Глава первая. Образование Киевской Руси

Мировая империя средневековья — Византия, чье пренебрежительное отношение к другим и особенно «варварским» народам было нормой внешней политики, не без удивления открывала для себя новые страны. «Открытие» Руси, как об этом писал константинопольский патриарх Фотий, состоялось в 860 г., когда у стен Царьграда — «Второго Рима» появилась мощная русская эскадра. Осада Константинополя стала своеобразной точкой отсчета русской истории в греческих хрониках. «Повесть временных лет» со ссылкой на «летописанье греческое» отмечает, что с этого времени «нача ся прозывати Руска земля»¹. Состоялось «дипломатическое признание» Киевской Руси Византией. Между двумя странами, как справедливо полагали А.А. Шахматов, В.В. Мавродин и другие историки, был заключен договор «мира и любви».

Но крупная восточнославянская держава, конечно же, возникла не из политического «небытия», как это пытался изобразить Фотий. Народ, населявший ее, был известен в Византии давно. Другое дело, что гордые и надменные греки долгое время старались не замечать тех важных изменений, которые происходили в восточнославянском мире. Между тем путь к «дипломатическому признанию» был начат Русью по меньшей мере с VI в.

Об этом со всей очевидностью свидетельствует «отец» русской истории — летописец Нестор. Отвечая на вопрос, «откуда есть пошла Руская земля», он нарисовал широкую картину расселения восточнославянских племенных объединений — полян, древлян, северян, вятичей и других (всего 13), находившихся на стадии зарождения у них государственности. В летописи они названы княжествами. «И по сихъ братьи (Кие, Щеке и Хориве. — П.Т.) держати почаша родь ихъ княженье в поляхъ, а в деревляхъ свое, а дреговичи свое, а словѣни свое в Новѣгородѣ, а другое на Полотѣ, иже полочане»². «Род» здесь выступает в значении княжеской династии.

Широкий круг разнородных источников показывает, что центром восточнославянской государственности было Среднее Поднепровье, где уже за тысячу лет до основания Киева, как считает Б.А. Рыбаков, сложились «царства» земледельцев — борисфенитов, в которых следует видеть праславян³. В VI—VII вв. н. э. здесь возникло крупное политическое объединение полян, принявшее впоследствии имя одного из племен Рос или Рус. Первым князем этого мощного союза Нестор называет Кия, который ходил в Царьград и с почестями был принят византийским императором.

Основание Киева. Миниатюра Радзивилловской летописи

Известие Нестора, которое разделяют далеко не все ученые, не представляет чего-то из ряда вон выходящего в славянской истории. Оно подтверждается, по существу, и свидетельствами византийских авторов, отмечающих постоянные набеги антов и склавинов на владения империи в конце V—VI вв. Прокопий Кесарийский пишет, что начиная с 527 г. склавины и анты регулярно вторгались в пределы империи. В 550—551 гг. они совместно с аварами подступили к Константинополю⁴, а в конце века чуть было не овладели византийской столицей. Пытаясь обезопасить северную границу, Византия стремилась наладить со славянами договорные отношения. На время правления Юстиниана I (527—565) приходятся первые дипломатические контакты славянских племенных союзов с империей. Византия путем богатых даров, найма на службу славянских отрядов, переговоров со славянскими вождями достигала временных успехов. Интересны в этом отношении сведения Прокопия об антско-византийских контактах 30—40 годов VI в., удивительным образом перекликающиеся с рассказом Нестора о Кие. «Был некто Хильбудий, близкий к императорскому дому, в военном деле человек исключительно энергичный и настолько чуждый жажды стяжательства, что вместо величайших богатств он не приобрел никакого состояния. На четвертом году своей единодержавной власти император (Юстиниан. — П.Т.), назначив этого Хильбудия начальником Фракии, поставил его для охраны реки Истра». О дальнейшей судьбе анта Хильбудия существуют две версии. Согласно одной, он погиб в бою со славянами, выполняя союзнические обязательства по отношению к Византии, по другой — вернулся к славянам⁵.

Своеобразным продолжением этого рассказа являются известия Прокопия о посольстве Византии 545 г. к антам, которое объявило о согласии императора уступить славянам нижнедунайскую крепость Турис и близлежащие земли при условии, что они будут охранять северную границу империи от гуннов. Анты приняли предложение Юстиниана I, и с этого времени источники не упоминают об их выступлениях против Византии.

Нестор также пишет о попытке Кия закрепиться на Дунае. «Идущю же ему вспять (из Константинополя. — П.Т.), приде къ Дунаеви, и възлюби мѣсто, и сруби градокъ малъ, и хотяше сѣсти с родомъ своимъ, и не даша ему ту близь живущии; еже и донынѣ наречають дунайци городище Киевець». После этого Кий вернулся «въ свой градъ Киевъ, ту животъ свой сконча»⁶. О преемниках Кия летопись не рассказывает ничего. Возможно, такие сведения и содержались в «Повести временных лет», но позднее при неоднократных ее редакциях выпали.

На основании свидетельств письменных источников первые шаги русской государственности прослеживаются с VI в. Важным, может быть, переломным моментом в процессе политической консолидации Полянского племенного союза явилось основание Киева. Совокупность имеющихся в распоряжении науки источников — письменных и археологических — показывает, что событие это произошло в конце V — первой половине VI в. Расположенный в чрезвычайно выгодной географической точке, являвшейся как бы естественноисторическим фокусом Восточноевропейской равнины, Киев стал главным политическим центром восточных славян⁷. Опираясь на дружины полян — руси, киевский князь, как полагает Б.А. Рыбаков, получал известную власть над всеми теми племенами, главные реки которых текли к Киеву: древлянами (Ирпень, Тетерев), дреговичами (Припять, Днепр), кривичами (Десна, Днепр), северянами (Десна, Сейм), родимичами (Сож)⁸. Содействовала возвышению Киева и историческая ситуация конца V—VI вв., в том числе начавшееся движение на юг верхнеднепровских племен⁹.

Исследователи уже давно пришли к выводу, что практически каждому союзу племен соответствует своя археологическая культура. Этот важный вывод позволяет очертить территорию ранних восточнославянских объединений, определить уровень их социально-экономического развития. Так, Полянский союз племен (или Русь VI—VII вв.), определяемый ареалом распространения древностей русов, занимал, согласно расчетам Б.А. Рыбакова, пространство около 200 тыс. кв. км¹⁰.

Восточнославянские союзы племен VI—VIII вв.

Процессы консолидации восточнославянских племен, протекавшие в условиях постоянной военной опасности со стороны кочевников, повсеместно вызывали к жизни новую форму поселений. В летописи она получила определение «града». Первым и наиболее значительным был Полянский град Киев, но аналогичные укрепленные центры в VI—VII вв. возникали и в пределах других племенных союзов. Летопись не раскрывает, что представляли собой эти первичные «грады». Можно лишь предположить, что они были в первую очередь административно-политическими центрами союзов племен, а также крепостями в пограничных районах. Археологические исследования Киева, городищ у сел. Зимно (на Волыни), Пастырское (на Черкасщине), Колонии (на Гомельщине) и других показывают их физическую и социальную однотипность.

Важным этапом в развитии Древнерусского государства были VIII—IX вв. Именно тогда, как явствует из рассказа Нестора, в Среднем Поднепровье сложилось государственное объединение — Русская земля, в состав которого вошли поляне, древляне, северяне. Это был результат сложного переплетения факторов общественно-политического и социально-экономического развития восточных славян. Анализ всех источников (письменных и археологических) показывает, что в VIII—IX вв. активно проходил процесс феодализации общества. Социально-политическая стратификация Руси, как можно заключить на основании анализа известий восточных авторов, выглядела следующим образом: великий князь, светлые князья, всякое княжье, великие бояре, бояре, гости-купцы, люди, челядь¹¹. Практически ту же картину дают нам и русские летописи. Древлянское общество состояло из простых людей, «делающих нивы и земли своя», лучших и нарочитых мужей, князей.

Изменения в области общественно-политического развития восточных славян VIII—IX вв. обусловливались дальнейшим прогрессом в сфере экономики, увеличением объемов прибавочного продукта. Особенно возросла продуктивность сельского хозяйства. Археологи отмечают повсеместное увеличение площадей земледельческих поселений, а следовательно, и запашных угодий. Утвердилась двухпольная система, значительно улучшилось техническое обеспечение земледелия. Широкое распространение получают тяжелое рало или плуг. Железные лемехи и чересла обнаружены на городищах Новотроицком, Титчихе, Хотомеле, Плиснеске, на поселении Пеньковка и др. Тяжелое рало — плуг значительно улучшило обработку почв, резко увеличило производительность земледельческого труда. И, видимо, не случайно именно это пахотное орудие, именуемое летописью то ралом (ст. 965 г.), то плугом (ст. 981 г.), явилось окладной единицей. Важные сдвиги произошли и в ремесле. Не только вырос его технический уровень, но и определилась концентрация на отдельных поселениях. Отчетливые следы ремесленного производства выявлены в Зимно, Пастырском, Изборске, Старой Ладоге, Гнездове, на Добрынинском городище (Северная Буковина), других поселениях VIII—IX вв. Увеличение потенциала ремесла создавало благоприятные предпосылки для выхода части его продукции на широкий рынок.

Анализ письменных и археологических источников показывает, что в VIII—IX вв. значительно возросли масштабы международной торговли Руси. Одним из главных ее направлений уже с середины VIII в. являлись страны Востока — Хазария, Волжская Болгария, Средняя Азия, Иран и др. Отсюда на Русь поступали серебряные монеты, изделия художественного ремесла. С конца VIII — начала IX в. Русь начинает проявлять интерес к черноморским рынкам. Отчуждаемый посредством «полюдья» прибавочный продукт с подвластных славянских земель не только удовлетворял непосредственные потребности правящего класса Киевской Руси, но и был важнейшей статьей русского экспорта. Реализация его на черноморских рынках была связана с преодолением сопротивления Византии. В этом следует видеть причину походов русских дружин в конце VIII — начале IX в. в Крым и Амастриду¹².

Эти же цели, видимо, преследовало и русское посольство, прибывшее в 838—839 гг. в Константинополь, к императору Феофилу. Послы, согласно сведениям Вертинской хроники епископа Пруденция, отрекомендовались представителями народа Рос (Rhos), прибывшими к Феофилу от Хакана (chacanus) «ради дружбы». Здесь не место подробно рассматривать историю этого посольства и разноречивые взгляды историков на него. Исчерпывающие данные на этот счет содержатся в обстоятельном исследовании А.Н. Сахарова¹³. Следует только еще раз подчеркнуть, что, несмотря на признание послами своего шведского происхождения при разбирательстве в столице Франкского королевства Ингельгейме, они не имеют прямого отношения к государству, от имени которого выступали. Шведы (свеоны) будут входить в состав русских посольств в Константинополь и позднее, но свидетельствует это лишь о том, что они находились на службе у киевского правительства.

Около середины IX в. в летописи начинается последовательное изложение династической истории Киевской Руси. К сожалению, именно эта часть «Повести временных лет» подверглась сильной редакции; рассказ Нестора, основывавшийся на древнейших записях о начальных этапах истории Киевской Руси и его международных связях, был сильно обеднен и искажен. Появились сюжеты, часто разноречивые, о призвании варягов, о происхождении названия Русь и др.

Новая редакция «Повести» явилась не столько результатом идеологической тенденциозности Мстислава Владимировича или его летописца, что часто подчеркивается исследователями, сколько отражением уровня мышления того времени. Мир в средневековье воспринимался в значительной степени неизменным и постоянным, а поэтому новые явления в общественной жизни определенного народа осмысливались не как результат внутреннего исторического развития, а как привнесенные извне. Поиски исторических корней правящих династий в соседних, как казалось средневековым хронистам, более престижных регионах характерны для многих европейских народов — французов, немцев, итальянцев, швейцарцев и др.

Без всяких попыток критического анализа источника они были использованы многими историками XVIII—XIX вв. — З. Байером, Г. Миллером, А. Шлецером, А. Куником — для доказательства положения об иноземном (в данном случае норманнском) начале русского государства. Идея эта получила развитие в трудах историков XX в. Т. Арне, Г. Вернадского, А. Стендер-Петерсена, Х. Арбмана, Э. Оксенстиерны, Т. Капелле и др. Обосновывается она, как и в XIX в., ссылками на свидетельство русских летописей и находки скандинавских вещей при раскопках древнерусских памятников. Для позиций современных историков, отстаивающих идеи норманнизма, характерны не только нежелание заняться углубленным анализом письменных и археологических источников, но и активное неприятие результатов такого анализа, полученных советскими исследователями.

Одним из решающих доказательств большой роли скандинавов в образовании Древнерусского государства, по мнению историков-норманнистов, является рассказ летописи о призвании варягов — братьев Рюрика, Синеуса и Трувора — на княжение соответственно в Новгород, Белоозеро и Изборск. Два брата, как это уже давно доказано, оказались мифическими. Появились они из-под пера летописца, плохо знавшего шведский язык. Синеус (или Sine hus) означает «свой род», а Трувор (или thru voring) — «верная дружина».

Не все ясно и с Рюриком. Историчность этого лица не подвергается сомнению, но его этническая принадлежность и роль в русской истории еще нуждаются в уточнении. Более 100 лет историческая наука без серьезного критического анализа пользуется гипотезой Ф. Крузе, согласно которой Рюрика «Повести временных лет» следует идентифицировать с Рюриком Ютландским. Исследователей, как правило, мало смущало то обстоятельство, что новгородцы направили приглашение не ближайшим своим заморским соседям — шведам, а далеким датчанам.

А может не датчанам, а проживавшим рядом поморским славянам? Даже простая постановка такого вопроса, по мнению историков-норманнистов XIX в., исключалась чисто скандинавским именем Рюрика. А. Куник писал: «Имена Рюрик, Олег, Руальд, Свенельд, — как вы их не мучьте, не отзовутся вам по-славянски»¹⁴. Но как же тогда быть со свидетельством средневековых источников о торговом городе венедских ободритов Рерике, которым в 808 г. овладел датский король Гетрик. Как относиться к свидетельствам Адама Бременского, у которого имя Рерик выступает как второе название славян — ободритов. Не исключено, что Рюрик древнерусских летописей был выходцем из северозападнославянского города Рерика или же земли ободритов и от него получил свое имя. В раннем средневековье это было распространенным явлением. Письменные источники называют в 929 или 930 г. в Бирке короля Берна, чье имя происходит от названия острова Берко (Björkö)¹⁵.

Предположение о приходе Рюрика и его окружения из региона ободритов в определенной степени подтверждают и археологические материалы. Обнаруженные в Новгороде, Пскове и других местах керамические комплексы так называемого балтийского облика свидетельствуют о массовом проникновении в пределы Северной Руси в IX—X вв. поморославянского населения. Начало процесса расселения поморских славян в бассейн р. Великой и оз. Псковского, как полагает В.В. Седов, относится к VI—VII вв.¹⁶ На тесную связь псковских кривичей и новгородских словен с венетским регионом указывают и данные лингвистики¹⁷. Говоря о южнобалтийском происхождении предков новгородцев, некоторые исследователи склонны видеть в них потомков славян-мореходов, которые высадились на берегу Ладожского озера (оз. Нево) и основали здесь Ладогу, а затем по Волхову поднялись к оз. Ильмень и заложили Новгород¹⁸. Выводы эти представляют значительный интерес, хотя, думается, и не исключают других путей проникновения славян на север.

Исследование истории поморозападнославянских союзов племен представляется перспективным в плане изучения русско-скандинавских отношений. Поморские славяне — венеды — в течение столетий являлись непосредственными соседями скандинавов. Как свидетельствуют письменные и археологические источники, представители этих народов совместно проживали во многих южнобалтийских торговых городах (Хайтхабу, Рерике, Волине, Зеебурге и др.), что неизбежно вело к определенному этноязыковому сближению и ассимиляции. Поразительный феномен вживания уже первого поколения варягов на Руси не может найти удовлетворительного объяснения, если не предположить, что еще до прихода на берега Волхова и Днепра они были уже наполовину славянами^*.

Под 862 г. киевскими князьями в «Повести временных лет» названы Аскольд и Дир, которые якобы первоначально были боярами Рюрика, но отпросились у него в поход на Константинополь и попутно овладели Киевом. Эта версия, имеющая широкое распространение в зарубежной литературе, была убедительно отвергнута еще А.А. Шахматовым. Анализ летописных известий привел его к заключению, что эти князья IX в. были потомками Кия, последними представителями местной киевской династии¹⁹. Позже к аналогичным выводам пришли Б.А. Рыбаков, М.Н. Тихомиров и другие исследователи, подкрепившие свои разыскания свидетельством польского хрониста Яна Длугоша, который писал, что «после смерти Кия, Щека и Хорива, наследуя по прямой линии, их сыновья и племянники много лет господствовали у русских, пока наследование не перешло к двум родным братьям Аскольду и Диру»²⁰. Аналогичная летописная традиция нашла отражение и в Киевском синопсисе.

Княжили братья, по-видимому, в разное время. Дира упоминает ал-Масуди, но его сведения основываются на более ранних источниках. Согласно Масуди, Дир был самым выдающимся из славянских князей, владел многими городами и обширными территориями, в его столицу приезжали мусульманские купцы. Значительно больше сведений сохранилось об Аскольде. Отрывочные записи Никоновской летописи, почерпнутые из каких-то более древних, не дошедших до нашего времени источников, представляют его как крупного государственного деятеля, занимавшегося не только внутренними, делами страны, но и международными. Об этом свидетельствуют походы на Константинополь, печенегов, волжских болгар^**.

Особенно большой резонанс получил поход русских дружин 860 г. на Константинополь. Несмотря на относительную неудачу, он сыграл решающую роль в утверждении международных позиций Киевской Руси. Содействовало этому и принятие господствующей верхушкой Руси христианства. «Повесть временных лет» не сохранила известий об этом важном событии, но византийские источники, о чем будет идти речь далее, не оставляют сомнений в его исторической реальности.

Как полагают исследователи, в определенной связи с русско-византийским договором 60-х годов IX в. находится активность Руси на Востоке. Поход на Абесгун не только преследовал корыстные цели русских, но и явился выполнением союзнических обязательств по отношению к Византии, находившейся в состоянии войны с Арабским халифатом.

В 882 г. на киевском столе произошла смена династий. Убив Аскольда, власть захватил родственник Рюрика Олег^***. Освещение этого события «Повестью временных лет» противоречиво и мало понятно: «И придоста къ горамъ къ киевскимъ, и увѣда Олегъ, яко Осколдъ и Диръ княжита... И приплу подъ Угорьское, похоронивъ вои своя, и посла ко Асколду и Дирови, глаголя, яко «Гость есмь, и идемъ въ Греки от Олга и от Игоря княжича. Да придѣта к намъ к родомъ своимъ». Асколдъ же и Диръ придоста, и выскакаша вси прочии изъ лодья... И убиша Асколда и Дира»²¹.

Осада Константинополя дружинами Аскольда. Миниатюра Радзивилловской летописи

Приведенный текст ставит целый ряд вопросов. Если Аскольд и Дир принадлежали к окружению Рюрика, то почему тогда факт их княжения в Киеве был столь неожидан для Олега? Как могло случиться, что в Киеве осталось незамеченным прохождение по Днепру большой флотилии? Зачем нужен был маскарад с укрыванием воинов? И почему киевские князья пошли к Олегу, а не он к ним, что со всех точек зрения выглядело бы более логично?

Думается, что в реальной жизни события развивались несколько иначе. Идея захвата Киева возникла у Олега гораздо раньше, чем когда он подплывал к городу, и, думается, не без соучастия окружения Аскольда. Слишком все у Олега вышло гладко. Овладеть Киевом силой у него не было никаких шансов. Что могла сделать сравнительно небольшая северная дружина (пускай даже дополненная отрядом кривичей) с хорошо укрепленным городом, в котором к тому же находился значительный воинский гарнизон? Вряд ли помогла бы делу и та хитрость с укрыванием воинов, о которой столь наивно говорится в летописи. Ведь коварное убийство Аскольда в Угорском (видимо, здесь уже в IX в. был загородный княжеский дворец) вовсе не гарантировало Олегу беспрепятственного вступления в столицу Руси. Между тем овладел он ею без малейших усилий. Летопись спокойно подытоживает события 882 г. словами: «И сѣде Олегъ княжа въ Киевѣ»²². Все это наводит на естественную мысль, что Аскольд стал жертвой не столько Олега и его воинства, сколько собственных бояр, которых не устраивала его политика. Именно такое объяснение предложил В.Н. Татищев: «Убийство Оскольдово. Довольно вероятно, что крещение тому причиною было; может, киевляне, не хотя крещения принять, Ольга призвали»²³.

Ни о каком норманнском завоевании Киева, следовательно, не может быть и речи. Произошел, по существу, политический переворот, в результате которого на киевский престол сел новый человек. Олег и его окружение фактически поступили на службу среднеднепровскому раннефеодальному государству, которое к этому времени прошло уже длительный путь развития. Не случайно в Киеве варяги принимают и название этого государства: «И седе Олегъ къняжа Кыеве; и беша у него мужи Варязи, и отътоле прозъвашася Русию»^****.

Время княжения Олега в Киеве (882—911) характеризовалось активизацией консолидационных процессов. Власть Киева распространилась не только на полян, древлян и северян, но и новгородских словен, кривичей, радимичей, хорватов, уличей, на неславянские племена чудь и мерю.

Значительных успехов достигла Киевская Русь в конце IX — начале X в. и на международной арене. Одним из важных мероприятий Олега как киевского князя была попытка оградить свое государство от нападения соседей, в том числе и варягов. Этой цели, видимо, служила ежегодная дань в 300 гривен, которую Русь выплачивала варягам, «мира деля». Исследователи справедливо полагают, что между сторонами был заключен обычный для тех времен договор «мира и дружбы»²⁴. Свидетельства летописи о регулярном привлечении киевскими князьями для военных походов варяжских дружин указывают, видимо, на договорную обусловленность этой помощи.

Глухие свидетельства летописи о прохождении мимо Киева угров, которые «пришедъше къ Днѣпру сташа вежами; бѣша бо ходяще аки се половци»²⁵, показывают, что визит этот был аналогичным позднейшим половецким набегам. Подтверждением этому является рассказ венгерского анонимного хрониста XII—XIII вв. об угро-русской войне конца IX в. После неудачного для русских сражения вблизи Киева между сторонами состоялись переговоры, в результате которых был заключен договор. Русские согласились с требованием венгерского вождя Альмоша об уплате ежегодной дани в 10 тыс. марок, в свою очередь, предложив уграм покинуть пределы Руси. Просьба князей русов, как пишет хронист, была удовлетворена²⁶.

Проход угров мимо Киева. Миниатюра Радзивилловской летописи

Разумеется, утверждения Анонима о «подчинении земли Русов» венграми и о выплате им ежегодной дани Русью не должны восприниматься всерьез. Они появились в значительной степени под влиянием событий, связанных с частыми походами венгерских королей на Галицко-Волынские земли в конце XII — начале XIII в. Являясь придворным историографом, Аноним пытался показать историческую правомерность претензий венгерских феодалов на некоторые соседние земли. Социальный заказ, как это нередко бывает, обусловил многие фактологические «неточности» хроники. В действительности венгерский союз племен, проходивший в конце IX в. через славянские земли в Подунавье, не был настолько сильным, чтобы превратить Киевскую Русь в своего данника. В то же время и Киевская Русь не могла оказывать особого давления на венгров. Обе стороны объективно были заинтересованы в поддержании добрососедских отношений: угры — чтобы Русь не чинила им препятствий на пути через ее земли, а Русь — чтобы прохождение это было быстрым и безболезненным. В целом эти отношения, вероятно, такими и были. Однако нельзя исключать и наличие каких-то временных конфликтов. О них вполне определенно говорит русская летопись. Их отголоском являются, несомненно, и сведения венгерского Анонима. Возможно, имел место и факт разовой выплаты Русью венграм какой-то денежной суммы, чем преследовалась цель ускорить их движение на запад. Аналогичные платежи были вполне обычными в межгосударственных отношениях средневековья.

Определенной компенсацией материальных издержек, понесенных Русью за мирные отношения со скандинавами и уграми, являлась греческая дань, которую Византия выплачивала (тоже «мира деля») Руси, согласно договору (или договорам), заключенному еще Аскольдом. Поступления были далеко не регулярными и, видимо, именно в этом следует видеть причины очередного обострения русско-византийских отношений. В 907 г. состоялся новый поход русских дружин, водимых Олегом, на Константинополь. К походу, согласно летописи, были привлечены дружины практически всех восточнославянских союзов племен, в том числе и мощного объединения тиверцев, дольше других сохранявшего независимость от Киева. Находились в составе войска и союзные Руси варяги. Поход был тщательно подготовлен; на греков, по словам летописца, Олег двинул 80-тысячное войско, которое шло «на конех и кораблех». Поскольку путь следования русской конницы проходил по территории Болгарии, есть все основания считать, что походу предшествовали переговоры Олега с болгарским царем Симеоном. Не исключено, что приход русских на Балканы был вызван просьбой Болгарии оказать ей помощь в войне с Византией. Характерно, что в византийских источниках этого времени описывается война с болгарами, а не с русскими. Имея во многом общие претензии к Византии, Болгария и Русь являлись естественными союзниками. Большую роль в дружественных отношениях двух славянских стран сыграли их давние традиционные культурные связи.

Результатом похода 907 г. стал договор, заключенный между Византией и Русью в том же году. Для Руси он был весьма почетным и выгодным. По его условиям Византия обязывалась уплатить единовременную контрибуцию «по 12 гривен на ключь» (в другом месте «на человекъ»), а также давать ежегодную дань, по летописной терминологии «уклады на русскыа грады: первое на Киевъ; та же на Чернигов, на Переяславль, на Полтѣскъ, на Ростов, на Любечь и прочаа городы»²⁷. Значительные льготы предоставлялись русским купцам. Среди них: обеспечение продуктами питания на 6 месяцев, разрешение жить в предместье Константинополя (в монастыре св. Мамонта) и пользоваться баней, снабжение корабельным снаряжением, право прохода в город партиями по 50 человек и др.

В 911 г. между Византией и Русью был заключен новый договор, который значительно дополнил договор 907 г. Он четко определил правовые нормы в русско-византийских отношениях, которыми следовало руководствоваться в случае возникновения конфликтных ситуаций. Стороны несли равную ответственность за совершенные преступления — убийства, драки, воровство; обязывались оказывать помощь в спасении торговых судов, потерпевших кораблекрушение, возвращать пленных и беглых. Какие-то соглашения, вероятно, были заключены и в военной области. Известно, что в 911 г. 700 русских дружинников воевали в составе византийского войска с критскими арабами.

Русские дружины Олега под стенами Царьграда. Миниатюра Радзивилловской летописи

Заключение договоров с Византией было актом большой исторической важности, свидетельствовавшим о прочном утверждении Киевской Руси в качестве равноправного партнера империи.

Как и во времена Аскольда, заключение мирных договоров с Византией при Олеге находилось в определенной связи с активизацией политики Руси на Востоке. Восточные авторы сообщают об ударе руссов 909—910 гг. по Каспийскому побережью, а также походе 912 г. в Закавказье.

Княжением Олега завершился процесс образования Киевской Руси, явившийся результатом длительной политической, экономической и культурной консолидации восточных славян. Проходил он в условиях сложной и постоянно менявшейся внешнеполитической обстановки, которая то ускоряла процессы объединения отдельных славянских княжеств в единый социально-политический организм, то тормозила их. Продолжалось переселение народов, и многочисленные орды кочевников периодически волнами накатывались на земли восточных славян. Особенно опустошительным было нашествие авар, о чем сохранились сведения в летописях. Мы не знаем, как на положении восточных славян отразилось движение на Дунай болгар и угров в VII в., но путь их пролегал через славянские земли и, надо думать, это нарушало привычный уклад жизни земледельцев.

В VII в. в Низовье Волги и на Дону появились хазары, основавшие свое государство — Хазарский каганат с центром в г. Итиле. Некоторые современные буржуазные историки и археологи утверждают, что это «мирное торговое государство» оказало исключительно благотворное влияние на государственное и культурное развитие восточных славян.

В недавно вышедшей работе Н. Голба и О. Прицака, посвященной публикации двух, касающихся истории славян документов хазарского происхождения, была возрождена и доведена до абсурда теория о неславянском происхождении полян, а следовательно, и основанного ими Киева²⁸. Авторы посредством передержек в цитировании летописи и вольного толкования археологических фактов пришли к заключению, что поляне были не славянами, а разновидностью хазар и их киевская ветвь являлась наследницей рода Кия, основавшего (в ряде мест употребляется термин «завоевавшего») Киев в VIII в. Обнаруживая знание советской историографии, авторы, видимо, сознательно не желают учитывать достигнутые ею результаты. Ничего общего с действительностью не имеет, например, утверждение об отсутствии Полянских поселений на правом берегу Днепра. Не принимается в расчет и очевидный археологический факт незначительного присутствия древностей хазарского круга в культурных слоях Киева, материальная культура которого имеет общеславянский облик. Наличие связей Среднего Поднепровья и Киева с хазарским миром никогда и никем не отрицалось, но это вовсе не значит, что можно произвольно объявлять хазар его основателями.

Еще раньше, но с тем же принебрежением к имеющимся источникам аналогичную мысль утверждал Ф. Дворник. Согласно ему, Киев своим возвышением был обязан хазарам, а уже позже в нем утвердились норманны²⁹.

В действительности «цивилизаторская» деятельность хазар заключалась в том, что они силой подчинили отдельные восточнославянские племенные объединения — полян, северян, вятичей — и превратили их в своих данников. Единственной «заслугой» хазар было то, что они вынуждали восточных славян консолидировать силы для борьбы за свое освобождение. Государство «Русская земля» развивалось и крепло в борьбе с хазарской экспансией.

Северными соседями восточных славян были скандинавские народы, чьи воинские дружины, судя по свидетельствам летописи, предпринимали частые грабительские набеги на Русь. Какое-то время их данниками были новгородские словене, кривичи, финно-угорские племена чудь и мерь. Местное население неоднократно восставало против варягов и изгоняло их. Киевские князья снаряжали на север воинские дружины, основывали укрепленные центры. Не исключено, что в определенной связи с этой борьбой находилось и возникновение Новгорода, который, располагаясь при впадении Волхова в оз. Ильмень, был как бы контрольно-пропускным пунктом для варягов, направлявшихся на Русь. Это важное стратегическое значение Новгород сохранял в течение столетий.

В отличие от прибрежных районов Западной Европы, куда норманны устремлялись в большом количестве, Русь не знала сколько-нибудь интенсивной их экспансии. Географическое положение Северо-Западной Руси не давало возможности норманнам неожиданно нападать на города и захватывать их. Что касается глубинных районов Руси, то трудности здесь были еще большими. Проникнуть незамеченными по системе рек и волоков к Смоленску или к Киеву норманны практически не могли. На ранних этапах варяги (в числе которых были скандинавы, западные славяне, балты, финно-угры) прибывали на Русь преимущественно как купцы; позднее варяги использовались киевским правительством в качестве наемной силы для походов на Византию. Некорректные ссылки на летописные известия о варягах, чем зачастую и сейчас грешат буржуазные историки, создают обманчивое впечатление о чуть ли не равном их участии в процессах восточнославянского государственного строительства. Характерно, что этот груз прошлого несут на себе даже те исследователи, которые пытаются объективно (как им кажется) рассматривать проблему русско-скандинавских отношений. Гюнтер Штокль по этому поводу пишет, что первое русское государство средневековья выросло из соединения многих элементов. Варяги были только одной исторической силой среди многих. К сожалению, признание это тонет в пространных рассуждениях автора о благотворности шведских импульсов на государственное развитие Руси, о варяжском господстве от Новгорода до Киева, о тесной связи названия «Русь» со шведами и др.³⁰ У Мартена Стенбергера вывод о незначительности шведского влияния на восточных славян соседствует с утверждениями о шведском приоритете в основании городских средоточий на Днепровско-Волховском пути, о шведской гегемонии (хотя и не продолжительной) на Руси, о Смоленске как об одном из значительных центров шведской оседлости³¹.

Даже в исправленном редактором Мстислава Владимировича виде «Повесть временных лет» не дает оснований для таких выводов. После прихода на Русь, согласно статье 862 г., «Рюрикъ, сѣде в Новѣгородѣ, а другий, Синеусъ на Бѣлѣ-озерѣ, а третий Изборьстѣ, Труворъ». После смерти братьев «Прия власть Рюрикъ, и раздан мужемъ своимъ грады, овому Полотескъ, овому Ростовъ, другому Бѣлоозеро»³². В 882 г. Олег, спускаясь вниз по Днепру, «приде къ Смоленьску съ кривичи, и прия градъ, и посади мужь свои; оттуда поиде внизъ, и взя Любець, и посади мужъ свои»³³. В Киеве он сел сам.

Где же тут равное участие? Рюрик, а позднее и Олег не основывают своих городов, а овладевают уже существующими, не утверждают в них политическую власть, а лишь меняют старую администрацию на новую — «свою», как уточняет летописец.

Анализ письменных и археологических источников убеждает, что ранний русский город являлся важнейшей структурой государственности, на первых порах, по существу, равной ей. Процессы градообразования и возникновения государства протекали одновременно; их истоки относятся к VI—VII вв. Летописи называют для IX — начала X в. 13 городов: Киев, Новгород (862), Ростов (862), Полоцк (862), Ладога (862), Белоозеро (862), Муром (862), Изборск (862), Смоленск (882), Псков (903), Чернигов (907), Переяславль (907), Пересечен (922). Приведенный список не исчерпывает действительного количества древнейших восточнославянских городов. Их было значительно больше. Г.Г. Литаврин, обратив внимание на повторяющееся число русских послов — 22, названных в договоре Руси с Византией 944 г. и принимавших участие в поездке Ольги в Константинополь, высказал предположение, что они представляли интересы 22 городских и одновременно крупных административных центров³⁴.

Когда сложились эти центры? Конечно же, не в год их летописного упоминания. Большинство существовало уже в IX в., а некоторые, видимо, и в последних десятилетиях VIII в. Археологические исследования Киева, Чернигова, Ладоги, Пскова, Полоцка, Любеча, Изборска, а в последние годы и Галича обнаружили достаточно отчетливые культурные слои VIII—IX вв. В некоторых древнейших городах (Новгород, Смоленск, Ростов) материалы этих веков пока не выявлены, но зато рядом с ними хорошо известны раннегородские поселения VIII—IX вв. — Рюриково городище, Гнездово, Сарское городище³⁵. Явились ли они непосредственными предшественниками Новгорода, Смоленска и Ростова, или были своеобразными спутниками этих городов на раннем этапе их истории, сказать трудно. Будущие раскопки внесут в этот вопрос большую ясность. Однако при любом его решении бесспорным останется вывод, что и Рюриково городище, и Гнездово, и Саркское городище сыграли важную роль в становлении старейших русских городов — Новгорода, Смоленска, Ростова.

В историографии утвердилось мнение, что летописный термин «град» не всегда раскрывает социальную сущность конкретного населенного пункта. Это действительно так. Но из этого не должно следовать, что летописцы вообще не вкладывали в термин «город» социального содержания, а имели в виду лишь наличие у поселения укреплений. Анализ письменных известий о древнейших русских городах показывает, что летописцы видели в них не только укрепленные поселения, но главным образом центры государственной власти, экономические средоточия.

Социальная сущность древнерусских городов IX в. хорошо раскрывается в тексте договора 907 г. Византия брала на себя обязательство «даяти уклады на Рускыа грады» Киев, Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов, Любечь и др. Экономические интересы древнейших русских городов отражены и в других статьях договора. «Рускыа грады» договора 907 г. — это не небольшие крепости, а крупные политические и экономические центры Киевской Руси, где сосредоточивались органы государственного управления, проживали представители высших слоев древнерусского общества, концентрировался и перераспределялся прибавочный продукт, развивалась международная торговля.

Сведения русских летописей о городах подтверждается и арабскими источниками. В сочинениях ал-Якуби, ибн-Ходадбега, ибн ал-Факиха, Ибн-Русте, анонимного автора «Худу д ал-Алам», ал-Истархи, Ибн-Хаукаля неизменно говорится о славянских городах. Кроме общей ссылки на большое их количество у славян и русов, в источниках содержатся сведения о конкретных городах Вибните, Хордабе, Куйабе, Салау, Арсе³⁶.

Ценность «восточных» свидетельств заключается прежде всего в том, что они являются, по существу, современными процессам градообразования и формирования государства у восточных славян³⁷. А.П. Новосельцев считает, что сведения, содержащиеся в сочинениях арабских авторов IX — первой половины X в., датируются не позднее 80-х годов IX в. Их авторы, жизнь которых была связана с развитыми городскими центрами арабского мира, хорошо различали город и крепость, а поэтому сведения о наличии у славян городов не могут подвергаться сомнению. В сумме они представляют ранний восточнославянский город как крупный населенный пункт, где живут царь, его приближенные, дружинная знать, жрецы, купцы. В целом его социальный облик почти идентичен тому, который восстанавливается и на основании летописных свидетельств.

Тесно связанным с проблемой образования Киевской Руси является вопрос о происхождении этнонима «Русь». Спор историков о том, кто были русы и где их следует локализовать, длящийся более 200 лет, обусловлен характером источников. В большинстве своем (особенно иностранные) они содержат свидетельства, недостаточно конкретные, противоречивые. Выборочное их использование породило теории: о южном и северном происхождении слова «Русь», компромиссную (о двойном — южном и северном), о социальном содержании термина «Русь», обозначавшем первоначально якобы только знать, а не народ.

Комплексный анализ всей суммы письменных свидетельств, предпринятый М.Н. Тихомировым, Б.А. Рыбаковым, В.В. Мавродиным, другими историками³⁸, убеждает в правильности теории южного происхождения названия «Русь». В русских летописях, особенно XII—XIII вв., понятие «Русь», или «Русская земля», выступает в двух значениях — широком, относившемся ко всем восточнославянским землям, входившим в состав Древнерусского государства, и узком, применявшемся только к южной части этих земель — Черниговщине, Киевщине и Переяславльщине. Так, князь Юрий Долгорукий выступил с войском из Ростово-Суздальской земли «в Русь», т. е. на Киев. Изяслав Мстиславич, вынужденный оставить Киев, ушел с «Русской земли» на Волынь, а затем снова вернулся на «Русскую землю».

Киевская Русь IX—XII вв.

Изяслав Мстиславич, передавая в 1148 г. город Божский сыну Юрия Долгорукого Ростиславу, наставлял его: «А ты постерези землѣ Руской оттолѣ»³⁹. Изгнанный за несоблюдение этого условия, Ростислав идет в Суздаль и говорит отцу: «...слышалъ есмъ оже хощеть тебе вся Руская земля»⁴⁰. Юрий Долгорукий в обиде за сына восклицал: «Тако ли мнѣ части нѣту в Руской земли, и моимъ дѣтемъ?»⁴¹. Святослав Всеволодович после похода на г. Дмитров «возвратися опять в Русь»⁴². После убийства Андрея Боголюбского владимирские бояре говорили: «...князь наш убьен, а детей у него нет, сынок его в Новѣгороде, а братья его в Руси»⁴³. Новгородцы также понимали под «Русью» Киевскую землю. В летописной статье 1135 г. говорится «иде в Русь архиепископ Нифонт». В 1142 г. Новгородское посольство было задержано в Руси (т. е. Киеве) до тех пор, пока оно не дало согласия на вокняжение в Новгороде Святополка⁴⁴. Изгнанный из Новгорода, князь Святослав «идущю в Русь к брату»⁴⁵.

Эти и другие летописные свидетельства локализуют Русь в ее узком значении в районе Среднего Поднепровья: между Десной на севере, Росью и Тясмином — на юге, Сеймом и Сулой — на востоке, Горынью — на западе, т. е. там, где сидели когда-то поляне, северяне и древляне, составившие основу раннегосударственного объединения «Русь». Ведущая роль в нем принадлежала полянам; летописец счел необходимым подчеркнуть — это «поляне, яко ныне зо-вомая Русь». Характерно, что именно на землях полян сохранилось больше всего гидронимов, связанных с названием «Русь», — Рось, Россава, Роставица.

Б.А. Рыбаков полагает, что союз славянских племен Среднего Поднепровья принял имя одного из объединившихся племен — народа Рос или Рус, известного в VI в. за пределами славянского мира⁴⁶. Произошло это, видимо, уже в VIII—IX вв. Русь как страна и народ неоднократно упоминаются арабскими писателями, которые являлись лучшими знатоками исторической географии средневекового мира.

Хронологически наиболее раннее упоминание названия «Рус» в арабской литературе принадлежит среднеазиатскому ученому IX в. ал-Хорезми. В своем географическом сочинении «Книга картины земли», написанном между 836—847 гг., он упоминает р. Друс (Данапрос — Днепр), которая берет начало с Русской горы (Джабал-Рус)⁴⁷. Ибн-Ходадбег, писавший в 80-х годах IX в., указывал: «Что же касается до руских купцов — а они вид славян — то они возят бобровый мех и мех черной лисицы и мечи из самых отдаленных (частей) страны Словян к Румскому морю»⁴⁸. В сочинении неизвестного автора IX в. «Худуд ал-Алам» говорится, что страна русов находится между горой печенегов на востоке, рекой Рутой на юге и славянами на западе. Царя их зовут хакан русов⁴⁹.

В пользу южного происхождения названия «Русь» свидетельствует и уже упоминавшийся рассказ Вертинской хроники о послах русов 838—839 гг. в Константинополь. Они пришли туда от хакана русов и от народа Рос (Rohs), но сами, как выяснилось в Ингельгейме, были не русами, а шведами (свеонами). Это уточнение весьма существенное. Тождество варягов и руси, на чем так настаивают современные сторонники северного происхождения последней, оспорено самими варягами. Они только служили Руси.

В вопросе о происхождении названия «Русь» попытка отдать предпочтение старой филологической точке зрения, связывавшей его этимологию с финским «Ruotsi» в значении «Швеция»⁵⁰, не может найти удовлетворительного исторического обоснования. Крупнейший польский историк Х. Ловмянский, которому принадлежит наиболее обстоятельное и полное исследование этого вопроса, считает, что лингвисты, выводившее слово «Русь» из «Ruotsi», превысили границы своих исследовательских возможностей. Оба названия могли развиваться в это время независимо друг от друга⁵¹. Слово «Русь», согласно мнению ученого, первоначально имело географический смысл и исконно определяло территорию Среднего Поднепровья. В процессе образования здесь государства оно стало его названием, а позже, видимо, приобрело также этническое и социальное значение⁵².

Историки, апеллирующие к авторитету «Повести временных лет» в вопросе о северном происхождении названия «Русь», обычно цитируют следующее ее место: «И бѣша у него (Олега. — П.Т.) варязи и словѣни и прочии прозвашася русью»⁵³. Но при этом почему-то забывают отметить, что чудесное превращение северных пришельцев в русов происходит только после того, как они оказываются в Киеве. До этого летопись именует их варягами, чудью, словенами и др. Возникает здесь и еще один вопрос. Если название «Русь» уже в IX в. посредством тесных «славяно-финно-скандинавских контактов могло появиться только в среде этого сметанного населения»⁵⁴, то почему Олег провозгласил «матерью городам русским» не какой-либо северный город, скажем, Ладогу или Новгород, находившийся в центре этой северной Руси, а Киев, располагавшийся от нее на тысячу километров? И как могло случиться, что письменные источники нигде не отразили названия «Русь» применительно к северорусскому населению? Летописец и позже будет хорошо отличать русь от варягов и даже словен. В 1015 г. Ярослав выступил из Новгорода на Киев с тысячью варягов и прочими воинами. Святополк вышел ему навстречу «пристрои бещисла вой, Русь и печенѣгъ»⁵⁵. После утверждения на киевском столе уже Ярослав становится обладателем руской (читай — киевской) дружины. Для похода против Святополка и Болеслава Польского «Ярославъ же, совокупивъ Русь, и варяги и словѣнѣ»⁵⁶.

Летописные известия о различных восточнославянских племенах IX—X вв. являются свидетельством важных этнических изменений, происходивших в их среде одновременно с процессами социально-политической консолидации и рождением государственности. Распространяемое письменными источниками IX—X вв. название «Русь» на различные племена указывает на их культурную и языковую близость. Складывалась она в течение длительного времени. В VI—VII вв. множество восточнославянских племен консолидировалось в крупные союзы, именуемые летописью полянами, древлянами, северянами, кривичами, волынянами, дреговичами, уличами, дулебами и др. Ф. Энгельс, имея в виду аналогичные этнические образования швабов, лангобардов, аквитан и других народов Западной Европы, называл их «народцами»⁵⁷. Слияние их в еще более крупные этнические общности — народности ускорилось тогда, когда языковое и культурное единство оказалось дополненным единством политической и государственной жизни.

В среде восточных славян эти процессы активно проходили в IX—X вв. Летописные выражения «Руские грады», «мы от рода Рускаго», «Русин», содержащиеся в тексте договоров Руси с греками 907—911 гг., свидетельствуют о сознании этнического единства. Интеграционные процессы восточных славян проходили прежде всего по пути усиления языковой общности. Диалекты сливались в язык единой народности, понятный населению всей огромной страны. Не случайно летописец в статье 898 г. счел необходимым заметить: «А словенский язык и Руский одно есть». Его основой стал говор полян — руси («яже ныне зовомая Русь»), впитавший в себя элементы языков других восточнославянских и неславянских народцев⁵⁸.

Наряду с языковой складывалась и территориальная общность древнерусской народности. В IX—X вв. определились этнические границы восточных славян. На западных рубежах они были столь прочными и стабильными, что на протяжении длительного исторического периода оставались незыблемой границей государства. Консолидация древнерусской народности стимулировалась общностью хозяйственной жизни Киевской Руси, которая выражалась в отделении ремесла от сельского хозяйства, росте товарного производства, развитии внутренней и международной торговли.

Подводя итог сказанному, можно констатировать, что Киевская Русь IX — начала X в. представляла собой крупное раннефеодальное государство, сыгравшее важную роль в политической, экономической и культурной жизни восточных славян и занявшее одно из ведущих мест в системе международных отношений.

Примечания

*. Мысль о связи варягов с южнобалтийскими славянами, высказанная еще Стрыйковский и Гизелем, была поддержана в трудах М.В. Ломоносова, М.А. Максимовича, С.А. Гедеонова, советских историков В.В. Вилинбахова, А.Г. Кузьмина и др.

**. О значительной политической роли Киева середины IX в. и его активной восточной политике можно сделать заключение на основании сведений арабского историка и географа ал-Якуби (ум. в 897 или 905 г.), Сообщая о делах наместника калифа в Армении, он указал на его связи с правителями хазар, ромеев и славян. Большинство исследователей считают, что под правителем славян арабский автор имел в виду киевского князя местной династии (Ловмянский Х. Русь и норманны. — М., 1985, с. 149).

***. Летопись в статье 879 г. отмечает, что Рюрик перед смертью передал княжение (по-видимому, с центром в Ладоге) Олегу «от рода ему суща» (ПВЛ, ч. 1, с. 19). Традиционно эта фраза служила указанием на норманнское происхождение последнего. В свете новых изысканий в области славяноскандинавских контактов появилась точка зрения, что родичем Рюрика мог быть и представитель одного из местных знатных семейств (Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе. — Л., 1985, с. 245). В любом случае, еще до прихода в Киев Олег был тесно связан со славянской средой и являлся выразителем интересов ее феодальных кругов. Его активная деятельность на киевском столе является убедительным свидетельством этому.

****. Летописный текст дан в реконструкции А.А. Шахматова (см.: Разыскания о древнейших русских летописных сводах, с. 54—542).

1. Повесть временных лет, М.; Л., 1950, ч. 1, с. 17. — Далее: ПВЛ.

2. Там же, с. 13.

3. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв. — М., 1982, с. 284.

4. Прокопий Кесарийский. Война с готами. М., 1950, кн. 7, с. 294, 337, 364, 372—373; кн. 8, с. 459.

5. Там же, с. 294—295.

6. ПВЛ, ч. 1, с. 13.

7. Толочко П.П. Древний Киев. — Киев, 1983, е. 18—33.

8. Рыбаков Б.А. Указ. соч., с. 99.

9. Третьяков П.Н. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. — М.; Л., 1966, с. 271.

10. Рыбаков Б.А. Новая концепция предыстории Киевской Руси. — История СССР, 1981, № 2, с. 43.

11. Там же, с. 59.

12. Сахаров А.Н. Дипломатия Руси (IX — первая половина X в.). — М., 1980, с. 25—35.

13. Там же, с. 36—46.

14. Куник А.А. Известия ал-Бекри и других авторов о Руси и славянах. Спб., 1903, ч. 2, с. 10.

15. Arbmann H. Birka. Die Gräber. — Upsala, 1943, s. 11.

16. Седов В.В. Восточные славяне в VI—XIII вв. — М., 1982, с. 58.

17. Филин Ф.П. Еще раз о происхождении сочетаний kl-, gl- // Изв. АН СССР, сер. лит. и яз., 2, 1968, с. 159; Хабургаев Г.А. Этнонимия «Повести временных лет». — М., 1979, с. 108—115.

18. Вилинбахов В.В. Несколько замечаний о теории А. Стендер-Петерсена // Сканд. сб., кн. 6. Таллин, 1963, с. 333—334.

19. Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. — Спб., 1908, с. 322—323.

20. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв. — М., 1980, с. 307; Тихомиров М.Н. Русское летописание. — М., 1979, с. 55.

21. ПВЛ, ч. 1, с. 20.

22. Там же.

23. Татищев В.Н. История Российская. М.; Л., 1963, т. 2, с. 208, прим. 62.

24. Сахаров А.П. Указ. соч., с. 96.

25. ПВЛ, ч. 1, с. 21.

26. Шушарин В.П. Русско-венгерские отношения в IX в. — В кн.: Международные связи России до XVII века. М., 1961, с. 132—149.

27. ПВЛ, ч. 1, с. 24.

28. Golb Norman, Pritsak Omeljan. Khazarian Hebrew documents of the tenth century. — Cornell university press. Ithaca; London, 1982. — 166 p.

29. Dvornik F. Les Slaves. — Paris, 1970.

30. Stoki G. Russische Geschichte. — Stuttgart, 1973, S. 26—42.

31. Stenberger M. Vorgeschichte Schwedens. — Neumünster, 1977, S. 418—419.

32. ПВЛ, ч. 1, с. 18.

33. Там же, с. 20.

34. Литаврин Г.Г. Состав посольства Ольги в Константинополь и «дары» императора // Византийские очерки. М., 1982, с. 82.

35. Авдусин Д.А. Гнездово и днепровский путь // Новое в археологии. — М., 1972; Носов Е.Н. Археологические памятники Новгородской земли VIII—X вв. // Археологическое изучение Новгородской земли. — Л., 1984; Дубов И. В, Северо-восточная Русь в эпоху раннего средневековья. — Л., 1982.

36. Новосельцев А.П. Восточные и западные источники о Древнерусском государстве // Древнерусское государство и его международное значение. — М., 1965, с. 387—412.

37. Там же, с. 408, 419.

38. Тихомиров М.Н. Происхождение названия «Русь» и «Русская земля» // Русское летописание. М.. 1979, с. 29—45; Мавродин В.В. Происхождение русского народа. — Л., 1978, с. 148—169.

39. Летопись по Ипатьевскому списку. — Спб., 1871, с. 258.

40. Там же, с. 262.

41. Там же.

42. Полное собрание русских летописей. — М., 1962, т. 1, стб. 328. — Далее: ПСРЛ.

43. Там же, стб. 371.

44. Новгородская летопись по Синодальному харатейному списку. — Спб., 1888, ст. 1135 г., от. 1142 г.

45. ПСРЛ, т. 2, стб. 308—309 (1141 г.).

46. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв., с. 285.

47. Новосельцев А.П. Указ. соч., с. 373.

48. Там же, с. 384.

49. Там же, с. 399.

50. Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе. — Л., 1985, с. 225—226.

51. Ловмянский Х. Русь и норманны. — М., 1985, с. 182.

52. Там же, с. 202—203.

53. ПВЛ, ч. 1, с. 20.

54. Лебедев Г.С. Указ. соч., с. 226.

55. ПВЛ, ч. 1, с. 96.

56. Там же.

57. Энгельс Ф. К истории древних германцев, — Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 19, с. 442—546; Энгельс Ф. О разложении феодализма и возникновении национальных государств // Там же, т. 21, с. 406—416.

58. Мавродин В.В. Указ. соч., с. 138.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница