Среда

Переяславль-Залесская земля, которая стала малой родиной будущего Невского героя, относилась к Северо-Восточной Руси. Сердце-вина этой территории — Волго-Окское междуречье. В будущем оно станет основой Великорусской государственности, но поначалу представляло собой местность, освоенную восточными славянами сравнительно плохо. До конца X в. здесь и в прилегающей округе (на севере до Белозерья, на юге — до Муромских лесов) проживали в основном финно-угорские народности: меря, мурома, весь и мордва. С IX в. сюда стали проникать первые группы расселявшихся по Восточно-Европейской равнине восточных славян. Это были словене ильменские и кривичи, пришедшие с Северо-Запада. Они приходили с верховьев Волги и по ее правым притокам могли достигать центра междуречья. В VIII—IX вв. в бассейне Оки оседают вятичи, двигавшиеся с верховьев этой реки. В XI—XII вв. славяне полностью освоили пространства региона¹.

Впрочем, территории эти все же не были даже во времена самого «начала» Руси совсем уж глухим углом с архаическим укладом жизни. Имеются указания на то, что здесь уже в IX в. имелись города. Полулегендарный варяг Рюрик, призванный в 862 г. вместе с двумя братьями, Синеусом и Трувором, «из-за моря» «володеть» Новгородом и окрестными землями, согласно летописи, «раздан мужем своим грады», большую часть которых как раз и составляли именно центры Северо-Востока — Ростов, Белоозеро, Муром².

Впоследствии, начиная с XVIII в., это краткое летописное сообщение о «начале» Руси породило длительную полемику относительно того, кем являлся Рюрик и кто такие варяги... Наверное, здесь не имеет смысла подробно останавливаться на историографии скупых летописных сообщений, так как, в противном случае, мы рискуем слишком удалиться от темы. Но некоторые замечания к «варяжскому вопросу», на наш взгляд, все же необходимо сделать.

Известный рассказ «Повести временныхлет» и некоторых других русских летописей породил огромную литературу, доминантой которой стала т. н. «норманнская проблема». Устойчивый интерес к ней более чем два столетия подогревался в основном двумя факторами: политической акцентацией и повышенным вниманием к истокам и первоначалам какого-либо явления, в данном случае — к начальной истории Руси (народа-этноса и государственности). В последнее время политическая сторона вопроса почти сошла на нет, и на первый план вышел чисто научный интерес к этой проблеме нашей древней истории³. Ниже мы постараемся представить свое ви́дение исторической ситуации.

«Варяжский вопрос», по сути дела, — вырванный из летописного контекста фрагмент. Контекст — это повествование (на широком историко- и этногеографическом фоне) о расселении одной из больших групп единого до этого славянского мира, названной восточными славянами. Расселение их, естественно, происходило в столкновениях с другими этносами, заселявшими или претендовавшими на территорию Восточно-Европейской равнины. Происходила своеобразная «притирка» разных народов друг другу.

Текст о варягах — одно из сообщений такого рода. Оно входит в канву рассказа о разных группах как славянского, так и иноэтнического происхождения. В этой связи привлекают внимание летописные сюжеты о происхождении и появлении на Восточно-Европейской равнине полян, древлян, радимичей, вятичей, ильменских словен и, наконец, варягов.

Так, говоря о полянах и древлянах, летописец отмечает их славянское происхождение («от рода Словеньска»), Дальнейшая их история такова: «Пришедше и седоша по Днепру и нарекошася поляне, а друзии древляне, зане седоша в лесех»⁴. Далее довольно подробно освещается общественное состояние полян: «Полем же жившем особе и володеющем роды своими, иже и до сее братье бяху поляне, и живяху кождо с своим родом и на своих местех, владеюще кождо родом своим. И быша 3 братья: единому имя Кий, а другому Щек, а третьему Хорив, и сестра их Лыбедь... се Кий княжаше в роде своем»⁵.

В отличие от полян и древлян, «радимичи бо и вятичи от ляхов»⁶, хотя ляхи изначально тоже славяне, которые «пришедше седоша на Висле, и прозваться Ляхове»⁷. Далее следует пояснение того, как они появились рядом с полянами: «Бяста бо 2 брата в лясех, — Радим, а другий Вятко, и пришедше седоста Радим на Сьжю, и прозвашася радимичи, а Вятко седе с родом своим по Оце, от него же прозвашася вятичи»⁸.

Меньше информации (особенно персонального характера) о словенах новгородских: «Словени же седоша около езера Илмера, и прозвашася своим имянем, и сделаша град и нарекоша и Новгород»⁹. Впрочем, какиу некоторых других восточных славян, у них тоже «свое княженье»¹⁰.

Наконец, варяги. После пресловутого «призвания», «избрашася 3 братья с роды своими, пояша по собе всю русь и придоша; старейший, Рюрик, седе Новегороде, а другий, Синеус, на Беле-озере, а третий Изборьсте, Трувор. И от тех варяг прозвася Русская земля, новугородьци, ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска, преже бо беше словени». После смерти братьев «прия власть Рюрик, и раздал мужем своим грады, овому Полотеск, овому Ростов, другому Белоозеро. И по тем городом находници Варязи, а перьвии насельници в Новегороде словене, в Полотьски кривичи, в Ростове мери, в Беле-озере весь, в Муроме мурома». Сюда же должно отнести и факт появления в Киеве двух «мужей» Рюрика — Аскольда и Дира «с родом своим»¹¹.

Что объединяет все приведенные выше сюжеты? Если абстрагироваться от относящихся в основном к княжеской составляющей сюжетов и их легендарности, неоднократно отмеченных в литературе¹², то возможен такой ответ — активное участие указанных этносов в колонизации огромного территориального массива.

Восточно-Европейская равнина во второй половине I тысячелетия н. э. являла собой в определенном смысле белый лист, готовый для начертания первых слов нового этапа истории. «Варяжская проблема» прямо связана с колонизацией Восточно-Европейской равнины. Но на эту же территорию устремились и другие этносы. Одни, как народы-кочевники, недолго задерживались на ней или локализовали свое присутствие. Другие растекались по всей ее поверхности — это разноплеменные славянские группировки. Наконец, третьи направились сюда позже других и с более, чем другие, воинственными целями. Видимо, можно говорить и о варяжской колонизации, ибо варяжские конунги приходили сюда «с роды своими». В целом, как представляется, варяжская колонизация не состоялась. Во всяком случае, такого грандиозного движения и расселения, как это продемонстрировали восточные славяне, не было. Каких-либо больших масс скандинавов, крупных анклавов их оседания не прослеживается ни по археологическим, ни по письменным источникам.

Вместе с тем, «находници Варязи» исторически оказались более удачливыми, чем их коллеги по колонизации. Благодаря во многом своей воинственности¹³ (а может быть, и перу летописца, что не исключено), они оказались в центре зарождавшейся восточнославянской ойкумены. Но, оказавшись в славянской среде, варяги относительно быстро растворились в ней. Новые же волны скандинавской экспансии, начиная с рубежа X и XI вв., уже встречали сопротивление. Как известно, противостояние растянулось на века.

Обращаясь к традиционному для историографии вопросу о роли и месте варягов в древнерусской истории, скажем следующее. Варяги не создали ни древнерусский этнос, ни древнерусскую культуру, ни древнерусскую государственность. Но во всех этих процессах они, с большей или меньшей долей активности, участвовали. Варяги — не доминанта, но компонента (наряду с другими этносами) начального становления русской цивилизации. Это достаточно четко и отражено нашей древнейшей летописью¹⁴.

Таким образом, варяги — выхваченная из мглы веков историческая деталь, не более. Но деталь, превращенная превратностями историографии в приводной ремень всей нашей начальной истории.

Обратим теперь внимание на социально-политический строй, сложившийся на Руси к XIII в. На Северо-Востоке, как и повсюду на Руси, утвердилась династия Рюриковичей. В Ростове и Муроме княжили первые русские святые, сыновья Владимира Святого — князья-страстотерпцы Борис и Глеб. Другой его сын — Ярослав Мудрый, завещал северо-восточные земли своему третьему сыну Всеволоду (1054 г.). Впрочем, тогда эта область ценилась не очень уж высоко: намного большее значение имела борьба за Киев, суливший ряд преимуществ, связанных с обладанием великокняжеским достоинством. Именно вокруг этого «златого стола» шли все главные княжеские усобицы XI—XII вв.

Однако нужно сделать одну очень важную оговорку, так сказать, условиться о терминах. «Княжеские усобицы» — словосочетание, к которому мы привыкли со школьной скамьи, и привыкли настолько, что не всегда задумываемся о смысле, который в него вложен. Ведь если понимать его буквально, то получается, что причиной всех внутренних неурядиц были только лишь споры за власть беспокойных потомков Рюрика, или, по крайней мере, их противоречия являлись одними из главных предпосылок для конфликта. Но так ли было на самом деле? На этот вопрос, безусловно, следует дать отрицательный ответ. Ведь древнерусские города с подчиненными им областями вовсе не были этакими маленькими монархиями, в которых князь обладал абсолютной властью.

Для Руси был характерен совершенно иной порядок государственной жизни. Здесь в течение XI — начала XII вв. на месте прежних родоплеменных союзов сложилась первичная по территории и функциям государственная форма — земли-волости или, иначе, города-государства. Управление таким политическим образованием было сконцентрировано в наиболее мощном городском центре земли-княжения — главном, «стольном» городе, являвшемся своего рода «столицей». Здесь находился («сидел на столе») князь. Этому центру должны были подчиняться другие города, входившие в сферу влияния города-государства, это — пригороды. В них, в свою очередь, также могли сидеть князья, но попадали они туда по воле князя и веча главного города. Часто это были сыновья правителя «столицы», «глядевшие из отцовской руки» (т. е. выполнявшие родительскую волю).

Очень важно то, что во главе управления каждой землей-волостью находились массы общинников — лично свободных жителей городов и сельской округи. Для решения наиболее важных вопросов они собирались на вече, в руках которого была сосредоточена верховная власть. Князь был полностью подотчетен этому народному собранию. В случае необходимости вече могло изгнать неугодного ему князя, и подобным образом события развивались не только в Новгороде, как иногда несправедливо полагают, но и буквально во всех остальных областях Руси.

Такое значение народному волеизъявлению придавало и то, что основой военной мощи русских земель было именно народное ополчение. Дружина князя — это профессиональные войны, они всегда стояли на страже от возможного вторжения, но их было не так уж и много, а потому в случае серьезной опасности за оружие должны были браться простые жители. И дружинники при них оказывались кем-то вроде офицеров¹⁵.

Однако, несмотря на подобную роль веча в политической жизни, и в руках князей были сосредоточены немалые полномочия. Они вершили суд, были военачальниками, могли распоряжаться общественным имуществом. Кроме того, потомки Рюрика в глазах населения имели некоторые сакральные свойства. Во всяком случае, мысли выбрать князя из среды своих собратьев у простых вечников никогда не возникало. (Единственное исключение имело место в Галиче. Но «узурпировавший» княжеские права боярин Владислав не смог долго удержать власть.) Потому вполне справедливо употреблять по отношению к городу-государству и более привычный термин «княжение».

Население городов-государств с симпатией относилось к какой-то одной ветви Рюриковичей. Например, киевляне считали лучшими правителями потомков Мономаха, черниговцы желали видеть у себя наследников сына Ярослава Мудрого Святослава, а смоляне были привязаны к дому Ростислава Мстиславича, Мономахова внука.

Между городами-государствами существовали достаточно развитые отношения, и далеко не всегда отношения эти были добрососедскими. Ведь каждая область желала сделать так, чтобы ее влияние на ситуацию в регионе было определяющим. Так, в Южной Руси извечными соперниками были Киев и Чернигов. И достаточно часто подобного рода противостояние выливалось в вооруженные конфликты¹⁶.

Кроме того, противоречия могли возникать и внутри самого города-государства, пригороды которого подчас достигали весьма значительного усиления и становились соперниками прежнему главному городу. Иногда это приводило и к дроблению некогда единой земли на две новые. Этот процесс также сопровождался вооруженной борьбой. При этом возглавляли воевавшие друг с другом войска именно князья, вот отсюда-то и происходит стереотип, согласно которому якобы князья и были главными инициаторами этих столкновений (усобиц).

Вернемся, однако, на Северо-Восток Руси и посмотрим, каковыми были особенности исторического процесса в этом регионе. До поры эти территории оставались на периферии политической жизни. Однако здесь были и некоторые положительные моменты: земля эта оказалась в стороне от главных внутренних войн второй половины XI — первой половины XII вв. Напротив, в Южной, Киевской Руси частые войны, дерзкие набеги степняков-кочевников и общая нестабильность приводили к тому, что условия для жизни все более ухудшались. Следствием такого положения вещей стало то, что население предпочитало уходить в более спокойные северо-восточные районы. Об этом свидетельствуют, в том числе, и данные топонимики (приходившие на новые места люди приносили и названия своих родных мест). Появляются новые города, и порою их имена повторяли названия городов Южной Руси; часто можно встретить и дублирование гидронимов (названий рек и водоемов). Потому-то на Руси и было известно два Владимира (Волынский и Залесский на Клязьме), несколько Звенигородов, а Переяславлей вообще было в разные времена основано аж четыре: первый — на Дунае, за который долгое время боролся Святослав Игоревич (✝ в 972 г.), второй — Переяславль Русский, на Трубеже, левом притоке Днепра, третий — Переяславль Рязанский, на притоке Оки, опять-таки называвшемся Трубеж, и, наконец, четвертый — Переяславль Залесский, на берегу Плещеева (Переяславского) озера при впадение речки, имя которой было... да-да, снова Трубеж.

В XI в. на страницах летописей впервые встречаются упоминания о Суздале и Ярославле¹⁷. На рубеже XI—XII в. управление Северо-Восточной Русью оказывается под контролем внука Ярослава Мудрого Владимира Всеволодовича Мономаха. Он придает важное значение этому региону, ведь в нем возможно было черпать резервы для борьбы за Киев. И не раз, несмотря на все трудности и опасности, Мономах совершал поездки в эту землю. Венцом его пребывания здесь становится основание в 1108 г. Владимира-Залесского. Впрочем, относительно возникновения этого города существует и другая версия. Дело в том, что в некоторых поздних летописях есть упоминание о том, что первую крепость на этом месте заложил в 990 г. еще Владимир Святославич, креститель Руси. В настоящее время именно вторая точка зрения считается официально принятой (в 1992 г. Владимирский городской совет принял соответствующее волевое решение), хотя нужно признать, что доводов в пользу появления города на Клязьме в X в. по-прежнему недостаточно. Вероятно, правильнее относить это событие к следующему XI в. Именно тогда могло появиться поселение на месте будущей столицы Северо-Восточной Руси. Именно таким образом решал эту проблему и академик М.Н. Тихомиров: «Старинный спор о том, какому князю принадлежит честь основания Владимира-на-Клязьме — Владимиру Святославичу или Владимиру Мономаху, в общем может быть разрешен признанием того, что он основан в XI в., поскольку тот и другой князь жили в этом столетии»¹⁸. Тогда вполне логично следует вывод, что в 1108 г. Владимир Мономах повелел укрепить этот уже существовавший к тому времени населенный пункт — огородить его стенами, т. е. построить город.

Как бы то ни было, в начале XII столетия Северо-Восточная Русь приобретала все более весомый политический статус; завершался и ее переход к обычной для Древней Руси «схеме» городов-государств, о которой шла речь чуть выше.

После смерти Владимира Мономаха (1125 г.) Северо-Восток получил один из его младших сыновей Юрий, родившийся около 1095—1097 гг.¹⁹ Отец еще при жизни отправил его в Ростово-Суздальскую землю, а помогал править юному княжичу воевода Георгий Симонович.

Через всю жизнь Юрий пронес мечту о княжении на Днепровских берегах — «златом Киевском столе». А ведь будучи одним из младших сыновей Мономаха, он не мог особенно рассчитывать добиться этого. Но не тот был человек Владимирович, чтобы покоряться действительности. Он постоянно воевал, дабы осуществить свое заветное желание. Рассказ о деятельности этого князя, по сути, есть рассказ о бесконечных усобицах, бывших в то время. И Юрий всегда стремится активно влиять на политическую ситуацию в Южной Руси, стремится получить там княжение, которое можно было бы со временем использовать как трамплин для овладения Киевом. Вероятно, именно благодаря своему честолюбию Юрий и получил свое известное прозвище — Долгорукий.

Во множестве войн, которые вел князь, основной базой для него служила как раз Ростово-Суздальская Русь — княжение, полученное им в наследство от отца. И Юрий немало делал для освоения этого края, начатого еще Мономахом. Он строил здесь города: Звенигород Дмитров, Юрьев²⁰. Но особенно судьбоносным для последующего хода истории оказалось основание на левом притоке Оки, на р. Москве, одноименного города.

Точной даты появления селения на месте будущей столицы нашего государства историки не знают. По летописи известно лишь, что в 1147 г. Юрий Долгорукий пригласил к себе на «Москов» своего союзника Святослава Ольговичи, князя Черниговской ветви. В честь дорогих гостей Юрий повелел «устроити обед силен». На основании этого сообщения можно сделать вывод, что Москва к тому времени была уже достаточно значимым населенным пунктом, в котором не стыдно было принять самых высокопоставленных лиц.

В нашем распоряжении имеются данные для того, чтобы точно установить день этой встречи, для этого нужно лишь прибегнуть к некоторым нехитрым арифметическим вычислениям. Летопись сообщает, что она произошла в «день пяток на Похвалу святеи Богородицы». Похвальная неделя — это пятая седьмица Великого поста²¹. Пасха в 1147 г. приходилась на 20 апреля²², соответственно, речь в данном случае идет о 4 апреля. Спустя еще 9 лет Юрий Владимирович приказал возвести на этом месте укрепления «на устни же Неглинны выше рекы Аузы». Так было положено начало великому городу, которому будет суждено стать настоящим сердцем России. Однако произойдет это еще очень не скоро. Пока же шел лишь XII в., и никто не мог подозревать о будущей судьбе селения, расположенного на устье Неглинной — небольшой речушки с топкими берегами...

Появление в первой половине — середине XII в. новых городских центров вело к тому, что некоторые из них стали стараться отобрать первенствующее значение у Ростова. И лидером среди других усилившихся «пригородов» изначально был Суздаль, который стал теперь играть более значимую, чем Ростов, роль. Именно здесь предпочитал жить сам Юрий Владимирович. Укреплена была и княжеская резиденция в Кидекше, прикрывавшая Суздаль со стороны р. Нерль. Там же, в Кидекше, на живописном берегу Нерли при впадении в нее Каменки была в 1152 г. построена белокаменная церковь святых Бориса и Глеба, расписанная византийскими мастерами (храм и фрагменты росписи дошли до нас). Во Владимире появился каменный храм св. Георгия (1152 г.), а в Переяславле Залесском была заложена церковь св. Спаса (достраивал ее уже сын Юрия Андрей). Но, тем не менее, во все эти заботы о Ростово-Суздальской земле князь не вкладывал души целиком, ведь его всегда манил к себе древний Киев, а Север для него — лишь средство достичь Днепровской столицы...

Иногда казалось, что цель уже достигнута, и Киев — в его руках, но всякий раз победа сменялась поражением, и борьбу приходилось начинать сначала. И только лишь в 1155 г., после смерти основных соперников, Долгорукий сумел утвердиться в Киеве.

Став великим князем, Юрий рассадил сыновей по южнорусским городам. Но вскоре после своего вокняжения на днепровских берегах он понес ощутимую потерю: его старший сын Андрей покинул Вышгород и ушел в Суздальскую землю, предназначенную Долгоруким младшим сыновьям. Это во многом делало проблематичным передачу Киева по наследству, ведь кто еще, как не мужественный Андрей, мог заставить подчиниться себе Южную Русь? Но сам Юрьевич хотел жить на Севере, где его позиции были бы несравненно сильнее благодаря поддержке населения. К тому времени роль Ростово-Суздальской земли в общерусской политике намного усилилась, ведь именно опираясь, в первую очередь, на ее ресурсы, Долгорукому удалось достигнуть «златого Киевского стола». Не за горами было уже и то время, когда на Севере будет и средоточие политической жизни. Юрий, ослепленный борьбой за Киев и думавший лишь о нем, этого, вероятно, понять не мог, а вот его более прагматичному сыну это было вполне ясно.

Долгорукий так и не сумел добиться главного: поддержки киевского веча. Вступив в город как завоеватель, он не доверял до конца его жителям, поэтому с ним и пришло множество Суздальцев; некоторые из них были разведены для прокорма по городам Киевской области, что, конечно, не могло нравиться киевлянам. Наводит на размышление и сообщение о неожиданной смерти князя в 1157 г. после пира у некоего Петрилы. Не был ли князь отравлен? А после его похорон произошли грабежи по городам Киевской земли, от которых пострадало множество пришедших вместе с Юрием Суздальцев.

Сын Долгорукого Андрей уже не лелеял мечты о Киеве. Ему гораздо больше нравился Северо-Восток, куда он ушел, как мы сказали чуть выше, даже вопреки родительскому повелению. При этом он взял с собой важнейшую святыню — хранившуюся в Вышгородском женском монастыре икону Пресвятой Богородицы, написанную, по преданию, самим евангелистом Лукой. Этот образ в будущем сыграет очень важную роль в истории России. В письменных источниках сохранилось предание, согласно которому Богородица сама указала Андрею город, в котором должна храниться ее икона, которую Юрьевич первоначально хотел отвезти в Ростов. Почетный эскорт уже миновал Владимир Залесский, где народ с почетом встретил образ, и вдруг на расстоянии десяти с половиной верст от города на Клязьме кони встали на месте. Никакие ухищрения не могли заставить их вновь тронуться в путь: не помогали ни удары хлыстов, ни смена лошадей в повозке с драгоценным киотом. Тогда Андрей Юрьевич приказал остановить процессию: был разбит шатер для ночлега, а перед иконой начался молебен. В полночь князю было видение: Богородица повелела ему оставить мысль о Ростове и вернуться во Владимир, где должно было находиться впредь образу, а на месте этого чудесного явления построить храм. Все это Андрей в точности исполнил²³. Кроме того, он позаботился об украшении иконы, называвшейся теперь Владимирской, дорогим окладом с драгоценными камнями. Во время нашествия монголов все это будет разграблено, но сам образ сохранится. В 1395 г., уже в совершенно другую эпоху — объединения Руси — Владимирская икона по приказанию Василия I будет перенесена в новую великокняжескую столицу — Москву. Связано это было с ожидаемым нашествием грозного завоевателя Тамерлана. Именно заступничеству Богородицы народ приписывал внезапное отступление «железного хромца»; и вновь в летописи можно найти легенду, согласно которой Матерь Божья явилась во сне Тамерлану и приказала ему уйти восвояси — как раз в тот момент, когда икона прибыла в Москву. В последующие столетия еще не раз образ Владимирской Богородицы спасал Русскую землю: в 1480 г. — в период «стояния на Угре» войск Ивана III и хана Ахмата, закончившегося окончательным прекращением зависимости Руси от Орды; в 1521 г. — во время нашествия крымского хана Махмед-Гирея, грозившего разорением всей Руси, да и в другие эпохи русские люди много раз обращали к иконе свои молитвы. Впрочем, как говорил летописец, «возвратимся на прежнее».

Для нас в данном случае особенно важно, что в истории перенесения Владимирского образа Божьей Матери из Вышгорода в 1155 г. (которая, конечно, имеет некоторые легендарные черты) отразилась важная и вполне реальная тенденция той эпохи: постепенное перемещение центра политической жизни на Северо-Восток, во Владимир. Потому нет ничего удивительного в том, что когда после смерти отца Андрей был официально провозглашен князем Ростово-Суздальским, он решил обосноваться не в Ростове или Суздале, а в более «молодом» Владимире. В пригороде этого города, на том самом месте, где, по преданию, ему было явление Божьей Матери, он устроил свою резиденцию Боголюбово (отсюда прозвание князя — Боголюбский).

Андрей с головой ушел в заботы о родном крае. Здесь интенсивно велось каменное строительство. В 1158—1160 гг. во Владимире строится Успенский собор; кроме того, город получил новые укрепления, а въезд в него украсили чудесные Золотые ворота (1164 г.). В Боголюбово был построен из камня дворец с храмом Рождества Богородицы (1158—1165 гг.), а ближе к р. Нерль, в зоне видимости из окон княжеских палат, на возвышении среди заливного луга была сооружена церковь Покрова Пресвятой Богородицы (1165 г.) — возможно, самый уникальный архитектурный памятник русского Средневековья, поражающий и сейчас своим величием и одновременно простотой. Летопись говорит об основании Андреем и многих монастырей (нам несомненно известен один из них — Боголюбский).

Религия играла огромную роль в жизни людей Средневековья, а потому понятно то внимание, которое Андрей уделял церковным вопросам. Он старался добиться для своей земли основания отдельной от Киева митрополии, и по этому поводу им была даже затеяна переписка с Константинопольским патриархом Лукой Хризовергом.

Дело здесь заключалось в том, что после принятия крещения Владимиром Святым и введения христианства как государственной религии в 988 г., Русь в области церковного управления на многие века заняла подчиненное по отношению к Константинопольскому патриархату положение. Именно его прерогативой было избрание и утверждение Русских митрополитов, и вплоть до нашествия монголо-татар только этнические греки удостаивались патриаршей хиротонии. А центром митрополии на Руси до самого конца XIII в. оставался Киев — «мать городов русских».

Территория Руси была огромной, она много превосходила по площади весь Константинопольский патриархат, а потому влияние на русские дела для патриарха было, конечно, особенно важным. К тому же Русский митрополит регулярно отправлял в патриаршую казну некоторые материальные взносы (которые, впрочем, не носили характера какой-то тяжкой ежегодной повинности). В Царьграде ревностно следили за соблюдением своих интересов, а потому и не увенчалась успехом попытка Андрея Боголюбского добиться от патриарха санкции на создание в Руси второй митрополии с центром во Владимире-на-Клязьме, к которому этот князь особенно благоволил (1162 г.). Разрешения на эту акцию не последовало, так как в Византии не желали создавать второй центр митрополии, еще более удаленный, чем Киев, — видимо, справедливо решив, что подобная мера ослабит зависимость Руси от Константинопольского патриарха в церковном отношении.

Укрепившись на Северо-Востоке, князь постарался избавиться от своих младших братьев: делить власть он не хотел ни с кем, ибо понимал пагубность возникавших вследствие этого усобиц. И в 1162 г. он изгнал трех своих братьев вместе с их матерью-гречанкой, второй женой Юрия Долгорукого, и двоих племянников. Были удалены и многие старые, еще отцовские бояре, среди которых, наверняка, притаилось немало сторонников младших детей Юрия Владимировича.

Приходилось князю вести войны, и не только междоусобные. Ведь, несмотря на то, что кочевники сравнительно редко тревожили рубежи Северо-Восточной Руси, военные конфликты с соседями у нее все же случались. Прежде всего, речь здесь идет о Волжской Болгарии — государстве, существовавшем на Средней Волге примерно с первой половины VIII в. и вплоть до прихода монголо-татар. Это был осколок т. н. «Великой Болгарии» — кочевого государства, существовавшего в VII в. н. э. в степях Приазовья и распавшегося под натиском хазар. Частично болгары ушли на запад, за Дунай, частично остались на прежнем месте и были ассимилированы. Еще одна их группа мигрировала к северу, на Среднюю Волгу, где и возникла Волжская Болгария.

Это было весьма развитое государство, основой экономики которого стало земледелие; зерно отсюда иногда поступало на Русь, что было особенно важно в голодные годы, случавшиеся тогда довольно часто. Имелись города, главными из которых были Булгар, Биляр, Сувар, Ошель, Джукетау (Жукотин). Местные жители знали и многие отрасли ремесла. По Волге проходил важнейший торговый путь, соединявший Европу со странами Востока. Болгария вела торговлю и с народами Севера, сбывая их товары на Восток, где особенно ценилась пушнина; для этого снаряжались специальные экспедиции в труднодоступные северные районы.

Начиная с X в., государственной религией волжских болгар стал ислам, принятие которого было связано с желанием обособиться от кагана Хазарии, исповедовавшего иудаизм.

До поры военные конфликты Болгарии с Русью носили во многом случайный характер, ибо резких противоречий между ними не существовало. Имеются, правда, указания на то, что на рубеже X—XI вв. болгары пытались вовлечь в орбиту своего политического влияния живших на Верхней Средней Оке вятичей, но эти попытки были жестко пресечены Владимиром Святым²⁴. С той поры Русь и Болгария не имели постоянных поводов для вражды. Но с течением времени ситуация менялась. Западная граница Болгарии постепенно отодвинулась от Свияги до Суры. Ее власть стала распространяться на племена мордвы. Одновременно расширялось русское колонизационное движение на восток, по Нижней Оке, вплоть до Волги. Началась борьба за контроль над мордовскими землями. Еще одним спорным регионом стало Заволжье. И, как результат подобного столкновения интересов, не замедлили разгореться войны. В 1088 г. болгары захватили Муром — город на Нижней Оке, однако он был вскоре возвращен. В 1120 г. против Болгарии организует набег Юрий Долгорукий: «...ходи на Болгары и взя полон мног и полк их победи».

Но по-настоящему серьезный натиск на врага смог организовать лишь связавший свою судьбу с Северо-Восточной землей Андрей Боголюбский. В 1164 г. он подготовил и провел успешный поход на Волжскую Болгарию, в котором участвовали несколько князей. Тогда болгар «исекоша множество, а стягы их поемаша, и едва в мале дружине утече князь Болгарьскыи до Великаго города (Булгара. — Авт.)»; взят был Бряхимов — один из «знатных» болгарских городов, а еще три города преданы огню²⁵. По преданию, поверженные враги заплатили контрибуцию белым камнем, десятая часть которого осталась у устья Нерли, и именно из него была построена здесь Покровская церковь.

В 1172 г. состоялся еще один поход против болгар. Тогда Андрею Юрьевичу удалось организовать достаточно небольшую рать, которая, несмотря на нежелание князей воевать в зимнее время, однако сумела совершить успешный рейд по территории врага, взять один город и разорить шесть сел. Болгары узнали о немногочисленности отряда, попытались настигнуть и разбить его, но русские воины счастливо избежали встречи с основными силами врага и вернулись в родную землю с трофеями и «полоном».

Имеются сведения о том, что второй женой Андрея стала «болгарыня». И по некоторым данным, она, желая отомстить мужу за удачные войны с ее родиной, примкнет к заговору против собственного супруга²⁶.

А в 1169 г. Андрей отправил одного из своих сыновей в поход на Киев, в котором правил Мстислав, сын Изяслава Мстиславича, заклятого врага Юрия Долгорукого. Огромное войско сумело взять город приступом, чего ранее никогда не бывало. Победители ограбили древнюю столицу и ее жителей, вывозили богатства из церквей, снимали колокола. Но сам Андрей не хотел княжить на берегах Днепра и даже не поехал в Киев, оставшись на столь любимом его сердцу Севере. Это стало воплощением возросшего величия древнего Ростовского края, который, правда, имел теперь новый и постоянно усиливавшийся центр — Владимир.

В 1170 г. войска Боголюбского пытались штурмовать Новгород, но потерпели страшное поражение. Больше успеха принесла Андрею экономическая блокада города: его жители, лишенные подвоза хлеба, согласились заключить мир компромиссного характера.

Политика, проводимая Андреем, нравилась далеко не всем, и у него появилось немало врагов. В результате, среди ближайшего окружения князя созрел заговор, следствием которого стало его коварное убийство (1174 г.).

После трагической смерти Андрея Боголюбского Ростов постарался взять реванш и переломить ситуацию в свою пользу. Ростовцы сделали ставку на племянников Андрея — Мстислава и Ярополка Ростиславичем а владимирцы — на его братьев Михалку и Всеволода. В итоге, победа осталась за последними. Михалка, однако, вскоре умер, и управление перешло к Всеволоду, получившему за свое многочисленное потомство прозвище «Большое Гнездо» (1176 г.).

При Всеволоде Большое Гнездо владимирцы постарались окончательно закрепить победу в борьбе с Ростовом. И нужно сказать, что это им в значительной степени удалось, хотя прежний главный город так и не смирился с тем, что первенство перешло к когда-то «мизинному» (т. е. младшему) Владимиру. Великий князь постарался упрочить значение новой столицы Северо-Восточной Руси, продолжив в нем каменное строительство. В 1189 г. был обновлен и перестроен серьезно пострадавший от пожара 1185 г. Успенский собор. Принято считать, что именно тогда он в целом приобрел тот вид, который можно наблюдать и сегодня. Из построек самого Всеволода, наверное, наибольшую культурную ценность представляет церковь св. Димитрия Солунского, возведенная на княжеском дворе во Владимире. Ее белокаменные стены украшены чудесной, очень тонкой и сложной по исполнению резьбой. Здесь можно увидеть растительные узоры, царя Давида, сказочных зверей и т. д.

Всеволод отлично осознавал духовную силу и влияние Церкви на жизнь общества той эпохи, а потому старался поднять ее значение в своей земле. Для этого он не только возводил храмы, но и уделял большое внимание устроению монастырей, особенно в своей столице Владимире. Именно здесь его стараниями в 1192 г. был основан монастырь Рождества Пресвятой Богородицы. Желая поднять значение этой обители (а значит, и значение своего княжения), он добился того, что ее игумен стал именоваться архимандритом, как и настоятель главного монастыря Руси — Киево-Печерского. Там же была возведена и каменная церковь. В 1207 г. основана Ризоположенская обитель в Суздале.

Всеволод Юрьевич как мог старался установить мир в русских землях, но, разумеется, при этом он не мог позволить себе утратить контроль над политической ситуацией, а потому ему часто приходилось участвовать в усобицах разросшегося семейства Рюриковичей. Он при случае активно вмешивался в дела Черниговских и Рязанских князей, имел постоянные трения с Великим Новгородом. Довольно большим было влияние Владимирского князя и на дела Южной Руси. Однако важнее то, что Всеволод стал первым правителем Владимиро-Суздальской Руси, не только не ставившим перед собой задачи утвердиться на столе в Киеве, но даже отказавшимся от несколько авантюрных стремлений Андрея Боголюбского распоряжаться этим столом. Великий князь понимал: киевляне никогда не примут чужого для них правителя из Залесской земли; равным образом, и владимирцы уже не потерпят того, чтобы пренебрегали их княжением, даже в угоду древней Днепровской столице — Киеву.

Потенциал Северо-Востока к концу XII в. неизмеримо вырос, а вместе с ним усилились и позиции Владимира-на-Клязьме, вышедшего победителем в соперничестве со «старейшими» городами — Ростовом и Суздалем. Этому способствовала и активная государственная (во внутренней и во внешней политике) деятельность Всеволода Большое Гнездо. Молва о силе и могуществе этого князя распространилась по всей Руси, образно отразившись в знаменитом «Слове о полку Игореве» (после 1185 г.), автор которого (прибегая, конечно, к некоторой метафоре) писал: «Великий княже Всеволоде!.. Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти... Ты бо можеши посуху живыми шерширы (т. е. копьями. — Авт.) стреляти — удалыми сыны Глебовы».

В 1182 г., следуя примеру своего брата Андрея, Всеволод начал войны с Волжской Болгарией, — правда, сам великий князь в тот год непосредственного участия в кампании не принимал, так как был вынужден целый месяц заниматься осадой Торжка, в котором засел его племянник и давний враг Ярополк Ростиславич, без конца тревоживший границы Суздальской земли²⁷. А вот в 1184 г. Всеволод, собрав крупные силы, уже лично отправился к берегам Волги, с ним были и другие князья. Тот поход был очень непростым, осада Булгара (летописный «Великий город») успеха не приносила, болгары яростно сопротивлялись (так, погиб племянник Всеволода Изяслав Глебович), но все же перевес в итоге оказался на стороне Руси, а потому был заключен выгодный для великого князя мир²⁸. В 1186 г. снаряжается новая военная экспедиция против того же врага; правда, на сей раз руководство операцией было предоставлено воеводам, а основу войска составили жители расположенного на Верхней Волге Городца²⁹. Впрочем, это было, видимо, достаточно локальное столкновение, больше напоминающее рейд.

При всем своем авторитете в Русской земле и военном могуществе, в собственном княжении князь вовсе не был всесилен, и не в его власти было волюнтаристским образом диктовать собственную волю городским общинам Северо-Восточной Руси. Объективные политические обстоятельства сложились так, что у Всеволода не хватило сил предотвратить назревавшую в начале XIII в. новую распрю между городами, зачинщиками которой выступили не смирившиеся с поражением ростовцы. И вполне логично, что главными действующими лицами тех драматических событий оказались дети Всеволода — отец и дядья Александра Ярославича Невского.

В 1207 г. на Ростовский стол был отправлен Константин, старший из Всеволодовичей. Это являлось во многом знаковым моментом: впервые за долгое время в городе вновь появился собственный князь. Владимирцам тогда, возможно, казалось, что повода для беспокойства нет: княжич будет «смотреть из отцовой руки» и не станет проводить не согласованной с ним политической линии. Однако на деле все оказалось гораздо сложнее...

Через несколько лет Всеволод, почувствовавший близкое окончание земного пути, призвал к себе во Владимир Константина, второго по старшинству сына Юрия и других наследников, чтобы объявить им свою последнюю волю и утвердить их «рядом» (договором) с владимирским вечем. По «завещанию» отца, Константин должен был перейти во Владимир, а Юрий — в Ростов. Однако реакция Константина оказалась неожиданной: он отказался приехать по призыву родителя. При этом старший Всеволодович заявил через посланцев, что рассчитывает получить власть над обеими частями княжения. Конечно, при этом он преследовал цель вновь выдвинуть на первый план Ростов, несколько лет пребывания в котором заставили князя по-иному оценить политическую ситуацию на Северо-Востоке. Разумеется, Всеволод был возмущен, а владимирцев такой вариант просто пугал: они уже привыкли к своей ведущей роли в регионе и не желали никому уступать.

А потому по инициативе великого князя в 1211 г. весьма представительное собрание жителей Владимирской земли заключило «ряд» с другим его сыном — Юрием. Причем это было не обычное народное собрание. Всеволод постарался сделать так, чтобы на нем были представлены жители всей земли, включая сельскую округу, население которой не всегда находило время для участия в вечевых сходах: «созва [Всеволод] всехъ бояръ своихъ съ городовъ и съ волостей, и епископа Иоанна [Ростовского], и игумены, и попы, и купцы, и дворяны, и вси люди и да сыну своему Юрью Володимерь по себе и води всехъ ко кресту, и целоваша [крест] вси людие на Юрии...»³⁰.

Какова же была социальная природа этого собрания? В большинстве своем историки единодушны — здесь имел место собор сословных представителей. Так, Л.В. Черепнин, основываясь на летописных данных, полагал, что «при Всеволоде... возникает новый сословный орган, отдаленно напоминающий будущий земский собор»³¹. При этом становится очевидным, что трактовка собрания 1211 г. как собора исходит из понимания ими общества Северо-Восточной Руси как общества классового, феодального. Общества, где все дела вершит, в той или иной модификации, аристократическая феодальная верхушка во главе с князем или боярами.

На первый взгляд, может показаться, что действия Всеволода Большое Гнездо были экстраординарным поступком, исключением из правил, не свойственным для Руси. Однако некоторые похожие примеры 1 в истории мы все же можем найти. Вполне логично провести параллель между собранием, созванным Всеволодом для подтверждения прав именно своего младшего сына, с аналогичным мероприятием Ярослава Осмомысла, князя Галицкого, желавшего передать свое наследие сыну от наложницы, Олегу Настасьину, в ущерб законному отпрыску Владимиру. Немало доброго сделал этот князь для Галича за три с; половиной десятка лет своего правления, а потому, видимо, считал возможным для себя обратиться к народу с подобной просьбой. Почувствовав приближение смерти, Ярослав в 1187 г. «созва мужа своя и всю Галичкою землю позва же и сборы вся и манастыря и нищая и силныя и худыя». И у такого представительного собрания князь просил разрешения оставить после смерти Галич Олегу, что и было ему, в конечном итоге, обещано под присягой³². Подобным же образом поступил и Всеволод.

В этой связи можно также вспомнить события 1175 г., когда после гибели Андрея Боголюбского было созвано аналогичное общеволостное собрание для определения будущей судьбы великокняжеского стола³³. Видимо, таковой была сложившаяся на Руси практика решения подобного рода вопросов: князь мог изменить порядок наследования, но для этого он должен был получить санкцию от народного собрания, представлявшего всю землю-княжение. Равным образом, необходима была подобная санкция для решения судьбы княжеского стола в случае отсутствия очевидных наследников, как произошло, например, в 1175 г.

Представляется, что во многом в контексте противостояния Владимира и Ростова следует рассматривать и открытую в 2015 г. уникальную надпись на стене Спасо-Преображенского собора в Переяславле, сюжет о которой вошел в один из новостных репортажей центрального телевидения (телеканала «Россия»), Текст надписи содержит сообщение об убийстве князя Андрея в 1174 г.: «Месяца июня 29 убиенъ бысть князь Андреи своими паробкы, овому вечная памят, а симъ — вечная мука». Далее следует перечень убийц, сохранившаяся часть которого включает как упомянутых летописью, так и лиц, ранее историкам не известных. Предположение, согласно которому аналогичные надписи были сделаны и на храмах других городов Северо-Восточной Руси, выглядит вполне логичным. Однако при этом следует обратить внимание на то, что одной инициативы властей (и светских, и церковных) для этого было бы недостаточно. Официальный характер надписи сомнений не вызывает, но жители городов (члены городской общины) относились к своим храмам весьма ревностно, что исключало волюнтаризм и в данном случае. Поэтому такая акция, на какие бы города она конкретно ни распространялась, должна была иметь поддержку среди прихожан — все тех же свободных общинников. Не исключено, что подобные граффити могли появиться не сразу после убийства Андрея, а значительно позднее, во втором десятилетии XIII в., когда Северо-Восток был охвачен новой волной междоусобий, последовавших после смерти Всеволода Большое Гнездо. В тот период противоречия между Владимиром и Переяславлем, с одной стороны, и Ростовом — с другой, вновь обострились, и память об Андрее, умалившим значение Ростова, могла стать своего рода идеологическим знаменем.

Итак, мы можем констатировать, что поступок Всеволода не был чем-то совершенно из ряда вон выходящим, однако мира земле он не принес, и новый конфликт братьев-соперников начался буквально с последним вздохом их отца. Юрий являлся теперь великим князем Владимирским. С этим не мог смириться ни Константин, ни стоявшие за его спиной жители Ростова, все еще думавшие вновь подчинить себе Владимир. В этом была главная предпосылка для последующих усобиц, и именно это делало политическую ситуацию в Северо-Восточной Руси до крайности неопределенной. Положение усугубляло еще и то, что другие князья также предпочли извлечь выгоды из этого спора, примкнув к той или иной стороне. И среди них особенно вы делился третий сын Всеволода Большое Гнездо и будущий отец Александра Невского — Ярослав, о котором теперь самое время поговорить поподробнее.

Ярослав Всеволодович родился в 1191 г. Он был третьим сыном Всеволода Юрьевича от первого брака с чешской княжной Марией Шварновной. В соответствии с традициями того времени, мальчик получил сразу два имени: одно славянское — Ярослав, второе — Федор — было выбрано из святцев и дано ему при крещении. Детство у князей в ту суровую эпоху заканчивалось достаточно быстро. Вот и Ярослав уже в 10-летнем возрасте начал свою политическую карьеру. В 1201 г. отец отправил его в Переяславль-Русский, расположенный, напомним, на одном из притоков Днепра — р. Трубеж. В этом городе юный Всеволодович постигал непростое искусство правления. До 1206 г. он княжил там под присмотром доверенных слуг отца.

Жизнь в Переяславле-Русском оказалась отличным уроком для княжича и научила его очень многому. Постоянная угроза набегов кочевников воспитала из Ярослава храброго и решительного воина. Дело в том, что территория Переяславского княжения непосредственно граничила с Великой степью, с древних времен дававшей приют свирепым номадам. А в ту эпоху просторы Причерноморья облюбовали для своих «веж» половцы, от которых русские земли претерпевали множество бед. И, конечно, правитель Переяславля-Русского, пусть даже столь юный, не мог оставаться в стороне от борьбы с ними и постоянно сталкивался с этими жестокими и коварными завоевателями. Уже в 12-летнем возрасте княжич наравне со взрослыми князьями участвовал в совместном походе против половцев.

Вскоре Ярослав получил уроки и другого рода. Наставники сумели внушить ему мысль о том, что не только мечом возможно достичь желаемой цели, и сила — не единственное средство в решении политических задач. Княжич старался разобраться в мудреной науке — дипломатии. По словам отцовских вельмож, выходило, что иногда правитель должен приносить в жертву общему благу свои личные устремления. Вскоре Ярослав смог убедиться в истинности этих слов. В 1205 г. по воле своего отца Всеволода Юрьевича он вынужден был вступить в брак с дочерью половецкого хана Юрия Кончаковича. Конечно, никто и не думал интересоваться, нравится ли ему будущая невеста. Главное — союз с ней мог быть выгоден для Руси, остальное не так уж и важно. Неизвестно, сколько длился этот союз и рождались ли от него дети (во всяком случае, известий о них не сохранилось). Брак по расчету убедил 14-летнего Ярослава в том, что и личная жизнь для князя должна быть поставлена на службу политике, на службу общему благу. (Это же могло привить ему и несколько циничный взгляд на брак вообще, и, наверное, именно следствием этого стало недостаточное уважение Ярослава к своей второй супруге; впрочем, речь об этом еще впереди.)

В 1206 г. закончилось пребывание княжича в Переяславле-Русском, который облюбовал для себя один из южнорусских князей. Что же, найти твердую опору в Южной Руси потомкам Юрия Долгорукого всегда было сложно, и Ярославу пришлось удалиться восвояси, на Северо-Восток. В 1208 г. отец послал его княжить в Рязань, но жители ее также не симпатизировали потомкам Юрия Долгорукого и злоумышляли против юного княжича. Всеволод отозвал сына, в наказание предав Рязань огню. Так князь убедился в том, как важна для правителя любой из земель Руси поддержка местного населения, ведь неизвестно, чем закончилось бы княжение в Рязани для Ярослава, если бы не военная сила его отца!

В конце концов, Ярослав все же получил землю, на жителей которой в случае надобности он мог полностью положиться. Это был опять-таки Переяславль, но на сей раз Залесский. Этот город, основанный Юрием Долгоруким в 1152 г., как было сказано чуть выше, расположен при впадении р. Трубеж в Переяславское озеро (оно же Плещеево или Клещино), соединенное с Волгой реками Вёкса и Нерль Волжская. Первоначально он был одним из «пригородов» (подчиненных городов) Ростова, но как раз при Ярославе сумел обособиться. Третий сын Всеволода начал здесь править еще при жизни отца, а после его смерти получил Переяславскую землю уже в качестве наследства.

Тогда Переяславский город-государство включал в себя достаточно большую территорию, ему принадлежали несколько «пригородов» — Тверь, Дмитров, Зубцов, Кснятин и Нерехта. Это было третье по значимости владение в Северо-Восточной Руси (два других разделили между собою старшие сыновья Большого Гнезда — Юрий и Константин). Благодаря мощной поддержке переяславцев, Ярослав в будущем мог позволить себе вести борьбу и за другие земли. Вероятно, уже тогда он задумывался и о Великом Новгороде, богатство и сила которого манили многих князей, но никому из них не удавалось надолго закрепиться на берегах седого Волхова.

Вернемся, однако, к противостоянию Всеволодовичей, начавшемуся после смерти их отна. Первоначально военные действия были достаточно вялыми и больше напоминали бряцанье оружием. Уже в 1212 г. Юрий ходил ратью к Ростову, но все завершилось миром. Через некоторое время князья-противники встретились недалеко от Юрьева Польского. Этот «снем» (съезд) должен был способствовать выработке компромисса. Но достигнуть его, ввиду непримиримости сторон, было крайне сложно, а потому противостояние продолжилось. В нем все более активно участвовали младшие Всеволодовичи. Один из них — Владимир, первоначально получивший после смерти отца Юрьев, по наущению Константина попытался закрепиться в Москве. Другой — Святослав, напротив, покинул Константина и получил от Юрия освободившийся Юрьев Польский.

В 1213 г. Константин снарядил экспедицию против Костромы. Город был сожжен, а жители его уведены в плен. Противники же старшего из сыновей Большого Гнезда совершили поход под Ростов, где также нанесли ощутимый урон местным жителям. Но, опять же, дело до поры завершилось миром, скрепленным крестным целованием³⁴. Однако можно предположить, что мир этот был более выгоден Юрию и Ярославу, поскольку сразу после его заключения братья отправились под Москву, для того чтобы выбить засевшего там Владимира Всеволодовича, что и было ими осуществлено. (Владимир вынужден был уйти в Переяславль Южный, где во время нападения половцев попал в плен и несколько лет должен был провести в Степи.)³⁵ Видимо, одним из условий того договора было как раз возвращение Москвы под влияние Юрия, и на этом основании можно утверждать о большей выгоде от соглашения для Владимирского князя³⁶. Но это вовсе не стало полной победой, так как Ростов не утратил свой военный потенциал, хотя, видимо, ростовцам теперь стало окончательно ясно, что переломить в данный момент ситуацию собственными силами они возможности не имеют.

Еще со времен зарождения отечественной исторической науки в этом разгоревшемся после кончины Всеволода споре за власть усматривали, прежде всего, личный конфликт в великокняжеской среде. В.Н. Татищев даже поместил в своем труде часть переписки, которая якобы имела место между Юрием и Константином, и смысл которой как раз именно в частной ссоре за старшинство, подогреваемой советами бояр³⁷. И действительно, трудно не согласиться с тем, что мотивы личного ущемления должны были сыграть определенную роль в развитии этого противостояния. Но, конечно же, более важным было другое: объективными причинами назревавшего конфликта был не спор братьев-князей, а борьба друг с другом Ростова и Владимира — двухчастей некогда единой Ростово-Суздальской земли. И.Я. Фроянов в своих работах наглядно показал, что за спиной Константина стояла община Ростова, желавшая остановить возвышение «мизинного» Владимира. Равным образом, притязания Юрия опирались на силу великокняжеской столицы — города на Клязьме. И Всеволодовичи, злоумышляя друг против друга, прежде всего, следовали в рамках политического курса, определявшегося интересами «своих» городов³⁸. Во всех межкняжеских спорах нельзя не видеть решающее участие и значение ростовцев, владимирцев, переяславцев. Не оставались в стороне также и жители более мелких городов (например, Москвы), представители которой, видимо, уже тяготились зависимостью от Владимира-на-Клязьме, а потому охотно приняли к себе независимого от великокняжеской столицы князя Владимира Всеволодовича, который ориентировался на союз с Константином (читай — с Ростовом). Таким образом, Москва — яркий пример древнерусского пригорода, осознавшего свою экономическую и политическую силу и стремящегося выйти из «пригородного» состояния. Однако, как известно, возвышение ее началось уже в новых исторических условиях...

В результате подобного рода противоречий между городами-землями Северо-Восточной Руси, в этот же период произошло дробление Ростовской епархии на две новых — собственно Ростовскую и Владимирскую. Особенностью русских епархий была их достаточно большая площадь и сравнительная стабильность границ. Однако в XIII в. прежний Ростовский архиерей Иоанн предпочел за лучшее удалиться на покой, а вместо него поставлены были два епископа — во Владимир и Ростов. Летопись под 1214 г. сообщает: «Иоанн, епископь Суждальскыи отписася епископьи всея земля Ростовьскыя и пострижеся в чернеце в монастыри в Боголюбомь»³⁹. Что же толкнуло архиерея на такой шаг? Для начала скажем несколько слов о жизни самого Иоанна. До своего поставления на кафедру в 1190 г. он был духовником Всеволода Большое Гнездо⁴⁰. На основании некоторых наблюдений Е.Е. Голубинский посчитал, что новый архиерей, возможно, был выходцем из «белого» духовенства⁴¹.

Примечательно, что, прибыв на Северо-Восток из Киева после хиротонии, Иоанн посетил прежде всего Ростов, затем — Суздаль и, наконец, Владимир. Т. е. архиерей подчеркнул значение города на берегу озера Неро как центра собственной епархии. Впрочем, возможно, что для этого есть и более простое объяснение: маршрут епископа проходил по Днепру и далее по Волге, т. е. Ростов был ему просто ближе по пути. Любопытно, однако, то, что в тот период по странному стечению обстоятельств в Ростове оказался и сам великий князь: «тогда сущю великому князю Ростове в полюдьи...»⁴².

Нужно сказать, что борьба за первенство между центрами Северо-Восточной Руси велась и в идеологической сфере, а для того времени это означало: в сфере религиозной. В Ростове еще в 1164 г. во время строительства нового храма были обретены мощи св. Леонтия — одного из первых местных архиереев⁴³. Теперь же епископ Иоанн позаботился об установлении местного празднования этому святому. Кроме того, Иоанн сам написал службы вновь прославленному подвижнику⁴⁴. Интересно, что празднование это закрепилось на тот момент лишь в Ростове, и даже во Владимире, который формально являлся частью епархии Иоанна, оно первоначально, видимо, не прижилось⁴⁵.

Но неправильно представлять ситуацию таким образом, что Иоанн думал лишь о Ростове. Епископ пытался лавировать. Стараясь соблюсти некий баланс интересов общин Ростова и Владимира, он даже составил два канона Леонтию Ростовскому. В первом из них, предназначенном для чтения во Владимире, «культ Леонтия мыслился подчиненным главному Богородичному культу»; в то же время, второй, «ростовский» вариант канона был «откровенно проникнут местной ростовской тенденцией»⁴⁶. В летописях мы найдем и другие факты заботы архиерея о собственном авторитете в Клязьминской столице. Так, в 1194 г. по инициативе епископа были «обновлены» соборные церкви Владимира и Суздаля (последнюю даже покрыли оловом)⁴⁷. И это далеко не единственные примеры такого рода.

Однако самую важную услугу владыка оказал жителям Владимира вовсе не своими строительными акциями. Как это было видно из приведенной чуть выше летописной цитаты, в 1211 г. он присутствовал на том самом общеволостном вече, которое согласилось с решением Всеволода Большое Гнездо передать великокняжескую столицу Юрию. Постановления того схода были неприемлемы для Ростова, интересы которого выражал Константин. Более того, представители этого города, вероятно, вовсе отказались принять участие в расширенном вече всей земли, так как понимали, что все равно окажутся в политической изоляции и не смогут добиться положительного для себя исхода дела⁴⁸. А вот архиерей, кафедра которого находилась в Ростове, посчитал для себя возможным участвовать в этом мероприятии. Конечно, при этом он едва ли протестовал против желания великого князя лишить старшинства Константина, ведь его с Всеволодом связывали давние и, скорее всего, теплые отношения. Как могли расценить подобное поведение ростовцы? Разумеется, как несоблюдение их собственных политических интересов.

Возьмем на себя смелость предположить, что во время обострения отношений между Всеволодовичами Иоанн вообще по большей части (если не постоянно) находился во Владимире или других городах, подвластных противникам Константина. Доказательством тому может служить то, что летопись, сообщив об участии епископа в похоронах Всеволода, умалчивает о его присутствии при совершении обряда пострига сыновей Константина Василько и Всеволода. То же касается и строительных акций Константина, которые летопись никак не связывает с Иоанном⁴⁹. В то же время, церемония пострига, видимо, предусматривала присутствие архиерея: во всяком случае, сам Иоанн участвовал в 1192 г. в постриге, совершенном над Юрием Всеволодовичем, его имя упомянуто и в связи с постригом Ярослава (1194 г.)⁵⁰.

Вывод, который можно сделать из вышеизложенного, заключается в том, что ростовцы, а значит и выражавший их мнение князь, едва ли доверяли своему владыке. С другой стороны, не могли полностью положиться на Иоанна и жители Владимира, ведь он по-прежнему оставался Ростовским архиереем, юридически центром его владений был Ростов, а потому он, конечно же, не мог игнорировать интересы одной части своей паствы в угоду другой. Лавировать здесь также представлялось едва ли возможным, ведь дело шло к настоящей войне между областями Северо-Восточной Руси. Владимиру был нужен свой собственный епископ. Предпосылки для создания новой епархии с центром в великокняжеской столице окончательно созрели.

Примерно это же можно сказать и о Ростове: здесь также были заинтересованы в том, чтобы местный архиерей пекся, прежде всего, о выгодах их города. К тому же Иоанн был слишком тесно связан с Юрием: он участвовал в совершенном над ним когда-то постриге, кроме того, у него были особые отношения с Всеволодом, а значит, ему была особенно дорога последняя воля этого князя. А это уже прямо противоречило интересам Ростова. Потому не было ничего странного в том, что Иоанн должен был оставить кафедру. В летописании по большей части сообщается, что сделал он это добровольно. Однако, скорее всего, на архиерея было оказано какое-то давление с целью вынудить его покинуть кафедру⁵¹. Видимо, решение об отречении было принято им, опять же, в период нахождения во Владимире или в одном из городов Юрия. Свидетельством тому может быть то, что Иоанн выбрал для жизни монастырь, лежащий в землях, подконтрольных Юрию; в летописях по этому поводу мы находим два варианта — Боголюбская обитель⁵² и Суздальский монастырь Козьмы и Дамиана⁵³. Примечательно, что Иоанн, пожелав не возвращаться в Ростов, не выбрал для проживания монастырь и во Владимире. Вероятно, оставаться в городе ему было неудобно из-за недоверия населения по причине его прежних связей с Ростовом; ждать же поддержки от ростовцев и Константина тем более не приходилось.

Таким образом, была открыта дорога для разделения Ростовской епископии, что стало очередным витком эскалации конфликта, который, в итоге, вылился в Липицкое кровопролитие. У Юрия уже был на примете собственный кандидат во Владимирские архиереи — игумен Владимирского монастыря Рождества Богородицы Симон, один из образованнейших людей своего времени. К тому же, князя с ним связывали неформальные отношения — новый епископ прежде был духовником его матери⁵⁴. Интересно, что и Константин также добился поставления во епископы Ростова собственного духовника Пахомия⁵⁵. «И оттоле, — как сказано в одной из летописей, — разделися: нача быти в Ростове епископ, а в Володимери и въ Суздале другой»⁵⁶.

Тем временем страсти во Владимиро-Суздальской земле все более и более накалялись: противостояние, как мы имели возможность убедиться, имело место и в идеологической, и в военной сферах, но было ясно, что Ростов самостоятельно, без помощи извне не сможет переломить ситуацию в свою пользу. Однако до сих пор в стороне от нашего анализа положения, сложившегося после смерти Всеволода, оставался Великий Новгород, которому пришлось сыграть в конфликте Всеволодовичей далеко не последнюю роль. Что же происходило к тому времени на берегах Волхова?

Великий Новгород издавна считал себя городом вольным, и его жители дорожили независимостью от других земель. Неслучайно летописная легенда связывала именно с этим городом приглашение в 862 г. варяжского князя Рюрика — для военной защиты и установления правильного управления («наряда»). Через некоторое время, во многом опираясь на силу Новгорода, Рюриков воевода Олег сумел завоевать для Игоря, сына своего к тому времени уже умершего господина, Киев (882 г.). Однако после этого важнейшего события князья предпочитали оставаться на берегах Днепра: значение Киева все более возрастало, оттуда теперь приходили правители и в Великий Новгород (как правило, ими были сыновья великого князя). Разумеется, они при этом занимали подчиненное по отношению к Днепровской столице положение. Новгородцам это не могло прийтись по душе. Долго боролись они за право «вольности» в князьях. Но добиться этого им все не удавалось; не помогало даже активное участие новгородцев в делах Южной Руси, как это произошло, например, после смерти Владимира Святого, когда благодаря их помощи Ярослав Мудрый сумел победить своего вероломного брата Святополка.

Новгородцы шли на разного рода ухищрения. Так, чтобы получить князя, который с уважением относился бы к новгородскому укладу жизни, а может быть, стал бы и патриотом города, они примерно в конце XI в. «изобрели» весьма интересное средство: воспитание у себя княжича с юных лет («вскармливание»)⁵⁷. Именно так произошло с сыном Владимира Мономаха Мстиславом, княжившим здесь весьма долгое время. Когда в 1102 г. великий князь Святополк Изяславич, внук Ярослава Мудрого, попытался заменить его своим сыном, то из Новгорода пришел весьма суровый ответ: «Не хочем Святополка, ни сына его. Аще ли 2 главе имееть сынъ твой, то пошли и, а сего ны далъ Всеволодъ, а вскормили есмы собе князь, а ты еси шелъ от насъ»⁵⁸. Пришлось великому князю идти на попятную. «Вскармливание» князей оказалось весьма действенным средством против попыток Киева подчинить новгородцев своей воле. Мстислав действительно сумел быть «своим» для новгородцев, даже сам Мономах называл его в своем «Поучении» сыном «старшим, новгородским (курсив наш. — Авт.)»⁵⁹.

Но и это средство не стало панацеей: как только возникала возможность, любой князь был рад поменять Новгород на Киев. Тот же Мстислав в 1117 г. перешел по зову отца в Белгород, ближе к столице. А после смерти родителя в 1125 г. занял и Киевский стол (княжил до 1132 г.). В Новгороде же он оставил своего отпрыска — Всеволода.

Вот со Всеволодом, внуком Владимира Мономаха, и было связано окончательное утверждение «вольности в князьях» для новгородцев. В 1136 г. он был изгнан из Новгорода за ряд провинностей, и с тех пор новгородцы приглашали правителей лишь по решению веча. В других землях Руси подобная практика также имела место, но наиболее ярко право вечевых сходов решать судьбу князей выражалось именно в Новгороде.

Особенным было и положение Новгородского архиерея. Во-первых, он единственный на Руси имел сан архиепископа. Кроме того, уже с XII в. владыка поставлялся митрополитом исключительно из кандидатов, предложенных самими новгородцами. Новгородский владыка принимал самое деятельное участие в политическом процессе, чрезвычайно важной была его роль и в управлении городом. К тому же, в отличие от князей, архиереи достаточно редко сходили с кафедры не по своей воле.

Огромным являлся экономический потенциал Новгорода. Ему подчинялись обширные пространства на севере до побережья Белого моря и в Приуралье. Через Новгородскую землю проходили важные торговые пути. Развито здесь было и собственное ремесло. Одно лишь уязвимое место имело новгородское хозяйство — местные земледельцы были не в состоянии обеспечить в достаточном количестве производство зерновых культур: сказывался неблагоприятный климат и малоплодородные почвы. Поэтому Новгород сильно зависел от подвоза хлеба «с Низу» — из Суздальской земли, и этот козырь достаточно часто использовали в своих целях противники новгородцев.

После смерти Всеволода Большое Гнездо Новгород длительное время не думал вмешиваться в разгоравшуюся борьбу его сыновей. К тому же его внимание в значительно большей степени привлекала к себе западная угроза, которой княживший тогда в Новгороде Мстислав Мстиславич Удалой (праправнук Мономаха и правнук того самого Мстислава, что был когда-то «вскормлен» на берегах Волхова) сумел весьма эффективно противостоять. Кроме того, по просьбе своего мужественного князя новгородское войско ходило войною в Киевскую и Черниговскую земли.

В 1214 г. произошло знаменательное событие: дочь Мстислава Удалого Феодосия вышла замуж за Ярослава Всеволодовича. В будущем, как было сказано выше, от этого брака родится Александр Невский, но до той поры, как мы увидим, супругам предстояло еще пережить полные драматизма события. Казалось, что оба князя — зять и тесть — теперь будут действовать «заодин» и стараться поддерживать друг друга. Это же могло означать в перспективе и то, что Новгород выступит на стороне союзника Ярослава Юрия или хотя бы займет по отношению к нему позицию благожелательного нейтралитета. И все, как будто, шло именно к этому. В 1215 г. Мстислав Удалой принимает принципиальное решение перейти поближе к древней Днепровской столице. Взамен новгородцы решают пригласить к себе Ярослава Всеволодовича⁶⁰, при этом, конечно, не последнюю роль в выборе именно его кандидатуры могли сыграть родственные отношения Ярослава и Мстислава, который пользовался авторитетом у новгородцев.

До той поры у нас нет оснований говорить, что новгородцы выступили на стороне Константина, с которым к тому же у них были связаны не самые лучшие воспоминания: старший Всеволодович уже княжил ранее в Новгороде, где вызвал неудовольствие жителей и по этой причине был отозван отцом в 1209 г.⁶¹ Однако приход третьего по старшинству Всеволодовича в город изменил очень многое. Ярослав не мог забыть, что он — князь Переяславля, и попытался действовать «на берегах Волхова в качестве наместника Суздальской земли». Это особенно контрастировало на фоне только что окончившегося правления его тестя Мстислава, которое соответствовало «принципам социально-политического строя древнерусских земель-волостей...»⁶².

К владениям Ярослава, помимо Переяславля, относились и земли по Верхней Волге: в частности, расположенная близ устья Тверцы Тверь и доля в управлявшемся совместно с Новгородом Торжке, расположенном также на Тверце. По всей видимости, Всеволодович решил укрепить свое владение за счет Новгорода. По его инициативе в городе прошли репрессии против его политических противников, а затем князь и вовсе рассорился с вечем, «демонстративно покинул Новгород, выдвинув, вероятно, определенные требования или просто желая сделать новгородцев более послушными»⁶³. Положение в Волховской столице было критическим: неурожай в сочетании с торговой блокадой, наложенной Ярославом, привели к настоящему голоду⁶⁴. Вероятно, Всеволодович полагал возможным использовать несчастье новгородцев для упрочения собственной власти над ними как Переяславского князя. Это было, разумеется, в интересах его княжения, но это же совершенно противоречило интересам Новгорода.

А положение города на Волхове было хотя и сложным, но вовсе не безнадежным: прослышав о бедах новгородцев, к ним вернулся из Киевской земли Мстислав Удалой. Он пытался договориться с зятем по-хорошему, но тот уже закусил удила и, вероятно, не смог реально оценить собственных сил. К тому же ему внушала оптимизм помощь Юрия, на которую он справедливо рассчитывал. Ведь у Владимирского князя фактически не было выхода: отказ означал бы, что он лишится своего самого влиятельного союзника. И впоследствии, уже после полного разгрома собственного войска на Липицком поле, Юрий, покидая по требованию победителей Владимир, будет винить в своих бедах именно Ярослава⁶⁵.

Когда же конфликт только начинался, дело казалось верным: Новгород был ослаблен, да к тому же, как представлялось, он находился в политической изоляции. Возможностей для компромисса, таким образом, не оставалось. Помимо этого, согласно некоторым, хотя и достаточно туманным данным, Ярослав позволял себе пренебрегать супругой в угоду наложницам⁶⁶, а это было для ее отца Мстислава уже просто личным оскорблением, простить которое он не мог. Таким образом, его частное стремление наказать зятя совпадало с интересами Новгорода, и 1 марта 1216 г. новгородское войско выступило в поход. Начались военные действия.

Ярослав, скорее всего, был готов к этому. По его приказу на путях возможного перемещения противника были устроены засеки и заграждения на Тверце, был укреплен Торжок. Всеволодович пытался интриговать против тестя и в самом Новгороде: однако посланные им сто знатных новгородцев перешли на сторону его врага. И тогда князь распорядился заковать всех остальных новгородцев, оказавшихся в его власти (всего более 2 тыс.), и отправить их в Переяславль⁶⁷.

На стороне Волховской столицы выступил и ее «молодший брат» — Псков, во главе которого стоял брат Мстислава Владимир. Видимо, тогда же начались (пока что тайные) переговоры о союзе с Константином. А вот Юрий уже в тот момент оказал своему брату действенную помощь: по его приказу Святослав Всеволодович отправился со значительным войском в поход против Ржевы, однако Мстислав отбросил его и даже сумел овладеть Зубцовым, расположенным на Волге ниже по течению. Далее Новгородский князь, присоединив дополнительно смоленские отряды князя Владимира Рюриковича и силы сына тогдашнего Киевского князя Мстислава Романовича Всеволода, нанес удар в центр владений Ярослава — по Переяславской волости, тем более что к тому моменту было достигнуто соглашение с Константином, и Мстислав с Владимиром Псковским были уверены, что у них теперь «есть третий друг». Новгородское войско двигалось по Волге до самого Кснятина, от которого открывался прямой путь через Нерль до Плещеева озера. 9 апреля было заключено официальное соглашение о союзе с Константином в Городище на р. Саре (впадает в оз. Неро)⁶⁸.

По какой причине союзники скрывали от своего войска переговоры, которые они вели с Константином? Конечно, обеспечение секретности отвечало интересам военных операций, но также возможно, что Мстислав старался оттянуть сообщение о союзе с этим князем, правление которого, как сказано выше, оставило в Новгороде совсем не добрые воспоминания. И лишь в тот момент, когда все уже было совершенно решено, о заключенном союзе объявили как о свершившемся факте. К тому же эта коалиция была, видимо, не очень прочна, ибо прямо перед сражением, чтобы убедиться во взаимной верности, князья вновь скрепили союз, целовав крест. Примечательно, что в это время взаимные клятвы давала друг другу и противная сторона, но если Мстислав и Константин «целоваста крестъ, яко не быти в немъ перевету», то Юрий и Ярослав «со товарищи» не подозревали друг друга в измене, а делили между собой не завоеванную еще Русь и обещали не нарушать достигнутых соглашений⁶⁹. Может, они рассчитывали и на непрочность договоренностей новгородцев, ростовцев и смолян, именно поэтому не желая идти ни на какие уступки.

Конечно, Константин в данном случае действовал в интересах общины Ростова. Ведь другого более удобного случая поквитаться с Владимиром могло и не представиться, хотя и сейчас, разумеется, было еще далеко не все ясно, и исход дела представлялся достаточно сомнительным. Вероятно, ростовцы даже не особенно надеялись на полную победу. Им было важно не допустить хотя бы окончательного торжества Юрия с Ярославом и полного унижения Новгорода, ведь в противном случае резкое усиление Владимира и Переяславля могло привести к утрате Ростовом самостоятельности. О том, что Константин, как и новгородцы, был согласен на сохранение status quo, говорит ход переговоров, непосредственно предшествовавших Липицкой битве 1216 г. Согласно НПЛ, Мстислав Удалой и Константин предлагали Юрию мир; условия выдвигались самые легкие: освобождение новгородцев и возвращение Волока. Летописец вкладывает в уста посланца новгородцев к Юрию сотского Лариона следующие слова: «Кланяемъ ти ся; нету ны съ тобою обиды, съ Ярославомъ ны обида; пусти мужи мои новгородьцы и новотържьцы и, что еси зашелъ волости нашеи Новгородьскои Волокоъ, въспяни; миръ с нами възьми, а кресть къ намъ целуи, а кърви не проливаеме»⁷⁰. Если бы Константин в тот момент думал о завоевании Владимира, то едва ли он допустил бы выдвижение таких условий! Впрочем, мы чуть забежали вперед.

Итак, Мстислав с новгородцами двинулся вниз по Волге в Суздальскую землю. В этих обстоятельствах противоборствующая сторона позаботилась о контрмерах. Ярослав Всеволодович срочно устремился к Переяславлю. Юрий находился во Владимире. По всей Владимиро-Суздальской земле собирались под стяги своих князей ополченцы-«вои». В строй встали и те, кто не имел боевых коней. Братья выступили навстречу друг другу и соединили свои силы у Юрьева. Там они сошлись со своими противниками, но еще некоторое время продолжались переговоры. Наконец, 21 апреля произошло решающее сражение.

К началу битвы Юрий и Ярослав занимали Авдову гору, которая господствует над местностью (225 м). Их противник расположился на другой возвышенности — Юрьевой горе. Авдова гора была укреплена как естественным образом — зарослями (летописная «дебрь»), так и искусственным — плетнем и кольями. Выходить для битвы в поле Юрий и Ярослав отказывались, а штурм такой высоты был делом затруднительным, к тому же время работало на владимирцев: отступить их враги не могли, так как им угрожал удар в тыл; невозможно было и долгое противостояние, так как ростовцы могли просто разойтись по домам⁷¹. Складывается впечатление, что Юрий думал, что называется, «пересидеть» своих врагов⁷². А потому решено было все же начать битву.

Новгородцы и некоторые смоляне спешились (видимо, так было удобнее идти на штурм укрепленной высоты), к тому же, не имея под седлом коня, было меньше соблазна поддаться панике и убежать. Пехота продвигалась быстро, и смоляне добились успеха; всадники же с трудом преодолевали заросли: так, под одним из воевод Владимира Смоленского Ивором Михайловичем пал конь. Но, в конце концов, и конное войско, пройдя по пути, проложенному пехотой, ударило на Суздальцев. Мстислав Удалой, орудуя топором, трижды проезжал сквозь войско врагов. Наконец, суздальцы не выдержали. Первым дрогнул правый фланг, где смолянам противостоял Ярослав, следом провалилась оборона и на других участках. Началось бегство и преследование⁷³.

Юрий Всеволодович сумел достигнуть Владимира и укрыться в нем, однако его призывы к жителям сесть с ним в осаду («затвориться») остались бесплодными. «Люди же молвяхуть ему: "княже Юрьи, с ким ся затворити, братия наша избита, а инии изъимани, а кои прибежали, а ти без оружия, то с ким станем?"» Пришлось ему сдаться на милость победителей. В результате, Константин получил Владимир и великокняжеское достоинство, Юрий же принужден был уйти в Городец Радилов на Волге⁷⁴. Его сопровождал епископ Симон Владимирский, хотя едва ли его фигура была совершенно неприемлема для победителя битвы Константина Всеволодовича. Во всяком случае, еще до решающего столкновения Симон посещал Ростов, в частности, он принимал участие в похоронах епископа Ростовского Пахомия⁷⁵, который, как и Симон, некоторое время был монахом Киево-Печерской обители⁷⁶. Возможно, что при этом Владимирский епископ выполнял и какое-то дипломатическое поручение Юрия, стремясь примирить враждовавших Всеволодовичей. Это позволяет нам утверждать, что политическая позиция Симона в ходе развивавшегося по нарастающей конфликта Всеволодовичей была достаточно гибкой.

Спасся от смерти или плена после разгрома на Липицком поле и Ярослав Всеволодович. При этом князь заморил трех коней и лишь на четвертом сумел достигнуть Переяславля. Чтобы оторваться от погони, он вынужден был сбросить с себя дорогие доспехи. Чудесной красоты шлем был спрятан в укромном месте, — Ярослав, видимо, надеялся позже вернуться за ним. Однако то ли Всеволодович запамятовал точное расположение тайника, то ли ему просто не довелось более побывать на этом месте, но только шлем остался здесь на следующие несколько сотен лет. Его случайно обнаружили лишь в начале XIX в., и в настоящее время этот памятник русского ремесленного искусства хранится в Оружейной палате Московского Кремля. Это очень любопытное изделие, выполненное из цельного куска металла (ранее русские «шеломы» изготавливали из нескольких металлических пластин). Снаружи его украшают серебряные накладки, на которых вычеканены изображения с великолепным орнаментом и образом Михаила-архангела. Определить принадлежность шлема помогла сохранившаяся на нем надпись: «Великий архистратиже... Михаиле, помози рабу своему Федору» (вспомним, что при крещении Ярослав был назван Федором). В шлем была вложена кольчуга, которая от времени превратилась в практически монолитный кусок поврежденного коррозией железа. Кольчугу эту также можно увидеть в Оружейной палате.

Ярослав, несмотря на поражение, сохранил за собою Переяславль-Залесский. Князь сумел оставить его в собственном владении, скорее всего, благодаря поддержке со стороны жителей города, а с их мнением победители не могли не считаться. Но при этом Всеволодовичу пришлось испытать личное унижение, сравниться с которым едва ли могла горечь от потери любого стольного города. Тесть Ярослава Мстислав Удалой, чтобы образумить зятя, в наказание отобрал у него супругу — свою дочь, и напрасно Всеволодович «многажды сосылая молбою къ князю Мстиславу, прося княгини своея к собе»⁷⁷. (Именно этот факт, зафиксированный летописью, и дал основание для версии о вторичной женитьбе Ярослава.)

Итак, Константин и его союзники одержали победу. Однако Ростов вернуть своего прежнего статуса не смог: старший Всеволодович стал княжить во Владимире. Константин и стоящие за его спиной ростовцы, конечно, осознали, что историю вспять повернуть не удастся и, даже овладев Владимиром, невозможно вновь свести этот усилившийся (в силу объективных обстоятельств) центр на роль «пригорода». Политически мудрый Константин даже не попытался передать власть над этим городом кому-то из своих детей, так как понимал, что владимирцы все равно не примут их искренне и воспользуются первым удобным случаем, чтобы избавиться от них. А потому уже в 1217 г. он вызвал из Городца Юрия и наделил его Суздалем, а также заключил договор, по которому младший Всеволодович после смерти брата должен был вновь занять стол во Владимире. И вновь Симон сопровождал князя⁷⁸. Конечно, в этот период не была закрыта и вновь образованная Владимирская епархия: это принадлежало сугубо к юрисдикции митрополита, к тому же едва ли такой оборот дела мог прийтись по душе владимирцам (а Константин княжил именно во Владимире). Возможно, желание жителей великокняжеской области вернуть своего архиерея стало дополнительным побудительным мотивом для примирения братьев. Симон, таким образом, получил возможность вновь вступить на практике в управление собственной епархией; вероятно, тогда же он разделил ее в административном отношении на две части — Владимирскую и Суздальскую⁷⁹.

Что же касается Ярослава, то и для него все, в конечном итоге, закончилось благополучно: Мстислав вернул ему жену, ведь расторжение брака в то время было делом, мягко говоря, сложным. Да и сам муж, скорее всего, осознал собственные ошибки и раскаялся в прежнем неуважительном отношении к супруге. Вскоре, в 1220 г. у княжеской четы появился и первенец — Федор. А за ним последовал и второй сын — Александр.

Именно Переяславль-Залесский стал малой родиной обоих Ярославичей. К этому городу в течение всей жизни Александр Невский должен был питать особенное расположение. И совершенно справедливо ученые уделяли достаточно пристальное внимание влиянию среды, в которой вырос княжич, на формирование его характера⁸⁰. С достаточной долей вероятности можно предположить, что именно Симон должен был совершить над вторым сыном Переяславского князя Ярослава Всеволодовича — Александром — крещение и обряд княжеского пострига, через который проходили все представители рода Рюриковичей⁸¹. Прямых данных об этом нет, однако на правильность такого рода догадки указывает то, что подобный обряд выполняли, как правило, именно архиереи⁸².

В 1218 г. умер великий князь Константин, и Юрий вновь унаследовал великокняжескую столицу. Сыновья Константина Всеволодовича получили земли в Ростовских пределах: старший Василько Константинович — Ростов, Белоозеро, Устюг; Всеволод Константинович — Ярославль и Мологу; Владимир Константинович — Углич.

Юрий постарался закрепить собственный авторитет в столице с помощью крупной строительной акции: уже через год после смерти старшего Всеволодовича во Владимирском Рождественском монастыре была освящена новая церковь⁸³. (Напомним, что именно из этой обители вышел епископ Симон.) При этом знаменательном событии присутствовал не только великий князь, но и его брат Ярослав. Был здесь и игумен Рождественского монастыря Митрофан, имя которого мы еще не раз упомянем в ходе дальнейшего изложения.

В целом, Юрий Всеволодович впредь проводил более разумную политику: он предпочитал не вступать в конфронтацию с Ростовской землей, в которой спокойно княжили дети Константина. Намного большее внимание великий князь стал уделять Нижней Оке и Средней Волге, т. е. региону, населенному мордвой, в котором, как мы видели, приходилось вести серьезную борьбу за влияние с Волжской Болгарией.

В начале XIII в. на части этой территории возникло достаточно аморфное государственное образование — т. н. «Пургасова волость». Территориально она располагалась приблизительно в районе, ограниченном бассейном рек Сура, Алатырь, Пьяна и средним течением Мокши. Возглавлял это объединение некий Пургас — какой-то мордовский князек, сумевший сплотить вокруг себя соплеменников. Он ориентировался на союз с Болгарией, а соответственно, был противником Руси. К нему примкнули и некоторые выходцы из русских земель, вынужденные по разным причинам покинуть родные места («пургасова русь»). Это могли быть люди, совершившие преступления, не желавшие отказываться от языческих воззрений, просто выпавшие по каким-то причинам из социальной структуры общества. Видимо, количество их было достаточно большим, во всяком случае, только так возможно объяснить происхождение названия «пургасова русь».

Другая часть мордвы, напротив, была противницей болгар и союзником русских князей. Во главе этой группы стоял Пуреш. С Пургасом у них были крайне враждебные отношения.

Волжский торговый путь издревле играл важную роль в экономике Древней Руси. Через него осуществлялись связи с Востоком; понятно, что контролю над ним уделялось большое внимание. А потому вскоре после утверждения на Владимирском столе Юрий Всеволодович задумался о походе против Болгарии. Лишним поводом для этого стал захват болгарами «лестью» (обманом) Устюга и попытка овладеть Унжей⁸⁴. Подобной агрессии необходимо было положить конец, так как речь шла уже об угрозе северным пределам Ростовской земли: Заволжью (Унжа) и бассейну Сухоны.

В 1220 г. были собраны полки со всей Северо-Восточной Руси. Рядом сражались переяславцы во главе с воеводой Ярослава Всеволодовича, ростовцы и устюжане под командой Василька Константиновича, жители Мурома со своим князем, а также владимирцы и юрьевцы, с которыми был сын великого князя Олег и воевода Еремей Глебович. Общее руководство русским войском было в руках брата великого князя Святослава Всеволодовича. (Отдельное соединение, состоящее из устюжан и ростовцев, двигалось вниз по течению Камы. В его задачу входило разорение болгарских городов и селений по этой реке.)

Мощная ратная сила осадила город Ошель и, несмотря на яростное сопротивление врага, сумела взять его приступом. После чего воины пересели на суда и, соединившись с отрядом, воевавшим по Каме, благополучно вернулись домой.

На следующий год Юрий вновь готовил поход вниз по Волге. Болгары, не желая допустить этого, прислали несколько посольств с просьбой о мире, но лишь третье из них достигло цели. Мир был заключен⁸⁵.

Видимо, одним из его условий стало строительство русской крепости в устье Оки. И, действительно, в 1221 г. Юрий Всеволодович заложил там новый город — Нижний Новгород⁸⁶, положение которого было очень выгодно не только с экономической, но и со стратегической точки зрения. Ведь Ока — это прямой путь из Поволжья в Северо-Восточную Русь. Кроме того, основание города было свидетельством дальнейшего расширения территории Руси. Теперь было больше возможностей для распространения влияния на мордовские земли. Это привело к столкновению с Пургасом, который в 1228 г. даже совершил нападение на Нижний Новгород. Но гораздо чаще русские войска совершали рейды на территорию враждебной мордвы, и в этой борьбе им ощутимую помощь оказывали союзники Руси из этого же племени, в частности Пуреш. В том же 1228 г. сын Пуреша нанес сокрушительный удар по Пургасовой волости, разорил подвластные ему земли, а сам Пургас тогда «едва вмале утече»⁸⁷.

Таким образом, подводя некоторый итог, можно констатировать, что отношения с Волжской Болгарией в XIII в. носили враждебный характер. Это было связано, прежде всего, с желанием русских князей распространить свою власть вниз по течению Волги и по ее притокам.

Впереди Русь ждало столкновение с гораздо более жестоким врагом, пришедшим с востока, — монголо-татарами. Это будет намного более кровопролитная и долгая борьба, потребовавшая напряжения всех сил, но пока до самых серьезных испытаний еще оставалось несколько лет тишины...

Пока же русские князья не задумывались о возможности грядущей катастрофы, занимаясь привычными для них делами управления, и по-прежнему Русь жила в обычном для нее ритме.

В 1226 г. скончался епископ Владимирский Симон. Вместо него в 1227 г. был поставлен Митрофан, являвшийся, как и его предшественник, выходцем из Рождественского монастыря. Очень любопытны обстоятельства той хиротонии. В ней принял непосредственное участие прибывший из Киева митрополит Кирилл, вместе с ним в таинстве участвовали еще четыре епископа⁸⁸.

В будущем Митрофану, как и прежде Симону, придется достаточно активно участвовать в политической жизни. В 1229 г. в Северо-Восточной Руси чуть было с прежней силой не разгорелась пламя новой междоусобицы, которая могла стать еще более жестокой, чем предыдущее противостояние Всеволодовичей.

До Ярослава Всеволодовича Переяславского вдруг дошла весть о том, что его старший брат и великий князь Юрий замышляет в отношении него нечто недоброе. Те же опасения разделили и княжившие в Ростовской земле три их племянника — сыновья старшего сына Всеволода Большое Гнездо Константина. Над Русской землей нависла угроза масштабной войны. Но на этот раз все обошлось. 7 сентября 1229 г. князья собрались на съезд в Суздале и смогли разрешить все спорные вопросы полюбовно. Это был канун Рождества Пресвятой Богородицы, а на следующий день князья встретили праздник у епископа Митрофана⁸⁹, и вряд ли мы ошибемся, сказав, что торжества проходили именно в Рождественском монастыре.

Есть все основания утверждать, что Владимирский архиерей выступил посредником на этих переговорах, в ходе которых, как можно предположить, выяснилось, кто именно сеял вражду между князьями.

В тот же день, когда проходил «снем», т. е. 7 сентября 1229 г., состоялся и суд над бывшим Ростовским епископом Кириллом, незадолго до того удалившимся по болезни в один из монастырей Суздаля. Роль третейского судьи была поручена Ярославу. Что ставилось в преступление ушедшему на покой архиерею, нам неизвестно. Летопись глухо сообщает лишь, что он был обвинен «некакою тяжею», и о конкретном значении этой формулировки остается только гадать. Впрочем, вполне логично будет сделать вывод о том, что именно от Кирилла исходили слухи о кознях великого князя Юрия, направленных против своей «братии». За распространение этих необоснованных предположений архиерей и поплатился. В пользу этого свидетельствует и то, что Ростовские князья были как раз среди тех, кто опасался измены от великого князя. После этого они, разумеется, не могли выступать в роли объективных судей, не мог этого сделать и Юрий, так как именно против него, в первую очередь, была направлена «лесть». Оставался Ярослав. Ему-то и был поручен арбитраж.

Приговор Ярослава был суровым. Кирилл, считавшийся одним из самых богатых архиереев, совершенно лишился своего имущества. Однако принял он это наказание со смирением Иова и решил постричься в схиму⁹⁰.

На будущий год по просьбе Константиновичей Митрофан отпустит на Ростовскую кафедру архимандрита Владимирского Рождественского монастыря, также носившего имя Кирилл⁹¹. Обратим внимание на то, что новый архиерей Ростова был выходцем из той же обители, из которой вышли Симон и Митрофан Владимирские.

Не забывал Владимирский архиерей и о собственно внутрицерковных делах. В 1230 г. он в торжественной обстановке встречал тело убитого за год до этого в Волжской Болгарии за исповедание христианства «нового мученика Христова» Авраамия. Святого предали земле в Княгинином монастыре Владимира⁹². В тот же год «потщаныем священного епископа Митрофана» была начата роспись церкви Преев. Богородицы в Суздале⁹³.

В 1230 г. Митрофану представилась еще одна возможность выступить в качестве посредника в княжеском политическом споре. На сей раз речь шла о противостоянии между Ярославом Всеволодовичем и Михаилом Всеволодовичем Черниговским, предметом которого являлся, скорее всего, Новгород. Видимо, Михаил нарушил крестное целование, когда решил вокняжиться в Новгороде, и вот теперь должна была начаться очередная усобица. Однако Черниговский князь не желал доводить дело до кровопролития. По его инициативе во Владимир прибыло весьма представительное посольство, возглавлял которое сам митрополит Кирилл. Его сопровождали епископ Черниговский Порфирий и игумен киевского монастыря Спаса на Берестове Петр Акерович. Для встречи этой делегации был вновь собран княжеский съезд, на котором присутствовали оба сына Всеволода Большое Гнездо и их племянники Константиновичи — Ростовские владетели. Разумеется, архиереям оказали самый почетный прием. Летопись не упоминает в связи с этими событиями Митрофана, но, вне всяких сомнений, он должен был присутствовать в это время во Владимире и участвовать в переговорах, ведь не мог же он игнорировать присутствие митрополита! Убежденный увещеваниями представителей духовенства (и в том числе Митрофана) Ярослав «взя миръ с Михаиломъ»⁹⁴.

Митрофану будет суждено управлять епархией вплоть до монгольского нашествия, в ходе которого Владимир подвергнется разорению, а епископ вместе с семьей великого князя погибнет в огне и дыму пылавшего Успенского собора. Но не будем до времени забегать вперед...

Примечания

1. Кривошеев Ю.В. О средневековой русской государственности (к постановке вопроса). СПб., 1995. С. 81, прим. 1.

2. Повесть временных лет / Подгот. текста, пер., статьи и комм. Д.С. Лихачева. Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. СПб., 1999 (далее — ПВЛ). С. 13.

3. См., напр.: Фроянов И.Я. Мятежный Новгород: Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия. СПб., 1992. С. 75—167; Носов Е.Н. Происхождение легенды о призвании варягов и Балтийско-Волжский путь // Древности славян и финно-угров: доклады [4-го] советско-финляндского симпозиума по вопросам археологии, 16—22 мая 1986 г. / Под ред. А.Н. Кирпичникова, Е.А. Рябинина. СПб., 1992. С. 100—105; Пузанов В.В. К вопросу о генезисе восточнославянской государственности // Актуальные проблемы дореволюционной отечественной истории: Материалы науч. конф., поев. 20-летнему юбилею Удмурт. гос. ун-та. Ижевск, 23 октября 1992 г. / Отв. ред. В.В. Пузанов. Ижевск, 1993. С. 21—44; Пузанов В.В., Михайлов С.А. Летописное сказание о призвании варягов и норманнский вопрос // Там же. С. 102—110; Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Легенда о призвании варягов и становление древнерусской историографии // Вопросы истории. 1995, № 2. С. 44—57.

4. ПВЛ. С. 8.

5. Там же. С. 9.

6. Там же. С. 10.

7. Там же. С. 8.

8. Там же. С. 10. По археологическим материалам, вятичи в Поочье, а радимичи в Посожье пришли в VIII в. (Седов В.В. Восточные славяне в VI—XIII вв. М., 1982. С. 148, 157).

9. ПВЛ. С. 8.

10. Там же. С. 10.

11. ПВЛ. С. 13.

12. Пархоменко В.А. У истоков русской государственности (VIII—XI вв.). Л., 1924. С. 5; Русское народное поэтическое творчество / Отв. ред. В.П. Адрианова-Перетц. Т. I. Очерки по истории русского народного поэтического творчествах — начала XVIII в. М.; Л., 1953. С. 155; Фроянов Я.Я. Мятежный Новгород... С. 94.

13. О «насильственном характере действий скандинавов в Восточной Европе», о «завоевании» ими восточных славян прямо пишет В.В. Пузанов (Пузанов В.В. К вопросу о генезисе... С. 33—35). См. также: Скрынников Р.Г. Войны древней Руси // Вопросы истории. 1995, № 11—12. С. 24—38.

14. Схожим (за некоторыми коррективами) представляется и подход В.В. Пузанова. Отмечая «масштабность» процессов, происходящих в землях восточных славян во второй половине IX и X вв., он пишет: «Эта масштабность являлась результатом взаимодействия многих факторов, важнейшим из которых, на наш взгляд, является наложение двух колонизационных потоков на территории Восточной Европы — славянского и скандинавского. Будучи различными по силе и по конечным целям, они, несмотря на временную гегемонию в отдельных регионах скандинавов, привели к господству восточнославянского элемента» (Пузанов В.В. К вопросу о генезисе... С. 40).

15. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории // Фроянов И.Я. Начала русской истории. Избранное. М., 2001. С. 658—686.

16. Подробно о системе городов-государств в Древней Руси см.: Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988.

17. ПВЛ. С. 65, 76.

18. Тихомировы. Н. Древнерусские города. М., 1956. С. 35.

19. Коган В.М. История дома Рюриковичей. (Опыт историко-генеалогического исследования). СПб., 1993. С. 258.

20. См.: Селезнев Ф.А. О городах, построенных Юрием Долгоруким (новые методы и подхода) // Проблемы исторического регионоведения: Сб. научных статей. Вып. 4 / Отв. ред. И.В. Меркулов, А.А. Мещенина. СПб., 2017. С. 44—61.

21. Черепнин Л.В. Русская хронология. М., 1944. С. 63.

22. См.: Там же. С. 60—61, табл. XV.

23. См. подробнее: Макарий (Булгаков), митр. Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Кн. 2. История Русской Церкви в период совершенной зависимости ее от Константинопольского патриарха (988—1240). М., 1995. С. 307—308.

24. См.: Гагин И.А. Волжская Булгария: очерки истории средневековой дипломатии. Рязань, 2004. С. 167—173.

25. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 352—353.

26. О «семейной» версии гибели Андрея подробно см.: Кривошеев Ю.В. Гибель Андрея Боголюбского. Историческое расследование. СПб., 2003. С. 105—117.

27. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 388.

28. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 389—390.

29. Там же. Стб. 400.

30. ПСРЛ. Т. 7. Летопись по Воскресенскому списку. СПб., 1865. С. 117.

31. Черепнин Л.В. 1) Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда // Древнерусское государство и его международное значение / Под ред. В.Т. Пашуто и Л.В. Черепнина. М., 1965. С. 394; 2) Пути и формы политического развития Русских земель XII — начала XIII в. // Польша и Русь / Под ред. Б.А. Рыбакова. М., 1974. С. 33.

32. ПСРЛ. Т. 2. Ипатьевская летопись. М., 1998. Стб. 656—657.

33. Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб., 1995. С. 656—658. См. также: Он же. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 651—652.

34. ПСРЛ. Т. 7. С. 118.

35. Там же. С. 119.

36. Фроянов И.Я. Древняя Русь. С. 696.

37. См.: Татищев В.Н. Собрание сочинений. Т. II—III. История Российская. Ч. 2. М., 1995. С. 187. Данное сообщение вызывало, впрочем, недоверие еще у Н.М. Карамзина (Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 2—3. М., 1991. С. 578, прим. 154). Тем не менее, оно важно для характеристики взгляда В.Н. Татищева на проблему: корень противостояния он видел именно в личном соперничестве князей.

38. Фроянов И.Я. Древняя Русь. С. 691—697.

39. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 438.

40. «Посла благоверный христолюбивым великыи князь Всеволодъ... к Киеву... к митрополиту Никифору отца своего духовнаго Иоанна на епископство...» (Там же. Стб. 408).

41. Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. Т. I. Период первый, Киевский или домонгольский. 1-я половина тома. М., 1997. С. 354, прим. 2.

42. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 408.

43. Сказание о Леонтии Ростовском // Древнерусские предания (XI—XVI вв.). М., 1982. С. 126.

44. Голубинский Е.Е. История канонизации святых в Русской Церкви. М., 1998. С. 60—61. См. также: Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1989. С. 10—11 и др.

45. Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. Т. I. Период первый, Киевский или домонгольский. 2-я половина тома. М., 1997. С. 390—391, прим. 3; Хорошев А.С. Политическая история русской канонизации (XI—XVI вв.). М., 1986. С. 63.

46. Воронин Н.Н. «Житие Леонтия Ростовского» и Византийско-Русские отношения второй половины XII в. // Византийский временник. Т. XXIII. М., 1963. С. 37.

47. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 411.

48. См.: Фроянов И.Я. Древняя Русь. С. 694.

49. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 437.

50. Там же. Стб. 409, 411.

51. Летописец Переяславля Суздальского прямо говорит, что Иоанн был «изгнан владимирцами». См.: Летописец Переяславля Суздальского, составленный в начале XIII в. (между 1241 и 1219 гг.). М., 1851. С. 112.

52. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 438.

53. ПСРЛ. Т. 7. С. 119;ПСРЛ. Т. 14.Типографская летопись. М., 2000. С. 86.

54. См.: ПСРЛ. Т. 1. Стб. 424.

55. Там же. Стб. 438.

56. ПСРЛ. Т. 24. С. 86—87.

57. Фроянов И.Я. 1) Мятежный Новгород. С. 183—184; 2) О княжеской власти в Новгороде IX — первой половины XIII в. // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. С. 96.

58. ПВЛ. С. 117.

59. Там же. С. 102.

60. Новгородская Первая летопись Старшего и Младшего изводов / Под ред. А.Н. Насонова. М.; Л., 1950 (далее — НПЛ). С. 52—53, 250—252.

61. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 251; НПЛ. С. 50—51, 248.

62. Петров А.В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы (к изучению древнерусского вечевого уклада). СПб., 2003. С. 174—175.

63. Петров А.В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы (к изучению древнерусского вечевого уклада). С. 174—175; НПЛ. С. 53—54, 252—253.

64. НПЛ. С. 54, 253.

65. «Князь Юрий вшед въ церковь въ святую Богородицю удари челомъ у очьня гроба и плакася глаголаше: "Суди Богъ брату моему князю Ярославу, оже мя сего доведе..."» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 501).

66. Татищев В.Н. Собрание сочинений. Т. II—III. С. 192.

67. НПЛ. С. 54—55, 254.

68. Там же. С. 55, 254—255.

69. См.: ПСРЛ. Т. 1. Стб. 495—496.

70. НПЛ. С. 56, 256. Оговоримся, что в изложении других летописей после посольства Лариона были отправлены новые парламентеры, и требования, переданные через них, становятся более радикальными. Речь здесь идет уже о передаче великокняжеского достоинства Константину (см.: ПСРЛ. Т. 1. Стб. 494; ПСРЛ. Т. 7. С. 121). Однако сведения НПЛ о Липицкой битве заслуживают наибольшего доверия, так как относятся к наиболее раннему времени (Лурье Я. С. Повесть о битве на Липице 1216 г. в летописании XIV—XVI вв. // ТОДРЛ. Т. 34. Куликовская битва и подъем национального самосознания. Л., 1979. С. 97—98, 113).

71. «Константинъ молвить: "Брате князь Мьстиславе и Володимере! Оже поидемъ мимо их и възмутят ны в тылъ. А другое, мои люде к боеви не дерзи, тамо и разойдутся в городы"» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 497.)

72. Шкрабо Д. Битва при Липице 1216 г. (электронная версия опубликована на портале «XLEGIO боевая техника древности» — http://www.xlegio.ru/armies/shkrabo/lipitza.htm).

73. О ходе битвы см. подробнее: НПЛ. С. 56, 256—257; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 496—499; ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Новгородская четвертая летопись. М., 2000. С. 190—194; ПСРЛ. Т. 7. С. 122—123; ПСРЛ. Т. 10. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. (Продолжение.) М., 2000. С. 73—75.

74. ПСРЛ. Т. I. Стб. 500—501.

75. Там же. Стб. 439.

76. «...черньчьсвтовавъ преже добре исправно лет 5 в Печерьском манастыре...» (Там же).

77. Там же. Стб. 501.

78. «Того же лета посла Костянтин Всеволодичь по брата своего Георгия на Городець, зова его к собе во Володимерь; он же прииде к нему с епископом своим Симоном и с боляры своими. Констянтин же урядися с на том: "По моем животе Володимерь тобе, а ныне поиди в Суздаль"» (ПСРЛ. Т. 15. Московский летописный свод конца XV в. М.; Л., 1949. С. 115).

79. О делении Владимирской епархии см.: Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. Т. I. Период первый, Киевский или домонгольский. 1-я половина тома. С. 386.

80. О Переяславле-Залесском времени Александра Невского писал И.В. Дубов (Дубов И.В. Переяславль-Залесский — родина Александра Невского // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. С. 86—92; 2) Роль исторической и культурной среды в формировании личности Александра Невского // Князь Александр Невский. Материалы научно-практических конференций 1989 и 1994 гг. С. 12—14.

81. Пашуто В.Т. Александр Невский. М., 1975. С. 10.

82. Например, Иоанн Ростовский участвовал в 1192 г. в постриге, совершенном над Юрием Всеволодовичем; его имя упомянуто и в связи с постригом Ярослава (1194 г.) (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 409, 411).

83. Там же. Стб. 444.

84. ПСРЛ. Т. 7. С. 126.

85. Там же. С. 126—128.

86. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 445.

87. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 451.

88. Там же. Стб. 449.

89. «Того же лета Ярославъ оусумнеся брата своего Юргя, слушая некыихъ льсти. И отлучи от Юргя Костянтиновичи 3 (троих. — Авт.): Василька, Всеволода, Володимера, и мысляшеть противися Юргю, брату своему. Но Богъ не попусти лиху быти. Благоразумныи князь Юрги призва ихъ на снем в Суждаль, и исправивше все нелюбье межю собою... И праздьновавше Рождество Святыя Богородица оу священаго епископа Митрофана, бывше весели и одарены с мужи своими и розъехашася» (Там же. Стб. 452).

90. Там же.

91. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 453.

92. Там же. Стб. 452—453.

93. Там же. Стб. 455.

94. Там же. Стб. 455—456.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница