1. Вече. Социальная природа и место в структуре государственного управления
Вывод о древнерусском вече как органе народовластия, который можно встретить и в новейших исследованиях, был сформулирован еще историками XIX в. В.И. Сергеевич, М.В. Довнар-Запольский, И.А. Линниченко и другие представители буржуазной историографии исходя из тезиса об общенародном строе власти на Руси полагали, что институт веча отразил суверенность общины. Одним из доказательств этого было якобы право народа на выбор себе князя, Определяя круг вопросов, относившихся к компетенции веча, исследователи относили к их числу законодательные, судебные, а также вопросы войны и мира. Что касается внутреннего управления, то вече, хотя и имело на него сильное влияние, предоставило здесь главную роль княжеской администрации1.
Идеализация вечевого строя характерна была для В.О. Ключевского, полагавшего, что главной силой, на которую опиралось вече, были массы торговцев и ремесленников города2, Похожие мысли высказывались и М.Н. Покровским. Считая древнерусские княжества республиками, историк писал, что они начали аристократией происхождения, а окончили аристократией капитала, но в промежутке прошли стадию, которую можно назвать демократической, В середине XII в. хозяином русских городов являлся действительно народ3.
В оценке природы, компетенции и состава веча советскими историками имеются существенные расхождения. Одни (Б.Д. Греков, М.Н. Тихомиров, И.Я. Фроянов) считали вече такой формой государственного управления, при которой к нему открывался доступ низов, другие (С.В. Юшков, В.Т. Пашуто, В.Л. Янин и др.) видели в нем узкоклассовый орган, находившийся в руках феодалов.
Летописи, рассказывая о некоторых важнейших государственных делах, нередко указывают на участие в них «нищих и худых», «всех людей», «всех киян», т. е. представителей угнетенного сословия. Слишком доверяться этим сведениям не следует. Как справедливо отмечал В.Т. Пашуто, это лишь принятый в Древней Руси литературно-церковный оборот. «Смешно даже предположить, что в стране, где законом была Русская правда, нищие и убогие решали, кому занять княжий стол Осмомысла»4. В.Л. Янин, изучив историю новгородских государственных институтов в связи с историей классовой и внутриклассовой борьбы, пришел к обоснованному выводу, что общегородское вече было узкоклассовым органом, в котором нет места «всему Новгороду». Оно объединяло лишь крупнейших феодалов и было не народным собранием, а собранием класса, стоящего у власти5. Аналогичным было и киевское вече6.
Показательными в этом плане являются вечевые собрания в Киеве 1068—1069 гг. Первое было созвано в трудное для Руси время, когда объединенные силы трех Ярославичей потерпели поражение от половцев под Переяславлем. Разгром киевских, черниговских и переяславльских полков позволил половцам безнаказанно грабить русские города и села. Нависла угроза над столицей Руси. В этот сложный и тревожный момент киевляне на вече принимают решение продолжить борьбу с половцами: «И людье кыевстии прибегоша Кыеву, и отвориша вече на торговищи, и рѣша пославшеся ко князю глаголюще: «се Половцы росулися по земле, вдай княже оружье и кони, и еще бьемся с ними»7.
Согласно Л.В. Черепнину, под людьми киевскими летописец подразумевает, вероятно, городское торгово-ремесленное население, на что указывает и место собрания8. Отрицать широкое участие горожан в вече на торговище в столь трудное для Киева время невозможно, но и переоценивать их роль тоже не следует. Во-первых, инициатива созыва веча принадлежит не тем киевлянам, которые были в городе, а тем, которые вернулись после неудачного боя с половцами, т. е. вероятно, киевским дружинникам. Это они остались без лошадей и оружия, которые и просили у князя, готовые вновь сразиться с неприятелем. Во-вторых, созвали его и действовали, хотя и вопреки воле князя, но в согласии с частью городских мужей.
Киевское восстание 1068 г. Миниатюра Радзивилловской летописи
Летом 1069 г., после 7,5-месячного княжения в Киеве Всеслава, возвращается на Русь (с польским войском) Изяслав. Навстречу ему вместе с киевлянами вышел Всеслав. Планировавшееся под Белгородом сражение не состоялось, поскольку Всеслав предал горожан и под покровом ночи «утаися кыянъ» — бежал в свой Полоцк. Киевляне возвращаются в Киев, как и год назад, снова созывают вече. На нем они принимают решение пригласить на княжеский стол Святослава и Всеволода, а в случае отказа зажечь город и уйти в греческую землю.
Это вече, по-видимому, было менее представительным, чем первое. Возможно, круг его участников ограничивался лишь полоцко-черниговской боярской партией, а также близким по настроению к ней крупным купечеством. Последних среди участников вече, по справедливому замечанию М.Д. Приселкова, выдает угроза зажечь город и уйти в греческую землю.
Отчаянная попытка полоцко-черниговской группировки, которая, по-видимому, к этому времени уже начала терять свою силу и влияние (чему в немалой степени способствовало предательство Всеслава), не допустить Изяслава в Киев не увенчалась успехом Вступив в Киев, Изяслав жестоко расправился с виновниками своего изгнания. Его гнев прежде всего пал на представителей полоцко-черниговской партии. В летописи эти гонения не раскрыты, но, судя по тому, что расправы не избежал даже такой влиятельный и авторитетный церковный деятель Руси, как Антоний — основатель Печерского монастыря, Изяслав по достоинству «оценил» роль полоцко-черниговской группировки в событиях 1068 г. Наказание понесли и менее сановитые участники веча и восстания.
Таким образом, вечевая деятельность в 1068—1069 гг. свидетельствует о серьезных противоречиях в феодальных кругах Киева. Для их разрешения более сильной и ловкой боярской группировкой были привлечены представители торгово-ремесленного сословия, которые воспользовались благоприятной ситуацией для сведения счетов с княжеской администрацией.
Наиболее характерным проявлением прав киевского веча, по мнению многих исследователей, было приглашение на киевский стол Владимира Мономаха в 1113 г. Известно, что на первое приглашение из Киева Мономах ответил отказом «и не пойде жаляси по братѣ».
В.И. Сергеевич объяснял этот отказ тем, что по Любечскому съезду Мономах не имел права на Киев и не хотел нарушить договор князей. Чтобы заставить его преступить крестное целование, киевляне посылают вторичное приглашение, сопровождавшееся рассказом о восстании и о возможной картине анархии в случае нового отказа. Владимир занял Киев по крайней необходимости, как избранник народа. В силу народной воли, по мнению того же исследователя, утвердилось в Киеве потомство третьего сына Ярослава Владимировича. И. Линниченко отмечал, что после смерти Святополка киевляне собираются на вече и посылают звать Владимира на великокняжеский стол, а сами между тем расплачиваются по старым счетам с приверженцами умершего князя. Тезис — киевляне, грабящие дворы, и киевляне приглашающие — суть одно и то же, поддержал в советское время М.Н. Тихомиров9.
Кто же эти киевляне, которые приглашали Владимира в Киев и в какой мере занятие им великокняжеского стола было результатом проявления воли народа? Обратимся к летописному тексту. Уже начало его свидетельствует о том, что судьбу киевского стола решал не народ, а лишь верхушка киевского общества: «Наутрия же, въ семы на 10 день, свѣть отвориша Кияне, послаша к Володимеру, глаголюше: «Поиде, княже, на столъ отенъ и дѣденъ»10. Как видим, вопрос о преемнике Святополка решался даже не на вече, а на совете.
Во время вспыхнувшего восстания феодальная верхушка, которую летопись упорно именует общим словом «кияне», снова посылает послов к Владимиру Мономаху. В повторном обращении к нему, произнесенном в действительности или же сочиненном летописцем, весьма отчетливо видны различия действующих лиц. Приглашающие заявляют, что если Владимир снова откажется прийти в Киев, то «вѣси яко много зло уздвигнеться, то ти не Путятинъ дворъ, ни соцькихъ, но и Жиды грабити, а паки ти поидуть на ятровь твою и на бояры, и на манастырѣ, и будеши отвѣть имѣлъ княже»11.
Следовательно, летописец представляет себе, что «кияне», приглашавшие Владимира, и «кияне», грабящие дворы княжеской администрации, принадлежат к разным социальным сословиям. Конечно, широкие демократические низы Киева при той огромной популярности Мономаха могли желать его прихода в Киев, но решалось это без них, и считать Владимира Мономаха избранником народа на великокняжеском столе можно только по недоразумению.
Аналогичные киевскому были вечевые собрания и других крупнейших городов Руси. Вот несколько примеров.
В 1141 г. состоялось вече в Новгороде, на котором обсуждался вопрос о неугодности новгородцам князя Святослава Ольговича. Последний обратился за помощью к своему брату, великому киевскому князю Всеволоду. Хорошо зная, чьих рук это дело, Всеволод заманил к себе «лепших мужей» Новгорода, чтобы таким образом оказать давление на вече12. Акция эта успеха не имела, но она свидетельствует о том, в чьих руках находилось новгородское вече.
Еще более показательным в этом отношении явилось вече 1148 г. Великий киевский князь Изяслав Мстиславич, пытаясь заручиться поддержкой Новгорода и Пскова в борьбе с Юрием Долгоруким, велел собрать на Ярославле дворе вече: «И тако новгородци и плесковичи снидошася на вече»13. Характерно, что вечу предшествовал пир Изяслава с новгородской знатью на Городище, где, вероятно, и были оговорены все основные решения веча. О социальном статусе вечников говорит и присутствие здесь псковичей, которые, конечно же, не были простолюдинами.
Известия летописи о вечевой деятельности в Галицкой земле также указывают на преимущественное участие в ней мужей «градских», т. е. знати. К их помощи прибегал князь Даниил Романович в борьбе с непокорными боярами Галицкой земли. Когда он обратился за советом к галицкому вечу («созвавшю вече»), то сотский Микула, отражавший настроения группировки князя, заявил: «Господине, не погнетши пчел, меду не едать»14.
Анализ событий, связанных с деятельностью веча, свидетельствует о значительном усилении крупного боярства. Укрепление его экономических позиций, особенно в период феодальной раздробленности, сопровождалось стремлением к участию в управлении городом и землей. М.Н. Покровский был, конечно, неправ, когда утверждал, что хозяином русских городов XII в. являлся народ. Хозяевами с полным правом можно считать бояр. Это они, а не народ, решали судьбу великокняжеского стола, они избирали и низлагали князей. Нередко это делалось с помощью народа, недовольство которого умело направлялось против не угодного боярам князя. С сильной боярской оппозицией вынуждены были считаться практически все русские князья.
Кроме противоречий между княжеской властью и боярской феодальной демократией в деятельности веча отразились и серьезные противоречия внутри самого боярства. В политическом отношении оно не представляло собой монолитной силы. В каждом крупном центре земель существовало несколько боярских группировок, претендовавших на руководящее положение и оспаривавших это право друг у друга, стремясь посадить на княжеский стол своего ставленника.
Особой остротой эти отношения отличались в Киеве и вызывались проблемой наследования великокняжеского стола. При этом одна группировка ориентировалась на князей из династии Ольговичей, другая — отстаивала право на Киев представителей Мономахова рода. Результатом этого соперничества явилась система дуумвирата — одновременного «сидения» на киевском столе князей из двух наиболее сильных княжеских династий.
Известны случаи, когда вече становилось обыкновенным сговором определенной боярской (реже купеческой) группировки, направленным против князя или его окружения. В 1170 г., как сообщается в Ипатьевском летописном списке, «начаша новгородьци вече деяти в тайне по двором»15. Узнав об этих тайных вечах, новгородский князь Святослав Ростиславич покинул Новгород, не ожидая, когда решение новгородского боярства о его неугодности будет принято на вече всего Новгорода.
Похожая ситуация имела место в Киеве в 1146 г. Решение о смещении Игоря Ольговиче и замене его переяславльским князем Изяславом Мстиславичем было принято антиигоревой боярской группировкой втайне от князя и его администрации. Причем случилось это в то самое время, когда на вече в районе Угорского они присягали на верность Ольговичу: «Они же вси цѣловаша к нему (Игорю. — П.Т.) крестъ, рекуче: «ты, намъ князь», и яшася по нь лестью»16. Фраза полностью выдает, кто скрывается под этим общим термином. Конечно же, это не широкие демократические круги. Им незачем было притворяться, у них не могло быть планов на измену. Другое дело боярско-дружинная и ремесленно-купеческая верхушка киевлян. Под влиянием сторонников Изяслава Мстиславича она уже решила про себя, кто должен быть князем, отсюда и неискренность их присяги.
Рассмотренные случаи деятельности веча убеждают в том, что этот, уходящий своими корнями еще в догосударственный период институт никогда не был органом народовластия, широкого участия демократических низов в государственном управлении Во всех летописных известиях достаточно отчетливо видно, что руководящая роль и преимущественное право представительства в нем принадлежали верхам общества. При сильном князе этот узкоклассовый орган был послушным придатком верховной власти, при слабом — зависимость могла быть и обратной. Другими словами, на Руси в X—XIII вв. существовали, дополняя друг друга, а нередко и вступая в противоречия, орган феодальной демократии (вече) и представитель монархической власти (князь).
Примечания
1. Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. 2. Вече и князь. Спб., 1908, с. 72; Довнар-Запольский М.В. Вече // Русская история в очерках и статьях. М., 1909, т. 1, с. 235—240; Линниченко И.А. Вече в Киевской области. — Киев, 1881.
2. Ключевский В.О. Сочинения. — М., 1959, т. 6, с. 185—186.
3. Покровский М.Н. Очерк истории русской культуры. М., 1923, ч. 1, с. 247.
4. Пашуто В.Т. Черты политического строя Древней Руси // Древнерусское государство и его международное значение. — М., 1965, с. 13.
5. Янин В.Л. Проблемы социальной организации новгородской республики // История СССР, 1970, № 1, с. 50—51.
6. Толочко П.П. Вече и народные движения в Киеве // Исследования по истории балканских и славянских народов. — М., 1972.
7. ПСРЛ, т. 1, стб. 170.
8. Черепнин А.В. Общественно-политические отношения в древней Руси и «Русская Правда» // Древнерусское государство и его международное значение. — М., 1965, с. 175.
9. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси: XI—XIII вв. — М., 1945, с. 133.
10. ПСРЛ, т. 2, стб. 276.
11. Там же, т. 2, стб. 276.
12. Там же, т. 2, стб. 307.
13. Там же, стб. 370.
14. Там же, стб. 763—764.
15. Там же, стб. 537.
16. Там же, стб. 321.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |