Древний Смоленск

В малоразработанной еще теме о древнерусских городах домонгольского времени городам Смоленской земли принадлежит особенно важное место. Здесь был расположен кривичский племенной центр Смоленск¹ контролировавший важнейшую водную коммуникацию древности — Путь из варяг в греки. В IX—X вв. город был известен византийцам и скандинавам (а последние не только здесь торговали, но также и жили). Изучению древнейшей истории Смоленска способствует прекрасный комплекс археологических памятников в Гнездове. История других смоленских центров также в особо благоприятных условиях: помимо кратких летописных сообщений и данных археологии здесь сохранился комплекс смоленских епископских грамот XII—XIII вв., который позволяет проследить развитие почти 50 местных центров от середины XI в. до второго десятилетия XIII в. и выяснить, какие и когда из них безусловно стали городами, а какие этого уровня еще не достигли.

Наши древнейшие летописи свидетельствуют, что Смоленск известен уже в IX в. В недатированной части Повести временных лет о нем говорится как о городе, существующем исстари. Под 862 г. в сравнительно поздней, Устюжской (Архангелогородской) летописи², сохранившей следы смоленского летописания³, сообщается, что Смоленск «велик и мног людми» и управлялся старейшинами⁴. Плывшие мимо Аскольд и Дир не решались его взять и довольствовались, видимо, захватом Полоцка и маленького градка Киева. Олег завоевал Смоленск и посадил там «муж свои», но для такой операции потребовалось войско из варягов, словен, мери, веси и кривичей (вероятно, псковских). С независимостью Смоленска было покончено, и летопись умолкает о нем на 1133 г. Только из труда Константина Багрянородного мы знаем о Смоленске X в.: отсюда сплавляют по Днепру однодревки, продают в Киеве для оснащения ладей и плавания по морю⁵.

Итак, в воспоминаниях о древнейшем Смоленске, которыми пользовались летописцы XII в., Смоленск отложился как крупный племенной центр кривичей — многолюдный город, управлявшийся старейшинами, имевший, можно думать, свое племенное святилище, обширный курганный некрополь и т. д. Однако 25-летние раскопки Смоленска Д.А. Авдусиным не обнаружили следов пребывания там человека в IX — начале XI в. Значит, в то время город находился где-то в другом месте поблизости: перенос городов — частое явление средневековья⁶.

Рис. 15. Гнездовский комплекс памятников (древний Смоленск IX — начало XI в.). План (по А.Я. Лявданскому, Е.А. Шмидту). 1 — курганы, 2 — селище, 3 — городище, 4 — современная д. Гнездово (цифры — количество курганов)

«Гнездовский» Смоленск. Западнее современного города, по Днепру, расположен знаменитый громадный комплекс памятников у с. Гнездово, датируемый IX — началом XI в. Он состоит из небольшого городища, селища вокруг него (площадью в 16 га) и подковообразно окаймляющего их крупнейшего в мире курганного могильника (37,525 га)⁷ состоящего здесь сейчас из 2539 насыпей, делящихся на группы: центральную (769), лесную (1661) и левобережную (109) (рис. 15, 16). Курганы тянутся также и дальше вдоль Днепра. Сохранилось всего 3 тыс. насыпей, в 1923 г. удалось проследить уничтоженные курганы, составляющие 1/5 существующих. Всего, следовательно, в районе Гнездова было не менее 5 тыс. курганов⁸. Из Гнездова происходят и восемь (9?) кладов арабских монет, найденных только за последние сто с лишним лет (!), датирующихся X в., т. е. тем же временем, что и весь комплекс⁹.

Изучение гнездовских памятников началось с раскопок курганов М.Ф. Кусцинским в 1874 г. и затем продолжалось В.И. Сизовым, В.Д. Соколовым, С.И. Сергеевым, Е.Н. Клетновой, Г. Бугославским и др.

Первые исследователи интерпретировали памятник по-разному. В.И. Сизов, раскопавший 500 курганов, в 1902 г. характеризовал его как чисто славянский, «где возможный варяжский элемент не играл господствующей роли». Среди прочего населения он выделил купцов-воинов — зажиточных людей (захоронение в центральной группе курганов). К этой группе населения он отнес и похороненных в Гнездове варягов. При этом ученый недоумевал: «каким образом такая населенная и промышленная (ремесленная — Л.А.), местность могла остаться незамеченной для древних летописцев?», — и твердо находя, что Гнездово связано со Смоленском, предположил, что Гнездово «было погостом Смоленска и что здесь в Гнездове с древнейших времен развивалась торгово-промышленная жизнь, в то время как Смоленск был только острожком, или крепостью, где сидел правитель («муж княжой»), ездивший на полюдье, или принимавший дань, или товар, с окрестных мест. Население Смоленска, писал В.И. Сизов, было в то время незначительное и только административно-военное, и потому оно не оставило после себя ясных следов. «Основываясь на находках в Смоленске С.П. Писарева, ученый отметил отсутствие с них аналогий с курганными древностями Гнездова¹⁰. В.И. Сизов полагал, что оба гнездовских городища (Центральное — у самой деревни, при ручье Свинец (Свинка), и другое, расположенное западнее, у р. Ольши) служили укреплениями древних поселков, которые тянулись, судя по курганам, «длинной полосой» у правого берега Днепра¹¹. После смерти В.И. Сизова (1904) эту мысль развивал А.А. Спицын: Гнездово — древний Смоленск, который располагался на Ольшанском городище, откуда Олег перенес его на Центральное городище, а при Ярославе Мудром город был перенесен на новое место¹². Мысль ученых в основном, мы увидим, была верной (но к этому мы возвращаемся лишь теперь). В 1909 г. местным историком Г.К. Бугославским было выдвинуто утверждение, что у Гнездова «не было никакого поселения», ибо это некрополь Смоленска, находящегося на современном месте¹³. Тщательное обследование окрестностей Гнездова А.Н. Лявданским ранней весной 1924 г. позволило установить, что в Гнездове есть обширное селище, где «хорошо виден культурный слой» с посудой, которая «ничем не отличается (...) от большинства керамики Гнездовского могильника». «С открытием селища, — писал А.Н. Лявданский, — становятся более понятными и те случайные находки отдельных вещей и кладов, которые имели место в Гнездове»¹⁴. Помимо селища ученый определил, что от его керамики не отличается и посуда Центрального и Ольшанского городищ. Таким образом, А.Н. Лявданский был первым, кто установил, что Гнездово — сложный комплекс единовременных памятников, и тем самым поставил всю проблему Гнездова на подлинно научные рельсы. Однако сделав свои поразительные открытия и отвергнув «неосновательное заявление Бугославского»¹⁵, вопрос о взаимоотношениях Гнездова и Смоленска ученый предоставил решать другим. В 40—50-х годах наука была возвращена к Бугославскому (Д.А. Авдусин), и только после кратковременных раскопок селища И.И. Ляпушкиным (1967—1968 гг. рис. 17) взгляды А.Н. Лявданского наконец получили права гражданства (см. раздел «Историография»). Гнездовское селище изучается Д.А. Авдусиным специально, и на его материалах его ученики пишут диссертации¹⁶.

Рис. 16. Вещи из раскопок гнездовских курганов (некрополя древнего Смоленска IX — начала XI вв.).

Что же собой представляет древнее население Гнездова? Прежде всего оно было в значительной мере полиэтничным. Помимо пяти десятков курганов с захоронениями норманнов (их было намного более, чем полагает Д.А. Авдусин, так как огромное количество погребений — особенно мужских — этнически неопределимы)¹⁷ и одного — финки с Верхнего Поволжья, в курганах найден ряд погребений с обрядом, напоминающим восточных балтов (типа Акатовского могильника V—VII вв.). От последних, как полагает Е.А. Шмидт, этот обряд воспринят населением, оставившим длинные курганы. Есть и другие захоронения, которые, по мысли того же исследователя, деталями инвентаря напоминают погребения восточных балтов и перенесены сюда как «субстратный» пережиток «ассимилированного местного населения»¹⁸. Та же картина наблюдается при исследовании гнездовского поселения: «орудия труда, приемы домостроительства, формы керамики имеют широкие аналогии в первую очередь среди древностей балтских и славянских (вероятно, точнее, славянских и балтских. — Л.А.) племен Восточной Европы»¹⁹. Норманнские древности обнаружены также на гнездовском селище. Исследовавшая его Т.А. Пушкина отмечает, что первоначальный гнездовский поселок был смешанным из славян и скандинавов и лишь к концу X в. «местные балты и пришлые скандинавы были ассимилированы мощным потоком славян»²⁰.

Занятия населения Гнездова с отчетливостью прослеживаются на материалах как из раскопанных курганов, так и из селища и городища. Остатки земледельческих орудий крайне редки, больше свидетельств о ремесле и торговле. На селище еще И.И. Ляпушкиным было найдено много остатков шлаков, тиглей, литейных форм и незаконченных вещей. Документированы специальности: кузнечное и слесарное дело, ювелирное, стеклоделательное, керамическое производства и др. Ювелиры Гнездова создавали свои изделия, по-видимому, в расчете на местный рынок: спектральный анализ их продукции выявил ряд местных особенностей сплавов, которые частично напоминают сплавы Скандинавии и Прибалтики, Это, возможно, свидетельствует о едином источнике сырья, попадавшего в Гнездово путем торговли²¹. В разноэтничной среде мастеров появлялись изделия «смешанных типов». Клейма гончарной посуды, по предположению Т.А. Пушкиной, указывают на несколько гончарных мастерских²². Среди домашних промыслов материалы селища свидетельствуют об охоте, рыболовстве. Есть данные о ткачестве, обработке кости, домостроительстве, изготовлении ладей.

Торговля играла в гнездовском поселении едва ли не первую роль: памятник расположен в начале пути из Днепра на Двину. Здесь, как мы говорили, найдено самое большое количество кладов (и отдельных находок) арабских монет на территории Смоленской земли, и их численность ежегодно возрастает, как и количества импортных вещей. В Гнездове, мы видели, особенно сильна была связь со Скандинавскими странами, а весь характер памятника, как недавно доказано, близок многим поселениям Скандинавии²³.

Рис. 17. Серебряное семилучевое височное кольцо из раскопок И.И. Ляпушкина 1967 г. на Гнездовском селище, IX в.

Социальный состав населения Гнездова выявлен довольно определенно. Как уже показал Д.А. Авдусин, и с ним согласился Т. Арне, гнездовское население делится на три ярко выраженные группы: дружинный, подчинявший себе остальное население и состоявший из двух групп — военных вождей «пока еще племенной дружины» и рядовых дружинников и третьей группы — «воев»-ополченцев²⁴. Первая представлена «Большими курганами» с богатым инвентарем вместе с женскими погребениями (по Д.А. Авдусину, рабынями), вторая — курганами с предметами вооружения, поясными наборами, гирьками от весов и весами, третья — самые многочисленные — безынвентарными погребениями в курганах.

Серьезнейший вопрос датировки гнездовского комплекса памятников все еще решается исследователями неоднозначно. В.И. Сизов и А.А. Спицын верно датировали его IX — началом XI в. В работах раннего периода Д.А. Авдусин нижней датой Гнездова считал IX в. и видел этому основания, например, в древностях раскопанного им кургана № 38 (две монеты династии Аббасидов, из которых на одной читается дата 842—843 гг., сердоликовые и хрустальные 14-гранные бусины IX в.²⁵). Сейчас исследователь пересмотрел датировки гнездовских курганов и значительно их «омолодил» (подробному рассмотрению, правда, подвергнуты всего три кургана²⁶). Основываясь на датировках М.В. Фехнер скандинавских гривен с молоточками Тора (X — начало XI в.), он считает, что IX в. «в Гнездове нет вовсе», курганов первой половины X в. немного, а основная масса насыпей, поддающихся датировке, относится ко второй половине X в., где якобы более всего и скандинавских захоронений²⁷. Подобная передатировка гнездовских древностей значительно «облегчает» решение гнездовской проблемы, ибо все скандинавские вещи оказываются несвязанными с варягами IX в., о которых говорит летопись, но на самом деле затемняет его, так как вводит новые неясности и главное, как увидим, не соответствует истине. На IX в. в Гнездове настаивают И.И. Ляпушкин, В.А. Булкин, В.А. Назаренко, Е.А. Шмидт²⁸ и др. Как указывают исследователи, определяя датировки железных гривен, М.В. Фехнер рассматривала их суммарно. На самом же деле было необходимо дифференцировать на группы: железные гривны без подвесок, амулеты-подвески в виде молоточков Тора без гривен, гривны с амулетами-подвесками в виде молоточков Тора — и разбирать датировку каждой группы в отдельности.²⁹. И.В. Дубов отмечает, что в Бирке найдена 51 гривна с молоточками Тора, но город прекратил существование к концу X в., и гривны эти найдены далеко не в поздних комплексах³⁰. Он указывает находки этих предметов в довикингских погребениях Швеции (комплекс Вальсгерда 6), датируемый Г. Арвидссоном около 750 г.³¹, и приводит ряд указаний на то, что гривны с молоточками Тора в Скандинавии датируются широко — с VIII по начало XI в., заключает, что так они должны датироваться и у нас, и исправляет Д.А. Авдусина в датировке кургана № 15 (10) из раскопок М.Ф. Кусцинского в Гнездове, который датируется не серединой X в., а около 900 г. (как его датировал А.Н. Кирпичников по типу найденного меча)³². Как мы видим, по приведенным данным, IX в. в Гнездове присутствует несомненно, что не отрицается также и учениками Д.А. Авдусина³³.

Рядовые жители Гнездова, по-видимому, более всего занимались торговлей, но также и ремеслом. Отмечалось, что поселение это значительно отличалось от древнерусских городов X — начала XI в. как по планировке, так и «по времени существования, а в известной мере и по формам социальной организации». «Появление такого рода поселений обусловлено в первую очередь своеобразием торговли IX—XI вв., охватывающей широкие слои населения». Такие центры возникали на «бойких перекрестках торговых путей» и именовались в Северной Европе «виками»³⁴. Идея о сходстве Гнездова с такими «виками», в частности с Биркой в Швеции, Скирингссалем в Норвегии и Хедебю в Дании мне представляется исключительно плодотворной³⁵. Это объясняет многое в истории Смоленской земли IX—X вв., всей Руси (и ждет своего исследователя).

Правомерно ли вслед за последними построениями Д.А. Авдусина³⁶ считать, что в IX—XI вв., на верхнем Днепре всего в десяти километрах друг от друга располагались два огромных древнерусских центра, один из которых — кривичское торгово-ремесленное поселение, где в течение одного столетия (судя лишь по захоронениям!) жило не менее 4—5 тыс. человек, в основном торговцев-воинов, которое было окружено крупнейшим в мире курганным могильником, имело городище (может быть святилище), а другой (только по современному названию!) должен быть летописным Смоленском, который «велик и мног людми» и управлялся старейшинами³⁷. Как представляет себе Д.А. Авдусин реальные взаимоотношения предполагаемых им «политического» и «торгового» центров³⁸, расположенных бок о бок? Знает ли он этому исторические примеры? Не приходится сомневаться, что подобный уникальный симбиоз двух крупнейших центров древней Руси («удвоенный Смоленск») должен был бы играть выдающуюся роль в экономической и политической жизни Восточной Европы и может быть, даже соседних стран X в. Возможно ли, чтобы летописцы не нашли бы случая о нем упомянуть хоть раз? М.Н. Тихомиров первый указал на «малую вероятность» такого соседства (Д.А. Авдусин это место из его труда всегда опускает!) и, не зная об отсутствии в Смоленске слоев IX—X вв., присоединился к тогдашней точке зрения Д.А. Авдусина, что Гнездово — удаленный от Смоленска городской некрополь³⁹.

«Летописи не знают Гнездова, вероятно, по той причине, — пишет Д.А. Авдусин, почему им мало знакома и вся Смоленская земля со Смоленском» и видит этому основания в том, что Смоленск не упоминается в летописи с 882 по 1015 г.⁴⁰ Но летописцу не мог быть мало известен главный город у волоков крупнейшей коммуникации Руси, и причины здесь, очевидно, в ином. Автор также забывает, что Смоленск все-таки неоднократно фигурирует в летописях, Гнездово же — ни разу! «Летописи не знают Гнездова» потому, что именуют его Смоленском! Существование «Гнездовского» Смоленска подтверждается и археологией. Ряд летописей сообщает, что Владимир Святой посадил в Смоленске своего десятого сына Станислава⁴¹. Этот факт, мы говорили, бесспорен, так как о нем сообщает византийская хроника Георгия Кедрина, в этой своей части восходящая к Иоанну Скилице (XI в.)⁴², и известие это, как показал А.А. Шахматов, «заслуживает всяческого внимания» (вероятно, Станислав и умер там в 1036 г.)⁴³. Где же был город, которым управлял Станислав? Остается предположить — в Гнездове. И действительно, именно там найдена его тамга!⁴⁴

Смоленск «предстает теперь как центр смоленских кривичей, обнесенный, вероятно, какими-то укреплениями (деревянными и небольшими), и не удивительно, что, узнав о его величине и многолюдстве, Константин Багрянородный принял его за большую крепость. Дань в этом городе делилась с варягами и со Станиславом (и через него с Киевом), — город был достаточно богат. Князь же его был слаб, с варяжской данью не боролся, а проезжие купцы по тогдашнему времени вынуждены были блокироваться друг с другом и быть воинами. Не исключено, что соседние Полоцк и Витебск имели то же происхождение, что и Смоленск, правда, пока это лишь предположение.

Все больше раздается голосов в пользу того, что Гнездовский комплекс — остатки первоначального Смоленска IX—X вв., но оснований этому почти еще не приводится⁴⁵.

Не обойдем и наименования «Гнездово». Здесь оно встречается в документах сравнительно поздно, но вряд ли случайно, а в нашем толковании приобретает и особый смысл. «Название «Гнездово», — писал М.Н. Тихомиров, — связывается с понятием «гнезда», по-древнерусски, рода. Вероятно, такого происхождения и название одного из древнейших польских городов — Гнезно»⁴⁶. Гнезно — столица древнепольского государства IX в. На денарии Болеслава Храброго (около 1000 г.) есть надпись civitas Gnezdun (город Гнездун), что может быть, подкрепляет эту гипотезу Тихомирова⁴⁷. Гнездовский Смоленск — родоплеменной центр днепровских кривичей с громадным некрополем и может быть святилищем — был в представлении современных ему жителей тоже «гнездом» с названием Смоленск. После переноса Смоленска на современное место весь старый комплекс города стал именоваться Гнездом, и отсюда наименование деревни, которая ныне стоит на месте заброшенного древнего центра⁴⁸. Эту же мысль мы находим у Т. Арне, который не согласился с Д.А. Авдусиным в его требовании возвратиться к Г.К. Бугославскому и придерживался точки зрения А.А. Спицына: «Я предполагаю, что наименование Гнездово возникло после основания теперешнего Смоленска, чтобы обозначить гнездо, из которого развился город»⁴⁹. Впрочем известны случаи, когда старые части городов, когда они не забрасывались, получали и особое наименование другого рода⁵⁰.

Княжеский Смоленск. Не приходится сомневаться, что в таком историческом городе, как современный Смоленск, древности находят постоянно: остатки древних церковных здании и деревянных построек, «россыпи» плинфы и цемянки (по И.Д. Белогорцеву, таких мест в городе 46), деревянные мостовые, саркофаги, гробы в виде «дубовых колод», «каменные трубы» (?), древние вещи и монеты⁵¹. Классификация всего этого еще ждет исследователя.

Древний Смоленск располагался на обеих сторонах Днепра. На левом возвышенном берегу среди холмов Соборный, Вознесенский, Казанский и Георгиевский протекают ручьи (соответственно): Пятницкий, Воскресенский и Егорьевский. На правобережье возвышается в отдалении от берега Покровская гора и текут ручьи: Городянка, Ильиновский и Курпошевский. Мысль, что древнейшая часть современного Смоленска была на Соборной горе, высказывалась уже давно. И.И. Орловский отметил между Троицким монастырем и этой горой «сухой ров», через который некогда был перекинут якобы подъемный мост⁵². На этой же горе еще в 1902 г. виднелись еще следы вала — ныне лишь небольшое повышение уровня южной части⁵³.

Культурные отложения на детинце датируются не ранее второй половины XI в. В монгольское время здесь высилось не менее трех каменных построек (из плинф): Успенский собор Мономаха (1101 г.), кирпичное здание со сходом с угла вблизи края детинца и бесстолпная капелла⁵⁴.

Рис. 18. Изображение Смоленска на гравюре 1627 г.

Дальнейший рост города начался с примыкавших территорий ко рвам детинца. При Мономахе если и был окольный город, то непосредственно за Сухим рвом, и его рельеф всего яснее читается на рисунке Гондиуса 1634 г.⁵⁵ В 1135 г. этот «город» был уже, видимо, мал: Ростислав «устрой град великии Смоленъскъ»⁵⁶. На изображении Смоленска 1627 г. (рис. 18, 19) С.П. Писарев заметил вал, отсутствующий на позднейших рисунках начиная с 1637 г. (видимо, за десятилетие вал был срыт). «Начинаясь на востоке у Зеленого ручья, — писал историк, — вал шел к западу приблизительно по теперешней улице Козловой Горе (ул. Ленина), в Козловом Овраге он пропадал, а с другой стороны снова появлялся. Далее, пересекая улицы, он имел переправы для переезда (видимо, места проездных башен. — Л.А.). Дойдя до Почтовой площади (К. Маркса), он круто повернул к северо-западу (...) и направился по окраине оврага за теперешнею Воскресенской церковью (ул. Большая Воскресенская, ныне — Войковская), наконец, спустился к Днепру, к Пятницким воротам». Справедливость предположения, что это был вал окольного города, подтверждается еще: 1) Авраамиев монастырь, как и Блонье, оказывается за пределами города (что в первом случае соответствует житию Авраамия, а во втором — смыслу наименования⁵⁷); 2) в этой реконструкции укрепления пересекают лишь один овраг; 3) по многолетним наблюдениям Е.А. Шмидта, домонгольские вещи встречаются в городе на территории от Днепра и не далее ул. Ленина (т. е. упомянутой Козловой Горы).

В северной части окольного города его укрепления проходили по кромке верхнего плато Соборной горы, за северной стороной ул. Нижне-Митропольской. Судя по наименованиям расположенных ниже Армянской улицы (Соболева) и севернее, за стеной кремля — Армянской набережной, вся низинная часть до постройки годуновского кремля воспринималась единой территорией с единым, сравнительно правда, поздним названием («Армянская слобода» (?)). Другой единой территорией, относящейся к «митрополичьей» Соборной горе, были два плато: ее северного склона с улицами Верхне- и Нижне-Митропольскими. Вал, следовательно, проходил между этими едиными территориями. Наличие склона и дальше — Днепра, можно думать, позволяли возвести невысокий и неширокий вал.

Низинная церковь Пятницы на Малом Торгу (видимо, некогда не он был основным) располагалась вне пределов окольного города, на Подоле (Подол упоминается в Житии Меркурия Смоленского — местном, хотя и позднем источнике). Рельеф местности показывает, что от упомянутой кромки Нижне-Митропольской улицы вал шел вдоль Воскресенского переулка к Воскресенскому холму (с церковью Воскресения первой половины XIII в., открытой Н.Н. Ворониным). Холм, таким образом, входил в окольный город. Слабые следы этой первой обороны города вне детинца видны еще на рисунке 1627 г. (рис. 18), однако оборонное значение ее было, видимо, утрачено, и впоследствии на гравюры Смоленска она не попадала.

Здесь уместно поставить вопрос о втором вале Смоленска, описанном А.Н. Мурзакевичем и частично сохранившемся до наших дней. По всем гравюрам XVI—XVII вв. вал этот шел внутри годуновского кремля, у самых его стен. Для Н.Н. Воронина (а затем и П.А. Раппопорта) несомненно, что «к XIII в. левобережный город имел уже два оборонительных пояса, прикрывавших его с напольной стороны; они сохранялись еще в XVII в.»⁵⁸, т. е. вал у стен Годунова возведен в 1135 г., а внутренний вал, по-видимому, Мономахом в начале XII в. Однако это означало бы, что стены Федора Коня (Годунова) прошли по «живому» городу, так как с XIII по XVI в. он не мог не развиваться вширь. Вместе с тем все рисунки Смоленска за пределами крепости никаких строений не изображают. Их могли не нарисовать, но отсутствие города за крепостью подтверждает опись его 1609 г. Из 38 башен лишь 12, расположенных вдоль Днепра, т. е. как раз на местности исстари заселенной, имеют название, остальные 26 в описи названы только в восьми случаях либо когда они были проездными (Копытинская, Молоховская, Еленовская, Авраамовская), либо находились у какого-то известного здания (церкви, монастыря), урочища, возможно, местности (Стефановская, Городецкая, Заалтарная — Авраамовская, Лучинская). Между ними было 18 башен, которые в начальный период существования крепости названий не имели, очевидно, стены были проведены Годуновым по пустырю, и башни были наименованы лишь позднее⁵⁹. Видимо, валы, включающие Блонье (вряд ли это название дошло до нас, если бы эту часть города поглотил бы окольный город еще в XIII в.), были возведены в XV—XVI вв., а кремлем Ростислава следует признать лишь первую систему укреплений, ближайшую к детинцу, укрепленному, возможно, Мономахом. Это был «Старый деревянный город», сохранивший это наименование до Годунова, когда было объявлено: «...ездити в Смоленске в старом городе от Крылошовских ворот на Пятницкие и от Днепра на Духовские ворота»⁶⁰.

Рис. 19. Топография «княжеского» Смоленска (реконструкция автора). Церкви: 1 — Михаил Архангел, 2 — Безымянная на Б. Краснофлотской улице, 3 — Кирилловская, 4 — Петра и Павла, 5— «Латинская Божница» (ротонда), 6 — Иоанна Богослова, 7 — Пятницы на Малом Торгу, 8 — на Воскресенской горе, 9 — бесстолпная капелла, 10 — собор Мономаха (1101 г.), 11— «Терем», 12 — на Большой Рачевке, 13 — Авраамиев монастырь (9—11 — на детинце); а — домонгольские церкви сохранившиеся, б — домонгольские церкви, известные по раскопкам, в — линия стен и башен крепости Бориса Годунова (зодчий Федор Конь), XVII в. (А — Пятницкая башня, Б — Крылошанская башня), г — валы окольного города Ростислава Смоленского (1135 г.) — внутренний, эпохи развитого средневековья (внешний), д — предполагаемая линия улицы Великой, е — Пятницкий конец, ж — Крылошанский конец

Кончанское деление было характерно для многих городов Руси. Сохранилось два наименования смоленских концов, которые значатся в письменных источниках: Пятницкий и Крылошанский. Есть глухие данные и о третьем конце — Ильинском⁶¹. Пятницкая и Крылошанская башни кремля (рис. 19) указывают, что первый конец лежал к западу от него, а Крылошанский — к востоку. Ильинский ручей — за Днепром, видимо, там только и мог существовать Ильинский конец. Пятницкий конец, очевидно, примыкал к окольному городу Ростислава и включал торг. Он, следовательно, был главным и самым заселенным.

Судя по топографии местности он, по-видимому, охватывал все низинное пространство на правом и левом берегах Пятницкого ручья и доходил до востока до основания Соборной горы. Крылошанский конец занимал всю низину над Днепром на левом берегу Рачевки и, возможно, заходил и на правую сторону, где есть церкви домонгольского времени на Большой и Малой Рачевках, в Окопном переулке и т. д.⁶² Имевший, возможно, свою пристань, но удаленный от торга, Крылошанский конец был заселен менее интенсивно, чем Пятницкий, и в XV в. там еще были пустопорожние места. В документе 1492 г. сказано: «...сверх этого позволено церкви и епископу иметь в городе 8 дворов с людми (...) и дано место в Крылошовском конце на пристане Днепра»⁶³. Сравнительно поздняя застройка конца домонгольскими церквями (не ранее рубежа XII—XIII вв.), видимо, тоже не случайно: в интенсивности жизни он отставал от Пятницкого. Это, конечно, возможно, но требует дополнительных доказательств.

Как датируются поселения, примыкавшие к детинцу? Дата окольного города неизвестна, так как целенаправленных раскопок не было. Лишь небольшая часть его была затронута работами Д.А. Авдусина на верхней террасе склона соборного холма (Верхне-Митропольская, ныне — Школьная улица), но полученные здесь результаты нельзя, кажется, распространять на весь окольный город. Пятиметровый культурный слой здесь оказался старше XIII в.⁶⁴, и это не удивительно, так как, по грамотам епископии 1136 и 1150 гг., в XII в. какая-то часть холма (всего вероятнее, его террасы и склоны) была занята огородами. Важнее нижняя дата 75-метрового культурного слоя — ниже, на Армянской улице (Соболева): слой здесь начал образовываться одновременно с детинцем — во второй половине XII в. Он был оставлен, следовательно, теми жителями, которые перешли под стены нового мощного укрепления из Гнездова.

Вдоль левого берега Днепра через городские концы к смядынской пристани и монастырю тянулась длинная дорога-улица. В ряде других городов (Новгород, Полоцк, Витебск, Брячиславль и др.⁶⁵) улица, расположенная так же, именовалась Великой. Наименования этого в Смоленске не сохранилось, но можно думать, что здесь оно также было. В самом деле: в документе 1495 г.: «Дали есмо к церкви Божои Пречистои Соборнои (...) (место) от реки Большое Рачевы обапол дороги Великое, что идет перевозу...»⁶⁶ Если так именовалась восточная часть улицы (и у перевоза она не кончалась), то так она могла именоваться и западнее (ее поздние наименования: Богословская, Свирская, ныне обе они составляют Большую Краснофлотскую).

Помимо двух небольших по площади концов, подобно псковским небольшим, тесно прижавшимся к реке⁶⁷, в Смоленске была, по-видимому, еще одна густо заселенная территория, примыкавшая с запада к Пятницкому концу, и тянувшаяся, как увидим, до церкви Архангела Михаила. Западная часть этой территории позднее именовалась Свирской слободой, однако при П. Свиньине еще помнили, что раньше слобода эта именовалась Чуриловкой⁶⁸. Речка Чуриловка впадает в Днепр, почти сразу же за церковью Иоанна Богослова (XII в.), у ее устья возвышалась некогда домонгольская церковь, остатки которой, известные и ранее, были раскопаны П.А. Раппопортом и датированы временем XII — начала XIII в.⁶⁹ Упоминая этот памятник, М.К. Каргер отмечал, что никаких данных для установления его наименования нет. Н.Н. Воронин вслед за местными историками-краеведами называл его церковью св. Марии; но это церковь св. Кирилла: других церквей домонгольского времени на Чуриловке нет. Чурило — по-древнерусски Кирилл. После разрушения в XVI—XVII вв. церкви св. Кирилла приходским храмом этих мест стала, по-видимому, церковь Архангела Михаила и древнее наименование слободы отошло на второй план. Для понимания назначения этой части города необходим небольшой экскурс в смоленские события XII в.

В 1136 г. Ростиславу удалось, наконец, учредить в Смоленске епископию. Приняв это решение в 1134 г., после смерти переяславского епископа Маркелла, который противился этому, в 1135 г. Ростислав укрепляет «град великий Смоленск»⁷⁰, т. е. окольный город, и отстраивает церковь Спаса «верх Смядыни»⁷¹. Новый епископ грек Мануил получает на детинце среди других княжеских пожалований «огород с капустником»⁷², т. е. рядом с княжеской резиденцией. Почему? Не здесь ли на одной горе с князем было первое епископское местообиталище? Проследим дальнейшее строительство Ростислава в городе. Оно теперь идет в двух направлениях. В 1145 г. он отстраивает в Смядынском монастыре каменный храм⁷³, в эти же годы на детинце строится бесстолпная капелла, а также какое-то здание (терем или башня). В 1150 г. 15 августа по какой-то причине на детинце происходит освящение собора Мономаха⁷⁴, а 30 сентября весь детинец передается уже официально епископу⁷⁵.

Если учесть, что в домениальных владениях в южной части земли Ростислав отстроил две крепости — одну назвав своим именем — Ростиславль, а другую именем отца — киевского князя, которого он необычайно чтил, — Мстиславль, то можно признать, что этот князь, может быть понимавший, что его княжение в Смоленске будет длительным, имел крупные планы преобразования и укрепления Смоленской земли. Неизвестно, понимал ли он, укрепляя столицу, грядущую опасность княжеской власти — ее борьбу с растущими силами горожан, но мы видим, что постепенно передавая церкви старую крепость — городской детинец (в 1136 г. огороды и, возможно некоторые строения у Успенского собора, а в 1150 г. уже весь холм детинца), Ростислав усиленно возводил здания (и, вероятно, стены) смоленской святыни — «второго Вышгорода» — Борисоглебского монастыря на Смядыни и рядом еще один монастырь. Заложив в 1145 г. основу — храм Бориса и Глеба, через 5 лет, в 1150 г., т. е. тогда, когда храм был готов, Ростислав смог, видимо, наконец окончательно оставить детинец и переехать в новую удаленную от горожан резиденцию (ее филиалом, полагает Н.Н. Воронин, была еще и загородная, возможно, летняя резиденция в местах княжеской охоты⁷⁶ и сохранившаяся до сих пор церковь Петра и Павла, построенная этим князем), находящуюся за Днепром. «Загадочное» освящение епископского собора, следовательно, объясняется просто: храм ремонтировался при окончательной передаче старой крепости епископии.

Итак, к 50-м годам XII в. смоленский князь покинул первоначальную резиденцию в городе и, подобно полоцкому князю (в Бельчицах), обосновался либо в самом Борисоглебском монастыре, либо вблизи от него: наступала пора конфликтов князей с горожанами и вне городских стен князь чувствовал себя свободнее... Теперь надлежит вернуться к слободе Чуриловке, для интерпретации которой потребовался весь этот экскурс.

Ростислав правил в Смоленске 35 лет (1125—1159 гг.), за это время у него родилось пять сыновей и, можно полагать, существовали уже и внуки. Семьи сыновей выделялись, многие из них получали, несомненно, земельные наделы в городе в княжестве (в Торопце, мы знаем, позднее сидели князья младшей линии Ростиславичей), но не приходится сомневаться, что каждый Ростиславич, подобно уже упомянутому Давыду, имел свой двор в княжеской столице. Чуриловка была, по-видимому, той территорией вне пределов детинца и окольного города (они были, несомненно, давно застроены, да и селиться князьям, мы видели, там было неразумно), где селились князья. Лучшее место занял, как мы видели, первенец Ростислава Роман. Его двор был у самого Торга. При выделении этого княжича городские конфликты еще так князьям не угрожали. Двор Давыда с церковью Михаила Архангела был уже значительно дальше и ближе к Борисоглебскому монастырю. Ростиславичей было пять, и можно ожидать, что на Богословской и Свирской улицах (в древности Великой?) было еще три двора остальных княжичей и, вероятно, с особыми церквями, которые могли носить названия по их христианским именам. Есть ли какие-либо данные об этих именах? Могли ли так именоваться смоленские княжеские церкви?

Данные, которыми мы располагаем, позволяют говорить уверенно лишь о трех крестильных именах Ростиславичей: судя по летописи, второго сына Ростислава звали Рюрик-Василий, первого же Романа звали в крещении Борис, а третьего — Глеб, крестильные имена остальных Ростиславичей неизвестны, может быть их прояснят новые находки сфрагистических материалов. В Смядынском монастыре при Романе уже стоял Борисоглебский собор, что и объясняет, почему он назвал свою церковь по имени патронального святого его отца — Михаил Архангел. На интересующем нас участке в Чуриловской слободе было еще два храма — св. Кирилла и неизвестного святого на Свирской улице (Большой Краснофлотской). В Борисоглебском монастыре была еще церковь св. Василия, выстроенная в 80-х годах XII в., чуриловские же церкви — в конце XII — начале XIII в.⁷⁷ В Киеве в 1197 г. Рюрик Ростиславич на Новом дворе построил церковь своего патрона Василия. Можно полагать, что и в Борисоглебском монастыре им же была построена церковь св. Василия. Остаются две церкви в Чуриловке, которые было бы очень соблазнительно связать со строительством последних сыновей Ростислава (их имена в крещении неизвестны). Церкви могли быть сначала деревянными, но данных для этого, правда, нет.

Примечания

1. «...их же (кривичей. — Л.А.) градъ есть Смоленскъ, тудѣ бо сѣдять кривичи...» (ПВЛ. М.; Л., 1950, т. I, с. 13).

2. О ней см.: Насонов А.Н. История русского летописания XI — начала XVIII века. М., 1969, с. 346—350.

3. Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. М., 1951, с. 161; Воронин Н.Н. Следы раннего смоленского летописания. — В кн.: Новое в археологии. М., 1972; Воронин Н.Н. Два смоленских фрагмента в Устюжском летописном своде. — ВИ, 1975, № 2.

4. Устюжский летописный свод. М.; Л., 1950, с. 20.

5. Памятники истории Киевского государства IX—XII вв. Л., 1936, с. 60.

6. См.: Алексеев Л.В. О древнем Смоленске. — СА, 1977, № 1, с. 84.

7. Кислов М.Н. Приемы топографической съемки гнездовских курганов, — КСИИМК, 1952, вып. XLVII, с. 118.

8. Лявданский А.Н. Материалы для археологической карты Смоленской губернии. — Труды смоленских музеев, Смоленск, 1924, вып. I, с. 5.

9. Д.А. Авдусин полагает, что Гнездово в IX в. не существовало, но большинство исследователей с этим не согласно (Ляпушкин И.И. Славяне Восточной Европы накануне образования древнерусского государства. — МИА, 1968, № 152, с. 114, 115; Булкин В.А., Назаренко В.А. О нижней дате Гнездовского могильника. — КСИА, 1971, вып. 125).

10. Сизов В.И. Курганы Смоленской губернии. — MAP, СПб., 1902, вып. 28. с. 125 и сл.

11. Там же, с. 125, 126.

12. Спицын А.А. Гнездовские курганы в раскопках С.И. Сергеева. — ИАК, 1905, вып. 15, с. 7.

13. Бугославский Г. О результатах изысканий Гнездовского могильника. — Смоленская старина, Смоленск, 1909, т. 1, вып. 1.

14. Лявданский А.Н. Материалы..., с. 15—18.

15. Там же, с. 15, прим. 1.

16. Пушкина Т.А. Гнездовское поселение в истории смоленского поднепровья (IX—XI вв.): Автореф. канд. дис. М., 1974.

17. Оппоненты Д.А. Авдусина вполне правомерно предлагают исключить из рассмотрения все этнически неопределимые курганы и не считать их славянскими (Клейн Л.С., Лебедев Г.С., Назаренко В.А. Норманнские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения. — В кн.: Исторические связи Скандинавии и России. Л., 1970, с. 247).

18. Шмидт Е.А. Об этническом составе населения Гнездова. — СА, 1970, № 3.

19. Пушкина Т.А. Гнездовское поселение..., с. 15.

20. Там же.

21. Пушкина Т.А. Гнездовское поселение..., с. 15, 16.

22. Там же.

23. Булкин В.А., Лебедев Г.С. Гнездово и Бирка. — В кн.: Культура средневековой Руси: К 70-летию М.К. Каргера. Л., 1974, с. 11—17.

24. Авдусин Д.А. Раскопки в Гнездове. — КСИИМК, 1951, вып. 38, с. 80; Arne T.J. Op. cit., S. 146.

25. Авдусин Д.А. Раскопки в Гнездове. — КСИА, 1951, вып. 38, с. 79.

26. Особенно сильному «омоложению» подверглись датировки курганов в популярных и научно-популярных работах Д.А. Авдусина (см. об этом Булкин В.А.,Назаренко В.А. О нижней дате Гнездовского могильника. — КСИА, 1971, вып. 125, с. 14).

27. Фехнер М.В. О происхождении и датировке железных гривен. — Труды ГИМ, 1966, вып. 40; Авдусин Д.А. К вопросу о происхождении Смоленска и его первоначальной топографии. — В кн.: Смоленск: К 1100-летию упоминания города в летописях. Смоленск, 1967, с. 74 и сл.

28. Ляпушкин И.И. Археологические памятники славян лесной зоны Восточной Европы. — В кн.: Культура древней Руси. М., 1966; Он же. Славяне Восточной Европы накануне образования древнерусского государства. — МИА, 1968, № 152, с. 114, 115; Булкин В.А., Назаренко В.А. О нижней дате Гнездовского могильника; Шмидт Е.А. К вопросу о древних поселениях в Гнездове. — МИСО, Смоленск. 1974, вып. VIII.

29. Дубов И.В. О датировке шейных железных гривен с привесками «молоточков Тора». — Исторические связи Скандинавии и России. Л., 1970, с. 262 и сл.; Булкин В.А., Назаренко В.А. О нижней дате..., с. 15.

30. Arbman H. Birka: Die Greber. Stockholm, 1943, Bd. 1, S. XVII; Дубов И.В. О датировке..., с. 264.

31. Arwldsson G. Volksgare 6. Uppsala, 1942, taf. 36 (пользуюсь указанием на это издание И.В. Дубова: Дубов И.В. О датировке...).

32. Ответ И.В. Дубову Д.А. Авдусина удивляет: «Возражение Дубова (1970) не может быть принято, ибо он учитывает датировку подобных гривен в Скандинавии, а не в СССР и не принимает во внимание, что М.В. Фехнер (1967) уже сравнивала датировки этих находок на обеих территориях» (Avdussin D.A. Gniozdowo — der Nachbar von Smolensk. — Zeitschrift für Archäologie, 1977, N 2, S. 282). Во-первых, указанная работа И.В. Дубова посвящена именно пересмотру сравнительной датировки гривен М.В. Фехнер, а во-вторых, если автор не воскрешает некогда им оставленную идею о русском производстве гривен с молоточками Тора, то выходит, что скандинавские гривны, попав на Русь, приобретают иную датировку!

33. Пушкина Т.А. Гнездовское поселение...

34. Булкин В.А., Лебедев Г.С. Гнездово и Бирка, с. 15. О североевропейских торговых центрах типа «вик» см.: Jankuhn H. Typen und Funktionen vor- und früwikingerseitlicher Handelsplätze im Ostseegebiet. Wien, 1971.

35. Булкин В.А., Лебедев Г.С. Гнездово и Бирка.

36. Awdussin D.A. Gniozdowo — der Nachbar von Smolensk. — In: Zeitschrift für Archäologie, 1977, H. 2.

37. Устюжский летописный свод, с. 20, 21.

38. Audussin D.A. Gniozdowo — der Nachbar von Smolensk, S. 288, 289. Других примеров аналогичного соседства где-либо двух крупных городов в IX—X вв. здесь не приводится. Я получил любезную консультацию специалистов по западноевропейскому средневековью Л.А. Котельниковой и Ю.Л. Бессмертного: подобного сосуществования рядом двух городов в гораздо интенсивнее населенной Западной Европе в IX—X вв. они не знают и считают это невозможным.

39. Тихомиров М.Н. Древнерусские города. М., 1956, с. 28. У этого исследователя проскальзывает еще один «аргумент» в пользу изначального места Смоленска: по житию Бориса и Глеба, ладья Глеба, остановившаяся на Смядыни, была якобы видна из города — «подробность заимствована, видимо, из рассказов очевидцев», — писал М.Н. Тихомиров (Тихомиров М.Н. Древнерусские города, с. 30). Но он был не прав: в Житии фигурирует распространенный на Руси идиом, встречающийся и позднее и означающий близость того, о чем идет речь: «и поиде от Смоленьска, яко зрѣемо, и ста на Смядынѣ» (ПВЛ. М.; Л., 1950, т. I, с. 92; ср.: татары «сташа перед Златыми вороты яко зрѣимо» — ПСРЛ. Л., 1928, т. I, вып. 2, стб. 517). Этот идиом совершенно верно и не буквально переведен Д.С. Лихачевым («отошел от Смоленска недалеко, и стал на Смядыне» — ПВЛ, т.I, с. 292). Аналогичный идиом есть и в современном русском языке, отнюдь не понимаемый буквально: «рукой подать». Что касается очевидцев, то в 1072 г., когда создавалось Житие, об убийстве знали по рассказам уже отцов и дедов. Житие, к тому же, далеко не полноценный источник для наших целей: он был испорчен вставками, подгонявшими его под шаблон, пришедший из Западной Европы (легенда об убийстве Вячеслава чешского X в. (Ильин Н.Н. Летописная статья 6523 г. и ее источник. М., 1957, с. 52), также вставками «благочестивого» характера (обоих святых убивали чуть ли не во время молитвы) и т. д.

40. Авдусин Д.А. Гнездово и Днепровский путь, с. 168.

41. ПСРЛ. М., 1965, т. XV, стб. 113 (и другие летописи).

42. Moravcsik Gy. Byzantinoturcica. Berlin, 1958, t. I, S. 273, 274.

43. Шахматов А.А. Разыскания о древнейших летописных сводах. СПб., 1908, с. 89, и прим. 2.

44. Ширинский С.С. Ременные бляшки со знаками Рюриковичей из Бирки и Гнездова. — В кн.: Славяне и Русь. М., 1966, с. 223.

45. В работах В.Л. Янина и М.Х. Алешковского этот сложный вопрос лишь ставился (Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода. — История СССР, 1972, № 2, с. 61; Алешковский М.Х. Социальные основы формирования территории Новгорода IX—XV вв. — СА, 1974, 3, с. 110; Он же. Повесть временных лет. М., 1971, с. 128). Осторожнее высказывался В.А. Булкин: «До настоящего дня поселение в Гнездове относится к более раннему периоду, чем жизнь в Смоленске. Это не дает, однако, основания для утверждения, что Гнездово — место происхождения Смоленска, но делает такое предположение вполне вероятным» (Bulkin V.A. On the Classification and Internation of Archaeological Material from the Gnezdovo Cemetery. — NAR, vol. 6, N 1, 1973, S. 121). Сейчас наши выводы о тождестве Гнездова и Смоленска этим исследователем полностью поддерживаются (Алексеев Л.В. О древнем Смоленске...; Булкин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Археологические памятники древней Руси IX—XI вв., Л., 1978, с. 51). К тому же убеждению пришли независимо от нас сейчас П.А. Раппопорт и Н.Н. Воронин (Раппопорт П.А., Смирнова А.Т. Архитектурные достопримечательности Смоленска. М., 1976; Воронин Н.Н., Раппопорт П.А. Древний Смоленск. — СА, 1979, № 1).

46. Тихомиров М.Н. Древнерусские города, с. 17.

47. Hensel W. Najdawnijsze stolice Polski. Warszawa, 1960, с. 15 и сл. Автор указывает еще подобное наименование под Луцком — «Гнежджево» (Любопытно, что подобно Гнездову, Гнездо также имел, видимо, святилище, с которым связан, можно полагать, топоним Святое озеро).

48. Нужно сказать, что наименование Гнездово и близкие в Восточной Европе часты и обычны там, где есть следы древних жителей (курганы и т. д.): Горюнова Е.И. Этническая история Волго-Окского междуречья. — МИА, 1961, № 94, с. 192, прим. 10 (Гнездилово); Ляпушкин И.И. Славяне накануне образования древнерусского государства. — МИА, 1968, № 152, с. 82 (Гнездилово); Покровский Ф.В. Археологическая карта Виленской губернии. — Труды ВОМПК, Вильно, 1893, с. 5 (Курганы у д. Гнездилово). Лявданский А.Н. Некоторые..., с. 281; Соболевский А.И. Русско-скифские этюды. — Известия ОРЯС, Л., 1924, с. 259 (Гнезна); Писарев С.Л. О городках Смоленской губернии. — Смоленский вестник, 1882, № 52 (городище у д. Гнездилово).

49. Arne T.J. Die Waragerfrage und die sowietrussische Forschung. — In: Acta Archeologica, København, 1952, vol. XXIII, S. 143.

50. Во Владимире древняя часть города именовалась Ветчаный город, что принято связывать с термином «обветшавший» (Словарь русского языка XI—XVII вв. М., 1975, т. II, с. 127, 128), правда, есть диалектное слово вѣтчанин — житель вѣтки, вѣтка — владельческий участок, вдающийся в чужое владение (см.: Диттель. Сборник рязанских областных слов. — Живая старина, СПб., 1898, вып. 2, с. 209).

51. Белогорцев И.Д. Новые исследования древнесмоленского зодчества. — МИСО. Смоленск, 1952, вып. 1, с. 88—92; Правдин В. Интересная находка. — Рабочий путь, Смоленск, 1927, № 140 (деревянные сооружения); Отклики на заметки. — Рабочий путь, Смоленск, № 166 (по определению И.М. Хозерова, это настил дороги, изображенной на плане Гондиуса 1634 г.); Мурзакевич Н.Н. Об открытии древней гробницы в окрестностях г. Смоленска. — Труды и летописи ОИДР. М., 1837, т. VIII, с. 307—309 (саркофаг из Смядынского монастыря); ИАК, СПб., 1907, прибавления к вып. 21, с. 41 (перепечатка из «Нового времени» о находке крестьян д. Чернушки, очевидно, остатков Спасского храма Спасского монастыря с двумя саркофагами белого камня и костяками); Цiкавая знаходка. — Савецкая Беларусь. Минск, 1927, № 257 (гробы из колод); «каменные трубы» найдены в 1889 г. на Кирочной ул. (Пушкинской). Ширина 1 ар. 6 вершков, высота 1 ар. 26 вершков. Исследованы на 88 сажень (дневниковая запись В. Грачева. — Архив ГИМ, ф. 350 (В.И. Грачева), д. 2, л. 45). О находках отдельных вещей см., например: Смоленский вестник, 1889, № 204/205. В 1887 г. на р. Чуриловка была найдена часть энколпиона (Писарев С. Пожертвования в Смоленский музей. — Смоленский вестник, 1887, № 153).

52. Орловский И.И. Священник Н.А. Мурзакевич, обвиняемый в измене в 1812 г. — Русская старина, СПб., 1903, вып. V, с. 338.

53. Орловский И.И. Смоленская стена. Смоленск, 1902, с. 3, 4; Воронин Н.Н., Раппопорт П.А. Смоленский детинец и его памятники. — СА, 1967, № 3, с. 287 и сл.; Они же. Древний Смоленск. — СА, 1979, № 1.

54. По Н.Н. Воронину и П.А. Раппопорту, это — терем (возражения см. в гл. «Архитектура»).

55. Покрышкин П.П. Смоленская крепостная стена. — ИАК, СПб., 1904, вып. 12.

56. Щапов Я.Н. Освящение смоленской церкви Богородицы в 1150 году. — В кн.: Новое в археологии, с. 282, приложение.

57. Писарев С.П. Княжеская местность и храм князей в Смоленске. Смоленск, 1894, с. 201. Розанов С.П. Житие Преподобного Авраамия смоленского и службы ему. СПб., 1912 (епископ Игнатий возвел монастырь вне города). «Блонье» на Руси всегда было вне города: «Володимир (...) ста, исполчивъся передъ городомъ на Болоньи» ПСРЛ, 1962, т. II, стб. 315; 1144 г. «Изяслав же (...) выправися весь из города и ста на болоньи» (ПСРЛ, II, стб. 380, 1149 г.); «поиде полки к Киеву и пришедши, сташа на болоньи в лозах противу Дорогожичу» (ПСРЛ, т. II, стб. 515, 1161 г.), «Видев же Мстислав Ростиславичь пришедшю рать, израдив полки своѣ, выеха на болоньи» (ПСРЛ, т. II, стб. 575, 1174 г.).

58. Мурзакевич И.И. Достопримечательности Смоленска. — ЖМНП, 1835, № 12, с. 11, прим. 24; Воронин Н.Н. Два смоленских фрагмента... ср.: Воронин, Н.Н., Раппопорт П.А. Древний Смоленск. — СА, 1979, № 1, с. 82, 83.

59. Безымянные в 1609 г. башни получили со временем свои наименования, что и отразилось в более поздних описях: «меж Лучанской и Городецкой» стала именоваться Поздняковской и еще позднее — Роговской; «Первая от Авраамиевых ворот» (1609 г.) — Долгочевской; «Другая от Авраамиевых ворот» (1609 г.) — Зимбулка и т. д. (Покрышкин П.П. Смоленская крепостная стена, с. 16—18). Городецкая башня выходила, как предполагалось, на древнее городище (Орловский И.И. Смоленская крепостная стена). Любопытно наименование Лучинская. К востоку от Смоленска, юго-восточнее Дорогобужа, на Угре, по письменным источникам, известен Лучин-Городок — ныне д. Городок, возле которого есть курганы и селище с домонгольской керамикой (Алексеев Л.В. Исследования в древней Смоленщине. — АО 1972 г. М., 1973, с. 49). Не к нему ли выводила догодуновская дорога (ликвидированная его кремлем) и сохранившаяся в названии башни? В этом случае и Городецкая башня могла бы быть в своем наименовании связана не с городищем, а именно с Лучиным-Городком (следов городища сейчас, по-видимому, нет. Оно предполагается).

60. Извлечение из Актов исторических. СПб., 1842, т. II, с. 146.

Исторические примеры показывают, что в тех случаях, когда глухие башни возводились на уже заселенной территории, они получали сразу же наименование, даже тогда, когда рядом не было объекта, по которому их можно было бы назвать. Так, в Московском Кремле есть Безымянная Первая и Безымянная Вторая башни. Несмотря на «безымянность», позднее они не были переименованы, так как это были их названия. В Смоленской крепости все неназванные сначала башни позднее были, мы видели, названы. В этом отличие названий башен Кремля, стоящего в центре города, от башен крепости, охватывавшей весь город, включая и необжитые места (как было в Смоленске). Наши соображения о позднем происхождении второго смоленского вала теперь подтвердилось раскопками (Сапожников Н.В. Раскопки городского вала в Смоленске. — АО 1978 г. М., 1979, с. 87, 88).

61. Арциховский А.В. Городские концы в древней Руси. — ИЗ, 1945, вып. 16, с. 3. В литературе уже отмечалось, что кончанское деление характерно для северных областей Руси, на юге же киевский Копырев конец является исключением. Соответствует ли понимание этого наименования «конец» северо-русскому концу, не просто ли это «окраинный конец городской территории», как предположили В.Л. Янин и М.Х. Алешковский (правда, не подтвердив доказательствами)?; Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода..., с. 56). «Копырев» у тюркоязычных народов означает заносчивый, зазнавшийся (т. е. богатый). См.: Баскаков Н.А. Русские фамилии тюркского происхождения. — СЭ, 1969, № 4, с. 18. Таким же географическим концом Киева было «Жидове» («Погоре Гора») (...) и в городе «Жидове»: ПСРЛ, М., 1962, с. 228). Видимо, «концы» Киева с его происхождением не связаны, кончанское членение города — северная черта. Есть мысль о связи древнерусских концов с малыми племенами восточных славян (см.: Lowmianski H. Poczatki Polski. Warszawa, 1967, t. III, s. 386).

62. См.: Писарев С.П. Княжеская местность. СПб., 1846, т. I, с. 91; Авдусин Д.А. Новый памятник смоленской архитектуры (церковь в Перекопном переулке). — СА, 1957, 2; Воронин Н.Н. Памятник смоленского искусства XII в. — КСИА, 1965, вып. 104, Воронин Н.Н., Раппопорт П.А. Раскопки в Смоленске в 1966 г. — СА, 1969, № 2; Воронин Н.Н., Раппопорт П.А. Раскопки в Смоленске в 1967 г. — СА, 1971, № 2.

63. Писарев С.П. Княжеская местность...

64. Авдусин Д.А. Возникновение Смоленска. Смоленск, 1957, с. 39.

65. Колчин В.А. Топография Неревского раскопа. — МИА, 1956, № 55, с. 47; Алексеев Л.В. К истории и топографии древнейшего Витебска. — СА, 1964, № 1; Он же. Полоцкая земля, с. 139; Алексеев Л.В. Раскопки древнего Браслава. — КСИА, 1960, вып. 81, с. 95; Города, расположенные вблизи торговых путей по рекам, вытягивались вдоль реки, и улица Великая чаще шла параллельно берегу.

66. АЗР, СПб., 1846, т. 1, № 144.

67. Лабутина И.К. К топографии городских концов Пскова в XV в. — В кн.: Новое в археологии, с. 265, 267 и рис. 1.

68. Свиньин П. Взгляды на достопримечательности здания в городе Смоленске и урочищах, находящихся в Смоленской губернии. — Отечественные записки, 1826, сентябрь, с. 310—311.

69. Раппопорт П.А., Шолохова Е.В. Раскопки церкви у устья Чуриловки в Смоленске. — КСИА, 1975, вып. 144.

70. ДКУ. М., 1976; Щапов Я.Н. Смоленский устав князя Ростислава Мстиславича. — АЕ-1962. М., 1963; Поппэ А.В. Учредительная грамота смоленской епископии. — АЕ-1965. М., 1966; Алексеев Л.В. Устав Ростислава Смоленского 1136 г. и процесс феодализации в Смоленской земле. — In: Słowianie w dziejach Europy. Poznan, 1974.

71. Щапов Я.Н. Освящение..., с. 282.

72. ДКУ, с. 144.

73. НПЛ. М., 1950, с. 213.

74. Щапов Я.Н. Освящение...

75. Дата 6659 и 14 индикт указывает на ультрамартовское исчисление, следовательно, дата не 1151, а 1150 год.

76. Воронин Н.Н., Раппопорт П.А. Раскопки в Смоленске в 1966 г. — СА, 1969, № 2, с. 200—211.

77. Раппопорт П.А. Русская архитектура на рубеже XII и XIII вв. — В кн.: Древнерусское искусство. М., 1977.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница