьшать последствий битвы для общеполитической ситуации, в которой находилась в то время Русь. Однако некоторые иностранные историки, исходя из числа воинов и потерь, делают выводы о небольшом значении самого сражения⁵³. Такой взгляд подвергся критике со стороны отечественных исследователей⁵⁴. Общий взгляд на Невскую битву, характерный для современной историографии, удачно выражен в статье Ю.К. Бегунова и А.Н. Кирпичникова: «Что же касается Невской битвы, то она не отличалась истребительной кровожадностью. В военном и морально-политическом отношении она явилась серьезным ударом по захватническим планам шведов»⁵⁵.

Конечно, Невская битва по современным меркам не была многочисленной, и это совершенно очевидный факт. Однако значение ее все же было колоссальным: Русь смогла в наиболее тяжелое время показать свою способность защитить себя. Поэтому представляется исторически взвешенной оценка событий 1240 г. на Неве, данная известным современным специалистом по русской истории А.Я. Дегтяревым: «Истинное значение исторических событий выявляется тогда, когда мы умеем правильно поставить их в ряд длинных исторических следствий, когда удается взглянуть на итоги, к которым они привели, когда попытаемся понять и представить себе, что произошло бы при осуществлении каких-то других вариантов исторического развития. При таком взгляде Невская битва предстает перед нами как событие, несомненно, великое».

Об отношении к победе князя самих новгородцев, помимо сообщений летописи и «Жития» Александра, красноречиво свидетельствует тот факт, что вскоре после сражения на Неве, произошедшего в день кончины крестителя Руси князя Владимира, было установлено его местное почитание как святого. Святославич умер еще в 1015 г.; он, несмотря на свои заслуги перед Церковью, очень долгое время не был причислен к лику святых (вероятно, это объясняется тем, что у мощей не происходило чудес). Теперь же, когда могила Владимира уже скрылась под развалинами разрушенной татарами Десятинной церкви, в Новгороде было установлено церковное празднование князю, с помощью которого жители Волховской столицы связывали разгром шведов в устье Ижоры⁵⁶. Возможно, одним из инициаторов этой акции был сам Александр⁵⁷.

В.Л. Янин писал об укреплении в течение второй половины XIII в. в Новгороде культа свв. Бориса и Глеба, отправной точкой для чего послужило видение Пелгусия перед сражением 1240 г.⁵⁸, но ведь эти князья-страстотерпцы были сыновьями Владимира! Поэтому, на наш взгляд, вполне логично связать усиление почитания Бориса и Глеба с установлением «памяти» Владимиру Святославичу.

Рассуждая о значении Невской битвы в русской истории, нельзя пройти мимо совсем уж кощунственных заявлений, появлявшихся в некоторых публикациях в 90-х гг. XX в., согласно которым, «Александр Ярославич зарабатывал свою блестящую военную репутацию в войне с ливонцами (здесь имеется в виду и 1240 г. — Авт.), мягко говоря, не совсем вовремя», что, «возможно, другой исход этих сражений более благотворно (!) повлиял бы на всю последующую историю Руси» (журнал «Знание — сила» 1990, № 9). Вообще образчиков подобного рода «концепций» в постперестроечные годы оголтелого отрицания можно найти достаточно много. Впрочем, спорить с подобного рода «теориями» невозможно: они питаются не фактами, а самым обычным антипатриотизмом, ставшим, к сожалению, в конце прошлого столетия на время чуть ли не официальной идеологией большинства отечественных СМИ.

Заканчивая разговор о сражении близ устья Ижоры, укажем на еще одну чрезвычайно любопытную деталь. Как видно из приведенного выше текста «Жития Александра Невского», среди героев битвы был и некий Гаврило Олексич, верхом ворвавшийся по трапу на борт шведского корабля, круша вокруг себя многочисленных врагов. Этот человек является пращуром великого русского поэта А.С. Пушкина. (Долгое время его же считали и предком М.И. Кутузова-Смоленского, полководца, обессмертившего свое имя в ходе Отечественной войны 1812 г., однако новейшие разыскания показали ошибочность этого предположения.)

Итак, Александр Ярославич смог отбить нападение одного грозного врага — шведов. Однако через 2 месяца положение вновь стало критическим: силы немецких рыцарей, датчан и примкнувшего к ним князя Ярослава Владимировича взяли Изборск, а затем и Псков⁵⁹.

Примечания

1. Сорокин П.Е. Окрестности Петербурга... С. 48—49.

2. Сорокин П.Е. Окрестности Петербурга... С. 53.

3. Шаскольский И.П. 1) Сражение на Неве (к 750-летию). С. 64; 2) Невская битва 1240 г. в свете данных современной науки С. 17.

4. НПЛ. С. 77.

5. Шишов А.В. 1) Полководческое искусство князя Александра Невского. С. 32; 2) Александр Невский. С. 119—120.

6. Кучкин В.А. 1) Трудные годы Александра Невского. С. 57; 2) Александр Невский — государственный деятель и полководец средневековой Руси. С. 24; 3) Борьба Александра Невского против Тевтонского ордена // Восточная Европа в исторической ретроспективе. С. 132—133.

7. Назарова Е.Л. Крестовый поход на Русь 1240 г. С. 198—199.

8. Сорокин П.Е. Страницы истории Ижорской земли. С. 12.

9. Он же. Окрестности Петербурга... С. 59—62, 64.

10. Кирпичников А.Н. Две великих битвы Александра Невского. С. 31, 40—41.

11. Он же. Невская битва 1240 г. и ее тактические особенности. С. 24.

12. НПЛ. С. 330—331.

13. См. об этом: Сорокин П.Е. Окрестности Петербурга... С. 45.

14. Там же. С. 165.

15. См.: Шляпкин И.А. Синодик 1552—1560 гг. новгородской Борисоглебской церкви // Сб. Новгородского общества любителей древности. Вып. 5. Новгород, 1911. С. 6.

16. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 353; Кучкин В.А. Трудные годы Александра Невского. С. 57; Шаскольский И.П. 1) Сражение на Неве (к 750-летию). С. 67; 2) Невская битва 1240 г. в свете данных современной науки. С. 21, Шишов А.В. Александр Невский. С. 129—130.

17. Шишов А.В. Полководческое искусство князя Александра Невского. С. 33.

18. Кирпичников А.Н. Невская битва 1240 г. и ее тактические особенности. С. 26.

19. Сорокин П.Е. Окрестности Петербурга... С. 65.

20. Об Ореховецкой дороге см.: Селин А.А. Магистральные дороги Северо-Запада Новгородской земли в XVI—XVII вв. // Очерки исторической географии. Северо-Запад России. Славяне и финны / Под ред. А.С. Герда и Г.С. Лебедева. СПб., 2001. С. 90—91.

21. Сорокин П.Е. Окрестности Петербурга... С. 66—67.

22. Селин А.А. Магистральные дороги Северо-Запада Новгородской земли в XVI—XVII вв. С. 90—91.

23. Караев Н.Г., Потресов А.С. Путем Александра Невского. М., 1970. С. 82—83, 116—117.

24. См.: Селин А.А. Магистральные дороги Северо-Запада Новгородской земли в XVI—XVII вв. С. 91—93.

25. Натальин Н.А. Геолого-геоморфологические аспекты продвижения дружины Александра Невского к месту Невской битвы // Духовные доминанты Невского края на службе Российской государственности. Сб. статей по материалам научно-практической конференции 8 февраля 2013 г. СПб., 2013. С. 65—68.

26. Казаков В.В. Некоторые приемы начала создания культурно-исторической и духовной доминанты территории на примере «Места молитвы князя Александра перед Невской битвой» // Там же. С. 56—63.

27. Шаскольский И.П. 1) Невская битва (к 750-летию). С. 140; 2) Сражение на Неве (к 750-летию). С. 67.

28. Дегтярев А.Я. 1) Место битвы изменить нельзя? // Исторический опыт русского народа и современность. Мавродинские чтения. Материалы к докл. 10—12октября 1994 г. СПб., 1994. С. 54—55; 2) Место битвы изменить нельзя? / Князь Александр Невский. Материалы научно-практических конференций 1989 и 1994 гг. С. 80—82.

29. Натальин Н.А. Геолого-геоморфологические аспекты продвижения дружины Александра Невского. С. 67—68.

30. Сорокин П.Е. 1) Страницы истории Ижорской земли. С. 13; 2) Окрестности Петербурга... С. 85—96.

31. Он же Е. Окрестности Петербурга... С. 280.

32. Житие Александра Невского. Первая редакция. 1280-е гг. // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. С. 191—192.

33. НПЛ. С. 77.

34. Кирпичников А.Н. Невская битва 1240 г. и ее тактические особенности. С. 24.

35. Там же. С. 27. Ср.: Он же. Две великих битвы Александра Невского. С. 32.

36. Шаскольский И.П. Невская битва 1240 г. в свете данных современной науки. С. 21.

37. Шишов А.В. Полководческое искусство князя Александра Невского. С. 35.

38. Там же. С. 34—36; Сорокин П.Е. Страницы истории Ижорской земли. С. 13.

39. Лихачев Д.С. Слово об Александре Невском // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. С. 13.

40. Кирпичников А.Н. Две великих битвы Александра Невского. С. 34.

41. Спивак Д.Л. Северная столица. Метафизика Петербурга. С. 32.

42. Левинтов А.И. Невская битва. С. 22—23.

43. Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков. С. 187.

44. Лурье Я.С. Россия древняя и Россия новая. С. 105.

45. Там же. С. 127.

46. Шишов А.В. 1) Полководческое искусство князя Александра Невского. С. 32; 2) Александр Невский. С. 117; Пашуто В.Т. Александр Невский. М., 1975. С. 63.

47. Кучкин В.А. Александр Невский — государственный деятель и полководец средневековой Руси. С. 25.

48. Кирпичников А.Н. 1) Невская битва 1240 г. и ее тактические особенности. С. 26; 2) Две великих битвы Александра Невского. С. 34.

49. Сорокин П.Е. Страницы истории Ижорской земли. С. 14.

50. Он же. Окрестности Петербурга... С. 82.

51. Лебедев Г.С. Крестовые походы шведов в Финляндию, Ингрию и Карелию — глава предыстории Петербурга. С. 56.

52. Находки описаны и опубликованы П.Е. Сорокиным, см.: Сорокин П.Е. 1) О некоторых обстоятельствах Невской битвы // Ладога и Ладожская земля в эпоху средневековья. Вып. 6. Материалы конференции «Князь Александр Невский и его эпоха». Санкт-Петербург, 22 декабря 2014 г. СПб., 2015 С. 53—54; 2) Окрестности Петербурга... С. 106—108.

53. Феннел Дж. Кризис средневековой Руси. С. 143—144.

54. Кучкин В.А. Александр Невский — государственный деятель и полководец средневековой Руси. С. 25; Московитина О.Н. Александр Невский в зеркале новейшей английской историографии // Критика концепций современной буржуазной историографии / Отв. ред. Р.Г. Скрынников. Л., 1987. С. 130.

55. Бегунов Ю.К., Кирпичников А.Н. От редакторов // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. С. 7.

56. Об установлении празднования Владимиру Святому подробнее см.: Голубинский Е.Е. История канонизации святых в Русской Церкви. М., 1999. С. 63—64.

57. Хорошев А.С. Политическая история русской канонизации (XI—XVI вв.). М., 1986. С. 86.

58. Янин В.Л. Церковь Бориса и Глеба в новгородском Детинце (О новгородском источнике Жития Александра Невского) // Он же. Средневековый Новгород. Очерки археологии и истории. М., 2004. С. 249—250.

59. НПЛ. С. 77—78, 294.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница