Глава V. Отражение классовой борьбы в русской литературе XI—XIII вв.
Источники XI—XIII вв. говорят о резком антагонизме между господствующим классом феодалов и трудящимся населением в деревнях и городах. В то время как феодалы именуются в летописи боярами, гридями, княжескими мужами и т. д., остальная масса населения обозначается общим названием «людей», «людинов». Характерно, что слово «люди» уже в документах XIV—XV вв. начинает употребляться для обозначения слуг, челяди, рабов. В сборнике 1076 г. слово «людин» употребляется в качестве термина, обозначающего человека, которого можно безнаказанно и без нужды обидеть — «еже николи же людина обидети»1. Образ земледельца-труженика отождествился с убогим человеком, кормящимся в поте лица своего; поэтому нельзя брать в церковь подаяния от убогих, потому что хлеб — это их пот, их жизнь2.
Труд вызывал у феодалов только презрение. В заслугу одному монаху Печерского монастыря ставилась его работа на ручных жерновах, которую обычно выполняли монастырские холопы. «И не стыдился такой работы», — говорит составитель рассказов о монашеских подвигах епископ Симон, сам один из крупнейших церковных феодалов, невольно выдавая этими словами презрение к труду3.
Пожалуй, наиболее характерным для воззрений феодалов на крестьян является то ругательное значение, которое придавалось самому названию «смерд», первоначально просто обозначавшему земледельца. Происходить «от племени смердья»4 считалось зазорным. С таким же явлением мы сталкиваемся и в Болгарии, причем уже в X столетии. В Шестодневе Иоанна Экзарха находим сопоставление смерда с нищим: «как смердь и нищь человек и странен пришед издалече»5.
В феодальных кругах создается представление об особом, «невежественном», языке, на котором будто бы говорил простой народ. О монахе Спиридоне сообщается, что он «бяше невежа словомь, но не разумомь», потому что пришел в монастырь не из города, но «от некоего села»6. Говор Спиридона казался «невежественным», как изобилующий народными оборотами. Это представление о «невежественности» людей, подобных Спиридону, характерно для киевских феодалов, стремившихся отделить себя от низших слоев населения даже своей речью.
В сочинениях XI—XIII вв. находим яркое противоположение роскоши богачей и бедствий «убогих». Бедняки «клячять» над малым огоньком, скорчившись, от дыма у них болят глаза, от огня согреваются только руки, тогда как плечи и все тело их мерзнет от холода7.
Некоторые русские произведения с поразительной силой живописуют бедственную жизнь людей, разоренных ростовщичеством, хотя их авторы и очень далеки от идей социальной справедливости.
«Не запрещаю богатеть, но богатством истинным, без ростовщичества, без хищений и принуждения. Но как ты живешь. Лихоимством ли хочешь обогатиться, чтоб другим золото осталось, а тебе проклятия. А разорённый тобою ходит в поисках пищи, плача и рыдая. Вечером обходит улицы, не имея где главы приклонити, да и блуждая ночью, обличает тебя перед всеми, как он может уснуть, охваченный лютым голодом... Не дерзнет он к сытому без страха сказать о необходимой пище. Много же раз, получив обиды, отоидет от тебя. Ты же, когда войдешь в палату, когда возляжешь на ложе, и поставят перед тобой великую и полную трапезу, тогда вспомни того бедного, ходящего, как пес, по улицам в тьме и в грязи и оттуда идущего не на постель, не к жене, ведь он на сене точно пес всю ночь лает. Ты, если увидишь и немного попорченные хоромы, велишь своим рабам хорошо их поправить, он же в рубище и на соломе, лежа в грязи и горько страдая, переносит зиму. Ведь и зверь милостив к этому будет, какой же человек к этому не будет милосерд»8.
Противопоставление богатства и роскоши феодалов нищете бедных людей показано и в «Слове о богатом и бедном Лазаре». Переводчик этого сочинения, известного и в византийской письменности, видел перед собой русскую действительность XI—XIII вв. и с поразительной силой изобразил изнеженность богатого Лазаря и крайнюю нищету Лазаря-бедняка. Стих о бедном и богатом Лазаре позже прочно вошел в репертуар слепых, сделался достоянием русского фольклора. Богатый Лазарь тешится пирами, ему подносят дорогие, изысканные блюда, а нищий Лазарь не имеет даже самого необходимого.
Впрочем, церковные авторы далеки от стремления бичевать пороки своего общества. Их недовольство вызывается главным образом тем, что люди оказывают мало внимания церкви и ее представителям, говорят о чернецах: «суетен работаяй богу».
Автор поучения, помещенного в летописи в связи с восстанием 1068 г., например, с негодованием говорит о многолюдных игрищах и пустых храмах: «видим ведь игрища утоптанные, и людей многое множество на них, так что пихать начинают друг друга... а церкви стоят; когда же бывает час молитвам, мало людей обретается в церкви»9.
Церковные писатели не прочь запретить народные гулянья, так как они мешают церковным службам: «Пойди в иные дни на игрища и найдешь их пустыми, а пойди в воскресенье в те же места и найдешь тут одних играющих на музыкальных инструментах, других пляшущих, других сидящих, сплетничающих, других борющихся, а других подающих знаки и перемигивающихся друг с другом»10.
Впрочем те же церковные писатели с восторгом описывают княжеские пиршества, например знаменитые пиры Владимира, стараясь только придать им «богоугодную» окраску.
Напрасно было бы искать в церковных сочинения«осуждения неправедно собранных богатств. В этом отношении особенно интересен знаменитый Святославов Изборник 1073 г., возникший вскоре после народных восстаний 1068—1071 гг. Основная мысль составителей Изборника заключалась в том, чтобы возложить вину за феодальный произвол на самих обиженных: «Рыдайте обиженные не о самих себе, но об обидевших вас, не вам они повредили, а сами себя погубили»11. Так провозглашается мысль о безнаказанности феодалов на этом свете, впрочем без утверждения и об их ответственности в предполагаемой будущей жизни.
Сопротивление властям признается самым тяжким грехом: «небрежение о властях — небрежение о самом боге». Этот тезис с настойчивостью звучит во многих церковных статьях, помещенных отдельно и в летописи. Злодеяния князей, по летописи, являются прямым следствием «нечестия» самих граждан.
До нас дошла в основном только русская литература XI—XIII вв., обслуживавшая господствующий феодальный класс. В ней трудно найти какие-либо резкие обличительные мотивы, направленные против верхушки тогдашнего общества. Но даже и эта литература в некоторых случаях отражает настроения угнетенного народа.
В Новгороде конца XII — начала XIII в. появилось своеобразное произведение, в котором прославление богатства так причудливо сочетается с насмешками над почитателями богатых людей, что не всегда легко установить, кого надо видеть в авторе — страстного поклонника богатства и почестей или сатирика, высмеивающего современное ему общество. Речь идет об известном «Слове» Даниила Заточника.
Теперь, кажется, можно более определенно говорить о новгородском происхождении обеих редакций «Слова», одна из которых обращена к князю Ярославу Владимировичу, а другая к князу Ярославу Всеволодовичу. Во всяком случае и та и другая редакции тесно связаны с Новгородом конца XII — начала XIII в., и прекрасно рисуют нам новгородскую действительность того времени.
Чрезвычайно характерно, что и тот и другой памятник все время говорят об имущественном неравенстве. Тема богатства и бедности является для них самой животрепещущей. Автор «Слова» занимает позу угнетаемого и отвергнутого человека: «друзья мои и ближние и те отверглись от меня, потому что я не поставил перед ними угощения из многочисленных блюд. Многии дружат со мною, опуская руку вместе со мною в солонку, а при напасти оказываются как враги и еще помогают дать мне подножку; очами плачут со мною, а сердцем смеются. Поэтому не имей веры другу, не надейся на брата»12. Настоящей сатирой звучат слова Даниила о почитании богачей. «Богатый человек везде знаем и на чужой стороне друзей имеет, а убогий в своей земле ненавидим ходит. Богатый заговорит — все молчат и превозносят его слова до облаков, а убогий заговорит — все на него закричат. Чьи одежды светлы, тех слова почитаемы»13.
Впрочем, сатирические слова и в устах Даниила Заточника не имеют обличительной силы. Даниил вовсе не выступает против богатства. Он только скорбит о том, что сам он нищий. Правда, Даниил восклицает, что ему не надо ни богатства, ни убожества, но тут же высказывает свой взгляд на бедность, очень характерный для верхов новгородского общества: «если буду богатым — то сделаюсь гордым, если буду убогим, то помышляю о кражах, о разбое»14.
Мудрый нищий представляется ему золотом в грязном сосуде15. Вот почему Даниил обращается к своему князю с мольбой избавить его от нищеты, как серну от тенетов, как птенца из ловушки, как утку из когтей поймавшего её ястреба, как овцу из пасти льва16.
С большой силой феодальные распри и жадность феодалов осуждаются в величайшем произведении Руси домонгольского времени — в «Слове о полку Игореве». Говоря о тяжелых временах, певец восклицает: «Борьба князей против поганых прекратилась, потому что сказал брат брату: «это мое и то мое же». И стали князья про малое говорить: «это великое», и сами на себя крамолу ковать».
От этих распрей «тоска разлилась по Русской земле, печаль обильная пошла посреди земли Русской». Это прямое следствие междоусобной борьбы, «в княжеских крамолах века людям сократились»17.
«Слово о полку Игореве» — единственный пока письменный памятник XI—XIII вв., в котором четко выражена мысль о том, что бедствия для Руси проистекают от захватов чужого достояния («это мое и то мое же»); этот памятник свидетельствует также о том, что певец «Слова» был близок к народным воззрениям. Широкие народные круги резко и отрицательно относились к феодальному гнету. Это, как далее будет видно, нашло отражение в былинах, песнях и пословицах, сохранивших память не только о борьбе Руси с внешними врагами, но и о народных восстаниях XI—XIII вв.
Примечания
1. В. Шимановский. Сборник Святослава 1076 г. Варшава, 1894, стр. 21 [«Изборник 1076 г.» М., 1965, стр. 201].
2. Там же, стр. 69 [стр. 389].
3. «Патерик Киевского Печерского монастыря», стр. 116.
4. «Летопись по Ипатскому списку», стр. 525 [ПСРЛ, т. II. М., 1962, стр. 790].
5. А. Горский, К. Невоструев. Описание славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки, отдел второй. М., 1865, разд. 1, стр. 21.
6. «Патерик Киевского Печерского монастыря», стр. 120.
7. В. Шимановский. Сборник Святослава 1076 г., стр. 27—28 [«Изборник 1076 г.», стр. 226—238].
8. «Не браню же богатитися, но богатьствомь истиньныимь без лихоимания, без хыщения и нужа. Но како живеши, лихоимьствомь ли хощеши богатитися, да инем злато останеть, себе клятвы. Да лихованыи тобою обходить пища ищя плачася и рыдая. Вечеру бывшю обьходить стегны, не имея, кде главы подклонити, да и нощию ходя поимы дееть на тя к всем, како бо можеть усиути гладомь лютомь одьржим... Не дерьзнеть к сытому бе страха глаголати о нужьней пище. Многажды же и досажение приим отиде от тебе. Ты же, егда взидеши на полату си, егда возляжеши на одре и поставить пред тобою велику и полну трапезу, тогда вспомяни окаянааго оного, обьходящааго акы пса по стегнам, в тьме и в кале, и отуду идущю не на одр, ни к жене, но на сене, акы пес, всю нощь лаеть. Ты же аще и малы прокопавшю храмину узьриши, рабом повелиши, да ю добре потво-рять, он же в рубех и на соломе и в бернии лежа, и бедьно стража зиму терпить. Кый убо зверь сему милостивен будеть, кый как человек, иже сему кроток не будеть» (И. Срезневский. Сведения и заметки о малоизвестных и неизвестных памятниках. СПб., 1874, стр. 36).
9. «Повесть временных лет», ч. 1, стр. 114.
10. «Изиди бо в ины дни на игрища и обрящеши я пуста, а изиди в педелю на та же места, и обрящеши ту, овы гудущи, овы пляшюща, а другыя седяща и о друзе клевечюща, а другыя борющася, а другыя помавающе и помизающа друг другу» (И. Срезневский. Сведения и заметки о малоизвестных и неизвестных памятниках, стр. 34).
11. «Рыдайте обидимии не себе, но обидевъшиих вас, не бо вам вредиша, но сами ся погубиша» («Изборник великого князя Святослава Ярославича 1073 года», изд. «Общества любителей древней письменности». СПб., 1880, л. 78).
12. «Друзи же мои и ближиин мои и тии отвръгошася мене, зане не поставих пред ними трепезы многоразличных брашен. Мнози бо дружатся со мною, погнетающе руку со мною в солило, а при напасти аки врази обретаются и паки помагающе подразити нози мои; очима бо плачются со мною, а сердцем смеют ми ся. Тем же не ими другу веры, ни надейся на брата» («Слово Даниила Заточника», стр. 9).
13. «Богат муж везде знаем есть и на чюжей стране друзи держить; а убог во своеи ненавидим ходить. Богат возглаголеть — вси молчат и вознесут слово его до облак; а убогий возглаголеть—вси нань кликнуть. Их же ризы светлы, тех речь честна» (там же, стр. М).
14. «Аще ли буду богат — гордость восприиму, аще ли буду убог — помышляю на татбу и на разбой» (там же, стр. 10).
15. «Нищь бо мудр, аки злато в калии судии» (там же, стр. 21).
16. Там же, стр. 12.
17. А.С. Орлов. «Слово», стр. 81.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |