Первое княжение

Однако теперь настало самое время вернуться к гостям Ярослава Всеволодовича, разделившим с ним праздничную трапезу по случаю рождения у него второго сына — Александра. За весельем да заздравными чашами едва ли князь мог совершенно забыть о делах. Ведь к тому времени сложилась непростая, но все же достаточно благоприятная для него ситуация, которой необходимо было воспользоваться. Старший брат Константин отошел в мир иной, и негативные последствия от Липицкого поражения к началу 20-х гг. XIII в. постепенно сходили на нет, появилась возможность даже попытаться вновь закрепиться в Новгороде, который, казалось, уже был навсегда потерян.

К тому времени тесть Ярослава Мстислав Удалой покинул берега Волхова. Долго уговаривали новгородцы столь много для них сделавшего князя остаться, но ничего не помогло: на сей раз он твердо решил уйти на Юг Руси и освободить от венгерского влияния Галич. Делать было нечего, и новгородцы решили пригласить двоюродного племянника Мстислава Святослава Мстиславича (1218 г.). Но ни Святослав, ни сменивший его вскоре на Новгородском столе родной брат Всеволод не умели найти соглашения с беспокойным вечем Новгорода. В 1220 г. и Всеволод должен был покинуть город.

А новгородцы, чтобы получить нового князя, направили посланцев во Владимир к Юрию Всеволодовичу. Тот откликнулся на их просьбу и в 1221 г. отпустил на берега Волхова своего юного сына Всеволода. Но и позиции этого княжича не были твердыми. Тем более что политическая нестабильность в Новгороде сопровождалась нестабильностью церковной. Подобно князьям, часто менялись на кафедре и архиепископы. Это было оборотной стороной права города выбирать архиерея. Так, в 1211 г. был удален архиепископ Митрофан. Его сменил Антоний.

Новый глава Церкви в Новгороде был очень примечательной личностью. В миру его звали Добрыней Ядрейковичем. В самом начале XIII в. (ок. 1200 г.) он совершил паломничество в Константинополь. Свое путешествие он подробно описал в особенном произведении — «Книге Паломник». В этом литературном памятнике рассказывается о святынях Царьграда, разумеется, особенное внимание при этом уделяется главному храму византийской столицы — Святой Софии. Есть основания предполагать, что Добрыня еще раз побывал в Константинополе во время разорения его крестоносцами в 1204 г. Во всяком случае, позже кратким рассказом об этом событии он дополнит свою «Книгу Паломник»¹. Конечно же, этот рассказ полон сочувствия к поверженной Византии и выдержан в антикатолическом духе. В летописи сохранилось достаточно туманное указание о том, что из далекого пути Добрыня «привезе съ собою гробъ Господень»². Впрочем, какая именно святыня имеется здесь в виду, точно не известно. Возможно, что паломнику действительно удалось доставить на Русь фрагмент гроба Спасителя.

Как мы видим, Антоний был человеком далеко незаурядным. Однако это не помогло ему прочно закрепиться на Новгородской кафедре. В 1219 г. новгородцы решили вновь вернуть Митрофана. Но на сей раз они столкнулись с сопротивлением владыки. Антоний отказался добровольно покинуть кафедру. Получилось, что в городе теперь одновременно находились два архиерея. Чтобы как-то урегулировать ситуацию, новгородцы решили прибегнуть к суду митрополита. Тот оставил первенство за Митрофаном, однако и Антоний не оказался в опале: ему была передана епископия в Перемышле³.

В этой ситуации Ярослав Всеволодович только выжидал своего часа. Рано или поздно у него должна была появиться выгодная возможность для того, чтобы вновь вокняжиться на Новгородском столе. Нужно было только подождать, пока новгородцы, уставшие от частой смены правителей, позабудут старые обиды и вновь согласятся призвать Ярослава, с которым у них были связаны не самые лучшие воспоминания.

И такой момент действительно настал. В 1222 г. малолетний Всеволод Юрьевич ночью тайно бежал из Новгорода. Для горожан это было полной неожиданностью, они подозревали, что великий князь не хочет по какой-то причине оставлять сына в городе. Во Владимир к Юрию Всеволодовичу отправляется посольство с просьбой, в случае отказа вновь отпустить сына в Новгород, дать хотя бы брата Ярослава. Именно этот вариант и был осуществлен.

Так в 1223 г. Ярослав впервые за долгое время вновь увидел седые волховские волны. На сей раз он действовал гораздо осторожней, чем в 1215 г. Прежде всего, ему следовало позаботиться о безопасности рубежей Новгорода. Немедленно снаряжаются походы против западных соседей. Сначала против тревожившей окрестности Торопца литвы, а затем в землю племени чудь.

Во время походов князя в Новгороде его дожидалась семья — княгиня и дети. Т. е. уже тогда впервые в городе побывал и его второй сын Александр. Впрочем, едва ли то посещение как-то отразилось в совсем еще детском сознании мальчика. Тем более что долго задерживаться в Новгороде в планы Ярослава тогда не входило, и уже в тот же год он по «своеи воле» с женой и детьми вернулся обратно в Переяславль. Новгородцы же были вынуждены вновь обратиться к Юрию, который опять отправил к ним своего сына Всеволода⁴.

Что могло заставить князя так быстро уйти из города? По всей видимости, прежде всего, общая нестабильность политической ситуации. Помимо всего прочего, в том же 1223 г. на Новгородской кафедре в очередной раз поменялся архиепископ. Правда, на сей раз произошло это естественным путем: Митрофан умер, а его место занял Арсений⁵. К тому же князья-ставленники Суздальской земли научились теперь противостоять желанию новгородцев добиться независимости своего княжения. Для этого они и старались использовать тактику «приходов-уходов», ведь к тому времени ситуация на Руси изменилась. Княжеских столов с дроблением земель-государств и возвышением прежних пригородов стало больше, а вот свободных князей, обладавших серьезным авторитетом, которых не стыдно было пригласить себе, наоборот, — меньше. В то же время, стратегически новгородцы были заинтересованы в союзе с великим князем Владимирским, так как его помощь в борьбе с западной угрозой могла быть наиболее эффективной. Все это учитывали Юрий Всеволодович и его брат Ярослав и старались скоординированно упрочить свое влияние на дела Волховской столицы, жители которой уже вынуждены были просить о том, чтобы им дали князя⁶.

После Ярослава в Новгороде вновь оказался сын Юрия Всеволод. Но его правление опять же оказалось недолгим. Уже на следующий 1224 г. он покинул город, причем снова сделал это тайно, сбежав со всем своим двором ночью в Торжок⁷.

Сюда по р. Тверце к нему стали подходить воинские рати из Северо-Восточной Руси. Пришли полки великого князя, прибыл и сам Юрий, подошел Ярослав и их племянник Василько Константинович Ростовский. Здесь же был и князь Черниговской ветви Михаил Всеволодович — шурин великого князя. Новгородское посольство уже буквально молило Юрия: «Княже, пусти къ намъ детя, а самъ поиди съ Торжку», — но все было безуспешно: великий князь требовал выдать неугодных ему новгородцев, но это было совершенно неприемлемое условие. Пришлось Новгороду готовиться к военным действиям. Впрочем, до конфликта дело тогда не дошло, и новгородцы все же получили князя. Им стал Михаил Черниговский. Но, опять же, как не раз уже было до того, правитель здесь задержался недолго: в 1225 г. Михаил покинул Новгород, которому ничего не оставалось, как только опять просить вернуться Ярослава Всеволодовича⁸.

Как раз в тот момент резко усилилась опасность со стороны литвы, ставшей к тому времени еще одним фактором силы в регионе. Литва не желала подчиниться немцам и часто беспокоила их своими набегами. Иногда прибалтийские племена (и в том числе, разумеется, литовцы) не брезговали набегами и на русские территории. Во второй половине XII — первой половине XIII вв. жизнь и быт литвы, судя по сообщениям источников, были еще очень архаичны. Литовцы состояли из двух этнографических групп — жемайте (жмудь) (нижняя Литва) и аукштайте (верхняя Литва). Они занимались земледелием, скотоводством, промыслами, были прекрасными воинами. Знание родных лесов помогало им одерживать победы над немецкими рыцарями, но аморфность политической организации не позволяла до времени заявить о себе в полную мощь. Уже с 80-х гг. XII в. летописи отмечают усиление географии и количества набегов литовцев на новгородские пределы, русские же князья не находили сил для ответных экспедиций в Литву⁹.

Теперь же, в середине 1220-х гг., вторжения литвы на западные земли Руси стали особенно дерзкими: «Бе бо рать велика бысть, акы же не была от начала миру». Разорены были окрестности Смоленска, Торопца и самого Новгорода. Потому Ярослав сразу по прибытии в Новгород должен был заняться военными делами. Он немедленно обратился против литовцев. К нему примкнули торопецкие полки и псковичи. Русским удалось добиться достаточно большого успеха: в феврале 1226 г.¹⁰ неожиданным и сильным ударом рать врагов была разбита, около 2 тыс. литовцев, явно не готовых к жесткому отпору, погибли в бою, кроме того, был отбит весь захваченный ими «полон». Имелись потери и в русском войске: среди прочих были убиты Давыд Мстиславич Торопецкий и верный оруженосец Ярослава Василий¹¹.

Примечательно, что победу удалось одержать даже без действенного участия новгородцев: их отряд не дошел до места сражения: видимо, не особенно рассчитывая на военное счастье, он повернул в районе Руссы обратно к Новгороду, уклонившись, таким образом, от решительной схватки.

Тем не менее, Ярослав зла на город не держал. К тому же, на сей раз уходить с берегов Волхова он особенно не торопился. Вероятно, ему было нужно показать новгородцам, что на него можно положиться в трудной ситуации. В 1227 г. князь организует еще один поход против финского племени емь. Это было особенно выдающееся предприятие: еще никогда русское войско не заходило так далеко на север. Сокращая путь, воины Ярослава пересекли по льду замерзший Финский залив и вторглись на территорию современной Финляндии. «Ходи [Ярослав] из Новагорода за море на емь, где же ни един от князь Русскых не взможе бывати...». Результатом той войны стал захват бесчисленного «полона», — пленных было столь много, что Всеволодович вынужден был отпустить часть из них восвояси, а те, кто оказал особенно яростное сопротивление, были преданы смерти¹². В будущем (1256 г.) сын Ярослава Александр осуществит аналогичную боевую операцию.

Отпущенные домой, а также другие оставшиеся в живых не преминули отомстить. На удачный поход русских, емь уже в следующем, 1228 г. ответила контрударом. На сей раз представители этого племени грабили окрестности Ладоги. В итоге, емь была блокирована с воды, а потому ей пришлось, бросив лодки и истребив захваченных пленников, пробираться в родную землю лесом, где большинство из них погибло от рук союзных Руси ижорцев и карелы¹³.

Кстати, Ярослав особенно заботился о привлечении на свою сторону финских племен Приневья и Карелии. Его стараниями среди карелы значительно была расширена деятельность миссионеров. Летопись даже сообщает, что этот народ был почти полностью обращен в православие: «Князь Ярослав Всеволодовичь пославъ крести множество корелъ, мало ни все люди»¹⁴. Видимо, и отношения с ижорой также не оставались без пристального внимания князя.

В тот период князь задумал крупномасштабное вторжение на территорию современной Эстонии, целью которого должна была стать Рига. Это могло бы стать настоящим реваншем за потерю Юрьева-Дерпта, но так случилось, что именно в этот момент обострились отношения Новгорода с его «младшим братом» — Псковом. В 1228 г. Ярослава и сопровождавших его новгородцев псковичи просто отказались впустить в город, к тому же среди них распространился слух, будто князь везет с собой оковы и готов заточить многих неугодных ему людей. Ярослав был оскорблен, гнев его не имел пределов. «Наказать, наказать псковичей!» — вот о чем он думал в тот момент прежде всего. Казалось бы, и новгородцы должны разделить негодование Всеволодовича, но наделе все оказалось иначе. Горожане вовсе не горели желанием идти войной против собственного пригорода на западной границе. Совершенно портить отношения с Псковом в их планы, вероятно, не входило. Тем более что псковичи, часто остававшиеся с врагами — литовцами и немецкими рыцарями — один на один, сумели заключить соглашение с Ригой («Новгородъ выложивъше»¹⁵) и теперь могли серьезно ослабить свою зависимость от Новгорода. Согласно положениям этого «докончания», новые союзники даже обещали помочь Пскову в случае войны с Ярославом. Для гарантии рижан псковичи передали им сорок заложников из среды своих знатных людей, что являлось обычной практикой немцев по отношению к подчиненным племенам. Убеждения князя одуматься и выступить с ним «на путь», переданные через посланника Мишу (вероятно, будущего героя Невской битвы), не произвели никакого действия; более того, псковичи передали Всеволодовичу через посла-«гречина» многочисленные претензии¹⁶.

Напрасно Ярослав жаловался новгородцам на Псков, напрасно напоминал о собственных заслугах перед ними и убеждал вечников, что нанесенное ему оскорбление касается всех: жалобы его не имели успеха. Тогда Всеволодович решил действовать своими силами и привести полки из Переяславля. В результате, в Новгороде оказались войска «с Низу» — из Суздальской земли. Это не могло прийтись по душе местному населению. Целью похода объявлена была Рига, но все понимали, что главный враг князя — Псков. К тому же между Псковом и Ригой на тот момент существовал договор о взаимной помощи в случае агрессии. Т. е. в любом случае, «младший брат» Новгорода оказывался втянутым в конфликт. Этому резко воспротивились новгородцы, и наотрез отказались примкнуть к планируемому походу: «Мы без своей братьи плесковиць не имаемся ити на Ригу; а тобе, княже, кланяемся», и никакие доводы Ярослава не могли их переубедить: «Много же князь нуди, и не яшася по путь». Все было бесполезно. Без поддержки Новгорода затевать войну с Ригой и Псковом не имело никакого смысла. Оставалось только вернуть войска обратно в Переяславль¹⁷; запланированный поход, таким образом, был сорван.

Тут приключилась новая напасть: неурожай привел к резкому удорожанию продовольствия. Особенно неприятным для Всеволодовича было то, что рост его стоимости спровоцировали отчасти его переяславские воины: больший спрос на пропитание подхлестнул цены, которые на прежний уровень уже не вернулись, и вывод отряда «с Низа» в этом смысле ничего не изменил. Напротив, в течение последующих трех лет недостаток продовольствия только увеличивался, что в итоге даже привело к голоду.

Положение еще больше осложняла непрекращающаяся неразбериха в церковной жизни города. В 1225 г., т. е. почти одновременно с приходом Ярослава на Новгородское княжение, на берега Волхова возвратился из Перемышля архиепископ Антоний (Добрыня Ядрейкович). Прежний владыка Арсений должен был ему уступить. Однако через некоторое время ситуация вновь изменилась. Спустя 3 года Антоний по состоянию здоровья ушел на покой в Хутынский монастырь, а на архиепископском дворе вновь оказался Арсений. Новгородцы с подозрением отнеслись к такой перемене: они подозревали, что князь каким-то образом способствовал отставке Антония. Впрочем, до поры недовольство было скрытым и не вырывалось наружу.

В 1228 г., отправив полки в Переяславль, Ярослав и сам решил покинуть город. Что же, 3 года было потрачено на то, чтобы выстроить отношения с Волховской столицей. Немало сил положил князь на ее благо, но полного взаимопонимания достичь все же не удалось. Вместе со Всеволодовичем уехала и его княгиня. Однако в городе остались два его сына — Федор и Александр; княжичи являлись внуками по матери Мстислава Удалого, память о котором была столь дорога новгородцам. Видимо, Ярослав надеялся, что таким образом жители вольного города привыкнут к его детям, что в дальнейшем могло способствовать им в их политической карьере. Для того чтобы помочь совсем юным князьям справляться с нелегкой задачей управления, к ним были приставлены верные мужи Всеволодовича — Федор Данилович и тиун Яким (ближайшее доверенное лицо Ярослава)¹⁸.

Едва ли можно было ожидать, что княжичи сразу сумеют закрепиться в городе: слишком часто менялись здесь князья. Кто-то из них не желал оставаться в городе сам, кому-то и новгородцы могли показать «путь чист». Но, в любом случае, с чего-то нужно было начинать. Это было первое Вокняжение сыновей Ярослава на берегах Волхова, и оно должно было в дальнейшем, когда Федор и Александр возмужают, помочь им проще выстраивать отношения с Новгородом.

Думается, именно в этот период была заложена основа будущих отношений Александра с Новгородом. Князь практически вырос в этом городе, и после, несмотря на многие конфликты, Ярославич всегда находил компромисс с новгородцами. Для них он был «своим». Так же, в свое время, Новгород Великий «вскормил» Мстислава, сына Владимира Мономаха. Как было сказано выше, воспитание князей с юных лет новгородцы использовали для сопротивления притязаниям Киевских великих князей еще в конце XI—XII вв. Возможно, Ярослав решил обратить это «изобретение» новгородской общины на пользу своему роду, для чего и оставил малолетних сыновей в этом городе. Расчет оказался оправдан: Александр провел большую часть своих битв (не менее двенадцати), будучи «полноправным новгородским князем»¹⁹. Ясно, что без поддержки жителей Новгорода это не было бы возможным.

Тем временем, ситуация в городе все более накалялась. К общим бедам добавилась непогода. Непрекращавшийся от Успения (15 августа) до Николина дня (6 декабря) 1228 г. дождь не позволил заготовить в необходимом объеме сено и убрать нивы. Беды дополнило наводнение («вода бысть вельми велика въ Волхове»), которое уничтожило уже заготовленные стога вдоль берегов реки²⁰.

Народ роптал. Но кого было обвинить во всех этих природных катаклизмах? Казалось бы, все это — лишь страшный каприз стихии, отвечать за который по определению было некому. Но в реальности, в сознании людей той эпохи все выглядело совершенно иначе. Дело в том, что, по представлениям Средневековья, подобные беды вполне могли быть вызваны грехами власть предержащих, расплачиваться за которые приходилось всему населению, не воспротивившемуся совершенному правителем злу. Сказывалось здесь и то, что утвердившееся христианство к тому моменту все же еще не овладело умами населения в полной мере, и пережитки языческих воззрений по-прежнему имели достаточно большое значение²¹.

К тому же почва для такого «рецидива», казалось бы, забытого язычества была подготовлена не только вполне реальной угрозой голода, но и появлением в 1227 г. в Новгороде четырех волхвов — по всей видимости, каких-то колдунов-чародеев. С ними сурово расправились, казнив их через сожжение на костре²². Причем, по всей видимости, так жестоко с ними обошлись даже без участия официальной церковной или светской власти — по решению веча²³. Т. е. деятельность их вызывала серьезные опасения у народа, а через год начались многочисленные бедствия, связанные с непогодой, о которых было сказано чуть выше.

«Виноватого» в них нашли достаточно быстро. Им оказался архиепископ Арсений. «И створше вече на княжи дворе, и поидоша на владыченъ дворъ, глаголющее сице: "Того ради стоит тепло долго, [что] выпровадилъ [Арсений] Антония владыку на Хутино, а самъ селъ давши князю мъзду"». Далее началась расправа. Архиерея «акы злодея пьхающе в шию, выгнаша», прежний архиепископ укрылся в соборе Св. Софии, и только это спасло его от гибели. В дальнейшем он вынужден был удалиться в Хутынский монастырь.

Антония (Добрыню Ядрейковича), напротив, с почетом вывели из той же обители и вновь поселили на архиерейском дворе. Народ при этом мало заботило то, что сам Антоний был фактически недееспособным. От болезни он онемел и нуждался в постоянном уходе. Новгородцы, однако, не видели в этом препятствия для исполнения пастырем своих обязанностей. К владыке были приставлены два человека — Якун Моисеевич и Никифор-щитник (мастер по изготовлению щитов), — которые должны были прислуживать немощному владыке и всячески помогать ему²⁴.

Архиепископ Антоний (или кто-то из приближенных серьезно больного к тому времени архиерея) в этот период вполне мог оказать определенное воздействие на юного Александра. Возможно, именно тогда в душу юного Ярославича запали первые семена недоверия к Западу, считавшему борьбу с православной «схизмой» одной из своих главных целей. Впоследствии это могло сыграть определенную роль в выборе Александром собственного внешнеполитического курса²⁵, хотя, разумеется, искать корни последующих событий только лишь в наставлениях Антония-Добрыни (которого, к тому же, видимо, считал собственным политическим противником его отец Ярослав Всеволодович) было бы неправильно.

Между тем, после перемены на «владычном дворе» страсти в Новгороде по-прежнему не утихали. Далее последовала очередь тысяцкого и некоторых других должностных лиц. Они также были смещены в декабре 1228 г. по воле веча. Непрочным было и положение княжичей. Страх голода делал новгородцев особенно смелыми, перед лицом глобальной угрозы голода терять им было особенно нечего, и они потребовали от Ярослава немедленного возвращения, при этом ему были выдвинуты и некоторые условия. В таких обстоятельствах князь принял решение увезти своих сыновей из города.

В ночь с 20 на 21 февраля 1229 г.²⁶ княжичи в сопровождении своих слуг покинули мятущийся Новгород. Их уход стал неожиданным. Однако новгородцы старались не унывать и ободряли друг друга тем, что это не они выгнали Ярославичей, а те сами предпочли уйти. «Мы собе князя промыслимъ», — говорили вечники и укрепляли собственное единство крестным целованием. И действительно, на этот раз им удалось использовать противоречия Мономашичей и Черниговских князей²⁷.

Михаил Всеволодович, зять великого князя, один раз уже княживший в Новгороде, не замедлил откликнуться на приглашение вернуться на берега Волхова. Ярослав пытался этому препятствовать, но успеха не имел. Михаил постарался как-то нападать жизнь в пораженном голодом городе. Он установил на 5 лет освобождение от положенных даней д ля тех зависимых от Новгорода людей, что решат возвратиться на прежнее место жительства. Сторонники князя Ярослава Всеволодовича не преследовались, но по инициативе веча они были обложены специальным сбором на строительство нового моста через Волхов²⁸, вместо старого, разрушенного зимой льдом, принесенным сильным южным ветром с Ильменя²⁹.

Кроме того, князю необходимо было решить еще одну важную задачу. Неспособность совершенно больного владыки Антония управлять обширной епархией была теперь очевидна для всех. И нет ничего странного в том, что Михаил выступил с инициативой поставления нового архиерея. При этом он предложил произвести его выбор с помощью жребия, что и было осуществлено. На престол главного городского собора Св. Софии было положено три «жребья». Из них счастливым оказался жребий иеродиакона Юрьева монастыря Спиридона — человека, явно не слишком до того заметного. Он и был, в результате, избран на кафедру³⁰.

Обращает на себя внимание то, что выбор владыки был определен именно таким способом, предполагавшим более или менее случайный исход. Ближайшие предшественники Спиридона получали архиерейское достоинство другим путем: Митрофан был назначен по совету князя и посадника, Антония «волею Божиего възлюби и князь Мьстиславъ и вси новгородци», Арсений также избежал процедуры со жребием³¹, и впоследствии даже, как мы имели возможность убедиться, ходили слухи, что свой сан он получил благодаря данной князю «мзде». Скорее всего, Михаил хотел не допустить каких-то кривотолков относительно поставления нового владыки, а потому постарался, чтобы дело решил слепой случай. И это ему действительно удалось: положение Спиридона оказалось намного более твердым.

Чуть выше уже обращалось внимание на существование связи стихийных бедствий и голода, терзавших Новгородскую землю, с возможными «отставками» архиереев. Несомненна, как мы видели, также и связь этих событий с языческими пережитками в сознании народа. Однако интересно и то, что когда в более позднее время бедствия не прекратились, но, напротив, еще более усилились³², архиепископ не вызывал прежнего неудовольствия. Видимо, причиной тому была очевидная законность его поставления. Сознание прочности собственного положения позволило Спиридону найти общий язык и со сменившим Михаила на княжеском столе Ярославом. Таким образом, была закончена «чехарда» на Новгородском владычном престоле. Впрочем, не будем сильно забегать вперед.

Михаил старался понравиться новгородцам. Он попытался наладить отношения и с Ярославом, который захватил владения Новгорода на Волоке Ламском. Однако отправленное к нему посольство успеха не имело. Более того, Переяславский князь задержал у себя послов³³.

На руку Черниговскому князю играло то, что в 1229 г. Ярославу было, в общем-то, не до Новгорода; гораздо больше князя беспокоили дела Суздальской земли. Он, как мы помним, получил известие о коварных замыслах старшего брата Юрия, которые тот якобы вынашивает в отношении его и их племянников. Впрочем, как было сказано, достаточно скоро выяснилось, что это не более чем недоразумение; конфликт был, таким образом, исчерпан, а епископ Ростовский Кирилл (скорее всего, повинный в его разжигании) понес наказание.

Беды же Волховской столицы продолжились. В 1230 г. случилось несколько весьма дурных предзнаменований: произошло землетрясение, которое ощущалось и в других русских землях, а в мае было солнечное затмение, наблюдавшееся также на весьма большой территории. Все это были вестники беды. И, правда, в Новгороде начались смуты, а самое главное, новый неурожай привел к еще более жестокому голоду. Люди падали замертво от истощения прямо на улицах, архиепископ распорядился построить специальное помещение («скудельницу»), в которое собирались трупы со всего города. И скоро этот «убогий дом» был наполнен до верха. В нем находилось более 3 тыс. покойников. Погибших же на окраинах и по «волости» считать было некому³⁴.

Михаил Всеволодович к тому времени уже покинул Новгород, оставив здесь сына Ростислава. Жителям города казалась недостаточной забота князя о них, а потому было решено изгнать Черниговского князя и вновь послать за Ярославом. Тем более что сам Ярослав уже искал пути примирения с ним, и по его инициативе на Северо-Восток Руси прибыл митрополит Кирилл с весьма представительной свитой. Впрочем, чуть выше мы уже писали об этом визите русского первоиерарха в Суздальскую землю, а потому здесь на этом подробно останавливаться не будем. Скажем лишь, что при этом удалось достичь главного: представители высшего духовенства помогли князьям заключить соглашение и не допустить кровопролития.

А в самом конце 1230 г. Переяславский князь вновь увидел древний храм Св. Софии. На сей раз в Новгороде он провел всего две недели, явившись сюда, видимо, лишь для того, чтобы выполнить все необходимые формальности, связанные с принятием княжения. После этого Всеволодович вернулся в Переяславль, опять же оставив в Новгороде двух сыновей. Черниговские князья, таким образом, окончательно отказались от Новгорода, и впредь его княжеский стол, являвшийся прежде предметом для распрей князей различных династических линий, будет надолго закреплен за Ярославом Всеволодовичем и его потомками³⁵. Безусловно, это не было какой-то исторической случайностью. Переяславский князь приложил немало сил для того, чтобы выиграть борьбу за влияние на центр Северо-Западной Руси — Волховскую столицу. Он умело использовал преимущество расположения своей Переяславской вотчины, западный форпост которой — Тверь — находился в непосредственной близости от новгородского рубежа. Кроме того, помогли Всеволодовичу и собственные таланты: изобретательность и талант военачальника³⁶. Нельзя забывать и о том, что в самом городе у Всеволодовича было немало сторонников. Их помощь также была достаточно важным фактором³⁷.

Итак, Федор и Александр Ярославичи в очередной раз оказались в уже знакомом им городе. Всего лишь около двух лет прошло с того момента, когда они под покровом темноты покинули негостеприимные места. Новгород за это время серьезно изменился, на его жителей отложил свой отпечаток страшный голод. Люди умирали повсюду. Следы бедствия Ярославичи видели везде. Вот как описывает летописец ту ужасную пору: «Инии простая чадь резаху люди живая и ядаху, а иныи мертвое трупие, обрезывающее, ядяху; а друзии конину и псину и кошьки... друзии же мох ядяху и ушь, сосну, кору липовую и листь... А инии пакы злеи человеци добрых люди почаша домы зажигати, где слышащее рожьи всякое обилье, и тако грабящее имениа их». Мертвых становилось все больше. Были возведены еще две «скудельницы» для сбора трупов, но и они скоро были заполнены. Люди теряли человеческий облик: отец не жалел сына, мать — родную дочь, сосед оставался глух к мольбам соседа. Некоторые родители выменивали у купцов на хлеб родных детей, отдавая в холопы, спасая их тем самым от голодной смерти.

Но и этого мало. «Пришла беда — отворяй ворота». В городе начались пожары. Уцелевшие от голода и грабежей жители гибли в пламени. И только с наступлением навигации пришло, наконец, избавление. Немецкие купцы привезли в город достаточно хлеба и муки, что буквально спасло город от полного запустения³⁸. Все эти беды прошли на глазах юных Ярославичей, они запечатлелись в их детских душах³⁹, как бы демонстрируя, какими бедами может быть наполнена взрослая жизнь...

Оправившись от бедствий, новгородцы уже в том же 1231 г. сопровождали Ярослава в походе на Черниговскую землю против Михаила Всеволодовича. Видимо, соглашение, достигнутое при посредничестве митрополита, оказалось не таким уж крепким, и противники Ярослава находили в Чернигове радушный прием. Впрочем, каких-то особенных успехов в Южной Руси Ярослав не добился.

Недовольные Ярославом новгородцы, ушедшие к Михаилу, продолжали убеждать его, что сын Большого Гнезда — в городе князь нежеланный, что жители едва его терпят. Это было, конечно, неправдой, но своего добиться эти люди смогли: Михаил им поверил и отправил в 1232 г. в Волховскую столицу Святослава Трубчевского. При приближении к Новгороду стало ясно, что это лишь авантюра, а потому Святослав предпочел ретироваться, не вступая в борьбу.

Теперь беглецам приходилось уповать лишь на помощь Пскова. Они были с радостью приняты там. Ярославу же пришлось срочно возвращаться из Переяславля, ведь теперь предстояло как-то договариваться с псковичами. На город была наложена блокада. Особенно чувствительным ударом стало прекращение подвоза соли. Впрочем, для псковичей борьба с Ярославом была не такой уж принципиальной. Они были готовы с радостью пойти на заключение мира, при условии отправки к ним на княжение старшего из сыновей князя — Федора. Это было бы достаточно сильным ударом по новгородским правам: ведь на берегах Волхова тогда оставался бы младший Ярославич — Александр. Но добиться своего псковичи не смогли и вынуждены были пойти на заключение мира, получив намного более скромного по авторитету князя, а новгородские изгнанники вынуждены были уйти к немцам в Медвежью Голову⁴⁰.

Через год прежние сторонники Черниговской княжеской ветви, не желавшие окончательно смириться с собственным уходом из Новгорода и потерей влияния на его политику, предприняли еще одну попытку закрепиться на Руси. Вместе с немецким отрядом они сумели захватить псковский пригород Изборск. Сопровождал их и князь Ярослав Владимирович. Это был сын родного брата Мстислава Удалого Владимира Мстиславича. Его отец когда-то княжил в Пскове, он участвовал в Липицкой битве, а вот теперь его сын остался без княжеского стола в Русской земле. Ярослав Владимирович считал себя обделенным и старался исправить допущенную по отношению к нему несправедливость. При этом он не гнушался при случае прибегнуть к помощи немцев.

Однако такая акция носила характер авантюры. На этот раз даже не понадобилось вмешательства Новгорода или Ярослава Всеволодовича. Псковичи, не дожидаясь помощи с Волхова, выступили в поход собственными силами. Изборск был освобожден, а немцы и изменники-новгородцы спасались бегством, гибли или попадали в плен. При этом тех, кто был взят живым, отправили к Ярославу Всеволодовичу. Князь приказал заковать их в оковы и отправить в Переяславль. Среди прочих пленников оказался и Ярослав Владимирович, но из заключения ему все же удалось выбраться. По-видимому, накопившаяся злоба и заставила его в критическом для Руси 1240 г. совершить предательство и стать союзником немцев, оказав им помощь в овладении Изборском и Псковом⁴¹. Есть данные, позволяющие предположить, что он принял католичество. Хотя в последующие годы, уже после поражения рыцарей на льду Чудского озера, он вернулся на Русь и даже сумел наладить отношения с Александром, получив в управление Торжок⁴².

Это противостояние с немцами, подогреваемое новгородскими «диссидентами», случилось, когда княжичи Федор и Александр уже приходили в «совершенный возраст». Ярославичи должны были извлечь из всего, чему стали свидетелями, необходимые уроки. Конечно, их наставники старались особенно обратить внимание своих подопечных на самые значимые моменты внешней и внутренней политики. Все это должно было принести княжичам огромную помощь в будущем.

В те годы взрослели рано, и уже в 1233 г. старший из братьев должен был сочетаться браком. Стоит ли говорить о том, что планировавшийся союз носил сугубо политический характер? Княжичу в ту пору шел лишь четырнадцатый год, а его невестой должна была стать дочь Черниговского князя Михаила Всеволодовича Феодулия. Свадьба могла окончательно примирить отцов невесты и жениха — Ярослава и Михаила. Уже вовсю шли приготовления к предстоящему торжеству, созывались гости, заготовлялись дорогие кушанья, но неожиданно все оборвалось. 10 июня старший Ярославич внезапно умирает. Это стало событием, потрясшим буквально всех. Летописец по этому поводу восклицал: «И кто не пожалуеть сего, еще бо млад сыи, уже бо свадба пристроена бе, меды сварены, невеста приведена, а князи призвании, и быть в веселия место плачь и сетование за грехы наша»⁴³. Тело княжича предали земле в Юрьевом монастыре.

Конечно, это стало страшным ударом для Александра Ярославича. Ведь Федор был для него не только братом; незначительная разница в возрасте должна была способствовать тому, чтобы оба княжича стали настоящими друзьями. Общие игры, детские, казавшиеся такими важными, печали, наставления старших, которые они получали тоже вместе, — все это должно было служить сближению Ярославичей. А тут еще предстоящая свадьба Федора... Разумеется, юноши смотрели на это событие спокойно и трезво, как и подобает мужчинам, но между братьями просто не могло не быть каких-то доверительных бесед о важности предстоящего шага, о том, что детство закончилось и скоро им предстоит самостоятельно принять на себя бремя княжеского служения. Будущий политический брачный союз Федора недвусмысленно напоминал об этом. И вдруг такая внезапная кончина...

Так Александр, уже не раз видевший смерть вокруг себя, понес первую личную потерю. Несомненно, горе его было безграничным, ведь велика была и тяжесть утраты. Но отец и дядьки-воспитатели твердили о том, что теперь он — старший и должен быть твердым, что князь не имеет права позволить себе слабость и что все надежда Ярослава теперь лишь на него. Тем более что предаваться горю было некогда. Неотложные дела звали Ярослава в Суздальскую землю, в Переяславль, и Александр оставался теперь на берегах Волхова в роли полноценного представителя отца.

В том же году немцы вновь вторглись в новгородские пределы. Их отряд захватил Тесово⁴⁴, пленив там главу местной русской административной власти Кирилла Синькинича. Возникла угроза ближайшим к Новгороду землям. Медлить было нельзя. Ярослав откликнулся на призыв новгородцев и привел с собою дружины переяславцев.

Собрав силы в кулак, Всеволодович решил перехватить инициативу и нанести удар по орденским владениям. Русское войско выступило к Юрьеву (Дерпту). Скорее всего, среди ратников находился и юный Александр. Это был его первый поход; конечно, задачи принять непосредственное участие в схватке передним пока не стояло, но княжич мог теперь на практике закрепить полученные знания в военном деле⁴⁵. Впервые он увидел закованных в латы рыцарей; впервые ему, как и другим участникам похода, угрожали они внезапным нападением; впервые перед ним развернулись жаркие схватки не на жизнь, а на смерть.

Русское войско разорило окрестности Юрьева и Медвежьей Головы, а решающая битва произошла на берегу р. Омовжи. Немцы были разбиты и вынуждены беспорядочно отступить под защиту городских стен. В ходе сражения произошел один знаменательный эпизод: внезапно под тяжеловооруженными рыцарями стал ломиться речной лед, и множество из них погибло в ледяной воде: «И ту обломишася истопе ихъ много, а ини язвьни въбегоша въ Гюргевъ, а друзии в Медвежю голову». Летопись утверждает, что потерь среди новгородцев не было вовсе, лишь суздальцов «неколико паде»⁴⁶. Это дало повод М.Н. Тихомирову назвать данное сражение «маленьким прообразом Ледового побоища»⁴⁷. Как бы то ни было, княжич, вероятно, внимательно следил за ходом противостояния издалека, стараясь ничего не упустить из виду и все как можно тщательнее запомнить.

Юрьев тогда остался в руках немцев, но и задачи овладеть им Ярослав, вероятно, не ставил. Ему важно было пресечь агрессию со стороны Ордена, а для этого достаточно было просто разорить подчиненные ему земли. И действительно, опустошение окрестностей Юрьева и Медвежьей Головы склонило немцев к миру, который был заключен на «всеи правде своей»⁴⁸.

Нет сомнений и в том, что Александр был привлечен к переговорам: Ярославич познакомился, тем самым, не только с наукой ведения войны, но и с еще более мудреной задачей ведения переговоров. С победой, под приветственные крики горожан возвращались русские воины в Новгород. Это была первая крупная военная победа, к которой непосредственно был причастен Александр.

Но мир в те времена редко устанавливался надолго. Вот и теперь, не успели новгородцы отдохнуть после похода под Юрьев, как новый грозный враг вторгся в новгородские пределы. Литва совершила набег на Руссу. Не исключено, что это обстоятельство способствовало достижению соглашения с немцами, поскольку воинственная литва оказывалась общим врагом. Получив тревожную весть из Руссы, Ярослав не медлил ни минуты. Немедленно был объявлен сбор ополчения, воины седлали коней, пешие размещались в насадах и отправлялись в новый поход. Наиболее удобный путь от Новгорода до Руссы пролегал по воде от Волхова через Ильмень и Ловать. Конница же шла сухим путем. Литва к тому моменту уже отступила в Торопецкие земли, и новгородской пехоте пришлось возвратиться назад из-за недостатка провианта. Ярослав продолжил поход с одними лишь всадниками. Литовцев все же удалось настигнуть. Противник не ожидал столь скорого нападения. Литовцы спасались бегством в леса, бросив оружие, три сотни коней, а также оставив победителям награбленный «товар». Новгородцы преследовали их, также неся потери. Но как бы то ни было, это была еще одна победа Ярослава, сумевшего отразить и это вторжение⁴⁹.

Наверное, мы не сильно ошибемся, предположив, что и в том походе вполне мог участвовать Александр. Княжич возмужал, и лишний урок в воинской науке должен был пойти ему только на пользу. К тому же Ярослав, думая о будущем, несомненно, желал, чтобы новгородцы связывали свои победы хоть в какой-то мере с именем его старшего сына.

В 1236 г. Ярослав Всеволодович ушел в Киев, и Александр остался в Новгороде уже в качестве самостоятельного князя⁵⁰. Что ж, юность у князей проходила быстро. Позади остались детские игры и забавы, первые серьезные испытания и горести. Александр к тому времени уже не понаслышке знал, что такое тяготы военного похода и звон булата в сражении. Однако до этого за его спиной всегда стоял отец или его верные бояре, они принимали решение, а княжич лишь присматривался да мотал на ус. На их помощь можно было рассчитывать и впредь, но теперь ответственность за каждый шаг, который предстояло предпринять, лежала на самом Ярославиче; в его руках оказалось кормило правления, и ему еще только предстояло доказать, что он сумеет с честью справиться с выпавшей на его долю обязанностью.

Из-за постоянных внешних угроз начало самостоятельного княжения стало особенно сложным для Ярославича, особенно первые шесть лет⁵¹. Основными врагами Новгорода к тому времени были Литва, немецкие рыцари и Швеция⁵². (Еще одним направлением внешней политики волховской метрополии стала колонизаторская деятельность в земле саамов⁵³.) Александр старался лавировать между своими противниками.

«Житие Александра Невского» сообщает о визите в Новгород некоего Андрияша. Причиной его приезда называется простое желание увидеть Александра: «хотя видети дивный възрастъ его»⁵⁴. В силу такого малоправдоподобного мотива для этой поездки, сам визит представлялся весьма маловероятным. Но В.А. Кучкин считает, что Андрияшем мог быть ливонский вице-магистр Андреас фон Вильвен, приехавший искать союзников для планировавшегося похода против Литвы⁵⁵. (Таким же образом идентифицируют личность Андрияша С. Матхаузерова и Е.Л. Назарова⁵⁶.) Поход имел место в 1236 г. Рыцари были разбиты. Новгород не оказал им помощи, но в их рядах сражались псковичи. Разгром был страшным: лишь каждый десятый вернулся домой...⁵⁷ С.В. Белецкий и Д.Н. Сатырева допускают вероятность участия в этой кампании и новгородского отряда, делая при этом ссылку на А. Дубониса⁵⁸. Заметим, что летопись говорит лишь об участии в походе двухсот псковичей, не упоминая новгородского соединения. Скорее всего, сам Александр помощи рыцарям не оказал, но не препятствовал сделать этого Пскову⁵⁹. Кроме того, рыцари получили нейтралитет Новгорода в предстоящей борьбе, исход которой для них оказался столь несчастным.

Немцы были серьезно ослаблены, однако усилилась Литва. В 1239 г. она сумела захватить Смоленск. Ярослав Всеволодович в том же году отбил город, посадив в нем князя Всеволода⁶⁰, но угроза новых вторжений по-прежнему являлась достаточно существенной. Учитывая это, представляются весьма своевременными меры для обеспечения обороны западных рубежей Новгородской земли: «того же лета князь Александръ с новгородци сруби Городци по Шелоне»⁶¹. Конечно, эта система укреплений была направлена против литовских притязаний⁶². Данные защитные сооружения, впрочем, не носили долговременного характера⁶³.

В 1239 г. в жизни Александра произошло очень важное событие: он вступил в брак с Александрой, дочерью Полоцкого князя Брячислава Васильевича. Свадьбу сыграли в Торопце, а продолжили веселый пир на берегах Волхова — в Новгороде⁶⁴. (Есть довольно туманные сведения об еще одной жене Александра — Вассе: возможно, это монашеское имя княжны Дарьи Изяславны Рязанской.) Женитьба означала наступление полного совершеннолетия, свидетельствовала о том, что князь стал по-настоящему взрослым, готовым к полностью самостоятельной жизни.

Примечания

1. Белоброва О.А. Антоний // Словарь книжников и книжности Древней Руси, XI — первая половина XIV в. Вып. 1. Л., 1987. С. 39—40.

2. НПЛ. С. 52, 250.

3. Там же. С. 60, 261.

4. Там же. С. 61, 263.

5. Там же.

6. См. подробнее: Петров А.В. От язычества к Святой Руси. С. 189.

7. НПЛ. С. 61, 63—64, 264, 267—268.

8. Там же. С. 64, 268—269.

9. Пашуто В.Т. Образование Литовского государства. М., 1959. С. 367.

10. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 448 (под 1225 г.): «Бысть же тогда день недели сыропустная, егда победи Ярославъ Литву». Т. е. это было уже после Нового года; значит, в 1226 г. Пасха была 19 апреля (Черепнин Л.В. Русская хронология. С. 60—61, табл. XV (окончание)), следовательно, битва состоялась в феврале.

11. НПЛ. С. 64, 269; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 448.

12. НПЛ. С. 64—65, 269—270; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 449 (под 1226 г.).

13. НПЛ. С. 65, 270—271.

14. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 449.

15. НПЛ. С. 65—66, 271.

16. Там же. С. 66, 271—272.

17. НПЛ. С. 66, 271—272.

18. Там же. С. 65—66, 271—272.

19. Кирпичников А.Н. 1) Александр Невский: между Западом и Востоком // Вопросы истории. 1996, № 11—12. С. 116; 2) Две великих битвы Александра Невского // Александр Невский и история России. Материалы научно-практической конференции 26—28 сентября 1995 г. Новгород, 1996. С. 29.

20. НПЛ. С. 66—67, 272—273.

21. См.: Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 266—268 и др.; Петров А.В. От язычества к Святой Руси. С. 195—198.

22. НПЛ. С. 65, 270.

23. См.: Петров А.В. От язычества к Святой Руси. С. 195.

24. НПЛ. С. 67, 272—273.

25. Бегунов Ю.К. Александр Невский. Жизнь и деяния святого и благоверного великого князя. М., 2003. С. 37.

26. В летописи относительно даты бегства княжичей сказано: «на сыропустной недели вторник в нощь» (НПЛ. С. 273). Пасха в 1229 г. была 15 апреля (Черепнин Л.В. Русская хронология. С. 60—61, табл. XV (окончание)). В.Т. Пашуто и Ю.К. Бегунов пишут о бегстве 20 февраля (Бегунов Ю.К. Александр Невский. С. 38; Пашуто В.Т. Александр Невский. С. 37). Все же «в нощь», скорее, говорит о бегстве со вторника на среду, т. е. с 20 на 21 февраля.

27. НПЛ. С. 67—68, 273—274.

28. Там же. С. 68, 274.

29. Там же. С. 67, 273.

30. Там же. С. 68, 274—275.

31. Там же. С. 44, 238; 52, 250; 61, 263.

32. Там же. С. 69—71, 277—280.

33. НПЛ. С. 68, 275.

34. Там же. С. 69—70, 275—277.

35. Андреев В.Ф. Александр Невский и Новгород // Средневековая и новая Россия. Сб. науч. ст. к 60-летию проф. И.Я. Фроянова / Отв. ред. В.М. Воробьев и А.Ю. Дворниченко. СПб., 1996. С. 246.

36. Феннел Дж. Кризис средневековой Руси. 1200—1303 / Пер. с англ. В.В. Голубчикова. Вст. ст., общ. ред. А.Л. Хорошкевич, А.И. Плигузова. М., 1989. С. 112—113.

37. Андреев В.Ф. Александр Невский и Новгород. С. 247.

38. НПЛ. С. 70—71, 278—280.

39. Андреев В.Ф. Александр Невский и Новгород. С. 247.

40. НПЛ. С. 71—72, 280—281.

41. НПЛ. С. 70—72, 277—282; 77, 294.

42. Там же. С. 79, 304. О Ярославе Владимировиче и его отце см.: Бегунов Ю.К., Клейненберг И.Э., Шаскольский И.П. Письменные источники о Ледовом побоище. Старшая Ливонская рифмованная хроника. Комментарий. О князе Герпольте // Труды комплексной экспедиции по уточнению места Ледового побоища / Отв. ред. Г.Н. Караев. М.; Л., 1966. С. 219—224.

43. НПЛ. С. 72, 282.

44. О расположении Тесовского погоста см.: Шмелев К.В. Заставы и гарнизоны «Свейского рубежа» XVII в. // Новый часовой. 2004, № 15—16. С. 10—11.

45. Андреев В.Ф. Александр Невский и Новгород. С. 247; Соколов Ю.Ф. Александр Невский: формирование личности и традиции // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. С. 40.

46. НПЛ. С. 73, 283.

47. Тихомиров М.Н. Борьба русского народа с немецкими интервентами // Тихомиров М.Н. Древняя Русь. М., 1975. С. 326.

48. НПЛ. С. 72—73, 282—283.

49. Там же. С. 73, 283—284.

50. НПЛ. С. 74, 285; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 513.

51. Кучкин В.А. Трудные годы Александра Невского // Восточная Европа в древности и средневековье. Древняя Русь в системе этнополитических и культурных связей. Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 18—22 апреля 1994 г. Тез. докл. М., 1994. С. 55—56.

52. Там же. С. 56; Он же. Александр Невский — государственный деятель и полководец средневековой Руси. С. 20.

53. Шаскольский И.П. Внешняя политика Новгородского государства в XIII в. (Основные направления) // Внешняя политика Древней Руси. Юбилейные чтения, посвященные 70-летию со дня рождения чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 19—22 апреля 1988 г. Тез. докл. М., 1988. С. 116.

54. Житие Александра Невского. С. 191.

55. Кучкин В.А. 1) Трудные годы Александра Невского. С. 56; 2) Александр Невский — государственный деятель и полководец средневековой Руси. С. 22; 3) Борьба Александра Невского против Тевтонского ордена // Восточная Европа в исторической ретроспективе. К 80-летию В.Т. Пашуто / Под ред. Т.Н. Джаксон, Е.А. Мельниковой. М., 1999. С. 134.

56. Матхаузерова С. Александр Невский и его эпоха // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. С. 63; Назарова Е.Л. Крестовый поход на Русь 1240 г. (организация и планы) // Восточная Европа в исторической ретроспективе. С. 195.

57. НПЛ. С. 74, 285 (под 6745 г.).

58. Белецкий С.В., Сатырева Д.Н. Псков и Орден в первой трети XIII в. // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. С. 84.

59. Кучкин В.А. Александр Невский — государственный деятель и полководец средневековой Руси. С. 23.

60. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 469.

61. НПЛ. С. 77, 289.

62. Кучкин В.А. 1) Трудные годы Александра Невского. С. 56; 2) Александр Невский — государственный деятель и полководец средневековой Руси. С. 23—24.

63. Янин В.Л. Берестяные грамоты об обороне новгородских рубежей в XIII в. // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. С. 130.

64. НПЛ. С. 77, 289.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница