§ 2. Раковорский поход, 1268 г.

В результате походов Довмонта 1265—1266 гг. была снята острота литовской угрозы для областей Северной Руси. Встал вопрос о переориентации внешней экспансии новгородцев. Особенно рельефно это зафиксировала новгородская летопись в статье 6776 года, повествующей о военном предприятии новгородцев осенью 1267 г.:

«Сдумаша новгородци с княземь своимь Юрьемь, хотеша ити на Литву, а инии на Полтескъ, а инии за Нарову. И яко быша на Дубровне, бысть распря, въспятишася и поидоша за Нарову къ Раковору, и много в земли ихъ потратиша, а города не взяша; застрелиша же с города мужа добра Федора Сбыславича и инехъ 6 человекъ; и приехаша здорови»¹.

Войско двигалось из Новгорода по традиционной дороге на Псков и остановилось на известном пограничном пункте между новгородской и псковской землями — на Дубровне (село на р. Удохе), где весной 1228 г. князь Ярослав узнал, что псковичи отказываются его принимать². Здесь в новгородском войске произошел раскол, который можно характеризовать как спор о внешнеполитических ориентирах новгородского государства.

В отличие от похода 1266 г., армию возглавлял уже князь. Нападение на Литву могло спровоцировать ответное вторжение в суздальские земли. Литовских налетов Северо-Восток не ощущал с 1258 г., а с осени 1261 г. между Литвой и Владимирским великим княжеством формально существовал мир. Атаки Довмонта могли считаться частным предприятием, обоснованным личной местью. Новгородский поход в 1266 г. также не имел государственного статуса — его возглавляло частное лицо. Однако когда во главе войска идет князь — наместник великого князя, — речь идет уже о войне. Суздальские правители, очевидно, понимали, что, оставаясь в стороне от развития новгородской экспансии, они рискуют лишиться поддержки общины. Вероятно, опасения получить проблемы с Литвой признавались во Владимире менее значимыми, чем утрата авторитета в Новгороде.

Реконструкция плана Ревеля на 1310 г.

Предприятие 1267 г. носило государственный характер — во главе стоял князь Юрий Андреевич, сын великого князя Андрея Ярославича (ум. 1264), наместник великого князя Владимирского. Первоначальной целью похода, вероятно, была Литва. Однако князь или его сторонники сумели переубедить участников кампании. На Дубровне состоялся спор. На основе сведений летописи затруднительно реконструировать аргументы сторон, но все же мы попробуем высказать свои соображения.

Надо полагать, направляясь к Пскову, новгородцы рассчитывали на подключение к кампании Довмонта, но тот уже достиг главного результата — отомстил и убил Герденя. Теперь нападению должна была подвергнуться некая иная область Литвы — Нальша и Делтува, вероятно, были уже изрядно пограблены в прошлые годы. Соответственно, главные аргументы сторонников отказа от похода на Литву:

— можно спровоцировать большую войну с Литовским королевством;
— ближайшие области уже ограблены, и надо менять объект нападения, то есть идти глубже в Литву, что опасно;
— вероятно, у литовца Довмонта не было великого желания грабить родину просто ради наживы, ведь месть уже исполнена.

Альтернативой литовскому походу был предложен Полоцк. Некоторые исследователи готовы признать, что в 1267 г. между Новгородом и Полоцком разгорелся некий конфликт, который и вызвал желание разрешить его военным путем³. Думается все же что конкретного Новгородско-Псковского конфликта не было. Полоцк в эти годы фактически превратился в литовскую провинцию, которой управлял ставленник Войшелка князь Изяслав. Даже в конфессиональном плане этот регион уже не являлся монопольно православным. Западные исследователи считают, что «Русское епископство», упоминаемое в составе диоцеза Рижского архиепископа в 1255 г., — это Полоцк⁴. К концу XIII в. главенствующее влияние в этой области действительно приобрела Римская церковь — здесь был и католический епископ⁵.

В составе «Мерила праведного», сборника нравоучительных наставлений отцов церкви, сохранившегося в рукописях середины XIV в., имеется «Наставление тверского епископа Семена»⁶. Это сочинение представляет собой краткий диалог между полоцким князем Константином и его епископом о справедливом суде. Симеон как епископ Тверской впервые упоминается в летописи как участник погребения князя Ярослава Ярославича в Твери — начало 1272 г.⁷ Это первый тверской епископ, известный источникам. Впоследствии он упоминается в летописи как инициатор строительства первого в Твери каменного Спасо-Преображенского собора (1285—1290 гг.) — первого каменного храма, заложенного на Северо-Востоке Руси после монгольского нашествия⁸. Также сообщается о его смерти 2 февраля 1289 г.⁹ Исследователи давно обратили внимание, что «Наставления» Симеона адресованы именно полоцкому князю, и епископ говорит там от первого лица. В качестве полоцкого епископа Симеон упоминается среди участников церковного Собора в 1273 г.¹⁰ Под именем «Симеонъ ис Полотцька» фигурирует он в перечне тверских епископов перед текстом Никоновской летописи и перед текстом Сокращенного летописного свода 1493 г.¹¹.

Раквере. Современный план окрестностей орденского замка: I — места раскопок. 1 — Орденский замок; 2 — главное здание усадьбы; 3 — хозяйственные постройки; 4 — приусадебный парк; 5 — театр; 6— лютеранская кирха

Таким образом, судя по всему, полоцкий епископ Симеон в какой-то момент в период с 1264 по 1273 г. сменил свою кафедру на Тверь¹². Надо полагать, в период полоцкого княжения в 1263—1264 гг. князя Константина — того самого Константина, участника похода на Юрьев 1262 г. и зятя Александра Невского, — епископ Симеон был еще в Полоцке. Но в 1272 г. мы застаем его в Твери, а в 1273 г. во Владимире на церковном соборе. Причем в 1273 г. Симеон продолжает представлять Полоцк, да и статус его в Твери подчеркивался тем, что происходил он из древнейшей русской епархии в Полоцке. Само утверждение епископии в Твери должно быть связано с тем, что полоцкий епископ Симеон избрал ее своим местом жительства. С его переходом в Тверь связано образование местной епархии¹³. Ситуации с переносом столицы епархии и даже, возможно, митрополии в эти годы фиксируются часто. Некоторые епархии вообще исчезли (Переяславская, например). Другие иерархи превратились в путешественников (например, киевский митрополит). Переезд Симеона в Тверь неизбежно следует связать с неким конфликтом, причем не только политическим, но и конфессиональным. Вероятно, он покинул город вместе с князем Константином (1264 г.) или вскоре после перехода власти в Литве к язычникам (1269/1270 гг.).

Вполне можно допустить, что конфликтная ситуация с Полоцком существовала у великого князя Ярослава Ярославича, одновременно являвшимся удельным князем тверским. Именно с его подачи Полоцк мог быть предложен как объект для нападения. И это был неплохой вариант: если уж атаковать некие, более богатые, чем Нальша и Делтува, литовские земли, — то Полоцк будет отличным кандидатом. Однако в этом случае новгородцы становятся заложниками великокняжеской политики. Они же выступают и агрессорами, инициаторами начала большой войны с Литвой, с которой у Новгорода мир.

Поход за Нарву к Раковору был для всех полемизирующих на Дубровне сторон компромиссом. С одной стороны, ставилась точка в агрессии против Литвы: месть исполнилась и хватит. С другой стороны, великому князю не удалось втянуть новгородцев в авантюру против Полоцка. А в довершение, объект для вторжения был избран беспроигрышный — Прибалтика, раздираемая внутренними противоречиями и ослабленная войной на несколько фронтов. Война против Ливонии, казалось бы, прерванная в 1263 г., возобновилась.

* * *

Конкретным объектом для нападения стала не собственно Ливония, и даже не Эстония, а Северная — датская — Эстония. Это и область рижского архиепископа, и владения далекого и слабого датского короля, за которого так не любили вступаться Орден и другие крестоносцы.

Датским королем с 1259 г. был Эрик V Клиппинг (Erik V Klipping; 1249—1286). Будучи несовершеннолетним, он начал правление при регентстве своей матери (вплоть до 1264 г.). Неудачная война в Шлезвиг-Гольштейне привела к тому, что в 1261 г. он с материю попал в плен и был освобожден только к 1264 г. Непрекращающаяся внутренняя борьба знаменовала весь период его правления. Во внешней политике все его внимание в те годы привлекал Шлезвиг, контроль над которым он смог установить только в 1272 г.

Интерес к своим заморским владениям в эти годы в Дании заметно вырос. Начиная с 1266 г., изменился официальный титул датских королей: к нему было добавлено упоминание Эстонии — «господин Эстонии» («domina Estoniae»)¹⁴. Вплоть до утраты своих владений в Эстонии в 1346 г. датские короли именовались также «герцогами эстонскими». 1260-е гг. были отмечены развитием торговой активности в Балтийском регионе. Особую роль важного перевалочного пункта начал тогда приобретать Ревель, чему старались способствовать и датские власти. В 1265—1266 гг. было издано несколько жалованных грамот Ревелю, который приобрел четкие границы земельных владении, право чеканки монеты и торговые привилегии¹⁵. Однако в военной сфере активно поддерживать свои колонии Дания не могла. Она углубилась в европейские проблемы настолько, что вступила в конфликт с папской властью. Осенью 1267 г. датский король был отлучен папским легатом от Церкви. Противостояние с Римом еще более осложнило внешнеполитическое положение датчан¹⁶.

Североэстонским феодалам приходилось полагаться прежде всего на себя. Отчего, вероятно, определяющей стала их линия на поддержание паритетных, добрососедских отношений с Ливонским орденом. По договору в Стенби (1238 г.) Дания получала на севере Эстонии земли Ревеле, Гервен, Вирония и Гария, но при этом Гервен возвращался Ордену¹⁷. Братья получали светскую юрисдикцию в этой области, но не имели права строить там укреплений¹⁸. Однако в 1265 г. при магистре Конраде фон Мандерне в Гервене строится орденский замок Вейсенштейн (Weißenstein; Пайде (Paide))¹⁹. И никакого возмущения по случаю нарушения Стенбийского договора датчане не обнаруживают. Вероятно, в Северной Эстонии хорошо понимали слабость своего положения и предпочли закрыть глаза на активность братьев-рыцарей²⁰. В итоге эта политика дала свои плоды, когда магистр решил послать на помощь датчанам против русских войска под Раковор.

* * *

В 1262 г. новгородцы разорили южную Эстонию (Уганди, Дерпт), а в Виронию не ходили с 1253 г. Северная Эстония успела разбогатеть, а торговое значение Ревеля заметно укрепилось. Все это накладывалось на отсутствие у североэстонских колонистов существенных воинских контингентов. Без поддержки из Ливонии и соседних земель они были беззащитны. Внезапная атака не могла встретить там сопротивления. Другого направления для нападения — столь выгодного и легкого — выбрать было невозможно. Оно устраивало новгородцев, и против него не выступал великий князь.

Повернув от Дубровны к Нарве, новгородцы сместили акценты и во внешней политике Руси: конфликту с Литвой был предпочтен конфликт с Ливонией. Однако даже использовав эффект внезапности, поход в Виронию оказался не таким удачным, как ожидалось. Разорив часть земель, интервенты решились на осаду областной столицы, но взять ее не смоги и даже безответно потеряли людей.

Орденский замок в Раквере: I — первая фаза строительства каменного замка; II — окружающие замок стены; III — конвентский дом с пристройками. 1 — остатки деревянной постройки XI в.; 2 — деревянная стена XIII в. под южной стеной конвентского дома; 3 — разрезы раскопок во дворе перед конвентским домом; 4 — внутренний двор конвенсткого дома; 5 — южный двор конвентского дома; 6 — северный двор конвентского дома; 7, 8 — ворота; 9—12 — башни; 13 — хозяйственные постройки

Важнейшим укреплением Виронии в те годы являлась датская крепость Везенберг (Wesenberg), построенная на месте древнего эстонского городища Тарванпэ (Tarvanpea; Tarvanpää), первые деревянные укрепления которого фиксируются археологами со второй половины I тыс. н. э.²¹. Русские называли это поселение Раковор (Ракобор) — современный эстонский город Раквере (Rakvere). Впервые Тарванпэ упоминается как центр местной родовой знати в 1226 г. в Хронике Ливонии Генриха Латвийского. Тогда его посетил и встретился с местными нобилями папский легат Вильгельм Моденский²². Вскоре, вероятно, здесь был построен замок. Впервые Везенберг (Wesenbergh) упоминается в источниках в 1252 г. и сразу же как второе по значению (после Ревеля) городское поселение в Северной Эстонии²³. Городское право (Любекское, как и Ревель) Везенберг получил в 1302 г.²⁴ До наших дней крепость дошла в полуразрушенном после Ливонской (1558—1583 гг.) и шведско-польской (1602—1605 гг.) войн состоянии²⁵. Она занимает вершину холма (оза), главенствующего над окрестностями. Первоначально Везенберг представлял собой каменное укрепление нерегулярной планировки, занимающее северо-западный угол сохранившейся крепости и повторявшее стенами рельеф холма (западная стена — 61,7 м, южная — 60,75 м). Затем замок перестроили в конвентский дом. В конце XV — начале XVI в. к старым сооружениям пристроили южное крыло и туда же перенесли южную стену, образовав просторный двор²⁶. Крепость являлась не только центром для местных общин, но и замыкала на себя все местные торговые пути.

Даже сейчас шоссе Нарва-Таллин проходит чуть севернее Раквере. В средние века дорога, очевидно, шла прямо через город. На это указывает сам характер местности — равнинной и существенно заболоченной, пересеченной множеством рек с неудобными переправами. Фактически вся южная часть современной Восточной Виронии (Ida-Virumaa) — сплошные болота. Островки плодородных земель здесь окружены лесистыми и труднопроходимыми низинами. Все дороги — полоски суши между трясинами и морем. Наиболее верный путь от Нарвы вглубь Эстонии — вдоль берега Финского залива: там и суше, и ориентир надежный имеется — береговая линия. Однако на границе с современной областью Западная Вирония (Lääne-Virumaa) характер местности меняется. Далее следовать вдоль берега менее удобно. Эта часть Виронии более богата плодородной почвой, особенно в южной части. Здесь больше населения, которое размещается преимущественно в стороне от морского берега. Дорога от Нарвы к Таллину отклоняется здесь чуть южнее, срезая неровности береговой линии и проходя через географический центр области Раквере. Поворот этот к югу происходит в районе современного поселения Виру-Нигула (Viru-Nigula; нем. Maholm). В феврале 1268 г. именно здесь ливонское войско преградит путь русской армии: неизбежное и самое выгодное место для перехвата интервентов с востока — обрывистый берег речки Пада (Pada).

Именно на разорение Западной Виронии рассчитывали новгородцы осенью 1267 г. Маленькая крепостица с ничтожным датским гарнизоном представлялась им легкой добычей. Однако осада ничего не дала. В ходе нее погибло 7 человек, включая знатного боярина Федора Сбыславича — возможно, брата Елферия (Юрия) Сбыславича и сына посадника Сбыслава Якуновича. Ближайший родственник убитого входил в узкий круг правящей верхушки города-государства, причем принадлежал к условно отмечаемой исследователями «партии войны» — группе сторонников развития новгородской экспансии²⁷. Осенью 1267 г. жажда мести охватила горожан. Они решили отступить, но вскоре вернуться к Раковору с большими силами. Причем великий князь Ярослав Ярославич поддержал их и прислал полки в помощь. Северная Эстония представлялась легкой наживой.

* * *

Большая повесть о втором Раковорском походе и битве 18 февраля 1268 г. сохранилась в целом ряде русских летописей, имеющих в основе новгородский источник (НПЛ, Н4Л, С1Л, ЛА, НЛ, Воскр.). Условно ее можно назвать новгородской повестью о Раковорской битве²⁸. Короткий рассказ о Раковорском походе содержат владимиро-суздальские летописцы²⁹. Подробное изложение этих событий сохранили псковские летописи, воспроизводящие текст «Повести о Довмонте», активном участнике похода³⁰. Также события Раковорского похода освещены автором ЛРХ³¹.

Это чуть ли не наиболее полно и всесторонне освещенный военный поход в Прибалтике в XIII в. — ему посвящено подробное изложение с трех сторон: новгородской, псковской и ливонской (орденской). Однако исследователи, удивленные обилием материала, нередко ставят под сомнение синхронность описанных событий. Настолько необычными и порой диаметрально иными оказываются впечатления современников, что невольно возникает желание «развести» эти события и считать, что они не имеют друг к другу отношения, что речь идет о разных походах, битвах, кампаниях. Так, современный английский исследователь С. Роуэл, а вслед за ним американский историк В. Урбан пишут о двух раковорских битвах: одна — 23 января 1268 г. около Махольма (Виру-Нигула), а вторая — 18 февраля 1268 г. на реке Кеголе³².

Даже победителей в Раковорской битве стороны называют разных: каждый считал, что вышел победителем. Автор ЛРХ называл победителями ливонцев — братьев Тевтонского ордена:

«Печальным был для них [русских] битвы исход:
Бегом и вскачь неслись они прочь.
Русских там много побили»³³.

Суздальские источники доказывали свой приоритет в определении результатов баталии:

«...и поможе Богъ Дмитрию, овехъ изби, а другыя изыма...»³⁴.

Новгородская повесть специально подчеркнула, что русские полки по средневековой традиции 3 дня стояли на поле битвы, ожидая противника, который бежал:

«Они же оканьнии крестопреступници, не дождавъше света, побегоша. Новгородци же стояша на костехъ 3 дни, и приехаша в Новъгородъ...»³⁵.

Только через 3 дня русские отступили. Однако иноземцы ставят акцент на слове отступили. Действительно, поход закончился, едва начавшись. После такого кровопролития разорять землю, вероятно, не пошли. Только Довмонт Псковский, как сообщает ПоД, продолжил поход, дошел до Поморья (Вик), с богатой добычей вернулся домой, и крестоносцы ничего не могли ему противопоставить.

Очевидно, что многие моменты сражения даже близко не напоминают друг друга в описаниях сторон. Но это, скорее, должно демонстрировать колорит и особенности восприятия участников, а не заставлять раскладывать информационный букет на соцветия. Сведения источников полны противоречий, но эта ситуация должна быть знакома каждому, кто с удивлением узнавал, что сосед смотрит на тот же предмет иначе — порою диаметрально иначе, чем вы сами. Постараемся разобраться в том, что нам предлагают описания современников. И прежде всего определимся с хронологией.

* * *

Статья 6776 г. в НПЛ сообщает только о Раковорском походе (январь — февраль 1268 г.). В связи с тем, что Раковорская битва состоялась 18 февраля «в суботу сыропустную», Пасха в том году должна была быть 8 апреля, а это соответствует 1268 году. Упоминаемый в следующей статье 6777 года ответный поход немцев под Псков состоялся в том же 1268 г. в июне. На это указывает послание ливонского магистра Отто фон Лютерберга (Otto von Lutterberg; ум. 1270) гражданам Любека, в котором говорится об удачно завершившихся мирных переговорах с русскими. Письмо было написано в Риге, через которую возвращались послы из Новгорода, и датировано вторым днем после Антипасхи (secunda feria post Quasimodogeniti)³⁶. Очевидно, что мир, упомянутый в послании, относится к периоду после Раковорского похода — после марта 1268 г. А так как Отто фон Лютерберг погиб в битве у Карузена 16 февраля 1270 г., то это письмо следует датировать 1269 годом, когда католическая Пасха приходилась на 24 марта, а первое воскресенье после Пасхи (Антипасха, или Quasimodogeniti) — на 31 марта: второй день после Антипасхи — 1 апреля 1269 г.³⁷ Выходит, что статья 6777 года в НПЛ опять ультрамартовская.

Исходя из этих расчетов, следует датировать и два других документа, связанных с осадой Пскова орденскими войсками. Это послание ливонского магистра к горожанам Любека и послание городского совета Риги тем же горожанам³⁸. Оба документа указывают на недавно завершившуюся осаду Пскова, а также просят временно воздержаться от торговли с Новгородом, пока русские не подтвердят условий мира, заключенного магистром под стенами Пскова. Первый издатель этих грамот Ф.Г. фон Бунге первоначально датировал их ноябрем 1268 г., но впоследствии изменил свое мнение под влиянием датировки НПЛ, которую считал мартовской. Так, грамоты стали датировать июлем 1269 г., хотя в самих документах даты не указаны³⁹. В связи с тем, что статья 6777 года в НПЛ ультрамартовская, датировку этих грамот следует вернуть к первоначальной — лето или начало осени 1268 г. В них содержался призыв воздержаться от торговли с Новгородом, пока не будет подписано торговое соглашение:

«Поэтому, обращаясь к вашему сообществу, настоятельнейше просим, чтобы вы не ездили в их землю с товарами до того, как пошлете к нам для утверждения мира ваших послов. Это делается для того, чтобы ваши права, часто нарушаемые, ныне были бы подтверждены нами и закреплены мирным договором. Никому из купцов не позволено идти из Риги в Новгород, но лишь до тех пор, пока не установится мир»⁴⁰.

И такое соглашение было действительно подписано. Сохранилось два его варианта — на нижненемецком и латинском языках⁴¹. В немецком тексте имеются имена послов, подписавших договор: Генрих Вулленпуд из Любека, Людольф Добрисике и Якоб Куринге с Готланда (Henrike W[u]llenpunde van Lubeke, mit Ludolve Dobriciken unde Jacobe Curinge)⁴². Этих же послов, как вернувшихся после подписания мира с русскими, упоминает и магистр Отто в послании от 01 апреля 1269 г.: Henricus Wullenpunt et Ludolfus et Iacobus⁴³. Таким образом, вполне уверенно можно сказать, что во всех указанных документах говорится про события псковской осады в июне 1268 г. и подписание торговых соглашений зимой 1268/1269 гг.

* * *

Самое краткое известие о Раковорском походе и битве содержится в Суздальской летописи:

«Дмитрий Александровичь и инех князеи с нимъ Ярославъ Ярославичь посла с Новъгородци на Немци и много избиша Новогородцевъ добрых мужии и пособи Богъ князю Дмитрею Александровичю»⁴⁴.

Здесь фактически констатируется успех кампании, большие потери новгородцев, названы глава похода (Дмитрий Александрович) и основной организатор (великий князь Ярослав Ярославич). Видно, что для Северо-Востока, где, конечно, осознавали значимость этого события, оно являлось важным, но не из ряда вон выходящим. Таким происшествиям, как борьба за Киев или Липицкая битва, посвящено в разы больше места. Симеоновская летопись добавляет к цитированному тексту только несколько фраз:

«...и поможе Богъ Дмитрию, овехъ изби, а другыя изыма, и ту убиша много множество Новогородецъ; Дмитрии же воротися съ множествомъ полона въ свояси»⁴⁵.

Тверская летописи сообщает также, что Дмитрий Александрович отправился «на Немци» «ис Переяславля», когда к походу были привлечены и полки других городов⁴⁶. У суздальского автора взгляд на события был обусловлен географической удаленностью предмета и не большим значением кампании для Северо-Востока — ведь в походе даже не участвовал великий князь. Масштаб произошедшего ощущается только при обращении к новгородским и псковским источникам.

* * *

Немногие летописи упоминают, что Раковорскому походу в январе 1268 г. предшествовал Раковорский поход Юрия Андреевича «за Нарву» осенью 1267 г. Это отмечено в НПЛ, а также некоторые летописи сохранили краткие смысловые связки:

«Князь Юрьи с Новгородци воева Занаровье. Послаша Новгородци по князя Дмитреа Александровича, с полкы его зовуще в Новъгородъ ис Переяславля, и по Ярослава Ярославича; и Ярослав же посла в себе место сына Святослава с полки»⁴⁷.

Во всех известиях о походе выделяется роль Дмитрия Александровича⁴⁸, хотя зимой 1268 г. он был всего лишь переяславским удельным князем. Великим князем Владимирским был его дядя Ярослав, а наместником в Новгороде — двоюродный брат Юрий Андреевич. Однако даже псковская ПоД называет его главой похода⁴⁹. Приоритет княжича тем более удивителен, что всего несколько лет назад (в конце 1263 г.) он был изгнан из Новгорода. Теперь же горожане — совет при посаднике — сами его позвали:

«Того же лета сдумавше новгородци с посадникомь Михаиломь, призваша князя Дмитрия Александровича ис Переяславля с полкы, а по Ярослава послове послаша; и посла Ярославъ в себе место Святъслава с полкы. И изысканы мастеры порочные, и начаша чинити порокы въ владычни дворе»⁵⁰.

Софийская 1-я летопись представляет дело так, что Дмитрий предстает не только главой, но главным организатором кампании: «Того же лета князь великий Дмитрий Александровичу сдумавъ съ Новгородци, и посла по князя по Ярослава...»⁵¹.

При такой необычности выбора предводителя можно допустить, что в этом также проявилось стремление новгородцев к обособленности от великокняжеской политики. А возможно, цель заключалась в придании большего масштаба предприятию: великий князь Ярослав в любом случае должен был присоединиться к походу, дабы не потерять лицо. Великокняжеский наместник Юрий Андреевич провалил нападение на Виронию, и теперь Ярославу надо было восстанавливать авторитет. Выбор Дмитрия, очевидно, был связан с признанием неспособности князя Юрия возглавить успешное дело.

Размах приготовлений к походу встревожил руководителей Ливонии:

«И прислаша Немци послы своя, рижане, вельяжане, юрьевци и изъ инехъ городовъ, с лестью глаголюще: "намъ с вами миръ; перемогаитеся с колыванци и съ раковорци, а мы к нимъ не приставаемъ, а крестъ целуемъ". И целоваша послы крестъ; а тамо ездивъ Лазорь Моисиевичь водилъ всехъ ихъ къ кресту, пискуповъ и кожиихъ дворянъ, яко не помогати имъ колыванцемъ и раковорцемъ; и пояша на свои руце мужа добра из Новагорода Семьюна, целовавше крестъ»⁵².

Речь идет о делегации от Риги, Вильянди, Дерпта и неких других ливонских городов. Некоторые летописи меняют положение переговорщиков в перечне и их состав. Например, Новгородская 4-я летопись и Никоновская первыми называют послов из Вильянди: «Велижане, Рижане, Юрьевци...»⁵³. Так, же поступает Летопись Авраамки, но при этом пропускает «юрьевцев»⁵⁴. А Софийская 1-я и Воскресенская летописи добавляют к участникам представителей Оденпе («медвежан»): «Рижане, Вельяжене, Юрьевци, Медвежане»⁵⁵.

Следует отметить, что ни один источник не упоминает о делегации из Северной Эстонии — из того же Ревеля («колыванци») и Раковора («раковорци»). Такая активность ливонских городов и откровенное предательство ими своих североэстонских единоверцев не могла не насторожить новгородцев. Недаром горожане не удовлетворились присягой только послов. Специально в Ригу был отправлен боярин Лазарь Моисеевич, который привел к присяге епископов и орденских братьев. Совершенно очевидно, что присягнули и архиепископ Рижский Альберт Зуербеер, и епископ Дерптский Александр, и кто-то из высшего руководства Тевтонского (Ливонского) ордена, хотя, может быть, и не магистр. В Риге был оставлен русский наблюдатель — наполовину заложник — боярин Семьюн. Ливонцы открыто провоцировали конфликт Новгорода с Данией: поклялись не помогать Ревелю и Раковору. Обман, казалось бы, свершился. Пока новгородцы готовились к походу, немцы стягивали в Виронию войска, желая внезапно предстать во всей мощи перед ничего не подозревающими восточными интервентами. Военная хитрость, казалось бы, налицо.

Однако имелось немало и внутренних факторов немецкой стороны для таких действий. В 1260-е гг., как мы уже указывали, в балтийской торговле наметилась активизация. Даже папа Римский через своего легата принял в этом участие, гарантировав в специальном послании (9 января 1266 г.) привилегии купцов, плавающих по Северному и Балтийскому морям⁵⁶. Одновременно наметилось выделение нового торгового центра в Восточной Балтике — Ревеля, только около 1248 г. получившего городские права. Это не могло не взволновать старую торговую столицу Ливонии Ригу, получившую городские права еще в 1220-е гг.⁵⁷ Датские фактории пока явно оставались за рамками альянса немецких городов — будущей Ганзы. Также известно, что в эти годы сохранялись напряженные отношения Дании с Любеком — вопрос контроля за мореходством и впоследствии будет сталкивать эти страны⁵⁸. Причем в 1260-е Любек демонстрировал поддержку Риму, который вступил в конфликт с Данией. Датский король вообще был отлучен от церкви осенью 1267 г. В таких условиях отказ от защиты датской Эстонии со стороны архиепископа Рижского и Ордена выглядит вполне уместным.

Кроме двух указанных плоскостей вопроса имелась и третья. Известно, что в конце 1267 г., когда велись переговоры с Новгородом, давний недруг Ордена архиепископ Альберт готовил заговор, чтобы изгнать братьев-рыцарей из Ливонии. В своем проекте он хотел положиться на шверинского графа Гунцелина (Gunzelin (Günzel) III. von Schwerin; ум. ок. 1274), который прибыл в Ливонию в качестве пилигрима. 21 декабря 1267 г. Альберт и Гунцелин подписали соглашение, по которому граф становился защитником и управителем (advokatus) всех земельных владений архиепископа. Предполагалось, что Гунцелин отправится в Германию, где соберет войско и, вернувшись, наведет порядок в Ливонии, где военной силе Ордена фактически никто не противостоял. Однако заговор ни к чему не привел. Граф собрать армии не смог, а орденские братья вскоре разузнали о случившемся и арестовали архиепископа Альберта⁵⁹.

Провоцируя Орден на участие в войне против могучего Новгорода в далекой Виронии, архиепископ Альберт, скорее всего, рассчитывал ослабить его позиции в Ливонии в целом, обескровить мощную военную организацию, которой собирался нанести удар с помощью графа Гунцелина. Можно считать, что провокация удалась. Русские заглотили наживку и отправились за Нарву, а Орден вместе с войском Дерптского епископа, нарушив все свои клятвы, пошли туда же.

* * *

Новгородская летопись следующим образом описывает начало похода и его участников:

«И совкупившеся вси князи в Новъгородъ: Дмитрии, Святъславъ, врат его Михаило, Костянтинъ, Юрьи, Ярополкъ, Довмонтъ Пльсковьскыи, и инехъ князии неколико, поидоша к Раковору месяца генваря 23; и яко внидоша в землю ихъ, и розделишася на 3 пути, и много множьство ихъ воеваша»⁶⁰.

Перечень и последовательность князей-участников совпадает почти во всех летописях⁶¹. Только Воскресенская летопись называет первым Довмонта, что, вероятно, связано с ошибкой, так как в псковских летописях также лидирует Дмитрий⁶². Рассмотрим участников в их очередности:

1. Дмитрий Александрович, второй сын Александра Ярославича Невского. Родился, вероятно, около 1250 г., так как в конце 1263 г. ему еще не было 14 лет, и новгородцы изгнали его «зане мал бяше»⁶³. Впервые упоминается в летописи под 1259 г., когда отец посадил его в Новгороде⁶⁴. В 1262 г. летопись и ЖАН представляет Дмитрия главой войск, отправленных великим князем под Юрьев (Дерпт). После изгнания из Новгорода в конце 1263 г. княжил, вероятно, в Переяславле — своей отчине, домениальном владении Александра Невского. Большинство летописей сообщает, что в поход под Раковор он отправился из Переяславля⁶⁵. Никоновская ошибочно указывает, что отправился он из Ярославля, но вернулся в Переяславль⁶⁶. В качестве князя новгородцы пригласили к себе Дмитрия после смерти Ярослава, и он прибыл в город 9 октября 1272 г., но вскоре вынужден был отказаться от стола, так как этому воспротивился новый великий князь Василий Ярославич, последний из сыновей Ярослава Всеволодовича⁶⁷. После смерти Василия Ярославича в 1276 г. Дмитрий Александрович занял великокняжеский стол⁶⁸. Умер Дмитрий в 1294 г.⁶⁹

2. Святослав Ярославич (отчество указывают Никоновская и Воскресенская летописи), старший сын великого князя Ярослава Ярославича. Время его рождения неизвестно. Как упоминалось, во время Неврюевой рати в 1252 г. монголы захватили супругу Ярослава Ярославича и детей: «Татарове же россунушася по земли, и княгыню Ярославлю яша, и дети изъимаша»⁷⁰. Среди этих детей, вероятно, был и Святослав. Ярослав Ярославич был ненамного моложе Александра Невского, у которого первый сын появился в 1240 г. В начале 1240-х гг., скорее всего, родился и Святослав.

Впервые на страницах летописи он предстает в 1264 г. как участник крещения литовских эмигрантов в Пскове⁷¹. Впоследствии он неоднократно выступает в качестве представителя своего отца, способного договориться с новгородцами. В 1270 г. Ярослав посылает его на вече в период острого конфликта с горожанами⁷². Вероятно, после принятия Ярославом великокняжеского стола (1264 г.) Святослав некоторое время оставался новгородским наместником, но впоследствии был переведен в домениальную Тверь, поближе к отцу. В 1267 г. в Новгороде наместником был уже Юрий Андреевич. В 1273, 1283 и 1293 гг. Святослав в новгородских летописях выступает в качестве тверского князя⁷³.

Считается, что тверским князем после 1285 г. был Михаил Ярославич, великий князь с 1304 г., святой, убитый в Орде в 1318 г.⁷⁴ Однако в 1285 г. он упоминается только как участник закладки Спасского собора, что не говорит о его главенстве в волости⁷⁵. В Симеоновской летописи создателем Спасского собора вообще выступает его мать: «княгини Оксинья Ярославля съ сыномъ Михаиломъ»⁷⁶. Новгородская 4-я летопись называет Михаила «Тверским» только в 1296 г.⁷⁷ Та же Симеоновская летопись сообщает, что во время Дюденевой рати (1293 г.) Михаил был в Орде⁷⁸. Можно предположить, что Святослав умер около 1293 г., и, дабы ему наследовать, Михаил отправился в Орду. Таким образом, период тверского княжения Святослава может быть определен как с 1265/1266 по 1293 г.⁷⁹

3. Михаил Ярославич: «брат его Михайло» (отчество фиксирует Никоновская и Воскресенская летописи), второй сын великого князя Ярослава Ярославича. Этот князь упоминается в летописях только при описании Раковорского похода 1268 г. Но в Новгородской 4-й летописи при извещении о смерти Ярослава Ярославич (начало 1272 г.) говорится: «Преставися Ярославъ Ярославичу княживъ 8 летъ, и положенъ бысть в Тфери, и сынъ его успе Михаилъ»⁸⁰. В Софийской 1-й более полно: «и преставися сынъ его князь Михаилъ Ярославичь»⁸¹. Он вошел в генеалогические справочники под обозначением «Михаил Ярославич Старший». Св. Михаил Ярославич Тверской (ум. 1318) родился уже после его и отца смерти — не позднее 1272 г.⁸²

4. «Костянтинъ». Вслед за Никоновской летописью исследователи часто признают этого Константина тем же князем Константином, зятем Александра Ярославича, что участвовал в походе под Юрьев осенью 1262 г.⁸³ То есть речь может идти о князе, занимавшем полоцкий стол в 1263—1264 гг., а потом бежавшим в Тверь. Впоследствии считается, что он вернулся в Полоцк — после 1267 г., когда власть в Литве Войшелк передал Шварну, сыну Даниила Романовича Галицкого⁸⁴. Правление Шварна продолжалось недолго, и в 1269 г. его выгнал кярнавский князь Тройден (Traidenis)⁸⁵. Еще осенью 1267 г. новгородцы собирались идти на Полоцк, отчего сложно предположить, что в 1268 г. полоцкий князь участвовал с ними в одном походе в далекую Виронию. Следовательно, либо Константин еще не вернул себе стол, либо это был другой Константин.

Смущение вызывает также положение этого Константина в списке князей: он назван раньше, чем Юрий Андреевич — старший сын великого князя и новгородский наместник. Безземельный полоцкий княжич, даже женатый на дочери Александра Невского, не мог иметь такого статуса.

Между прочим, тогда на Северо-Востоке имелся и другой вполне взрослый княжич по имени Константин — Константин Борисович, старший сын ростовского князя Бориса Васильковича (1231—1277), старшего наследника Василька Константиновича (1208—1238), который был старшим сыном великого князя Константина Всеволодовича (1185—1218). Этот потомок славного рода родился в 1255 г., а в 1278 г. наследовал после смерти отца древнейший в области Ростовский стол⁸⁶. Умер он в Орде в 1307 г., будучи ростовским князем⁸⁷. В 1268 г. ему было 13 лет — вполне достаточно для участия в военном походе. В 1262 г. во время похода под Юрьев Дмитрию Александровичу было почти столько же, а он выступал главой предприятия. Из состава участников Раковорской кампании можно понять, что речь идет о коалиции всех северо-восточных князей, участие в этой группе представителя ростовской династии более чем логично.

5. Юрий Андреевич, старший сын великого князя Андрея Ярославича. По отчеству назван в Воскресенской и Никоновской летописях, а Новгородская 4-я и Софийская 1-я ошибочно отмечали его как Александровича⁸⁸. В летописи впервые упоминается в качестве новгородского наместника в 1267 г. После Раковорского похода сохранил это положение и летом 1268 г. участвовал в подписании мирных соглашений с немцами под Псковом⁸⁹. Впоследствии не упоминается вплоть до своей смерти. Умер он 8 марта 1279 г. будучи князем Суздальским⁹⁰. Считается, что суздальское княжение он занял вскоре после смерти отца в 1264 г.⁹¹

6. «Ярополкъ». Нигде по другим источникам не прослеживается. В Никоновской назван в перечне последним — после Довмонта, но в форме: «и Ярополкъ съ множествомъ вои»⁹². Можно предположить, что статус этого князя даже по сравнению с Довмонтом был невысок. Тем не менее, он несомненно Рюрикович.

Имя Ярополк было достаточно распространенным среди русских князей. Однако все же можно выделить две династии, которые особенно активно его использовали. Первым Ярополком, известным источникам, был сын Святослава Игоревича, изгнанный с киевского княжения Владимиром Святым ок. 980 г.⁹³ Ярополком звали также одного из детей Владимира Ярославича⁹⁴. Потомки этих родов позднее не известны.

Затем упоминается Ярополк Изяславич, сын Изяслава Ярославича, князь Волынский, коварно убитый в 1086 г.⁹⁵ Род потомков Ярополка Изяславича пресекся в середине XII в., а род его брата великого князя Святополка Изяславича (ум. 1113) — в середине XIII в. Этой династии принадлежали земли Турово-Пинского княжества⁹⁶. Среди правнуков Святополка Изяславича известен Ярополк Юрьевич (упом. ок. 1190 г.), княживший, вероятно, в Пинской земле⁹⁷. Последний, упоминаемый летописью потомок Святополка Изяславича — Ростислав Пинский, названный в 1228 г. отцом князей чарторыйских⁹⁸. В.Т. Пашуто считал, что его детьми также были берестейский князь Владимир (упом. в 1229 г.) и пинский князь Михаил (упом. в 1247 г.)⁹⁹. Связь этой династии с Туровом и Пинском, на которые тогда опирался Войшелк в борьбе за Литву, не позволяет представить ее представителя в составе суздальской армии в 1268 г.

Так, как в среде династии черниговских князей за всю историю известен только один Ярополк — Ярополк Ярославич, внук Всеволода Ольговича, упоминаемый как новгородский князь в 1197 г. и как вышгородский в 1214 г.¹⁰⁰, — мы не будем рассматривать это направление.

Имя Ярополк было известно и потомкам Владимира Всеволодовича Мономаха (ум. 1125). Так, звали одного из сыновей Владимира Всеволодовича — великий князь Ярополк Владимирович (ум. 1139), а также двух его внуков: Ярополк Андреевич и поросский князь Ярополк Мстиславич. Особенное распространение это имя получило среди потомком князя Мстислава Владимировича (ум. 1132): так звали его сына, его внука (бужский князь Ярополк Изяславич (ум. 1168)¹⁰¹) и правнука (Ярополк Романович, внук Ростислава Мстиславича, упоминаемый летописью как смоленский князь 1171—1175 гг. и трепольский в 1177 г.)¹⁰². Братом Ярополка Романовича был смоленский князь Мстислав Романович, погибший на Калке (1223 г.), а его двоюродными братьями были Мстислав Мстиславич Удалой, дед Александра Невского, и Мстислав Давыдович, отец Ростислава Смоленского. Можно предположить, что Ярополк, участник Раковорского похода, был одним из мелких удельных смоленских князей, предположительно из восточных областей Смоленской земли (Ржев, Торопец).

7. «Довмонтъ Пльсковьскыи» (В Летописи Авраамки — «Домантъ со Пьсковици»; в Никоновской летописи — «князь Домонтъ Псковский со Псковичи») — в Воскресенской летописи назван прежде всех князей¹⁰³. Князь из Нальши — области на юго-востоке Литвы — Даумантас (Dovmont; Daumantas). Поздние белорусско-литовские летописи называют Довмонта «князем Утенским» («xiądzem vcianskim»)¹⁰⁴. Утена (Utėna) — столица и крупнейший укрепленный пункт Нальши, верховным правителем которой был князь Гердень (Erdanas)¹⁰⁵. В 1262 г. умерла жена Миндовга Марта, родная сестра супруги Довмонта. Король Миндовг, зная о схожести сестер, возжелал забрать у Довмонта подругу и сделал это. Оскорбленный князь начал готовить месть, оперевшись на жемайтского князя Тройната, рвущегося к власти. В августе 1263 г. Довмонт, отправленный с литовской армией на Брянск, внезапно вернулся и убил Миндовга. Литовским князем стал Тройнат, а Довмонт получил контроль над Нальшей. В 1264 г. Тройнат был убит, а власть в Литве захватил Войшелк, сын Миндовга. Довмонт вынужден был отправиться в изгнание в Псков, где его в 1265 г. пригласили возглавить военные силы, а впоследствии признали князем, великокняжеским вассалом. Успешные походы Довмонта на Литву в 1265—1266 гг. прекратили многолетние вторжения литовцев на Русь. Славный князь особо отличился в обороне Пскова от врагов и стал символом псковского суверенитета. Умер 20 мая 1299 г. князем псковским¹⁰⁶. Вскоре Довмонт, крещеный в честь Тимофея Газского (19 августа 1264 г.), был причислен к лику святых¹⁰⁷.

8. В летописи говорится, что в походе участвовали кроме перечисленных «и инехъ князии неколико»¹⁰⁸. Летопись Авраамки даже акцентирует: «и инии князи мнози»¹⁰⁹. В Воскресенской летописи особенно концентрированно говорится про большую численность Владимиро-Суздальского войска, отправившегося сначала в Новгород, а потом к Раковору:

«И изыскаша мастеры порочные, и начаша чинити порокы, а князи начаша совокуплятися со многою силою; бе же князей много: князь Домантъ со Пскович, великий князь Дмитрий, и Святослав Ярославичь, и братъ его князь Михаилъ, князь Константинъ, князь Юрьи Андреевичь внукъ Ярославль, князь Ярополкъ, и съвокупишася вси княжения Рускаа въ Новгородъ со множествомъ вой своихъ»¹¹⁰.

На особую — исключительную — численность русского воинства указывал и автор ЛРХ. По его данным русских, вторгнувшихся в Виронию, было 30 тысяч человек:

«В его время так случилось,
Что русских увидели скачущими
Гордо в земле короля.
Они грабили и жгли,
У них было сильное войско.
Они сами оценили силу свою
В целых тридцать тысяч человек,
Но кто же их сосчитать мог?
Кто их видел, тем так казалось»¹¹¹.

Исследователи неоднократно подчеркивали, что источник такой цифры неизвестен, и она не подтверждается русскими летописями¹¹². Однако простое перечисление участников говорит, что указанная численность русской армии была близка действительной. Судя по перечню князей, в походе участвовали чуть ли не все вооруженные силы Северо-Восточной Руси или значительная их часть. Полки были предоставлены Тверью, Переяславлем, Ростовом, Суздалем и, вероятно, великокняжеским Владимиром. Если каждый отряд условно оценить в 3 тысячи воинов, то уже окажется 15 тысяч, а ведь были еще псковичи, новгородцы и неидентифицируемые «другие князья». Думается, русские силы действительно были близки к трем десяткам тысяч¹¹³.

* * *

Итак, 23 января 1268 г. армия выступила из Новгорода:

«...и яко внидоша в землю ихъ, и розделишася на 3 пути, и много множьство ихъ воеваша.
И ту наехаша пещеру непроходну, в неиже бяше множьство Чюди влезшее, и бяше нелзе ихъ взятии, и стояша 3 дни; тогда мастеръ порочныи хытростью пусти на ня воду, Чюдь же побегоша сами вонъ, и исекоша ихъ, а товаръ новгородци князю Дмитрию всь даша»¹¹⁴.

Если после пересечения Нарвы и до подхода к Раковору армия разделилась на 3 группы и разоряла область раздельно, можно считать, что Восточная Вирония была выжжена дотла. Численность грабителей в разы превышала численность местного населения. Разорению подверглись все поселения от Нарвы до Пады. Погибло много людей. Русские, как и другие воины средневековья, не церемонились с покоренными племенами. Чудины бежали и прятались — без поддержки немцев они не могли оказать полноценного сопротивления.

Сюжет с затоплением пещеры, где укрылись несчастные эстонцы, достаточно характерно показывает методы ведения войны в те времена. На пещеру, вероятно, наткнулся отряд, возглавляемый князем Дмитрием Александровичем. Удивительно даже, что они 3 дня не могли выкурить из укрытия эстонцев, но только потом пустили воду. Эту легенду и сейчас любят рассказывать местные жители, которые нередко даже показывают предположительное место той пещеры, с которой русские начали, по их словам, геноцид эстонского народа. Такой рассказ в середине 1980-х гг. я слышал в Пюхтицком Успенском монастыре, основанном в 1891 году около деревни Куремяэ (Kuremäe) в центральной, окруженной болотами, части Восточной Виронии. Пюхтица (Pühtitsa) происходит от эстонского «священный» — «святое место» (Pühitsetud). Фоном к легенде проходило предположение, что святость этого места связана со зверствами 1268 года.

Раковорский поход, февраль 1268 г.

С другой стороны, в районе Куремяэ крупных пещер нет. Специалисты считают, что в Эстонии вообще немного природных пещер (около 100), из которых еще меньше обширных и удобных для укрытия. Наиболее длинные природные пещеры Эстонии — это Вируласе (54 м) около Тухала в Гарии (Харьюмаа) и Алликукиви (ок. 40 м) близ Тихеметса около Пярну (Южная Эстония). В Восточной Виронии залежи горючего сланца побудили в начале XX в. к промышленной разработке недр. В результате образовалось немало огромных искусственных пещер (Убья, Кохтла — до 1000 м длиной). Сохранившиеся искусственные пещеры значительно меньше. Самые крупные в Виронии две: Ору (Oru, длина ок. 10 м) и Водава (Vodava; ок. 25 м)¹¹⁵. Водава выглядит наиболее приемлемой для размещения большой группы людей: ее объем ок. 45 м³ и высота проходов ок. 1,8 м¹¹⁶. А пещера в Ору более удобна для затопления. Можно предположить, что именно Водаву затопили русские — отчего она получила созвучное с русским «вода» (voda) название.

Независимо от выбора объекта для легенды, размеры эстонских пещер позволяют сказать, что группа укрывшихся в одной из них в 1268 г. была совсем не велика. Сложно представить, что в Водаве укрылось более 30 человек, а это крупнейшая природная пещера Виронии.

* * *

После ограбления и без того бедной Восточной Виронии войска снова собрались и двинулись в направлении Раковора:

«И оттоле поступиша к Раковору; и яко быша на реце Кеголе, и ту усретоша стоящь полкъ немецьскыи; и бе видети якои лесъ: бе бо съвкупилася вся земля Немецьская. Новгородци же не умедляче ни мало, поидоша к нимъ за реку, и начаша ставити полкы: Пльсковичи же сташа по правой руце, а Дмитрии и Святъславъ сташа по праву же выше, а по леву ста Михаило, новгородци же сташа в лице железному полку противу великои свиньи. И тако поидоша противу соке;
И яко съступишася, бысть страшно побоище, яко не видали ни отци, ни деди»¹¹⁷.

Это наиболее важная — центральная часть новгородской «Повести о Раковорской битве». Здесь мы узнаем о месте битвы и о положении войск перед ее началом. Указание «поступиша к Раковору» свидетельствует, что следующей целью интервентов был Раковор. Однако масштаб русских сил говорит о том, что, скорее всего, Раковор должен был стать промежуточным этапом перед Ревелем. На это указывает и контекст переговоров с немцами: они клялись не помогать «колыванцемъ и раковорцемъ»¹¹⁸.

Место встречи немецкого воинства с русским отмечено в летописи «на рѣцѣ Кѣголѣ»¹¹⁹. С небольшими отклонениями это название воспроизводят все летописные источники: «на реци Кеголѣ», «на рѣцѣ Кѣголѣ», «на рѣку Кигору (Кигуру)», «на рецѣ Киголѣ», «к рѣцѣ Киголѣ»¹²⁰. Как следует из текста, место расположено на пути от Восточной Виронии к Раковору: «и яко быша на реце Киголе, к Раковору идуще, и ту усретоша полкъ Немецкый стоящь»¹²¹. Кроме того, указано, что новгородцы после победы на первом этапе битвы гнали немцев до Раковора 7 верст: «и гониша ихъ, бьюче, и до города, въ 3 пути, на семи верстъ»¹²². Одна верста обычно принимается равной 500 саженям, но по Уложению 1649 года имелась и верста в 1000 сажений, то есть одна сажень — это, независимо от метрической системы, от 1 до 2 км. Казалось бы, указан почти точный ориентир: река Кегола в 7—14 км от Раквере.

Наиболее распространенным явилось мнение, что Кегола — это река Кунда (Kunda), на которой имеется поселок Кохала (Kohala) примерно в 13 км от Раквере¹²³. Однако Кохала, при очевидном фразеологическом сходстве, во-первых, находится существенно в стороне от основной торговой магистрали, связывающей Восточную Виронию с Раквере, а во-вторых, прикрыта на правом берегу Кунды лесом, то есть подойти к нему с востока на пути к Раквере не представляется возможным. Кроме того, существует указание «Хроники Ливонии» Германа Вартберга (Hermann Wartberge; ок. 1380 г.) о том, что в 1268 г. решительное столкновение с русскими состоялось невдалеке от «церкви Махольм» (cirka ecclesiam Maholm)¹²⁴. Махольм (нем. Maholm) — это нынешнее поселение у церкви св. Николая Виронского — Виру-Нигула (эст. Viru-Nigula) — центр кихельконда Маху (Maum), отмеченного в «Датской поземельной книге» (Liber census Daniae; 40-е гг. XIII в.)¹²⁵.

Рядом с Виру-Нигула сохранились руины капеллы св. Марии, которую, как зафиксировал Э. Пабст, старожилы именовали «Капелла Марии Военной» (эст. Sôja-Maarja Kabel; нем. Södda-Maria Capelle)¹²⁶. Впервые в письменных источниках капелла упоминается в 1657 г. в Хронике церкви Виру-Нигула, созданной местным пастором М. Шольбахом (М. Scholbach). Хроникер подчеркивал древность и загадочность возникновения часовни, особенно отмечая, что народная традиция связывает с ней некие языческие верования и ритуалы, исполнявшиеся еще в XVII в. (излечение от бесплодия, улучшение здоровья и проч.). В новое время интерес к постройке возродил опять же местный пастор, на этот раз — Г. Хассельблатт (G. Hasselblatt), который напечатал в 1856 г. в местном журнале «Das Inland» краткий очерк по истории храмовых построек Виру-Нигула. В этой статье, основной объем которой был посвящен приходскому храму св. Николая, автором впервые была предпринята попытка датировать возведение капеллы, сопоставив ее с событиями русско-немецкого военного противостояния в Прибалтике в XIII в. Без какой-либо емкой аргументации пастор отнес ее к 1223—1224 гг.¹²⁷ Ответом на краткую работу Хассельблатта стала целая серия статей видного прибалтийского исследователя Э. Пабста (E. Pabst), публиковавшихся в «Beiträge zur Kunde Ehst-, Liv- und Kurlands» на протяжении четырех лет (1869—1872 гг.). В панорамном обследовании историк аккумулировал материалы почти всех доступных источников о владетелях и строениях Виру-Нигула. В приложении к последней из статей было напечатано и самое раннее изображение руин капеллы св. Марии — гравюра 1828 года К. Унгерн фон Штернберга (C. Ungern von Sternberg)¹²⁸. Пабст однозначно высказался за связь капеллы св. Марии с местом событий 18 февраля 1268 года¹²⁹.

В 1933 г. при публикации комментариев к эстонским страницам «Датской поземельной книги» примирить данные источников попытался выдающийся прибалтийский историк П. Йохансен. Он нашел возможность сопоставить данные русской летописи и показания Вартберга. Действительно, кроме Кохалы в Виронии обнаруживаются и другие топонимы, которые можно признать родственными русскому «Кегола». Так, в приходе Маху упоминается крупный землевладелец Альберн де Кокель (Albern de Kokœl), которому принадлежало 89 гакенов земли. По объему владений он был вторым, после датского короля, в этом кихельконде. Королю здесь принадлежало 105 гакенов, а Дитриху фон Кивель — только 25. Альберн владел деревнями:

— Унокс (Unox; совр. Унуксе (Unukse); 9 гакенов),
— Кокель (Kokœl; совр. Койла (Koila); 40 гакенов),
— Васкэтэ (Waskœthœ; Васта (Vasta); 8 гакенов),
— Акедоле (Akedolœ; совр. Виру-Нигула (Viru-Nigula; нем. Maholm); 6 гакенов),
— Квале (Kwalœ; совр. Кохала (Kohala); 26 гакенов)¹³⁰.

Фактически речь идет о монолитном участке плодородных земель в среднем течении реки Пада (Pada): деревни Васта, Унуксе, Койла и Акедоле расположены почти рядом. Выпадает только Кохала (Kwalde), которая находится в 10 км западнее на реке Кунда. С юга к владениям Альберна Кокеля примыкают королевские земли: имение Варадас (Waradas; совр. Варуди (Varudi); 45 гакенов) южнее Кохала и Падагас (Padagas; совр. Пада (Pada); 40 гакенов) южнее Акедоле (также на реке Пада)¹³¹.

Современные названия рек в Эстонии не всегда сопоставимы со средневековыми, на что накладывается и чередование топонимов на трех языках (эстонский, немецкий, датский). Нередко, как отмечал А. Селарт, название реки совпадало с названием деревни и менялось по течению.

По весьма вероятному предположению Х. Моора и Х. Лиги Альберн де Кокель принадлежал к местному эстонскому нобилитету, был немногим из эстонских племенных нобилей, кто смог сохранить свои земельные права и при немцах¹³². Во владениях Альберна располагался древний племенной центр — столица кихельконда — поселок Махольм (Akedolœ, совр. Виру-Нигула)¹³³. Рядом в Койле находилось древнее эстонское городище I тыс. н. э.¹³⁴, что свидетельствует о давней преемственности властного центра. Именно в Виру-Нигула был построен первый каменный храм в Виронии. Раньше считалось, что это была церковь св. Николая, сохранившаяся до наших дней в формах XIV в.¹³⁵ Но недавние раскопки (1988—1990 гг.) показали, что капелла св. Марии существенно древнее ее: внутри капеллы обнаружено захоронение, частично перекрывающее фундамент, с инвентарем XIII в.¹³⁶ Собственно, на то, что капелла св. Марии построена не позднее второй половины XIII в., указывал еще выдающийся знаток средневековой архитектуры В. Раам¹³⁷. Он считал капеллу св. Марии древнейшей постройкой Виронии¹³⁸. О значении этого места должно говорить и то, что когда потомки Альберна утратили власть над этими землями, новый их владелец Гельмольд фон Лоде (Helmold von Lode) пытался приобрести для Койлы (Cokgele) в 1296 г. любекское городское право, говоря про поселение «opidum et civitas»¹³⁹. Можно предположить, что река Пада в нижнем течении в XIII в. имела название, близкое к фамильному Kokœl-Koila-Кегола, а впоследствии стала именоваться по королевскому имению Пада. Источники с XIII по XVI в., собранные Йохансеном, фиксируют следующие модификации одного названия: Kokel, Cokgele, Coggele, Kogghel, Kogelle, Koggel, Koigel, Koygell, Koihel, Koyel, Coyll, Koel, Koil, Koila¹⁴⁰. Поселение же Квале (Kwalœ), возможно, имело похожую последовательность преобразований под влиянием патронимического Kokœl в совр. Кохала (Kohala)¹⁴¹.

Скорее всего, именно к реке Койла (Пада) в районе Махольма (Виру-Нигула) подошли русские войска в 1268 г. Эту точку зрения, предельно емко обоснованную Пабстом и Йохансеном, разделяют ведущие специалисты по истории этого периода¹⁴². Даже странно, что версия про Кохала до сих пор существует в литературе¹⁴³.

Старшая рифмованная хроника (ЛРХ) не дает никаких указаний к определению точного ориентира для сражения¹⁴⁴. Вартберг при работе над своей хроникой пользовался ЛРХ, но не имел под рукой русских летописей, почему уличить его в зависимости от письменного источника затруднительно. Скорее всего, им руководила некая местная традиция, возможно, связанная с махольмской церковью.

Немного может смутить указание летописи на погоню за немцами до Раковора: «и гониша ихъ, бьюче, и до города, въ 3 пути, на семи верстъ»¹⁴⁵. Ведь от Виру-Нигула до Раквере не менее 22 км. Однако перед нами, скорее всего, идиоматическое выражение, распространенное в источниках. Так, при сообщении о Ледовом побоище говорится: «и, гоняче, биша ихъ на 7-ми верстъ по леду до Суболичьскаго берега»¹⁴⁶. Сам оборот подчеркивает, что преследование продолжалось не конкретно 7 верст, а «на семи верст», то есть вполне достойный отрезок пути, позволяющий закрепить преследователям победу. Указание «до города» или «до Суболичьскаго берега» должно показывать не конечный пункт преследования, а его направление.

* * *

Махольмская капелла, посвященная св. Марии, покровительнице Тевтонского ордена, скорее всего, была построена вскоре после Раковорской битвы и связана с поминовением этого события¹⁴⁷. Она расположена на окраине поселка на небольшом холме, доминирующем над окрестными полями¹⁴⁸. Место капеллы можно представить как очень удобный наблюдательный пункт для руководителей немецкой армии — например, епископа Александра. У подножия холма протекает ручей, сейчас существенно заболоченный. Старожилы называли его «Кровавым» (эст. Vereoja)¹⁴⁹. Этот ручей разделяет поле между руслом Пады и капеллой. Локализация событий Раковорской битвы на поле перед капеллой св. Марии у Махольма позволяет топографически близко к показаниям источников восстановить ход сражения 18 февраля 1268 г.

Как сообщает летопись, подойдя к реке Кеголе, новгородцы увидели «полкъ немецьскыи» — «якои лесъ» — и затем, спешно переправившись через реку, начали строить полки: «Новгородци же не умедляче ни мало, поидоша к нимъ за реку, и начаша ставити полкы»¹⁵⁰. Койла (Пада) и сейчас представляет из себя неплохой рубеж для обороны — неровные обрывистые берега. Выстроившись у Махольма, немцы навязывали собственные условия сражения. Русские вынуждены были перейти через Паду и строить полки, имея в тылу неудобную речную переправу.

Топографическим разграничителем сторон выступил ручей, протекающий у подножия холма с будущей капеллой св. Марии. В ЛРХ содержится рассказ о неожиданном ударе, который нанес князь Дмитрий с правого фланга русских в центр орденских построений. Этот бой произошел «у моста» (vor an eine brucken) «у речки злой» (ûf eine bôse bach)¹⁵¹. В.И. Матузова и Е.Л. Назарова переводили слово «bach», как река, но в понимании немца это скорее небольшая река, ручей, источник¹⁵². Поэтому вполне можно сопоставить «кровавый ручей» (эст. Vereoja) со «злым ручьем» (нем. Blutbach). Таким образом, бой Дмитрия с рыцарями состоялся буквально у подножия холма с капеллой св. Марии, так как именно там расположен мост через ручей.

Вообще затруднительно было бы связать данные источников в другом географическом месте. Прежде всего, последовательность событий предполагает, что сначала русские переправились через реку, а потом уже состоялся бой, в ходе которого опять же была стычка у моста через реку (ручей). То есть место сражения должно было примыкать к реке и пересекаться рекой, — таких мест не много.

* * *

Расстановка полков достаточно подробна описана в новгородской летописи:

«и начаша ставити полкы: Пльсковичи же сташа по правои руце, а Дмитрии и Святъславъ сташа по праву же выше, а по леву ста Михаило, новгородци же сташа в лице железному полку противу великои свиньи. И тако поидоша противу собе»¹⁵³.

То есть:

— по правой руке стали псковичи с Довмонтом;
— еще правее стали Дмитрий Александрович и Святослав Ярославич;
— в центре — новгородцы (с ладожанами, указанными в числе погибших);
— слева Михаил Ярославич.

Выше как про существенные силы летопись говорит про полки, которые привел Дмитрий из Переяславля и которые послал Ярослав Ярославич со Святославом (вероятно, из Твери и Владимира). Надо полагать, не все эти силы сконцентрировались на правом фланге. Вероятно, Святослав с братом Михаилом поделили войска: например, справа со старшим братом стали владимирцы, а тверичи — слева с младшим братом. На левом фланге, должно быть, собрались и все другие менее значимые воинские подразделения: князья Константин (с ростовцами?), Ярополк («с множеством вои»), «и иных князей неколико». Так, представляет дело и Никоновская летопись: «а князь Михайло Ярославичь Ярославичя на левой руце со многими князи»¹⁵⁴. По тексту НПЛ положение Юрия Андреевича указывается в составе новгородских сил: после сообщения о погибших новгородцах говорится, что Юрий бежал с поля боя, но раньше о его размещении ничего не говорится — логично размещать новгородского наместника Юрия Андреевича вместе с новгородцами.

Немного иначе представляет расстановку полков Софийская 1-я летопись:

«Великии же князь Дмитрии не умедлячи нимало, поиде к нимъ за реку и начаша ставити полкы. Князь великыи Дмитрии и Святославъ Ярославичь, князь Михаило, братъ Святославль, сташа с новогородьци противъ железного полку великои свиньи в лице, а князь Домантъ съ пьсковичи по правую сторону, а князь Юрьи, князь Костянтинъ, князь Ярополкъ сташа по леву»¹⁵⁵.

Так, как здесь Дмитрий назван уже великим князем, можно предположить, что перед нами позднейшая переработка источника в русле выдвижения роли княжича в событиях: он выступает инициатором расстановки полков (в НПЛ инициатор не указан), называется первым (в НПЛ сначала говорится про псковичей), а князь Юрий Андреевич (новгородский наместник) отнесен к остальным князьям на левом фланге. Для такого акцента, судя по всему, имелись и реальные основания:

1) в ЛРХ сообщается, что в кульминационный момент боя Дмитрий Александрович с отборным отрядом атаковал центр немецких построений, то есть действовал на направлении, где располагался новгородский полк;
2) по НПЛ, Юрий Андреевич в ходе боя бежал, что опущено в С1Л. Роль беглеца была достойна устранению из источника, потому он и оказался не с новгородцами, а с другими княжичами на левом фланге.

Таким образом, сопоставление летописных данных позволяет представить русскую армию, которая подразделяется на четыре отряда:

1) крайний справа — переяславский полк с князем Дмитрием Александровичем и великокняжеский (владимирский) полк со Святославом Ярославичем;
2) правее центра — псковичи с князем Довмонтом;
3) центр — новгородский великий полк с ладожанами и князем Юрием Андреевичем;
4) слева — тверичи с Михаилом Ярославичем, ростовцы(?) с князем Константином Борисовичем(Р), князь Ярополк и дружины других князей.

* * *

О силах, которые противостояли русским, подробно сообщает ЛРХ, где Раковорской баталии посвящен обширный рассказ:

«В его [магистра Отто фон Лютерберга] время так случилось,
Что русских увидели скачущими
Гордо в земле [Датского] короля.
Они грабили и жгли,
У них было сильное войско.
<...>
Сам Господь захотел тогда их наказать
Из-за огромного их вероломства.
Многими сплоченными рядами
Они приближались, сверкая знаменами (banier).
От Дорпата (Darbet) тогда выступил навстречу
Епископ Александр (der bischof Alexander),
С ним многие другие,
Кто христианству готов был служить,
Как много раз я это слышал.
О чем я могу еще сказать?
Все мужество они собрали
Против русских, это правда.
Это то, что о них известно.
Из Феллина (von Vellin) там было братьев немного;
Войско магистра в другом месте
С врагом воевало,
Так, что мало оказалось тех, кому
С русскими пришлось сражаться.
Это было очевидно.
Из Леаля (von Lêal) пришли туда братья,
Но немного их было, как мне известно.
Из Вейсенштейна (von Wîzenstein) также немного.
Если хотите знать точно:
Всего числом тридцать четыре,
Говорят, было братьев.
Местных жителей (landvolkes) было у братьев немало.
Все они желанье имели С русским войском сразиться.
Как только люди (volk) туда подошли
Братьям на помощь,
Тотчас начали строить их (landvolk)
На левом фланге:
Там довелось им сдержать наступление.
Еще больше, чем было немцев (dûtscher),
Королевские мужи (des kuniges man) привели туда:
На правом фланге они стояли.
Затем с честью начали битву.
Братья, а также мужи их (die brûdere und ouch ire man)
Во все стороны удары наносили.
Затем случилось несчастье:
Смерть епископа Александра (bischof Allexander).
Русских двумя колоннами (zwei teil der Rûzen) наступавших,
Они разбили и преследовали
По полю здесь и там.
Русские с войском своим отступали
По полю вверх и вниз;
Снова и снова они возвращались,
Но это мало им помогло:
Много мужей их там полегло.
С честью братья отомстили
За то, что терпели
От русских долгое время.
На поле широком, просторном
Были у русских потери большие,
Печальным был для них битвы исход:
Бегом и вскачь неслись они прочь.
Русских там много побили.
Господь помог в тот раз победить:
Ведь каждый немец должен был сражаться
Против шестидесяти русских,
Это правда. Знаю я это наверняка»¹⁵⁶.

Перечень участников немецкой армии представлен в следующем составе и количестве:

— 34 орденских брата из Феллина (Вильянди; земля Сакала), Леаля (Лихула (Lihula); земля Вик (Приморье)) и Вейсенштейна (Пайде, земля Гервен) со своими мужами (die brûdere und ouch ire man) заняли центр;
— ополчения местных жителей из орденских земель (landvolkes) расположились левее орденского войска;
— армия Дерптского епископа Александра, надо полагать, заняла позицию рядом с орденским войском (может быть, правее);
— правый фланг составили датчане (королевские мужи (des kuniges man)), которых было больше, чем немцев (dûtscher), то есть войск Ордена и Дерптского епископа. Вероятно, к «королевским мужам» относилось также ополчение местных жителей из датских владений в Эстонии.

О численности немецкого войска автор ЛРХ указывает в соотношении 1/60. Русских, как он написал, было 30 тысяч, а немцев, таким образом, 500 человек. Однако познакомившись с другими частями текста ЛРХ, можно сказать, что это даже не преувеличение, а традиционный литературный штамп. Автор ЛРХ и при описании Ледового побоища писал: «У русских было такое войско, что, пожалуй, шестьдесят человек одного немца атаковало»¹⁵⁷. Тем не менее, очевидно, что у немцев было заметно меньше войск, чем у русских. Летом 1268 г. при походе к Пскову магистр собрал войско, по указанию той же ЛРХ, в 18 тысяч всадников¹⁵⁸. Но это было общеливонское войско, включавшее ополчения ливов, латгалов, эстов и 180 орденских братьев. В него не вошли датчане и другие участники Раковорской битвы. Русская летопись называла это воинство «великим»: «придоша Немци в силе велице подъ Пльсковъ»¹⁵⁹. Однако про немецкое войско при Раковоре новгородский летописец писал еще более восхищенно: «и ту усретоша стоящь полкъ немецьскыи; и бе видети якои лесъ: бе бо съвкупилася вся земля Немецьская»¹⁶⁰. Надо полагать, автора ЛРХ интересовали собственно орденские войска. Именно ими он восхищается и с ними соотносить численность противников. По сравнению с Раковорской битвой, где участвовало только 34 брата, поход к Пскову, к которому подключилось 180 братьев, грандиозен. Но общая численность немецкого воинства под Псковом и немецко-датского под Раковором должна быть сопоставима¹⁶¹. Вероятно, ливонцы собрали к Раковору около 18—20 тысяч воинов — против 28—30 тысяч русских.

Обманывая русских обещаниями не помогать датчанам, ливонцы рассчитывали на эффект внезапности и на беспечность русских. Возможно, они ожидали и то, что русское воинство будет не столь значительным. Но в этой части их планы не реализовались.

Стоит обратить внимание на особую роль в сражении ополчения — фолька (volc), на что указывает и автор ЛРХ. Это мы отмечали и при осаде Юрьева осенью 1262 г. А теперь ополчение местных жителей (landvolkes) составляет отдельный полк и, судя по всему, более половины орденской армии.

* * *

Источники мало вдаются в подробности хода сражения, но общую канву все же представить возможно — в основном по данным ЛРХ. Автор ЛРХ ничего не сообщает о действиях датчан на правом фланге. Про ополченцев на левом фланге говорится, что они «сдерживали наступление»¹⁶². Про центр известно, что против него выступило «две колонны русских» (zwei teil der Rûzen)¹⁶³. В центре — против войска Ордена и Дерптского епископа — русские составляли пешие и конные отряды («бегом и вскачь неслись они прочь»), которые атаковали волнами: то нападали, а то возвращались («снова и снова они возвращались»)¹⁶⁴. Кроме того, в ЛРХ отдельный рассказ посвящен сюжету, связанному с сокрушительной атакой, которую произвел на орденское войско князь Дмитрий Александрович с 5 тысячами храбрецов.

Автор ЛРХ, казалось бы, завершил рассказ о битве. Он сообщил о расстановке сил, о тяжести боя, о больших потерях у русских и, наконец, о победе братьев:

«Господь помог в тот раз победить:
Ведь каждый немец должен был сражаться
Против шестидесяти русских,
Это правда. Знаю я это наверняка»¹⁶⁵.

Однако вслед за этим рассказчик как бы возвращается назад. Он хочет показать, что братьям битва далась нелегко и что среди русского рыцарства тоже были герои, да еще какие. Победа над таким воинством достойна песни:

«Король Дмитрий (der kunic Dimitre)¹⁶⁶ был героем:
С пятью тысячами русских избранных
Воинов предпринял он наступление.
Когда другие войска его отступили.
Ну, послушайте, что случилось.
Полк братьев (der brûdere vane) в бой вступил
Против них у речки злой (ûf eine bôse bach).
Там он братьев увидел.
Людей у братьев (der brûdere Volkes) было много,
Хочу я вам сказать:
Сто шестьдесят мужей (man) их было,
Их для него вполне хватило.
Среди них пешие воины были,
Вместе с героями они сражались,
Там, где у моста они стояли.
Много хорошего они сделали.
Человек (man) восемьдесят их было.
К братьям они присоединились
И отбивались там от русских,
Чем многих русских огорчили.
И так вернулись братья
С большими почестями в землю свою.
Спасибо скажу я восьмидесяти мужам (mannen),
Тому, что мечи их так звенели
В нужный момент в Поддержку братьев.
Ну, хочу я кончить рассказ о бедах.
Пять тысяч русских остались лежать
На том поле битвы.
Другие бежали и врассыпную
Домой скакали.
Покрыли себя они вечным позором.
Многие русские жены оплакали
Жизни своих любимых мужей,
Что в битве приняли смерть свою
И больше домой никогда не вернутся.
Вот так закончилась битва.
Из-за того русские все еще ненавидят
Братьев, что правда.
Такое длится многие годы»¹⁶⁷.

Рассказ о бое у моста над «злым» ручьем завершает отрывок ЛРХ о Раковорской битве. Казалось бы, против 5000 русских выступило только 160 воинов (многие пешие), к которым потом присоединилось еще 80¹⁶⁸. Однако исследователи часто не замечают указания, что Дмитрий бился против «полка братьев» (der brûdere vane) — орденской хоругви, главной боевой единицы орденской армии¹⁶⁹. Если вспомнить «Приготовление к походу курфюрста Альберта против герцога Ганса Саганского» (1477 г.), где выделено три варианта воинского построения (хоругви по 400, 500 и 700 всадников), то окажется, что Дмитрий действительно ввязался в бой со значительными силами¹⁷⁰.

Вообще атака Дмитрия напоминает фланговый удар по клину — «свинье» — обычному рыцарскому построению при атаке¹⁷¹. В этом отношении важно вспомнить указания летописи, что новгородцы заняли позицию в центре «в лице железному полку противу великои свиньи»¹⁷². Речь, со всей очевидностью идет, о построении «Великой» хоругви, которая по «Приготовлению к походу...» составляет от 700 до 800 всадников¹⁷³. Так, как речь идет о начале сражения, а «свинья» является атакующим построением, можно утверждать, что первый удар нанесли именно немцы. Дмитрий, как указано в НПЛ, занимал крайний правый фланг русской армии, а потому его удар против орденской хоругви, занимавшей центр немецкого войска, представлял собой атаку с фланга, неудобную и опасную для «свиньи». Если считать, что речь идет об одном и том же эпизоде боя, то окажется, что в момент орденской атаки «клином» на нее налетел отряд из «пяти тысяч русских избранных» во главе с князем Дмитрием. Удар с фланга существенно ухудшил сокрушительную мощь клина, но полностью его разрушить не мог. Кроме того, спасти немецкую атаку пытался отряд эстонских ополченцев из орденских владений (160 орденского фолька — «der brûdere volkes») и небольшой отряд из орденского войска (80 «man»): всего 240 бойцов, храбростью которых восхищался автор ЛРХ («Спасибо скажу я восьмидесяти мужам, тому, что мечи их так звенели в нужный момент в поддержку братьев»)¹⁷⁴. Бой происходил у моста через «злой» ручей, возможно, непосредственно под холмом, на котором впоследствии была возведена капелла св. Марии Военной.

Первый удар немцев «великой свиньей» не произвел на русскую армию сокрушительного эффекта. Во-первых, численность ее явно была великовата для быстрого успеха немцев. А во-вторых, дезорганизующе подействовала фланговая атака князя Дмитрия. Указание ЛРХ о «русских двумя колоннами наступавших» говорит, скорее всего, что против немецкого центра действовало два полка русских (по предположению В.Т. Пашуто, новгородцы и псковичи)¹⁷⁵: это и естественно, так как немцы разделили войска на три части, а русские — на четыре. Сама битва носила традиционный рукопашный характер. О лучниках, как в Ледовом побоище, ни один из источников не упоминает. Противники сходили и расходились.

Количество воинов было столь велико, что затруднительно было определить ход событий даже находящемуся в сражении. В какой-то момент с поля бежала часть новгородцев и княжеская дружина Юрия Андреевича:

«а Юрьи князь вда плечи, или переветъ былъ в немь, то бог весть»¹⁷⁶.

В.Т. Пашуто считал, что были разгромлены те «две колонны» русских (новгородцев и псковичей), о которых упоминается в ЛРХ¹⁷⁷. Однако оставшиеся сумели обратить в бегство, вероятно, правый фланг противника — датчан. Но когда одни новгородцы гнали датчан к Раковору, центр немецкой армии еще не был разбит. Вернувшись после погони, новгородцы обнаружили, что против них опять построилась «великая свинья» и ударила на обоз. Подоспев, новгородцы успели отогнать немцев, но не стали их преследовать, и битва затихла с наступлением темноты:

«Бывшю во великому тому снятию и добрымъ мужемъ главами своими покывающе за святую Софью, милосердыи господь посла милость свою въскоре, не хотя смерти грешнику до конца, кажа нас и пакы милуя, отврати ярость свою от нас, и призре милосерднымь си окомь: силою креста честнаго и помощью святыя Софья, молитвами святыя владычица нашея Богородица приснодевица Мария и всех святыхъ, пособи богъ князю Дмитрию и новгородцемъ, месяца ферваря 18, на память святого отца Лва, в суботу сыропустную; и гониша ихъ, бьюче, и до города, въ 3 пути, на семи верстъ, якоже не мочи ни коневи ступити трупиемь.
И тако въспятишася от города, и узреша иныи полчищь свинью великую, которая бяше вразилася въ возникы новгородьскые; и хотеша новгородци на нихъ ударити, но инии рекоша: "уже есть велми к ночи, еда како смятемся и побиемся сами"; и тако сташа близъ противу собе, ожидающе света»¹⁷⁸.

18 февраля световой день в этих широтах длится 9 часов, и солнце заходит около 6 часов вечера. Раковорская битва закончилась примерно в это время¹⁷⁹.

Результаты сражения, как мы помним, воспринимались современниками различно. В ЛРХ говорится о ливонской победе и бегстве русских. Однако затем сообщается о походе магистра к Пскову ради отмщения за бой у Раковора: надо полагать, если бы состоялась победа, то отмщения не потребовалось бы. В новгородской летописи акцентируется внимание на то, что после сражения русские полки еще три дня стояли на поле, подчеркивая свое превосходство:

«Они же [немцы] оканьнии крестопреступници, не дождавъше света, побегоша. Новгородци же стояша на костехъ 3 дни, и приехаша в Новъгородъ, привезоша братию свою избьеныхъ, и положиша посадника Михаила у святои Софьи. Буди, господи боже милостивыи человеколюбче, въ ономь веце стати со всеми угодившими ти от века, иже кровь свою прольяша за святую Софью, животъ свои отдавше честно»¹⁸⁰.

Потери сторон были столь значительны, что не позволили ни немцам продолжить бой, ни русским продолжить поход¹⁸¹. ЛРХ почти ничего не сообщает о гибели ливонцев. Легкий намек содержится только в благодарности «восьмидесяти мужам» (эстонским ополченцам), которые выступили в поддержку немцев во время фланговой атаки князя Дмитрия¹⁸². Вся фраза о них носит поминальный характер, что должно указывать на гибель храбрецов. Кроме того, сообщается, что чуть ли не в начале сражения погиб Дерптский епископ Александр — самый высокопоставленный воитель в немецкой армии, единственный ее руководитель в Раковорском бою, известный по имени¹⁸³.

Этот иерарх впервые упоминается в источниках 10 сентября 1263 г.¹⁸⁴ Однако деятельность его предшественника — епископа Германа — последний раз фиксируется в источниках в 1243 г. Считается, что Герман покинул кафедру около 1245 г.¹⁸⁵ Длительное время кафедра Дерптского епископа была вакантна, и ею непосредственно руководил архиепископ Рижский Альберт Зуербеер. В ЛРХ при известии об осаде Дерпта (Юрьева) осенью 1262 г. упомянут некий местный епископ. Надо полагать, это был Александр, назначенный туда незадолго до этого. Натерпевшись страха от русских войск осенью 1262 г., Александр попытался отомстить им зимой 1268 г., но неудачно. Гибель епископа в бою — исключительное для Прибалтики событие. Иерархи-воители в те годы встречались нередко, но их гибель всегда специально отмечалась и не была обыденной. Вероятно, с гибелью Александра можно связать строительство капеллы св. Марии у Махольма на поле Раковорской битвы. В Дерпте Александра сменил Фридрих Хасельдорф (Friedrich von Haseldorf; ум. ок. 1284/1288), бывший до того титулярным епископом Карельским. Вероятно, он сохранил за собой виртуальную карельскую епархию и позднее (по крайней мере до конца 1268 г.)¹⁸⁶. 30 мая 1268 г. Фридрих упоминается как «избранный на Дерптскую кафер-дру епископ» (postulatus Darbetensis)¹⁸⁷.

Раковорская битва, 18 февраля 1268 г.

Герман Вартберг писал в своей хронике, что в бою у Махольма кроме епископа Александра погибло еще два орденских брата¹⁸⁸.

О потерях сторон может говорит фраза новгородской летописи, согласно которой во время погони новгородцев за отступающими к Раковору немцами их кони не могли двигаться из-за обилия трупов:

«и гониша ихъ, бьюче, и до города, въ 3 пути, на семи верстъ, якоже не мочи ни коневи ступити трупиемь»¹⁸⁹.

Это было исключительное по кровопролитию сражение. Умалчивая о своих потерях, автор ЛРХ писал, что русских погибло около 5 тысяч. В точности этой цифры можно усомниться, так как, во-первых, поле боя осталось за русскими, которые успели захоронить своих погибших до отхода и немцы не могли их подсчитать. Во-вторых, сам оборот этой строчки ЛРХ излишне напоминает одну из предыдущих:

«vumf tûsent Rûzen ûz erweit» — «с пятью тысячами русских избранных»¹⁹⁰,

и

«vumf tûsent Rûzen lâgen tôt» — «пять тысяч русских остались лежать»¹⁹¹.

Скорее всего, перед нами литературный оборот, вызванный желанием закрепить внутреннюю рифму. Кроме того, автор ЛРХ указывал численность армии русских — 30 тысяч человек, а 5 тысяч — это 1 /6 армии. Это соотношение мы уже встречали при определении сил сторон: 1 немец к 60 русским. Вероятно, мы имеем дело с формальными клише, несущими оценочно-поэтический характер.

Однако нет никаких сомнений — потери русской армии были сокрушительными, особенно в среде новгородского полка. Некоторых погибших даже не смогли найти среди трупов и объявили (исключительный случай — впервые в русской истории) «пропавшими без вести». Погибли главные руководители общины — посадник и тысяцкий. Новгород лишился многих представителей знатных фамилий. Никогда прежде летопись не перечисляла по именам столько погибших горожан:

«И ту створися зло велико: убиша посадника Михаила, и Твердислава Чермного, Никифора Радятинича, Твердислава Моисиевича, Михаила Кривцевича, Ивача, Бориса Илдятинича, брата его Лазоря, Ратьшю, Василя Воиборзовича, Осипа, Жирослава Дорогомиловича, Поромана Подвоиского, Полюда, и много добрыхъ бояръ, и иныхъ черныхъ людии бещисла; а иныхъ без вести не бысть: тысячьского Кондрата, Ратислава Болдыжевича, Данила Мозотинича, а иныхъ много, богъ и весть, а пльскович такоже и ладожанъ»¹⁹².

Летописью перечислено 17 погибших новгородских бояр (первым приводится имя по НПЛ, далее — разночтения по другим летописям):

1. Посадник Михаил Федорович (1257—1268 гг.): по отчеству указан в Н4Л. Михаил Федорович стал посадником после убийства Михаила Степановича в 1257 г. Его выбрали зимой 1257/58 г. — вывели из Ладоги. Это произошло после волнений в городе, связанных с предстоящей татарской переписью: «Тои же зимы даша посадничьство Михаилу Федоровичю, выведше из Ладогы; а тысячьское Жироху даша»¹⁹³. При этом главе общины новгородцы пережили монгольскую перепись, заключили мир с Литвой и совершили поход к Юрьеву¹⁹⁴. В.Л. Янин считает, что Михаил Федорович был связан с Торговой стороной¹⁹⁵. Он был избран в период острой конфронтации Новгорода с великим князем Александром Ярославичем, но впоследствии заявил себя сторонником великокняжеского суверенитета над Новгородом и стал инициатором приглашения на новгородский стол в 1264 г. Ярослава Ярославича¹⁹⁶. Период правления Михаила Федоровича (1257—1268 гг.) был временем, когда, как писал В.Л. Янин, «правящая боярская верхушка предпринимает меры к упрочению своего положения»¹⁹⁷. Очевидно, Михаил Федорович принял активное участие в составлении письменного докончания с князем Ярославом. Он стал автором «нового формуляра докончальной грамоты с князем», фактически закрепил практику составления подобных документов. И.П. Шаскольский считал, что Михаил Федорович, будучи ладожским посадником, возглавлял зимой 1251/52 г г. от лица Александра Невского посольство в Норвегию, в результате которого была подписана разграничительная грамота по владениям в Финляндии¹⁹⁸. О предводителе посольства в Саге о Хаконе, сыне Хакона, говорится: «звался Микьял и был рыцарем тот, кто предводительствовал ими»¹⁹⁹. После гибели Михаила Федоровича в Раковорской битве, посадником был избран Павша Ананьинич (ум. 1274), который занимал этот пост до 1272 г. и потом опять в 1273—1274 гг²⁰⁰.

2. Твердислав Чермный: «Твердислава Чермного»; «Твердислава Чермнаго (Чръмнаго)» (Комисс. список НПЛ); «Твердислава Чермьнаго» (ЛА); «Твердислава Чермнаго» (С1Л); «Микифора Чермнаго» (Н4Л). По другим источникам не известен. Здесь он не назван по отчеству, но расположен на втором месте после посадника: вероятно, принадлежал к числу самых известных и знатных новгородских бояр. Имя Твердислав стало особенно знаменитым в связи с деятельностью в начале XIII в. Твердислава Михалковича, несколько раз избиравшегося посадником в 1207—1220 гг. (в 1220 г. принял схиму; последний раз упоминается в 1224 г.)²⁰¹. Твердислав Михалкович был сыном Михалки Степановича (ум. 1205), также неоднократно избиравшегося посадником в 1176—1205 гг.²⁰². Сын Твердислава Михалковича Степан Твердиславич (ум. 1243) был посадником в 1230—1243 гг.²⁰³ А сын Степана Твердиславича Михаил Степанович — посадником в 1255—1257 гг.²⁰⁴ Это была очень именитая династия бояр с Прусской улицы. Видно, что имена ее представителей повторялись. В связи с этим можно предположить, что Твердислав Чермный был членом этого рода — возможно, братом или сыном Михаила Степановича.

3. Никифор Радятинич: «Никифора Радятинича (Рядятинича; Дятинича)» (НПЛ); «Микифора Рядятинича» (Н4Л); «Никифора Рятиница» (ЛА); «Микифора Рядитина» (С1Л); «Никифора Рядитина» (Воскр.). По другим источникам не известен. Возможно, является сыном Радко (Радъко), который вместе с братом в 1183 г. поставил церковь Ипатия на Рогатице («святого Еупатия... на Рогатеи улици»; «святого Еупатиа чюдотворца и епископа Ганьграньскаго на Рогатеи улице»), а в 1224 г. его называл среди обидчиков своего сына Всеволода и требовал выдачи великий князь Юрий Всеволодович²⁰⁵. Если Никифор Радятинич сын Радко, то жил он на улице Рогатице на Торговой стороне.

4. Твердислав Моисеевич: «Твердислава Моисиевича»; «Твердислава Моисеовича» (Воскр.); «Твердислава Моисеева» (С1Л); в ЛА без отчества. По другим источникам не известен. Возможно, был братом Лазаря Моисеевича, известного в те годы своими дипломатическими способностями: зимой 1267/68 г. накануне Раковорского похода Лазарь Моисеевич ездил в Ригу приводить к присяге архиепископа Альберта и орденский капитул, а затем выступал посредником в переговорах Новгорода с великим князем Ярославом Ярославичем во время конфликта в 1269 г. и посланником Дмитрия Александровича к великому князю Василию Ярославичу во время спора о новгородском столе в 1272 г.²⁰⁶ Родственные связи Лазаря Моисеевича не устанавливаются. Источникам известен только один новгородец по имени Моисей — Моисей Доманежич, упоминаемый в 1176 г. как основатель церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи на Чудинцеве улице (Загородный конец Софийской стороны)²⁰⁷. Однако он не подходит в отцы ни Твердиславу, ни Лазарю по времени.

5. Михаил Кривцевич: Михлила Кривцевича (Кривчевича, Кривчевичь); «Михаилу Кривцева» (С1Л, ЛА); «Михаила Кривцова» (Воскр.); «Михаила Кривчева» (Н4Л). По другим источникам не известен.

6. Иван (Ивач): «Ивача»; «Иваца»; «Ивана» (Комисс. список НПЛ); в ЛА нет. По другим источникам не идентифицируется.

7. Борис Ильдятинич: «Бориса Илдятинича (Илъдятинича)»; «Ялъдитинича» (разночтение к Н4Л); «Бориса Ильдятина» (С1Л, Воскр.); в ЛА нет отчества. По другим источникам не известен.

8. Лазарь Ильдятинич: «брата его Лазоря», «крата его Лазаря» (С1Л, Н4Л, Воскр., ЛА). По другим источникам не известен.

9. Ратьша: «Ратьшю»; «Ратшю (Ратьшу)» (Комисс. список НПЛ, ЛА); «Ратшу» (Воскр.); в ЛА после Василя Воиборзовича. Среди современников известен новгородец Ратишка (Ратешка), упомянутый в 1255 г. в качестве лидера новгородского «перевета», сообщившего князю Александру о бегстве из Новгорода Ярослава Ярославича²⁰⁸. Он предстает членом просуздальской группировки новгородцев. Ю.В. Коновалов считает его даже «состоящим на княжеской службе», «огнищанином»²⁰⁹. Е.Н. Носов определял «огнищан» как особую прослойку новгородских землевладельцев, упорных сторонников княжеской власти²¹⁰. Из их числа рекрутировали и княжеские наместники. Коновалов готов предположить, что Андрей Воротиславович, упоминаемый в летописи под 1270 г. как наместник князя Ярослава Ярославича в Новгороде²¹¹, был сыном Ратьши (Вратислав, Вратьша). Исследователь считает, что Ратьша был «лидером новгородских княжих людей», а после его гибели этот пост наследовал его сын. Утверждение Андрея Воротиславича в Новгороде предстает «восстановлением в служилых правах семьи Ратши»²¹².

Ратьшу считают своим пращуром Пушкины и родственные фамилии (Челядины, Свибловы, Чулковы, Хромые-Давыдовы, Бутурлины, и пр.) — боярский род «Ратшичей». Поздние родословцы указывали первых четыре колена династии: Ратьша, Якун, Алекса, Гаврила. Два сына Гаврилы — Иван Морхиня и Акинф Великий — упоминаются в источниках в начале XIV в.²¹³ Родословец Свибловых сообщает о том, что Ратьша был из немцев и прибыл на Русь при Александре Невском²¹⁴. Однако даже если убрать из перечня Якуна, что делают некоторые списки²¹⁵, Ратьша никак не сможет стать современником Александра Невского или должен был быть к тому времени очень почтенным старцем. Более того, родословец пытается представить Ратьшу дедом или прадедом Гаврилы Олексина, героя Невской битвы (1240 г.), что уже очевидная натяжка, требующая от специалистов по генеалогии дополнительных гипотетических построений²¹⁶.

10. Василь Воиборзович: «Василя Воиборзовича (Воиборзовица, Воиборзовичь)», «Василь(и)я Воиборзова» (С1Л, Воскр.); «Василья Воиборзовича» (Н4Л); в ЛА нет отчества. По другим источникам не известен.

11. Осип (Иосиф, Есиф): «Осипа (Есипа)»; «Есипа» (С1Л, Воскр.); «Осифа» (разночтения к Н4Л). По другим источникам не идентифицируется.

12. Жирослав Дорогомилович: «Жирослава Дорогомиловича (Дорогомилович)», «Жирослава Дорогомилова» (Воскр.). По другим источникам не известен. В эти годы источникам известны еще два Жирослава. Во-первых, это тысяцкий Жирослав (Жирох; Жирохно), избранный одновременно с посадником Михаилом Федоровичем в 1257 г.²¹⁷ Он же упоминается в новгородско-ганзейском договоре, заключенном в конце 1263 г.²¹⁸ В начале 1264 г. его сменил Кондрат, который упоминается к докончальной грамоте князя Ярослава Ярославича с новгородцами²¹⁹. Во-вторых, летом 1268 г. упоминается Жирослав Давыдович, который, наряду с Михаилом Мишиничем и Елферием (Юрием) Сбыславичем, был обвинен князем Ярославом во внешнеполитических ошибках²²⁰. Надо полагать, Жирослав Дорогомилович не был тысяцким, так как отмечен в перечне погибших далеко не в первых рядах. Кроме того, Ярослав в 1268 г. обвинял группу бояр вместе с Жирославом в том, что они «разратились» с немцами («розъратилися с Немци»). Исследователи обычно понимают это обвинение как упрек за начало войны на Западе²²¹, но здесь, очевидно, указан упрек за то, что новгородцы не продолжили после Раковорской битвы поход дальше, то есть гибель стольких людей оказалась пустой — зря (?!). Жирослав Давыдович в этом случае предстает пассивным миротворцем, что более подходит для того тысяцкого, который подписал грамоту о мире еще при Александре Ярославиче Невском. Можно предположить, что Жирослав Давыдович был тысяцким в 1257—1264 г., впоследствии отстраненным (замененным Кондратом). А Жирослав Дорогомилович — совершенно иное лицо.

13. Парамон Подвойский: «Поромана Подвоиского (Подвоискаго)»; «Поромана Подвоскаго» (ЛА), «Парамона Подвойскаго» (Воскр.); «Поромана подвоискаго» (Н4Л); «Поромона (Парамона) Подъвоискаго» (С1Л). По другим источникам не известен. Подвойский — это герольд, глашатай, вестник, а также судебный пристав, чиновник для призыва в суд и исполнения его решений²²².

14. Полюд: «Полюда». По другим источникам не идентифицируется. Имя Полюд встречается в летописи в XII в.²²³ Некий именитый боярин Полюд упоминается в летописи в 1216 и 1224 гг.²²⁴ Более это имя источникам не известно²²⁵.

«и много добрыхъ бояръ и иныхъ черныхъ людии бещисла, а иныхъ без вести не бысть»:

15. Тысяцкий Кондрат (1264—1268): «тысячьского Кондрата».

Впервые упоминается в летописи при известии о Раковорской битве²²⁶. В новгородско-ганзейском договоре, согласованном при Александре Невском в конце 1263 г., а подписанном уже при Ярославе Ярославиче в начале 1264 г., тысяцким назван Жирослав, избранный на это место в 1257 г.²²⁷ В начале 1264 г. Кондрат назван тысяцким в докончании с князем Ярославом Ярославичем²²⁸. Вероятно, его избрание тысяцким следует датировать зимой 1263/64 г. После его гибели 18 февраля 1268 г. тысяцким стал ставленник князя Ярослава Ярославича Ратибор Клуксович²²⁹. С тысяцким Кондратом В.Л. Янин связывает примечательный сфрагистический тип: на лицей стороне печати изображалась открытая ладонь — рука (или перчатка). На оборотной было написано «Кондратова печать». Таких булл найдено две. Они входят в группу печатей новгородских тиунов²³⁰. Геральдические функции такого символа, как ладонь, на Руси не обследовались.

Встречается также булла, на одной стороне которой написано «Кондратова тиун», а на другой ладонь и «Савина п[ечать]»²³¹. Ладонь, вероятно, была символом тиунов — новгородских администраторов.

Встречается также булла с надписью «Кондратова печать» и «Селивестрова печать» — на оборотной стороне²³². В.Л. Янин считал, что она использовалась в период когда Кондрата еще не считали погибшим после Раковорской битвы, а его функции временно выполнял некий Сильвестр. Новые находки булл с изображением ладони изменили мнение исследователя²³³.

16. Ратислав Болдыжевич: «Ратислава Болдыжевича (Болдыжевица, Болдыжевичь)»; «Ростислава» (Воскр., без отчества); «Ратислава» (С1Л, без отчества). По другим источникам не известен. Источникам известен в те же годы Роман Болдыжевич: великий князь Ярослав Ярославич вымогал у него деньги («серебро»), о чем обвиняли князя новгородцы летом 1269 г²³⁴.

17. Данил Мозотинич: «Данила Мозотинича (Мозотиница)»; «Данилу» (ЛА, без отчества); «Данила» (С1Л, Воскр., без отчества). По другим источникам не известен.

В Липицкой битве (1216 г.) — самом кровопролитном сражении между русскими княжествами — «вои паде бещисла», но в летописи упомянуто только 5 погибших новгородцев²³⁵. При описании Раковорской битвы указано 17 погибших бояр. Верхушка городского патрициата понесла непоправимый урон. Собственно, с этими событиями можно связать в целом смену настроений в новгородской общине. Горожане стали относиться заметно жестче к великокняжеской власти. Больше стало уверенности в собственных силах. Никогда более новгородцы не потерпят великокняжеского диктата в стиле Александра Невского: с войсками и угрозами. Произошла заметная смена поколений. Из прежних, известных в XI — начале XIII века фамилий многие пресеклись. К власти в городе пришли представители ранее не известных родов — более смелые и вольнолюбивые. Начался новый этап в развитии новгородской государственности.

* * *

В исследованиях распространено мнение, что после Раковорской баталии, когда новгородцы и суздальцы вернулись домой, псковичи с Довмонтом продолжили свой путь и разграбили Поморье, то есть Вик²³⁶. Основано такое суждение на данных «Повести о Довмонте», в которой сообщается:

«Паки же по том времени, в лето 6775, великий князь Дмитрий Олександрович з зятем своим з Довмантом, с мужи с новгородцы и со псковичи иде к Ракавору. И бысть сеча велика с погаными немцы на поле чисте, помощию Святые Софеи Премудрости Божии и Святые Троицы немецкие полки побиша. И прошед горы непроходимыя, и иде на Вируяны, и плени землю их и до моря, и повоева Поморие, и паки возвратися, исполни землю свою множеством полона»²³⁷.

Большинство летописцев восприняли известие о походе на Вируяны как независимое предприятие, а потому отметили его отдельно — после Раковорской кампании: так в Н4Л, С1Л, Воскресенской, Никоновской летописях и у В.Н. Татищева²³⁸. Конструкция эта основана на ошибке. «Вируяны» — это, очевидно, область Вирумаа (Вирония)²³⁹, а «Поморье» — это Западная Вирония, вытянувшаяся вдоль Финского залива. Как указывала новгородская летопись, после пересечения Нарвы русское войско разделилось на 3 части. Часть, возглавляемая Дмитрием Александровичем, углубилась в континент, где обнаружила засевших в пещере эстов. А другая часть — вероятно, включавшая псковские полки, — прошла вдоль моря, в «Поморье».

Расположение этого известия после Раковорского похода могло быть связано с двумя причинами: во-первых, логика такая же, как в ЛРХ, где после сообщения о победе в сражении идет рассказ о вылазке храбрецов князя Дмитрия; во-вторых, это предложение могло быть вырезкой из постороннего летописного источника, не связанного с Новгородом, где поход называли Раковорским. Возможно, речь идет о краткой псковской записи. Примечательно, что в тексте «Повести о Довмонте» редакции П2Л предложения о походе в Поморье просто нет, хотя о Раковоре упоминается:

«Пакы же на другыи год князь Домонт с мужи своими псковичи иде в пособие тестю своему великому князю Димитрию на немець, и бишася на Раковоре и одолешя»²⁴⁰.

Надо полагать, перед нами два сообщения об одном и том же событии — Раковорском походе («на Вируяны»).

* * *

Те внешнеполитические цели, которые ставили перед собой новгородцы и великий князь перед началом Раковорского похода, достигнуты не были. В целом это была неудача: огромные потери и минимальные приобретения (ограбление бедной Восточной Виронии). Летописец даже не вдается в рассуждения о причинах прекращения похода:

«Новгородци же стояша на костехъ 3 дни, и приехаша в Новъгородъ, привезоша братию свою избьеныхъ, и положиша посадника Михаила у святой Софьи»²⁴¹.

Нового посадника, вероятно, избрали уже в Эстонии, а тысяцкого не стали выбирать, рассчитывая, что объявится Кондрат:

«И даша посадничьство Павше Онаньиничю; а тысячьского не даша никомуже, ци будеть Кондратъ живъ»²⁴².

Общее беспокойство и растерянность выдают сухие летописные строки: не нашли никого, кто в ходе битвы видел бы смерть Кондрата — вокруг тысяцкого все погибли. И такие огромные потери даже не помогли полностью избежать угрозы с Запада. После похода под Юрьев в 1262 г. ливонцы не предприняли никаких ответных действий. Можно сказать, что после Ледового побоища немцы ни разу не пытались продвинуться далеко на русские земли. В 1253 и 1256 гг. это были пугливые набеги, прекращавшиеся сразу, как вдалеке начинали мерцать новгородские полки. Более того, после Ледового побоища — с 1242 по 1268 г. — русские никогда не сталкивались в бою с орденскими войсками. Разгром на Чудском озере и тяжелое положение внутри страны заставили тогда Орден срочно подписать мир. И этот мир не нарушался. Формально русские войска не действовали против орденских земель или замков. Дерпт (Юрьев) и Везенберг (Раковор) не имели орденских гарнизонов. В 1262 г. подмога от братьев подошла к Дерпту, но не решилась сделать вылазку. Однако магистр все же ощущал угрозу с Востока и в 1268 г. с готовностью отправил войска к Раковору. Можно сказать, что не удилась ни хитрая ловушка немцев, поклявшихся не помогать Северной Эстонии, ни грандиозное предприятие русских, рассчитывавших сокрушить любую силу на своем пути. В Ливонии увидели, что русских можно остановить битвой в открытом поле.

Примечания

1. НПЛ, 85, 315. Почти так же: С1Л, 343; Воскр., 167.

2. НПЛ, 66, 271.

3. Кузьмин, 2007. С. 38—39.

4. LUB, I. S. 364—367, № 282 (31 марта 1255 г.; S. 365: «episcopatum Oziliensem, Tarbatensem, Curoniensem, Wironiensem, Culminensem, Warmiensem, Pomezaniensem, Sambiensem, Ruteniensem et Wersoviensem»). См.: Ammann, 1936. S. 273; Hellmann, 1954. S. 184—185; Dircks, 1986. S. 28—29; Selart, 2001. P. 167; Селарт, 2004. С. 8.

5. Selart, 2001. P. 167.

6. Мерило Праведное по рукописи XIV века. М.—Л., 1961. С. 128—130; БЛДР. Т. 5. СПб., 2000. С. 394.

7. НЛ, 150; СЛ, 111.

8. ЛЛ, 483; СЛ, 122; Рогож., 34; ТЛ, 406; Воскр., 179; НЛ, 166—167. См. подробнее о соборе: Антипов, 2000. С. 22—25.

9. О смерти Симеона летописи сообщают как под 6796 годом (СЛ, 123; НЛ, 167), так и под 6797 годом (Рогож., 34; ТЛ, 406; Воскр., 179; Н4Л, 247; ЛА, 56), то есть в диапазоне от марта 1288 до февраля 1290 г. Однако Симеоновская летопись сообщает дату и место его погребения 3 февраля 6796 года, который мартовский, то есть 3 февраля 1289 г. (СЛ, 123; Бережков, 1963. С. 115). Рогожский летописец и Тверской сборник также называют дату его погребения — 2 февраля 6797 г., но не указывают места (Рогож., 34; ТЛ, 406). Можно предположить, что умер епископ Симеон 2 февраля 1289 г., а на следующий день был захоронен.

10. Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1 (памятники XI—XV в.). 2-е изд. СПб, 1908. Стб. 83—84, № 6. (РИБ. Т. 6).

11. ПСРЛ. Т. 9. М., 2000. С. XXII; ГБЛ, собр. Беляева, № 1512 (Беляевский список Сокращенного летописного свода 1493 г.).

12. Утверждение кафедры в Твери относят иногда к 1264—1268 гг. (Кучкин, 1969. С. 244—245), а иногда к 1267—1271 гг. (Клюг, 1994. С. 66—67). Следует признать, что к началу 70-х гг. XIII в. кафедра уже оформилась. См.: Клюг, 1994. С. 66—67; Горский, 1996. С. 53, 106; Селарт, 2004. С. 18—20.

13. См.: Кузьмин, 2007. С. 40.

14. См.: Хорошкевич, 1965. С. 227.

15. См.: LUB, I. S. 492—494, № 388—390; Хорошкевич, 1965. С. 226.

16. См.: Хорошкевич, 1965. С. 227, прим. 61.

17. LUB, I. S. 205—208, № 160.

18. Арбузов, 1912. С. 39; Хорошкевич, 1965. С. 227.

19. Wartberge, 1863. S. 44; LR, v. 7391—7421, 7513—7526.

20. См.: Арбузов, 1912. С. 45; Turnier, 1955. S. 206, 207, 299; Хорошкевич, 1965. С. 227.

21. Tuulse, 1942. S. 67; Aus, 1990. S. 463; Pagel, Kirss, 2008. S. 9—12.

22. ГЛ. XXIX, 7.

23. LUB, I. S. 302, № 239 (30 сентября 1252 г.); ELB, 1856. S. 13, № 8; Ligers, 1948. S. 321—322; Pagel, Kirss, 2008. S. 16.

24. См.: Ligers, 1948. S. 321—327.

25. См. подробнее: EA, 3. S. 120; Pagel, Kirss, 2008. S. 71—79.

26. Раам, 1974. С. 118; Bara, 1980. С. 16; Aus, Tamm, 1985. S. 384; EA, 3. S. 120; Pagel, Kirss, 2008. S. 37.

27. См.: Янин, 2003. С. 220.

28. НПЛ, 85—87, 315—318; НЛ, 145—147; Воскр., 167—168; ЛА, 53—54; Н4Л, 236—238; С1Л, 343—347.

29. ЛЛ, 525; СЛ, 110; ТЛ, 403.

30. Охотникова, 2007. С. 417—418, 421—422, 425—426.

31. LR, v. 7567—7776. Перевод см.: Матузова, Назарова, 2002. С. 247—250.

32. Rowell, 1992. P. 9—10; Urban, 2003. P. 103—104; Урбан, 2007. С. 165.

33. LR, v. 7630—7632. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 249. В квадратных скобках — пояснение Д.Х.

34. СЛ, 110.

35. НПЛ, 87, 318.

36. LübUB, I. № 359; LUB, I. S. 527—528, № 415; HUB, I. № 667.

37. См.: Grotefend, 1891. S. 160, Tafel 29.

38. LübUB, I. S. 297—298, № 315—316; LUB, I. S. 514—516, № 410, 411; Матузова, Назарова, 2002. С. 283, 286.

39. См.: LUB, I. Regest. S. 112—113, № 466—467; LUB, III. Regest. S. 27, № 472, a, b.

40. LUB, I. S. 515, № 410. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 284.

41. Акт на нижненемецком неоднократно издавался как на языке оригинала (Tobien, 1844. S. 85—94; LUB, I. S. 517—528, № 414; HUB, I. S. 233—235, № 665; Goetz, 1916. S. 90—166), так и в переводе на русский (Андреевский, 1855. С. 19—34; ПИВН, 1909. С. 68—71; ГВНП. С. 58—61, № 31). Договор на латинском также неоднократно издавался, но преимущественно на языке оригинала (Tobien, 1844. S. 85—94; LUB, I. S. 517—527, № 413; HUB, I. S. 229—233, № 663; ПИВН, 1909. С. 64—68; Goetz, 1916. S. 90—166). Достаточно подробный пересказ его содержания опубликовал еще Н.М. Карамзин, а потом И.Е. Андреевский (Карамзин, 1991. С. 603—606, прим. 244; Андреевский, 1855. С. 19—34). Позднее исследователи публиковали переводы отдельных частей документа (Клейпенберг, 1973. С. 148, прим. 36; Рыбина, 1986. С. 38—39; Рыбина, 2001. С. 118). Однако полного переложения латинского документа на русский до сих произведено не было. См. приложение № 15.

42. ГВНП. С. 58, № 31.

43. LUB, I. S. 528, № 415.

44. ЛЛ, 525.

45. СЛ, 110.

46. ТЛ, 403.

47. Н4Л, 236. Также: НЛ, 146. Полная версия: НПЛ, 85, 315. В ЛА упоминание похода 1267 г. отсутствует.

48. Только Воскресенская летопись под влиянием псковских источников ставит на первое место князя Довмонта (Воскр., 167).

49. Воскр., 167; Охотникова, 2007. С. 417.

50. НПЛ, 85—86, 315—316.

51. С1Л, 343; Воскр., 167.

52. НПЛ, 86, 316.

53. Н4Л, 236; НЛ, 146.

54. ЛА, 53.

55. С1Л, 344; Воскр., 167.

56. LUB, I. S. 495—497, № 392.

57. См.: Kahk, Tarvel, 1997. P. 34; Хорошкевич, 1965. С. 226.

58. См.: Хорошкевич, 1965. С. 229.

59. См. подробнее: Urban, 2003. P. 102—103; Урбан, 2007. С. 162—164.

60. НПЛ, 86, 316.

61. См.: НПЛ, 86, 316; Н4Л, 236; С1Л, 344; ЛА, 54; НЛ, 146.

62. Воскр, 167. См.: П1Л, 13; П3Л, 84; Охотникова, 2007. С. 417. Единственно исключение П2Л, где в кратком известии весь поход представлен под руководство Довмонта, и Дмитрий не упомянут, а в ПоД Довмонт «иде в пособие тестю своему великому князю Димитрию на Немець, и бишяся на Раковоре, и одолешя» (П2Л, 17, 22; Охотникова, 2007. С. 421).

63. НПЛ, 84, 313. Дату рождения — ок. 1250 г. указывают: Коган, 1994. С. 170; Охотникова, 2007. С. 385.

64. НПЛ, 82, 309.

65. Н4Л, 236; ТЛ, 403.

66. НЛ, 146—147.

67. НПЛ, 90, 322. Хронология этих событий запутана. Как мы указывали, НПЛ после 6775 года следует ультрамартовскому счету — это статьи 6776, 6777 годов. Но в 6779 году мы опять фиксируем ультрамартовский счет: сообщается о затмении 23 марта 1270 г. (Святский, 1915. С. 35; Schroeter, 1923. S. 8, 46, 126, Karte 82b, S. LXXXII; Бережков, 1963. С. 264, 267, 274). Можно предположить, что предшествующая и последующая статьи (6778 и 6780 гг.) также оказались под воздействием ультрамартовского счета, ведь логика изложение ничем не нарушена. Таким образом, волнения в Новгороде, традиционно датируемые 1270 г., оказываются произошедшими в 1269 г., а смерть Ярослава Ярославича относится к зиме 1271/72 г. (Бережков, 1963. С. 274). Тогда прибытие Дмитрия в Новгород — это 9 октября 1272 г. Далее в летописи происходит новый хронологический сбой: Синодальный список НПЛ относит сообщение о вокняжении Дмитрия к концу статьи 6780 г., а Комиссионный — к началу статьи 6781 г. (НПЛ, 90, 322). Этим событием можно обозначить завершение периода использования в НПЛ ультрамартовского стиля (6775—6780 гг.).

68. ЛЛ, 525; НПЛ, 323.

69. ЛЛ, 527.

70. ЛЛ, 473.

71. НПЛ, 85, 314.

72. НПЛ, 88, 319.

73. НПЛ, 322, 325, 328; Н4Л, 242, 245, 248, 599, 600; С1Л, 355, 363.

74. ЛЛ, 528, 529; ТЛ, 407; Борзаковский, 1994. С. 91; Клюг, 1994. С. 74, 90, прим. 85.

75. ТЛ, 406; Воскр., 179; НЛ, 166—167. Некоторые летописи не указывают участников закладки и освящения храма (Рогож., 34—35; ЛА, 56).

76. СЛ, 123.

77. Н4Л, 249. С этих лет (1296—1298 гг.) и другие летописи фиксируют деятельность Михаила как князя Тверского (Воскр., 179; ТЛ, 406).

78. СЛ, 124.

79. Исследователи зачастую оспаривают идентичность Святослава Ярославича князю Святославу Тверскому, упоминаемому в летописи под 1293 г. (С1Л, 363; НЛ, 170; ПСРЛ. Т. 33. Л., 1977. С. 76). А потому смерть Святослава Ярославича относят к периоду между 1282 и 1285/1286 гг. (Экземплярский, 1889. Т. 2. С. 457; Борзаковский, 1994. С. 91; Клюг, 1994. С. 73, 91, прим. 104).

80. Н4Л, 241.

81. С1Л, 353. См. также: Борзаковский, 1994. С. 88.

82. См.: НЛ, 150; Воскр., 171; Борзаковский, 1994. С. 88.

83. НЛ, 146; Татищев, 1996. С. 46; Rowell, 1992. P. 6, n. 26; Кузьмин, 2007. С. 39.

84. Данилевич, 1896. С. 151—152; Александров, Володихин, 1994. С. 36.

85. Гудавичюс, 2005. С. 68—69.

86. ЛЛ, 524, 525.

87. ЛЛ, 529.

88. НЛ, 145—146; Воскр., 167; Н4Л, 236, 243; С1Л, 356.

89. НПЛ, 87, 318;С1Л, 347; Н4Л, 238, 598.

90. СЛ, 117; С1Л, 356; Н4Л, 243; НЛ, 156—157. Точную дату смерти — 8 марта 1279 г. — указывает Воскресенская летопись. В ней же указано, что Юрию наследовал брат Михаил (Воскр., 174). Михаил Андреевич упоминается в 1305 г. как князь нижегородский (С1Л, 368).

91. Экземплярский, 1889. С. 190; Коган, 1994. С. 257.

92. НЛ, 146.

93. ЛЛ, 75—79.

94. Воскр., 232.

95. ЛЛ, 206.

96. См.: Рапов, 1977. С. 91.

97. ИЛ, 672.

98. ИЛ, 753.

99. ИЛ, 754, 798; Пашуто, 1950. С. 207, 208.

100. НПЛ, 236, 252.

101. ИЛ, 528, 539; Рапов, 1977. С. 158—159.

102. ПСРЛ. Т. 9. М., 2000. С. 180; Рапов, 1977. С. 178.

103. ЛА, 54; НЛ, 146; Воскр., 167.

104. ПСРЛ. Т. 35. М., 1980. С. 93, 94, 132, 150, 177, 178, 198, 219. См. также; Иванов, 2003. Кн. 2, с. 43—47.

105. См.: прим. 428.

106. П1Л, 14; П2Л, 22; П3Л, 87.

107. Голубинский, 1903. С. 71. Исследования В.И. Охотниковой показывают, что «Повесть о Довмонте» была создана во второй четверти XIV в. по образу Жития Александра Невского (Охотникова, 2007. С. 415). Вполне можно допустить, что в эти годы уже готовилась канонизация местного почитания святого князя (Хорошев, 1986. С. 155). Иконные образы Довмонта-Тимофея известны с XVI в., но исследователи указывают, что они восходят к более древним образцам (Лидов, 2006. С. 338).

108. НПЛ, 86, 316.

109. ЛА, 54.

110. Воскр., 167.

111. LR, v. 7567—7575. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 247.

112. Матузова, Назарова, 2002. С. 252, прим. 3.

113. Тихомиров, 1975. С. 339.

114. НПЛ, 86, 316.

115. Мазинг, 1990. С. 11—13.

116. Martin, 1966.

117. НПЛ, 86, 316.

118. НПЛ, 86, 316.

119. НПЛ, 86, 316.

120. С1Л, 345; Воскр., 167; НЛ, 146; ЛА, 54; Н4Л, 237; Татищев, 1996. С. 46; Карамзин, 1992. С. 61.

121. ЛА, 54. Почти так же: «приидоша к реце Киголе, къ Раковору идуще» (Н4Л, 237).

122. НПЛ, 87, 318.

123. Чешихин, 1885. С. 84—85; Kahk, Vassar, 1960. S. 58; Тихомиров, 1975. С. 340; Rowell, 1992. P. 9; Selart, 2001. P. 169; Pagel, Kirss, 2008. S. 17.

124. Wartberge, 1863. S. 38, 46.

125. См.: ELB, 1856. S. 6—7; LUB, I. № 535 (51a-52a); Johansen, 1951. S. 148—151; Шмидехельм, 1956. С. 180—181.

126. Pabst, 1873. S. 140, n. 97 (Sedda-Maria Capelle); Tamla, 1993. S. 25 (Sôja-Maarja kabel).

127. Hasselblatt, 1856. S. 855—856.

128. Pabst, 1873. S. 465.

129. Pabst, 1869. S. 140.

130. LUB, I. № 535, 51a. В аутентичном издании «Датской поземельной книги» Ф. Г. фон Бунге пунктиром в качестве владений Альберна де Кокеля обведены только имения Kwalae, Akendolae, Waskaethae, а имения Kokaei и Unox указаны прежде обведенных пунктиром владений Альберна и после, также обведенных пунктиром, владений Тидрика де Эквиста (Thideric de Equaest) (LUB, I. № 535, 51a). Такое оформление списка привело к тому, что Бунге и Р. фон Толль при новом издании поземельной книги (с переводом на немецкий) отметили имения Kokaei и Unox в качестве владений Тидрика (ELB, 1856. S. 6, № 1), что и логично, если читать перечень последовательно. Однако П. Йохансен считал, хотя и с учетом предположительности, что эти земельные участки относились к собственности Альберна де Кокеля (Johansen, 1933. S. 441, 805). Названия сопоставлены с современными по: Johansen, 1933. S. 441, 805—806; Моора, Лиги, 1969. С. 67.

131. LUB, I. № 535, 51 b; ELB, 1856. S. 7; Johansen, 1933. S. 525—526.

132. Моора, Лиги, 1969. С. 67—68; Moora, Ligi, 1970. S. 88—89. С этим не был согласен П. Йохансен, который относил Альберна к немцам (Johansen, 1933. S. 739).

133. Датское Akedolce — производная от Hageda (Hagedo), вероятно, происходит от диалектн. эст. hagijas, hagema (совр. эст. haarama) — «власть» (Kettunen, 1955. S. 68—69; Tamla, 1993. S. 21).

134. Моора, Лиги, 1969. С. 68; EA, 3. S. 137.

135. Вага, 1960. С. 112; Раам, 1974. С. 122; EA, 3. S. 163.

136. См.: Tamla, 1993. S. 20, 34; Luik, 1999. P. 155. Материалы этих раскопок были мне любезно предоставлены проф. Т. Тамла, которому, пользуясь случаем, выражаю глубокую признательность и благодарность.

137. Раам, 1974. С. 123; EA, 3. S. 162.

138. Раам, 1974. С. 122; EA, 3. S. 162.

139. LUB, III. S. 98, № 563, b (25 мая 1296 г.); Johansen, 1933. S. 441; Johansen, 1951. S. 120, 150, 205.

140. Johansen, 1933. S. 441—442.

141. См.: Johansen, 1933. S. 447.

142. Johansen, 1933. S. 441; Раам, 1974. С. 123; Rowell, 1992. P. 9; Tamla, 1993. S. 24—25; EA, 3. S. 162; Матузова, Назарова, 2002. С. 253, прим. 15. Особую позицию занимает Т. Тамла, который не сомневается, что Раковорская битва состоялась у Махольма, но считает, что капелла св. Марии заложена раньше — примерно в начале 1230-х гг., при легате Балдуине (Tamla, 1993. S. 23—30, 36).

143. Pagel, Kirss, 2008. S. 17. Бывает, возникают даже такие казусы, как предположение С. Роуэла, поддержанное почему-то В. Урбаном, что зимой 1268 г. в Виронии состоялось два русско-немецких сражения: одно — у Кохала (на реке Кунда), а другое у Махольма (на реке Пада (Койла)) (Rowell, 1992. P. 9—10; Urban, 2003. P. 103—104; Урбан, 2007. С. 165). Такой оригинальный подход, конечно, не имеет под собой основания в источниках.

144. LR, 7567—7676.

145. НПЛ, 87, 318.

146. НПЛ, 78, 296.

147. См.: Hasselblatt, 1856. S. 855; Pabst, 1873. S. 115—143, 276—278, 398—460; Johansen, 1933. S. 441; Раам, 1974. С. 123; Tamla, 1993. S. 24—25.

148. Сакральное значение этого холма и капеллы в позднейшее время (2 июля ежегодно у него собирались окрестные жители и проводили близкие к языческим ритуалы), скорее всего, основано на его сакральном значении до XIII в. Сам холм представляет древнее (IX—XI вв.) захоронение по обряду кремации. См.: Tamla, 1993. S. 36; Luik, 1999. P. 158.

149. Pabst, 1873. S. 139—140; Tamla, 1993. S. 25.

150. НПЛ, 86, 316.

151. LR, v. 7651, 7643. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 249.

152. Следует признать, что в ЛРХ вообще нет устоявшегося термина для обозначения большой или малой реки. Так, если в сообщении о Раковорской битве говорится «bach», то уже чуть ниже: в другом месте «через реку» это «uber dô» (LR, v. 7743), а «за реку» «uber die vlût» (LR, v. 7756). Оба раза речь идет о реке Великой у Пскова. Причем «vlût» — это не собственно «река» (Fluß), а образно-поэтическое «поток» (Flut).

153. НПЛ, 86, 316.

154. НЛ, 146.

155. С1Л, 345. Так, же: Воскр., 168.

156. LR, v. 7567—7571, 7576—7636. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 247—249. В квадратных скобках — примечания и пояснения Д.Х.

157. LR, v. 2252—2254. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 234. Ср.: LR, v. 7634—7635 Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 249. См. также: Матузова, Назарова, 2002. С. 240, прим. 35.

158. LR, v. 7692.

159. НПЛ, 87, 318.

160. НПЛ, 86, 316.

161. См.: Кирпичников, 1994. С. 165.

162. LR, v. 7608. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 248.

163. LR, v. 7617. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 248. Под teil следует понимать часть, подразделение, отряд, а не собственно колонну, характерную для более позднего времени.

164. LR, v. 7622, 7631. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 248, 249.

165. LR, v. 7633—7636. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 249.

166. Сохранившиеся списки ЛРХ дают в этом месте имя русского князя Dunctve или Tunctve. Это позволило некоторым исследователям считать, что речь идет о псковском князе Довмонте (Домонте). См.: Bergmann, 1817. S. 196; Pfeiffer, 1844. С. 206; Meyer, 1848. S. 365; LRC, 1853. S. 164; ИЭ, 1961. С. 223; Тихомиров, 1975. С. 340; AH, 1998. S. 343. Однако Л. Мейер при издании ЛРХ (1876 г.) указал в этом месте имя Дмитрия (LR, v. 7637). В своей идентификации он основывался также на средневековых обработках ЛРХ, где фигурирует именно князь Дмитрий. Например, «История Ливонии» Иоганна Реннера (вторая половина XVI в.): Renner, 1876. S. 40. В сочетании с данными русских летописей исследователи сейчас предпочитают определять этого героя как князя Дмитрия Александровича. См.: Пашуто, 1963. С. 106; Матузова, Назарова, 2002. С. 253, прим. 13.

167. LR, v. 7637—7776. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 249—250.

168. Матузова, Назарова, 2002. С. 253—254, прим. 16.

169. LR, v. 7642. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 249. «Vane» соответствует современному нем. Fahne — знамя.

170. Jähns, 1880. S. 979—985.

171. См.: Кирпичников, 1994. С. 163.

172. НПЛ, 86, 316.

173. См.: Кирпичников, 1992. С. 109—111; Кирпичников, 1994. С. 165; Кирпичников, 1996. С. 38.

174. LR, v. 7659—7762. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 249.

175. Пашуто, 1963. С. 106.

176. НПЛ, 86, 317.

177. Пашуто, 1963. С. 106.

178. НПЛ, 87, 317—318.

179. В.Т. Пашуто почему-то считал, что Раковорское сражение продолжалось два дня: 17 и 18 февраля. И только на второй день «русские войска вновь вступили в бой и отогнали врага к Раквере» (Пашуто, 1956. С. 238). Связь этого опуса с источниками не установлена.

180. НПЛ, 87, 318. В квадратных скобках — пояснения Д.Х.

181. Selart, 2001. P. 169. В. Урбан согласен с тем, что обе стороны были измотаны, но про немцев пишет, что они отступили, «чтобы прикрыть другой брод» (Urban, 2003. P. 105; Урбан, 2007. С. 167). Исследователь, очевидно, желает показать, что немцы не были разгромлены, а совершили тактическое отступление ради прикрытия Везенберга. Думается, что это преувеличение. Новгородцы в ходе боя гнали немцев почти до стен города. Прикрывать «другой брод» ливонская армия была уже не способна. Да и не было в этом смысла: русские ждали боя под Махольмом — на той позиции, которую выбрали сами немцы. Необходимости менять позицию не было никакой. Немцы просто отступили под защиту крепостных стен — часть в Везенберг, часть в Ревель.

182. LR, v. 7659—7662.

183. LR, v. 7616.

184. LUB, I. S. 481—482, № 378 (10 сентября 1263 г.; первым среди свидетелей документа: «uenerabilis frater noster Alexander, episcopus Tharbatensis» — «Достопочтенный брат наш Александр, епископ Дерптский» (S. 482—483)). См. также: Gernet, 1896. S. 67.

185. Чешихин, 1884. С. 371; Gernet, 1896. S. 67; ИЭ, 1961. С. 922; Назарова, 2002-б. С. 599—600; Матузова, Назарова, 2002. С. 274, прим. 2.

186. LUB, I. S. 512—514, № 408 (30 мая 1268 г.: «domino Friderico episcopo Cariliensi, ас postulato Darbetensi» — «Господин Фридерик, епископ Карельский, а также исполняющий обязанности епископа Дерптского» (S. 512); дано в Любеке), 409 (22 июля 1268 г.: «Fredericus, Dei gratia Kapoliensis episcopus» — «Фредерик, Божьей милостью епископ Капольский (Карельский)» (S. 513); дано в Госларе). См. также: Чешихин, 1884. С. 392—393; Aminoff, 1943. S. 78.

187. LUB, I. S. 512—513, № 408; Gernet, 1896. S. 67.

188. Wartberge, 1863. P. 46.

189. НПЛ, 87, 317—318.

190. LR, v. 7638. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 249.

191. LR, v. 7664. Перевод: Матузова, Назарова, 2002. С. 249.

192. НПЛ, 86, 316—317. Почти так же: Н4Л, 237; С1Л, 345; ЛА, 54; Воскр. 168. НЛ этого перечня не содержит.

193. НПЛ, 82, 309.

194. См. также: Янин, 2003. С. 43, 211, 215—216, 507.

195. Янин, 2003. С. 215—216, 218—219.

196. Янин, 2003. С. 215.

197. Янин, 2003. С. 219.

198. Шаскольский, 1945а. С. 114, прим. 1. Т.Н. Джаксон считает, что послом Александра Невского был Миша — герой Невской битвы (Джаксон, 1995. С. 136).

199. Кочкурина, Спиридонова, Джаксон, 1990. С. 114; Джаксон, 1995. С. 135. См. также: Рыдзевская, 1970. С. 323—327; Кочкурина, Спиридонова, Джаксон, 1990. С. 113—115.

200. НПЛ, 87, 90, 164, 318, 321, 322, 455, 472; Янин, 2003. С. 221, 224—225. Выше мы отмечали, что статья 6780 г., скорее всего, ультрамартовская. Однако она в Синодальном списке заканчивается вокняжением Дмитрия Александровича в Новгороде 9 октября, таким образом, 1272 г. А в Комиссионном списке вокняжение Дмитрия уже отнесено к статье 6781 года. В Синодальном имеется перерыв в статьях с 6780 по 6807 годы (НПЛ, 90, 321—329). Таким образом, можно предположить, что около статей 6780—6781 гг. произошел сбой в хронологии изложения. Вместо ультрамартовским снова возник сентябрьский. На сентябрьский счет указывает и изложение статьи 6781 года: начало 9 октября, потом события зимы, смена посадника (Павши Онаньича на Михаила Мишинича), а летом возвращение старого посадника. Аналогичная ситуация в следующей статье 6782 г. — она тоже сентябрьская. В этом случае датировка вокняжения Дмитрия Александровича (9 октября 1272 г.) остается прежней, а смена посадников относится к зиме 1272/73 г. Смерть Павши Онаньича отмечена в статье 6782 сентябрьского года (сентябрь 1273 — август 1274), то есть зимой 1273/74 г. В.Л. Янин, вслед за Н.Г. Бережковым, считает статью 6782 года ультрамартовской (март 1273 — февраль 1274), но смерть Павши Онаньича датирует 1273 годом (Бережков, 1963. С. 286; Янин, 2003. С. 225).

201. НПЛ, 50—54, 57—60, 63, 164, 247—249, 251, 253, 257—262, 267, 446, 472; Янин, 2003. С. 183—191.

202. НПЛ, 35—36, 38—39, 44, 45, 50, 164, 224, 226, 228, 230, 238, 246, 472; Янин, 2003. С. 152—154, 159—162, 164—166, 168.

203. НПЛ, 54, 69—70, 78—79, 164, 253, 276, 278, 295, 297—298, 446, 450, 452, 472; Янин, 2003. С. 199—204.

204. НПЛ, 81—82, 164, 308—309, 472; Янин, 2003. С. 207—212.

205. НПЛ, 37, 64, 227, 268; Раппопорт, 1982. С. 114.

206. НПЛ, 86, 89, 316, 320, 322.

207. НПЛ, 35, 224. Церковь перестроена в камне в 1402 г. (НПЛ, 397).

208. НПЛ, 80, 307.

209. Коновалов, 1999. С. 101.

210. Носов, 1989. С. 47—49.

211. НПЛ, 88, 320.

212. См.: Коновалов, 1999. С. 102—105.

213. См. подробнее: Веселовский, 1969. С. 39—43; Зимин, 1988. С. 161—167; Коновалов, 1999. С. 96—100.

214. Временник ОИДР. Кн. 10. М., 1851. С. 102.

215. Временник ОИДР. Кн.. 10. М., 1851. С. 168—169.

216. См.: Булычев, 1994. С. 10—15; Коновалов, 1999. С. 98—100, 103—104.

217. НПЛ, 82, 309.

218. ГВНП. С. 56, № 29.

219. ГВНП. С. 9—10, № 1—2.

220. НПЛ, 87—88, 318.

221. Янин, 2003. С. 219—220; Петров, 2003. С. 228; Валеров, 2004. С. 208.

222. Даль, 1978. Т. 3. С. 165. В 1016 г. в Новгороде горожане избили варягов «в Поромоне дворе» (НПЛ. С. 174). Более имени Парамон в летописях (XII—XIII вв.) не упоминается.

223. НПЛ, 26, 43, 211, 237.

224. НПЛ, 54, 62, 253, 268, 446.

225. Имя Полюд встречается также в берестяных грамотах, датируемых XIII в. (Янин, Зализняк, 1986. С. 246, № 350).

226. НПЛ, 86—87, 317—318.

227. См.: ГВНП. С. 56, № 29; НПЛ, 82, 309.

228. ГВНП. С. 9—10, № 1—2.

229. НПЛ, 88, 319; Янин, 2003. С. 218.

230. Янин, 1970. Т. 2. С. 112—113, 214, 287, 346, № 671.

231. Янин, Гайдуков, 1998. С. 95, 207.

232. Янин, 1970. Т. 2. С. 238.

233. Янин, Гайдуков, 1998. С. 95—96.

234. НПЛ, 88, 319.

235. НПЛ, 57, 257.

236. Пашуто, 1956. С. 238; Тихомиров, 1975. С. 341; Валеров, 2004. С. 206.

237. Охотникова, 2007. С. 417. Также: П3Л, 84; Охотникова, 2007. С. 425.

238. Н4Л, 238; С1Л, 347; Воскр., 168; НЛ, 147; Татищев, 1996. С. 47.

239. Шаскольский, 1954. С. 148.

240. Охотникова, 2007. С. 421.

241. НПЛ, 87, 318.

242. НПЛ, 87, 318.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница